Собственник МЕЛОЧЕЙ

Николай Румянцев

Автор рассеивает буквы по городу, по улицам, они, эти буквы, прилипают к подошвам, к спинам прохожих, к колесам трамваев, их задувает ветром в приоткрытые двери библиотек, и потом он читает их, читает и записывает, читает и чувствует – никакой теории вероятности, только, история вселенной в глазах одного человека. Его трудно воспринимать по-другому – он в городе, он живет сквозь него. Oн Собственник Мелочей, и все остальное является только формальным подтверждением этого. Книга содержит нецензурную брань.

Книга I

Как должное

Как должное

«Это всего лишь гравюра на черном камне…»

Безобразный поезд обескровлен…

М. Беловская

Это всего лишь гравюра на черном камне,

где изувечены ретушью правила трещин —

вещи в себе разумеют штрихи,

и пока мне

кажется вечностью то, что намечено резче.

Дом не забыт, но, как совесть,

заброшен, и брошен

на произвол матерей или женщин любимых…

Капли дождя фонари долго надвое множат,

поезд привычки спешит

и проносится мимо

всех остановок — вокзалов и маленьких станций,

где бы сойти и остаться. Но время торопит —

движешься дальше по рельсам,

как в медленном танце.

Полночь звучит и часы боем пасмурным топит,

будто нездешний. От выси, с высока-высока,

из непонятного, то, что ночами пугает.

Вскинешься. Кликнешь… Кого там?

Ни черта, ни Бога.

Только метель словно дворник, следы подметает…

«Где-то в городе, где метель…»

Где-то в городе, где метель

оставляет свои шаги

робким звоном — к беде, к беде

(из огромной скупой руки

это быстрое серебро,

как привычка к чужим словам) —

беспричинное зло-добро,

или истина пополам.

начинаю к иным быть прав,

вероятно, что от любви…

Недосказанное — «пора»,

и не понятое — «привык»…

Забываюсь. Но вдруг больной —

и без правил, и поделом…

…а за окнами снег слепой,

в белой лодке, с одним веслом…

«Может быть, она та…»

Может быть, она та,

которую полюбят потом…

— Потом? — спросила, — А это когда?

В который час? Под который гром?

Потом декабрьская звезда,

потом ошалелый глухой перрон,

потом шершавая ткань листа

и тихий, чуть странный, чуть слышный звон

как стон, как полудетский сон…

«Старинной музыки ненынешний простор…»

Старинной музыки ненынешний простор,

как украшенье звездного пространства —

и возвращенье из далеких странствии

ее глубокий полуразговор,

чуть слышимый, почти незаменимый,

чуть знаемый среди моих миров,

когда уходит солнце из дворов,

в китайской лодке проплывая мимо

проросших зерен городских холмов.

«Сегодня солнце длилось три минуты…»

Сегодня солнце длилось три минуты

на пашнях свежескошенного льда,

и в позабытых Богом городах

мелькали тени детской смуты.

Так шел распад — так звучилась кантата

замерзшей и заснеженной земли,

последний довод били короли,

окучивая небо ватой…

…так шел распад — как Каин к смерти брата.

«…прими как должное и поминай, как звали…»

Реальность спешит, проявляет себя вовсю,

(…) вот тут-то мы (…) и срываемся с

цепи — словом, пускаемся во все тяжкие.

X. Кортасар

…прими как должное и поминай, как звали

по имени, в последний срок зимы,

коль города заснеженное ралли

запляшет, засмеется в скобках тьмы —

умыться кровью, право, не наука,

так долго ждать, чтоб кончилась капель,

так долго ждать усталости и звука,

Протяжного, как спелая свирель…

…остаток дня на кухне и за чаем,

остаток солнца, срытого на треть —

но женщина с упрямыми плечами,

но. Господи, как хочется посметь

пуститься во все тяжкие, как в прорубь,

как в прорванное небо свысока,

поставить точку в новом приговоре

пощечиной метро и пятака.

…так, при смерти, становишься богаче.

Улисс

1

Бессонница. Гомер. Тугие паруса…

О. Мандельштам

…верно, можно любить Итаку

лишь вдали от самой

Итаки… — А сегодня здесь все знакомо,

даже сны много лет не снятся.

— Где Улисс? — Несомненно, дома. —

Он давно перестал скитаться,

успокоился. — Сыт и скучен.

Сын да женщина, кот и слуги,

приносящие постный ужин.

Перед трапезой, вымыв руки,

он садится к столу, зевает,

смотрит на море…

2

День без памяти. Ночь без греха.

Тело города схвачено мелом…

Время, снова слоняясь без дела,

порастать серебристостью мха,

утопая в страницах Гомера

(о, бессонница — рай для души),

ничего не пытаться вершить —

да и к вечеру кошки все серы,

закурить, захандрить, но опять:

— Что вам Троя, когда б не Елена…

И на весла нависшая пена

Афродитой намерена стать.

3

Поздно судить по вере,

рано сводить к рублю —

верили на премьере

древних, как мир, «люблю».

Верили… было… В осень,

в пристнозабытый год —

словно слепые осы

бились о стройность сот,

претерпевали муки

хрупкие корабли…

…мимо Итаки, в скуке,.

вдруг повернул Улисс.

«И вот мы — такие же вечные…»

И вот мы — такие же вечные,

но убегающие от вечности

в маленьких судеб хрусталики,

в воспеванье своих усталостей,

в шумных улиц крикливую проповедь

и во блуд перекрестков топтаных,

в тарабарский язык трамваев,

забываясь и вспоминая —

не себя, но кого-то близкого,

в черном небе, рассыпанном искрами..

«Из последней суеты — да в бега…»

Из последней суеты — да в бега,

из прелюдии весны — в дым-угар,

из усталости дождя — в пустословь,

из пощечин мостовых — да в любовь.

Я не знаю. И знать не могу…

Я не помню… и вдруг навсегда —

человек на холодном снегу

и над ним вороньем провода…

…и опять, то ли вплавь, то ли вброд,

уходить под Тамбов да в народ…

Король Лир XX в.

Что это — крик? И вдруг не понимаю…

Больной старик в больном плывет трамвае,

больной старик, по городу, по кругу —

наверно при смерти, от дочерей к испугу…

…в распахнутом поношенном пальто —

больной старик — из сумерек в ничто.

«Мы к вечеру находим путь в привычке…»

Мы к вечеру находим путь в привычке

к смешенью улиц в поисках тепла

и походя берем себе в обычай

непостоянство птичьего крыла…

…все суета — опять с Екклесиастом

играю в лица.

«Признавая первенство за мелочами…»

Признавая первенство за мелочами,

сжимаешь пространство в размеры точки,

покой находишь в стакане с чаем,

сигаретах, спичках.

Иною ночью

можно долго еще голосить в пустыне

(только дождь за окном — это значит к лету),

можно, попросту в небо бросать монеты, —

у китайского бога просить совета…

Можно… может быть, даже нужно —

но, опять возвращаясь к своим святыням,

ставишь чайник, глотаешь холодный ужин,

смотришь в улицу. — Прочерк. — Лужи.

«Колесованный вечным транспортом…»

Колесованный вечным транспортом,

четвертованный перекрестками,

город вновь воскресенье празднует,

город вновь одинок под звездами.

В полуночье просторном улицы

соберутся на старой площади,

не гадая, о том, что сбудется,

одинаково непохожие…

«Существуя в правилах игры…»

Существуя в правилах игры,

проживая слово, как обычай,

признаешь, что ты давно привычен

принимать заботы, как дары —

принимать потери, как сознанье

перехода в новые миры,

где ждут чуда, словно оправданья…

Существуя в правилах игры…

«Это слепое соло…»

…зато на воле.

Д. Бураго

Это слепое соло

для суеты с оркестром —

то ли на сердце голо,

то ли в трамвае тесно…

…новых искать пророчеств

улицами пустыми,

стрелкой смешаться с ночью,

звезды терзать, как вымя

Ромуловой волчицы…

— Злобными и святыми…

— Что-нибудь, да случится —

Новое, может. Имя?