Узел

Николай Свечин, 2018

1907 год. Премьер-министр Столыпин обеспокоен кражами грузов на московском железнодорожном узле. Счет похищенному идет уже на десятки миллионов рублей. В преступлениях участвуют, кроме воров, и железнодорожные служащие, и чины сыскной полиции, и нечистоплотное купечество. Столыпин посылает в Москву коллежского советника Лыкова с задачей прекратить беспредел на железных дорогах…

Глава 2

Первые шаги

Спустя два дня Лыков со Стефановым прибыли в Москву. Василий Степанович сразу поселился на квартире, которую выделило ему правление Московско-Казанской дороги. Питерец решил жить отдельно и отправился выбирать гостиницу.

Он уже подходил к бирже извозчиков, когда за его спиной вдруг раздалось досадливое:

— Етишкин арбалет!

Лыков опешил. Во всем мире так выражался только покойный Благово! Но Павла Афанасьевича давно уже нет на свете. Коллежский советник обернулся и увидел Фороскова, своего бывшего подчиненного в Нижегородской сыскной полиции. После отъезда Благово с Лыковым в Петербург Форосков вышел в отставку. Он помогал страховым компаниям бороться с ворами и мошенниками. Приятели не виделись почти двадцать лет. Бывший сыщик стоял у автомата по продаже перронных билетов и оттирал с рукава мел. Вид у него был непритязательный: шапка потертая, башлыка нет, из-под распахнутого ворота пальто виднелась несвежая рубашка.

— Петр Зосимович, ты ли это?

Форосков всмотрелся — и ахнул:

— Алексей Николаевич! Вот так встреча… — Он растерялся и, казалось, был сильно смущен.

«Что такое?» — подумал Лыков.

— Петр, какая удача! Поехали со мной, вспрыснем, поговорим. Или ты занят сейчас?

Бывший сыщик весь съежился:

— Я, видите ли, того… при должности. Зазываю приезжих в гостиницу…

— Очень хорошо, я как раз ищу, где поселиться. Вези к себе.

— Алексей Николаевич, вам там не понравится. Номера наши не то чтобы очень первосортные.

— Пустяки. Как они называются?

— Барашкова, на Большой Бронной.

— А ты за меня комиссионные получишь?

Форосков горько усмехнулся:

— Рупь-целковый бросят.

— Поехали, а там и поговорим.

Они сели в извозчика и велели доставить их в номера Барашкова. Лыков помолчал, потом спросил в лоб:

— Что случилось, Петр Зосимович? Такая служба раньше была не для тебя.

— То раньше, — вздохнул Форосков. — Сейчас так.

— А причина? Ты же служил в страховой компании.

— Было дело. Уже не служу.

— Ну-ка поясни.

Бывший сыщик оглянулся на извозчика и понизил голос:

— У компании начали возникать большие убытки, раз за разом. Воруют и воруют, черти.

— Погоди-погоди. На железной дороге воруют? — догадался вдруг Лыков.

— А где же еще? Тут, Алексей Николаич, такое творится! Беззаконие, а полиция глаза отводит. О чем только власть думает? На миллионы ведь тащат, ей-богу, на миллионы! Разбойники захватили Москву и сосут, сосут. Кто противится, тому несдобровать. Вот и я попал. Начальство рвет и мечет, велели мне положить хищениям конец. Людей не дали, денег тоже, дали только приказ. Пошел я в Новую Деревню, куда самые дорогие грузы утекали. Так теперь Андроновка называется. В ней товарная станция Московско-Курской дороги, где наибольшие покражи. Пришел, быстро разобрался. Все ведь понятно, ребята даже не скрываются, тащат нагло каждую ночь, а бывает, что и днем. Вызнал я, кто ворует, кто помогает, кто берет краденый товар. А потом мне стукнули по голове.

— Сильно стукнули?

— Едва не помер. Четыре месяца в больнице пролежал, последние деньги на лечение ушли. Из страховой компании я уволился, теперь сижу тише воды ниже травы. Приезжих в нашу дыру заманиваю… Потихоньку спиваюсь. Вот такие дела, Алексей Николаич, ежели честно.

— Понятно, Петр Зосимович. Странно только, как это ты мне попался в первый же миг по приезде сюда.

— А чего странного? Случай.

— Случай, но особый. Во-первых, отвечаю на твой вопрос, о чем думает власть. Меня прислал сюда сам Столыпин, чтобы положить разбоям на железке конец. Создана специальная комиссия, я ее начальник. Буду заниматься выжиганием заразы. Хочешь со мной поучаствовать?

Форосков смотрел на бывшего начальника и не знал что сказать.

— Ну? Решай. Если случай нас свел, так, может, это знак? И за разбитую голову отплатишь.

— А что я должен буду делать?

— Мне помогать. Но тайно.

— В «демоны» записаться на старости лет?

— «Демона» внедряют в банду, там риск слишком велик, такого я тебе не пожелаю. Ты станешь негласным сотрудником. Поместим тебя в околопреступную среду, будешь наблюдать. Человек ты опытный, учить не надо.

— А из номеров Барашкова, стало быть, мне уйти?

— Да. Служба, как я понял, тебя и не кормит, и не радует — черт бы с ней. Закончим с железкой — что-нибудь придумаем.

Форосков размышлял недолго. Он сдернул с головы шапку и хлопнул ею о борт экипажа:

— А, однова помирать! Так лучше с вами, чем с этими. Извозчик, вези нас в другое место.

— Это в какое же? — повернулся к седокам бородач.

— Сначала в трактир, где получше, — ответил ему Лыков. — Соскучился я по московским харчам.

— А где получше, барин?

— Я у Крынкина никогда не был, — влез Форосков. — А все хвалят.

— Да, валяй к Крынкину на Воробьевы горы, — поддержал коллежский советник.

Возница обрадовался и лихо развернул пролетку:

— Вот сразу видать, что хорошие господа. Н-но, милая!

Ресторан Крынкина был знаменит не только кухней, но и уникальным местоположением. Он располагался на огромном балконе, приделанном к склону горы. С балкона открывался красивейший вид на всю Москву, от Новодевичьего монастыря до Сокольников. По случаю осени большая терраса уже была накрыта тентом. Лыков по-хозяйски занял лучший отдельный кабинет, велел позвать знаменитого Серго. Явился повар-кавказец.

— Слушаю, дорогой. Чего ты хочешь?

— Накорми нас, Серго, настоящими хинкалами, да шашлыков изготовь повкуснее.

— Все будет, батоно. Пока пейте-закусывайте, лобио у нас сегодня — вах! Пальцы откусишь. Ну, я пошел делать?

— Да, вели там подать пышкинских огурчиков и раков ваших знаменитых. Мы ждем!

Серго с достоинством поклонился и ушел исполнять заказ.

— Вы тут не в первый раз, видать, — заметил Форосков. — С поваром на короткой ноге.

— А, — отмахнулся Алексей Николаевич, — у него таких, как я, приятелей — тысяча. Он нас по именам-то не помнит, не то что… Но давай поговорим о тебе. Так ты согласен?

— Хорошо бы поподробнее, Алексей Николаич. Жизнь у меня сейчас такая сволочная, что я, конечно, согласен. Но хочется знать, на что.

Лыков принялся рассказывать:

— Терпение у власти действительно кончилось. Начинают копать под самого Рейнбота.

— Давно пора! Ежели его не убрать, то все останется, как прежде.

— Столыпин это понимает. Государь уже назначил сенаторскую ревизию, она скоро приедет сюда. От Анатолия Анатольича перья полетят. Но нас с тобой это касается лишь отчасти. Наше дело — кражи на московском железнодорожном узле. Расскажи о том, что знаешь. Правда там все настолько запущено?

— Правда. Все товарные станции, что имеются в Москве, заняли преступники. Служащие, сукины дети, и есть первые воры!

— Какие служащие? Мелочь или?..

— Я с начальством дела не имел, так что не знаю. А весовщики, сторожа, даже самый последний крючник — все тащат себе в карман. Причем третий год уже. Начали с декабрьского восстания, и до сей поры никак не остановятся.

— Хм. А кто атаманит? Ведь над крючником или весовщиком стоит заправила?

— Конечно. Имеются крупные скупщики, которые сбывают похищенное. Их и надо истребить в первую голову.

— А в сыскную полицию ты не обращался?

— Когда начальство приказало мне извести воровство, я пошел в Малый Гнездниковский. Поговорил там с двумя ребятами: так, мол, и так, помогите, откройте дознание. Они сразу сказали, что если денег им не дать, то никакой помощи от сыскных не жди. Выложу пятьдесят рублей вперед — тогда ударят палец о палец. Но без гарантий.

Лыков грубо выругался, потом спросил:

— Что решили твои бонзы?

— Бонзы сказали: мы тебе за что деньги платим? Чтобы еще сыщиков кормить? А ты тогда на кой? Иди и лови, больше с такими глупостями не лезь.

— А потом тебе дали по голове…

— Да, потом мне дали по голове.

— Как фамилии тех ребят из Гнездниковского?

— Один был помощник делопроизводителя Соллогуб, а второй — надзиратель Рагин. Оба жулики похлеще уголовных.

Бывшие сослуживцы просидели в ресторане часа три. Потом на моторной лодке переправились через реку, поймали извозчика и велели везти их на Домниковскую улицу в гостиницу «Неаполь». Там и поселились в соседних номерах. Алексей Николаевич заставил Фороскова подписать соглашение о сотрудничестве, как негласного агента Департамента полиции. Выдал ему сто рублей подъемных и велел вживаться в роль. А сам поехал на важную встречу — к фон Мекку.

Магнат принял гостя радушно:

— Здравствуйте, Алексей Николаевич. Очень рад. Позвольте представиться: Николай Карлович. Надворный советник.

Сыщик хмыкнул:

— А в железнодорожной табели о рангах вы кто? Действительный, тайный?

— Вроде того, — поддержал шутку Мекк.

Он понравился Лыкову: живой, доброжелательный, умный. Хозяин сразу перевел разговор в деловое русло:

— Рад, что правительство наконец заметило, что у нас творится. Мы, Московско-Казанская дорога, больше других заинтересованы в наведении порядка. И готовы за это платить. Я общался с господином Стефановым и высокого мнения о его способностях. Обещаю поддержку, не только рублем, но и связями, советами, людьми. Ваша роль в дознании, простите, будет какая? Столыпин нечетко заявил, что вы будете руководить комиссией от Департамента полиции. Так? Почему прислали человека из Петербурга? Это из-за Рейнбота с Мойсеенко?

— Да, — ответил коллежский советник. — Местная сыскная стухла, на нее надежды никакой. Нужен человек, не зависимый от градоначальства. Этим человеком стану я. А еще те люди, которых удастся привлечь на свою сторону — я имею в виду москвичей. Никакой варяг без вас не справится, какие бы бумаги ни лежали у него в кармане.

— Как будет работать комиссия? С чего вы начнете?

— С совещания, — усмехнулся Алексей Николаевич. — У вас в кабинете, лучше побыстрее. Например, сегодня вечером. Стефанов сделает доклад: что он открыл, как обстоят дела на железке. Послушаем и наметим план действий.

— Кто еще будет присутствовать?

— Помимо нас троих нужен кто-то от железнодорожной жандармской полиции, он войдет в комиссию.

— Вы хотите, чтобы я подобрал подходящую кандидатуру?

— Да, Николай Карлович. Вы знаете кадры, вам виднее. Согласуйте с начальством, и пусть этот человек тоже вечером приходит. Нам с ним придется бок о бок воевать, воры без боя не сдадутся. И возможности ОКЖ^[5] понадобятся не раз.

Они договорились увидеться в этом же кабинете в девять часов вечера, и Лыков ушел. Согласно правилам, коллежский советник должен был представиться генерал-губернатору и градоначальнику. Приехал из столицы с поручением от самого премьер-министра, должен уведомить об этом власти и заручиться их поддержкой… Но градоначальник был одной из мишеней, и сыщик решил его игнорировать. Он отправился на Тверскую площадь к генерал-лейтенанту Гершельману. Тот командовал войсками округа и одновременно был московским генерал-губернатором, сменив на этом посту адмирала Дубасова.

Сыщик был в Первопрестольной во время восстания и видел Дубасова в деле. Градоначальник Медем испугался и заперся на квартире, даже к окнам боялся подходить. Полицейские, глядя на него, тоже смутились. Выручил Москву адмирал. Твердый, спокойный, заранее уже простившийся с жизнью старик подавил бунт с минимальными для тех обстоятельств репрессиями. После чего пережил два покушения, в одном ему раздробило ногу, а во втором контузило. Он похоронил адъютанта, сам чудом выжил и был направлен государем на покой в Государственный совет…

В 1906 году Медема заменили Рейнботом, а Дубасова Гершельманом. Сначала общество приняло последнего хорошо: боевой генерал, был ранен в Русско-турецкой войне, а в японскую отличился под Мукденом. Но затем Алексей Николаевич слышал разговоры, что как администратор Гершельман являет собой весьма малую величину. Приличный человек, но слишком военный, чтобы тащить и округ, и генерал-губернаторство. Вот и дал много власти Рейнботу.

Разговор о поручении Столыпина был генералу неприятен. Поэтому он уделил командированному ровно три минуты. Обещал необходимую поддержку — и тут же стал коситься на часы: мол, ступай, некогда мне. Лыков откланялся и ушел.

Вечером в кабинете фон Мекка на Рязанской улице состоялось совещание. Кроме самого хозяина и Стефанова присутствовал еще один человек. Среднего роста, слегка полноватый, со спокойным взглядом, он был одет в жандармский мундир.

— Позвольте представиться: помощник начальника Московского ЖПУЖД^[6] подполковник Запасов. Включен в вашу комиссию от управления.

— Рад познакомиться. Я Алексей Николаевич, а вы?

— Дмитрий Иннокентьевич.

— Будем вместе служить. Вам объяснили цели нашей комиссии?

— В общих чертах, — ответил подполковник, оценивающе разглядывая Лыкова. — Вы ведь не специалист в железных дорогах?

— Нет. Зато вы специалист. Да и Николай Карлович в случае чего поможет.

Фон Мекк тут же вынырнул из-за плеча жандарма:

— Дмитрий Иннокентьевич, да вы что? Сам Столыпин наконец-то занялся нашей бедой. Надо пользоваться случаем.

— Да я не против, чем смогу — помогу, — согласился Запасов. — Но объясните толком, господа, в чем нужна наша помощь. А то такая телеграмма пришла из Петербурга, что хоть бросай остальную службу, только вашей комиссией и занимайся.

— А вот сейчас нам Василий Степанович сделает доклад, сразу все станет ясно, — доброжелательно ответил Лыков.

Жандарм ему понравился: знает себе цену и не готов лететь сломя голову по первому окрику начальства.

Члены комиссии уселись в кресла, Стефанов разложил перед собой бумаги, нацепил на нос очки.

— Ну, тронулись?

Примечания

5

ОКЖ — Отдельный корпус жандармов.

6

ЖПУЖД — жандармско-полицейское управление железных дорог.