Кнут Гамсун. Гордость Норвегии. Маленькие рассказы о большом успехе

Николай Яковлевич Надеждин

Кнут Гамсун — великий норвежский писатель. Самый популярный, самый читаемый, самый близкий… Но так было не всегда. В годы Второй Мировой войны Гамсун поддержал фашистов. И, несмотря на сопротивление народа, пошёл-таки против общего течения. После войны его судили. Вернули практически все купленные у Гамсуна книги. И перестали читать. Но потом, когда он умер, всё моментально вернулось. Люди не забыли романов этого писателя. И простили ему его прегрешения.

16. Не оправдавшиеся ожидания

Одно издательство, второе, третье. Наконец, рукопись приняли. А через неделю вернули со словами: «Вам, молодой человек, надо больше читать»…

Короче, ничего у него не получилось. Первую повесть Кнут опубликовал в небольшой провинциальной газете. Его роман опубликовать не удалось вовсе. Он уже не просил задатка, готов был на любые условия. Но печатать роман соглашались только при одном условии — автор сам оплачивает все расходы на издание. Кнут соглашался и на это, но издательства предъявляли такой счёт, что Кнут понял — роман так и останется в рукописном варианте.

В конце концов он пал духом. Деньги закончились. Кнут съехал из гостиницы. Продал шляпу и чемодан, оставив себе лишь пенсне. Снял меблированную комнату у какой-то желчной старушки, отдав ей последние две кроны. И стал искать работу

Он ещё был полон амбиций и не соглашался на что попало. Приходил в газеты — там его не принимали, поскольку штат журналистов был полностью укомплектован, а претендент отличался возмутительной молодостью. В журналы, предлагая писать рецензии — снова отказ. В издательства — тот же результат. Он пытался стать драматургом, автором эстрадных скетчей, составителем газетных ребусов.

Голод не тётка. После недельного голодания Кнут свалился в обморок прямо в конторе дорожно-строительной фирмы. И насмерть перепугавшийся управляющий взял его… разнорабочим.

Четыре последующих года Кнут работал на строительстве дорог в Восточной Норвегии. Его главным орудием труда было вовсе не перо, а — лопата.