Трагедии Тютчева в любви

Николай Фёдорович Шахмагонов, 2021

Федор Иванович Тютчев – человек необыкновенно страстный, влюбчивый и пылкий, совершенно непохожий на задумчивого философа, которым он предстаёт в лирике. Сын поэта Федор Федорович писал: «Федор Иванович, всю жизнь свою до последних дней увлекавшийся женщинами, имел среди них почти сказочный успех… В его отношениях не было и тени какой-либо грязи, чего-нибудь низменного, недостойного. В свои отношения к женщинам он вносил такую массу поэзии, такую тонкую деликатность чувств, такую мягкость, что походил больше на жреца, преклоняющегося перед своим кумиром…» Тютчев считал, что любовь – это не только «союз души с душой родной», но и борьба неравная двух сердец, и «роковое их слиянье и поединок роковой». В очередной книге серии раскрываются тайны трагедий и драм великого поэта.

«Да будет Он для вас покров, надежда и спасенье…»

Фёдор Иванович Тютчев родился в дивном краю, давшем России немало величайших мастеров русской словесности — великолепных поэтов и прозаиков. В краю Тургенева, Бунина, Льва Толстого, Никитина, Лескова… В этом благодатном краю Черноземья, в родовой усадьбе Овстуг Брянского уезда Орловской губернии 5 декабря 1803 года впервые взглянул на свет Божий Фёдор Иванович Тютчев.

Иван Сергеевич Аксаков в «Биографическом очерке», посвящённом Тютчеву, писал:

«Фёдор Иванович был второй, или меньший, сын Ивана Николаевича и Екатерины Львовны Тютчевых.… Тютчевы принадлежали к старинному русскому дворянству.… В Никоновской летописи упоминается «хитрый муж» Захар Тутчев, которого Дмитрий Донской, пред началом Куликовского побоища, подсылал к Мамаю со множеством золота и двумя переводчиками для собрания нужных сведений, — что «хитрый муж» и исполнил очень удачно. В числе воевод Иоанна III, усмирявших Псков, называется также «воевода Борис Тютчев Слепой». С тех пор никто из Тютчевых не занимал видного места в русской истории ни на каком поприще деятельности».

Русский писатель и переводчик Борис Константинович Зайцев (1881–1972) опубликовал в 1949 году в парижском журнале «Возрождение» «Тютчев: жизнь и судьба: (к 75-летию кончины)», в котором проникновенно, можно даже сказать, пронзительно написал о судьбе Ф.И. Тютчева, в том числе и о его детских годах, проведённых в Овстуге:

«…Как звезды ясные в ночи». Это стихи Тютчева. Да, звезды. «Любуйся ими — и молчи». Но стихи рождены жизнью. Тютчевские стихи особенно изошли из его жизни и судьбы. Может быть, сама жизнь эта есть некое художественное произведение?

И.Н. Тютчев. Художник Ф. Кюнель

Её начало озарено почти волшебно; роскошный дом имения Овстуг (Брянского уезда, Орловской губернии). Изящный, ласковый мальчик, очень одаренный, баловень матери. В доме смесь духа православного с французскими влияниями. — Так и всегда было в барстве русском. Говорили в семье по-французски, а у себя в комнате Екатерина Львовна, мать поэта (урожденная графиня Толстая), читала церковно-славянские часословы, молитвенники, псалтыри. «Юный принц» возрастал привольно. Учился, но нельзя сказать, чтобы умучивался трудом — навсегда осталось широкое, вольготное отношение к работе».

Е.Л. Тютчева. Неизвестный художник

Действительно, образование Тютчев получил домашнее, которое благодаря подбору учителей стало поистине первоклассным. Особенно увлекли латынь и древнеримская поэзия. Возможно, именно они подтолкнули к первым опытам поэтического творчества. Тринадцатилетним мальчишкой он сделал перевод нескольких од Горация.

Сейчас много говорится о недостатках современного образования. Да, безусловно, они налицо. Но разве это впервые в России? Разве такого не было прежде?

Возьмём для примера царствование императрицы Елизаветы Петровны.

Тогда ведь доходило до смешного. Впрочем, смешно ли? Скорее, можно сказать, горько было. Вот только один пример…

В книге историка А.Н. Фатеева «Потёмкин-Таврический», изданной Русским научно-исследовательским объединением в Праге в 1945 году, приводится такой весьма характерный для того времени пример:

«Французский посланник при Елизавете Лопиталь и кавалер его посольства Мессельер, оставивший записки, были поражены французами, встреченными в России в роли воспитателей юношества. Это были большей частью люди, хорошо известные парижской полиции. «Зараза для севера», как он выражается. Беглецы, банкроты, развратники… Этими соотечественниками члены посольства так были удивлены и огорчены, что посол предупредил о том русскую полицию и предложил, по расследовании, выслать их морем».

Но то же самое время дало России выдающихся мужей, причём получивших образование «на домашнем коште», как Пётр Александрович Румянцев, который, правда, начал учёбу в кадетском корпусе, но был отчислен из него как большой забияка и продолжил образование дома, Александр Васильевич Суворов, который прошёл азы наук под руководством отца и лишь потом, во время службы в лейб-гвардии Семёновском полку, добился разрешения посещать лекции в Санкт-Петербургском шляхетском кадетском корпусе, как несколько позже Михаил Илларионович Кутузов, тоже обучавшийся дома и в Инженерном и Артиллерийском кадетском корпусе.

Таких примеров множество.

Каково же было образование Фёдора Тютчева, видно по первым его стихам, которые уже вполне совершенны. Приведу строки из большого стихотворения «На новый 1816 год»:

Уже великое небесное светило,

Лиюще с высоты обилие и свет,

Начертанным путем годичный круг свершило

И в ново поприще в величии грядет! —

И се! Одеянный блистательной Зарею,

Пронзив эфирных стран белеющийся свод,

Слетает с урной роковою

Младый Сын Солнца — Новый Год!..

Предшественник его с лица земли сокрылся,

И по течению вратящихся времен,

Как капля в Океан, он в Вечность погрузился!

Сей Год равно пройдет!.. Устав Небес священ.

О Время! Вечности подвижное зерцало! —

Все рушится, падет под дланию твоей!..

Сокрыт предел твой и начало

От слабых Смертного очей!..

Века рождаются и исчезают снова,

Одно столетие стирается другим;

Что может избежать от гнева Крона злого?

Что может устоять пред Грозным Богом сим?

Напомню… Тютчев родился в 1803 году, то есть в 1815–1816 (так указано под стихотворением) ему было 12–13 лет…

Ф.И. Тютчев в детстве. Неизвестный художник

И нельзя не обратить внимания на то, сколь легко он оперирует именами из греческой мифологии… ведь упомянутый Крон (Хронос) — бог времени, Вавилон — столица Вавилонского царства (IX–VI вв. до н. э.), а Мемфис — столица Древнего Египта, находившаяся южнее современного Каира, и Илион, малоизвестное второе название Трои. «Илиада» Гомера названа именно по Илиону… Так говорится в комментариях к стихотворению.

Пустынный ветр свистит в руинах Вавилона!

Стадятся звери там, где процветал Мемфис!

И вкруг развалин Илиона

Колючи терны обвились!..

И далее следует множество мифологических названий… А ведь Тютчев к тому времени ещё нигде официально не обучался, и всё это было результатом домашнего образования.

И снова о любви… В данном случае о любви к родителям, в данном случае любви нелицемерной, искренней, ибо только искренняя, чистая, сильная любовь может вылиться в поэтические строки.

Приведу его посвящение отцу в день его рождения 12 октября 1816 года.

Оно так и называется — «В день рождения любезнейшего папиньки!»:

Как можем пред тобой, родитель наш любезный,

Сердечны чувства изъяснить,

Где сыщем дар столь драгоценный,

Который бы могли тебе мы посвятить;

Какие принесем мы дани

В залог твоих благодеяний.

Десница щедрости Всевышнего Творца

Достойно наградит твои о нас раченья,

А мы приносим дар в день твоего рожденья

Любовию к тебе горящие сердца.

В посвящённом Тютчеву «Биографическом очерке» Иван Сергеевич Аксаков, муж старшей дочери поэта Анны, так рассказал об отце Фёдора Ивановича: «…Иван Николаевич… отличался необыкновенным благодушием, мягкостью, редкой чистотой нравов и пользовался всеобщим уважением. Окончив своё образование в Петербурге, в Греческом корпусе, основанном Екатериной в ознаменование рождения великого князя Константина Павловича и под влиянием мысли о «Греческом прожекте», Иван Николаевич дослужился в гвардии до поручика и на 22-м году жизни женился на Екатерине Львовне Толстой, которая была воспитана, как дочь, родной своей теткой, графиней Остерман. Затем Тютчевы поселились в орловской деревне, на зиму переезжали в Москву, где имели собственные дома и подмосковную, — одним словом, зажили тем известным образом жизни, которым жилось тогда так привольно и мирно почти всему русскому зажиточному, досужему дворянству, не принадлежавшему к чиновной аристократии и не озабоченному государственной службой. Не выделяясь ничем из общего типа московских боярских домов того времени, дом Тютчевых — открытый, гостеприимный, охотно посещаемый многочисленной родней и московским светом, был совершенно чужд интересам литературным, и в особенности русской литературы. Радушный и щедрый хозяин был, конечно, человек рассудительный, со спокойным, здравым взглядом на вещи, но не обладал ни ярким умом, ни талантами. Тем не менее в натуре его не было никакой узкости, и он всегда был готов признать и уважить права чужой, более даровитой природы».

Тютчев был хорошим сыном, его любовью к родителям пронизаны и письма, и стихи. Вот посвящение матери «В день рождения милой маминьки»:

Румяная Заря из недр хрустальных вод

Восходит на олимпы — и мрак рассеевает

И прояснившийся небес лазурный свод

Златым лучом осиявает.

И се — блестящий Царь превыспренных планет

В предначертанный путь в величии грядет

И светом Шар Земной, как ризой, одевает.

Умедли Феб златый в сей день свое теченье,

Продли его — и с ним и наше восхищенье.

Ты некогда, о Царь превыспренных светил,

В сей день, в сей самый день рожденье озарил

Той нежной Матери, которой одолжены

Мы счастием своим и самым бытием,

Руководимы Ей средь мрака преткновений

Надежною стопой к блаженству мы идем.

Как Феб златый горит и мрак рассеевает,

Так ваше счастие в подлунной да сияет,

Чадолюбива мать!.. О сем к Творцу миров

Да будет Он для вас покров,

Надежда и спасенье.

Видно, что не везде выдержан ритм, но это ещё только начало, это учёба у других поэтов. К примеру, Иван Алексеевич Бунин признался, что, садясь за работу над поэтическими произведениями, выкладывал на письменный стол томики мастеров русской поэзии — Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Неизвестно, чьи стихи брал за образец Тютчев, но его первые опыты путём постоянного совершенствования превратились в подлинные поэтические шедевры.

Под этим стихотворением дата не стоит, но, очевидно, написано оно тоже до окончательного переезда в Москву в Овстуге, как полагают некоторые биографы, с помощью учителя Фёдора Тютчева Семёна Егоровича Раича, поэта и переводчика, приобщившего своего ученика к античной и итальянской поэзии. Об учителе И.С. Аксаков писал: «Человек ученый и вместе вполне литературный, отличный знаток классической древней и иностранной словесности, Раич стал известен в нашей литературе переводами в стихах Вергилиевых «Георгию», Тассова «Освобожденного Иерусалима» и Ариостовой поэмы «Неистовый Орланд».

Семен Егорович Раич впоследствии был воспитателем Михаила Юрьевича Лермонтова и поэтессы, переводчицы и драматурга Евдокии Петровны Ростопчиной (в девичестве Сушковой), знаменитой хозяйки литературного салона.

С.Е. Раич

Фёдор Иванович Тютчев, по словам И.С. Аксакова, «чрезвычайно походил на свою мать, Екатерину Львовну, женщину замечательного ума, сухощавого, нервного сложения, с наклонностью к ипохондрии, с фантазией, развитой до болезненности». Иван Сергеевич отметил: «Отчасти по принятому тогда в светском кругу обыкновению, отчасти, может быть, благодаря воспитанию Екатерины Львовны в доме графини Остерман, в этом вполне русском семействе Тютчевых преобладал и почти исключительно господствовал французский язык, так что не только все разговоры, но и вся переписка родителей с детьми и детей между собой, как в ту пору, так и потом, в течение всей жизни, велась не иначе как по-французски. Это господство французской речи не исключало, однако, у Екатерины Львовны приверженности к русским обычаям и удивительным образом уживалось рядом с церковнославянским чтением псалтырей, часословов, молитвенников у себя, в спальной, и вообще со всеми особенностями русского православного и дворянского быта. Явление, впрочем, очень нередкое в то время, в конце XVIII и в самом начале XIX века, когда русский литературный язык был ещё делом довольно новым, ещё только достоянием «любителей словесности», да и действительно не был ещё достаточно приспособлен и выработан для выражения всех потребностей перенятого у Европы общежития и знания».

Раболепие перед французским было большой бедой для русского культурного слоя тех лет. Лучшие русские государи боролись с этим, но победить было трудно, поскольку с петровских времён сложились какие-то дикие правила и традиции, видеть у себя только плохое, а у Запада и ловцов чинов оттуда только хорошее. Правда, как видим, в основном следуя дикой моде, мать Тютчева всё-таки осталась русской женщиной и сумела вложить в воспитание сына всё самое необходимое.

И он был всегда благодарен родителям за свое образование и воспитание.

1837 год. Тютчеву тридцать четыре года. И какие нежные слова льются из души и растекаются по бумаге, на которой пишет домой…

Любек. Воскресенье. 15/27 августа 1837 года. Тютчев описывает своё путешествие в Любек и признаётся родителям: «Я бы охотно отдал половину своей курьерской дачи, чтобы иметь теперь весточку от вас. Завтра уже девятый день. Уповаю на Бога, что все благополучно».

В письме сквозит беспокойство…

«Маменька, каковы вы?.. Если бы я имел достаточно здравого смысла, то неделю назад я бы оставил вместо себя кучера Сушковых плыть в Любек, а сам бы вернулся к вам. Я бы избежал тогда всех этих тревог, да и вы, наверное, тоже».

Или вот в следующем письме:

«Мне одного очень, очень жаль. Я не умел, прощаясь с вами, поблагодарить вас за всю вашу любовь… Я знал всегда и помнил, что вы меня любите… Но после стольких лет разлуки я невольно был приятно изумлен, видя, что можно быть так любиму… От всей души благодарю вас… Простите мне многое, что могло во мне огорчить вас во время моего короткого пребывания. Я чувствую, как часто я бывал поистине несносен. Не припишите этого не иному чему, как странному полуболезненному состоянию моего здоровья — будь это сказано не в извинение моё, но в повинение. Не поминайте меня лихом».

Письма были тёплыми и нежными, в них вся его широкая русская душа, всё любящее сердце.

«Сколько раз, маменька, думал о вас во время нашего многотрудного плавания. Сдавалось ли вам, что о вас думают на острове Борнгольме, где мы, за бурею, принуждены были простоять целые сутки на якоре. Не хороша гроза на Поварской, но на море еще хуже».

Иван Сергеевич Аксаков отметил, что Тютчев рос необыкновенным ребёнком…

«С самых первых лет он оказался в ней каким-то особняком, с признаками высших дарований, а потому тотчас же сделался любимцем и баловнем бабушки Остерман, матери и всех окружающих. Это баловство, без сомнения, отразилось впоследствии на образовании его характера: ещё с детства стал он врагом всякого принуждения, всякого напряжения воли и тяжёлой работы. К счастью, ребёнок был чрезвычайно добросердечен, кроткого, ласкового нрава, чужд всяких грубых наклонностей; все свойства и проявления его детской природы были скрашены какой-то особенно тонкой, изящной духовностью. Благодаря своим удивительным способностям учился он необыкновенно успешно. Но уже и тогда нельзя было не заметить, что учение не было для него трудом, а как бы удовлетворением естественной потребности знания. В этом отношении баловницей Тютчева являлась сама его талантливость».