В чужой игре

Николай Старинщиков, 2019

Петенька Векшин, случайно попав в руки к оперативникам, соглашается на негласное сотрудничество по одному из дел. За первым делом следуют новые задания опера Подшивалова. И так по кругу. Мише Хитрому поступает вагон с таблетками, способными «рассмешить» весь город. Хитрого, с помощью Векшина, берут во время разгрузки вагона. Некто Дядя, подпольный делец, пытается уничтожить агента Векшина. Агент надолго пропадает из города – ведь Подшивалов не может его защитить… И возвращается в город совершенно другим человеком.Содержит нецензурную брань.

Глава 5

Не напрасно Матрос приобщил к делу еще нескольких человек — с их помощью наладился сбыт «темных» вещей. Но и работы прибавилось — только крутись.

Походка у Вовочки сделалась важная, взгляд исподлобья, тяжелый — не каждый выдержит. Отец у него к этому времени перебрался из Силикатного к бабке Садовской, однако этот факт не интересовал Вовочку. Был отец — и словно бы не было никогда. Осталось одно лишь прозвище — Скакунок. Мать часто вспоминала, как однажды тот посадил сына на мотоцикл — и так прокатил Вовочку, что ключицу сломал бедному ребенку.

Отношения с матерью у Вовочки опять наладились. Чисто деловые у них теперь связи. Пришел-ушел. Получил расчет. Передал часть заработанного — и опять в путь. У Нины сердце пело. «Люди зарабатывают деньги, как могут…» — думала она.

Если бы не подлая эта привычка — игра в карты под «интерес» — цены не было бы сыночку. За одну ночь Вова мог спустить целое состояние.

«Раздавила бы как клопа!» — впопыхах думала Нина, жалея проигранные недавно деньги. Сын опять сел на мель, и только очередная крупная кража могла бы вывести его из трудного положения. По всему видно, проиграл много. И должен остался.

Нина слышала, что карточный долг свят. Чует материнское сердце: сел на крючок Вова. Причем довольно плотно. Это ему не карты веером пускать между пальцев.

«На хитрую попу есть хрен с винтом», — любил Вовочка повторять.

Оказалось, на хрен с винтом попалась попа с закоулками…

* * *

Вовочка с командой Матроса долго кружился вокруг одной привлекательной квартиры.

До этого успели очистить квартиру районного прокурора. Шайка заранее знала, куда лезет. Но это не остановило квартирных воров, а лишь подогрело воображение. Прокурор казался им жертвой, заслуживающей пристального внимания.

Забрались к нему наглым образом, средь бела дня, через форточку, — тот жил на первом этаже. И покинули квартиру с чувством глубокого разочарования: всего тысяча рублей и двести «зелеными» оказалось внутри.

— Наверняка деньги в банке хранит, — подвел итог Матрос. Ему было точно известно, что жена у прокурора являлась соучредителем одной торговой фирмы. Богатенькая, должно быть, фамилия — и вдруг такая невезуха.

В органах массовой информации скупо сообщили о краже из квартиры прокурора и ни словом не обмолвились о долларах. Словно не было их никогда. Померещилось пацанам.

…Вовочка на этот раз приглядывал снаружи, остальная часть группы работала на объекте. Квартира принадлежала брату прокурора. Было точно известно, что в квартире богатства не меряно — электроника, одежда импортная. А главное — баксы. Стопками лежат в сейфе. Сейф вмонтирован в стену и прикрыт картиной «Иван Грозный убивает своего сына Ивана». Картина никакой ценности не представляет — это всего лишь уменьшенная копия.

Квартира у брата находилась тоже на первом этаже. Братья словно сговорились жить не выше первого этажа. Зато под балконами у обоих родственников оказались погреба.

Расположение объекта создавало трудности. Основная из них — постоянное наличие около дверей посторонних лиц. То старухи бродят сверху вниз, то пацаны бегают. Однако проникнуть в квартиру в другое время не представлялось возможным — братец любил вечерами сидеть дома, дачи не имел. Вероятно, он пересчитывал вечерами новенькие купюры, наслаждаясь запахом краски, и отправлялся после этого спать. Возможно, он даже догадывался, что о состоянии знают другие, и потому испытывал садистское наслаждение. Как бы то ни было, о состоянии теперь знала команда Матроса. Уж они точно прекратят это издевательство. Они просто обязаны.

Налет на квартиру готовился долго. Сначала ходили вокруг да около, приглядываясь издалека. Потом потеряли чувство осторожности, и стали бродить под окнами. Следовало выяснить, имеется ли сигнализация. Она могла быть и в квартире, а также у сейфа. Второе значительно осложняло вопрос, потому что подельников могли застать на самом интересном месте.

— Из квартиры должен идти провод! — брызгал слюной Жеребец. — Провода нет — значит, нет сигнализации!

— А как же сейф? — удивлялся Матрос.

— Может, нет никакого сейфа! — горячился тот. — И вообще, может, все это липа на счет квартиры. Кто тебе свистнул, что там бабки лежат? Он, может, последний хрен доедает, братец прокуроров.

Высказался и замолчал, не глядя в сторону Матроса. В электрических делах Жеребцу не было равных — хоть пусть это будет сам Матрос.

…Вовочкины «танцы» возле объекта продолжались примерно полчаса, когда из-за угла вдруг показались две гражданские автомашины — уазик и жигули. Они двигались на повышенной скорости.

«Черти разъездились!» — выругался про себя Садовский, с удивлением понимая, что у машин скрипят тормоза.

В ту же секунду дверцы отворились, на тротуар высыпало сразу несколько человек — рожи у всех озабоченные. В другую секунду Вовочка уже лежал лицом на истоптанном газоне, а ногами на твердом асфальте. Руки в плечевых суставах ломило от боли, на запястьях трещали наручники.

— Больно, гады, — успел возмутиться Садовский, прежде чем снова ударился носом в твердый грунт.

«Ладонью в затылок стукнули», — догадался он.

— Вставай Кочан! — потребовал голос.

Вовочка шевельнул головой, попытался встать, но не смог.

Безжалостные руки уцепили сзади наручники и, заставив вскрикнуть от боли, подняли Садовского кверху. Но распрямиться не позволили — перед глазами была лишь земля. От сильной боли в суставах хотелось бежать. Он кинулся вперед и, не глядя, угодил лицом в сиденье уазика.

— Скотина, — ворчал за рулем мужик. — Всю машину изгадил…

Из подъезда вывели Матроса. Вид у него был жалок. Его конвоировали через загиб руки за спину. Подвели к машине и положили. Лицом в каменный асфальт. Вовочка не верил собственным глазам.

— Какое вы имеете право! — возмутился он.

Водитель повернулся к Вовочке:

— Говорят, ты превосходный «шпилист»? Хочешь сыграть? В подкидного дурака?

Вовочка опустил голову.

— Тогда сиди и молчи…

Матроса подняли, стали сажать в машину, но тот вдруг стал вырываться. Не хотелось «крылатому» идти на нары. Он это понимал всем сердцем и потому кричал. Он просил помощи, заметив посторонних людей.

Народ толпился в стороне, смотрел во все глаза, но близко не подходил.

В машину заглянул какой-то возбужденный узкорылый мужик и спросил.

— Сидит?

— А куда он денется, — ответил водитель.

— Ушли два черта, — вздохнул мужик. Он прыгнул на первое сиденье и приказал водителю:

— Возвращаемся на базу…

— Как с остальными, Григорий Олегович?

— По-прежнему, — уклончиво ответил тот…

Вскоре Подшивалов сидел у себя в кабинете, а подозреваемый по кличке Кочан стоял перед ним у стены. Двое оперативников молча сидели по углам. Их словно бы не интересовало происходящее в кабинете. Подшивалов задавал вопросы задержанному, а тот не хотел отвечать. С какой стати он обязан. Без адвоката он вообще не пойдет на базар.

— Зря так, Володенька… — бормотал Григорий Олегович. — Мы с тобой как с человеком, а ты на контакт не идешь. Что с тобой? Тебя в детстве не роняли? Но, может, ты в погреб падал?..

— Не буду ничего говорить, — твердил Садовский.

Он был абсолютно уверен, что не добьются от него показаний. Подумаешь, какой-то Григорий Олегович лично взялся допрашивать…

— Может, ты думаешь, что ты партизан и попал в гестапо? — вновь спросил Григорий Олегович. — Тоже нет? Тогда я отказываюсь понимать. Но запомни, Володенька, времени у нас мало.

Вовочка слушал. От напряжения шевелились уши.

— Сколько человек в вашей шайке? — нажимал Подшивалов. — Сколько намолотили за сезон? Всего два вопроса. Облегчи душу. Ведь знаешь, как бывает хорошо, когда облегчишься…

Григорий Олегович продолжал бормотать. Это вообще был не человек. Это был какой-то сплошной милицейский триумф. Всё у него на своем месте лежало. Он даже судьбу Вовочки угадал, сказав, что отправит его за решетку сроком на пять лет.

Вовочка не поверил.

— Как это на пять? Я пока что не попадался…

— Вот именно… Пока что! — повысил голос Подшивалов. — Но ты позабыл, за тобой числится не одна квартира! Будешь говорить или нет?!

— Не буду! — однозначно ответил Садовский и отвернулся. Хоть на куски его режьте. Не тот он человек, чтобы своих сдавать.

— Хозяин — барин: хочет — живет, хочет — удавится… — произнес Подшивалов бесстрастным голосом. — В машину!..

Вовочку вывели в сопровождении двух молодых оперативников. Те всего года на три старше Вовочки, а ведут себя, словно только что с Марса прилетели. Или с Луны. Водитель машины тот же. Подшивалов сел спереди, положив на колени папку и портативный магнитофон.

«Музыку слушать по пути собрались, — сказал сам себе Вовочка и усмехнулся. — Нашли время…»

— Куда? — обыденным голосом спросил водитель.

— А всё туда же, — ответил Подшивалов и отвернулся к окну.

Машина выехала со двора и пошла в сторону парка «40 лет Комсомолу». Прямиком вошла с городской дороги на центральную аллею и направилась мимо беззаботных редких прохожих.

Пешеходы недовольно отходили с проезжей части. Впереди мелькнула громадная серая масса воды и снова пропала — машина повернула с аллеи направо. Мелькали сосны, кустарники.

Машина опустилась в просторную котловину, поросшую сосняком. Вокруг низины желтел высокий забор. Машина уперлась в неказистый сарай и остановилась. Когда-то в этом месте располагался пионерский лагерь.

— Вылезай, приехали…

Вовочку, словно вещь, вынули из машины, поставили спиной к широкой сосне — та росла прямо в сарае, раскинув крону высоко над крышей.

Садовского трясло. Для чего-то ведь прислонили к дереву. У корневищ торчала из земли широкая ременная петля.

— Володенька, не заставляй брать грех на душу, — принялся за старое Подшивалов. И уставился, как удав, в самую душу.

— Будем говорить? — еще раз спросил.

Однако Садовский упорствовал. Ему до лампочки ментовские штучки. Он человек слова.

— Не обижайся, но мы обязаны так с тобой поступать, потому что ты гад, Вова, — тихо говорил Григорий Олегович. — Еще раз спрашиваю — будешь говорить добровольно?

Вовочка отвернулся, лихорадочно блестя глазами.

— Ну что ж… — вздохнул Подшивалов. — Ты сам выбрал дорожку…

Садовский вдруг понял, что с ним случилось что-то нелепое. На голову ему надели какой-то мешок. На обе ноги тоже что-то надели, кажется, веревки — на манер конских пут. Менты боятся, что он сбежит. Ну и дурачье. Значит, не убьют. И если искалечат, то ответят сполна.

Уазик завелся, хрустнул коробкой передач.

— Давай по малой, — командовал Подшивалов.

«К сосне решили прижать. Машиной…» — запоздало подумал Садовский. И тут же понял, что ошибся, потому что машина шла в другую сторону. На пониженной передаче.

Путы вдруг напряглись, и ноги у Вовочки двинулись в разные стороны. Кочан попытался устоять, но тут же упал задом в песок. Машина продолжала работать, ноги у Вовочки тихо двигались в разные стороны.

До Садовского дошло: на шпагат хотят посадить! И крикнул:

— Хрен вам на глупую морду!

— Это он сгоряча, — пояснял Григорий Олегович.

Вовочка внутренне ликовал: не получится у ментов подавить его волю.

Машина остановилась, потом вновь пошла, и почти сразу же Вовочка взвыл. Он верещал, как сорока на колу, изо всех сил пытаясь изменить положение тела, но это не удавалось, и ноги неумолимо расходились в разные стороны.

Казалось, еще секунда, и трепещущая развилка треснет вдоль задницы, как лопается чурка при ударе колуном.

О боже! Машина остановилась, но и назад не движется. Еще миг, и Вовочка просто скончается. Боль вселилась у самой развилки тела. Еще немного, и наступит конец. Это несовместимо с жизнью.

Двигатель заглох. Слава тебе, господи! Но сил всё равно нет у Вовочки.

— Что с ним делать? — спросил чей-то голос. Кажется, это был водитель.

— А давай его утопим. Все равно мы его порвем на части… — предложил чей-то голос.

— Не возражаю, — согласился Подшивалов. — Для гадов одна дорога…

Возле уха клацнул затвор. Вовочка сжался, и тут в него выстрелили. Так быстро, что некогда было думать. Садовский понял, что умирает, потому что в голове звенело. Странно, конечно, потому что, кроме звона, он слышал голоса:

— Мазила! Дай я…

И Садовский сдался. Однако он не получил облегчения — ноги оставались в прежнем положении.

— Не надо! — кричал он дурным голосом. — Я расскажу! Можете меня убить, но сначала отпустите. Отпустите сейчас же, иначе скончаюсь! Сейчас я помру!..

От страха и боли у него лязгали зубы, а голос казался чужим. Вовочка не узнавал себя и ничего уже не мог поделать. Он треснул до самой головы через заднюю часть, хотя никогда в это не верил.

— Я расколюсь! Честное слово, дядя Гриша. Вези меня обратно, на Петровку. Умоляю…

— А где это находится? — прикинулся Подшивалов. — Петровка какая-то. Мы разве в Москве?

— Ну, эта… Врача Михайлова, которая. В мусарню, короче, вези… быстрее…

— Так ты уже мертвый. Списали тебя… — куражился Подшивалов. И, обращаясь к другим сотрудникам, предложил: — Разорвем его на части и выбросим в реку — хоть толк будет для природы.

Вовочка продолжал просить о пощаде. Лицо вымокло. Как на грех, текли сразу сопли и слезы. Вовочка давился ими взахлеб. Только бы отпустили.

— Может, поверим? — осторожно подал голос водитель. — Пока соплями не изошел…

Дядя Гриша, вероятно, сделал отмашку, потому что машина вновь завелась и пошла в обратном направлении.

Мешок с Садовского сняли.

— Ну, как тебе королевский шпагат? — спросил водитель. — Говорят, помогает от мигрени…

Вовочка был подавлен. Он подпишет все, только бы вновь не пытали.

Однако оперативники пока не торопились из леса. Вовочке сунули микрофон и предложили рассказать, как Вова бомбил квартиры, как опускался по веревке к окнам. Абсолютно всё и в деталях, включая сообщников. О тех — в первую очередь.

— Не терзайся, Володенька, — успокаивал его Подшивалов. — Не ты один такой. Человек слаб и обычно признается. Правда, мужики?

— Конечно, дядя Гриша, — торопясь, отвечал за мужиков Садовский.

— Вот я и племянником обзавелся… — Подшивалов усмехнулся.

Через час обессиленного Садовского привезли назад и водворили в изолятор временного содержания.

— Может, тебе врача вызвать, Володенька, — спросил Подшивалов.

Садовский удивился. Слава богу, ноги не оторвали. Поневоле поверишь после этого в Гестапо, Абвер, Пиночета и других. И еще говорят, что в милиции не пытают. Интересно, как вел себя на допросе Матрос? Раскололся, должно быть, до самой жопы.

Среди ночи в конце коридора послышался вопль. Вовочка проснулся от крика, и мороз побежал по коже. Кричал Матрос.

— Кочан — козел! Ты сдал меня ментам! Крышка тебе будет!

— Сам ты козел! — ответил ему Вовочка. — Причем плешивый!..

Он отошел от стальных дверей и лег спать. Жизнь у Володеньки теперь точно будет другой. Она будет размеренной. Не будет в ней больше места матросам и прочим дикарям.

Матрос еще несколько раз пытался орать. Дежурному наряду надоело слушать. Матроса вывели из камеры и, для успокоения, принялись парить резиновой дубинкой. Слушались глухие удары.

— По ребрам ему, — учил голос в коридоре.

Тот, что орудовал дубиной, молчал. Зато от боли и унижения надрывался Матрос.

Потом удары прекратились, и Матрос замолчал.

— Спи теперь. С наручниками на лапах.

— За что?! — интересовался Матрос.

— За это самое! — бодро и весело отвечали ему. — За галдеж среди ночи. Еще добавить?

Ну что вы. До Матроса вдруг дошло, что дубинка во времена демократии — самый веский аргумент.