Разбойничья Слуда. Книга 5. Самолет

Николай Омелин

«Самолет» – пятая книга романа «Разбойничья Слуда». Закончилась Великая Отечественная война. Пропавшее в 1914 году золото напоминает о себе снова, а героев книги ждут серьезные испытания.Книга публикуется в авторской орфографии и пунктуации.

Часть вторая

Ноябрь 1948 года

После обеда Конюхова как обычно потянуло ко сну. Григорий поднялся из-за стола, потянулся было к приставленным к стене костылям, но бросив взгляд на широкую кровать, в нерешительности остановился. Соблазн вздремнуть был велик, однако зная себя, прилечь на мягкую постель он не решился. Такое нынешний председатель Ачемского сельсовета мог позволить, когда дома была Анисья. Жена всегда поднимала его, если отдых слишком затягивался. Но сегодня Анисья Филипповна на обед с ним не пошла, оставшись готовить для него праздничную речь. И хотя до тридцать первой годовщины Октябрьской революции оставалось еще два дня, откладывать на потом столь важное дело она не хотела. К тому же из-за праздников рабочая неделя в этом году начиналась со вторника, а в выходные сидеть над докладом ей никак не хотелось. Да и другие дела были. Помимо всего и Григорию требовалось время, чтобы хорошенько запомнить все то, что Анисья аккуратным почерком ему напишет.

Сам Григорий особым красноречием никогда не отличался. Нет, в жизни с людьми он общался и делал это не так уж плохо. За словом, как говорится, никогда в карман не лез. И с начальством не тушевался. Но официальные речи и праздничные выступления в отличие от повседневных разговоров это совсем иное дело. Тут точность в формулировках и особая грамотность нужна. В большей степени политическая, чем словесная. А с этим у Анисьи Филипповны проблем не было. Она очень тонко чувствовала и правильно оценивала все происходящие в стране процессы. И что самое главное, делала из всего необходимые и, как позднее оказывалось, правильные выводы. Не зря директор школы частенько советовался с ней в той или иной ситуации. Возможно, только благодаря ее рекомендациям, он до сих пор руководил школой, а не валил лес в северной тайге.

И, конечно же, Анисья всегда помогала мужу. Все его официальные выступления к ответственным мероприятиям готовила она. И не только, когда он возглавил Ачемский сельсовет, но и на предыдущей его работе в милиции. В таких речах оговориться или что-то напутать было никак нельзя. Недовольных его прошлой деятельностью, да и нынешней работой тоже было не мало. Таким только повод дай, тут же сообщат о странных высказываниях оратора. Сомневаться в том, что сигнал останется без внимания не приходилось. И не посмотрят, что с партбилетом в кармане на войне был и без ноги с нее вернулся. Буквально в прошлом году его коллега с соседнего сельсовета на собрании в честь дня Победы несколько раз упомянул маршала Жукова, а главе страны места в его речи не нашлось. Через неделю его вызвали в район, откуда он больше не вернулся.

Когда три года назад Конюхову предложили работу в Ачемском сельсовете, Анисья Филипповна без колебаний поехала с ним. Прежний руководитель погиб в том же году незадолго до победы и с тех пор его обязанности совмещал председатель колхоза. Работу в районной школе Конюхова любила, но и мужа одного в Ачем отпускать не хотела. Да и чисто по-человечески не смогла бы. Все-таки жить в деревне без ноги не просто. На работе еще, куда ни шло, а деревенский дом содержать и с хозяйством управляться — совсем другое дело. Дров заготовить, воды наносить, да ту же баню истопить и обычному мужику хлопотно, а калеке и тем более сложно. А ведь нужно еще и что-то поесть приготовить и постирать. Зная характер мужа, она и представить не могла, что тот примет чью-то помощь: все же сам будет стараться делать.

Тот в свою очередь скорее ради приличия, чем от сердца, какое-то время уговаривал ее остаться в Верхней Тойме с детьми. В крайнем случае, пожить там с ними до осени, пока дети в школу не пойдут. Но жена была непреклонна. И в начале августа сорок пятого они всем семейством переехали в Ачем. Два дня Анисья с дочерьми наводила порядок в родительском доме Григория, а на третий уже вышла на работу, став секретаршей и помощницей его одновременно. В Ачемской школе на тот момент вакансии не предвиделось, и работа в сельсовете была единственной, с которой по ее разумению, она могла справляться и приносить пользу.

Средней школы в деревне не было, а потому старшую дочь Зою в конце месяца они отправили обратно в Верхнюю Тойму к родной сестре Анисьи. Девочке исполнилось четырнадцать, и первого сентября ее ждал восьмой класс. С младшей двенадцатилетней Любашей Анисья решила заниматься сама, по крайней мере один учебный год. Дочка была способной и в том, что она сможет самостоятельно усвоить учебную программу, сомнений у Конюховых не было. Что и как делать в дальнейшем, загадывать не стали. Решили действовать по обстоятельствам. А они сложились так, что в августе сорок шестого младшую дочку тоже пришлось отправить учиться в Верхнюю Тойму.

Анисья, правда, тогда в тайне надеялась, что в председатели изберут кого-нибудь другого, и они вернутся обратно. И надежда была не безосновательной: недругов из-за его службы в милиции в Ачеме хватало. Но шло время. С выборами в местные Советы никто не торопился. Так и проработал он исполняющим обязанности вплоть до осени сорок седьмого. Но и тогда ничего не изменилось. К удивлению даже для самого Конюхова и на первых послевоенных выборах ничего не случилось, и за него проголосовало большинство односельчан. Это он уже потом он узнает, что с некоторыми возможными несогласными председатель колхоза предварительную работу провел заранее. И вот, уже второй год, как Григорий Пантелеевич был законным председателем Ачемского сельсовета.

Конюхов снова посмотрел на кровать. Затем обвел взглядом стоявшую вдоль стены узкую деревянную скамью и громко кряхтя, опустился на нее. Отодвинув подальше стоявший тут же новенький патефон, он привалился на лавку и подсунул руку под голову. Теперь Григорий мог не беспокоиться, что уснет и проспит больше четверти часа. Жесткое деревянное сиденье шириной в две доски и неудобная поза служили гарантией, что он долго не проспит.

Едва он задремал, как дверь в комнату распахнулась, и тут же по полу застучали знакомые каблучки Анисьиных сапог.

— Ты чего не разуваешься? — не поворачивая головы, проворчал Григорий сквозь отступивший сон.

Глаза открывать не хотелось. Ему и без того было понятно, что пришла она.

— Гриша, поднимайся! — Анисья стянула с головы платок и присела на лавку. — Телефонограмма с района пришла.

— С полчаса подождать не могла? — проговорил Конюхов, приподнимаясь с лавки. — Ну, читай что ли.

Опустив на пол ногу, Конюхов взлохматил волосы. Привычка была странная, но он всегда так делал, когда требовалось на чем-то сосредоточиться.

— Председателю ачемского сельского…

— Ты суть читай! Дай-ка мне, — он выхватил из рук Анисьи лист бумаги.

— Вам необходимо обеспечить посадку самолета в Ачеме. Для этого в срок до пятнадцатого ноября сего года следует обустроить ровную площадку длиной в двести пятьдесят метров и ширина не менее пятидесяти метров, — едва разжимая губы, пробубнил Григорий. — Секретарь Верхне-Тоемского райкома партии…

— И вот еще, от предисполкома товарища Деснева. Тоже самое написано, — Анисья Филипповна протянула ему еще один лист бумаги.

Конюхов взял его, пробежался глазами по тексту и отдал листок жене.

— Ничего не пойму. Какой самолет? Зачем он тут? Глупость какая-то. Может шутка? — он поднял глаза на жену. — Может, напутали чего?

— Нет. Я перезванивала.

— И чего тогда делать?

Григорий покрутил головой, словно что-то искал. Увидев, стоящий у порога сапог поднялся, подхватил костыли и поковылял к нему.

— Испытательный полет нового самолета руководство страны затеяло. С юга на север. С Молотова полетит в Архангельск и обратно. Маршрут такой проложили через нас. Хотя Молотов никак не на юге, — прокомментировала новость Анисья.

— А как с Молотова в Архангельск полетит через нас? Они же совсем рядом находятся. Верст тридцать всего между ними. К нам крюк делать уж больно большой. Зачем?

— С Архангельском рядом Молотовск находится, а самолет полетит с Молотова. Пермью раньше назывался. Переименовали еще до войны, — пояснила Конюхова.

— Ну, дела, — протянул Григорий.

— Велико дело названия менять. Сколько денег на то надобно. Будто других, главных дел нет. Да и народ только путать. Пермь чем не угодил. Молотовск, Молотов. Может нам Ачем в Молотовский переименовать? — прыснула Анисья.

— Ну-ко, жена! Нас не спросили. Прекращай! А если кто услышит? — повысил голос Григорий.

— Да-да, ты прав. Ладно, дальше что, — Анисья уже сама корила себя за сказанное.

Она подошла к окну и выглянула на улицу.

— Думать нужно.

— А Степанида Михайловна сказала, что вероятно ночевать экипаж у нас, то есть в деревне, останется, — убедившись, что возле дома никого, проговорила Конюхова.

— Степанида?

— Ну, да.

— Степанида…, — задумчиво произнес Григорий. — А-а, машинистка! — наконец, вспомнил он заведующую канцелярией в райкоме. — Она у меня книжку какой-то год взяла почитать и с концами.

— Ты не говорил…

— Вот, говорю. Статистический сборник «20 лет Советской власти».

— Я какой-то раз ее искала. У тебя спрашивала.

— У меня?

— Ты чего? — подивилась Анисья забывчивости мужа.

— Ладно, шут ты с ней с книжкой. О чем мы говорили? — спросил Григорий, дойдя до сапога.

— О самолете. И топливо сюда завезут, чтобы ему дозаправку сделать. Ан-2, вроде! Да, почему-то два. Один, видно, боятся отправлять…

— Да причем тут два! — воскликнул Конюхов.

Он не хотел нагибаться и пытался подцепить единственной ногой непослушный сапог, одновременно удерживая равновесие на костылях. Наконец, ему надоела эта забава, и он опустился на стоящий тут же небольшой березовый чурбачок.

— Ан-2 — это марка самолета, а не количество. Ты, вроде газеты читаешь больше меня. О том, что новый самолет недавно создали, много писали, — проворчал Конюхов, рассматривая обутый сапог. — А еще меня Молотовском попрекнула, — усмехнулся он.

— Да, ладно ты! Смешно ему, — Анисья покачала головой. — А мне вот боязно чего-то, Гриша. Дело-то государственное. А случись что с этим самолетом, головы же не сносить.

— Ой, Ниса¹, чего раньше времени беду зовешь. Если все так, как я понял, то нам честь большая оказана. Глядишь в «Правде» пропишут, — поднявшись, ответил тот.

— Ага, и премию выпишут.

— А почему бы и нет. Ты сходи сейчас к председателю колхоза. Про телефонограмму скажи и попроси, чтобы выделил людей. Лучше Сальникову с ее звеном. Есть у меня уже соображения относительно этого дела.

— Марию?

— Да. Она баба толковая, хоть и неактивная. Ей поручу. Она справиться. А хотя… Хотя, нет. Пусть Гаврилу Оманова выделит с бригадой. Гаврилу найди…

— Ты чего? Гаврила с семьей в Шольском уже месяц как живут.

— Не знал…

— Он и так последнее время там работал. А как осенью обрядились с хозяйством, так туда и уехали с Катькой и младшим. Ну, ты даешь!

— Ваську я буквально вчера видел, — протянул Григорий.

— Васька тут живет. Дом у них хороший. Не стали раскатывать. Ваське оставили. У Митьки Гавзова в тракторном звене работает. Следующей весной они и дом уплавят² в Шольский. Зимой хотят раскатать³. Но, может еще отдумают. Ваське то где жить?

— В тюрьме, — усмехнулся Конюхов. — Чует мое сердце, недолго на свободе задержится.

— Да, ты чего такое говоришь! Парень работает. Не повезло тогда. Всякое в жизни бывает.

— Не повезло, — протянул Конюхов.

Уж он-то знал настоящую причину, почему Васька перед войной в тюрьму угодил.

— Да, неплохой он парень, чего ты, Гриша!

— Пусть так. Ну, тогда Гавзова пусть выделит. Без трактора не обойтись все одно.

— Не пойму, зачем у нас самолет сажать? — словно не слыша мужа, рассуждала Конюхова. — Да и где? Четверть версты ровного места нужно! А у нас, если где и ровно, то в поле. А там все озимыми засеяно. А в Шольском совсем рядом на угоре место хорошее есть. Может, позвонить в райком? Предложить такой вариант.

— Времени нет видать на варианты. Неделя всего до пятнадцатого-то. Да и начальству видней. В Шольском на том угоре еще лес валить нужно. Немного, но все одно. Хотя аэродром бы получился отличный, — в голосе Конюхова послышались мечтательные нотки.

— В Котласе мог бы заправиться. В Верхней Тойме, в конце концов, сесть. Также по пути, как и Ачем, — негодовала Анисья. — Нет, что-то тут не то. Есть тут какая-то причина. Как думаешь?

— Может, политическая какая идея у руководства имеется. Может… может, город в Ачеме строить надумали, вот проверяют будущую доступность, — он прыснул от собственной глупости.

Анисья снисходительно взглянула на мужа и покачала головой.

— Черт знает, что там у них на уме. Зачем-то весной наш лесопункт ликвидировали. Только все устраиваться начнет, как опять все заново. Что им там наверху платят за все наши мучения, — не унималась Конюхова.

— Так на базе нашего лесопункта отдельно Шольский образовали. Может и правильно. Специализация, какая-никакая.

— А толку? Теперь и его упразднили. Стройучастком обозвали. И все строят, строят. В Ачеме бы школу новую построили. А то так и будут дети в бывшем кулацком доме учиться. А старшеклассники, будто сироты, в интернате учатся, — распалялась Анисья.

— Не начинай, — оборвал ее Конюхов. — Иди к Михееву. Я в сельсовет. Созвонюсь с районом, может, что и изменится еще. Там тоже не дураки сидят.

— Не начинай, — передразнила его жена. — Догадываюсь, что ты задумал. Помяни мое слово — потопчет озимые самолет. А весной спросят за урожай. И никто скидки на этот АН-2 или как его, не сделает. Полетят наши головы. Им-то все с рук сойдет, а нам отвечать. Лучше как-то отговорить их.

— Иди уж! — повысил голос Григорий.

— И вот еще что. Нужно отчет отправить об обеспечении школьной формой.

— Так напиши.

— А чего писать, если форму ввели, а в деревню не привезли? — всплеснула руками Анисья.

— Как не привезли? Совсем? — казалось, этот факт озадачил Григория больше, чем известие о прилете самолета. — Фуражки с кокардами я видел…

— Фуражки, — передразнила Анисья мужа. — Вот, только их и привезли. Еще месяц назад. Да еще белые фартуки для девочек. И все. Хоть бы повседневные черные прислали. А то белые, будто у нас тут праздники каждый день. Их бы в церковь отдать: там у них каждый день праздник.

— Не гневи Бога! — не выдержал Конюхов.

— А он-то тут причем, — вздохнула Анисья.

— Ладно, иди. Вечером покумекаю над отчетом, — смягчившись, проговорил Григорий.

К полудню хорошенько отдало и, выпавший накануне снег растаял, будто его и не было. Утоптанная вокруг стоявшего у гаража трактора белая корка постепенно превратилась в грязное сплошное месиво. Жижа под ногами суетящихся тут же мужиков болотисто чавкала, смешиваясь с их натужными вздохами. Наконец, тот, что помладше с круглыми оттопыренными ушами парень выпрямился и отбросил на сухое место большой гаечный ключ. Переступив на более сухое место, он взглянул на запыхавшегося напарника и задорно затянул:

«Мы с приятелем вдвоем

СХТЗ не заведем.

Поломался НАТИ⁴

Как всегда некстати».

— Васька, ты бы лучше с конденсатом разобрался. Посмотри спускной краник, может из-за него запирает. Все больше пользы, чем от частушек твоих, — выпрямившись, произнес Митька Гавзов.

Он обтер о штаны замасленные руки, затем провел ими по лбу, смахивая выступивший пот.

— А чего? Худы ли частушки? Девкам нравятся. И не только им. Старики частенько просят, чтобы я им спел. А и по. Дума, вот деньги начать брать. Ну, окромя своей бригады и…, — он задумался ненадолго и тут же добавил: — И их семей.

— Ну и балабол ты, Васька! Говорю, краник посмотри. Потом песни свои петь будешь, — вспылил Гавзов. — Что ты за человек! Десять раз нужно тебе сказать.

— И чего смотреть на энтот краник, коли я еще вчера его промыл, — обиженно ответил Оманов.

— А чего сразу не сказал?

— Чего, чего. Сказал сейчас.

— И что тогда железяке этой нужно? — Митька пнул ногой по прилипшему на тракторной гусенице комку глины. — Конюхов с Михеевым под суд отдадут, если в праздник по деревне с флагом не проедем. Вон, наверное, уж и посыльный от него бежит. Легки на помине. Сейчас допрос с пристрастием учинит, — Гавзов ткнул рукой в приближающийся женский силуэт.

— Да, не-е. То Машка Уткина, кабыть, ножонками семенит. Поди, по мне родимому соскучилась, — произнес Васька и громко захохотал.

— Тебя послушать, так все девки только о тебе и думают, — усмехнулся Гавзов. — Больше кавалеров нет.

— А что? Красавец, да и опыт определенный жизненный имею. Им это нравится.

— На себя посмотри, красавец тоже мне, — передразнил его Митька. — Третий десяток пошел. В тюрьме сидел, на фронте чуть Богу душу не отдал, а как пацан, ей Богу.

— А что? Тебе вот три десятка уж исполнилось. Жена, девок трое: по тебе уж никто сохнуть не будет. Кому ты с таким богатством нужен, — огрызнулся Оманов.

— Балабол ты, Васька, — произнес Гавзов. — Смотри, чтобы не высохли все, а то с чучелом жить будешь.

— Ай-х, — отмахнулся Васька. — Ты разве поймешь!

— Слушай, кавалер, а где Толька? Не припомню, чтобы опаздывал. Не заболел ли?

Васька хлопнул себя по лбу и негромко выругался.

— Так это… Он же ногу вчера вередил. После работы в лес с братом ходили. Сушины⁵ у них там подсачены⁶. Оступился и меж дерев ногой ступил. Витька утром к нам забегал. Сказал, что опухла и дома будет пока.

— Чего сразу не сказал?

— Забыл.

— Забыл, — передразнил его Митька. — И в кого ты такой забывчивый?

— Раз-то всего, — буркнул Васька. — Ну, два, — почувствовав на себе сердитый взгляд бригадира, поправился он.

Гавзов вспомнил, как этим летом тот не пришел помочь ему новую печь бить, а вместо этого ушел на рыбалку. Других свободных мужиков в деревне не оказалось, и вместо Васьки глину с Толькой и Витькой Ларионовыми таскала беременная Нюрка. На следующий день Оманов без тени сожаления о том просто сказал, что забыл.

Он хотел напомнить забывчивому Ваське об этом случае, но девушка подошла уже совсем близко, и Гавзов промолчал.

— Митрий! Дмитрий Палыч, Нюрка… Нюрка… С прибавлением тебя! — выпалила Мария и выступивший на щеках легкий румянец стал расплываться по всему лицу.

— Кто? — подступил к ней Митька и схватил девушку за плечи.

— Мужик, — выдохнула та, дернула плечами и, чуть отступив в сторону, поправилась: — Мальчик. Сын!

— Колька, значит, — спокойно, даже как-то буднично произнес Гавзов. — Наконец-то.

Он отошел к стене гаража и присел на завалинку.

— А чего, Колька-то? Только родился и сразу Колька, — не удержался от вопроса Оманов.

— Мы сына хотели, а все девки нарождались, — раскуривая самокрутку, ответил Гавзов. — В сорок шестом двойня. А после Нинки с Анфисой в следующем Танька народилась. Вот и подумали, что, может имя сразу дать мальчишеское, так под него и сын родится…

— Ты чего расселся-то, Дмитрий Павлович. Беги уж. Мальца, поди, обмыли. Дома уж. У Агафьи Чуровой в бане родила. Та с утра баню подтопила. Как раз и сгодилось, — не дала договорить ему Уткина. — Она вместе с Марьей своей и роды приняла.

Митька посмотрел на Ваську.

— Иди, иди. Чего уж. И, — Оманов чуть замешкался. — Мои поздравления. Нашего полку прибыло. Живет Ачем. Зыбка⁷-то есть?

— Ага, — кивнул Митька и не торопясь зашагал в сторону дома.

Но, сделав несколько шагов, обернулся.

— Ты к Ларионовым вечером зайди. Узнай, что с Толькой, — строго произнес Гавзов и, не дожидаясь ответа, пошел дальше.

— Ладно! — крикнул ему в след Васька. — Зайду, чего не зайти-то!

Дождавшись, когда Гавзов скроется за поворотом, девушка кивнула в его сторону и негромко заметила:

— Завидуешь, поди.

— Кто, я? Неа. Чему тут завидовать. Младшим по два года. Таньке год и тут еще один. Голоштанная команда.

— Дурак, ты, Васька. Это же дети. Дети, понимаешь?

— Ну, дети и дети. Тебе надо, ты и заводи. Или помощь нужна? — усмехнулся он.

— Дурак, — бросила Мария вместо ответа и отвернулась.

Перепрыгнув через небольшую лужицу, она чуть замешкалась, но вскоре махнув рукой, поспешила вслед за Гавзовым.

— Умные все какие, — проворчал Оманов. — Куды от вас и деться.

Он взобрался на тракторную гусеницу, смачно сплюнул и громко, чтобы слышала девушка, запел:

«Надоело лес рубить,

Пенья выворачивать.

Еще больше надоело

Пайку заколачивать…»

Сегодня Толька был дома. Он и рад бы пойти на работу: слушать бабкины разговоры и ворчанье никак не хотелось. Но ушибленная накануне нога распухла. Наступать на нее было больно, а на одной на работе делать нечего. Как мог так оступиться, он и сам не понимал. После выпавшего первого снега сам же брата предупреждал, чтобы под ноги глядел. И сам же поскользнулся. Ладно, если бы просто упал. Так нет. Одной ногой угодил прямо между сваленных только что елок. Хорошо, что без перелома обошлось.

И обидно еще было ему, что напасть эта случилась с ним в лесу уже не первый раз. Прошлой зимой в капкан угодил. Хорошо, что тот полностью не закрылся: вместе с валенком колодина между дуг попала. Тогда лишь испугом отделался. В детстве так вообще редко когда из леса без синяков и ссадин возвращался. То между бревен на мостике ступит, то там же на гнилую деревяшку наступит. Вообщем, как говорил его отец, если не везет сейчас, то когда-нибудь все одно повезет. Главное до этого дожить.

— Раньше тех, кто специально вередил себя, в острог сажали. А нынче красота: дома сиди или в больнице лежи, полеживай, — ворчала Евдокия Антоновна, каждый раз, когда проходила мимо лежащего на кровати внука. — Хорошо хоть трудодни вам лодырям не ставят.

— Кто тебе, бабуля, такое наплел, — не выдержал молчавший и прежде равнодушный к бабкиным словам Толька. — Тебя послушать, так, может, голову отрубали сразу? И почему ты решила, что я специально ногу вывернул? Ведь случайно поскользнулся. Под снегом ямы не заметил. А Витька, между прочим, должен был предупредить бригадира, что сегодня дома останусь.

— Ага, столько годов в лесу ничего, а тут поскользнулся. Надоело робить, вот и сунул ногу, куда не надоть, — стояла на своем бабка. — Красота нынче. Служить в армию не надо идти. Войны нет. Лежи на кровати, бока проминай. Родители с работы придут, накормят.

— Да лучше гайки на морозе крутить или в армию, чем тебя слушать. Мелешь, что к носу ближе. Я на оборонных работах вместе с мужиками лес валил, а тебе все не ладно, — буркнул парень и отвернулся к стене.

— Не зря, видно, тебя Толей Шанешкой⁸ кличут, — словно не слушая внука, твердила свое бабка. — Отэкой дя⁹, лежень, — не унималась она.

Толька молчал, понимая всю бессмысленность в препирательстве с ней. А бабка подошла поближе к кровати, поддернула свалившийся край одеяла и подоткнула под спину внука.

— Лежи уж, правильный ты наш. Раньше разве позволили бы родители, чтобы дети со стариками так разговаривали? Живо бы поперек спины вицей вытянули. А нынче что? Никакого уважения. Доброго слова не услышишь, а не то помощи какой. Говори, что хошь, бабка все стерпит, — она картинно всхлипнула и отправилась в соседнюю комнату. — Знают, что ей деваться некуда.

Когда дверь за Евдокией Антоновной закрылась, Толька перевернулся на кровати и сел, свесив на пол здоровую ногу. Отчасти он понимал и даже мог согласиться со словами бабки. Но одно о том подумать и совершенно другое произнести в слух. В том, что в армию служить не берут, его вины в том не было. После победы призыв отменили на несколько лет. За годы войны армия разрослась до небывалых размеров, и нужно было время, чтобы привести ее к разумной для мирного времени численности. Но от этого Тольке и его сверстникам было не легче.

Война совсем недавно закончилась, и фронтовиков в Ачеме было не мало. А в некоторых семьях еще надеялись на возвращение и ждали своих близких. Потому отношение к тем, кто не служил срочную было, мягко говоря, особое. Конечно же, все понимали, что не по своей прихоти переросших парней в армию не берут. Но все одно, находились и такие, кто ставил им это в вину и относился к ним с некоторым пренебрежением. То поздороваются со всеми, кроме призывника. Или в разговоре нет-нет, да и кольнут словцом каким. Мол, кто-то служил и воевал, а кто за их спинами отсиживается.

Вот и Тольку не миновала эта участь. Совсем скоро ему двадцать один исполнится. И если те, кто помоложе старались обходить эту тему стороной, то старшее поколение в выражениях не стеснялось. И ладно бы, если кто из деревенских измывался, так свои родные досаждали много больше. То отец, хлебнув лишнего, причислит его к никчемному поколению, способному только с девками по зауглам обниматься. То у матери не задержится и слетит с языка, что у всех дети как дети, а у нее незнамо кто растут. А бабка та совсем чуть ли не изменниками родины их с младшим братом зовет. И не было у Тольки нынче желания больше, чем пойти в армию.

Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, он попытался подумать о чем-то хорошем. Но первое, что пришло в голову, оказалось совсем не тем, о чем хотелось бы вспоминать. И как ни пытался переключиться на что-то другое, но ничего у него не получалось: мысли все время возвращали его к той летней ночи.

Июль 1941 года

Что делать с золотом, Толька Ларионов толком не знал. Отдавать жалко, а как с него какую выгоду получить, тоже представлял плохо. Не сомневался лишь в одном: если рассказать родителям, то те сразу же в милицию заявят. И тогда уж точно никакой выгоды с него не поиметь. Вот и решил, что пусть оно полежит, пока он не подрастет. К тому же война идет. Куда в такое время с ним?

А вот перепрятать слитки в другое место следовало обязательно. Посредине деревни оставлять их было опасно: куда только не забиралась во время игр ребятня. Вездесущие мальчишки в любой момент могли их обнаружить. К тому же бабка Агафья тут давно хотела колодец соорудить. Вот и присмотрел Толька место на краю деревни, сразу за кузницей у развалившегося амбара. Но и спрятать там случай все тоже никак не представлялся. Пока, наконец, не появилась хорошая возможность перевезти все ночью на телеге.

Толька остановил подводу недалеко от старого погреба Агафьи. На всякий случай огляделся по сторонам. На улице совсем стемнело, и деревенских домов не было видно. Лишь по очертанию деревенского угора на фоне поблескивающей реки, можно было предположить о том, где он сейчас находится. Толька накинул поводья на ограду и прислушался. Где-то на другом конце деревни едва слышно звучал пьяненький голос гармониста. Толи забыв продолжение, толи не зная его совсем, он словно заевшая пластинка, повторял одни те же слова:

«Я рассаживал в саду

Черную смородину.

На фашистов я пойду

За советску Родину».

«Целый день рассаживает и никак рассадить не может, — мысленно посмеялся над солистом Ларионов и стал пробираться к схрону». На то, чтобы перетаскать слитки в телегу ушло немного времени. Закончив с погрузкой, Толька вытер пот со лба и осмотрелся. Не услышав и не заметив ничего подозрительного, он запрыгнул в повозку и потянул за поводья. Старая кобыла поднатужилась и сдвинула телегу с места. Но не успела она сделать и несколько шагов, как под телегой что-то хрустнуло.

Толька потянул за повод и лошадь остановилась. Он спрыгнул на землю и заглянул под телегу. В темноте что-то разглядеть не удалось. Недолго думая, парень понюжнул лошадь. Та снова напряглась и сдвинула повозку. Сам же он тем временем внимательно вслушался в издаваемые телегой звуки. Колеса сделали пару оборотов, и Толька снова остановил лошадь. Причину искать долго не пришлось. От тяжести груза, а больше из-за ветхости продольный брус в телеге треснул. «Вот незадача, — выругался Толька и вспомнил отцовскую поговорку о невезении». Он понимал, что скоро начнет светать и времени на все оставалось немного. Искать другую телегу, как или ремонтировать эту, было уже некогда. Понимая, что с грузом дальше околицы не уедешь, Толька принялся таскать слитки обратно в погреб.

«Налегке до места доеду, а там что-нибудь придумаю, — решил он, разгружая повозку». Вернув слитки обратно, Толька залез в телегу и поехал к Смильскому.

Ноябрь 1948 года

От долгого лежания неприятно ныли бока. Толька присел на кровати и стал разминать затекшую руку. «Кто же меня тогда выследил? Или случайно кто-то наткнулся? — каждый раз, вспоминая тот случай, задавал Ларионов себе один и тот же вопрос. — Меньше недели тогда в деревне не был. После приезда со Смильского сунулся, а золота уже и нет, — подвел он черту под своими рассуждениями».

В дверь неожиданно постучали.

— Бабуля, открой! Стучит кто-то, — крикнул Толька в сторону печи, но никто не отозвался.

Он слез с кровати и запрыгал к двери на одной здоровой ноге. И в это время дверь распахнулась, а на пороге появился его бригадир.

— Я уж думал, нет никого, раз никто не отзывается. Ты чего в потемках-то сидишь? У двери не приставлено, вот и вошел, — проговорил Гавзов, снимая шапку.

— Палыч, проходь¹⁰. Не заметил, как и стемнело. Бабка куда-то утянулась¹¹, а я задремал, видать. Всю ночь промаялся с ногой. Вот успокоилась, кабыть. Не заметил, как и уснул, — виновато проговорил Ларионов. — Проведать, али стряслось чего? Погоди, я лучину подсвечу. Ты катанцы¹² не сымай. Проходи к столу. Там квас скусной¹³. Ядреный¹⁴, правда, но ничего. Наливай, пей.

Он допрыгал до печи, где стояла плошка со светцом. Вставил лучину и поджег. Затем поджег еще одну и тоже вставил в корытце. Комната тут же наполнилась тусклым светом, и Толька уже смог разглядеть лицо гостя. Аккуратно наступая на больную ногу, он доковылял до стола и присел рядом с Митькой.

— Полегче стало, коли приступаешь на ногу, — заметил тот.

— Ага. Вот угораздило же меня, — в голосе Тольки послышались виноватые нотки.

— Ладно. Я чего зашел-то? Дело есть. Кстати Васька не забегал? — спросил Митька, рассматривая изрядно потрепанную заячью шапку.

— Нет, — нерешительно ответил Толька.

— Так я и думал, что надёжы¹⁵ на него нет.

Гавзов отложил шапку на лавку и расстегнул полушубок.

— Жарко бабка натопила, — заметил Толька. — Отец ворчит на нее, что дрова зря переводит, а ей хоть бы что.

— Вообщем, ты давай, не залеживайся. У нас тут такое намечается. Конюхов приходил, говорит, что аэродром строить нужно. Срочно причем.

— Чего? — Ларионов от удивления часто заморгал глазами. — Какой аэродром? Зачем?

— Я тоже сначала не понял. Удивился не меньше твоего.

— Ни чего себе! Аэродром? Настоящий? У нас? А я уж подумал, может, на Вандышевское озеро удить хочешь позвать. Успел расстроиться, что с ногой оказия такая.

— Ага, черта золотого там ловить.

— А чего? Коли там живет, значит поймать можно, — серьезно произнес Толька.

— Ты успокойся. Не до него сейчас. Аэродром нужно строить.

— Это же… Это же, — не находил подходящих слов Толька.

— Да, не суетись ты. То лишь название громкое. А так токо землю надо подровнять у молотилки. От самых ворот, что за поле выходят и до… Вообщем, чем больше, тем лучше. Там сарай старый мешает. Если что, так надо разобрать и оттащить. Вот и весь аэродром.

Одна из лучин стала догорать. Толька поднялся и поковылял к светцу. Подсветив еще одну лучину, сбросил огарки в плошку с водой и на их место воткнул новую.

— Говорят, что скоро керосину будет вдоволь. Надоело с лучинами возиться, — заметил между делом Толька.

— О деле что думаешь? — вернулся к обсуждаемой теме Митька.

— Так там все озимыми засеяно. Сами же сеяли, — недоуменно ответил Ларионов.

— То не наше дело. Ты завтра давай на работу входи. Нам на все про все три дня отпущено. Не управимся… Вообщем, лучше о том не думать.

Конюхов говорил о пяти днях, но Митька решил, что настраиваться нужно на три. Тогда уж точно за пять управятся.

— А самолет чего тут забыл? Чего они там совсем что ли уж не знают чем заняться? — возмутился Толька.

— Ты, Толька, язык прикуси. Не то время сейчас, чтобы критику наводить. Кстати, у меня сегодня сын родился. Колька. Представляешь? Дождался наследника.

— Да ты что! Сегодня? Пятого в пятницу. Забавно, — искренне удивился Толька.

— Чего тут забавного? На все воля божья.

— Вот те раз, бригадир Бога вспомнил.

— То к слову пришлось. Не вяжись.

— Ну, Палыч, молодец, — Ларионов подмигнул. — Так поздравиться бы нужно. А?

— Какое уж там, — Митька махнул рукой. — Пойду сейчас трактор заводить. Проверю, чтобы утром не подвел.

В это время на мосту¹⁶ послышались шаги. Вскоре дверь отворилась и в комнату вошла Евдокия Антоновна. Она стянула платок, подошла к умывальнику и стряхнула в таз снег.

— Вот погода нынче! Днем все растаяло, а сейчас опять снег валит. Как в революцию. Не к добру, видать. На крыльце катко¹⁷ стало. Вымести не кому, — она сделал ударение на слове «не кому». — Вы тут чего морокуете¹⁸? Заняться не чем?

— И тебе не хворать, Авдотья Антоновна, — чуть приподнявшись с лавки, произнес Гавзов.

— Евдокией всю жизнь звали, — поправила бабка Митьку.

— А я как сказал? — удивился Гавзов.

— Бабуля, а ты нешто¹⁹ помнишь, какая погода была, когда революция свершилась? — усмехнулся Толька, видя, что та отвечать бригадиру не намерена.

Бабка повернулась к внуку и посмотрела на него из-под лобья.

— Что мне надоть, я все помню. Лучины-то много заготовил, так палишь?

— Да я токо зажег. Дмитрий Палыч вот пришел…

— Я утрось²⁰ на чердак за катанцами вызднялась²¹, — не слушая внука, продолжала Евдокия Антоновна. — Так там снег лежит. Откуда-то заметат. А, ты, нет бы посмотреть, что и как, так валяешься цельный день. Как тут поверишь, что на оборонных робил.

— Вот уеду я, так на кого ворчать тогда будешь? — не сдержался Толька и повысил голос.

— Ой, уедет он! От мамкиной титьки далеко ли собрался, — усмехнулась бабка.

— Да хотя бы…, — Толька задумался ненадолго. — Хотя бы в Ашхабад!

— Куды, куды?

— В Туркмению. После землетрясения страну восстанавливать. Прошлым месяцем там тряхонуло — одни камни остались, — придумывал на ходу Толька. — Там сейчас люди нужны.

— Люди-то может и нужны, да токо не лодыри. Там робить надоть, а не на кровати сутками валяться.

— Ай, да ну тебя! — отмахнулся Толька. — Темнота, что с тобой говорить.

— И ты с ним? — повернулась к Митьке Евдокия Антоновна.

Понимая, что бабка не в настроении, Гавзов встал с лавки и решил попрощаться.

— Я пойду, буди²², — произнес он и пошел к двери. — Вы ту сами решайте, кому в Туркмению, а кому в Ачеме мозоли наминать.

— Все понял, Палыч, — поднялся и Толька. — Завтра с утра, как штык, буду.

***

Уж как не хотелось Озолсу ехать в Киев накануне ноябрьских праздников. Уж лучше в такие дни дома остаться. Сходить на митинг, с коллегами и городским руководством коньячку выпить. Потом забежать к молодежи, посмотреть, как внук подрастает. Дочка постоянно зовет, да и зять Янис иногда звонит, приглашает. Жена хоть через день у них бывает, а ему все некогда, все занят чем-то.

Но и не ехать было никак не возможно: подарки нужно было вручить лично и убедиться, что пятнадцатого самолет полетит. И черт его дернул месяц назад пообещать руководству авиационного завода новенькую «Победу». Вполне можно было обойтись куда более скромным, а главное меньшим по размерам подарком. Не попади ему тогда под руку свежий номер газеты с фотографией М-20, вероятно все могло бы обойтись и обычными наручными часами или даже грамотой. Кроме газеты тогда на столе директора больше ничего не было, и она невольно привлекла внимание Озолса.

И вот, глядя на красивую машину, Иварс подвинул к директору газету и произнес:

— Если пятнадцатого ноября вылет сможете организовать, получите вот такую.

Он ткнул в снимок пальцем. Немного помедлил, не убирая палец с бумаги, и посмотрел сначала на парторга, а потом на директора завода. Широкий жест гостя был оценен по достоинству, и они как по команде вместе выпалили:

— Сделаем, товарищ генерал.

Парторг кому-то позвонил и после этого сообщил подробности.

— Нам как раз из КБ поступил заказ на небольшую модификацию АН-2, вот и проверим заодно. Успеем, я думаю. Да Николай Николаевич? — он посмотрел на руководителя завода.

— Мы на этот самолет по инициативе армейского начальства планируем установить новые средства связи с землей. Новый самолет — новая связь. Заодно тоже проверим, — добавил директор. — Петр Гаврилович, возьмите под свой контроль.

Парторг согласно кивнул.

— Про гарантии не спрашиваю. Сами понимаете, заказ кем инициирован, — счел необходимым заметить Озолс. — Но полет будет выполняться, как испытательный. То есть по вашей инициативе. О нашей службе нигде не должно упоминаться.

— Так он таковой и будет. В этом смысле будьте спокойны, если вы об этом, — спокойно заверил парторг. — Но вылет будет с Молотова.

Озолс согласно кивнул и по очереди пожал руки седовласым руководителям.

— Я своих людей доставлю на аэродром ко времени вылета. Вообщем пятнадцатого самолет должен улететь. Кстати, какой маршрут тогда будет?

— С Молотова в Архангельск с одной промежуточной посадкой в нужном вам месте. В условиях минимально подготовленной полосы.

— Это как? — не понял Озолс.

— Да, вы не беспокойтесь, — улыбнулся парторг. — У нас все посадки, где нет специально оборудованных аэродромов, так называются.

— Хорошо, хорошо, — согласился Озолс.

Уже перед самым расставанием парторг придержал Иварса и спросил:

— А нельзя ли, товарищ генерал машинку к пятому числу получить? В Киеве небольшой юбилей намечается. Пять лет со дня освобождения города. Машинка была бы кстати. Ну, вы понимаете?

— Э-э, так сказать, подарки к празднику?

— Ну, вообщем, да.

— Что ж, разумно, — согласился Иварс с предусмотрительным парторгом.

— И да, вот еще что, товарищ генерал. Чтобы подарок был менее заметным и не вызывал у нашего руководства лишних вопросов, может и им машинку?

— В Киевский горком?

— Нет, там своих благодетелей почитают. В райком.

— Хорошо, надо подумать.

Вечером того же дня Иварс покинул Киев. А уже через день ругал себя последними словами за поспешность и расточительство при выборе подарка. Оказалось, что выпуск автомобилей из-за многочисленных недостатков, приостановлен и на заводе нет ни одного автомобиля в исправном состоянии. Однако спустя неделю выяснилось, что на ГАЗе в будущее смотрят с оптимизмом и заверили, что в начале ноября с конвейера сойдут новые «Победы».

Сентябрь 1948 года

Ямпольский объявился в середине сентября предсказуемо, но все одно неожиданно. Это в тридцать седьмом и отчасти в сорок пятом Иварс был удивлен его удивительным воскрешением. Но в этот раз все было не так. Генерал ждал этой встречи. Почти, как планового совещания с подчиненными. И дождался: поляк позвонил. Но не домой, а на рабочий телефон.

— По старому адресу не нашел. Вот, пришлось звонить сюда, — услышав в трубке знакомый голос, произнес Сергей Сергеевич вместо приветствия.

— Часиков в семь у Финляндского вокзала. Там, напротив скверик небольшой есть с одной лавкой, — также обойдясь без лишних церемоний, ответил Озолс. — Успеешь?

— Я рядом, — как и когда-то услышал он ответ с того конца провода.

Когда Озолс пришел, Ямпольский уже его ждал.

— Мы переехали. Теперь тут недалеко живем, — проговорил Озолс, кивая в сторону Боткинской улицы. — Ну, рассказывай, горемычный ты наш, — произнес Иварс, когда Ямпольский присел рядом с ним на лавку.

— Снова мне? — добродушно улыбнулся поляк.

— Странно, но после всех твоих приключений, ты выглядишь даже лучше, чем три года назад в сорок пятом.

Поляк с трудом пригладил растрепавшиеся на ветру волосы и молчал.

— Тебе часом язык не прикусили? Мне немые без надобности, — попытался шутить Озолс.

— Чего рассказывать? Ты же сам все не хуже меня знаешь, — наконец произнес Ямпольский.

— Ну, что я? Что я знаю, как говорится, то мое. Ты же три года отсутствовал. Хотелось бы из твоих уст услышать. И да, вот еще что. Сразу скажу, чтобы уж…, — он сделал небольшую паузу. — Вообщем, Суворова Антонина Степановна недавно умерла.

— Как умерла? — переспросил Ямпольский. — Почему умерла, пан офицер?

— Почему? Странный вопрос. Отчего люди умирают в неполные пятьдесят?

— Много причин, — еле слышно произнес Сергей.

— От болезни она умерла. Болела последний год. Точного диагноза не знаю, но сказали, что помочь не представлялось возможным.

Ямпольский глубоко вздохнул, стараясь прогнать подступивший к горлу комок. В груди кольнуло и он машинально придавил ее рукой.

— Странно, — произнес Озолс.

— А чего странного? — справляясь с болью, спросил Сергей Сергеевич.

— Жизнь странно устроена, — протянул генерал. — Поляк и латыш сидят на лавке и о русской женщине говорят. Странно. Ну, да ладно. Есть у меня кое-какие соображения относительно нашего уговора. Но об этом чуть позже. Сначала тебя хочу послушать.

Боль за грудиной чуть отступила. Сергей облизнул высохшие губы и негромко спросил:

— Сына нашел?

— Нашел. Твои сомнения оказались верными, потому как отчество твоя Антонина специально ему другое записала, чтобы проблем у парня впоследствии не было из-за тебя. Скоро увидишься с ним.

— И?

— Что, и? Рассказывай для начала о своих похождениях. Я, между прочим, много сил и времени потратил, чтобы тебя разыскать.

— Не из дружеских же чувств, — в голосе Ямпольского послышалась легкая ирония.

— Как знать, как знать, — многозначительно заметил генерал. — История знает немало случаев, когда враги становились друзьями. И не просто друзьями, а лучшими. И даже ближе, чем родственники.

— Может, ты и прав. Прогуляемся? Хотя бы до Невы. Не могу сидеть. Насиделся за эти годы, — предложил Ямпольский. — Заодно по дороге и расскажу.

— Давай к Арсенальной. Там местечко есть, где не дует. Жена подсказала. Она у меня по этим делам спец. Для любой погоды у нее место для прогулки в этом городе есть.

Они одновременно поднялись и не спеша, пошли к противоположному концу парка.

— Григорий парень серьезный и толковый, — произнес чуть погодя Озолс.

— Его Григорием зовут?

— Да. Воевал. Был ранен. Они, кстати, с моим зятем вместе с войны возвращались. Представляешь, в одном вагоне ехали. Сейчас дружат. Учится. Инженером станет скоро. Есть у меня виды на него. Выучится, дальше посмотрим, — глядя куда-то вдаль, произнес Озолс.

— Может, у меня виды?

— Да, я в другом смысле. Просто помочь ему хочу с трудоустройством, — пояснил генерал.

— Не доехал я тогда до Львова совсем немного, — оставив сказанное без какого-либо комментария, продолжил Сергей. — Ночью поезд остановился. Кругом лес. По вагону вооруженные люди пошли. Всех, кто был в военной форме или вообще в форме забирали с собой. Со мной вместе в купе военный ехал. Молоденький совсем. Познакомились. Ну, я о себе ничего особо не рассказывал, хотя очень хотелось. Поезд, знаете ли, располагает к откровенности.

«Ой, ли, — усмехнулся про себя Озолс. — А кто попутчику байку о мужике, который утонул, рассказывал. Про себя рассказывал. Тем мужиком сам и был, — подумал генерал». Вслух же ничего не сказал и лишь согласно кивнул.

— А у него срочная командировка во Львов была, — продолжал Ямпольский.

— Зовут как? — проговорил Озолс.

— Зовут? — замялся поляк, пытаясь вспомнить имя попутчика. — Не помню. Может, и не говорил. Или говорил, но вылетело из головы. Звание помню. Капитан. Фронтовик.

— Ну, хоть что-то.

— Память что-то стала подводить.

— Случайно о деле нашем не забыл? Не передумал?

— Шутить изволите, товарищ генерал, — чуть слышно произнес Ямпольский.

— Какие уж тут шутки. И что дальше?

— Так, вот. Пристали они к парню. Мне жаль его стало, я и вступился.

— А они, я так понимаю, и тебя с собой забрали, — закончил вместо Сергея Иварс.

— Так, пан офицер, — от неприятных воспоминаний Ямпольского передернуло. — Только капитана не забрали. Отпустили, — он привычным движением пригладил седые волосы и замолчал.

Озолс не знал, говорить сейчас или нет, кого тогда спас поляк. Потому, как по возвращении с командировки капитан тот несколько раз рассказал ему о случившемся. Он так подробно описал своего попутчика и все, о чем тот рассказывал в поезде, что у Иварса не осталось сомнений относительно того, кто его спас.

— Я читал допрос этого капитана и лично беседовал. Сразу понял, что вместе с ним ехал ты. Мне немало пришлось потрудиться, чтобы выяснить, живой ли ты и где находишься. Как оказалось, ты попал в плен к Роману Шухевичу. Бандит, каких свет не видывал. Да ты и сам все прекрасно знаешь.

— Да, но я его за все время ни разу не видел. Нас было пять человек. Работали по хозяйству. С лошадьми, дрова заготавливали и на прочих работах. Все время где-то в лесу. Даже где находились, не знал.

Ноябрь 1945 года

Сегодняшний день Янис ждал с особым нетерпением и надеждой. Такие чувства он испытывал разве, что в последние дни войны, когда ждал ее окончания. По крайней мере, другого сравнимого и достойного примера из своей жизни, как ему казалось, он не знал. Кроме майских победных дней никаких на его взгляд значимых и в то же время приятных событий он припомнить не мог. Все, что в то или иное время случалось с ним, казалось, сейчас малозначительным. Даже день, когда прорвали блокаду Ленинграда в январе сорок третьего, сейчас спустя годы выглядел для него обычным тяжелым военным днем.

Но, как часто бывает, хорошую и долгожданную новость опередило другое известие. Не радостное и совсем не приятное.

— Кошмар! — в сердцах выпалил Пульпе, ознакомившись в кабинете начальника училища с приказом о его срочной командировке. — Но почему именно сегодня второго ноября надо ехать?

— Давай зря время терять не будем. Его и так у тебя не много. В приказе все понятно изложено, — ответил тот и встал, демонстрируя, что разговор закончен.

Поездка была настолько срочной, что он еле успевал домой, чтобы собраться. А на том, о чем мечтал уже несколько дней, естественно, можно было ставить крест. Ведь именно сегодня вечером, Катерина должна была сказать о своем решении. Именно сегодня истекал срок ее «надо подумать». Правда, Янис о благоприятном для себя исходе догадывался. Вернее, был уверен, что знает о нем. Да и Татьяна Ивановна на днях не утерпела и по секрету сказала ему, что дочка о своем положительном решении объявит в день своего рождения. Но все одно, хотелось услышать об этом из уст любимой девушки.

А теперь придется уехать. Уехать в день ее рождения и не услышать ее решение. Была надежда на будущего тестя, но после звонка ему, ничего не изменилось. Конечно, прямо просить как-то помочь, он не мог. Надеялся, что генерал сам догадается. Тот, несомненно, сообразил, но сказал совсем не то, о чем хотелось услышать Пульпе.

— Ты человек военный. Солдаты приказы не обсуждают, а исполняют. Да ты и сам знаешь не хуже меня, — строго проговорил Озолс, услышав известие о командировке. — То, что предупредил, молодец. Я Катю успокою, не переживай. Через пару недель увидитесь.

— Спасибо, товарищ генерал, — поблагодарил Пульпе и поспешил домой собирать дорожный чемодан.

Он, конечно, хотел сам предупредить Катю. Но как это сделать, если времени до отхода поезда оставалось совсем мало. По телефону же звонить в мединститут, пусть даже по такому случаю, он не решился. «Не жена же, — с сожалением подумал он».

Прямого сообщения Ленинграда со Львовом не было. Пришлось Янису ехать сначала в Киев, а там делать пересадку на Львовский поезд. В наспех отремонтированной кассе Киевского вокзала билетов, кроме как в жесткий купейный, не оказалось. Когда Пульпе вошел в купе, оба верхних места были свободны, а вот на нижней полке одно место оказалось уже занято. Седовласый в солидном возрасте дядька стал единственным попутчиком, потому как другие места за все время поездки так никто и не занял.

— Здравия желаю, товарищ капитан, — довольно шустро поприветствовал Яниса попутчик.

Он поднялся и протянул Пульпе руку.

— Здравствуйте, — в свою очередь ответил Янис и беглым взглядом осмотрел незнакомца.

— Сергей Сергеевич, — произнес седовласый. — Ямпольский, чуть замешкавшись, добавил он.

— Капитан Пульпе, — негромко представился Янис.

Ямпольский фамилию не разобрал, но переспрашивать не стал. Может, и не фамилия вовсе. За время войны многое изменилось в советской жизни. И не только погоны появились. Вернее, вернулись. Но возможно вместе с ними и какие-то неведомые ему звания восстановили. Или новые ввели. А он в глуши северной жил и отстал от жизни.

— А я вот, уже чаевничаю. Состав рано подали. Я тут уже с полчаса, — проговорил Ямпольский, словно оправдываясь. — Вы присаживайтесь и располагайтесь. Я пока за кипятком для вас схожу, а то местные проводники не очень этим обеспокоены. У меня ягоды сушеные есть. Заварю, так попробуете.

— А я еле успел к поезду. Вроде бы и времени достаточно было, — поддержал разговор Пульпе, вешая фуражку на крючок. — Вы не суетитесь, я сейчас управлюсь и сам схожу.

— Ну, как желаете, — согласился Ямпольский. — Фуражку я бы вам советовал на верхнюю полку положить, чтобы от тряски не упала.

Янис не стал возражать и переложил ее на новое место.

— С России? Говор слышу, что не местный, — поинтересовался Ямпольский.

— С Ленинграда, — уточнил Янис.

На освободившийся крючок он повесил шинель, тщательно пригладил коротко стриженые волосы и присел к столу напротив попутчика. Разглядывать незнакомого человека было не совсем прилично, и он отвел взгляд в окно.

— Вокзал красивый раньше был, — задумчиво произнес Ямпольский, глядя, как молодой капитан рассматривает разрушенное крыло здания.

— Восстановят. Дайте только время. Вон как усердно рабочие трудятся, — с нескрываемым оптимизмом ответил Пульпе. — А сколько до Львова?

— Расстояние?

— Ехать по времени, сколько не подскажете? Не успел справиться в кассе, — чуть смущенно проговорил Янис.

— Если память не изменяет, верст шестьсот будет. Часиков в семь утра должны приехать, — ответил Ямпольский. — Если без приключений.

— Это что же двадцать часов ехать?

— Если ремонтники нигде не задержат.

— А вы до Львова или раньше сойдете? — поинтересовался Янис.

— Если только не по своей воле, — усмехнулся Ямпольский своей шутке.

— Я до Львова.

— М я туда же.

— Домой? — неожиданно для себя спросил Пульпе.

— Так заметно? — улыбнулся Ямпольский.

— Лицо у вас какое-то… одухотворенное что ли. Мы когда с войны возвращались, у солдат похожие лица были. Нет?

— Домой, капитан, Домой.

— Издалека?

— Вы даже представить не можете насколько издалека, — многозначительно ответил Ямпольский.

Поезд тронулся и стал медленно набирать ход. Янис оторвал взгляд от мелькающий строений и, расстегнув гимнастерку, откинулся к стене.

— Не доводилось раньше в Киеве бывать? — спросил Ямпольский.

— Нет. У меня в батальоне двое было c Киева. Много о нем рассказывали. Я на Крещатик хотел сходить, но времени не хватило. Хоть и разрушено много, но видно, что красивый город.

Ямпольский промолчал, надеясь, что новый знакомый продолжит разговор. Так и произошло. Чуть помедлив, Янис заговорил снова.

— У нас в батальоне откуда только солдат не было. Со всей страны. И с Сибири, и с Кавказа, и с Севера много было. Много ребят хороших. И погибло много.

Пульпе замолчал. Глаза блеснули слезливым блеском.

— А я всю войну на Севере. В самой глуши. Работал. Лес для фронта заготовляли. А на войне не довелось, — стараясь отвлечь капитана от воспоминаний, произнес Ямпольский.

— Вы на Севере где трудились? — наконец, совладав с чувствами, спросил Пульпе.

— В Архангельской области. Слышали о такой?

— В Архангельской? У меня там брат живет. В деревне. И невеста с матерью там в эвакуации была.

— Не женат, получается?

— Нет, но недолго осталось, — протянул Янис.

— А что так грустно? Или не по своей воле?

— По своей. А вместо этого в командировку еду. Ай, да ладно! — вздохнул Пульпе.

— Образуется все. А брату вашему повезло. Там много деревень. Люди в них не богато живут, но хорошие по большей части. Здесь, — он развел руками. — Здесь не такие.

— Да, там мужики что надо! — согласился Янис.

— Хотя и малограмотные, но от природы наделенные особым жизненным разумением. Надежные и, как бы вам не показалось странным, свободные и независимые, — произнес Ямпольский с определенной долей грусти и зависти.

— Почему? Люди везде свободу любят и ценят, — Янис недоуменно взглянул на Ямпольского.

— Вы…

— Янис.

— Вы, Янис, не можете не согласиться со мной, что по здешним краям, — Ямпольский машинально обвел вокруг себя рукой. — Да и по многим российским, вражеские сапоги ходили не раз. Не раз под врагом народ оказывался. В отличие от тамошних, северных. От того, там всякое насилие и преклонение не приемлют в большей мере. Нет в тех людях страха. И за свою свободу и достоинство готовы многим жертвовать.

Ямпольский мог бы еще долго говорить о людях, с которыми свела его судьба в последние годы. Вспоминая их, он уже стал сомневаться в правильности своего поступка. И в определенной мере даже осуждал себя за то, как он с ними расстался.

— Да, Митька, пожалуй, такой, — задумчиво проговорил Пульпе.

— Что?

— Брат мой такой, говорю. Он по званию младше меня, а по годам старше. Я командиром был у него. На приказы воинские реагировал всегда по-военному. Не вступал в пререкания, даже, когда не согласен был. Но по жизни… По жизни спуску никому не давал. Однажды в полевую баню наш замкомполка пожаловал. Один из них был в обычном тулупе без знаков различия. Митька, брат мой, как раз там был. Толи воду помогал носить с озера, толи еще что-то делал. Ну и стал этот командир в тулупе права качать. А когда Митька сделал замечание, тот попытался пистолет выхватить. Ну, братец его скрутил и холодной водой окатил. Да много чего было за время войны. Я, зная его характер, никогда в гражданском им не командовал. Не посмотрит, что командир, живо на место поставит.

— А что тот начальник ничего брату за тот случай в бане не сделал?

— Хотел, да политрук у нас правильный в батальоне был. Объяснил ему. Замяли вообщем.

Попутчики какое-то время сидели молча. Наступившую в купе тишину нарушало лишь планомерное постукивание вагонных колес. Первым не выдержал Ямпольский.

— Ну, хватит грустить, капитан — проговорил он. — Может, коньячку по рюмашке?

— Честно говоря, не отказался бы, но как-то неудобно. У меня кроме смены белья с собой и нет ничего, — смутился Пульпе.

— Да ладно. Нашел о чем сожалеть. Тем более и повод есть, — вытаскивая из портфеля бутылку, произнес Ямпольский. — На закуску, правда, только хлеб.

— Ого! Армянский! Двин! — восхитился Янис.

— А вы в нем разбираетесь?

— Нет, что вы. У моей невесты отец в этом разбирается. Если я не ошибаюсь, такой трудно достать.

— А я и не знал. Мне знакомый подарил, как у вас говорят, на дорожку.

Они выпили. Помолчали. Ямпольский налил еще и они снова выпили.

— А у нас в деревне случай был забавный, — заговорил Ямпольский. — Жена мужа допекала по разному поводу и без него. Ну, мужик и захотел ее проучить, если так можно выразиться. Вечером сказал, что за водой на реку пошел. В деревне для самовара, да и для собственного потребления все на реку ходили за водой, хотя колодцы были почти у каждого в доме. И вода в них хорошая, а вот пользовали ее только на хозяйственные нужды. Ну, и скотину поили. Вообщем, ушел и ушел. С ведрами. Время идет, а мужика нет. Не стала жена его ждать и спать легла. Утром проснулась — нет мужа рядом. Побежала к реке. А на берегу его верхняя одежда лежит и ведра стоят. По всему выходит, что искупаться мужик захотел. Разулся и больше не одевался. Целый день по реке деревенские мужики лазили, но мужа ее не нашли. Решили, что утонул, а течением, там пороги хорошие, тело унесло или завалило под какую-нибудь корягу.

— И что? — не понял Пульпе.

— Что, что. Мужик тот в лесной избушке неделю жил. Живой и здоровый. А потом домой заявился. Думал, что жена обрадуется, да в ноги упадет. Прощения просить будет за старые грехи. А та, когда увидела его, испугалась. Подумала, что черт в его обличье вернулся. Ну и саданула его по голове, что под руку попалось. Теперь тот мужик все время веселый и счастливый ходит. С головой что-то сделалось. Вот такая история, капитан Янис.

— Да уж, шутник мужик, — подивился Пульпе.

Зачем Ямпольский все это придумал, он и сам так сразу не сообразил. Вернее, не все. Суть в истории осталась. Вот только преподнес ее абсолютно иначе. И цель поступка вымышленного мужика с его намерениями не совпадали. Одно было общим: исчезнуть хотел и мужик и он. А утопление лишь ширма. И захотелось Ямпольскому о своем поступке с кем-нибудь поделиться. Отчего-то приглянулся ему этот по-детски искренний фронтовик-капитан. Однако, рассказать, как все было на самом деле, он не мог, потому и придумал на ходу всю эту историю.

Они еще какое-то время говорили на разные темы. Вернее, говорил в основном Пульпе. Рассказывал то об учебе в училище, то о невесте Кате, то о работе в училище. Под неторопливый рассказ капитана Ямпольский вскоре задремал. Когда открыл глаза, то увидел, что и попутчик спит, прислонившись к стенке спиной.

За окном уже стемнело. Взглянув на часы, Ямпольский для себя отметил, что проспал почти два часа. Он встал, намереваясь выйти в коридор, чтобы немного размяться. В это время поезд резко стал тормозить, и Ямпольский, не устояв, повалился на спящего капитана.

— Что случилось? — Янис моментально проснулся и стал помогать Ямпольскому подняться.

— Не знаю. Может, кто-то аварийный тормоз нажал, — потирая ушибленный о верхнюю койку лоб, ответил тот.

Где-то впереди по ходу поезда послышался выстрел. Затем еще один. Поезд, наконец, остановился, и тут же наступившую тишину разорвала автоматная очередь.

— Ого! — воскликнул Пульпе, машинально хватаясь за то место, где могла бы быть кобура. — Наверное, что-то серьезное случилось.

В этот момент в коридоре послышались громкие мужские голоса. Янис приоткрыл дверь, но не успел ничего сделать, как возникший в дверном проеме огромный бородатый мужик сбил его с ног кулаком.

— Назад! — рявкнул он, заслоняя собой выход из купе. — Оружие на стол. И не рыпаться.

— Я без табельного, — поднимаясь, произнес Пульпе. — Вы кто?

— Давай на выход! — проговорил бородатый, не обращая внимания на вопрос Пульпе.

Он отступил назад и кивнул ему, чтобы тот выходил.

— Я, прошу прощения, вы кто? — подал голос Ямпольский.

Мужик бросил взгляд на поляка и тоже не удостоил того ответом.

— На выход быстро! — коротко обронил он, направив автомат на Пульпе. — Не заставляй меня тратить патроны и делать в тебе дырки.

И тут произошло то, чего ни Ямпольский, а уж тем более Пульпе впоследствии не смогли толком объяснить. Сергей Сергеевич шагнул вперед и произнес:

— А может, меня вместо капитана возьмете? Какой толк вам от пацана. А я…

— Замолч, — шикнул бородатый. — А ты поторапливайся. Не испытывай мое терпние.

— Миколо, ти чого тут застряг? Чого тут у тебе? — в купе шагнул холеный мужчина лет сорока в «петлюровке»²³ и демисезонном кителе с накладными карманами.

— Так, вот, старшой, — бородатый кивнул на Ямпольского. — Мужик просится вместо вояки.

Тот оценивающим взглядом обвел Ямпольского. Затем посмотрел на державшегося за скулу Пульпе.

— Ну, якщо хоче, то забирай, — небрежно произнес старшой и, повернувшись, вышел из купе.

— А…, — бородатый вероятно хотел спросить о Пульпе, но тот уже разговаривал в коридоре с кем-то другим.

Ямпольский тут же подхватил свой портфель и шагнул к бородатому.

— А ты, того, сымай китель. И сапоги тоже, — обращаясь к Янису, проговорил Микола.

Дождавшись, когда Пульпе разденется, он кивнул Ямпольскому на одежду. Тот все понял и, схватив ее в охапку, шагнул к выходу из купе. Бородатый поднял автомат, выстрелил в потолок и тоже вышел в коридор.

— Давай, на выход, — услышал сзади Ямпольский и поспешил к ближайшему тамбуру.

Сентябрь 1948 года

На Арсенальной набережной дул противный осенний ветер. Ямпольский поежился, всматриваясь в речную даль, и обернулся к генералу.

— Давай, сюда, — тот потянул его за рукав. — Тут по спокойнее.

Они свернули за угол соседнего дома и оказались на небольшой уютной площадке, на которой росло с десяток деревьев и стояло несколько пустующих деревянных скамеек. Озолс оценивающим взглядом осмотрел их и остановился у ближайшей.

— И все-таки, почему ты тогда вступился за того парня? — продолжил он разговор.

Сергей пожал плечами, о чем-то подумал и произнес:

— Не знаю, если честно. Так бывает. Сначала сделаешь, а потом думаешь.

— А, может, подумал, что и твой сын в непростой ситуации может оказаться. И тогда ему кто-нибудь поможет? — настаивал генерал. — Да?

— Не знаю, как-то само собой все получилось, — проговорил Ямпольский. — Времени, чтобы подумать не было. Да я и не жалею ни о чем, если ты об этом.

Иварс понимающе кивнул головой.

— Присядем? — предложил Ямпольский.

— Они, кстати, ровесники, — проговорил Озолс, устраиваясь на лавке.

— Григорий с тем капитаном? — Ямпольский проглотил подступивший к горлу ком.

— Да.

По верхушкам деревьев пробежался легкий ветерок и под ноги мужчинам упали несколько пожелтевших березовых листочков. Ямпольский поднял два из них и покрутил в руках.

— Сентиментальный стал? На меня тоже порой накатывает.

— Вот этот совсем мал еще. Мог бы шелестеть и расти. А вот этот, — Сергей приподнял большой лист. — Этому, пожалуй, пора.

— Не время сантименты разводить. Сделаем дело, потом можешь себя хоть с большим листом сравнивать, хоть с малым, — приструнил Иварс поникшего собеседника.

— Как дочка, генерал? Замужем, наверное? Внуками еще не обзавелся? — спросил Ямпольский.

— Из вежливости спрашиваешь? Или другой интерес?

— Не хочешь, не отвечай.

— В кино дочка с мужем пошла. Фильм новый вышел. «Молодая гвардия». Рекомендую. А внуку скоро год исполнится.

— Схожу. Как не сходить, — с долей иронии заметил Ямпольский. — Давай, ближе к делу, — едва заметная улыбка сползла с его лица.

— К делу, так к делу, — сухо ответил Озолс.

На то, чтобы посвятить Ямпольского в суть спланированной операции, Иварсу потребовалось не более получаса. Наконец, он закончил говорить и вопросительно посмотрел на Сергея.

— Все понятно?

— С самолетом лихо сообразил. И в ноябре как раз землю подморозит, — согласился тот.

— Про него еще тогда в сорок пятом подумал. Но в то время чуть иначе мыслил. А недавно новый самолет на вооружение приняли. Не понимал сначала, зачем меня в приемочную комиссию включили. Но потом… Кстати, самолет этот то, что нужно. Посадочной полосы для него минимум нужно. Тогда и с заводчанами предварительно переговорил.

— Сказал им, что как бы за золотом бы слетать? — усмехнулся Сергей.

— Нашел, что сказать, — серьезно ответил Озолс. — Ждал, когда тебя вызволят, чтобы день вылета согласовать. На днях с ними переговорю и дату вылета согласую.

— Разумно. Лишь бы самолет не подвел. А то с одной тайги в другу угодить не хотелось бы.

— Дату уточню и скажу позже тебе. На середину ноября ориентируйся.

— А чего так долго?

— Полет с Москвой еще нужно согласовать. Вообщем, в ноябре. А с Григорием встретитесь, когда вернешься.

— А может…

— Нет, — оборвал Ямпольского Озолс. — Никаких вместе или до. Только после. Так будет для дела лучше. Обещаю, что встретитесь.

Сергей задумался.

— Я один лечу? — спросил он после паузы.

— Нет. Скорее всего, с моим помощником. Я ему скажу, что ты клад нашел и его нужно незаметно вывезти. Секретное дело, вообщем.

— Ну, да. Ну, да, — протянул Ямпольский.

— Ты тоже язык за зубами держи. Знания они не всем на пользу идут.

— Разве я давал повод так обо мне думать?

— Ну и на старуху бывает проруха.

— Не каркайте, пан генерал. Если я не ошибаюсь, то самолет сядет в поле рядом с деревней. Да, пожалуй, там. Другого места нет, — задумчиво проговорил Ямпольский. — Подвода не потребуется, если к самому амбару подрулит, — последние слова он адресовал скорее себе.

— Внутри самолета небольшое помещение будет. Там можно от лишних глаз укрыться. С местным людом, если потребуется, мой человек пообщается. Удовлетворит деревенское любопытство так сказать. Ждать недолго: следующим утром улетите с деревни. Успеете?

— Успеем.

— Подводу, если потребуется, Конюхов организует на всякий случай. Я с ним договорюсь. А ты уж там на месте решай, как все лучше сделать. Летчики предупреждены, что ответственный груз обратно повезете. Помогут с погрузкой, если что.

— Хорошо. Но повозка вряд ли потребуется, если полосу в нужном месте подготовить, — произнес Сергей. — Да, пожалуй, так и нужно сделать.

— Вот и славненько. Скажешь потом в каком месте.

— А там, в прочем, другого и не найти. В поле только. Деревня на холме. А место ровное только в поле. К югу от деревни.

— Тогда до встречи. Где ты остановился, я знаю. Сам тебя найду. Груз, сам понимаешь, в Ленинград нужно доставить. Самолет с Молотова и обратно. Поэтому еще многое нужно согласовать и обговорить.

Они расстались, без рукопожатий и прочих атрибутов вежливости. Просто поднялись с лавки, и пошли в разные стороны. Некоторое время спустя Озолс оглянулся, но Ямпольский уже скрылся за поворотом набережной. Генерал уже намеревался повернуть домой, но вспомнил, что осталось еще одно не выполненное на сегодня дело.

Он чуть замешкался, взглянул на часы и решительно зашагал к Литейному мосту. Спустя полчаса Озолс уже был в своем кабинете. Несмотря на позднее время, генерал набрал номер знакомого военкома. Можно было, конечно, позвонить из дома, но в Большом доме²⁴ такого рода звонки с домашнего телефона не приветствовались.

— Дежурный по Володарскому военкомату²⁵, сержант Зайцев, — донесся из трубки ленивый голос.

— Генерал Озолс. Начальник у себя?

— Одну минуту, товарищ генерал, — заметно приободрившись, ответил дежурный.

Прошло не больше минуты, и на том конце провода послышался знакомый Иварсу хрипловатый голос. Откашлявшись, начальник поздоровался:

— Здравия желаю, товарищ генерал!

— Привет, Семен Семенович. Извини, что в поздний час, но другого времени нет.

— Да, что вы, товарищ генерал! Знаете же, что меня дома никто не ждет. Вы, наверное, по поводу просьбы вашего знакомого из Ачема?

— И по этому вопросу тоже, — сухо ответил Озолс.

Месяц назад Иварсу позвонил Григорий Конюхов. Рассказал о житье деревенском послевоенном, да заодно, как бы невзначай обмолвился о своем земляке, деревенском парне, которому хотел бы помочь. Только вот помощь та выглядела несколько странной. А суть ее сводилась к следующему. После окончания войны призывы на срочную службу не проводились. Уж слишком многочисленной армия в те годы была. И до окончания демобилизации последних военных призывов новобранцев на службу не набирали. Конюхов же хотел, чтобы его земляка призвали служить в армию. В долгие объяснения не пускался, сказав лишь, что родители просили помочь и что для Тольки Ларионова, как звали парня, так будет лучше.

Хоть и не любил Озолс пользоваться своим служебным положением в личных целях, но отказать знакомому в помощи он не смог. Именно у Григория жила его семья во время войны. С ним многое его связывало в прошлом. К тому же и в предстоящих делах, возможно, потребуется его помощь.

— В середине ноября твоему парню повестка придет. Только служить он будет в Германии. Здесь лишь в следующем году новый набор намечается, — по-военному четко проговорил военком.

— Ну, и прекрасно, — согласился тогда Озолс. — Твою проблему тоже решим. В ноябре крейсер «Аврора» на Петроградской набережной поставят на вечную стоянку. После этого все и решим.

— Благодарю, товарищ генерал!

— Да, перестань. Не стоит того.

Ноябрь 1948 года

С местом для посадки самолета у Конюхова проблем не возникло. О своем выборе он сообщил председателю колхоза и районному начальству. Михеев был категорически против посадки самолета в поле, а вот начальство решение Конюхова одобрили. И, что бывало очень редко, похвалили за понимание исторической роли предстоящего полета. В связи с чем и Михееву пришлось согласиться с предложением Конюхова. Позвонил и Озолс, который предложил устроить полосу в том же месте. Хотя он мог и не говорить: другого варианта кроме колхозного поля все равно не было. Это было единственное во всей округе подходящее по размерам ровное место. Жаль, что засеяно озимыми, но без этого представить зимой пахотную землю было сложно. Знать бы раньше, так под пары оставили. Но для такого дела чем-то жертвовать в любом случае пришлось бы. Хотя на этом участке поля будущий урожай и попытались сохранить.

Для этого всем колхозом три дня собирали и возили на санях, раскидывая по будущей взлетной полосе свежевыпавший снег. Хоть с ним ачемянам повезло. Сразу после праздников навалило его прилично, и, судя по погоде, таять он не собирался. Митька Гавзов со своим звеном снег трамбовали и ровняли. Сзади к трактору прицепили бревно, которое и таскали взад и вперед все время. Помимо этого ночью привозили с реки бочки с водой и поливали укатанный снег. Все шло по плану, и к вечеру четырнадцатого ноября полоса длинной в триста метров была готова.

Протащив последний раз бревно, Митька остановил трактор посреди укатанного поля. Начало темнеть.

— Все, — проговорил он, вылезая из кабины. — Васька, дуй за Конюховым. Скажи, чтобы шел работу принимал. Если все устроит, тогда и по домам.

— А чего ноги мять? — заворчал Васька. — Он тут в обед был и похвалил. И без него понятно, что тут сейчас не только самолет сядет, а эскадрилья поместится. А то темнеет уж. Пока схожу, пока то да сё, окончательно стемнеет. Чего в потемках тут смотреть?

— Оманов! — повысил голос Митька. — Не начинай!

— Да, ладно, ладно. Схожу, — натягивая поглубже шапку, согласился Васька. — Чего сразу орать-то.

Он вылез из кабины и лихо спрыгнул на землю.

— Вон наст какой! — произнес он, потопав ногами по замерзшему снегу и пошел в деревню.

— Ну что ты за непонятливый такой. Говорю же, что Конюхов предупредил, чтобы его позвали, когда закончим, — крикнул ему в след Гавзов.

— Чего? — переспросил подошедший Толька Ларионов. — Из-за мотора ничего не разобрал.

Он наводил порядок в стоявшем на краю поля старом амбаре и закончив с делами, подошел к бригадиру. Председатель распорядился, чтоб в нем сделали что-то наподобие зала ожидания на случай непогоды или чего еще.

В этот момент трактор, пускавший черные клубы дыма, неожиданно заглох.

— Да Васька паразит за Конюховым идти не хотел, — ответил Митька.

Он подошел к трактору и похлопал по отдающего жаром капота.

— Притомился бедолага.

— Ты бы, Дмитрий Павлович, с поля-то его убрал, — проговорил Толька.

— Маленько остынет, тогда и отгоню, — согласился Гавзов. — Ты в амбаре-то все прибрал?

— Прибрал как смог. И тетка Мария приходила, обтерла все там. Еще бы печку туда и жить можно.

— Кто приходил? — переспросил Гавзов.

— Сальникова Мария, — пояснил Ларионов. — Сказала, что председатель ее нарядил туда.

— Вот же человек. Думает, мы не справимся.

— Кстати, я там подпол обнаружил, — оставив слова Гавзова без внимания, продолжил Толька. — Доски на полу маленько прохудились. Мария попросила новые приколотить. А под досками крышка оказалась. Я приподнял, так оттуда такая вонь! Я закрыл и заколотил старыми: новых все одно нет…

— Там в тридцатых годах, еще до образования колхоза, ледник был. Кто-то из кулаков толи мясо хранил, толи дичь лесную, — пояснил Митька.

— Интересно бы внутрь залезть.

— Да, уже чего интересного. Я туда пацаном ползал. Кости там валяются. И вонь стояла такая, что терпеть нельзя.

— Ну, мало ли. Может, кулак клад там схоронил, — хихикнул Ларионов.

— Держи карман шире, — сухо ответил Гавзов. — Я завтра принесу пару досок, заменим. Время есть еще.

Телегу, на которой разъезжает Конюхов, Гавзов узнал раньше, чем увидел самого председателя сельсовета.

— Приехал, — проговорил он, кивая на край поля.

Конюхов остановил лошадь, привычным движением сгреб костыли и слез с повозки.

— Все, Григорий Пантелеевич, кабыть подходяще накатали, — проговорил Митька и шагнул навстречу Конюхову. — Тут места кому угодно хватит.

— Слева расширили, гляжу. Хорошо, — вместо ответа протянул председатель, указывая костылем на край импровизированной полосы.

— Старались, Григорий Пантелеевич, — не упустил случая прихвастнуть Толька.

— А тебе, кстати, — Конюхов взглянул на парня. — Повестка тебе на службу. Военком звонил. Завтра с утра собирайся в район. С обеда почтальонша поедет, подвезет тебя.

Ларионов от неожиданности растерялся. Не зная, как поступить, он нервно стянул с головы шапку. Следом снял рукавицы и, зачерпнув руками пригоршню снега, вытер им вспотевшее лицо.

— Ну, ты чего, Анатолий? — обрадовался за помощника Митька. — Давай, дуй домой. Родители, поди, уж знают, — он посмотрел на Конюхова.

— Знают, — подтвердил тот и заковылял к амбару.

Толька, постепенно стал приходить в себя.

— А как же…, — он кивнул в сторону снежного аэродрома. — Хотелось бы посмотреть, как самолет прилетит..

Митька подошел к новоиспеченному призывнику и дружески обхватил за плечи.

— Я как освобожусь, забегу. Думаю, сегодня долго спать не будете. Попрощаемся. Кто знает, что там впереди.

— Так я пойду, что ли? — нерешительно проговорил Толька. — А?

— Давай, давай! — вернувшись к ним, произнес Конюхов. — Завтра с утра пока тут не началось, зайди в сельсовет. Напутствую на дорогу. Если бы не мероприятие, проводили бы, как положено, всем колхозом. Но, уж как есть.

Ларионов взглянул на Митьку и, понимая, что вряд ли справится с нахлынувшими чувствами, махнул рукой и побежал в деревню.

Конюхов проводил парня взглядом и обратился к Гавзову:

— К вечеру завтра самолет будем ждать. Ты трактор убери, чего тут оставил. У амбара хотя бы поставь. И, кстати, возьми на лесопилке новые доски и прямо с утра замени гнилые. Мало ли непогода, хоть переждать будет где.

— Из дома доски возьму.

— Как знаешь. С лесопилки потом домой заберешь сколько используешь. Я с Михеевым договорюсь.

— А трактор завтра отгоню, — устало проговорил Гавзов.

— Хорошо.

— А ты, Григорий Пантелеевич, Ваську моего не видел? Я же за тобой его послал.

— Оманова? Нет, не видел. Может, бочки с топливом в амбар затащить? Мало ли чего?

— Ни к чему. Провоняет там все. Пусть стоят, где стоят: кто их возьмет. А кроме наших тут никого нет. И зачем их столько привезли? Наверняка, самолет пустой летит и топливо с собой везут.

— Ну, то не наше дело. С района привезли, значит так и нужно, пусть лежит. Вам, если не израсходуют, оставят.

— Нам-то оно зачем? У нас самолетов нет.

— Значит, обратно заберут!

— Я не перестаю удивляться, Григорий Пантелеевич. Как по нашему бездорожью их на машине привезли! Вот бы нам такую в колхоз! — мечтательно произнес Гавзов.

— Да, времена настали! — протянул Конюхов. — В районе одна такая. Пока одна. ЗИС-151. Все три моста ведущие! Вездеход! Тебя домой подвезти?

Митька засмеялся. Григорий, сообразив, что к чему, тоже захохотал.

— Да, на телеге! Не на машине же, — успокоившись, проговорил Конюхов.

— Нет, пожалуй. На той машине не отказался бы, — успокаиваясь, произнес Митька. — Я еще тут кое-что приберу. Сам дойду, Григорий Пантелеевич, — уже серьезно заметил он.

***

В Молотов Сергей Сергеевич Ямпольский прибыл накануне утром. Поезд немного опоздал, но не настолько, чтобы заставить его волноваться. На вокзале, как и обещал Озолс, его встретил возрастной неприметной внешности мужчина в штатской одежде. Представившись Иваном Ивановичем, он довез Ямпольского на своем автомобиле до гостиницы. Устроив Сергея Сергеевича в небольшой, но уютный номер, новый знакомый вручил ему довольно таки внушительный сверток, пояснив, что это — продуктовый паек на несколько дней. Пообещав вернуться завтра рано утром, Иван Иванович попрощался и ушел.

Ночью он спал плохо. Часто просыпался, после чего долго ворочался, и пытаясь отогнать прилипчивые мысли, долго не мог заснуть. А в какой-то момент ему приснился странный сон. В нем он в Ачеме ищет место, где спрятал золото, но никак не может найти. Проснувшись после этого, Сергей Сергеевич решил больше не мучиться и не пытаться заснуть. Он поднялся с постели. Настроение было не очень. В последние дни с ним у Сергея Сергеевича вообще были проблемы. Невесть откуда взявшиеся тягостные мысли одолели и не отпускали его уже больше недели. Правда с ними он давно научился справляться и особого внимания этому не придавал. Сравнивал его с флюгером, который вертится, куда ветру захочется. А ветер недолго дует в одну сторону. Сменится в нужную и настроение изменится. Но вот из-за покалываний в левом боку он не на шутку встревожился. Нет, сердце и раньше давало о себе знать. То защемит, то кольнет, словно напоминая о себе, что оно есть. Но, то случалось не часто. Да и боль не была такой резкой. А тут оно что-то зачастило вызывая у его владельца серьезное беспокойство.

Решив, что после поездки обязательно покажется врачу, Сергей первым делом включил чайник. Пока тот грелся, сделал несколько физических упражнений и умылся. Когда чайник выпустил из носика струйку пара, выдернул его из розетки и взглянул на единственный в номере плакат. Лист бумаги размером с крышку патефона был приколочен к заляпанным временем обоям. Изображенный на нем матрос с непроницаемым взглядом на вытянутой руке держал электрический чайник за конец короткого шнура, а указательным пальцем другой руки толи грозил, толи демонстрировал, какой он у него кривой. Чайник рядом с ним выглядел, мягко говоря, нелепо и был больше похож на пойманную мышь, чем на предмет быта. Чуть ниже на всю ширину плаката разместилась лаконичная по своему содержанию надпись: «Выключи!»

Усмехнувшись, он в очередной раз отметил художественную ценность наглядной советской агитации. Подмигнув бумажному матросу, Ямпольский решил позавтракать и достал из портфеля сверток с провизией. Два вареных яйца и большой ломоть хлеба с салом быстро исчезли со стола. Насытившись, Сергей подошел к единственному в номере окну и выглянул на улицу. Там было темно и тихо. Свет же от одинокого уличного фонаря был настолько тусклым, что казалось, тот освещал только столб, на котором висел. От увиденного за окном настроения не прибавилось, и Ямпольский вернулся к столу. До отъезда в аэропорт оставалось еще больше часа и чтобы хоть как-то скоротать это время, он стал рассматривать незатейливые узоры на потолке.

Вспомнился сон. К чему бы это могло присниться? Ему казалось, он прекрасно помнил, где спрятал золото. «От стены двадцать, — подумал Сергей Сергеевич. _ Нет, не двадцать, десять. Точно десять. Нет, десять от стены, а двадцать…». Ямпольский поднялся, ругая себя последними словами. «Надо было записать, — подумал он, вытаскивая из портфеля свой блокнот». Он отыскал чистый лист и схематично изобразил место, где спрятал золото. Единственное, с чем не мог определиться, это с расстоянием до стены. Других ориентиров там не было. Он старался подробно вспомнить все, что делал в тот момент. И только сейчас сообразил, что двадцать он отмерил сначала, но потом передумал и отмерил десять, считая, что в двадцати сложнее будет найти. Успокоившись, он между крестиком и стеной написал цифру «10». Никаких других цифр и тем более слов он на листке делать не стал. «Так-то все одно надежнее будет. А то не дай Бог, опять в голове заклинит в самый неподходящий момент, — решил он, и спрятал блокнот в потайном кармане».

В этот момент в дверь номера тихонько постучали. Решив, что прибыл вчерашний сопровождающий, Сергей Сергеевич подошел к ней, повернул ключ и потянул за ручку.

— Доброе утро, Сергей Сергеевич! — услышал он, едва приоткрыв дверь.

Голос ему показался знакомым, но вчерашнему немногословному Ивану Ивановичу не принадлежал. Ямпольский распахнул дверь и с удивлением уставился на раннего гостя. Тот приветливо улыбался и с объяснениями не торопился. Внутри у Ямпольского снова предательски кольнуло, и он невольно прижал руку к груди.

— Ой, Сергей Сергеевич! Не хотел вас так напугать, здравствуйте! — улыбка сошла с лица гостя.

— Я-Янис? П-правильно? — заикаясь, произнес удивленный Ямпольский.

— Так точно! Майор Пульпе прибыл в ваше полное распоряжение! Разрешите войти?

— В мое? Зачем? — удивился Сергей. — Да, да, вы проходите, конечно.

Янис вошел в номер и осмотрелся.

— А вас и не узнать. Помолодели, — произнес он.

— Ты об этом? — Ямпольский дотронулся до головы. — Подстригся. Надоели эти патлы.

— Спасибо вам за все, — произнес Пульпе.

Он снял фуражку и в знак благодарности чуть наклонил вперед голову.

— Ой, да что вы! Если вы за тот случай, то честно скажу, я и сам не ожидал от себя такой прыти. Наверное, с испугу, — Ямпольский смущенно улыбнулся. — Я… Мне скоро уезжать, пан офицер. Беспорядок дорожный. Я сейчас уберу, — суетливо заметил он и кинулся к кровати.

Сергей попытался ее застелить, но одеяло не слушалось. Один конец все время загибался и не хотел расправляться. И тут до Ямпольского дошло. Он остановился, отпустил одеяло и повернулся к гостю.

— Так это вы?

— Я, Сергей Сергеевич, — недоуменно ответил Янис, продолжая стоять у двери.

— Нет, я хотел сказать, это вас имел в виду…, — тут поляк осекся, не зная, стоит ли говорить о генерале. — Он о вас говорил?

— Озолс что ли? — догадавшись о причине замешательства старого знакомого, спросил Пульпе.

— Да, — осторожно ответил Сергей Сергеевич.

— Мы с вами вместе полетим завтра в Архангельск. Вернее сегодня. Я в курсе всего. Не волнуйтесь и не переживайте. Говорите, что от меня требуется.

Ямпольский присел на край оставшейся не заправленной кровати, снова дотронулся до беспокойного сердца и вытер проступившую испарину.

— Генерал разве вам ничего обо мне не говорил? — спросил Янис. — Вернее, лично обо мне не говорил?

Постепенно Ямпольский пришел в себя. Он поднялся и первым делом застелил кровать.

— Говорил, что кто-то будет со мной, а кто, не сказал. Может, специально хотел сюрприз устроить. А может, из соображений каких иных.

— Да, на сюрпризы генерал мастер. Он же мне…, — Янис запнулся, забыв нужное слово. — Я же на его дочке женат. Сын у нас. А у него внук.

— Рад за вас. И как зовут будущего чекиста?

— Павлом назвали. И почему чекист? Может он летчиком захочет стать или моряком.

— Преемственность поколений, — усмехнулся Ямпольский. — А почему Павел? В семье латышей и вдруг Павел?

— Отца моего так звали.

— Если звали, значит, нет в живых? — осторожной поинтересовался Сергей.

— Да, много времени уже прошло. А что касается меня, так я к вами упомянутым органам не имею отношения. Просто тестю помогаю. Как бы в командировке я.

— Если помогаешь, то уже имеешь. Все с малого начинается. С малого, — в голосе его послышались нотки сожаления.

— Ну, не знаю. Мне моя служба нравится.

Ямпольский не ответил, о чем-то думая про себя.

— Генерал рассказал, что вы клад хотите вывезти. Вот стране хорошая подмога будет. Как же вам так повезло?

— Бывает, — сухо ответил Сергей.

— Он говорил, что в интересах секретности операции не нужно, чтобы вас там видели. Можете не беспокоиться. Я умею хранить тайны.

Ямпольский чуть заметно кивнул, посмотрел на часы и произнес:

— Мне… Нам пора.

И тут же с улицы донеся сигнал автомобиля.

— Вы слышали, что я сказал? — проявил настойчивость Янис.

— Спасибо. Ну, конечно, я слышал, — ответил Ямпольский.

Они быстро оделись и вышли из номера. Когда они подошли к машине, из нее вышел Иван Иванович и, увидев Яниса, глухо произнес:

— Сахаров.

— Пульпе, — в свою очередь представился Янис.

— Я в курсе. Грузитесь и поедем.

Когда машина подъехала к аэродрому, было еще темно. Иван Иванович провел их в небольшое одноэтажное здание и кивнул на стоящие у стены лавки.

— Еще час до вылета. Здесь пока будьте, — Сахаров обернулся и указал на небольшую дверь. — Уборная там, — ткнул он рукой в другую дверь и вышел на улицу.

Какое-то время будущие пассажиры сидели молча, рассматривая ничем не примечательное в архитектурном плане помещение. Ямпольский, вероятно, быстрее изучил внутреннее убранство зала ожидания и, негромко кашлянув, повернулся к Янису.

— Какой-то аэродром тут… Словно заброшенный. И зал ожидания больше на станционную сторожку или сарай похож, — произнес он, возобновляя прерванный в гостинице разговор.

— Здание еще дореволюционной постройки. Тогда тут еще и самолетами не пахло. Я в Молотове уже неделю живу. Город изучил неплохо. Стены и крыша над головой — вот и весь зал ожидания. По большому счету, чего еще надо? — охотно поддержал разговор Пульпе.

Тут Сергей снова задумался и ничего не ответил. Но вскоре, словно решив что-то для себя, спросил:

— У Озолса же одна дочь?

— Ну, да.

— Значит и зять один, — протянул Ямпольский.

— Это вы к чему? — удивился Янис.

— Генерал говорил, что его зять, то есть ты, знаком с моим сыном, — произнес Сергей, глядя на Яниса.

— У меня много друзей. А как его зовут?

— Григорий Григорьевич Суворов.

— Гришка Суворов? Да, какой он Григорьевич! Мы же ровесники! Просто Григорий! Он ваш сын? — воодушевился Янис. — Он на октябрьские праздники к приходил. Мы с ним в сорок пятом познакомились. Вместе с фронта одним поездом возвращались. Отличный парень…, — он вдруг осекся, глядя на счастливое лицо Ямпольского.

— Да, да, — едва слышно повторял Ямпольский.

— Но он же говорил, что у него нет отца. Его же убили или расстреляли даже. Еще в гражданскую. Ему мать незадолго до смерти рассказала.

— Так бывает, — глаза Ямпольского светились. — Вот так бывает, — не находя подходящих слов, проговорил Ямпольский.

— Ну, чудеса! А вы значит…

— Я не знал о его существовании.

— Ну, чудеса и только! — покачивая головой, снова произнес Пульпе.

— А где…, а как же…

— Я расскажу. Но, давай не сейчас, — угадав вопросы Яниса, проговорил Сергей.

— Вот Гришка обрадуется! Эх, мне бы такое чудо!

— Тоже безотцовщина?

— Да. Расстреляли отца.

— Сожалею, — искренне произнес Ямпольский.

— Да чего уж теперь. Это я так. Я же его и не помню совсем. Он-то вряд ли воскреснет, — задумчиво произнес Янис.

— Всякое бывает. А он чем занимался?

В этот момент в помещение вошел Иван Иванович и двое мужчин средних лет. Форма одежды на них не давала усомниться в их принадлежности к авиации.

— Вот, товарищи, знакомьтесь! — Иван Иванович сделал паузу. — Заместитель командира экспериментального полета капитан Рогов и пилот старший лейтенант Васнецов.

— Пульпе, майор Пульпе, — поочередно пожимая руки, представился Янис. — А кто командир полета? Или без командира полетим? — Янис повернулся к Сахарову.

— Ямпольский Сергей Сергеевич, — произнес Иван Иванович и указал на стоявшего чуть сзади поляка. — Ваш командир и начальник.

Услышав свою фамилию, Сергей Сергеевич смутился, но тут же взял себя в руки. В конце концов, если так нужно для дела, пусть так и будет. Главное, чтобы потом, когда все закончится, с Григорием встретиться.

— Здравствуйте, — произнес он и пожал руки летчикам.

— Ну, вот и хорошо. Дальше уже без меня. По возвращении буду встречать.

Иван Иванович чуть наклонил голову вперед, отточенным движением четко повернулся, тем самым подтверждая свою причастность к воинской службе, и вышел на улицу. Отъехав пару сотен метров, он остановил машину и, заглушив мотор, откинулся на спинку сиденья. Стало светать. Со стороны взлетной полосы послышался шум работающего авиационного мотора. Постепенно звук усиливался и наконец, на фоне светлеющего утреннего неба показался характерный силуэт АН-2. Покачивая своими спаренными крыльями, самолет пробежался по полосе и остановился. Затем резко на месте развернувшись, ускорился и спустя мгновенье оторвался от земли.

Иван Иванович завел двигатель, еще раз взглянул на удаляющийся в небе самолет и поехал в управление.

Примечания

1

Уменьшительная форма имени Анисья

2

Сплав разобранного на бревна дома по реке.

3

Разобрать сруб дома

4

СХТЗ-НАТИ — первый трактор с конструкцией отечественной разработки

5

Сухое дерево (местное)

6

Снять кору вокруг ствола, после чего дерево подсыхает, а затем спиливается на дрова (местное)

7

Люлька для ребенка (местное)

8

Уменьшительное от «Шаньга» (местное)

9

Укоризненное «Вот ты какой!» (местное)

10

Проходи (местное)

11

Ушла (местное)

12

Валенки (местное)

13

Вкусный (местное)

14

Крепкий (местное)

15

Надежда (местное)

16

В сенях (местное)

17

Скользко (местное)

18

Размышляете (местное)

19

Неужели (местное)

20

Утром (местное)

21

Поднялась (местное)

22

Тогда, пожалуй (местное)

23

Головной убор в Украинской повстанческой армии: мягкая фуражка из сукна защитного цвета с V-образным вырезом и трезубцем.

24

Неофициальное название административного здания построенного для управления НКВД в 1930 году.

25

В декабре 1948 года переименован в Невский.