Татьяна

Николай Сергеевич Богормистов, 2023

Раннее утро 20 ноября 1805 года в долинах под Аустерлицем выдалось хмурым. Всюду, кроме Праценских холмов, занятых войсками Коловрата, колыхался плотный туман. Александру 1-му не терпелось стяжать себе славу победителя. Он прискакал к Кутузову и, сдерживая коня, спросил Кутузова, спросил так, что в его вопросе по существу заключался приказ: – Отчего вы не атакуете? Мы ведь не на Царицыном Лугу, где не начинают парада, пока не прибудут все полки. – Государь, ответил Кутузов, – я потому и не атакую, что мы не на Царицыном Лугу…

Глава вторая

В это время в Европе происходили важные для судьбы России события. Но сообщения о них почти не доходили до орловской глубинки, обретая вид глухих отголосков. Однако, и в самые далёкие уголки империи иногда доставлялись газеты. Чем отдалённее был «уголок», тем старее они были. И, когда Дмитрий Акимович читал сообщения о действующей в Европе союзной армии, Мария Павловна, вздыхая, непременно вспоминала своего двоюродного брата Мишу и, крестясь, говорила всегда одно и то же: «Боже, сохрани его, он ещё совсем мальчик».

Третья международная коалиция против Наполеона Бонапарта стремительно приближалась к своему трагическому концу. А какие радужные надежды возлагали европейские монархи при её создании! По их замыслу в северной Европе предполагалось выдвинуть против Дании (союзника Наполеона) стотысячный русско-английский корпус. Известный в те времена генерал К. Макк должен был атаковать Баварию силами австрийского корпуса числом 85 штыков. По этому же плану австрийскому эрцгерцогу поручалось изгнать французов из Северной Италии и вступить на французскую территорию. И, наконец, в помощь Макку придавалась российская армия под командованием генерала от инфантерии М. И. Кутузова. Задумано было с умом, да без ума сделано.

Поздней осенью 1805 года русско-австрийские союзные войска под командованием М. И. Кутузова, ускользнув от армии Наполеона, и тем самым избежав окружения, расположились под древним чешским городом Ольмюц. Французы встали близ Брюнна. Кутузов был вызван в Ольмюц, в главную квартиру союзной армии, где разместились императоры Александр 1-й и Франц 2-й.

Уже несколько дней низкие серые тучи висели над Европой, сыпал бесконечный мелкий дождь. Главнокомандующий Кутузов ехал в неуютной старой карете в мрачном настроении, завернувшись в плащ. Пара лошадей уныло тянула по раскисшей дороге скрипучий экипаж, сопровождаемый двумя всадниками. Струйки стекали со стремян. Деревья по обочинам дороги стояли почти голые.

Наконец, проплыли городские ворота, потянулась узкая кривая улочка. Внезапно открылась Верхняя площадь с мрачным колоссом Колонны Пресвятой Троицы и карета остановилась у городской ратуши с возвышавшейся над ней башней, украшенной курантами с астрономическими часами.

Возница на облучке, стряхнув воду с капюшона, проворно спрыгнул в лужу и распахнул дверцу кареты. Отягощённый годами и ранами, Кутузов неловко покинул экипаж и трудно распрямился. В этот момент, подхваченный ветром, на его плечо упал жёлтый кленовый лист.

В просторное помещение городской ратуши, где расположились у камина августейшие особы и где находились прибывшие ранее Кутузова генералы Багратион и Милорадович с группой штабных офицеров, вошёл подтянутый, холёный дежурный капитан лейб-гвардии и доложил:

— Государь! Прибыл фельдмаршал Кутузов.

— Зовите, голубчик, — с патокой в голосе ответил государь, не повернув головы.

Вошёл Кутузов, на ходу поправляя чёрную повязку, закрывающую повреждённый ранением глаз.

— Что же это вы, — начал, было, Александр, но проследив глазами, как с плеча фельдмаршала падает и шлёпается о паркет мокрый лист, умолкает на полуслове. Потом, скупо поведя рукой и сменив тон, пригласил: — Пожалуйте к огню, князь…

Один из офицеров проворно подвинул свободное кресло поближе к камину. Кутузов медленно опустился в него, широко расставив ноги в мокрых сапогах с высокими, до колен, голенищами.

— Господа! — обратился к присутствующим Александр. — Мною получено предложение от Бонапарта о заключении мира. В этом я вижу свидетельство слабости его. Поэтому я намерен дать Бонапарту решительное сражение здесь, под Аустерлицем, и, не откладывая его долее. На этом же настаивает и мой союзник — император Франц (Франц в подтверждение слегка кивнул головой). И мы не видим причин, способных принудить нас отказаться от желанной победы, которую намерено подарить нам провидение. Я имею в виду те красноречивые знаки, которые подаёт нам Господь, явно побуждая нас к действию.

Александр поднялся из кресла. Кутузов тяжело встал.

— Взгляните на карту, господа, — пригласил офицеров Александр, подходя к столу. — Мы занимаем выгоднейшую перед неприятелем позицию. За нами Праценские высоты. Наши силы сосредоточены. А у Бонапарта? Имея в виду нас, он в то же время ожидает и нападения прусской армии вот отсюда, с севера. А с этой стороны, из северной Италии, идёт австрийская армия. Под Брюнном стоит лишь часть неприятельских отрядов, а остальные разбросаны вот здесь. Кроме того, господа, прошу обратить ваше внимание на то, что остановившись под Брюнном, Бонапарт не преследует более русскую армию, а при столкновениях с нашим арьергардом непременно отходит. О чём же это ещё свидетельствует, как не о слабости неприятеля? Добавлю к этому, что в моих переговорах с генерал-адьютантом Гедувилем, состоявшихся третьего дня, у меня сложилось мнение, что Бонапарт боится крупного столкновения с нашими армиями. Если ещё кто-то сомневается в слабости неприятеля, то вот вам последнее ярчайшее доказательство этому: я получил известие от императора Франца, что Бонапарт и ему предлагает начать переговоры о мире.

Александр, молча, обвёл взглядом присутствующих, стоящих с напряжёнными лицами, и, положив узкую ладонь на карту, закончил:

— Из сказанного мной следует только одно — мы должны атаковать неприятеля, и немедленно. Нельзя допустить, чтобы Бонапарт ускользнул от нас.

— Ваши выводы, Государь, столь логичны и основательны, что не оставляют места для сомнений, — сказал один из офицеров. За его спиной поднялся нестройный гул одобрительных возгласов.

Государь обратил колючий взор на Кутузова. Тоном, каким спрашивают собеседника, заранее зная его мнение и наперёд не соглашаясь с ним, сказал:

— Мы ждём вашего мнения, князь. Негоже главнокомандующему отмалчиваться в сей решающий час.

Кутузов, смотревший неотрывно во всё время выступления Александра на карту, поднял единственный глаз на Государя.

— Из размышлений о сложившейся ситуации я сделал твёрдый вывод, — сказал он жёстко, — и я непоколебим в нём. Не время нам ныне давать сражение Бонапарту…

За спиной Кутузова послышалась негромкая реплика: «Неслыханная дерзость», потонувшая в нестройном неодобрительном шёпоте. Однако, старого воина это не смутило и он продолжал:

— Мы только что ушли от почти неминуемого поражения. Войска утомлены трудным переходом в четыреста с лишним вёрст и арьергардными боями. Солдаты нуждаются в отдыхе. К тому же мы не знаем точно ни сил неприятеля, ни их расположения. Убеждён, что предлагаемое сражение будет ему весьма на руку.

— Что же вы предлагаете, Михаил Илларионович? — язвительно спросил Александр.

— Имея твёрдую надежду на неминуемую победу нашу во славу Отечества, предлагаю отвести войска к русской границе, а там, дождавшись идущих навстречу нам подкреплений и выхода союзных войск из северной Италии, дать французам решительное сражение. Наше намеренное отступление растянет неприятельские войска, а поступившие затем подкрепления позволят нам нанести сокрушительные удары с флангов.

На несколько минут повисла тишина, которую нарушил раздражённый голос российского императора:

— Так-то вы радеете о славе Отечества, — тихо промолвил он, и на всех повеяло холодом от его слов. — Знайте же, — повысил он голос, — сражению быть здесь, под Аустерлицем! Мы не можем и не должны откладывать наш триумф, который провидение милостиво кладёт на наши ладони. О плане сражения доложит генерал-квартирмейстер Вейнротер.

Вейнротер подошёл к карте.

— Мой план сражения, одобренный августейшими особами, заключается в следующем. Три русские колонны генерал-лейтенантов Дохтурова, Ланжерона и Пржибышевского встанут на левом крыле под общим командованием генерала от инфантерии Буксгевдена. Русско-австрийская колонна генерал-лейтенантов Коловрата и Милорадовича, в

непосредственном подчинении князя Кутузова, займут центр нашей диспозиции. Колонны генерал-лейтенанта Багратиона и князя Иоганна Лихтенштейна составят правое крыло под командованием князя Багратиона. Гвардия, под командованием Великого Князя Константина Павловича, числом три с половиной тысячи человек, встанет в резерве за центральной колонной. Августейшие особы изъявили желание находиться при резерве.

По нашему замыслу левое крыло, как самое многочисленное, в нём почти половина наших войск, обходным маневром в тыл лишит французов возможности к отступлению. Таким образом, Бонапарт будет отрезан от дороги на Вену и от Дуная и под угрозой окружения устремится к северу, в горы. Силы его слабы, у него не более сорока тысяч человек. К тому же, я не очень высокого мнения о его полководческом искусстве…

Закончив доклад, Вейнротер в полной тишине обвёл присутствующих торжествующим взглядом. Молчание нарушил император Франц:

— Горю нетерпением изгнать Наполеона из моей Вены. Бог поможет нам победить наглого корсиканца.

— Позвольте мне ещё раз выразить мнение о предстоящем деле, — тихо сказал Кутузов, обратив взор на Александра и Франца. Их ответное молчание он счёл за позволение говорить. — Считаю сведения о численности войск неприятеля, которыми поделился с нами генерал Вейнротер, неточными. Число их он явно преуменьшил. Далее, предлагаемый обходной манёвр левым флангом считаю опасным, поскольку это недопустимо и рискованно растянет фронт нашей союзной армии. К тому же русские командующие получили инструкции на немецком языке, они им не ясны…

— Что вы можете предложить? — раздражённо перебил его Александр.

— Мне, Ваше Величество, не предлагалось составить план предстоящего сражения. Но по моему твёрдому убеждению, нам следует отступить в направлении на восток. Или дождаться русской армии Бенингсена и Эссена из Силезии. Через три-четыре дня семьдесят тысяч могут присоединиться к союзной армии.

Среди присутствующих послышался возмущённый ропот, и даже затаённый смешок.

— Ваши опасения, князь, никто из присутствующих не разделяет, — подытожил Александр, слегка хлопнув ладонью по карте, словно поставил точку.

Раннее утро 20 ноября 1805 года в долинах под Аустерлицем выдалось хмурым. Всюду, кроме Праценских холмов, занятых войсками Коловрата, колыхался плотный туман.

Александру 1-му не терпелось стяжать себе славу победителя. Он прискакал к Кутузову и, сдерживая коня, спросил Кутузова, спросил так, что в его вопросе по существу заключался приказ:

— Отчего вы не атакуете? Мы ведь не на Царицыном Лугу, где не начинают парада, пока не прибудут все полки.

— Государь, ответил Кутузов, — я потому и не атакую, что мы не на Царицыном Лугу…

Ответ Кутузова показался самодержцу весьма дерзостным. В досаде он дёрнул поводья, конь взвился на дыбы. Едва удержавшись в седле, император дал шпоры и ускакал.

Ещё хранились туманные сумерки, когда колонны левого крыла союзных войск начали движение. Солдаты шагали под барабанную дробь, как в молоке, не видя строя впереди себя. Молодой солдат с выражением растерянности на безусом лице спросил усатого соседа, шагавшего рядом:

— Куда идём?

— Кабы знать, — ответил старый солдат, не повернув головы.

— А где хранцузы? — тревожась, снова спросил безусый.

— Кабы знать, — последовал мрачный ответ.

Внезапно молоко тумана окрасилось в зловещий кроваво-красный цвет. Солдаты, обеспокоенно переглядывались и, оборачиваясь, видели позади себя словно размытое, красное солнце.

Наполеон против трёх колонн союзных войск, наступавших на его правый фланг и насчитывающих 42 тысячи человек, демонстративно выставил одну бригаду, которую в течение боя лишь немного усилил подошедшими частями корпуса Даву после того, как Кинмайер занял деревню Тельниц, Ланжерон — Сокольниц, а Пржибышевский захватил Замок. Французы вынуждены были отойти, что весьма обеспокоило маршалов Наполеона, стоявшего на высоте у деревни Шляпанец. Встревоженные успехами русских, они, не понимая его замысла, поделились своими опасениями с императором.

— Я жду, когда русские покинут Праценские высоты, чтобы тем самым усилив свой левый фланг, обойти нас справа и закрепить успех. Они это сделают. И тогда погибнут безвозвратно, — ответил он спокойно.

Это понимал и умудрённый боевым опытом Кутузов. Получив депешу из штаба с требованием оставить высоты, он медлил выполнить приказ, удерживая позицию силами колонны Коловрата. Крайне недоволен бездействием Кутузова, разъярённый Александр прискакал на Праценские высоты, потребовав немедленно оставить позицию и идти на соединение с Буксгевденом.

Этого момента только и ждал Наполеон, хотя его маршалы всем своим видом выказывали нетерпение, нервничали и торопили его.

— Господа, — обратился он к ним, — когда неприятель делает ложное движение, мы никоим образом не должны прерывать его. Подождём ещё двадцать минут.

Вскоре колонна Коловрата двинулась на соединение с частями Буксгевдена для усиления флангового удара, освобождая ключевую позицию. Наполеон тотчас подал знак Мюрату, Сульту и Бернадоту и пятьдесят тысяч французов бросились к Праценским высотам.

Солнце поднялось над горизонтом, воздух пришёл в движение и туман начал рассеиваться. Кутузов с изумлением увидел, как из тумана вынырнули неприятельские солдаты и под барабанный бой кинулись к Працену. Корпус Сульта атаковал оставленные почти незащищёнными высоты и врезался во фланг колонны Коловрата. Кроме предвидевшего эту ситуацию Кутузова, никто не ожидал такого поворота событий.

Достигнув подножия высот, французы незамедлительно преодолели склон и овладели вершиной. Дав залп, они бросились в штыковую атаку. В рядах союзников началась паника. Солдаты рассыпались. Всё смешалось. Кавалеристы Мюрата давили конями русских пехотинцев, рубили их саблями.

Паника в союзных рядах продолжалась недолго. Первым опомнился Коловрат и попытался вернуть позицию. Его поддержала кавалерия Лихтенштейна и три полка из колонны Ланжерона.

Однако пятнадцать тысяч человек союзного центра не могли противостоять двум третям наполеоновской армии. Кутузов попросил о помощи и в полдень в бой вступили три тысячи русских гвардейцев. Неприятельские колонны окружили их со всех сторон, но гвардейцы не дрогнули и бились с отчаяньем

обречённых, бросаясь в штыки. Гвардейцы даже прорвали неприятельские цепи, но их остановил вражеский резерв.

Пытаясь выправить отчаянное положение, Кутузов послал в атаку два эскадрона конногвардейцев. Перестроившаяся к этому моменту гвардейская пехота присоединилась к атаке. Наполеоновская кавалерия была отброшена, а батальон 4-го линейного полка французов бежал, оставив русским знак своего боевого отличия — орла.

Однако, заплатив за успех огромными потерями, кавалергарды не могли решить исход дела. Наполеон бросил в бой пять эскадронов мамлюков. С диким воем и визгом они налетели на русские ряды. Завязалась рукопашная схватка. Почти вся русская гвардия полегла в этой сечи. Жалкие её остатки бежали. Центр союзников был разгромлен.

В 14 часов наполеоновская гвардия и гренадёры Удино по приказу императора двинулись к деревне Тельниц, чтобы разделаться с войсками Буксгевдена. С запада, одновременно с ним, начал атаку Даву.

Ввиду отчаянного положения, сложившегося после прорыва фронта, раненый пулей Кутузов, размазывая кровь по щеке, прежде, чем покинуть позицию, подозвал к себе прапорщика, самого молодого из оставшихся при нём адъютанта, прочие почти все спешно покинули его, и велел передать на словах генералу Буксгевдену приказ о незамедлительном отступлении. Французские пули визжали вокруг, когда главнокомандующий, сев на лошадь и дав ей шпоры, ускакал, дабы избежать пленения. Овладев двумя деревнями и Замком, Буксгевден нерешительно топтался на месте, не зная, что предпринять дальше. Он и его штабные офицеры с тревогой, напряжённо наблюдали в отдалении жаркий бой на Праценских высотах. Им казалось странным, что там проявилась такая активность. Состоявший при Буксгевдене майор Генерального штаба Гавердовский, стоя с подзорной трубой, вдруг воскликнул:

— Куда они бегут? Куда они? Ах, ты ж… — Обернувшись, спросил, — Чья это колонна?

— Позвольте, майор, я посмотрю, — попросил другой офицер, протягивая руку к подзорной трубе. Едва взглянув, изумлённо воскликнул, — Эт-то ещё что такое!

Все повернули головы в том же направлении. Но только в подзорную трубу было видно, как из-за отдалённого холмика, с ивами на возвышении, выскочил всадник и, припав к гриве, устремился к русским позициям. Вслед за ним вылетела группа кавалеристов, явно преследующих его. В их руках молниями сверкали обнажённые клинки. Преследователи, горячили лошадей, разворачиваясь в полукольцо. Вот они уже приблизились настолько, что хорошо видны невооружённым глазом. Преследуемый, повернул коня к русской колонне. Здесь тоже заметили погоню. Кто-то удивлённо закричал:

— Гля, гля, братцы! Вон там, справа.

— Чего это они? — спросил уже знакомый нам молодой солдат.

— Кабы знать, — заинтересованно ответил седоусый.

— Конные егеря, — проговорил офицер с подзорной трубой.

Преследователи, не осадив коней, открыли пальбу. Под одиноким всадником упала лошадь. Наездник через её голову полетел в траву. Колонна единодушно выдохнула: «Эээ-х…»

— А ведь наш, братцы, — сказал кто-то в колонне сочувственно.

— Наш, наш.

— Помочь ба их благородию…

— Да уж яму конец.

— Не, гля, гля… поднялся! Бежит!

— Да куды яму…

Офицер, смотревший в подзорную трубу, сказал с досадой:

— Пропадёт. Откуда его вынесло?

В колонне кто-то с тоской сказал:

— Ведь догонят…

Вдруг прозвучала команда офицера:

— Егеря! Первый взвод, направо! Развернуться в цепь! За мной!

Солдаты, мигом образовав цепь, устремились за своим командиром навстречу неприятельским кавалеристам.

— Стой! По всадникам пли!

После залпа штуцеров один из всадников, заваливаясь набок, повис на стремени.

— За мной!

Цепь устремилась за командиром, держа штыки наперевес. Французы, настигшие было бегущего, повернули обратно.

Раскрасневшийся, в разодранном мундире, юный прапорщик, шатаясь и сбиваясь с дыхания, обратился к командиру егерей:

— Благодарю… — и солдатам, — спасибо, братцы…

— Как же это вас угораздило в самое пекло? — спросил его командир.

— У меня срочное Буксгевдену. Безотлагательно. Скажите, где он?

Командир, заметив, что перед ним почти мальчишка донесение к генералу, улыбаясь, сказал:

— Э, да вы ещё ребёнок. Знать, и пороха не нюхали…

— Я первый раз в деле, это так. Но не смейте меня так называть! — запальчиво ответил прапорщик.

— Ершист, — удовлетворённо сказал командир, обернувшись к солдатам. — А я думал, он насмерть перепугался.

Немедленно представленный Буксгевдену, юный прапорщик обратился к генералу:

— Господин генерал, позвольте доложить. Противник занял Праценские высоты. Гвардия разбита. Главнокомандующий ранен и покинул поле боя, дабы не быть пленённым. Вам приказано отступать.

— Плакотарю, прапорщик. А вы не трус! Хотя такой юный. Как зофут фас?

— Михаил Фонвизин.

— Постойте, постойте, Денис Ифанович Фонвизин не родственник ли ваш?

— Он дядя мне.

Буксгевден намеревался направить удар своих колонн на правый берег реки Гольдбах, наблюдая там, как ему казалось, слабые силы неприятеля, что давало ему надежду на несомненный успех. Теперь, получив донесение юного прапорщика, сильно засомневался. Он не дал приказ о переходе Гольдбаха и не начал организованных действий, чтобы закрыться от Сульта, быстро продвигавшегося со стороны Праценских высот. Его сомнения и нерешительность продолжались до тех пор, пока с Праценских высот не полетели французские ядра на его колонны и французские пехотинцы начали заходить ему во фланг и тыл. Но осознание действительного положения вещей пришло к нему слишком поздно.

На Сокольниц, занятый колонной Пржибышевского, Бонапарт двинул дивизии Сент-Иллера и Леграна. Брошенные на подмогу Пржибышевскому несколько батальонов, были быстро перемолоты превосходящими силами противника. Колонна его была частично уничтожена, остатки её попали в плен. Единственно, что дал этот бой, Ланжерон, воспользовавшись им, вывел свои войска через Тельниц.

Увидев, что он отрезан от главных сил и окружён, Буксгевден, наконец, понял свою ошибку и в соответствии с донесением прапорщика Фонвизина дал приказ отступать. Но поздно. Теперь русские колонны, ведя бой под Тельницем и Сокольницем, вынуждены были пробиваться с боем через вышедшие им в тыл французские войска. Батальоны Дохтурова и Кинмайера отходили в направление деревни Ауезд, но им навстречу уже вышла дивизия Вандама, и русским не оставалось ничего иного, как броситься к замёрзшему озеру Зачан. Безумие охватило отступающих, когда они увидели, как неприятель, не беря в плен, добивает раненых. Под тяжестью тысяч отступавших мост через Зачан рухнул, и солдаты кинулись на лёд. Видя это, Наполеон приказал бить ядрами по озеру. Лёд треснул, лошади и люди тонули в ледяной воде. Как ни парадоксально, но это спасло большую часть русской армии, поскольку французы не могли преследовать выбравшихся на противоположный берег.

Смеркалось, и битва стала затихать с прекращением французских атак.

Но ещё до окончания сражения императоры Александр и Франц бежали с поля боя в полном отчаянии. Их свита разбежалась и нашла августейших особ только ночью, а некоторые адъютанты присоединились утром. Покинув войска, русский царь скакал несколько вёрст лишь с врачом, берейтором, конюшим и двумя лейб-гусарами, а когда при нём остался лишь лейб-гусар, император спешился, сел под яблоню, на которой качались на ветру редкие почерневшие от заморозков, сморщенные плоды, и зарыдал. Золотая бахрома эполет испуганно вздрагивала на его плечах. Холёный, прекрасно образованный самодержавный хозяин огромной страны, простирающейся от Польши до Аляски, имеющий огромную, оснащённую и обученную армию, плакал, как малый ребёнок. Немного успокоясь и придя в себя, он подумал, как хорошо, что в эти минуты его не видела его мать.

О ходе Аустерлицкого сражения (вернее было бы сказать избиения) ещё долго ходили всякие кривотолки. При этом были попытки свалить всю вину за поражение на генерала Буксгевдена. Якобы он не проявил требуемой от офицера его ранга инициативы и, скрупулёзно выполняя полученный приказ,

оставался постоянно при одной из трёх вверенных ему колонн, оставив остальные без командования. Другие брали в рассуждение тот факт, что оказавшись в окружении, Буксгевден не должен был ждать приказа об отступлении, а действовать сообразно обстоятельствам. Были и такие, кто оценивал действия генерала более благосклонно, отмечая, что в труднейшей и опаснейшей ситуации он с боем вывел из окружения большую часть войск и через три дня воссоединился с основными силами.

Союзная армия отступила к небольшому южно-моравскому городку Гедингу. Здесь, потрясённые катастрофой Франц и Александр, встретились. Оба выглядели как двое школьных оболтуса, наказанные розгами строгим учителем. Они избегали глядеть в глаза друг другу. Куда девался воинственный задор, который, как полная луна светился на их лицах накануне сражения. Франц заявил Александру, что по его глубокому убеждению продолжать борьбу с Наполеоном бессмысленно и опасно.

Буквально на следующий день Франц явился на бивуаке Наполеона и униженно попросил мира. Бонапарт, зная далеко не блестящее состояние своей армии, потерявшей на Праценских высотах двенадцать тысяч человек, и понимая невозможность преследовать противника, согласился на мировую без особых размышлений и колебаний. Он только поставил условие, чтобы русская армия отступила в свои пределы.

По загадочному свойству русской души, мы способны пировать не только по случаю победы, но и по поводу того, что нам крепко намяли бока. Поэтому шумная офицерская пирушка состоялась сразу после того, как побитые остатки русского воинства перевели дух в Южной Моравии и готовились к возвращению на родную землю.

За окнами, по-зимнему рано, сгустилась тьма. В тесном помещении, где собрались несколько офицеров, качался сизый табачный дым, трепетный свет свечей еле пробивался сквозь него, едва прорисовывая сидящих за столом людей. Компания уже достигла той стадии, когда говорят все разом, пересиливая звон бокалов, хлопки пробок, и мало кто слушает.

В тёмном углу сидел самый молодой и самый трезвый, прапорщик — Михаил Фонвизин. Он отказывался от вина. Ему было грустно видеть, что нет обычного в таких случаях веселья. Перед ним, размытые табачным дымом, мелькали усатые, разгорячённые вином лица, эполеты, расстёгнутые мундиры, белые повязки на раненых. Но не было праздника. Ни одного весёлого лица.

Глядя на бокал, наполненный вином, чуть покачивая сокрушённо головой, один из офицеров сказал, как бы самому себе, но достаточно громко, чтобы его услышали в густом гомоне:

— Позор, господа… Какой позор! Теперь они будут считать нас трусливыми бездарями.

— Ещё легко отделались, — возразил ему кто-то.

— Да, мы отступили, — заговорил, горячась, некто в самом тёмном углу, — но основная часть нашего войска вышла из передряги, и это под обстрелом и напором врага, мы сохранили более половины нашей артиллерии.

— Если бы главнокомандующий не задержал на высотах дивизии Коловрата и Милорадовича, мы бы теперь чистили бонапартовы конюшни! — раздался возглас в другом конце стола.

— И это непобедимая русская армия, господа офицеры? Я вас спрашиваю, где она, эта непобедимая? — последовал крепкий удар кулаком по столу. Подпрыгнули и зазвенели бокалы. — Сто лет после Нарвской битвы Россия не знала поражений! Сто лет, господа! Что же это с нами? Я хочу знать, что с нами!

— А я скажу так, — заговорил тот, кто сказал о позоре, — всё дело в том, что нами командуют бездари. Если кто-то считает, что сражением распоряжался главнокомандующий, он сильно заблуждается. Как бы не так…

— Кстати о главнокомандующем! — громко сказал полковник с рукой на перевязи, вставая. — За него я предлагаю тост.

В этот момент открылась дверь, и в комнату вошёл штабной офицер. Шум немного стих, все обернулись с неудовольствием на лицах.

— Добрый вечер, господа офицеры! — сказал он, сделав два шага к столу. — Прошу внимания. У меня важная новость. Только что стало известно, что государь отстранил главнокомандующего от дел. Ему в вину поставлена наша неудача под Аустерлицем.

Это сообщение словно отняло голоса у всех присутствующих. Возникло замешательство и полная тишина, мало-помалу переходящая в усиливающийся ропот. Со всех сторон послышалось: «Какая несправедливость!», «Так обидеть старика…», «Государь сам распоряжался» и, наконец, «Во всём виноват этот бездарь Вейнротер».

— Господа, — снова заговорил штабной, — его милости виднее. Предлагаю тост за нашего государя императора!

Офицеры нехотя подняли бокалы, но кто-то, вскочив, выкрикнул:

— Отмстим Франции!

В ответ офицеры единодушно выдохнули «Ура!». Бокалы взметнулись под гул одобрения.

Штабной офицер снова привлёк к себе внимание.

— Господа офицеры! Я имею честь сообщить вам и приятную новость. Милостью государя императора многие из вас, особо отличившиеся в сражении, награждены. Вот приказ и пусть каждый найдёт себя в нём.

Список при общем возбуждении переходил из рук в руки, пока вдруг не поднялся майор Аренин.

— Господа! Я нашёл в списке самого молодого из нас — прапорщика Фонвизина. Ему семнадцать лет. Однако в сражении он показал себя отчаянно смелым. Спас от окружения моих солдат и меня. При этом он весьма рисковал. Я сам видел, как под ним убили лошадь неприятельские конные егеря и едва не схватили самого. Мы, благословение Богу, его отбили. Так вот, господа, юный прапорщик удостоен Анны четвёртой степени. Встаньте, прапорщик, покажите себя.

Смущённый до крайней степени Фонвизин, улыбаясь, поднялся из-за стола.

— За нашу доблестную молодёжь, за будущее матушки России. Ура! — поднял тост майор Аренин.

Пламя свечей качнулось от многоголосого «Ура!»

Приближённых Бонапарта озадачило полное отсутствие в императоре ликования по поводу, как они считали, полного разгрома союзной армии под Аустерлицем. Ведь они, не считая убитых, пленили почти двадцать тысяч солдат и офицеров противника со знамёнами и значительную часть его артиллерии. Наполеон, обычно сдержанный в эмоциях, теперь казался к их недоумению мрачным более, чем прежде. Когда кто-то из них спросил его о причине тяжёлого расположения духа, он разъяснил своим пребывающим в эйфории маршалам к их изумлению, что победы как таковой он не видит. В его разумении, одержав победу в битве, французская армия оказалась неспособной для развития успеха, потому что основные силы противника не разгромлены. В союзной армии после битвы оставалось ещё около сорока тысяч человек, отступивших организованно под обстрелом французских пушек и спасших более половины своей артиллерии. Наполеон учитывал, наравне с вооружением, силу ожесточения русских, при которой преследовать их было чрезвычайно опасно, как бывает опасно охотнику преследовать раненого зверя.

Победу Наполеон, в отличие от своих маршалов, видел в том, что Австрия вышла из войны, с ней он заключил мирный договор и, таким образом, покончил с Третьей антифранцузской коалицией, чем практически подчинил себе всю Европу.

Однако, российскому императору урок не пошёл впрок. Уже через год он вступил в новую, Четвёртую коалицию против Франции, куда вошли Англия, Швеция, Пруссия и Саксония, что повлекло за собой чреду кровопролитных сражений в основном на территории Восточной Пруссии.