Разбойничья Слуда. Книга 3. Отражение

Николай Омелин

«Отражение» – третья книга романа «Разбойничья Слуда». И снова события в глухой северной деревушке выходят на передний план. Действие романа разворачивается на фоне исторических преобразований в 20-30-е годы.Книга публикуется в авторской орфографии и пунктуации.

Часть вторая

Апрель 1924 год

На Ярославский вокзал поезд, в котором ехал Озолс, прибыл почти с трех часовым опозданием. Он подошел к перрону, когда часы показывали одиннадцать утра. Состав из Архангельска задержали перед самой Вологдой, где он простоял из-за разобранного местными ремонтниками участка пути. Этой весной на основных направлениях российских железных дорог начались массовые работы по ремонту путей, что сказалось на внутренних перевозках. Какие бы графики работ ремонтники не составляли для исключения простоев поездов, но без сбоев обойтись не получалось. Составы стояли повсеместно и ждали, когда откроют закрытый на ремонт участок. И как не старались затем машинисты наверстать упущенное время, удавалось это не всем. Вот и с поездом, в котором ехал Озолс, случилась задержка.

Несмотря на это, времени до совещания оставалось еще достаточно, а потому до места назначения Иварс отправился пешком. Прогуляться по знакомым местам ему хотелось давно. За те полгода, что работал в Москве до перевода в Архангельск, он при малейшей возможности выбирался на прогулки по ее паркам и улочкам. В отличие от Петроградской размеренности, где ему довелось начинать свою чекистскую деятельность, столичная суета Озолсу нравилась больше. Ему казалось, что время на Москве-реке проходит намного разнообразнее и насыщеннее его невской жизни. Он был уверен, что каждый день, прожитый в Москве, сравним с несколькими Питерскими, а время в российской глубинке, на его взгляд, вообще, словно стоит на месте.

Вскоре Каланчевская площадь вместе с остатками грязного апрельского снега, толпами разносортного люда и повозок остались позади. Купив у белобрысого пацаненка газету, Иварс свернул на одноименную улицу, миновал крикливый неугомонный Казанский вокзал, и только тут сбавил шаг. Дойдя до Садовой-Спасской улицы, где вокзальная суета уже никак не ощущалась, он скорее по привычке, чем по необходимости, на ходу огляделся и свернул на Мясницкую. Та, как и в прежние годы не отличалась чистой и была забита конными повозками. Иварсу нравился этот дорожный гвалт. Разноголосье возниц, цокот копыт вперемешку с грохотом повозок вызывали в нем, как ни странно, покой и умиротворение. Он достал из кармана часы и, убедившись, что не опаздывает, направился пешком в сторону Лубянской площади.

Весна одна тысяча девятьсот двадцать четвертого года столицу согреть не торопилась. Кучи почти не тающего снега вперемешку с городским мусором лежали вдоль дорог и во всевозможных уличных закутках. Но как ни странно, в этот раз слякоть от плохо убранных улиц его не раздражала. Наоборот, глядя на московскую не ухоженность, Озолс с нескрываемым удовольствием отмечал, что в его провинциальном Архангельске в такие дни даже почище будет.

Во рту все еще чувствовался привкус паровозного дыма, и Иварс время от времени подходил к краю тротуара, сплевывая скопившуюся неприятную слюну. В тот момент, глядя на него со стороны, можно было подумать, что он чем-то отравился. Так, по крайней мере, Озолс выглядел, согнувшись в очередной раз у края дороги. Однако, все было намного проще. Запах чего-то горелого и паленого Иварс не переносил с детства. Не важно, откуда исходили эти запахи. И хотя паровозная копоть лишь отдаленно напоминала эти ароматы, но воспоминание о черном дыме, клубами расползавшемся от паровозной трубы, невольно ассоциировались с пережитым когда-то пожаром на птичьей фабрике. Каждый раз после подобного рода ингаляций ему требовалось немного времени, чтобы избавиться от неприятных ощущений. А потому пешая прогулка по Москве была очень кстати. Хорошее самочувствие перед ответственным совещанием никак ему не помешает. Тем более, что причину, по которой его вызвали, ему не сказали, уведомив лишь, что явиться на Лубянку ему следовало в штатском костюме. Определенная неизвестность давала повод главному архангельскому чекисту предстоящий визит на Лубянку считать очень важным.

Руководить отделом ОГПУ при Архангельском губисполкоме Озолс был назначен в прошлом году. Возглавляемый им «седьмой» отдел, расформировали, превратив в отделение по борьбе с контрреволюцией. Начальником этого отделения стала Илга Пульпе — помощница Иварса, а ныне первый его заместитель. Сам же он наконец-то занял отдельный просторный кабинет с окнами на главную городскую улицу. В оперативных мероприятиях и допросах, как раньше, Озолс практически не участвовал, все больше проводя время на многочисленных совещаниях и заседаниях у губернского руководства.

Это был его первый визит в столицу в новой должности. Дойдя до Милютинского переулка, Озолс свернул направо, и, через сотню метров, остановился. Здесь на втором этаже бывшего доходного дома, он когда-то снимал комнату. Иварс прошел еще с десяток метров, в очередной раз сплюнул на дорогу, и повернул назад. Ночевать сегодня, конечно же, придется, но вряд ли он остановится здесь. Подходя к Лубянке, его внимание привлек огромный плакат, развешенный на стене углового пятиэтажного дома. Вспомнив, что он его уже сегодня видел, Озолс вытащил из внутреннего кармана сложенную газету. На первой полосе «Безбожника» красовалась все та же надпись: «С днем рождения советский флаг!». Отметив про себя, что флаг родился в том же месяце, что и недавно умерший Ленин, он направился к входным дверям главной спецслужбы страны.

Дежурный на входе внимательно проверил у него содержимое портфеля и документы. Затем связался с кем-то по телефону, выписал пропуск и, протягивая бумаги, зычно произнес:

— На второй этаж.

Взглянув в пропуск, Иварс недоуменно произнес:

— Мне на совещание…

— Да. Все верно. Ошибки нет. Вас ждут в приемной первого заместителя. Проходите, товарищ Озолс, — прервал его дежурный и многозначительно добавил:

— Вас уже ждут.

В приемной первого заместителя председателя ОГПУ помимо сидящей за пишущей машинкой в накрахмаленной белой кофте девицы, находилось еще двое мужчин в костюмах из черного трико. Как только Иварс вошел, тот, что был выше ростом, поднялся со стула и шагнул в его сторону.

— Товарищ Озолс? — спросил худощавый, с бледным лицом мужчина и вытянул вперед руку.

На секунду замявшись, Иварс, вытащил из внутреннего кармана пальто только что убранные документы и сунул их в ладонь штатского. Тот взглянул на бумаги и посмотрел на Иварса. Затем снова их внимательно перечитал и вернул хозяину.

— Извините, товарищ Озолс, служба. Вы можете раздеться, и портфель оставьте здесь, — он указал рукой в сторону вешалки на стене.

Иварс повесил пальто, поставил тут же портфель и повернулся к мужчинам. Тут пришла очередь второго охранника. Он ловко подскочил на стуле и распахнул дверь, рядом с которой висела табличка первого заместителя.

— Проходите, товарищ Озолс. Ваша очередь, — трескотня печатной машинки на мгновенье прервалась, и Иварс услышал голос обладательницы белой кофточки.

«Моя очередь? Почему очередь? — только и успел он подумать, переступая порог кабинета».

Грохот трамвая, пронесшегося по Мясницкой, оторвал Иварса от раздумий. Он взглянул на часы и понял, что стоит на улице уже достаточно долго. Не по весеннему холодный ветер развевал полы расстегнутого пальто, проникал к самому телу, но Иварсу холодно не было. Ему все еще было жарко от услышанного на втором этаже.

Совещание длилось чуть более часа и закончилось минут сорок назад. Затем он спустился в столовую на первом этаже, где быстро пообедал и вышел на крыльцо. Все это время он раз за разом возвращался к состоявшемуся разговору. Важность приказа, который озвучил первый заместитель, не вызывала сомнений. И исполнить его нужно любой ценой. Секретность, которую необходимо соблюдать при его исполнении должна быть высочайшая, о чем свидетельствовал и тот факт, что помимо зама в этом разговоре принимали участие всего два человека. Их Иварс лично не знал и ранее не встречался. Фамилий во время совещания никто тоже не называл. Обращались друг к другу по имени и отчеству. К круглолицему зампредседателя обращался не раз и с видимым уважением, называя его Александром Георгиевичем. А вот как зовут второго, Озолс узнал уже в конце совещания. Сухощавый Глеб Иванович предпочитал больше молчать и слушать своих собеседников. А те говорили хоть и эмоционально, но по очереди, не перебивая друг друга, а словно дополняя сказанное до него.

То, что после выполнения задания ему предложили достойное место на Лубянке, о чем первый заместитель не преминул сказать уже в начале разговора, его очень обрадовало. Виду он, конечно, не показал, внешне воспринял спокойно, но вряд ли его состояние укрылось от взгляда опытных чекистов. Озолс хотел очутиться снова в Москве. Просто бредил этой мечтой и не раз признавался себе, что ради этого смог бы пойти на многое. Однако, спустя какое-то время настроение у него стало хуже некуда. Иварс понял, что стал свидетелем тайны, которая может оказаться в случае неудачи его приговором. Вероятно, это не укрылось от глаз проницательного зама. Потому как, прощаясь, он ободряюще похлопал его по плечу и произнес:

— У нас говорят, что не гении горшки обжигают, товарищ Озолс, а трудовой народ! Не так ли?

Иварс прекрасно знал русскую поговорку, но вот о гениях слышал впервые. Поправить начальника он не решился.

— Да, конечно, не они, — Озолс по привычке щелкнул каблуками ботинок, забыв, что одет в штатский костюм.

— Ну и очень хорошо. Можете идти, — почти по слогам проговорил хозяин кабинета.

Он открыл дверь в приемную и, пропустив Озолса вперед, вышел следом.

— Зоя, вроде бы все сегодня?

Ответа Иварс не расслышал. Он взял пальто и портфель и направился к лестнице. Пока спускался вниз, от пришедшей нелепой мысли ему стало не по себе. По спине предательски пробежал холодок. В тот миг слова «белой кофточки» об его очереди уже не выглядели обычным канцелярским шаблоном, а приобретали совершенно иной смысл.

«У страха глаза велики, — пытаясь прогнать дурные мысли, припомнил он русскую пословицу и выбежал на улицу».

***

Озолс вернулся в Архангельск накануне дня Интернационала. В городе праздник почти никак не ощущался. По крайней мере, здесь, рядом с перроном. Лишь скромный плакат и красный флажок на углу здания железнодорожной станции, напомнили ему, что завтра уже первое мая. Весна, как и в Москве не особенно здесь чувствовалась. Но солнце, по крайней мере, так Иварсу показалось, здесь было приветливее и припекало почти по-летнему. И только северный ветер, гуляющий вдоль платформы, не давал повода усомниться, что приехал он не к Черному морю. По скоплению у вокзала конских повозок Озолс понял, что ледоход уже прошел, и паромная переправа работает. Это было важно, потому, как основная территория города располагалась на правом берегу Северной Двины, а поезда из-за отсутствия моста через нее останавливались на левом. Перемещение людей через реку осуществлялись зимой по льду, а в теплое время года на пароме.

Наняв извозчика, Иварс, не заезжая домой, сразу отправился на службу. Не доезжая до губисполкома один квартал, он рассчитался с возницей, сошел и дальше отправился пешком. В коридорах было малолюдно, и до своего кабинета его никто не остановил. Проворно повернув ключ, он вошел в душное помещение. Бросив взгляд на оставленный им беспорядок, понял, что после его отъезда здесь никого не было.

Иварс отдернул штору и распахнул окно. Скинув надоевшее за время поездки пальто, он подошел к видавшему виды черному кожаному дивану и подумал, что за те месяцы, что ему здесь пришлось работать, ни разу на нем не сидел. Присев, Иварс скинул ботинки, и с удовольствием вытянулся на мягком сиденьи. Он подложил руку под голову, и глубоко вздохнув, прикрыл глаза. Ему хотелось отвлечься, но сознание в очередной раз вернуло его на несколько дней назад.

— Товарищ Озолс, мы верим в вашу преданность идеалам революции и отдаем должное вашим прежним заслугам, — проговорил заместитель председателя ОГПУ и, чуть наклонив голову вниз, обвел взглядом собравшихся за столом мужчин.

Он привычным жестом пригладил пышные черные усы и посмотрел на Иварса поверх круглых с тонкими дужками очков.

— Надеюсь, вы понимаете всю секретность этого разговора? — произнес круглолицый мужчина в штатском.

— Вы правы, Александр Иванович, — первый зам одобрительно закивал головой. — А потому скажу без излишних предисловий. В июне одна тысяча четырнадцатого года в ваших краях перевозили золото, которое исчезло. И до настоящего времени его судьба неизвестна. Стране сейчас как никогда нужна финансовая поддержка. Поэтому вам поручается найти пропавшее золото и вернуть его государству. Кроме вас об этом никто не должен знать: ни жена, ни ваше губернское руководство… Никто. Поиски афишировать не следует. Внимание к ним не привлекать. Естественно заниматься этим не собственноручно и не работниками вашей службы. Лучше, если это будут посторонние люди. Ну, например, геологоразведочная экспедиция или что-то в этом духе. Для выполнения поручения допустимы все средства. Понимаете? Все. Включая крайние меры. Вся имеющаяся информация по этому делу, а ее не так много, здесь, — он постучал ладонью по лежащей на столе папке.

— И никаких свидетелей. Ни до, ни после выполнения задания не должно быть, — проговорил сидевший напротив Озолса мужчина лет сорока пяти с бледным лицом.

— Соглашусь с Глебом Ивановичем. С собой по понятным причинам я вам документы не дам. Думаю, что десяти минут для прочтения вам хватит, — первый заместитель пододвинул папку Озолсу. — А мы с товарищами подождем. Да, и вот еще что. Нам известно, что во время гражданской войны попытки его отыскать предпринимались вашим губернским руководством. Ведутся ли они сейчас или нет, у нас сведений нет. Думаем, что вряд ли. Если только по чьей-то личной инициативе. Заодно и проверите. Однако, еще раз повторю. Об операции никто кроме лично вас и ее исполнителей не должен знать. Последние, я надеюсь, будут знать только то, что сочтете нужным.

Иварс не услышал, как открылась дверь в его кабинет. Лишь по дуновению свежего воздуха и легкому аромату духов, понял причину их появления. «Илга, — догадался он»

— И где ты умудряешься такие ароматы покупать? — проговорил Озолс, открывая глаза.

— Здравствуй, Иварс, не помешаю? — на пороге стояла русоволосая женщина лет тридцати с огромным красным бантом на груди.

— Проходи. Хорошие духи у тебя, — Озолс присел, быстро натянул ботинки и встал с дивана. — Как Янис?

— Спасибо. С сыном все хорошо. Я только что домой забегала, проведала. Нюра — славная женщина. И со своими управляется и за моим следит. Я войду? — не дожидаясь ответа, Илга прошла к столу, ладонью провела по сиденью одного из стульев, словно проверяя его чистоту, и присела.

— Входи, Илга. Входи, конечно. Я тут прилег вот с дороги, — проговорил он, еле сдерживая подступившую зевоту.

Глядя на свою привлекательную помощницу, у Озолса внутри что-то защемило. Он глубоко вздохнул, словно прогоняя подступившее наваждение, и прошел к столу. Несколько лет назад еще в самом начале их знакомства, Илга решительно пресекла его попытки ухаживания и однозначно дала понять, что места в ее сердце для него нет. И однажды, когда ухаживания стали слишком настойчивы, очень деликатно дала ему понять, что у них ничего с ним быть не может. И, что связывать их может только работа. Два года назад Озолс женился, но это не лишило его мужского интереса к своей землячке.

— Ну, что тут у вас? — спросил Озолс, усаживаясь напротив своего заместителя и по совместительству начальника отделения по борьбе с контрреволюцией.

— По старым делам без изменений. Завтра усиленный режим.

— Да, праздник, — протянул Озолс. — Вот, тебе привез, возьми. «Большевик». Первый номер вышел. Прочитаешь, мне расскажешь, — он подтолкнул к ней новенький журнал.

— Спасибо. Столичной печати тут совсем нет. Спасибо, — женщина искренне поблагодарила его. — Как съездил, Иварс? Что-то серьезное? Домой не зашел — сразу на работу приехал.

— А может и зашел?

— Не забывай, кем я работаю, — рассмеялась Илга. — Разве не я тебя провожала в Москву? А?

— И что?

— В чем на вокзале тогда был, в том и сейчас сидишь. Значит…

— А-а-а… Дураку — дурацкое счастье, — не радостно заключил Иварс.

— Ты и это помнишь? — удивилась Пульпе.

— Я много чего помню. Помню, как с тобой познакомились, а уж латышские поговорки тем более, — многозначительно заметил тот.

— И все-таки, — проявила настойчивость Илга. — Такое ощущение, что ты все еще не здесь.

Озолс посмотрел на помощницу. Внезапно возникшая в голове идея заставила его задуматься. Он несколько раз повторил ее про себя, стараясь не потерять и закрепить пришедшую мысль. Спустя несколько секунд Иварс уже знал, как, а вернее кто сможет помочь ему выполнить поставленную перед ним московским начальством задачу. От напряжения на его лице выступила испарина. Он достал платок и вытер вспотевший лоб.

— Ау, Иварс! — состояние начальника не укрылось от внимания Пульпе. — Ты, где?

— Да, отвлекся. У каждого своя вошь, — снова блеснул он своим знанием латышских пословиц.

— Да, ну тебя, — Илга махнула рукой и привстала, всем своим видом показывая, что хочет уйти.

— Погоди…, — проговорил Озолс, пытаясь сформулировать про себя интересующий его вопрос.

Он подошел к окну и закрыл створки. Затем быстро прошел к двери и повернул торчавший в замке ключ.

— Ты, что Иварс задумал? — по-своему истолковав действия начальника, спросила Илга.

— Скажи, Янису сколько уже? — неожиданно спросил тот.

— Два, третий. А что? — слегка растерялась женщина.

Вопрос показался ей несколько странным. Начальник редко справлялся о ребенке, а тут не успел приехать и уже интересуется.

Озолс на мгновенье задумался и снова спросил:

— Ты когда… Напомни, ты когда в последний раз виделась с Павлом Гавзовым?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что женщина на какое-то время растерялась. «В Москве узнали, что я помогла Павлу бежать? Или о том, что он живет у моей тетки? Знают о письмах за границу? А может что-то с Павлом случилось? Что они знают? — от неприятных предчувствий на щеках предательски выступил румянец». Наконец, она смогла успокоиться и взять себя в руки.

— Твоя поездка как-то связана с прошлым? — уклонилась она от прямого ответа, пытаясь выяснить причину его интереса к Павлу.

— Ты не ответила, — в голосе Иварса появились недовольные нотки.

Секундная пауза пошла ей на пользу. Илга окончательно пришла в себя, и глядя в глаза Иварса, проговорила:

— Дай вспомнить.

Женщина сделала вид, что задумалась и выдержав паузу, продолжила говорить.

— Осенью двадцатого. Э-э перед тем, как на Соловки его отправили. Ну, да, точно, в двадцатом. А чего ты вдруг вспомнил о нем?

Озолс будто забыл, что находится в своем кабинете и по давней уличной привычке огляделся.

— Илга, я же знаю, что Павел с Соловков сбежал не без помощи…, — он сделал паузу, выжидая, что Пульпе закончит его мысль, и не ошибся.

— Балдерис, значит, проговорился, — негромко сказала Пульпе, пытаясь понять, для чего начальник начал тот разговор. — А ты все эти годы знал и молчал?

«Если бы не эта поездка в Москву. Если бы…, — подумал Озолс». Он прекрасно понимал, что, если бы не поручение московского начальства, то он, возможно, никогда бы не признался Илге, что ему все известно о побеге с Соловецкого лагеря. И если бы не он, никакой побег весной двадцать первого года у Павла Гавзова не получился. И она никогда бы не узнала, что его бывший помощник Раймонд Балдерис действовал тогда с его разрешения. И вряд ли ей стало известно, что сразу после ее разговора с Балдерисом, тот обо всем рассказал своему начальнику. Он долгое время верой и правдой служил Озолсу и не смог устоять перед соблазном в очередной раз доказать ему свою преданность.

— Эх, Раймонд, — вздохнула Пульпе.

Осознание, что он помог ей тогда не бескорыстно и обманывал ее, испортило женщине настроение.

— Илга. Если бы Раймонд тогда мне не доложил о твоих намерениях, то вся твоя затея закончилась бы гибелью…, — фамилия беглеца выпала у него из головы.

— Раймонда?

— Да, причем тут он. Раймонд погиб от пули бандита и навсегда останется в нашей памяти преданным борцом за дело нашей партии. Его смерть никак не связана с побегом Павла.

— Гибелью Гавзова?

— Непременно. Да и тебе пришлось бы не сладко. Ведь это я не дал тогда хода должному расследованию.

— Мне тебя благодарить? — нервно усмехнулась Пульпе.

Озолс надул щеки и не спеша выпустил воздух изо рта. Он покачал головой и накрыл своей рукой ладонь женщины.

— Послушай, Илга. Я всегда к тебе хорошо относился. И даже, после того, когда ты мне указала на дверь. И благодарить меня не нужно. Я помог влюбленной женщине. Разве это плохо? Да, я тоже нарушил закон, но сделал это тоже из-за любимой на тот момент женщины. Ты понимаешь?

Илга молчала, не зная, что ответить. Возникло ощущение, что начальник лукавит, скрывая истинную причину, но возразить не решилась. «Вот же проклятая работа. Недоверие ко всему и ко всем уже стало частью меня, — подумала она. — Может и правда ему знакомо это чувство?»

— Ты же знаешь, где он сейчас?

Вместо ответа женщина освободила ладонь из-под руки начальника, боясь, что тот почувствует ее волнение.

— Хочешь с ним встретиться?

Илга снова не ответила, пытаясь понять, к чему клонит Озолс.

— Хочешь, чтобы он вернулся в Россию? — наконец спросил тот и тоже замолчал.

От ответа Илги зависело многое, если не все. Если Пульпе согласится, то все, что он сделал для нее тогда, было правильным решением. И, если только что возникший план удастся реализовать, то уже никто не сможет сказать, что его помощь в побеге Павла, была противозаконна. Наоборот, все будет выглядеть как грамотно спланированная операция, направленная на укрепление мощи молодой республики. А в том деле все средства хороши. Победителей не судят. Ну, а если нет, то, как он понял из слов зама, отвечать все равно придется. И старые грехи тут не причем. Слишком многое ему стало известно на совещании в Москве и в случае неудачи полагаться на его молчание вряд ли кто будет.

Последний вопрос окончательно вывел Илгу из равновесия, и от Озолса не укрылось ее взволнованное состояние. По затянувшемуся молчанию ему стало понятно, что та поддерживает связь с Павлом. Он хотел поскорее удостовериться в правильности сделанного вывода, но женщина продолжала молчать.

— Да, ты что? Чего так разволновалась? — не выдержал Иварс.

— Твоя поездка в Москву как-то связана с этим? — в свою очередь спросила Пульпе.

На этот вопрос Иварсу не хотелось отвечать. По крайней мере, сейчас. Но понимая, что правильный ответ поможет Илге принять нужное ему решение, сказал:

— Оттуда, — он кивнул в сторону окна. — В общем, есть мнение, что эмигрантам, желающим вернуться на Родину, позволят это сделать. Но, не всех примут обратно. Надо понимать, что разрешат только тем, кто сможет быть полезным для страны. Ты понимаешь?

— А Павел? Он же…

— Погоди не перебивай. В свете этого решения мне было предложено подготовить список из таких кандидатур, согласовать его и возглавить у нас эту работу. Ну, вот я и подумал, в том числе о твоем Павле, — слукавил Озолс.

Он и сам удивился, тому, как складно ему удалось все сказать. И даже порадовался про себя тому, как удачно смог уйти от прямого ответа. Конечно же, люди в Россию возвращались, и это не было ни для кого секретом. А, значит, могло быть правдой.

— Он же беглый. К тому же не какой-то видный деятель и вряд ли представляет хоть какой-то значимый интерес для страны. Он должен быть необходим. Но чем? Чем он может быть полезен? Он же — обычный человек. Что Павел может такое сделать, чтобы ему разрешили вернуться домой и не арестовали?

По ее вопросам Озолс понял, что находится на правильном пути. И теперь не следует Илгу заставлять. Нужно сделать так, чтобы она сама предложила то, что хотел Иварс. Он не обманул ее об эмигрантах. Эту тему на совещании тоже затрагивали, но только вскользь, и не в связи с порученным ему заданием. Однако, мысль о них пришлась сейчас как нельзя кстати.

— Не знаю, Илга. Ты подумай. Он же во многих переделках побывал. Видел и слышал достаточно. Это не к спеху. Время есть, но немного. Вдруг политика сменится. Можешь не успеть. ТЫ с ним связь-то поддерживаешь? Он знает об Янисе?

— Хорошо, Иварс, я подумаю, — она снова ушла от прямого ответа.

— Подумай, подумай. Да, и вот еще что. Гавзов о нашем разговоре не должен знать. По крайней мере пока.

Он поднялся со стула, подошел к окну и, не дожидаясь ответа, спросил:

— Завтра митинг по случаю праздника в десять?

— В десять, — задумчиво проговорила Илга.

Май 1924 год

К концу мая зацвела черемуха. Цветки еще только распускались, раскрашивая нежными узорами парки и скверы, а терпкий дурманящий аромат уже витал в воздухе, наполняя собой городские улицы. Вечернее солнце подкрашивало белизну этих деревьев золотистыми красками, придавая городу свежести и весенней привлекательности. Вся серость некрашеных деревянных строений и булыжных мостовых уже не так бросалась в глаза. Они как бы отходили на второй план, предоставляя людям возможность любоваться возрождающейся красотой природы. В такое время настроение у горожан поднималось, заставляя их при малейшей возможности выбираться на свежий воздух.

Вот и сегодня, едва закончился рабочий день, Илга поспешила на улицу. Она вышла из здания и тут же зажмурилась: прячущееся за крыши домов слепящее солнце светило прямо в глаза. Глубоко вздохнув приятный черемуховый аромат, решила, что нужно обязательно вывести Яниса на улицу и погулять с ним. Заодно еще раз подумать, как помочь Павлу вернуться в Россию. А то время шло, а ничего существенного в голову не приходило. Она еще раз вдохнула витающие в воздухе бесподобные черемуховые запахи и, выйдя на центральную улицу, пошла домой.

— Здравствуйте, Илга, — окликнувший голос, показался ей знакомым.

Женщина обернулась и с удивлением увидела перед собой милиционера.

— Помните меня? — мужчина широко улыбался, от чего его крупный нос слегка расплющился и стал еще более смешным.

— Э-э-э, если не ошибаюсь…

— Микола. Микола Дымов, — выпалил тот.

Он мог бы и не торопиться с представлением, потому, как Илга его тоже узнала и тоже приветливо улыбнулась.

— А я, гляжу, вы идете. Я и раньше вас видел, но все боялся подойти. Я же часто по улицам хожу. То дежурство, то на вызов.

— Чего ж так боялись? Неужели я такая страшная? — усмехнулась Пульпе.

— Ну, не то, чтобы боялся. Как-то не зачем было. То есть, зачем мне вы…

Тут Микола по-детски смутился, понимая, что стал говорить не то, что хотел. Какое-то время назад он стал невольным свидетелем обычного трепа его сослуживцев. Говорили обо всем, но Микола их почти не слушал. Он недавно вернулся с обхода территории и сидел, вытянув уставшие ноги. Но, когда дело дошло до обсуждения их тяжелой службы, он прислушался. И не зря. «Если не хочешь сутками напролет городские улицы утюжить, нужно или с начальством дружить или среди их хорошего приятеля иметь или заиметь, чтобы слово за тебя замолвил, — советовал один из них другому». Разговор закончился и все разошлись. Только произнесенная фраза прочно засела в голове у Миколы и с тех пор не давала ему покоя.

Вот и задумался Дымов после этого. Мысль о том, что неплохо бы найти службу полегче, постоянно была рядом. Со своим начальством близких отношений у него не было и не предвиделось. Только работа. С выпивкой он завязал после смерти жены. Лет пять, как не притрагивался к зеленому змию. Возможно, от того и сойтись поближе с коллегами по службе у него не получалось. И когда он случайно увидел Илгу на праздновании дня Интернационала, подумал, что, неплохо бы с ней поговорить. По тому, как она держалась на митинге среди городского руководства, Микола понял, что должность у нее достаточная, чтобы при желании ему помочь. Ведь именно она помогла ему избежать тюрьмы и только ей он обязан своей службой в милиции. А значит, есть надежда, что Илга сможет помочь ему еще раз.

— У тебя есть, что сказать, а то я тороплюсь. Сын маленький ждет, — проговорила Пульпе.

Наконец, кое-как справившись с волнением, Дымов нервно оглянулся и почти вплотную придвинулся к Илге.

— Вам помощники не нужны? Ну, может по службе, что нужно узнать или еще чего? — понизив голос, проговорил Дымов.

Чудесный аромат черемухи моментально растворился в запахе немытого мужского тела и давно не стиранной форменной одежды. Илга поморщилась и отступила назад. Она не совсем поняла, чего хочет Микола, но что-то в его словах заинтересовало ее.

— Помощники? Мне? — переспросила она, выражая на лице полное непонимание от его вопроса. — А зачем? И о ком речь?

— Ну, мало ли, — многозначительно протянул Дымов. — Может, я сгожусь на что.

И в этот момент Илга вдруг поняла, чем именно она сможет помочь Павлу Гавзову, чтобы тот вернулся на родину.

— Возможно, возможно…, — задумчиво проговорила она. — Я вас найду, как только… Как только потребуетесь.

— А это долго? А то мне бы работу какую полегче. Ноги что-то побаливать стали, — жалостливо проговорил Микола.

Пульпе пристально взглянула на него.

— Ты знаешь, где я работаю?

— Знаю, в ОГПУ. Потому и обращаюсь к вам.

— А ты помнишь, как оказался в милиции? Надеюсь, не забыл? Или напомнить?

— Помню, иначе как бы я тут? У нас отделение тут за углом, на Свободе.

— Я знаю этот район и эту улицу, не беспокойся. Я же на ней живу. В общем, свободен пока. Я подумаю.

На следующий день Илга, как только пришла на работу, сразу отправилась в кабинет Озолса. За месяц прошедший со дня их разговора о Павле, они часто общались по службе, но к вопросу о его возвращении, ни разу с тех пор не говорили. Илге сказать было нечего, а Иварс ее не торопил. Он был уверен, что та рано или поздно, сама вернется к разговору. Ну, а если нет, то он ей поможет.

По едва уловимой перемене в лице своего заместителя Озолс догадался, что та зашла к нему не с текущими проблемами. Стараясь не выдать своего нетерпения, он приветственно ей кивнул и пригласил к столу.

— Здравия желаю, товарищ начальник, — спокойно проговорила Пульпе и без приглашения опустилась на стул.

— Слушаю тебя, — Озолс слегка склонил голову, и стал рассматривать новую прическу своего зама.

— Я вот, о что подумала, — начала не спеша Илга. — Ты, понимаешь, о чем я?

— Да, говори, говори, — подбодрил он женщину.

— Я, по-моему, знаю, чем Гавзов сможет быть полезен.

Озолс и сам знал ответ на этот вопрос, но сделал вид, что слова Пульпе вызвали в нем неподдельный интерес.

— Так, так, — оживился он.

— Ты помнишь историю с золотом, которое несколько лет назад пытались отыскать?

— Да, помню, — поддержал Иварс. — Как не помнить.

Ему было хорошо известно о предпринятой попытке губернского руководства найти похищенное до революции золото.

— Так вот. Павел же был в составе той группы.

— И что? — Озолс сделал удивленное лицо.

— Я допрашивала тогда одного из участников поисковой группы. Он рассказал, что Павел прекрасно знает, где спрятано золото.

— Когда это было?

— В конце двадцатого. Я еще на комсомольскую работу собиралась.

— Теперь пониманию, почему ты не ушла. А говорила… Ну, да, ладно.

— Все правильно, из-за Павла. Если бы ушла со службы, то с побегом ничего бы не вышло.

— Да-а-а, — протянул Озолс. — Напомни, сколько там похищено было?

— Двести… двести пятьдесят килограмм! — почти шепотом проговорила Пульпе.

— Так, так, — проявил заинтересованность Иварс. — Очень интересно.

— И, если бы Павел согласился найти его…

— Да, я понял тебя. Он возвращается в Россию, находит золото. Мы возвращаем его стране и забываем о его прошлых грехах. Правильно?

— Да.

— У него семья есть?

— Да.

— Дети?

— Сын с матерью в деревне живет.

Озолс облегченно вздохнул. Его план начал работать. Теперь только обговорить детали и можно двигаться дальше. Раньше времени, конечно же, в Москву сообщать о своих намерениях он не будет. В прочем, сообщать пока и нечего.

— Надеюсь, ты понимаешь, что Павел не должен всего знать. В случае неудачи нам туго придется.

— И как поступим?

— Гавзов должен вернуться нелегально. Мы, в случае чего, не причем. Соображаешь?

— Не совсем…

— Легенду придумаешь. Это раз. Обо мне он не должен ничего знать…

— А что ему сказать? Ну, чтобы он захотел золото искать? Поверит ли он в обещанную свободу? — спросила Илга.

— Смотря как ему сказать. Ты уж постарайся его убедить.

— А почему нелегально? К чему такая скрытность?

Иварс покачал головой.

— Потому что такая операция будет государственной важности. Государственной. Только в том случае ему может быть прощение. И ничто и никто не должен помешать исполнению. А если его по возвращении узнает кто? Найдутся доброжелатели и заявят в милицию. Тогда что? Милиция его отловит, и нам в таком случае не вызволить его. Понимаешь?

— Ну, если так.

— Не плохо бы и с внешностью его поработать, чтобы уж наверняка не узнал кто-то случайно. Но в любом случае до выполнения задания на рожон лезть он не должен. И перед земляками не показываться ни до, ни вовремя.

Он не стал говорить, что после того как золото будет найдено, дальнейшая судьба Павла в конечном итоге его мало интересует. Потому, как главное для него — выполнить задание Москвы. А уж какой ценой, не так важно.

— Понятно, — проговорила Илга.

— Давай так. Ты с ним переговоришь. Ну, или как вы там с ним связь поддерживаете. Если нужно, съездишь. Торопиться не следует. Дело очень серьезное. Сообщишь ему о том, что есть возможность вернуться к семье при условии, что он находит золото и передает его нам. Да, и вот еще что. Одному ему вероятно не справиться. Подумай, кто ему сможет помочь. Самому ему искать людей не стоит.

— Есть уже один человек, — не удержалась Пульпе.

— Надежный?

— Скажем так… на поводке.

— Я знаю?

Илга пожала плечами и промолчала.

— Хорошо. У меня тоже есть человек, и я хотел бы, чтобы он был вместе с ними.

— Ты о Петренко? — спросила Илга.

— Все то ты знаешь. Ничего от тебя не скроешь.

— Так он к тебе в кабинет ходит как на работу.

— Да, пожалуй, — смутился Озолс. — А ты, если потребуются еще люди, сообразишь?

— Да.

— Гавзова предупреди, чтобы не распространялся о своей свободе.

И тут Озолс почувствовал, что что-то в этом плане его смущает. Но что? Что не так? «Илга! — осенило его. — А что со всего этого Илге? Почему она желает помочь Павлу, сама же ничего не получая в итоге взамен?»

— Скажи. А зачем тебе это? — прямо спросил он. — Павел же не к тебе вернется.

— Я и сама себе такой вопрос задаю. Не знаю. Наверное, потому что я люблю его? Потому что воспитываю его сына? Потому что хочу, чтобы он был счастлив?

— Не совсем понимаю тебя.

— Я же женщина. Вряд ли ты сможешь это понять, пока сам не полюбишь.

— Но, но. У меня жена.

— Знаю. Жена это — еще не показатель любви.

— Больно заумно рассуждаешь. Я бы понял, если бы Павел после всего остался с тобой. А так… Не знаю, не знаю.

— Кто же знает, как все сложится? В жизни случается всякое.

— Надеешься?

У Илги заблестели глаза.

— Главное, чтобы у него все было хорошо.

«Ох уж эти женщины. Темные души, — подумал Иварс. — Никакой логики, одни чувства».

Он взглянул в угол кабинета, где стояли напольные часы.

— У меня скоро совещание у губернатора. Еще подготовиться нужно. На сегодня по этому вопросу все, — и поднялся из-за стола.

— Еще минуту, — Илга достала из папки лист бумаги и положила перед ним.

По тому, как она сказала, он понял, что минутой не обойтись.

— Что это? — Иварс стал доставать из футляра только что убранные очки.

— Телеграмма из Москвы.

Он поднес бумагу почти к самому носу и стал читать.

— Та-ак, та-ак, — от волнения у Озолса прибалтийский акцент стал намного заметнее.

Он отложил в сторону прочитанный лист и плюхнулся на стул.

— Что будем делать? — спросила Илга. — У нас могут быть сложности.

Иварс указательным пальцем ткнул себя в висок и ненадолго задумался. Затем поднял телеграмму, снова перечитал весь текст и пододвинул ее к Пульпе.

— Прочитай. Мне на слух лучше думается.

— Москва. Секретариат ОГПУ…

— Суть читай, — чуть повысил голос Озолс.

— Э-э-э… в связи с подписанием договора о дружбе и взаимном нейтралитете… пропуск из эмиграции на территорию СССР бывших солдат и офицеров приостановить до особого распоряжения…

Конец ознакомительного фрагмента.