В отсутствие начальства

Николай Свечин, 2022

В 1913 году Алексей Лыков волею судеб оказывается в городе Смоленске, где ему предстоит не просто спасти друга и сослуживца – коллежского асессора Азвестопуло – от карающего меча правосудия, но и раскрыть тайную сеть австрийских диверсионных баз и рассекретить польских шпионов. Истинные преступники оказались за решеткой, а Лыков и освобожденный Азвестопуло смогли присоединиться к празднованию трехсотлетия дома Романовых и вернуться к своей обычной службе.

Глава 3. В отсутствие начальства

Конец апреля выдался для Лыкова с Азвестопуло совершенно бездельным. Они неспешно готовились к совещанию по борьбе с преступностью, которое намечалось на конец июня. После трепки Жоржику Могучему никаких боевых поручений им не давали. Драчевский был посрамлен, поскольку Алексей Николаевич вновь показал класс. Филиппов расписал действия коллеги в ярких красках, министр даже пожелал узнать из первых рук, что там случилось на Обводном канале. Статский советник доложил и удостоился устной благодарности. А потом наступило время, когда можно было безнаказанно переливать из пустого в порожнее.

Дело в том, что начальство Лыкова словно растворилось. Джунковский уехал сначала в Берлин готовить визит государя по случаю свадьбы дочери кайзера. После чего отправился по нашим городам, которые августейшее семейство собиралось посетить в ходе юбилейных торжеств. На Фонтанке Владимир Федорович появлялся редко и от текущих дел отмахивался: заботы о безопасности царя съедали все его время.

Белецкий же отошел от дел по семейным обстоятельствам. Его жена отравилась рыбным ядом и едва не отдала Богу душу. Вот уже вторую неделю бедная женщина находилась между жизнью и смертью, и доктора не давали никаких прогнозов. Степан Петрович переселился к ней в больничную палату, где дневал и ночевал. Раз в день ему привозили туда неотложные бумаги. Текущие дела вел первый вице-директор Кафафов. Он не обременял Лыкова с помощником заботами, и те могли хоть вообще не появляться в присутствии.

В конце концов Азвестопуло не выдержал и заявил шефу:

— Пора воспользоваться ситуацией.

— Это в каком же смысле?

— Весна в разгаре, Алексей Николаевич! Щепка на щепку лезет.

— Ты, сын Зевса! Думай о службе. Женатый человек, двое детей, а туда же…

Грек язвительно парировал:

— Есть и деды при внуках, которые туда же. А потом учат морали.

Лыков осекся. Он еще зимой, когда лечился от ранения, завел роман с тридцатилетней жевешкой^[19].

— Ну…

— Не «ну», а подпишите согласие на мой отпуск, — потребовал коллежский асессор. — На десять дней всего. Съезжу и вернусь.

— А куда намылился?

— В Смоленск.

— Батюшки, — удивился статский советник. — Что ты там забыл?

— Это вы забыли. Помните ту барыню, что ехала с нами в соседнем купе?

Алексей Николаевич наморщил лоб:

— Которая показывала нам разницу между корсетами? На себе. Как бишь ее звали? Августа Евлампиевна Мапететт?

— Она самая. Согласитесь, аппетитная штучка, а?

Шеф не стал спорить. Привлекательно-порочная дама и у него вызывала нескромные мысли — всю дорогу, пока они ехали из Владивостока домой. И он даже сумел получить при расставании в Москве ее смоленский адрес. А Сергей не сумел.

— И как ты найдешь нашу русалку? — спросил Лыков, но тут же сообразил и изменился в лице: — Что, залез ко мне в стол?

— Вы мне сами рассказывали, как шарили в столе у Благово, когда были в моем возрасте, — не тушуясь, вновь поддел шефа помощник.

Он вынул из кармана телеграфный бланк и помахал им:

— Вот, уж и ответ получен.

— Ты с ней списался?

— Так точно, ваше высокородие. Текст был такой: буду днями в Смоленске, хочу зайти в гости.

— И?

— Ответила, что ждет.

Сыщики помолчали. Лыков раздумывал. Ну, хочет Сергей погулять на стороне. Как будто он, Лыков, сам без греха. Время для отпуска удобное, начальству не до них — когда еще такое будет? А инструкцию чинам сыскной полиции Алексей Николаевич и без помощника напишет…

— Извини, поездку на казенный счет я тебе сделать не смогу. Джунковский велел Лерхе обосновывать все командировки ему лично рапортами через голову Белецкого.

Тайный советник Лерхе заведовал в Департаменте полиции счетоводством и финансовой частью. Он знал товарища министра смолоду, пользовался его доверием и потихоньку наводил порядок в запутанных делах департамента.

— А я и не прошу. — Азвестопуло картинно похлопал себя по карману: — Продал шкурки соболей. Втрое дороже, чем купил, правда! Деньжата на поездку есть. А одну шкурку ей привезу, чтобы стала покладистей.

— Махер^[20] с полицейским билетом! Правду говорят, что из одного грека десять жидов можно выкроить. Доиграешься — поедешь обратно в Сибирь соболей гонять.

— Что вам привезти из Смоленска? Говорят, там вкусные конфеты делают. Внуков побалуете.

Статский советник махнул рукой:

— Были вкусные, да сплыли. Искусство утрачено, теперь там сладости как везде.

— Ну, что тогда? Пастилы и здесь полно.

— Ты голову свою бестолковую привези в целости, вот и будет мне подарок.

Так они решили накоротке вопрос, который тогда показался пустячным, но потом имел серьезные последствия. Более того, Алексей Николаевич сам отнес Кафафову прошение Сергея о десятидневном отпуске. И на вопрос вице-директора, позволяют ли отлучку помощника текущие дела, беззаботно ответил:

— Именно сейчас можно. Высокому начальству не до нас.

Кафафов прослужил в судебном ведомстве двадцать четыре года. В Департамент полиции он пришел по соглашению бывшего министра внутренних дел Макарова с Щегловитовым, но оказался вполне порядочным. Константин Дмитриевич по прежней службе хорошо знал Лыкова, был с ним на «ты». И не стал обижаться, что сыщик не отнес его к высокому начальству. Сам грек, он благоволил к Азвестопуло и подписал приказ о его отпуске с 25 апреля по 5 мая.

Сергей получил из рук шефа бумагу и едва не расцеловал ее. Вот что весна с людьми делает!

— Ну, полетел. Машке скажу, что поехал в командировку. На ревизию ихнего сыскного отделения. Вы уж того… подтвердите, если она вдруг спросит.

— Ступай, охальник.

Лыков отпустил помощника и забыл о нем. Что может случиться с таким тертым парнем в красивом древнем городе?

Вдруг на четвертый день его срочно вызвал к себе Кафафов. Он был сам не свой.

— Вот, читай. — Вице-директор протянул чиновнику особых поручений телеграмму. — Только что пришла. Как твой помощник оказался в Смоленске? И что это за женщина?

Лыков прочел текст и не поверил своим глазам. Полицмейстер Смоленска Гепнер сообщал в Департамент полиции, что их чиновник коллежский асессор Азвестопуло арестован по обвинению в убийстве дворянки Августы Мапететт. Улики бесспорные, подозреваемый помещен под стражу, открыто дознание. Гепнер просил прислать к ним представителя департамента для выяснения необходимых вопросов.

— Сергей кого-то убил?! Бред.

— Да не бред, а что-то случилось, — в сердцах поправил статского советника врид директора. — Обрати внимание, как формулирует полицмейстер. Сергей Манолович арестован по обвинению в убийстве, а не задержан по подозрению. Значит, улики действительно бесспорные. Его что, взяли с поличным над мертвым телом?

После паузы Кафафов заключил:

— Езжай туда и разберись. Но дело такое, что надо поставить в известность Степана Петровича. Ступай в больницу, а я пока приготовлю бумаги.

Лыков отправился в клинику Шапиро на Литейном. Всю дорогу он пытался размышлять. Августа Мапететт — та самая порочная барынька, в гости к которой Сергей и поехал. Но убивать-то ее зачем? Тут, конечно, глупость, Азвестопуло здесь ни при чем. Но схватили и обвинили именно его. Как такое могло случиться? Подставили, спровоцировали, подбросили улики и нашли лжесвидетелей? Единственное объяснение, ежели «улики бесспорные». Но как это сделали? Если только напоили питерского гостя до беспамятства… Зарезали бабу, его положили на труп и сунули в руку нож. А потом вызвали полицию. Собственно, Кафафов уже предположил такой вариант. А другого, пожалуй, и нет.

Подходя к палате, где лежала несчастная Ольга Константиновна Белецкая, Лыков уже взял себя в руки. Конечно, директору сейчас не до него. Любимая жена, мать четверых детей который день между жизнью и смертью. Но доложиться необходимо.

У дверей палаты сидел охранник. Он знал Лыкова в лицо и вызвал сиделку. Пришла тонкая женщина в возрасте, с истощенным монашеским лицом, выслушала статского советника и кивнула:

— Доложу, ждите.

Белецкий вышел почти сразу:

— Алексей Николаич, что-то срочное?

— Увы.

Сбиваясь, он рассказал директору о происшествии. Тот опешил:

— Не хватало мне еще и этого! Как мог Сергей Манолович вляпаться в такое? За каким чертом он поехал в Смоленск?

— Я выясню.

— Уж изволь! Это твой помощник.

— Изволю, — зло ответил сыщик. — Ты же меня знаешь. Так изволю, что тот, кто все это устроил, горько пожалеет.

Директор похлопал красными от бессонницы глазами и отмахнулся:

— Не хвались раньше времени. Ступай, мы дадим тебе все необходимые полномочия. Пусть пошлют телеграмму от моего имени губернатору. Там кто, Кобеко?

— Да. Я его знаю по Казани — порядочный.

— Это хорошо. В телеграмме напишите, что Департамент полиции считает случившееся недоразумением или провокацией. И что дознание они будут вести с участием представителя департамента статского советника Лыкова.

— Слушаюсь, — обрадовался Алексей Николаевич и умчался обратно на Фонтанку. Доложился Кафафову, вместе они составили текст экспресса, и сыщик поехал в железнодорожные кассы.

В Департаменте полиции имелись в большом количестве билеты на главные дороги, которыми чины ведомства пользовались бесплатно. Но Лыков хотел попасть в Смоленск как можно быстрее. Поэтому он сам составил себе маршрут: из Петербурга до станции Лихославль, бывшей Осташково, там пересадка на поезд Новоторжского участка Николаевской дороги до Вязьмы, а в Вязьме вторая пересадка на линию Александровской железной дороги до Смоленска. Объезжая Москву по новоторжской ветке, статский советник экономил чуть ли не сутки. Действовал он лихорадочно и уже 30 апреля увидел в окно вагона величественный силуэт кафедрального Успенского собора.

На вокзале столичного гостя никто не встречал. Да уж… Сыщик давно не оказывался в такой щекотливой ситуации. Вроде бы он начальник, важный чин МВД. И командировочное предписание при нем, и телеграмма губернатору отослана. Но ощущение такое, что он прибыл как проситель, и со здешней полицией придется ладить, а не командовать ею… Виданное ли дело: коллежский асессор из главного департамента всей государственной машины — и вдруг убийца! То-то журналисты обрадуются, когда узнают. И наверняка уже узнали.

Так вышло, что прежде Алексей Николаевич не был в этом городе и, несмотря на трудную миссию, глядел по сторонам с любопытством. Странности начались загодя. Последние сорок верст до города сыщик наблюдал еще один рельсовый путь, который тянулся параллельно Александровской дороге. Кондуктор пояснил, что здесь выходит к городу идущая с юга Данково-Смоленская линия Рязанско-Уральской дороги. Изобилие рельсов создавало необычный пейзаж. Лыков вдруг подумал: случись тут крушение, перекрыло бы сразу две артерии. Даже три, поправил он себя. Поскольку перед самым городом в их колею влилась Риго-Орловская дорога. Такую концентрацию чугунки еще поискать…

Первое впечатление от города всегда создает вокзал. Здесь их было аж два, друг напротив друга. Дебаркадеры соединяла ажурная арка с часами посредине. Чистенько и не очень суетно… Приезжий сел в экипаж и сказал:

— В лучшую гостиницу вези, так и быть. Какая у вас лучшая?

— Эдак-то по кошельку, вашество, — тактично ответил извозчик. — Лучшие все по Большой Благовещенской. Чуть не в ряд стоят.

— А самая удобная какая считается? Кошелек выдержит, но уж если платить, так за дело.

— Ну, тогда вам прямиком в «Европейскую». Всего двадцать четыре нумера, шумно не бывает. Ресторан. Только что после зимы открыли сад «Эрмитаж», увеселения всякие тама…

— Вези.

Пролетка тронулась. Через виадук они пересекли многочисленные рельсовые пути и двинули к высокому берегу. Лыков не мог оторвать глаз от красавца собора. Он решил сходить туда, как только позволят дела. Еще какие-то купола, на вид очень древние, мелькнули справа. Извозчик подсказал:

— Самая старая в городе церква, Петра и Павла. Очень ее народ почитает.

— А тот храм, что на горе? Смотрю и не налюбуюсь.

Смолянин повернулся к седоку и польщенно улыбнулся:

— Сам сколь годов езжу, а тоже налюбоваться не могу. Всем храмам храм! А какой иконостас! Липовый резной, невозможной высоты. Чудотворный образ Смоленской Божией Матери Одигитрии. Говорят, когда сто лет назад взяли нас французы, сам Бонапарт вошел в собор в шапке. Не снял, басурманин, показал свою жалкую породу. А огляделся вокруг, ахнул — и сорвал картуз. Во как! Благодать постиг. Вышел зенки в пол, потупивши гордыню. И караул поставил у входа, чтобы, значит, другие нехристи не безобразничали.

— Ты на дорогу смотри, — напомнил ему Лыков.

— А что ей сделается? Вот. У нас храмов благодать как много. Древние и поновее, всякие имеются. Местов других о-го-го. Вы сходите, барин, в Лопатинский сад, погуляйте. Крепость также…

За разговорами они пересекли по железному мосту Днепр и оказались на левом его берегу.

— Во, Богоматерская церковь. — Извозчик указал кнутовищем на белый храм с проездной аркой посредине. — Балкон зрите? Туда, говорят, Бонапарт велел втащить две пушки и сам наводил их, когда стрелял по отступающим русским войскам. Бесовское отродье! А верно говорят, что у него, когда помер, доктора хвост обнаружили?

Алексей Николаевич заверил возницу, что хвоста у Наполеона не было. Но тот, кажется, не поверил.

Гостиница «Европейская» оказалась вполне комфортабельной, да еще и наполовину пустой. Ковры в коридорах заглушали шаги. В номере — ванна и телефон. Гость взял комнату на втором этаже, окнами на Пушкинскую улицу. Привел себя в порядок с дороги, надел мундирный сюртук со старшими орденами и отправился к губернатору.

Алексей Николаевич познакомился с Кобеко в 1904 году, когда дознавал кражу чудотворной иконы Казанской Божией Матери^[21]. Дмитрий Дмитриевич был тогда казанским вице-губернатором и как мог, помогал сыщику. Чуть не на глазах Лыкова Кобеко стал жертвой покушения. Спасся он лишь потому, что одна из двух брошенных в него эсерами бомб не взорвалась. Администратора контузило, осколок вырвал кусок щеки, но в целом он легко отделался… Карьера его после этого пошла в гору, он был назначен сначала тульским губернатором и вот теперь командовал Смоленском.

В губернаторском доме за городским садом со странным названием «Блонье» приезжего ждало разочарование. Кобеко был в отъезде и ожидался лишь через два дня. Спросив, где тут полицейское управление, сыщик пошел ловить Гепнера. Полицмейстер сидел буквально за углом, на Королевской улице. Здание управления пряталось за красивым корпусом губернской гимназии, так что сыщик не сразу его отыскал. Здесь его ждало второе разочарование.

Коллежский советник Гепнер, видимо, хотел куда-то уходить, и появление гостя спутало его планы. А тут еще такой неприятный вопрос… Он сразу, не слушая сыщика, взял быка за рога:

— Получил я вашу телеграмму, но удивлен, удивлен. Какое еще дознание? Оно уже закончено. Там и дознавать-то нечего, все ясно как день. Ваш сослуживец приехал сюда блудить, ведь так? И доблудился. Не знаю, что уж у них там вышло, видать, она стала кочевряжиться, а были уже оба пьяны… Ну и сами понимаете что.

— Не понимаю, господин полицмейстер. Давайте рассуждать здраво, а не так.

— Давайте! — сразу вспылил коллежский советник. — Думаете, если вы из Департамента полиции, то мы побоимся вывести наружу правду? Не на таких напали!

Лыков, стараясь сохранять хладнокровие, ответил:

— Вовсе мы так не думаем, постыдитесь возводить на нас поклеп. Мы ищем истину. Я знаю Азвестопуло много лет. Два ордена, три ранения, высочайшая благодарность… Убить женщину он не мог, это очевидно. Тут какая-то провокация уголовных. Вы сказали, дознание уже закончено и дело у следователя? Придется начать повторное дознание.

— Попробуйте. Только учтите, что прокурор у нас очень принципиальный. А судебный следователь по важнейшим делам коллежский асессор Резников — такой законник, что поискать. Так что не смею вас задерживать, вам к нему. Вы где остановились, в «Европейской»?

— Да, в ней.

— Окружный суд у вас через улицу, угол Пушкинской и Большой Благовещенской.

И коллежский советник добавил ехидно, надевая фуражку:

— Очень удобно!

Лыков вышел на крыльцо обескураженный. Откуда такие берутся? Свой брат полицейский попал в беду в чужом городе, его очернили и оболгали. Помоги ему, поддержи. Взгляни на улики по-другому, ищи доказательства в защиту несчастного, а не в обвинение. Вот клеенка…

Сыщик вновь прошел насквозь весь сад Блонье, постоял у монумента композитору Глинке, местному уроженцу, одобрил архитектуру Дворянского собрания напротив памятника. Хотел выпить кофе возле лютеранской кирхи, но присутственные часы уже кончались, и он поспешил к следователю.

Окружный суд занимал весь второй этаж доходного дома Рачинского. На первом располагались богатые магазины — табачный, магазин часов — и сидел нотариус. Лыков разыскал «законника, каких поискать» в обширном кабинете пьющим чай.

— Вы к кому? — недовольно спросил тот, отодвигая стакан.

— Статский советник Лыков, чиновник особых поручений Министерства внутренних дел, прикомандированный для занятий к Департаменту полиции.

— А… Примчались выгораживать убийцу? Ну-ну. Только у нас законы на первом месте, учтите.

— У нас тоже. Меня зовут Алексей Николаевич, а вас?

— Дмитрий Наркизович.

Резников смотрел на него по-особому, словно хотел что-то сказать, но не решался. Потом все-таки сообщил:

— Ваш начальник отправил телеграмму губернатору, я знаю об этом.

— Конечно, мы не можем оставить обвинение нашего чиновника без внимания. Тем более если он обвиняется в убийстве.

Судебный следователь вздохнул:

— Дело в том, что прокурор камер-юнкер Брок тоже получил телеграмму — от министра юстиции Щегловитова. С требованием вести следствие, невзирая на чины.

Ванька Каин опять встал Лыкову поперек дороги. Что за планида у дурака? Но приходилось учитывать то, что сообщил коллежский асессор.

— Спасибо за эту деталь, — ответил Алексей Николаевич. — Я был сейчас у Гепнера, он и послал меня к вам. Сказал, что дознание закончено, вы завершаете следствие. Почему так быстро? И трех дней не прошло.

— А потому, что обстоятельства преступления кажутся всем, и мне в том числе, абсолютно ясными. Чего тогда тянуть?

— Я хочу ознакомиться с актом дознания.

Резников нахмурился:

— Я вправе вам отказать.

Лыков молча ждал продолжения, решив, что с этим человеком лучше договориться по-хорошему. Он из другого ведомства, которое всегда ставило себя выше полиции. И сейчас ход за юстицией.

Следователь будто услышал мысли сыщика и смягчился:

— Понимаю ваше беспокойство, желание помочь товарищу. Давайте так. Я ознакомлю вас с материалами следствия, можете делать выписки, задавать вопросы. Одного я вам не могу обещать: понимания со стороны прокурора. Он, чтобы угодить министру, готов своего папашу осудить…

— Еще раз спасибо. День уже кончается. Я ведь не могу взять материалы в гостиницу, придется сидеть в вашем кабинете. Мне прийти завтра утром?

— Да, к половине десятого. Честь имею!

Ободренный питерец отправился в номера. Ему не терпелось быстрее увидеть акт дознания, но Резников и так обещал ему помощь в противовес начальству. Следовало вести себя корректно с возможным союзником. Оставалось перекусить, осмотреть город и ждать утра.

Алексей Николаевич решил, что в ресторане гостиницы он еще успеет поужинать. Оставалось часа три светлого времени, и гость отправился гулять. Но сначала он отобедал в «Кафе-Рояль» на Почтамтской, рядом со зданием штаба расквартированного в Смоленской губернии Тринадцатого армейского корпуса. Видимо, поэтому в зале сидело так много офицеров. Лыков знал от приятеля, барона Таубе, что корпусом командует подающий надежды генерал-лейтенант Алексеев. Но в деле, из-за которого приехал чиновник особых поручений, военные помочь не могли. Поэтому рекомендательных писем он не прихватил.

Кухня ресторана оказалась вполне приличной. Питерец истребил суп биск раковый, котлеты а-ля-минут с бобами по-английски и запил это английской же горькой водкой. Ужин сопровождала приятная струнная музыка в исполнении концертной капеллы дирижера Берлявского. Все было чинно и немного скучно. Многие смоляне пришли с женами и ужинали по-семейному. Желая пройтись, сыщик не стал засиживаться. Он успел немного: посетил Лопатинский сад и осмотрел несколько ближайших башен кремля. Сад ему понравился, а кремль напомнил родной нижегородский, хотя был на сто лет моложе. Зато на вид он казался огромным: фрагменты стен с башнями расходились далеко-далеко в стороны. Гость купил туристический план и поразился. Длина стен — пять верст восемьдесят саженей! В Нижнем две с небольшим версты. Тридцать восемь башен! У него на родине их всего тринадцать. Правда, кремль на Волге цел, стены тянутся сплошным фронтом, а здесь, на Днепре, их словно нарезали на куски. И подлинных башен осталось всего шестнадцать, да еще две заново построили в девятнадцатом веке на месте прежних.

Кроме того, судя по плану, внутри огромной площади, занятой смоленской цитаделью, расположились жилые кварталы. С улицами, площадями, монастырями, пригорками и оврагами… Чуть не половина Смоленска помещалась в кремле! Большие доходные дома и хибарки обывателей, магазины, бани, сараи, сады с огородами. В Нижнем Новгороде иметь внутри кремля жилые дома не полагалось, всю его территорию захватила власть. Ну, оставили немного духовенству…

Уже в сумерках гость осмотрел бульвар памяти 1812 года. Открывать его год назад приезжал государь. На бульваре, укутанный полотном, стоял памятник. Вокруг копошились мастеровые. Газеты писали, что монумент обещает быть необычным. На вершине скалы сидят два орла, а снизу к ним карабкается дерзкий галл с мечом. Хочет, негодяй, разорить гнездо. Могучий орел сердито взирает сверху на пришлеца и положил ему когтистую лапу на руку, сжимающую меч. За его спиной застыл наготове другой орел. Птицы символизировали две русские армии, соединившиеся под Смоленском. Оригинально и выразительно… Прохожий пояснил, что открыть памятник обещают к сентябрю.

Спал Алексей Николаевич плохо. Ему снился помощник — в кандалах и арестантском халате. Он сказал: курва стала себе цену набивать, я ее и кончил. А писарь с красным носом торопливо занес слова арестованного в протокол.

Утром питерец раздумывал, не пойти ли ему сначала в сыскное отделение. Познакомиться с кадром, расспросить. Полистать протоколы. Но потом он решил, что лучше сделать это после общения с судебным следователем. Резников обещал показать акт дознания. Если Сергея подставили, он, Лыков, увидит нестыковки. И укажет на них Дмитрию Наркизовичу. Тогда тот вернет дело, и начнется привычная сыскная работа, в которой статский советник собаку съел. Азвестопуло сразу вызовут на допрос, Лыков увидит и поддержит своего незадачливого помощника и узнает из первых рук, что же там случилось.

Поэтому ровно в половине десятого статский советник явился в знакомый кабинет. Резников уже был там и опять чаевничал. Он угостил и питерца, затем молча выложил на стол папку и занялся своими делами. А Лыков погрузился в изучение материалов. От нетерпения у него даже руки дрожали. Сейчас все выяснится!

Итак. Августа Евлампиевна Мапететт, урожденная Ерастова, разведенная, проживала в собственном доме в Офицерской слободе, на углу Константиновской и Александровской улиц. Дворника у нее почему-то не имелось, да и остальная прислуга оказалась приходящей. Видать, женщина вела такую веселую жизнь, что лишние глаза ей были ни к чему. Так или иначе, полицию вызвала кухарка, которая пришла к хозяйке в пять часов утра 27 апреля (почему так рано?) и обнаружила жуткую картину.

В спальне на кровати, одетая в нижнюю юбку и корсет, лежала на спине разводка. Она вся была в крови, которая истекала из трех глубоких ножевых ран: двух на груди и еще одной на животе в области селезенки. Все раны были смертельными.

На полу рядом с кроватью безмятежно спал мужчина! Он тоже был в белье, обильно закапанном кровью жертвы. Рядом, возле его правой руки, валялся окровавленный нож.

Дойдя до этих слов, сыщик спросил:

— Дмитрий Наркизович, белье, что сняли с Азвестопуло, где сейчас?

— Здесь, в камере вещественных доказательств. Оно будет предъявляться в судебном процессе.

— Распорядитесь, пожалуйста, чтобы его принесли. Хочу осмотреть и убедиться в одной догадке.

— Хорошо.

Следователь отправился за служителем, а Лыков продолжил читать материалы.

Кухарка Мокрида Сутулова кинулась в полицию и даже догадалась подпереть поленом дверь снаружи, чтобы преступник, проснувшись, не сбежал. Ее предосторожность оказалась напрасной. Тот и не думал скрываться и до самого появления полиции продолжал крепко спать. Прибывшие на вызов чины сыскного отделения кое-как растолкали неизвестного и предъявили дело его рук. Мужчина обалдел и вообще говорил с трудом, настолько был пьян. Он назвал свое имя, вынул паспорт и, чуть позже, полицейский билет, так и выяснилась его принадлежность к Департаменту полиции. Обескураженные сыщики во главе с начальником отделения губернским секретарем Ткачевым послали за полицмейстером и судебным следователем. Пока те ехали, с задержанного сняли первый допрос. Он категорически отрицал свое участие в убийстве, но не мог объяснить, что же тут в его присутствии произошло. Азвестопуло высказал предположение, что его опоили каким-то дурманом, а потом зарезали хозяйку и ушли, подбросив нож и измарав питерца кровью. Столь неправдоподобное объяснение вызвало у чинов отделения понятное недоверие. Вот орудие убийства, вот три пустые бутылки из-под вина… И два участника события: мертвый и живой. Кто мог опоить гостя, а главное, как и когда? Сама хозяйка налила в бутылки дурмана? А потом впустила злодеев, чтобы те ее прикончили? Забавная версия… Но у питерца других не было. Он только попросил немедленно сообщить о происшествии в департамент. Оттуда приедет такой человек, которого не проведешь.

С подозреваемого сняли отпечатки пальцев и выяснили, что они совпадают с теми, что остались на рукоятке ножа.

На этом месте пришлось прервать чтение, поскольку принесли улики. Алексей Николаевич разложил на столе подштанники и нательную рубаху, что были в ту ночь на Азвестопуло. Он стал внимательно разглядывать белье и через минуту удовлетворенно хмыкнул:

— Взгляните, Дмитрий Наркизович. Видите?

Следователь встал рядом:

— Что именно я должен увидеть?

— Как лежат пятна крови.

— А как они лежат? Забрызгало, когда ваш помощник ударял женщину ножом.

— Если бы это было так, пятна имели бы форму, вытянутую книзу. Вот я преступник. Наношу три удара. Кровь брызжет из ран небольшими фонтанчиками, поскольку это не перерезанные артерии, на грудь и живот.

— Ну?

Лыков стал терпеливо объяснять:

— Если удары были нанесены стоя, то брызги из ран летели бы вперед и вниз, под собственной тяжестью. Попав на рубаху, они стекали бы опять же вниз. И каждое пятно крови имело бы соответствующую форму — вытянутую к полу. А что мы видим тут? Аккуратные капли, примерно две дюжины на рубахе и еще немного на подштанниках. Такие, словно их роняли на лежащее тело сверху из пипетки.

Коллежский асессор зачем-то потер пятно ногтем. Вид у него стал озадаченный.

— Дмитрий Наркизович, это же очевидно. Попробуйте провести следственный эксперимент, лондонская полиция часто их практикует.

— Но погодите, погодите, — протестующе поднял руки Резников. — Азвестопуло напал на госпожу Мапететт с ножом, это же очевидно! А пятна… Она сопротивлялась, не хотела умирать…

— Из чего вы делаете вывод, что она сопротивлялась? В таком случае на руках Азвестопуло, на его рубахе остались бы следы крови в виде отпечатков ее пальцев. Они есть? Их нет.

— Но кровь не стекала вниз по той же рубахе потому, что сразу же впиталась в ткань!

— Рубаха не бязевая, а из плотного батиста. — Сыщик тоже потер материю пальцем. — Вся кровь мгновенно впитаться не успела бы. И потом, три удара были нанесены быстро, в движении, люди не стояли как статуи, они перемещались. И брызги летели бы на убийцу так, что испачкали бы его спереди и с боков. Тогда их след на боках был бы косой, от груди к спине. Вы видите такие? Лишь ровные аккуратные капли, нет ни стекающих вниз, ни идущих вбок. Азвестопуло лежал без движения, видимо, опоенный «малинкой». А на него сверху брызгали кровью. Аккуратно, но глупо. Где следы борьбы, сопротивления жертвы? Где заляпанные окровавленными руками госпожи Мапететт простыни? Ничего этого я в протоколе осмотра места происшествия не увидел.

— Но три бутылки вина!

— Что с того? Настоящие убийцы вылили их в помойное ведро или выплеснули в окно, а потом поставили на стол для убедительности. В доме есть водопровод? Заглянули ли сыщики в отхожее?

— Понятия не имею, — пожал плечами следователь. — Я быстро оттуда уехал.

— Уверен, что ребята схватили моего помощника, обрадовались, что убийца пойман, и осмотр провели спустя рукава. Я должен заново осмотреть и обыскать место происшествия.

— Но как? Дознание уже закончено.

— Верните дело в сыскное отделение для повторного дознания. На основании вновь установленных фактов.

Резников вздохнул:

— Алексей Николаевич, вы не убедили даже меня. Хотя я хочу вам помочь. А переубедить прокурора… Он не даст разрешения.

— Вам и не нужно его разрешение. То, о чем я прошу, в вашей власти.

— Формально так. Но коллежский советник в звании камер-юнкера Брок съест меня с потрохами. Я и без того слыву в юстиции либералом и вызвал уже неудовольствие министра. Нет, мне нужны более убедительные доказательства.

Алексей Николаевич развел руками:

— Этих вам мало? Мне как сыщику все уже ясно. И не потому, что я хочу обелить своего помощника. Просто мои коллеги сделали все топорно. Подделка улик очевидна, не семи пядей во лбу ваши фальсификаторы. Если желаете, вызовем экспертов из Петербурга, они вашего камер-юнкера на смех поднимут. Вместе с губернским секретарем Ткачевым. Кто он такой? Если съел подделки и не поморщился, значит, он дитя малое, а не начальник сыскного отделения! Я ему так хвост накручу, что со службы вылетит!

— Не успеете, он скоро уедет из Смоленска.

— Вот оно что… Ткачеву все равно, будет пойман настоящий убийца или пострадает невинный человек?

— Увы, — подтвердил судебный следователь. — Я сейчас же доложу прокурору суда ваши соображения и предложу вернуть дознание в сыскную. Попробую напугать Брока тем, что из столицы приехал статский советник Лыков, доверенное лицо министра… Могу так сказать?

— Валяйте, хоть это и неправда.

— Скажу, поскольку наш камер-юнкер трусоват и не любит ссориться с Петербургом.

— Давайте пойдем вместе, — предложил статский советник. — Я так его пугану…

— Идемте, — буднично ответил следователь. И они отправились в другой конец этажа.

Прокурор смоленского Окружного суда оказался человеком тучным, с розовым лоснящимся лицом и маленькими хитрыми глазками. Точно поросенок, подумал сыщик. Брок выслушал гостя и поддакивавшего ему следователя и задал Лыкову странный вопрос:

— Ваш Азвестопуло женат?

— Да. Но какое это имеет отношение к делу?

— Прямое. Зачем он сюда приехал? Августа Мапететт слыла дамой, неразборчивой в связях. Наблудить решил ваш помощник? Сразу ясно, что он преступного склада ума.

— Даже так? — закусил удила питерец. — В Уложении о наказаниях действительно есть статья за прелюбодеяние, если последует жалоба оскорбленного в чести супруга^[22]. Но обычно люди договариваются между собой без вмешательства закона. Иначе в тюрьмах сидела бы половина населения империи… Вы сами, видать, без греха? Никогда чужих жен не лущили?

Прокурор из розового сделался красным:

— Я слышал о вас, господин Лыков. О ваших методах дознания. Вы ведь и в тюрьме успели из-за них посидеть?

— В тюрьме я был, — подтвердил сыщик. — По ложному сфабрикованному обвинению. Попались такие же, как вы, — что ни дай, все съедят.

— Я попрошу… — начал было Брок, но Лыков резко оборвал его:

— Именно потому, что сам стал жертвой судебной ошибки, я ни в коем случае не допущу, чтобы она свершилась еще раз здесь, в Смоленске. И всякий, кто посмеет мешать мне установить истину, будет наказан.

В кабинете стало слышно, как в окно с улицы стучится шмель. Алексей Николаевич понял, что сказал лишнее. Но было уже поздно. Прокурор с оскорбленным видом молча указал ему на дверь, и питерец вышел. Следом за ним выскочил и Резников. Он укоризненно прошептал:

— Вы только все испортили. Теперь я не смогу отправить дело на повторное дознание.

Вдруг он развернул сыщика лицом к лестнице и сказал:

— Вот кого боится сейчас наш камер-юнкер. Видите того господина в серой визитке?

Лыков всмотрелся: возле лестницы стоял знакомый ему по Петербургу человек по фамилии Аванесян. Тот самый присяжный поверенный с лицом абрека, который защищал в суде головорезов «ивана ивановича» Рудайтиса^[23]. Тогда сыщик и адвокат сцепились, и Аванесян критиковал правоохранителя за жесткие методы. Но потом они уладили отношения и при встрече в столице вежливо раскланивались.

— А почему Брок боится Аванесяна? — спросил питерец у смолянина.

— Вы его знаете? Он гроза нашего Окружного суда. Выиграл три дела подряд, выставил прокурора в самом дурацком виде. А тот считал свое обвинение абсолютно доказательным.

— Понял, — ухмыльнулся Лыков. — Дайте мне полчаса, и надеюсь, камер-юнкер изменит свое решение.

Он подкрался сзади к Аванесяну и сказал:

— Приветствую вас, Сурен Оганесович. Какими судьбами?

Присяжный поверенный развернулся, увидел сыщика и приятельски протянул ему руку:

— Ба, и вы в Смоленске? Погодите, погодите… Мне только что рассказали, что арестован чиновник Департамента полиции. Его нашли возле убитой им потаскухи. Вы поэтому здесь?

— Да. А чиновник — мой помощник Азвестопуло, вы наверняка его помните.

— Ваш грек? Конечно, помню. Он не похож на убийцу падших женщин.

— Сергей ее не убивал, это очевидно. Но не всем. Я сейчас вдрызг рассорился с прокурором, который отказывается вернуть дело на повторное дознание.

— А вам надо, чтобы вернул? — догадался Аванесян.

— Да, поскольку в этом случае я найду настоящего убийцу. Конечно, я его так и так найду, но все должно идти надлежащим порядком. Опять же, Сергей сидит в следственной тюрьме. За то, чего не совершал.

— Если его посадили, значит, у обвинения на руках крепкие улики…

— Это они так думают, — возразил сыщик. — Я уже обнаружил явные подтасовки, всего-навсего пролистав бумажки. От обвинения камня на камне не останется. Но мне нужно участвовать в дознании. Вы готовы в случае чего защищать Сергея Маноловича в суде? За весьма достойный гонорар.

Адвокат вскинул голову, как строевой конь при звуке трубы:

— Во-первых, я очень молодой. А во-вторых, очень алчный. Конечно, готов!

— Тогда пойдемте сейчас к прокурору и скажите ему это в лицо. Угощение в ресторане за мной.

— К Броку? Лихо я его в последний раз извазякал! Как говорят в кадетских корпусах — мордой об стол.

— Да, он вас сейчас боится, — подтвердил сыщик. — Ну, идемте? В «Кафе-Рояль» очень вкусный судак гримольди. Официант вчера хвалил.

— Я предпочитаю мясо, — закапризничал Аванесян.

Лыков вспомнил старую армейскую остроту:

— Гарантирую обед из трех блюд: курица ребром, курица плашмя и курица боком.

Адвокат хмыкнул:

— Идемте!

Когда прокурор увидел, кого к нему привел надоедливый питерец, его чуть не хватил удар. Разговор вышел очень коротким. Аванесян с легким презрением в голосе сказал:

— Алексей Николаевич рассказал мне свой случай. И предложил выступить защитником Сережи Азвестопуло, если у вас хватит глупости довести дело до суда. Я дал согласие. Мы поняли друг друга?

Брок только буркнул горлом. А питерцы отправились в «Кафе-Рояль». Присяжный поверенный повел себя скромно и объел статского советника всего на семь рублей, если считать с выпивкой. Прощаясь, тот сказал:

— Передайте от меня привет вашему работодателю, Иллариону Саввичу. Ну, в смысле Сергею Родионовичу.

Сыщик назвал настоящее имя «Ивана Ивановича» и то, под которым он жил сейчас. Адвокат рассмеялся и протестующе скрестил руки:

— Могу передать только Сергею Родионовичу.

— Ну, хоть так.

Сыто урча, Лыков прошел к судебному следователю. Тот опять хлебал чай, на этот раз с пряниками. Увидев гостя, Резников со смехом протянул ему распоряжение на имя полицмейстера:

— Держите, вы своего добились.

— Отлично. Белье Азвестопуло я у вас тоже забираю, это отправная точка нового дознания. Дмитрий Наркизович, мне не терпится встретиться с сыскными. Вы не можете вызвать сюда Ткачева? Уж простите за назойливость, но Гепнер будет тянуть волынку, а Сергей Манолович томится в камере за чужой грех. А так бумага ваша напрямую попадет к исполнителю. И я уже через час начну вместе с чинами сыскного отделения повторное дознание.

— Тетенька, дай воды напиться, а то так есть хочется, что даже переночевать негде, — поддел просителя следователь и снял трубку эриксона.

Через полчаса пришел Ткачев — угрюмого вида мужчина средних лет, в готовой паре, с лысиной и солдатскими усами. Следователь представил ему питерца, вручил бумагу и сказал:

— Господин Лыков хочет побыстрее начать повторное дознание, поскольку уверен в невиновности своего товарища…

Ткачев едва заметно улыбнулся, но промолчал. Резников продолжил:

— К этому вас обязывает как мое распоряжение, так и телеграмма директора Департамента полиции. Вы еще не получали ее копию от губернатора? Получите. А пока вот вам приказ, забирайте Лыкова и идите к себе. Введите его в курс дела, ознакомьте официально с актом дознания, своими выводами — ну, сами знаете. Дело не закончено, убийца не найден, а подозреваемый, что сидит в Тюремном переулке^[24], пока лишь подозреваемый. У Алексея Николаевича есть большие сомнения в его виновности.

— Виноват, ваше благородие, но мне нужно письменное распоряжение господина полицмейстера.

— Так идите вдвоем к нему, прямо сейчас, и оформите. А я скажу Гепнеру в телефон, чтобы сидел и ждал вас, никуда не убегал. Все, Николай Евдокимович, за дело. Убийца на свободе!

Всю дорогу до полицейского управления Ткачев шел молча, недовольно косясь на питерца. Тот уже понял, что кашу с этим гусем не сваришь. И черт с ним, если он, по словам Дмитрия Наркизовича, скоро уедет из города. Другие-то останутся. Надо наладить отношения с ними. Опять же, завтра появится губернатор и даст всем хорошего пинка. Тогда и поглядим на ваши улики.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

19

Жевешка — женщина-врач (разг.).

20

Махер — делец.

21

См. книгу «По остывшим следам».

22

Согласно ст. 1585 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, уличенному в прелюбодеянии супругу по жалобе другой стороны назначалось тюремное заключение на срок от 4 до 8 месяцев с последующим церковным покаянием.

23

См. книгу «Паутина».

24

Там находилась губернская тюрьма с камерами для подследственных.