1812: Новые факты наполеоновских войн и разгром Наполеона в России

Николай Фёдорович Шахмагонов, 2012

Член Союза писателей России полковник Николай Шахмагонов является автором многих книг по истории Отечества. Среди них «Светлейший князь Потемкин и Екатерина Великая в любви, супружестве и государственной деятельности», «Самодержавие Андрея Боголюбского», «Иоанн Грозный – Царь «последних времен», «Витязь Русского Самодержавия Император Николай I», «Тайны Царской Династии» и многие другие. Перед Вами новая книга писателя, посвящённая 200-летию Отечественной войны 1812 года, в которой раскрываются предыстория, ход и исход войны, опровергается ложь об Аустерлицком сражении (1805 г.), сражении при Прейсиш-Эйлау (1807 г.) и Фридландском сражении (1807 г.), показано предательство барона Беннигсена в канун Бородинской битвы, которое помешало полностью разгромить французов. Писатель раскрывает правду о варварском уничтожении Москвы французами, опровергает ложь о том, что якобы «генерал мороз» победил французскую армию, представляя документы и свидетельства участников событий, которые доказывают, что зима наступила уже после того, как «великая» армия Наполеона почти полностью была уничтожена в боях, а сам Наполеон, бросив её остатки, сбежал во Францию. В книге раскрыта тайна Императора Александра и старца Феодора Козьмича, показано истинное лицо Наполеона. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Глава вторая. Конфронтация с Наполеоном

Император Павел Петрович еще в 1799 году разгадал истинные цели европейских монархов и понял, что России гораздо выгоднее быть в союзе с Наполеоном, каким бы там он не был, чем со лживыми и продажными монархами западных стран, стремящимися решать свои дела за счёт русского солдата.

Император Александр этого не понял, а отчетливее и полнее всё выглядит следующим образом: Симеону Великому приказали идти на конфронтацию с Наполеоном любым путём и ни в коем случае не сближаться с Францией. В этом случае всё становится на место и больше не вызывают удивления постоянные попытки как-то оскорбить императора Франции, обидеть его, осуждая за глаза.

Когда Наполеон объявил о своём пожизненном консульстве, Александр написал Лагарпу: «Завеса упала, он сам лишил себя лучшей славы, которой может достигнуть смертный и которую ему оставалось стяжать, — славы доказать, что он без всяких личных видов работал единственно для блага Отечества и, верный конституции, которой он сам присягал, сложить через десять лет власть, которая была в его руках. Вместо того он предпочёл подражать дворам, нарушив вместе конституцию своей страны. Ныне это знаменитейший из тиранов, каких мы находим в истории».

Неприязнь, возникшую у Александра к Бонапарту, ещё более усиливал в нём русский посол в Париже Аркадий Иванович Морков, который, кстати, своим поведением, зачастую бестактным, возбудил неудовольствие двора и ненависть Наполеона. Наполеон даже жаловался Александру на бесконечные интриги графа Моркова. Впрочем, Морков, пусть неумело, но проводил политику, любезную Александру. В частности, он добивался возвращения сардинскому монарху Пьемонта. Наполеон же писал Александру, что «русских дела сардинские не должны занимать, так же как и французов — дела русских в Персии».

И действительно, какое дело Императору России до Сардинии? Интересно, что эта самая Сардиния (о чём мало упоминается в виду её незначительности) входила в союз стран, учинивших нападение на Крым в 1854 году. Безусловно, России не было никакого дела до Сардинского королевства, если бы не Император, заражённый, как считали биографы, тщеславием. Они же полагали, что пристрастие к войнам было вызвано мечтами о славе освободителя униженных и угнетённых.

Увы, некоторым русским правителям хотелось, действуя на публику, спасать кого-то на стороне, забывая о страждущих в собственном Отечестве. Это было постоянным стремлением, особенно в ХХ веке, причём назвали подобные деяния, которые уносили немало жизней, интернациональным долгом. Долг этот почему-то был только у нашей страны. Получалось, что русские должны всем, в то время как русским никто ничего не должен. Русские солдаты гибли от пуль из-за угла и ударов в спину, в то время как большинство из спасаемых ими народов только и ждали удобного случая, чтобы присоединиться к недругам России в готовности вместе с ними напасть на недавних своих защитников. Нападать или вредить подобно той же Сардинии, или, к примеру, Грузии, спасённой Екатериной в 1783 году от полного истребления турками.

Когда Наполеон Бонапарт 6 мая 1804 года (по европейскому календарю это было 18 мая) принял титул императора, Император России первым из европейский государей высказал резкое возмущение. Австрийскому посланнику при русском дворе он заявил: «Этот человек делается безумным и зависимым от малодушия французов. Я думаю, что он сойдёт ещё с ума. Я желал бы, чтобы вы были настороже. Преступное честолюбие этого человека желает нам зла: он помышляет только о вашей гибели. Если европейские страны желают во что бы то ни стало погубить себя, я буду вынужден запереть всем границы свои, чтобы не быть запутанным в их гибели. Впрочем, я могу оставаться спокойным зрителем всех их несчастий. Со мною ничего не случится, я могу жить здесь, как в Китае».

Вот и жил бы, оберегая своих крестьян, одетых в солдатскую форму, и не заражаясь тем самым вредным для России долгом, впоследствии названным интернациональным. Что-то никто в Европе не заражался таковым, когда черные ордынские полчища топтали и заливали кровью Русскую Землю. Разумеется, все словесные выпады против Наполеона немедленно с подобострастием передавались ему.

Наполеон не был столь умён, как его изображали многие историки и почитатели, но и не был настолько глуп, чтобы не понимать, сколь опасно столкновение с Россией и что гораздо более выгодно быть с ней в союзе.

Начало XIX века было временем, когда по-разному ещё можно было повернуть события и совершенно не обязательно всё доводить до схваток на полях сражений, калеча и умерщвляя русских и французских юношей, которым, думается, одинаково не было дела до Сардинского королевства, Австрии и Италии. Вспомнил бы Император России, ведя речи о справедливости, о другой «справедливости», когда римская католическая церковь провоцировала бесчисленные набеги на Русь во времена Александра Невского и его преемников, когда в смутные времена направляла поляков, провоцируя крестьянские войны, в том числе и войну под предводителем своего агента и воспитанника Венецианской военной школы Болотникова.

Суворов практически освободил Италию, но, преданный лживыми австрийцами, был отозван в Россию Императором Павлом Петровичем, разобравшимся, кто есть кто в европейской политике. Италия фактически вновь оказалась в руках Наполеона.

Пышной была коронация Наполеона во Франции, не менее пышной стала она и в Италии. Итальянцы сами пали к его ногам, умоляя нацепить на себя поверх французской ещё и их корону, которая, кстати, лежала без дела уже не одно столетие и звалась железной. Наполеон сам надел её, заявив: «Бог дал мне её, беда тому, кто прикоснется к ней».

Во Франции Наполеон сделал власть наследственной, а в Италии назначил вице-короля Евгения Богарне, своего любимого пасынка, который наследовал и его трон.

Безусловно, верноподданнические просьбы итальянцев не были продиктованы их стремлением к подчинению императору Франции. Итальянцы были принуждены к такому поведению самим Наполеоном. Тем не менее, никто не сопротивлялся случившемуся, и коронация происходила с необыкновенной пышностью.

Европа замерла, как когда-то замерла Русь перед ордынским нашествием. Но русским княжествам никто не хотел помогать, а у европейских монархов был добровольный защитник, имевший в достаточном количестве того, что на Западе считали «русским пушечным мясом».

Славно, правда лишь с виду, начиналось царствование нового Императора: расцвет просвещения, образования, культуры, законодательства, литературы, попытки облегчения участи крестьян — всего было довольно, и все направления можно было расширять и продолжать. Особый расцвет приобрела литература, начинавшая обогащаться первыми русскими романами, засверкали на весь мир славные имена поэтов и прозаиков.

В славный екатерининский век Россия не вела себя агрессивно, но была вынуждена бить многих захватчиков, которые бросались на неё, будучи цепными псами европейских политиканов.

Однако внук великой Государыни (он остается таковым и в случае принятия нами версии Г.С. Гриневича, ибо он в любом случае сын Павла Петровича), не желал сидеть спокойно, занимаясь столь насущными внутренними преобразованиями во благо народа. Он жаждал воинских подвигов, по мнению биографов, ревнуя к славе блистательных екатерининских генералов, которые, кстати, ушли в мир иной, кроме одного — Михаила Илларионовича Кутузова. Я имею в виду полководцев первой величины. Что же касается отважных, славных и храбрых генералов, прошедших ратную школу в екатерининские времена, то их ещё было достаточно для того, чтобы разбить банду разбойников, формирующуюся на Западе.

У Императора чесались руки. В 1804 году он сказал австрийскому посланнику в Петербурге: «Я не понимаю малодушия политики Пруссии, мы можем только насильственными мерами заставить её принять решение».

Из этого видно, что он начал принуждать монархов к выступлению против Наполеона, придумав тот странный долг, позднее названный интернациональным. Впрочем, всё это — по основной версии, если Александр был Александром. Ну а если он был, как убедительно доказала Г.С.Гриневич, Симеоном Великим, то объяснить его агрессивность проще — как ещё должен поступать выкормыш «туманного Альбиона», специально подготовленный, чтобы управлять Россией под британскую дудку?!

А тут ещё в 1804 году заболел и удалился от дел опытный екатерининский дипломат граф А.Р.Воронцов. Место его Александр отдал Адаму Чарторыжскому, своему другу-поляку, русофобу, которому были чужды интересы России и который сразу вознамерился превратить русских солдат в «пушечное мясо», предназначенное для решения польских интересов. Он задумал восстановить разорванную на куски Польшу в границах 1772 года.

Только ли друг — Адам Чарторыжский? Геннадий Станиславович Гриневич доказал, что у Павла Петровича был роман с Софьей Чарторыжской, а Симеон Великий — её сын. Ещё до публикации исследований Гриневича было хорошо известно, сколь теплые чувства питал Император к Адаму Чарторыжскому. Вот и были этому Чарторыжскому даны все карты в руки. Он стал самым ярым сторонником коалиционной войны с Наполеоном, поскольку это давало надежды отстоять интересы Польши. Этот человек не заслуживает наших обвинений, поскольку действовал в интересах своего Отечества, а вот Император, который ради дружбы, а может и родственных связей был готов жертвовать жизнями русских воинов, другое дело…

Мы не вправе судить Государей, но вправе обнародовать факты, объясняющие, почему Великая Россия, имеющая лучших солдат, офицеров и генералов в мире, оказывалась, порою, в весьма плачевном положении.

План Чарторыжского был прост: сначала составить коалицию европейских государств против Наполеона, чтобы кровь, пролитая на полях сражений, помогла взойти добрым для Польши «всходам». Правда, он не хотел отказываться от династического союза с Россией, который бы помог возвратить польские владения, доставшиеся Австрии и Пруссии при разделах, происшедших в прошлом веке.

Он знал, как воздействовать на честолюбивого, рвущегося к славе и продолжавшего играть роль благодетеля Императора России. Он легко убедил его, что «единственная политика в грандиозном стиле, достойная такого монарха, заключается в том, чтобы пробудить в Европе чувство солидарности и уважения международного права и, встав во главе коалиции, поднять знамя во имя высших принципов». Он напоминал, что именно Наполеон первым попрал все династические законы и что восстановление их надо начать, предупредив деяния французов, именно с восстановления польского королевства. Мы видим, что в некоторых вопросах Император проявлял самостоятельность. Но только в тех, которые не касались сближения с Францией — это ему не дозволялось. Черты характера Императора многими биографами подмечены весьма точно, а потому и неприязненное отношение к Наполеону тоже можно объяснить не только требованиями Англии, но и своими личными мотивами — элементарной завистью к воинской славе.

Александр стремился к союзу с любезной ему Пруссией, Чарторыжский же предлагал начать против неё войну, ибо цели-то у Императора и министра иностранных дел одной страны — России — были совершенно разными. Причём, ни одна из вышеуказанных целей не имела никакого отношения к интересам самой России.

Не так легко было провести свой план в действие, ибо у Чарторыжского оказалось немало противников. Один из них, молодой генерал-адъютант П.П.Долгоруков, однажды, прямо в присутствии Императора, заявил Чарторыжскому: «Вы рассуждаете, как польский князь, а я рассуждаю, как Русский князь!» Раскусила польского магната и вдовствующая Императрица Мария Федоровна, пытавшаяся настраивать против него не только Императора, но и гвардейских офицеров, с почтением относившихся к ней. Она старалась возбудить в них недовольство действиями поляка.

Но воинственный дух Императора был неукротим, и ничто уже не могло спасти Россию от грядущих кровопролитий, которые в начале века были ей совершенно не нужны.

2 января 1805 года был подписан договор со Швецией против Наполеона. 30 марта того же года к нему присоединилась Англия, которая, разумеется, не собиралась воевать, а стремилась, как всегда, загрести жар чужими руками. Австрия, уже испытавшая на себе удары французских войск, колебалась довольно долго, ведя, как всегда, двойственную политику. Трудно было договориться между собою двум лживым монархам — австрийскому и русскому. Наконец, 28 июля в союз вошла и Австрия. Пушек в коалиции стало слишком много, чтобы они не начали стрелять.