Сполохи юности

Николай Углов

В книге охвачен период жизни героя с 16 до 26 лет. Неустроенность, хулиганство, пьянки… Как же юноше выбраться из этого круговорота жизненных коллизий?

Гл. 5 Выбор пути

Я заканчиваю десятый класс, а впереди начинается новая жизнь, новые интересные события. Вернусь только к двум эпизодам.

Слева направо: бабушка Оля, мама, я, Серёжка, бабушка Фрося, Филипп Васильевич.

У матери была двоюродная сестра Анна — добрая тётка, рыжая, с вечно накрашенными губами и неизменной сигаретой. После Колпаковой Кати это была наша ближайшая родственница. Она постоянно приходила к нам, помогала,

чем могла. Анна работала контролёром в кинотеатр «Прогресс», который впоследствии снесли. Мы ходили к ней в кино, так как она пускала нас без билетов.

Как-то я пригласил в кино Колпакову Нельку, пообещав

мороженое и лучшие места. В дощатом, полукруглом, типа ангара, кинотеатре шёл фильм «Бродяга». Все в городе только и говорили о нём.

Мы ещё не доели мороженое, как внезапно в зале зажёгся свет — фильм остановили. К нам подошла какая-то крикливая женщина и на глазах всего зала выгнала из кинотеатра. Тёти Ани не было! Я понял, что эта тётка просто «подсидела» её. Мне было очень стыдно! А ещё стыднее было смотреть Нельке в глаза, ведь это была уже взрослая девушка! Мы, не глядя друг на друга, сухо попрощались, а я поклялся больше не ходить в

кино без билетов. И это был, действительно, мой последний безбилетный «поход в кино».

Вот и закончена школа. После торжественной линейки, когда директор зачитал моё сочинение, пропитанное патриотизмом и пафосом, к нам с Мишкой подошёл наш товарищ Володя Капустин и спросил:

— Ну, что ребята! Куда дальше? В институт или техникум? Решили?

Скворенко сразу ответил:

— Что даёт учёба? Я ни в коем случае учиться дальше не буду. Пойду на стройку штукатуром. Цока! Пошли вместе!

Я ответил:

— Тебя же в этом же году заберут в армию. А студентам дают отсрочку.

— Ну и что? От армии всё равно не открутишься. Годом позже, годом раньше, какая разница?

Капустин раздумывает:

— Миха! А почему именно в штукатуры?

— У меня есть друг Пепка (это прозвище). Так вот, его отец работает штукатуром-плиточником всю жизнь. Денег у него невпроворот! Шабашек, хоть отбавляй! Очередь к нему! А что учёба? Академиками мы не станем, в начальство не пробьёмся, везде блат и нужна рука! Так что решайте! Цока, что молчишь?

Я ничего не сказал о том, что давно решил для себя стать лётчиком! Постоянно таил эту задумку, так как знал, что Мишка обязательно бы высмеял моё решение:

— «Это недосягаемо для тебя».

Только и сказал:

— Подумаю. Ты, наверное, прав!

Всё дело теперь заключалось в аттестате зрелости. Получу его и в аэроклуб! Но нам с Мишкой его не отдавали, так как Варвара Фёдоровна потребовала от нас пересдачи экзамена по химии. Это была явная месть за неуважение к ней, месть за груши и досада за то, что мы заканчивали школу, и уходили от неё «непокорёнными». Для гордой, чернявой, властолюбивой

учительнице это было очень важно, хотя она сама прекрасно сознавала, что мы со Скворенко знаем химию не хуже остальных. Мишка наставлял меня:

— Цока! Не вздумай покоряться ей! Не ходи на пересдачу! Пусть будет тройка! Куда она денется! Всё равно поставит трайбак!

Но аттестат не отдавали и страсти накалялись. Мать и меня неоднократно вызывали в школу, но я упорствовал. Филипп Васильевич и мать ругались со мной ежедневно, требовали покориться, ходили и к Скворенко, но

мы держались. Мать, плача, яростно ругала меня:

— Вечно ты связываешься с шалопаями! Во Вдовино — с дурбалаем Афонькой, здесь, с ворами и хулиганами Беляевыми, а теперь этот штукатур Скворенко! Да разве это профессия? Что тебе говорил Василий Иванович? Ты толковый парень! Учёба тебе даётся легко, не как Шурке. Учись, станешь человеком! Не то, что мы с Филиппом — всю жизнь горбатимся и перед всеми преклоняемся! Сынок, пойми меня, наконец! Я тебе только добра желаю!

И Филипп Васильевич горячился, ругался, умолял, требовал, угрожал.

И я, наконец, прозрел! Спасибо огромное вам, родители, за вашу настойчивость в этот переломный момент! Не знаю, какой бы из меня получился штукатур, но, сделав поворот к учёбе, теперь могу гордиться дальнейшей жизнью, дальнейшими моими успехами!

Я пошёл, покорился Варваре! Она на радостях поставила сразу же пятёрку по химии!

Аттестат зрелости получил в этот же день.

Как только получил аттестат зрелости, то даже меньше радовался, чем мать и Филипп Васильевич. Они прямо светились от счастья!

На следующий день я уже был в Ессентукском аэроклубе. Начальник отдела кадров проверил мои документы — аттестат зрелости, паспорт, автобиографию, комсомольскую характеристику, справку из поликлиники. Сказал:

— Хорошо! Я выписываю тебе направление на нашу медкомиссию.

Я внутренне сжался, почувствовав угрозу:

— А что? Мало справки из поликлиники?

— Э-э, браток! Ты поступаешь учиться на лётчика! Здесь тебя основательно проверят. Здоровье должно быть богатырским!

Так и получилось! Меня сразу же «зарезали» — вестибулярный аппарат «ни к чёрту» не годился. И впрямь — меня всегда укачивало на качелях и на волнах.

Это был крах моей мечты!

Дома даже обрадовались моему поражению. Филипп Васильевич радостно сказал:

— Вот что, друг! Я тебе уже говорил за Липецкий горно-металлургический техникум. Там самая большая стипендия. Будешь жить у моей родни первое время, там и прокормишься, а потом переедешь в общежитие, если не понравится. Там его дают иногородним студентам. Получишь самую высокооплачиваемую профессию! Знаешь, какие деньги зарабатывают металлурги?

Я втайне понимал, что Филиппу Васильевичу и матери надо было просто избавляться от лишнего рта и, одновременно, убрать меня от друзей Беляевых и Скворенко, что тоже было немаловажно.

Конец ознакомительного фрагмента.