Вождь из сумерек. Книга 2

Николай Ярославцев, 2015

Представляю вторую книгу из серии «Вождь из Сумерек». Победа в сражении еще ничего не значит. Враг не известен. Укрывище его остается тайной. А значит, война продолжается. И вождь Слав собирается в новый поход. К горам. На землю орков. К замку принца Дельбара, полагая, что именно там подсказка. А дальше: пещеры – владения гномов. С их ужасами, драконами, огненными червями и прочим, прочим. Новые друзья. И новые враги. А, значит, меча из рук не выпускай… В общем, со всем, что делает их походы запоминающимися. И вперед, к неведомому!

Глава 3

От стаи уцелело восемь волков. Погибших похоронили как воинов. В братской могиле. Только салютовать — стрелами из луков? Не поймут. И понты не те, как сказал Толян. Обошлись скромно, без речей.

— Стас, Хруст сам пошел с козарами. Принц дал ему пять своих эльфов. Хотел просить у него Рэда, но вспомнил, что он идет с тобой…

— Уже не идет, — рассеянно ответил Стас, отходя от волчьей могилы. — Никто не идет.

— Не понял! — ошарашено воззрился на него Толян. — Что за базар, командир? А зачем я торопился выздоравливать?

«Встретил» непонимающий взгляд эльфа. Услышал оскорбленный голос Войтика.

— А что непонятного, ребятки? Все предельно ясно. Как божий день. Я стал опасен. Неужели непонятно? Или нынешний урок ничему не научил? Войтик, если тебе приспичит погоняться за мной с луком по лесу, или Веселину запустить в меня своим ножом, что мне прикажете делать? А, может, Бодрен пожелает попробовать свой меч на моей спине? Убивать вас я не хочу. И не смогу!

— С чего бы мне гоняться за тобой с луком, да еще по лесу? — сердито спросил Войтик. — А тем более Веселину…

— Кто тебя спросит, друг мой Войтик. Влезут без спроса, займут без ведома и предварительной договоренности твое вместительное тело, и еще как побежишь! Может, даже вприпрыжку, весело и с бодрой молодецкой песней, — невесело улыбнулся Стас. — Или ты думаешь, что те ребята мечтали меня убить? Не думаю.

— Алексей, а ты отмолчаться решил?

— Стас прав. На месте тех хлопцев мог или может быть любой. И из нас — в том числе. Но одного отпускать его нельзя. Вариантов нет. Хоть совой о пень, хоть пнем по сове. А все равно сапогом по морде со всего размаха и от всей души. К тому же больно, — глухо проворчал Леха, отворачиваясь от Стаса.

— Слышали? А теперь рассудите по-иному. Не как мои друзья, а как державные мужи. Что и кто против нас? Какую пакость держит он против нас в своем рукаве? Где прячется, откуда, из какой норы он следит за нами? Наши друзья эльфы жили бок о бок с ними бог весть сколько времени и не знали об их существовании. Принц Бодрен даже готовил братоубийственные планы. Согласен был пролить родную кровь. Братец Дельбар на орков зуб точил. А кто-то посмеивался и нежно подталкивал их к кровопролитию. Мы, не ведая о нем, встали на пути и тут же получили подзатыльник. Нет, братцы, надо искать! Под лежачий камень вода не течет. Ищите и обрящете, толците и отверзется…

— Отряди опергруппу покрепче. Бойцов и командиров умелых достаточно. Отпусти меня. Дело знакомое. И опыт войны в горах есть.

— Не воевать иду… — склонил голову на бок к плечу, хотел, как прежде прищуриться. — Вы что, друзья, меня отговорить хотите? Напрасно. Решение принято и обсуждению не подлежит.

Леха нахмурил брови, упрямо наклонил голову, словно собираясь кинуться в драку.

— Рискованно, Стас.

— Жить вообще рискованно. Умереть можно. Если бы все накануне своего рождения знали, что их ожидает впереди, человечество вряд ли дожило бы до этих пор. Демографическая катастрофа. Вселенский катаклизм!

— Зубы не заговаривай. Войтик пойдет сзади, за твоей спиной. Соблюдая всяческие приличия. Отстав верст на десять. Думаю, этого вполне достаточно, чтобы уберечь их от твоего меча…

— Исключено! Даже думать забудь.

— Слав, Алексей предложил разумное решение, — мягко и осторожно проговорил Зорень, хранивший до того молчание. — И нам спокойней, и тебе…

— Мне? А что мне угрожает? Не сочти за обиду, — прервал его Стас и повернулся к Толяну. — Сколько в тебе весу, дружище?

Толян пожал плечами.

— Так я же похудел, командир, — виноватым голосом ответил Толян и отвел глаза в сторону.

— Не красней, не девица красная. А я не свататься пришел. Центнер все-таки сберег? Или больше уберег в бесконечных боях и славных походах, не досыпая и не доедая? А на двоих с Лехой уж точно два центнера будет! Попытайтесь меня столкнуть с места…

— Я похож на самоубийцу? Ищи дураков в другом месте, — грубо отмахнулся Леха.

— Тогда ты, Груздень, замени перетрусившегося друга.

— И снова мордой по земле?

— За свой авторитет не бойся. Или я не понимаю, что негоже воеводу мордой по земле таскать, говоря твоими же словами? Даже пальцем не пошевелю. Толкайте! Приказ!

Святое слово подействовало.

— Плечом? Или как?

— Как хотите. Но лучше с разбегу.

— Кончай аттракцион, Стас, — снова проворчал Леха. — Тараканов в твоих рукавах не меньше, чем у тех, к кому в гости собрался. Утром пойдешь?

— Почему утром? Сейчас и пойду.

— В ночь?

— А по мне, большой разницы нет. Одинаково хорошо, что днем, что ночью. Ночью даже лучше. Не так жарко. И от Купавы отбиваться не надо. Понимаете, ребята, страсть как хочется посмотреть на них. Если это передовой отряд, то что будет, когда придут основные силы? Представить страшно.

— А может, командир, сюда всех отморозков кинули? Беспредельщиков. На понт берут. А наверху вполне мирная братва сидит. На компах по клаве стучат. Бабки делают. Ждут, когда для них поляну расчистят, — Толян говорил раздумчиво, обстоятельно, тоном знающего человека. — Все так делают. А потом реальный бизнес.

— Узнаем, — не стал с ним спорить Стас. — Хотя уверен, что у Лехи иное мнение. Да и Войтик в сомнениях. На лице написано ядреными буквами. Не будем гадать. Увидим, узнаем! И точка. Говорить можно вечно. Груздень, Казторан не забывай. Глаз с него не спускай. Я уже говорил и снова повторю… Каганатские земли сейчас легкая добыча. Южных соседей видел. Сам говорил, зубастые ребята.

— Серд уже ушел, вождь.

— Тогда я почему стою? Клювом щелкаю, как говорит наш общий любимец Толян. Я правильно процитировал тебя? — с улыбкой повернулся он к парню.

— Когда я так говорил? — удивился Толян.

— А разве нет? Тогда я пошел…

Добродушно улыбнулся и прыгнул в седло, заставив Леху вдогонку сердито проворчать:

— Все заранее продумал. И лук не забыл, и запасной тул со стрелами. И торока продуктами набил.

Веселин провожал его растерянным взглядом.

— Негоже, чтобы один…

Леха злорадно осклабился во всю ширину своего белозубого рта и переглянулся с Зоренем.

— А кто тебе сказал, что один? Так мы и послушались! Обхохочешься… Так, орлы! Слушай боевой приказ! Час на сборы, три на отдых. И в путь. Лучше бы вперед забежать, чтобы дорогу перед ним почистить. Но не получится. На раз расколет! Поэтому на глаза не лезть, не светиться. Но оберегать надежней, чем свекровка невестку хранит, пока сын в армии! Задача ясная? Я правильно излагаю, брат Зорень?

Зорень без слов кивнул головой.

Парни заулыбались.

— Купава узнает, не отмазаться, — почесал затылок Толян. — Та еще герла.

— И не надо. Пусть с вами едет. Мне одной Златки хватит шею пилить. Жаль, Темного с Хрустом отправил. И Рэд там же. Принц, ты как?

Принц Бодрен пожал плечами. Леха по нервному движению плеча понял, что вопрос обидел сиятельного эльфа.

— Без обид, Бодрен, ладно? Я же не могу тобой распоряжаться как Толяном или Войтиком.

— Перед горами все равно придется выходить на него, — пробурчал Войтик.

— Тогда уже не страшно. Обратно не отошлет.

— Вы сначала доберитесь до этих самых гор…

— Легко!

— Тогда почему стоим? Живо метнулись в лагерь!

Несмотря на улыбку, с которой Стас покинул друзей, на душе у него было неспокойно. А, говоря проще, скребли кошки. И даже не скребли, а рвали нещадно острыми когтями. Ситуация за спиной тревожная. Не их, сам себя убеждал, что орки не пойдут пока. А если пойдут? Сомнут, затопчут сапогами. Отсутствие переправ не остановит. За конскими хвостами переплывут. Вынырнут из дыма лицо в лицо. А вместе с ними, или на плечах у них незнаемое… Заставы Третьяка можно в расчет не принимать. Обойдут. А потом тихо задавят.

Сам понимал, а сейчас, когда ставка осталась позади, особенно остро, что время для прогулки выбрал не самое удачное, но и оставаться дальше тоже было невозможно.

Недобрую шутку с ними сыграла забытая дорога, потревоженная роковым выстрелом Толяна.

Хотя, почему недобрую?

Толян вполне доволен своей судьбой. Бродяжничает с Войтиком. Постреливает без помех, мечом размахивает. И даже с полком вполне справился. Армия и не из таких, как Толян, людей делала.

Леха? И у него все налаживается. Все тип-топ! Заметный карьерный рост и широкие перспективы. Причем на все четыре ветра. Скучать некогда парню. Не драный опер, а далеко заметный государственный чиновник. А женится на своей Златке, и что еще для счастья надо?

Невообразимый мир.

Все до боли родное. Леса бескрайние, поля, луга, реки… Все, как там. Дома. Всего навалом. Все через край. Не тронутое и не пуганое. Заповедник средневековья. Даже рыба в реке такая же. Окуньки, чебачки, пескарики. Есть и посерьезней. На гурмана. Но пацанам и этой довольно.

Порой кажется, что дурных книжек на ночь начитался, а проснуться забыл, да так и застрял во сне.

Эльфы, орки, гномы. Хотя, нет. Гномов еще не видели. Медиумы, экстрасенсы отмороженные. Переселение душ. Мертвые с косами, сиречь с мечами. Заговоры, наговоры. Оборотни.

Допустим, правды ради надо сказать, оборотень всего один. Он сам. Винюсь, слукавил. Но лиха беда начало.

Хорошо думается в седле.

Мысли текут не спешно. Лениво.

Конь бежит неторопкой рысцой. Чавкают копыта по сочной жирной земле. Уснуть можно.

До чего же все запуталось.

Как в дешевом детективе в бумажном переплете, который рассыпается раньше, чем успеешь дочитать до середины. Из тех, что килограммами продают в киосках на вокзалах.

Загадка с множеством неизвестных. Куда не глянь, везде иксы и сплошные игреки. На фоне исключительно благостной картины и вселенского благополучия. Если не считать таких мелочей, как ожившие из древа дорги. И никакого плана оперативно-розыскных мероприятий. Все наощупь. Народным методом тыка. Как в армии говорилось — по принципу трех «П». Потолок, палец, пол. Еще бы глаза закатить с умным видом, и дело в шляпе. Так нет их. Без них приходится умный вид изображать. И шляпы нет.

И самый огромный икс, это он сам.

Допустим, что-то он и раньше умел. В башке порыться у кого-нибудь при случае без спроса. Или по мозгам ошарашить невзначай. Иногда срабатывало на раз. Но многое, а если уж говорить на полном серьезе, практически все, что вытворяет сейчас без всяких на то оснований и усилий, было для него загадкой. Может, и в самом деле этот мир к тому располагает, как он тогда в шутку объяснил Лехе?

Захотел перекинуться в волка? Извольте! Думал сон, ан нет. Даже самого тянет иногда похулиганить, силушкой потешиться. А почему у Лехи или Толяна не получается? Хотя, они и пробовать не пытаются. А ускорение всех биологических, химических и прочих процессов, которые заставляют действовать его организм с такой скоростью, что, кажется, сердце не выдержит в один совсем не прекрасный момент таких перегрузок. Да откройся у него такие возможности, первым человеком бы в цирке был! Был и нет. Стоял, и как не бывало. А способность видеть, не видя не бельмеса?

Тряхнул головой, отгоняя прочь непрошеные мысли и шевельнул поводьями, посылая коня в галоп. Подумал, что и сам разнежился. Прежде все больше на своих двоих путешествовал. А сейчас на лошадке да на лошадке… Можно и форму потерять. Что поделаешь. Торопился как можно быстрее и дальше удрать. Но с удивлением поймал себя на мысли, что не хватает за спиной сдержанного дыхания Веселина, грохочущего смеха Войтика и болтовни Толяна.

Вряд ли приятелей остановит его суровый запрет, да и Зорень с Лехой… те еще кадры. Форы полдня, не больше.

Улыбнулся, представив лицо Купавы.

Места пустынные. Дорогу еле различить можно. Где-то читал, что во время Ивана Грозного по всей Руси необъятной не больше семнадцати миллионов человек насчитывалось. А здесь?

В полдень сделал короткий привал. Не для себя, для лошади. А на ночевку пришлось останавливаться в лесу. Нашел небольшую полянку вблизи дороги. Разжег костер. Поужинал холодным мясом. И сразу же уснул. Зверей не боялся, в надежде, что с ними сумеет найти общий язык. А люди? Где они?

Проснулся, чуть забрезжил рассвет. Встряхнул эльфийский плащ от росы. Костер давно погас. Стреноженный конь лениво пережевывал душистую лесную траву, изредка всхрапывая и мотая головой.

Съел кусок пресной лепешки и запил ее вином из деревянной баклаги. Попробовал проверить свои вчерашние догадки. Представил Купаву, Войтика. Рассеянно улыбнулся. Эльф явно перестарался в своей попытке спрятать дружную компанию. Мутное неясное пятно висело в нескольких часах пути. Хитер принц, а забывает про пятно.

Зябко передернул плечами. Свежо и роса холодная.

Разобрал поводья, причмокнул по-крестьянски, тронул конские бока каблуками.

«До самой реки скрываться будут, — добродушно подумал он. — А может, подождать? Или в казаки-разбойники поиграть? Пусть ребята повеселятся. Только жаль, что времени нет. Непременно бы стоило проверить, как науку усвоили».

Отдохнувший конь шел задиристым коротким галопом.

Задумался. Снова поискал пятнышко.

«Разбудить? Если не громко постучать, даже Толян не обидится, — подумал он и, вспомнив удивленно-растерянные глаза Толяна во время того давнего ночного полета «на плечах» Рэда, беззвучно рассмеялся. — Бог с ними. Пусть спят, не ведая печали».

— Брат, вот свезло. Лошадь сама собой к нам идет! С седлом. А у седла, должно быть, харчи. И всякое такое… — услышал издевательски удивленный голос. — Кривой, поройся. Может, и винцо найдется. В глотке пересохло.

Из-за деревьев выползали, перекрывая ему дорогу, заросшие шерстью до самых бровей образины.

Стас заинтересованно заулыбался.

Колоритные личности. Рвань несусветная. Отстой немыслимый. Стоят безбоязненно. Ухмыляются. Щерятся в бородищи.

— Слепец!

Худо с соображаловкой у ребят. Могли бы догадаться, что конь сам собой не ходит. Даже по дорожке.

Копьецом сзади подпирают. Копье ржавчиной заросло. Сплошная антисанитария. Надо бы их в науку к Свисту на месяц определить. Он бы научил их за оружием следить. Заодно бы людей из них сделал.

Не спешат. Куражатся. Удовольствие получают по полной программе. А в самом деле, чего им опасаться? Или кого?

Вот и до уздечки очередь дошла.

— Браток, лапки прибери, — миролюбиво предупредил Стас. — Моя лошадка этого не любит. Укусить может. Видите, нервничать начала.

— Братцы, а на коньке кто-то едет.

— Да ну?

Второй нацелил копье острием под ребра.

Пора было заканчивать эту веселуху. Скоро за ногу из седла потащат.

— Ребятки, а вам не кажется, что вы совершаете непоправимую ошибку? Плакать придется. А я слезы вытирать не умею. И сопли, — мягко и даже ласково проговорил он. — Я знаю, кто вы есть, а вы представления не имеете, кто я и что я могу.

Ответа ждать не стал. Уперся ладонями в переднюю луку седла. Протяжный волчий вой ринувшегося в смертельный бой матерого вожака стаи разорвал зыбкую тишину глухого леса. Неуловимо быстрое движение. Перевернулся в воздухе. И вот он уже за спиной. Остальное легко и просто. Не убивать же ребят за детскую шалость? Сильно кушать хочется…

Спустя мгновение шестеро ражих мужиков лежали перед ним, боясь шевельнуть рукой.

— Я же предупреждал вас, ребятки, что не следует лезть в драку не знамо с кем, — посетовал он, сокрушенно покачивая головой. — Будут неприятности. А вы мне не поверили… А по виду — вполне взрослые приличные люди! Как же так? И на мирного, одинокого, практически беззащитного путешественника, да еще с холодным оружием. А если сепсис? Грубо говоря, заражение крови. И со святыми упокой? А мне это надо? Про вас не спрашиваю. Но за себя с полной уверенностью могу ответить…

Отечески добрый голос мог довести до слез кого угодно. Метод проверенный. Его бойцы в былые времена готовы были своей волей и строевым шагом топать на губу, лишь бы не выслушивать подобные разносы.

Воспитательный процесс в том же ключе продолжался еще с полчаса. За это время «ребятки» вполне пришли в себя и с видимым ужасом таращились на него, все еще боясь пошевелиться. Тихий, полный укоризны голос забирается в косматые головы, заставляя краснеть от стыда даже шерсть на давно не мытых лицах.

— А военная амуниция? — он брезгливо отодвинул ногой давно не чищенный выщербленный меч. — Нет, ребятки, с этой минуты вы решительно и твердо встаете на путь исправления и воинской доблести. Вперед, и с песней к славе!

Решив, что начало вполне достойное, перевел дыхание, сделав многозначительную паузу.

— Ты, господин, вождь волчьего племени? — несмело поднял голову тот, которого звали Кривым. — И стая рядом?

— Хватит валяться, лежебоки. Бока отлежите, пролежни заработаете, — Стас полностью проигнорировал вопрос. — Встать!

Властный командирский голос подбросил «шалунов» вверх.

— Становись! Смирно!

Куй железо, пока горячо. Железобетонный принцип. Пока пребывают в растерянности, из них веревки можно вить. Очухаются, размышлять начнут, сомневаться. А для солдата сомнения — непозволительная роскошь. Вроде поноса, то бишь, диареи.

Начальственно заложил руки за спину. Прошел вдоль короткого строя, больше похожего на тесно сбившуюся кучку плохо оправившихся от растерянности людей. Покачался с пятки на носок, морщась, как от зубной боли.

Толпа, а не бойцы.

Припомнил старшину курсантской роты, который был способен довести до бешенства, до полного обалдения, до умопомешательства своими нравоучениями. Именно в такой последовательности, вбивая в головы все тонкости и прелести воинской жизни.

— Строй, это для вас не где-нибудь, а как раз наоборот, так оно и есть. Строй для бойца — святое место, в котором у каждого свое место, чтобы на нем стоять раз и навсегда для несения гражданского долга. То есть прямая дорога к славе. И никаких поворотов до самого конца. Как храм Господень. Если здесь есть таковые, — с трогательной любовью начал он. — В строю надо стоять смирно и не болтаться в разные стороны, как таракан в коробке, а перпендикулярно с землей. Тело должно находиться строго вертикально к поверхности почвы или другого плаца, например казармы, включая сюда же голову. Ноги и руки направлены вдоль туловища. Подбородок смотрит вверх, глаза находятся впереди, чтобы слушать приказы командира и по распорядку дня, чтобы идти в баню или менять портянки. Голова бодро откинута назад для придания достоинства и других боевых факторов, чем как раз и отличается от необученного гражданского населения. Услышал команду: «Становись», торопись пулей, чтобы занять свое место в строю. Даже если оторвали от грешного и крайне неморального занятия и других неуставных поступков. А может, даже безобразий для распития спиртных напитков, которые безобразят лицо защитника и бойца распитием этих самых спиртных напитков. Ломи, круши, сметай все на своем пути…

— А если… — услышал он робкий голос.

— Никаких «если», — решительно и безапелляционно прервал он совершенно неуместный и крайне бессовестный вопрос. — Не можешь лететь, ползи на карачках, на брюхе. Но приползи и займи свое место в строю, как и предписано бойцу. И исполняй гражданский воинский долг. Все ясно? Или ясней больше некуда сказать? Разойдись!

Мужики засуетились.

— Хреновые из вас пули, — недовольным противным голосом проскрипел Стас. — Даже на кривую стрелу не потянете. Жаль, нет времени у меня. А то бы сделал я из вас людей. Тороплюсь… Ну, ничего. Свист выровняет. Становись!

Не только восстать, взроптать не посмели.

Наслышались когда-то бородатые всякой всячины о нем.

— Носочки подравнять. Пузо убрать. Голову выше. Гляди веселей!

Непонятные команды, режущий слух командирский голос. Топчутся на месте, пытаясь угадать, чего добивается от них этот жуткий слепец. Дернула же нелегкая покуражиться над ним. Хорошо, что из кустов стрелами не побили. Волчье племя и мертвым не простило бы.

— Грудь колесом, морду лица гордо вперед, бороды вздеть! Орлы! — удовлетворенно похвалил он, когда появилось перед ним подобие солдатской шеренги. — Слушай мою команду! На пра-во! Кривой, выйти из строя! Поведешь к вершинам воинской славы. По ту сторону реки лагерем стоит армия. Найдешь воеводу Груздня. Скажешь, что я направил для прохождения службы в полку Свиста. Как понял?

— Угу… — промямлил Кривой.

— Не «угу», а «так точно»! Ну, ничего. Свист научит вас Родину любить, — наклонил голову к правому плечу, подумав о чем-то. — И, вот что, Кривой… Чтобы не заблудились дорогой или, не дай бог, не приспичило отстать, присев в кустиках по горькой нужде, мои родичи вас проводят.

Привычно дернулась губа, оскалились острые белые зубы, и жуткий рык, застряв в сердцах, разлетелся по лесу.

— Они сторонкой пойдут, чтобы не пугать вас. Уяснили?

— Угу, — Кривой, забыв всю науку, мотнул косматой башкой.

— К ночи встретитесь с моими бойцам. Ребята они тихие, смирные. Но грубости на дух не переносят. Поэтому вежливо и тактично скажете им, кто вы и куда… И пойдете дальше. Шагом марш!

Кривой осторожно скосил глаза в сторону. Почудились желтые безжалостные глаза… Вздрогнул, зябко поежился.

Повесив голову, боясь оглянуться на оставленное в куче оружие, «новобранцы» пошлепали к вершинам неминучей славы.

— Запевай!

Взревели дикими голосами, распугав лесную живность и разную птичью мелочь.

Саженей через сто в спину ударил недовольный волчий рык, заставивший бедолаг затрусить рысцой, чтобы поскорее скрыться с его глаз.

Стас беззвучно засмеялся.

Поверили, или нет его невинному обману? Дойдут ли? А славно бы было, если Свисту удастся обтесать их. Леха наверняка не обойдет их своим вниманием. Такие бродяги в разведке не последние люди.

Запрокинул голову, и эхо широко и щедро разнесло волчий вой по лесу.

«Кашу маслом не испортишь», — скупо усмехнулся он.

Не касаясь стремени, прыгнул в седло и с места отправил коня в широкий галоп. Упущенное время не вернешь, но стремиться к этому надо.

Время, время, время…

Вечный цейтнот!

Не погоня за неведомым врагом, не скачка за приключениями, а бег за временем.

Больше никаких остановок, решил он. Прочь от соблазнов. Только вперед!

И несет конь, упрямо встряхивая гривой и со злобой вгрызаясь в безжалостные удила. Проносится во весь опор через села и веси, заставляя удивленно оборачиваться мужиков и баб, отскакивать в сторону детвору. Диво дивное. Не приходилось раньше такого видеть, чтобы слепец, словно зрячий на коне так скакал. К тому же за плечами рукояти мечей торчат. А еще и третий меч к седлу приторочен. Тут же у седла лук в саадаке, а по другую сторону два тула, битком набитые стрелами. И несется слепец так, словно у него не два, а четыре глаза…

Короткий отдых, и снова вперед, вперед, вперед… И так день за днем.

До реки уж было рукой подать, когда дорогу перегородило разлапистое дерево. Придержал коня, подумав, что само по себе на дорогу упасть не могло. А если все-таки упало, значит, это кому-то надо.

На дорогу один за другим вышли пять человек. Остальные не выходят. Осторожничают. Следят, скрываясь за деревьями. Луки внатяг, стрелы на тетиве. Эти куражиться не будут. Народ тертый. Переговоры не только неуместны, но излишни и вредны.

Вскинул коня на дыбы, толкнул вперед в гигантском прыжке. Прыгнул с седла и сразу перекатился в сторону. Ошеломленные неожиданной дерзостью одинокой и, казалось бы, легкой добычи, налетчики не сразу заметили его. А когда заметили, пятеро уже тихо лежали на дороге. Его ножи, как и прежде, не знали промаха.

Те, что прятались за деревьями, потеряли его из виду. Внимание на короткий миг отвлек конь Стаса, который бушевал и бесновался на дороге, превращая безжизненные тела в кровавое бесформенное месиво.

Ему же этого времени хватило, чтобы оказаться у них за спинами. Свистнули в его руках мечи. Полыхнуло холодом голубое сияние…

— Долго еще не переведутся дураки на белом свете, — с досадой проворчал Стас. — Бывает, что и один в лесу воин. Сами виноваты. Только дерево понапрасну сгубили, немощь белая!

Зацепил вершинку арканом. Конь налег грудью, уперся ногами, стягивая лесину с дороги.

— Молодчина! Люди спасибо скажут, — похвалил он коня, поглаживая жеребца по дугой выгнутой шее, чтобы успокоить. — Дымком попахивает, жилье близко. Разбойнички далеко от жилья не уходят. Кормиться чем-то надо. И тебе тоже… Может, в хорошие руки пристрою? Не оставлять же тебя в лесу?

Лес между тем редел.

Вблизи опушки «увидел» приземистую избушку. Срубленная неизвестно когда из матерых стволов, она от старости уже вросла в землю. Из-под крыши, крытой дерном, и из всех щелей к небу поднимался дым. Перед домом в десятке шагов неуклюжая уродина, вырубленная из огромного бревна. Похоже, скульптор пытался изваять Рода или родственное ему божество. Не его вина, что получился тихий ужас. Бог на то и бог, чтобы вселять в людские души благоговейный страх. Поэтому совсем не обязательно лепить из него красавца. Если так, тогда автора трудно обвинить в отсутствии творческой оригинальности. И мысли, если быть точным. И справедливым.

За избой чернеют на фоне густой лесной растительности грядки.

Немного дальше, в углу крохотного огорода, притулилась сараюшка, сплетенная из хвороста. В старых русских деревнях до сих пор можно встретить изгороди или прясла, изготовленные подобным способом. В некоторых местах стены сараюшки торопливой рукой были вымазаны глиной. Все немудреное хозяйство окружено изгородью в две жердины.

В воротах стоял невысокий крепенький дедок. Обветренное до черноты лицо деда украшала пегая реденькая бороденка, опускающаяся почти до пояса. Такие же пегие волосы были стянуты сыромятным ремешком. Руки опираются, да нет, не опираются, возлежат на посохе, украшенном уменьшенной копией страхолюдного божества. И вышла эта красота из-под руки того же мастера, о чем свидетельствовала их похожесть.

Слезящиеся глазки поглядывают из-под кустистых бровей умно и живо.

Волхв, хоть к доктору не ходи. Кому же еще в этой глуши обитать? К тому же отшельник. Нашего-то волхва к цивилизации, в политику потянуло. Духовные ценности не смогли до краев заполнить его необъятную душу.

— Угадал, Волк! — сварливым голоском встретил его старик. — Отшельник и есть.

— Здрав будь, дед! Приютишь на ночь? — Стаса не удивила столь необычная встреча.

— От здоровья не откажусь. Оно мне к самой поре бы пришлось. Дряхлею… Ты с лошадки-то спустись, спустись. Тяжеленек ты для нее стал. Вот уж кому здоровья желать — только изгаляться, Волк.

— Почему Волком кличешь? — Стас вышагнул из седла, бросив повод на конскую шею.

— Кто же ты, как не Волк? Может, думаешь, что солживил? Так я тебя еще вчера увидел, а стая твоя следом идет. К утру как раз здесь будет. А поторопятся, так и того раньше. Может, и к каше поспеют.

— На двух или на четырех ногах? — усмехнулся Стас, с любопытством всматриваясь в лицо деда.

Дедок ему понравился.

— А и те, и другие на четырех… — смехом ответил ему старик. Кивнул в сторону деревянной кадушки. — Ополоснись с дороги, да и проходи в мою берлогу.

Смотрел, как плещется гость и понимающе кивал головой.

— Гли-ко, как устроилось. Вроде, как бы глаз нет, и вроде, как бы есть. Так оно и понятно. Огонь взял, огонь дал. Огонь и вернет, но с огнем и потеряешь. Если Роду угодно будет.

Бормочет сивобородый не разбери что.

— Сам-то понял, что сказал?

— А мне на что? Плету, что на язык падет. Кому надо, тот разберет, — кольнул мутными глазками, улыбнулся сквозь сивую бороденку, обнажив на удивление крепкие зубы.

— Зовут-то тебя как? — Стас улыбнулся в ответ. Дед ему понравился.

— Рукатерник на углу висит. Оборотись. А имя что? Звук, и только. Вылетело, и все. Нет его, — с той же улыбкой ответил дед и кивнул в сторону истукана. — Ему нужней, чтобы я его помнил. Не забыл, как его зовут.

— Оригинальный ты товарищ, однако.

— Какой есть. А звать? Не забудешь коли, так кличь Почаем. Помнится, прежде так звали. А может, и не так, разве упомнишь все? Сколько зим с той поры минуло.

Толкнул рукой низкую дверь. На улицу вырвались клубы дыма.

— Кровь стынет. Старею, должно быть. Вот и топлю. Сейчас протянет.

— Трубу выведи…

— А на что мне она, труба? Труба — ведьмина дорога. На кой они мне, ведьмы? Им только волю дай. Распознают, спасу не будет. А я и в молодости не охоч был до этого семени. Теперь же и на дух не надо. Заходи ужо. Что на дороге стоять?

— Так ты что, с ведьмами соседствуешь? — Стас старался сохранить серьезный вид, чтобы не обидеть старика невольной улыбкой.

— У-у-у! Тьмы этого добра! По ночам так и летают, так и снуют туда-сюда, туда-сюда по-над избой. Известно, одичали без мужеского полу. Ну, бывает, появится когда-никогда леший или иная какая образина. Так от них какой резон? Ведьма, она с какой стороны на нее не погляди, а все равно баба. И обличьем, и другими разными нужными местами. А бабе от мужика только одно и надо. Срам один…

— Так они к тебе, дед Почай, может с голубой душой и без задней мысли? Чайком побаловаться. Посплетничать по-соседски.

— А мне от них и передней не надо, не только что задней! — отрезал старик. — Не вводи в искушение, а то брякну, что ни на есть в запале, потом вовек не расхлебать. А тебе это не надо?

— Не сказал бы, — честно признался Стас. — А можешь?

— У-у-у! — удрученно протянул Почай, вытянув губы в трубочку. — Еще и как! Но уж помене, чем в молодые годы. Должно быть, старею все-таки. А по молодости удержу не было. Силищи невпроворот. К тому же горяч был. Хотя… Толи днесь, толи надысь… Вот едрит твою за опояску. Память дырявая, как решето у худой бабы. Только-только в ум входить начал, так память…

Но что такого необычного натворил этот словоохотливый старик днесь или надысь, дослушать не довелось.

— Протянуло! Чуешь, как свежо стало? Жилым запахло. А ты, баял, трубу ведьмину выводить! — подергал носом и мотнул головой. — Заходи…

В избе дым слезу выжимал. С потолка сталактитами свисала сажа. Стены отливали воронением.

С противоположной стороны в стене прорублено оконце, закрытое наполовину волоком.

Кроме дыма, в избе стоял стойкий запах сухих трав, пучки которых во множестве свисали между сталактитами с потолка и закрывали стены.

— Не боишься, что твои любвеобильные соседки в окно полезут?

— Окно им без надобности, — отмахнулся волхв. — Скажу им слово, и сгинут, в прах оборотятся. Разболокайся. Ишь, железом как увешался. Тела незнатко. А я твою лошадку обихожу.

— Не сладишь ты с моей лошадкой, — попробовал остановить его Стас. — Не любит чужих рук. Укусить может, а то и ногой поддеть.

— Где же ты, милок, чужие руки увидел? Мне любая тварь в родне. Или не видел перед избой моего кормильца? — решительно отмел его сомнения Почай и скрылся за порогом. — Род ему имя. И все, кто под его небом ходят, ему детки, а, значит, и мне в родне будут. О двух ли, о четырех ли ногах ходят. А то и вовсе на голом брюхе ползают. А в родне почто друг на друга зубы скалить? Бывает, конечно, и рассваримся. Не без этого. И за бороду друг друга оттаскаем. Но только так, чтобы не душевередно.

Лопочет старик себе под нос. Привык в одиночестве сам с собой разговоры разговаривать. Поперек никто не молвит. Что не скажи, все к месту. Конь отвечает тихим сдержанным ржанием.

— Если бы за бороду, — покачал головой Стас.

— Это ты про тех, к кому стопы направил?

— Скорее, копыта. Ох, и слух у тебя, однако.

— А мне без надобности. Я порой и то слышу, что и сказано не будет. Так те не в Роде живут. У них свой бог. Черный. У нас когда-никогда тоже был такой. А потом пропал куда-то. Может, и живой, но я не знаю. Тоже лютовать любил. Хлебом не корми, дай потешиться. И пря кровавая, и зависть, и жадность… Слов не хватит.

— Будто сейчас нет?

— Есть и сейчас, — старческий голосок дребезжал в мозгу. — А наш Чернобог, я думаю, к казарам в земли подался. Там лютует. Где кровь, там и он.

— Казария наша теперь.

— Про то слышал…

Стас порылся в памяти.

— Так и он в родстве Роду приходится.

— А что ты думаешь? В нем тоже всякого места намешано. В Роде… Ты в лик его заглядывал?

Стас помотал головой.

— А ты загляни. Спать не будешь. Страсть, да и только. Спьяну не привидится. Только он ведь как рассудил? Вот это белое — мне, а черное…

— Людям?

— Не должно бы. Род — старик мыслительный. Это мы сами по человеческой жадности себе хапнули. Чтобы соседям не досталось. Дай, думаем, схватим, а там поглядим, на что сгодится. Жадность, она ведь тоже от него в мир пришла.

Дед Почай появился в дверях.

— Сейчас и хлеба-соли не грех отведать. Лошадь — тварь бессловесная. Сама не попросит. Язык толстой, непослушный для человечьего слова.

Повозился у печи, гремя ухватом. Ловко выметнул на стол закопченный горшок немалой вместительности. Ударил в нос запах хорошо пропаренной каши и сочного мяса.

— Скоромным не брезгуешь? — заулыбался Стас. — А я думал, в отшельничестве травкой пробавляются для просветления ума и чистоты духа. Чтобы высокие мысли в голове селились.

— Как бы не так! Полезут они, когда брюхо от голода стоном стонет. Жди! И какой резон ему меня голодом на траве морить?

— Трудно оспорить, — охотно согласился со стариком Стас. — Есть в этом доля сермяжной правды. Знавал я уже одного такого страстотерпца, так у него брюхо под рубаху не влезало.

— Да не заглядывает он под рубаху. На что ему там глядеть? — нетерпеливо пробурчал Почай. — Страм один. И оборотился он у меня в другую сторону.

— Ловок…

— Ловок, да не ловчей тебя. Ты вон по звездной дороге проскакал и копытом не звякнул.

— Да, только копыта чуть не отбросил.

— Ну да, под твоими копытами половицы повизгивают. А они у меня из половинных плах складены, — дедок довольно хохотнул и с видимым отвращением подул на кашу. — Усовестил-таки. Ложка в рот не лезет.

Стас, не удержавшись, расхохотался.

— Твоя ложка и моему Войтику в рот не полезет. А этот малый любит покушать.

Старик вспыхнул, но не выдержал и тоже рассмеялся.

— Это тот облом, который идет следом за тобой?

— Других не держим. Разглядел?

— Вот еще! — с обидой отозвался Почай, отлавливая рукой в горшке шмат мяса на косточке величиной с ладонь. — А твои волчата здесь будут, не успеешь кашу дохлебать. Если поторопишься, может, и успеешь.

Но Стас уже отвалился от стола к стене.

— Нет уж спасибо. За тобой все равно не угнаться.

— Ты бы на меня раньше посмотрел. Витязь, одно слово. Еруслан! — расхохотался Почай. — Меду, браги не держу, а молочком угощу. Добрые люди не забывают. Приносят.

— Не тоскливо одному?

— А разве я один? Птицы песней по утрам радуют. Лес сказку на ночь сказывает. Звери вести приносят. Какая ж тоска? Да и люди порой захаживают. Кто с бедой, кто с радостью.

— С бедой понятно? А с радостью?

— Так они всегда рядышком ходят. Одна без другой жить не могут. Попробуй, разлепи. Так и бредут о двух ногах.

— И не споткнутся?

— А ты попробуй хоть едину подпорку выдернуть…

Стас промолчал, пытливо вскинув голову на волхва.

— Не простой ты человек, дед Почай.

— А разве ты прост? Звездой начал, звездой закончишь… но не окончишь…

— Загадками говоришь? Прибаутками? Говоришь, да не договариваешь.

— Отчего же? Все ясней ясного. Могилки твоей я не провидел. А заглядывал так далеко, как только мог. Даже жутко стало. Стая разве хранит?

— Стая, как стая… — недовольно пробурчал Стас.

— Не туда зришь. Ты очи к небу прими, тогда и разглядишь, — с укоризной пробормотал Почай. — Что под ногами увидишь?

— Шутишь?

— Отродясь не шучивал. Со стаей разве можно? А вот как стемнеет, так и подними голову, — оторвался от печи волхв. — Вот и большеротый твой. И мимо не проскочил. Проголодался. Изрядно ты наследил на дороге, Волк.

— Зови уж Славом, как все.

— Можно и Славом. Язык не отсохнет.

Застучали за стеной подковы. От грохочущего гласа Войтика и за стеной не скроешься.

Распахнул двери, уперся ладонью в косяк.

— Ты мне стенку ненароком не свали, — забеспокоился волхв. — Развалишь избешку, а мне на улицу?

Пропустил мимо ушей.

— Так, так… Продолжаем нарушать безобразия, судари мои? И командир вам уже не командир, а пришей-пристебай? В смысле, кобыле хвост? Или как? — лексикон старшины Пискуна пришелся в самый раз для этой содержательной беседы. Добавил голосу сарказма. — Так скоро начнем и водку пьянствовать?

— А есть? — быстро отозвался Войтик, с неподдельным интересом разглядывая волхва.

— Гонишь, командир? Или прикалываешься? — Толян живо выпрыгнул из седла и с ходу сгреб его в объятия.

— Ох, и нежная у тебя душа, Толян, — на лице принца появилась добрая улыбка. — Уступи вождя Купаве. Она от нетерпения уже каблуками цокает.

— Да я чисто по жизни, типа, — смутился парень, с неохотой выпуская из своих лап Стаса. — Пусть обнимается. Какой базар? Не жалко. Мы же земляки.

Купава уже не робела. Подпрыгнула, повисла на шее. Прильнула губами.

— Веселин, а ты что, рыжий? Падай на командирскую грудь, — улыбнулся Стас.

— Я маленький, что ли? — ломающимся баском отозвался, багровея, Веселин. — Пусть Купава целуется. Или Толян…

— Правильно, Веселин. Ух, как кашей пахнет, — Войтик нагло потянул воздух, раздувая широкие ноздри. — С ног валит. Хозяин, не поверю, что вождь со всем управился. Он у нас не жоркий. Аки пчела, или птица небесная — клюнет, и сыт…

Почай ехидно сузил глаза.

— Может, и птица, но клюв велик. Но и тебе, детинушка, осталось. Не все склевал.

— Тогда почему стоим? Зови к столу, — заторопился Войтик. — Купава, отлепись от вождя. Солнце село ниже ели…

— Войтик!

— Не дурак! Сам понимаю. Святое место. И все такое прочее. Время спать, а мы не ели. У Толяна научился. А у него, что не слово, то в цвет, — успокоил его Войтик, забираясь на тесную лавку. — Толян, принц… ну, и ты, Купава, тоже садись. А ты, Веселин, что зазевался? Стоишь, как неродной. На Купаву не гляди. Она вождя глазами ест, тем и сыта. А если еще и оближет, так на неделю хватит.

Загремела ложка о горшок.

— Подуй, соколик, на ложку, — заботливо посоветовал хозяин. — Спалишь нутро. Горшок из печи.

— А нам ничто. Пока сверху донизу докатится, остынет, — отмахнулся Войтик, вытирая невольно выступившую слезу. Почай с советом припозднился, — в самой силе кулеш.

Почай остановился на пороге, обернулся.

— А вон и стая твоя, Волк, — ткнул пальцем в небо, на котором появились уже первые блеклые звезды. — Сверху на тебя взирает.

Стас задрал голову.

К своему удивлению, увидел сквозь повязку неясное мерцание. Что-то до боли знакомое увиделось в этой тусклой россыпи звезд.

Созвездие Гончих Псов? Далеко же занесло нас. Но почему псы спешат не в ту сторону?

— Признал?

— И что? — равнодушно отозвался Стас, переступив через порог.

— Тебе лучше знать. Твоя стая. И не у каждого стая по звездной дороге на охоту ходит. Может, и для тебя торит?

У Войтика от неожиданности ложка между зубов застряла.

— Брателло, или проглоти, или выплюнь. Подавишься, не отхлопать. По твоей спине не ладошкой, лопатой хлестать надо. А я ее по близости не вижу, — добросердечно предупредил Толян. — Прикалывается дед. Хотя с нашим командиром любой базар в масть ложится. Я на все эти заморочки давно уже плюнул, иначе бы крышу ветром унесло. Или аппетиту капец пришел. А в воинском деле без этого никуда. Иначе говоря, ни ногой.

— Без крыши? — машинально спросил Войтик, на всякий случай торопливо проглотив кашу.

— А мне она по барабану. Лишь бы хавчик был, — легкомысленно ответил Толян, дробя зубами сахарно хрустящий хрящик. — Мне и командирской крыши хватит. За глаза и за уши. Сончас, командир?

— После каши на подвиги не тянет?

— Не. На сон напряг, — честно признался Толян. — Подвиги и до утра подождать могут. Куда они от нас денутся?

По многозначительному молчанию отряда догадался, что Толяна поддерживают единогласно. А Купава даже задержала дыхание, мучительно ожидая его командирского решения.

— Пусть будет сончас. Ребята мы ушлые, и драную козу за хвост поймать сумеем. А уж подвиг и мимо не прошмыгнет. Нам их только подавай, — усмехнулся Стас.

Волхв за все время не проронил не слова, следя за ними внимательным пытливым взглядом.

— А судьбу свою на сон грядущий узнать не хотите ли, соколики? Я волхв знающий. Издалека люди приходят, чтобы судьбу свою сведать…

— Не, дед. Я лучше отобьюсь. А про нашу судьбу командир все знает, — Толян решительно отмел его поползновения. — Наговоришь, переживать начну, думать. Голова заболит. А мне, типа того, это надо?

— Если голова заболит, тогда конечно, — согласился волхв, изумленно поднимая брови до середины лба. — А ты, мудрый эльф, не желаешь ли узнать про свою дорогу?

— Моя дорога давно волчьим следом бежит… — почти без раздумий неспешно ответил принц. — Может, когда и выведет на тропинку к дому.