Разбойничья Слуда. Книга 1. Река

Николай Омелин

Летом 1914 года, незадолго до начала Первой мировой войны, похищено большое количество золота. Странным образом даже для самих участников тех событий оно исчезает. Следы затерявшегося богатства ведут в глухую северную деревушку.Книга публикуется в авторской орфографии и пунктуации.

Часть вторая

1899—1909 года

Маша не помнила своих родителей. Ей было три года, когда в деревне, что в двадцати верстах от Вологды, случился пожар. Родители тушили барскую конюшню, да так оттуда живыми и не вышли. Крыша обвалилась раньше, чем они выскочили, выгоняя последнего скакуна. Их со старшей сестрой забрала к себе в город тетка, родная сестра матери Марии, у которой и самой было трое детей. Таисья Селиверстова тянула всю семью, работая поварихой в трактире при железнодорожном вокзале в Вологде.

Муж ее зарабатывал частным извозом, днями колеся на бричке по вологодским улочкам, а потом пропивал все со своими собутыльниками. Иногда, правда, Таисье удавалось вытащить что-то у него из кармана до того, как деньги исчезнут в винном водовороте. Но это случалось крайне редко, и прибавкой к семейному бюджету можно было не считать.

Ей одной прокормить всех было не просто. А потому, когда в одна тысяча девятьсот шестом году Марии исполнилось десять лет, ее вместе с сестрой тетка определила мыть посуду в том же кабаке, где сама же Таисья и работала. Платили всего ничего, но кормили, и, то ладно. В питейное заведение всё больше захаживали мужики не работающие, перебивавшиеся разовыми заработками, а то и вовсе промышлявшие воровским делом. Контингент их постоянно обновлялся. Кто куда девался мало кого волновало. Толи сам представился, или порешили свои же дружки. Или в тюрьму, аль на каторгу сослали. Всё одно, пропал, и забыли. Будто и не было никогда.

Вот только Витек, всегда веселый и щеголеватый парень лет тридцати, захаживал сюда постоянно и никуда по его словам деться не мог. Он непринужденно играл в карты со всеми желающими, сопровождая игру веселыми комментариями и красивыми словечками. Выражений у него было не счесть, и, как правило, невесть что означавшими, но придававшими ему некую значимость и важность. И вообще все, что происходило с ним и вокруг него напоминало больше спектакль, чем заурядную игру в карты на грязном трактирном столе.

Витек частенько захаживал на кухню к тетке, о чем-то шептался с ней. Заметив сестер, подмигивал им, а иногда и угощал леденцами из красивой железной коробочки, расписанной фигурками неведомых для девочек птиц и зверей.

— Ну и девчушки у тебя, Таисья, какие ладные растут. Вот подрастут, на обеих женюсь, — это или что-то подобное Витек постоянно говорил Таисье, завидев Марию и Лизу. — Такие они у тебя дружные и не разлучные растут, что грех разлучать то будет, — балагурил он. — Ты грамоте их подучи, а то я не грамотных то, страсть как не люблю… С грамотными то мы о Франции и музеях царских поговорим. А то вот в прошлом году связался тут с одной, так у нее забот… только о своем огороде и говорит. Я ей бусы на Иван-день купил, а она мне говорит: «Зачем на стекляшки тратиться, лучше бы ты мне ново корыто для белья подарил».

Что объединяло Таисью с этим молодым парнем, и о чем шептались, Мария не знала. Да и интереса особого не испытывала ни к разговорам, ни к Витьку, пока однажды он не принес в моечную огромную красивую книгу.

— Вот, Мария, возьми, тетка ругаться не будет, я договорился. Лизе, как поправится, привет от меня передавай, да пусть тоже азбуку учит. Я заходить к вам буду, помогу буквы то осилить.

А Лиза не на шутку разболелась. Думали по началу, что простыла, даже доктор приходил, и лекарства от простуды выписал. Однако время шло, а Лизоньке лучше не становилось. А последние дни и совсем с постели не вставала.

Умерла Лиза тихо и незаметно. Пролежала всю весну, а в мае одна тысяча девятьсот восьмого года и схоронили. Болезнь, какая у нее, тетка называла, да Марии не запомнилось то замысловатое слово. «Вообщем, простыла», — сказала тогда Таисья, когда Лизонька лежала с температурой. И хотя Марии накануне похорон Лизы исполнилось лишь двенадцать годов, но горевала она по сестренке наравне с взрослыми.

Тетка еще зимой говорила, что когда Марии четырнадцать исполнится, и если ничего не измениться, то отправит ее в Архангельск помогать своему брату. Тот хоть и молод годами, но хозяйством обзавелся справным. В прошлом году в письме писал, что лишние руки ему не помешают.

Два года назад он приезжал в Вологду тётку навестить. Мария его самого тогда не запомнила, а вот красивую расписную прялку, что подарком привез, запомнила. «Это наши нижнетоемские мастера прялочной росписи постарались. Красиво? Вот подрастешь, приезжай, будешь нитки прясть, — запомнились девочке его слова, когда Мария с неподдельным интересом разглядывала и гладила на прялке замысловатых коней, сказочных разноцветных птиц и узоры, вглядываясь в резные окна с цветами».

Время шло, и Таисья всё чаще говорила Марии, что нечего под ногами ей тут путаться. Как и почему Мария путалась у нее под ногами, она не могла понять. «Ну, ехать надо будет, поеду. Все одно, где жить», — думалось в те дни девчонке.

Как и обещал, Витек частенько приходил к ним домой вечерами. Пил чай и болтал со взрослыми. А потом заходил к Марии за занавеску, что отгораживала ее кровать от общей комнаты, и очень заботливо учил девочку читать. Учеба была ей не в тягость, и уже к концу года она неплохо читала. Маша не думала, почему этот веселый дядька, а именно, дядькой он ей казался, занялся ее образованием. И почему тратит свое время на это.

Начало нового одна тысяча девятьсот девятого года ничем особенным в жизни Маши не запомнилось. Все дни она проводила в трактире, а вечерами читала теткиным дочкам книжки, которые, как и прежде приносил им Витек. Писала она хотя и печатными буквами, но уже быстро и красивым почерком. Уже и считать по арифметике училась. Витек был превосходным учителем, а Маша, прилежной и способной ученицей.

Так и шли день за днем. Пока в один из майских дней в трактир не нагрянули полицейские. Маша вышла в зал убрать грязную посуду как раз в тот момент, когда они подошли к столу, за которым Витек кого-то обыгрывал в карты и травил очередную байку о своих любовных похождениях. Она остановилась, словно почувствовала что-то неладное. А Витек, уже заметил приближающихся стражей порядка, бросил взгляд на застывшую девчонку, подмигнул ей и улыбнулся. Улыбка получилась не такая как раньше, бодрая и добрая, а какая-то печальная, будто он извинялся перед ней за что-то.

Девочка даже отступила назад и не видела, как один из полицейских положил руку на плечо Витька, но поняла, что происходит что-то странное и пугающее. Она инстинктивно почувствовала, что от этих людей в черных мундирах ее Витьку… ее дяде Вите угрожает опасность. В эту минуту в зале раздался звук опрокинутого стола и разбившейся посуды. Послышались чьи-то крики: «Вали его на пол, вяжи!».

Маша поняла, что в зале опять дерутся взрослые, как не раз это бывало в их заведении, и что сейчас среди дерущихся был близкий ей человек. Звон разбитого стекла, звук опрокинутых стульев и… Витек, ее дядя Витя, вдруг неожиданно оказался прямо перед ней. Схватив ее в охапку, он забежал в моечную, и задвинул дверную щеколду.

— Не бойся, Машуля, не бойся, я сейчас уйду, — он тяжело дышал, а из носа текла кровь. — Машуля, возьми вот это… — он знал, почему доверяет свою тайну этой девчонке и был уверен в своей правоте.

В дверь стучали всё сильнее и сильнее. Казалось, еще мгновение, и либо у нее сломается щеколда, или она совсем слетит с петель. Было слышно, что кто-то с разбегу пытается ее сломать.

— Не стреляйте, — там моя дочка, услышала Маша голос тетки. — Не стреляйте!

— Маша, спрячь это. Я скоро вернусь. Спрячь Машенька и ничего не бойся и никому не говори, — уже шепотом проговорил Витек, сунув в ее детские ручки довольно увесистый сверток. — Ты, очень хорошая девочка. Я скоро вернусь и заберу тебя от сюда, и увезу тебя к теплому морю. Прощай, Машуля!

Маша хотела было спросить: «А там, где море, там есть счастье?», но Виктор открыл запасной выход, через который ходили за дровами, да выносили помои, и выбежал во двор. Некоторое время ещё Маша стояла со свертком в руках, словно в забытьи. Она никогда не слышала от взрослых таких добрых по отношению к ней слов.

Да, тетка порой была к ней ласкова, но сказанное Витьком было необычным. Слова были вроде бы те же, что и раньше доводилось ей слышать, но звучали по-другому… по-взрослому. Она на миг даже растерялась и почувствовала приятную растерянность. Это продолжалось меньше минуты, а потом она пришла в себя и стала еле слышно приговаривать:

— Нужно же что-то делать, нужно спрятать, нужно спрятать.

Мысли прыгали в ее голове, но вдруг она почувствовала, что успокоилась. Ей показалось, что все происходящее сейчас не более, чем загадка, ответ которой она уже знает. Маша почувствовала уверенность и поняла, что непременно справится с заданием Витька, и сделает всё, чтобы не было стыдно перед ним.

Она сунула сверток в железную банку, закрыла плотно, сунув под крышку тряпку, и опустила в ведро с помоями. Почему сделала именно так, она впоследствии сама себе не смогла объяснить. Но в тот момент, это оказалось единственно правильным решением.

Через мгновение со двора в помещение вбежали какие-то люди. Полицейских, которые были в форме, Маша узнала. Их она видела в зале, а вот других мужчин в черных костюмах и шляпах, видела впервые. Они отодвинули щеколду на двери, что вела в зал.

— Слава богу, ты цела! — ворвалась в моечную тетка. — Ты не ранена? — Таисья обняла девочку и прижала к себе.

— Подожди, тетка. Позже будете обниматься, дай мне с девчонкой поговорить, — перебил ее причитания один из тех, что был в костюме и шляпе.

И уже, обратившись к девочке, спросил:

— Почему он сразу не побежал во двор? Что тут делал Рыков?

— Я, не знаю… Я испугалась… Я от страха закрыла руками лицо, — у Маши так легко с губ слетел обман, что она даже сама не поняла, как это произошло. Раньше она не позволяла себе лгать взрослым. Ну, если только, чуть-чуть. А тут, она сказала неправду такому большому и строгому дядьке!

— Приберись здесь и домой иди, — забота и участие исчезло из голоса тетки.

Вскоре приехал хозяин трактира, распорядился, чтобы закрыли на время уборки и дознаний. Полицейские какое-то время пробыли в трактире. Они осмотрели зал и моечную, и, не увидев ничего подозрительного, покинули трактир.

— Ты всё еще тут? — тетка улыбнулась девочке, когда все разошлись. — Виктор что-то успел сказать тебе?

— Да, говорю же…, испугалась я, когда он сюда прибежал и в дверь стали стучать. А он даже и не посмотрел на меня, сразу на улицу сиганул, — уже второй раз соврала Маша.

И снова почувствовала, что благодаря этому, стала причастна к какой-то большой тайне, которую нужно хранить. Она жалобно посмотрела на Таисью и проговорила:

— Пойду, я тогда тетушка. Полы здесь уж с утра протру, приду пораньше.

— Ладно, ступай. Хлеба вон возьми домой. Резаный в ларь положи, да не забудь накрыть, чтоб не зачерствел… И не болтайся нигде, я поздно сегодня буду, — тетка иногда таскала с трактира какую-либо еду и хлеб. А в качестве оправдания и на вопросы мужа отвечала:

— Не краду, а что оплачено мужиками, да не надкусано и оставлено, прибираю… Для порядку.

Дождавшись, когда Таисья выйдет в зал, Маша достала банку из помойного ведра, вынула из нее сверток и засунула его под пальто. А чтобы снаружи он слишком не торчал, она немного согнулась и даже наклонилась вперед. «Хлеб же ещё», — вспомнила она, и сунув его под свободную руку, пошла домой.

Через полчаса хлеб уже лежал дома в небольшом ушатике, который хозяин почему-то называл ларем. Дома играли теткины дети, и на приход Маши особого внимания не обратили. Да оно и не нужно ей было сейчас. Главное, как ей казалось, нужно куда-то припрятать сверток, что лежал за пазухой пальто. Он был тяжеловат, и если бы не подпоясанное кушаком пальтецо, она вряд ли смогла его держать там так долго.

Она сделала всё так, как сказал дядя Витя. Вышла на улицу, пересекла двор и, забежав в сарай, запихнула сверток под сундук, что стоял в углу. Выйдя на улицу, остановилась, и облегченно вздохнула:

— Всё, — и погодя добавила: — Слава богу!

Она привычно перекрестилась и пошла в дом.

1911 год

Июль одна тысяча девятьсот одиннадцатого года выдался отнюдь не летним. Лето казалось и не начиналось. Каждый день дул северный ветер, и постоянно шел дождь. Мария уже не работала у тетки в трактире, а помогала жене местного торговца управляться с детьми. Благодаря тому, что помимо прилежности и внимательности к детям, она по здешним меркам, хорошо читала, умела неплохо считать и аккуратно писала, то хозяин решил еще и сэкономить на обучении деток своих. «Пусть Марья их начальному письму обучит, а если толк будет, тогда и отдам учиться», — рассудил он по-своему, узнав о ее способностях.

О Витьке к тому времени стали забывать. Тетка давно не донимала Марию расспросами о случае, когда исчез Витек, а Маша, которая поначалу думала, что он вот-вот придет, тоже успокоилась. Содержимое свертка ее не интересовало, чтобы достать и развернуть его. Как-то подумав о том, она покраснела, прогнала те мысли прочь и более к ним не возвращалась. Лишь однажды за все это время она вытаскивала его из-под сундука, да и то только для того, чтобы убедиться, что он в целости и сохранности.

Книжки были для нее второй жизнью. Она читала их взахлеб. Любые, какие ей доводилось заполучить. Ей несказанно повезло, что у соседского паренька отец был дворником во дворе, где была городская библиотека. И благодаря этому она не испытывала в них нужды. Книги для его сына дворнику давала библиотекарша, свято верующая в то, что образование нужно всем, и что образовывать должен каждый, кто сам грамоте обучен и всеми возможными способами. Петька, конечно же, не говорил отцу, что дает Марии книжки. Ему было приятно это делать, а как отнесется к этому отец, он не знал.

— Привет, красавица, — раздался за спиной Марии знакомый голос. — Я вот на лавочке сижу, смотрю, какая красавица идет! Идет, и меня не признает. Была девчушка, а стала вон какая девица!

«Витек? — У Марии заколотилось сердце, и румянец непроизвольно залил ее щеки. — Неужели вернулся?».

— Ой, Витёк, — тихо вымолвила она поворачиваясь. — Ой, простите, дядя Витя! А я иду и не вижу же вас.

— Ну, не видишь, так смотри, — он поднялся с лавки и выпрямился.

Перед ней стоял красивый молодой мужчина, в дорогом сером костюме, и белой с желтой каймой летней шляпе. Носки его черных ботинок были начищены до такой степени, что в них отражалось солнце, появившееся на небе также неожиданно, как и хозяин ботинок. Как и раньше приветливо улыбаясь, Виктор шагнул ей навстречу.

— Вот я и вернулся, как обещал, — он слегка погладил черные усы и снял шляпу. — За тобой приехал. Учиться поедем…

— А к морю? — не дала ему договорить Мария.

— К морю и поедем… учиться. Таисья-то где? Я в трактир заходил, не было ее там.

— Так она намедни в деревню поехала, младшенький ее с сестрой в деревне летом. Да и приболел чего-то там. Вот она и уехала.

— Одна ты, что ли на хозяйстве осталась?

— Не, отчим, да сестра его с дочкой. Они с деревни то приехали, про Степку и рассказали, что болеет. А сами говорят, недели две в городе будут.

— Понятненько, — привычка растягивать слова у него была с детства. «Ладненько, счастливенько», эти и другие слова он постоянно употреблял в разговоре вместо обычных. — Ну, веди в дом что ли. Давно у вас не был.

— Пойдемте, — девушка заметно успокоилась, но легкий румянец и смущение все еще были заметны на лице.

Вечером, когда отчим с Витьком отужинав, сели пить чай, Мария ушла к себе за занавеску, и стала перекладывать и рассматривать все свои нехитрые пожитки. «Учиться… и к морю, — повторяла она про себя эти слова, — счастье-то какое!»

— Возьми с собой самое нужное. Одежду справим там по приезду. Деньги есть, — слова Виктора из-за стола явно предназначались Марии.

Отчим на них никак не отреагировал, видать они уже обо всем тоже договорились.

«Какой он всё-таки этот Витек… хороший», — от этой мысли у нее опять, как при встрече у дома, покраснели щеки.

— Маша, — оторвал ее от раздумий голос Витька. — Клад, что хранишь, еще живой?

— Я мигом, — она выскочила из своей «комнаты» и бросилась в сарай.

— Да, не торопись, расшибешься, так носишься, — заметил отчим, ранее не часто принимавший участие в делах Марии.

«Вы смотрите… какая вдруг забота», — подумалось ей, когда возвращалась из сарая.

— Вот, всё. Как было, — девушка положила сверток на стол и хотела уйти.

— Постой-ка, красавица, — Витек тронул ее за плечо.

Он извлек из тряпки металлическую коробку, открыл, слегка прикрывая содержимое ладонью, и аккуратно вытащил из банки красивую цепочку с крестиком.

— На, красавица. Носи на здоровье.

— Этот вы мне? — Девушка смотрела на протянутую к ней руку Витька. — Она же, наверное, золотая. Нет, что вы дядя Витя. Нет, нет…

— Бери, пока дают, беги, когда бьют, — застенчивость девушки вызвала у него улыбку. — Цепочка золотая, конечно, а крестик попроще будет. Но очень большой мастер делал. Я бы тебе другой и не предлагал! Ты, молодец, Машуля. С этой коробочкой мы такие дела развернем… Ты представить себе не можешь, как выручила меня тогда и что сохранила… Благодарность моя дорогого стоит, но сейчас, возьми пока это. Можешь носить ее, можешь нет, потеряешь не переживай, новую тебе справлю. Бери, бери, — и накинул ей цепочку на шею девушки. — А дяде Витей ты меня больше не зови. Вон, какая уж барышня стала. Ну, Виктором сойдет, — сказал он на французский манер с ударением на второй слог.

— Можно я к себе пойду?

— Иди, дочка, иди. Чего тебе с нами. А мы с Виктором еще посидим, покалякаем. Если, что, так сестра нам справит чего на стол. Уложит вот малую свою… — отчим тоже был сегодня явно в хорошем расположении духа.

Он очень редко называл Марию дочкой. Уж только, когда был в настроении. А оно, да еще и хорошее, у него было не часто, и обычно совпадало с теми днями, когда Таисья угощала его самогонкой. То есть либо в праздники, либо в его именины.

Поезд на Москву отходил с вокзала в десять часов вечера. Мария за время работы в привокзальном трактире выучила расписание не хуже, чем продавщица билетов в кассе вокзала. По гудкам отходивших от перрона поездов она с точностью определяла, какой и куда поехал. Но все равно, утром, пока все в доме еще спали, она сбегала на вокзал. Минут пять стояла у расписания, читая названия станций, что прописаны были в маршрутном листе каждого отходившего поезда.

Когда-то она читала рассказ, где главная героиня ехала из Москвы до Симферополя поездом. И хотя в вологодском расписании не было поездов, которые идут из Москвы, Марии казалось, что она видит, как оно выглядит, и читает его. «Как хорошо, что я умею читать, — сделала она неожиданный для себя вывод. — Как хорошо, как хорошо, — повторяла она, и было видно, как губы при этом у нее заметно шевелились».

Она впервые собиралась ехать на поезде и волновалась от того, что не знала, как себя вести во время поездки. На помощь пришла все та же история. Она мысленно перечитала рассказ, вспомнила поступки героини и успокоилась. И во время поездки еще несколько раз вспоминала его, когда не знала, как следует себя вести.

Провожать их никто не пошел. Отчим был уже навеселе, а родственница с дочкой спать легли, когда еще девяти не было. Поезд отправился по расписанию. В купе с Виктором они были вдвоем. Два дивана, посередине стол. Хорошо и уютно. Проводник к форменном кителе принес газеты и спросил про чай. Тут же сказал, где налить кипятку, если у них возникнет необходимость.

— Газету почитаю, пока чай подадут, — эти слова были сказаны героиней всё того же рассказа, Мария лишь повторила их сейчас вслух.

Как и героиня рассказа, она откинулась к спинке дивана, взяла газету и стала рассматривать содержимое, не совсем понимая, что там писали о забастовках рабочих и больших поставках пшеницы за границу.

— Ну, ты прям как путешественница заядлая, смотрю на тебя и диву даюсь. Как у тебя все естественно и со знанием дела получается. Будто постоянно поездом ездила, а не посуду в трактире мыла, да деткам хозяйским портки меняла, — Виктор с неподдельным удивлением смотрел на девушку, а про себя подумал: «Будет толк с нее, определенно будет. Актриса да и только… Актрисонька».

— Когда спать станем ложиться, вы из купе-то выйдите. А как я лягу, я вас позову. Тогда и вы можете на своем диванчике стелиться, — он не узнавал ее голоса, все правильно и рассудительно, как будто не в первый раз.

— Хорошо, Мария. Я покурю пойду, а чай принесут, так ты пей, не жди меня… если что. Там, — он кивнул на стоящий в углу портфель, — хлеб, да кое-какая еда. Если захочешь, не стесняйся, бери и кушай… В ресторан сегодня не пойдем, — он закончил говорить уже когда закрывал за собой дверь.

В Москву приехали уже утром. А накануне Мария легла рано. «Тук-тук, тук-тук», — слушала она разговор вагонных колес. Слушала, слушала, да так и уснула на мягком диванчике, не дождавшись прихода Виктора. Проснулась рано, тихонько встала, и накинула кофту, что дал отчим. «Бери подарком от нас. Память будет», — положил он кофту рядом с ее нехитрыми пожитками, когда Мария собиралась в дорогу.

— Умоешься, скажи проводнику, чтобы чаю подал, я вчера припозднился, не пил. А сейчас в самый раз будет, — сказал Виктор, не оборачиваясь.

Он тоже уже не спал, но услышав движение на соседнем диване, тактично повернулся лицом к стене.

— Хорошо, Виктор, — назвала она его так, как накануне и просил он к нему обращаться.

Она почувствовала, как эта фраза приблизила ее к нему, как сама стала сразу намного взрослее, чем еще была вчера.

— Хорошо, Виктор, скажу, — повторила она.

Ей настолько понравилось это ощущение взрослости, что она готова была повторять это несколько раз.

Москву посмотреть ей не удалось, хотя она втайне и надеялась. По приезду, Виктора встречал худощавый мужчина лет сорока. Черный костюм на нем хорошо сидел, а вот черные перчатки, несмотря на лето, вызвали у Марии удивление. Виктор представил их друг другу:

— Мой друг, Березин Митрий, а это — Маша.

После чего они обменялись несколькими дежурными фразами о погоде и здоровье их близких, а потом все вместе пошли в привокзальный ресторан. Пока они с Виктором делали заказ, и ждали когда начнут накрывать на стол, незнакомец отлучился, но вскоре вернулся.

— Через два часа с Курско-Нижегородского вокзала, — тихо сказал он, и положил на стол билеты.

— Благодарю Митрий. Как Марию в Симферополе учиться пристрою, сразу приеду к тебе. Дело есть дело. Списочки благодаря Машеньке в целости и сохранности. Так что уточню всё, да и за дело будем браться. Я пока во Франции был, много думал о том, о сём. Теперь моё имя Виктор де Маше, а потому и дела наши должны быть красивыми и элегантными как фамилия. У Виктора де Маше другая жизнь, нет уже Витьки Краснова, а значит мелочные делишки нам не по чину.

Мария ничего не понимала из того, о чем говорят мужчины. Ей было достаточно, что ее везут учиться. И вся сияла от предвкушения этого самого обучения. Она представляла себя среди барышень, которые обучаются хорошим манерам в каком-нибудь красивом старинном особняке, и где хозяйкою обязательно немолодая дама. А вечерами они присутствуют на балу или посещают оперу. Книги и здесь нашли отражение. Ей нравились героини с хорошими аристократическими манерами. Она хотела на них походить, и будущее обучение связывала именно с этим.

— Ты посмотри на нее, Виктор, — Березин тронул Виктора за рукав. — А мне говорил, что Машенька посуду мыла в привокзальном трактире…

— Я и сам поражен не меньше тебя. Ты представляешь, какая актрисонька. В первый раз в ресторане, а будто каждый день обедает… Ты только посмотри, как она нож и вилку держит, — слегка наклонившись к приятелю, добавил Виктор.

— Да, да…

— Это дар, Митрий. Она же нигде не была. И такие способности к самообучению по книжкам. Я как увидел ее в первый раз, почему-то почувствовал, что из девчонки толк будет. Если немного подучить, то цены ей не будет в наших делах. Нам без умной и красивой девчонки никак не обойтись.

— Фартовый ты, Виктор, тут-то тебе и то свезло.

— Если бы не отлучка двухлетняя, мы бы уже при делах были. Ну да как говорится, нет худа без добра. Там с людьми познакомился, кое-чему обучили. Язык вот французский знаю так, что от француза не отличишь.

— Хорошо, Виктор. Поговорим еще. Пора вам. С вокзала выйдете, налево брички стоят, быстро до вокзала вашего доедете. Провожать не пойду. Посижу еще тут немного.

Они пожали друг другу руки. Березин нагнулся и поцеловал Марии руку, заметив, как непринужденно она ее ему протянула. «Молодец, девка! Какой Виктор клад нашел», — подумал он, провожая их взглядом.

***

По приезду в Симферополь Виктор нанял извозчика, и они отправились на Пушкинскую улицу. Адрес Митрий написал на листке бумаги и вручил Виктору вместе с проездными билетами. А на словах пояснил, что небольшой домик находится в десяти минутах ходьбы от кинотеатра «Лотос» прямо у дороги рядом с указателем с надписью: «К морю».

«Море тут недалеко, наверное, где-то. У нас тоже на вокзале указатели были. „Уборная“, „Депо“, „Трактир“, — сообразила Мария, разглядывая надпись. — Вечером спрошусь у Виктора сходить посмотреть, — решила она, когда они входили в сад по указанному адресу».

Хозяева дома, седовласый татарин и его жена, сами жили в соседнем деревянном домике, внешне больше похожем на скворечник. А двухкомнатный каменный дом, что стоял в глубине сада, они обычно сдавали на лето приезжим. Предыдущий постоялец хорошо заплатил им и попросил никому больше не сдавать. И добавил, что от него, мол, с Москвы приедет солидный господин с сестрой. И жить будут года два, не меньше. Татарин с тех денег нанял печника, да печь в доме хорошую справил. Хотя и Крым, а зиму жить без печи никак не получится. «Да и топить печь наверняка москвичи меня и попросят. Опять же дополнительный прибавок», — быстро сообразил хозяин.

Зайдя в дом, Мария остановилась в нерешительности. Еще недавно переполнявшая ее радость внезапно сменилась растерянностью. Ей отчего-то сгрустнулось. Окинув взглядом комнату, не спеша подошла к окну и как будто кому-то, отвечая, сказала:

— Да, дождь завтра будет.

— Ну, что Мария, сестрой моей не против быть пока тут жить будем? Так и разговоров меньше будет, да и при обучении всегда на брата можешь сослаться. А брата твоего, гражданина Франции, то есть меня, зовут Виктор де Маше, — раздался за спиной голос Виктора. — А сестру мою меньшую Марией зовут. По батюшке то Михайловна будешь, кажись? Ерахичева Мария Михайловна, одна тысяча восемьсот девяносто шестого года рождения… от десятого мая, если не забыл, — он широко улыбнулся.

Мария обернулась, что-то не понравилось ей в словах «брата», но что, сейчас не смогла понять.

— Да-да, всё правильно, пятнадцать мне сейгод исполнилось… но почему вы гражданин Франции?

— Говори мне ты, так тебе и мне удобнее будет, а для других понятнее. Ну, а что Франция… страна не плохая. Шучу, конечно. Я тебе со временем всё объясню. А сейчас просто запомни и всё. Хорошо? Ну, вот и славно, — не дожидаясь ответа, заключил он.

— Хорошо, Виктор. Мне тоже так будет лучше. Я читала, что «ты» говорят очень близким людям.

— А вот тут ты ошибаешься, сестренка, в некоторых семьях на «вы» обращаются даже дети к матери своей. Но для нас это бы выглядело не совсем обычным. А нам незачем особо выделяться и привлекать к себе внимание. Достаточно того, что ты со своей красотой и так уже у мужчин взгляды притягиваешь. Боюсь представить, что будет через два-три года. Тогда уж точно незаметными нам по улице не пройти, — в хорошем настроении Виктор ну ни как не мог говорить без иронии или чтобы не подшутить над собеседником.

— Ну, что вы такое…, ой, ну, что ты говоришь, — засмущалась Мария. — Я право никогда за собой ничего такого не замечала.

— Ладно, ладно… Я с хозяйкой договорился, чтобы вы с ней до торговых рядов и магазинов прогулялись. Чтоб помогла тебе с платьями да обувью определиться, — продолжил Виктор уже серьезно. — Она насколько я знаю, шитьем занимается и в этом деле определенно разбирается.

— Мне? Новые платья?

— Ну, не мне же… Да, и вот еще что, — уже серьезно добавил он: — Ты по городу будешь ходить, так примечай всё и запоминай. Скоро одной без меня придется везде бывать, к самостоятельности привыкай,… хотя о чем это я.

«Чего к ней привыкать. Давно уж сама за себя в ответе живу. Тетка всё больше по обязанности какой, или по необходимости заботилась. А жила я уж давно самостоятельно», — толи согласилась, толи нет, девушка, глядя на сумку.

Виктор выделил Марии довольно внушительную сумму денег и просил не жалеть и покупать, что нравится. А Алефтине, хозяйке дома, перед их уходом сунул рубль, чтобы к Марии внимания более уделила и помогла с выбором. Женщина не была жадна до денег в отличия от мужа своего, но рубль взяла, побоялась постояльца обидеть отказом. «Из этих денег и извозчика найму посноровистее, чтобы быстрее поворачивался и окольными путями не таскался попусту по городу», — сказала она Виктору.

Спустя час Алефтина с Марией рассматривали верхние платья. В магазине «Мануфактура Соболева и К» в это время почти никого не было, и всё внимание усатого толстого продавца было обращено к ним. «Но покупать не торопитесь всё зараз, завтра день будет, да и позже всегда сможешь купить, если еще что-то понравится. Вашего добра в Симферополе достаточно, никуда не денется», — вспомнила Мария слова своего «брата».

***

Через пару дней, обедая в уличном ресторане на центральной площади, к их столику подошла статная женщина лет сорока. «Красивая», — подумала Мария. Увидев ее, Виктор поднялся из-за стола.

— Ждем-с дорогая, Клавдия Ивановна, ждем-с вас тут. Как с Митрием и говорили, — он поцеловал даме ручку и приглашая сесть, отодвинул стул. — Как у вас тут всё прекрасно. Лето как лето, не то что в Москве. Там сейчас не июль, а будто май на дворе. И улицы в городе чистые… А женщины какие! Одна красивее другой, вообщем, жить хочется!

— Ах, Виктор, какая я вам Клавдия Ивановна! Что вы право! Просто Клавдия. А всё остальное… Так у нас всё как всегда. Вы преувеличиваете, ничего такого, чтобы заслуживало внимание. Обычный провинциальный городишко. Вот говорят в Париже… — мечтательно проговорила Клавдия. — Вот там жить хочется, — она улыбнулась, отодвигая от себя поданное официантом меню. — А чего вы тут решили отобедать? Прямо напротив полицейской управы… И ты бы представил нас, Виктор.

— А чего нам? Мы люди законопослушные, почему бы тут не посидеть. И простите ради бога… Вот знакомьтесь. Это — Мария, моя сестра по матушке. А это — Клавдия, очень хорошая знакомая Митрия. Ты не забыла, Мария, того господина, что в Москве нас встретил?

Мария кивнула, приветствуя Клавдию. А Клавдия, игриво махнув ладошкой, опустилась на стул, заказала у стоящего рядом официанта десерт и откинулась на спинку.

— Мне Митрий писал, что ты с сестрой приедете. Из Костромы?

— С Вологды, — поправила Мария.

— Да, с Вологды, простите. Но, право, манеры у вас далеко не провинциальные? Вы где учились, барышня?

— Клавдия, не мучайте пока расспросами Марию, — попросил Виктор. — Всем жизненным премудростям она обучалась самостоятельно. Уж так получилось.

— Интересно, очень интересно. У вас, дорогая моя, определенно талант. А потому, я думаю, у нас больших сложностей в дальнейшем не возникнет, — любезно проговорила Клавдия.

— Да, Клавдия. Машенька очень способная, я с малых лет знаком с ней. И ее таланту самообучения поражался всегда.

Они проговорили еще около часа. Мария всё больше молчала и старалась внимательно слушать, особенно, что говорила Клавдия. Но порой не произвольно оглядывалась, когда мимо проезжал автомобиль. Она их никогда до этого так близко не видела, и не могла удержаться, чтобы не посмотреть на них.

Большое удивление вызвало у нее и появление велосипедистов. Стараясь не пропустить ничего, о чем говорили за столом, она всё же искоса поглядывала за катающимися по площади мужчинами и женщинами. «Чему мне предстоит учиться у этой красивой женщины?», — спрашивала она себя. Но, то, что учиться есть чему, ей становилось очевидным с каждой минутой, проведенной в ресторане.

— Хорошо, Виктор, — заключила Клавдия. — У меня сейчас примерка у «Братьев Опраксиных» назначена. Давайте-ка мы так с вами договоримся… Я завтра после обеда сама заеду за Машей. Мы с ней прокатимся по городу, посплетничаем немного. Может, зайдем куда. В синематографе сейчас хороший фильм посмотреть можно. Как вам моё предложение?

— Согласна, Мария? — Виктор посмотрел на девушку.

— Конечно же, согласна. Конечно! Я с большим удовольствием, Клавдия Ивановна. И буду вас непременно ждать.

На первый взгляд Клавдия была обычной женщиной. О том, что у нее есть и вторая, тайная для непосвященных жизнь и сомнительное с точки зрения закона занятие, знали единицы. А наслышаны о ней в определенных кругах были многие. Бывало и так, что Клавдия присутствовала на каком либо приеме или встрече, где упоминалось о ней. Но, то, что она находится рядом люди и не догадывались.

И на то была причина. Клавдия, от рождения Елизавета Романовна Гольдштейн, была очень умной и профессиональной мошенницей. С молодости большими знакомствами не обзаводилась. А потому лично известна была небольшому кругу людей. От рождения прекрасная актриса, в юности получила отличное образование в Петербурге. Но все свои знания и умение она направила не на служение России, а на обман ее граждан.

И у нее это настолько удачно всё получалось, что за многие годы она ни разу не привлекалась за содеянное. Да и вообще, не только никогда не была в полицейском участке не по своей воле, но даже не попадала в круг интересов полиции. Ей нравилось то, чем она занималась. И не потому, что деньги любила или к украшениям не равнодушна была. По натуре своей игрок, она и всё происходящее воспринимала как азартную игру и острые приключения. И без них не мыслила своего существования.

В полиции многих городов России были знакомы с ее «красивыми» и многоходовыми аферами, но никто из потерпевших и свидетелей так ни разу на нее не указали при снятии показаний. А всё потому, что благодаря удачно разыгранным ею хитроумным комбинациям, никто из них даже представить не мог, что эта женщина могла быть замешана в содеянном.

Основное ее правило заключалось в том, что всё нужно делать «чужими» руками. И делать так, чтобы тот, кого она нанимала и использовала, в случае провала не смог бы назвать ее не то что заказчиком преступления, но даже отчасти к нему причастной. Были у нее несколько доверенных лиц, через которых она и действовала.

Где и у кого она этому обучилась, никто из ее знакомых не знал. Конечно же, и без природного дара тут не обошлось. Иногда, правда, поговаривали об ее знакомстве в юности со знаменитой Софьей Блювштейн, больше известной под прозвищем «Сонька Золотая Ручка». Если так, то у этой «учительницы» грех уму разуму не научиться. Также как и у Соньки, многое из ее жизни было наполнено слухами, о достоверности которых могла судить лишь сама Клавдия.

***

Вечером следующего дня Мария и виду не показала, что будущее ее будет не тем, о каком она тайно мечтала, уезжая в Симферополь. Она ни словом, ни намеком не дала Виктору возможности что-то объяснять, а тем более оправдываться перед ней. Напротив, вела себя так, будто ничего особенного сегодня не произошло.

Каким образом Клавдия посвятила Марию в свои тайные занятия, какие нашла слова для того, чтобы заинтересовать ее в том, чем она занимается, Виктору узнать не удалось. Но он и не настаивал на том, понимая что, Клавдия избавила его от необходимости объяснять «сестре» истинные их намерения в отношении ее. А как она этого добилась, не так для него было и важно.

Клавдия приехала вместе с Марией. И по выражению лица и легкому кивку Клавдии, он понял, что женская прогулка прошла успешно. Мария была приветлива к нему даже чуть больше, чем утром. Не громко посмеялась над сказанными словам хозяина дома в адрес владельца брички, на которой они приехали. Татарину показалось, что тот качается даже тогда, когда они стоят на месте.

— Приехали, дорогой! Лошадь уж на месте стоит давно, а ты качаешься так, будто всё еще едешь!

Когда Клавдия уехала, а хозяева ушли со двора к себе в дом, Виктор позвал в дом и Марию. Ей не хотелось покидать уютный сад с его ароматами, но если зовут, значит нужно. Так уж привыкла с измальства. Она вошла в дом, поправив растрепавшиеся на улице белокурые волосы.

— Ну, ты где, красавица? Иди два слова скажу, — услышала она голос из гостиной.

— Я уже вся во внимании, Виктор, — входя в комнату, произнесла девушка.

— Ну, Машенька, ты я так понимаю, всё знаешь сейчас. Клавдия рассказала тебе обо всём или почти, обо всём. Но главное ты поняла. О том, что ты это знаешь, знаем только мы с Клавдией. И более никто не должен знать. Пока, конечно, ты сама не сочтешь нужным, кого-то посвятить. Это вопрос твоего благополучия и безопасности. Ты с нами, но об этом должны знать только мы втроем.

— Да, Виктор, Клавдия мне всё очень хорошо рассказала, — как-то даже буднично проговорила Мария. Словно такое с ней уже не раз случалось.

— Хорошо, не хорошо, а я чувствую большую ответственность. И хочу, что бы у тебя в будущем не было каких-либо серьезных проблем. Если у тебя будет всё хорошо, значит у меня, Мария тоже… Ты поняла? — и, не дав девушке что-то сказать, продолжил: — Да, будут иногда сложные минуты, когда придется тебе рисковать. Но, любой риск, если он продуман, не принесет вреда, ни тебе, ни мне. И пока, об этом всё. Клавдия тебе я понимаю, лучше меня всё объяснила. Но у тебя же, есть вопрос, который ты не задаёшь, и он интересует тебя, не правда ли?

— Да, Виктор… Вопрос один у меня остался. Что за сверток тогда в трактире ты велел спрятать и хранить, в котором крестик лежал с цепочкой, что я теперь ношу?

Какая она всё-таки молодчина. Ну, ни одного слова лишнего, ни одного действия не нужного не делает. Всё в меру и во время. «Не ошибся я в ней, не ошибся. Да и в себе не ошибся…», — уж в который раз подумал он за последнее время.

Виктор подошел к наружной двери, открыл ее и выглянув во двор, обвел взглядом двор, после чего снова закрыл и задвинул щеколду. Подошел к окну и, задернув занавески, громко сказал:

— Береженого бог бережет.

Сказал так, что Мария и не поняла, для кого предназначались эти слова. Толи себя успокаивал, толи ей в назидание сказал.

— А ты Виктор, чуть тише говори, я слышу хорошо, — улыбнулась девушка.

— Да, ты как всегда права. Чего я как на базаре кричу, вот ведь дурная привычка, всё кажется, что чем громче говорю, тем доходчивее, — уже понизив голос, произнес он.

— Не обижайся, Виктор, на мои замечания.

— Ну, ты будешь слушать, а то передумаю рассказывать!

— Слушаю, слушаю, — она снова не могла сдержать улыбку.

— Ну, так вот. С человеком одним был я в деле когда-то. Большой человек, уважаемый. Гаврилой Петровским звали. Было еще и прозвище, да ни к чему оно тебе. Подстрелили его, когда мы от полиции уходили. Вот он мне перед смертью и отдал бумагу. А на бумаге той имена да адреса написаны людишек разных со всей России. И людишек-то не простых. А тех, кто не только на высоких должностях царю служит, но еще и наводчиками и доносителями в уголовной среде числятся.

Знал он о них много. Возможно, кто-то еще был знаком с ними, но только у Петровского на них на каждого было досье. С помощью этих людей, говорил он, можно многое узнать. А из знаний тех выводы сделать и выводы в деньги, да в золото превратить. Понимаешь теперь, почему мне с бумагой той никак нельзя было в полицию попасть. Тем более, что там и расписки и другие документы были от тех людей из списка. Рисковать не мог, а вот на тебя рассчитывать мог. Я же в тебе ни секунды не сомневался. С тех пор как у тетки тебя заприметил. Дно у банки двойное было. Бумаги там лежали, а в банке для виду монеты золотые, да цепочку туда сунул, уж не помню почему.

Хотел вечером к вам зайти, да тетку твою спрятать попросить, пока бы я свои дела уладил. Да вот, не думал, что в трактире вашем стукачек полицейский был. И меня там поджидали. Да и хорошо, что тетке твоей не отдал. Потом уж об этом подумал. Вот такие дела, Мария, — Виктор свёл руки на груди и замолчал.

В комнате наступила тишина. Мария стояла у окна и смотрела поверх занавесок во двор. Высокий рост добавлял девушке возраст. И глядя на нее со спины нельзя было подумать, что у окна стоит еще совсем молоденькая девчушка. Она любила смотреть в окно. Ей с детства казалось, что за окном совсем другой мир. Добрый, честный и светлый. И, что стоит только туда попасть, как все заботы и тягостные мысли останутся в прошлом.

И вот сейчас, слушая Виктора, поняла, что детство осталось там, за окном. А её словно огромной шалью накрывает пелена взрослой и «неправильной» жизни. Мария вспомнила разговор с Клавдией, и была, в общем-то, согласна с тем, что она говорила о справедливости и лжи, деньгах и чести. Но природная чистота ее души, будто второе ее я, всё еще сопротивлялось и не хотело вступать в другую жизнь.

— Ты всё правильно сделал, Виктор, что доверился тогда мне, — не оборачиваясь, вполголоса проговорила она. — Я, тебя не подведу.

Ей казалось, что это говорит кто-то другой, не она. Еще несколько дней назад, да где дней, еще утром, она представляла свою новую жизнь совсем по-иному. Но мимолетная нерешительность тут же прошла. И к Виктору повернулась уже другая девушка, во взгляде и движениях которой, была уверенность в себе, уважение, и возможно даже чуть больше, чем уважение, к Виктору.

— Ну, и славненько, — протянул он. — Тогда, как говорят в Париже, мадам, спать сегодня, а дела завтра. Отдыхай, Машенька. У тебя сегодня был непростой день. Всё остальное завтра, послезавтра и потом. Жизнь, дорогая моя, продолжается, и отставать от нее нам никак нельзя.

1913 год

С тех пор как Клавдия с Марией познакомились, прошло два года. Поездки в Ялту и Алушту стали у них регулярными. Поначалу романтика дороги доставляла ей удовольствие. Но постепенно их становилось всё больше, и в конце концов они стали регулярными. И теперь уже не вызывали у нее прежней радости и возбуждения. Она относилась к ним как к необходимости и издержкам дел, которыми занимались. Раз в месяц, а то и два приходилось им то в Ялту, то в Алушту добираться. Хорошо, что в последний год стали ездить автомобилем, а то добираться туда в конном экипаже было утомительно и долго.

Марии запомнилась первая поездка, в которую они с Виктором отправились буквально через неделю после приезда из Москвы. Ехали тогда на почтовых лошадях с ночевкой в Алуште. Впервые часы она с детской радостью рассматривала придорожные окрестности. Ей было интересно и нравилось абсолютно всё. Мария засыпала вопросами не только Виктора, но и извозчика. И даже ночевка в придорожной гостинице в Алуште, в комнатах которой витал запах кислого перебродившего вина и махорки, не вызвала у нее никаких неудобств.

— Как медный самовар сестрица у вас, барин, сияет, — в тот раз промолвил по приезду в Ялту извозчик. Он хотел выразиться еще более выразительно, но ничего лучшего придумать не смог.

Вот и в этот раз они приехали вместе. Авто остановился у парадного дома, что на Гоголевской улице, куда месяца два назад переехала Клавдия. До их последнего отъезда по улице было сложно проехать не то что на автомобиле, но и извозчики сюда не больно-то соглашались ехать. А теперь вся улица была перемощена во всю ширину добротным камнем.

— Петр Петрович, вы отвезите Машеньку и вернитесь ко мне, — обращаясь к водителю, Клавдия поцеловала в щечку свою молодую подругу. — У меня будет для вас поручение, — и, не дожидаясь ответа, повернулась и пошла в дом.

— Сделаем-с, Клавдия Ивановна, не в первой. Минут через тридцать у вас буду! — уже вдогонку крикнул водитель.

Дождавшись, когда та вошла в парадное, повернулся к Марии и добавил:

— Теперь к дому мадам подъехать одно удовольствие. Когда и успели дорогу изладить. Дней десять всего нас тут и не было. А как всё преобразилось! Говорят, что асфальт теперь класть будут на всех улицах, а не только на Пушкинской.

— Хорошо бы. И трамвай скоро пустят. Мне Виктор говорил перед отъездом, — Мария проявила свои знания, желая тоже поучаствовать в обсуждении городских новостей.

— Как в Москве жить будем, — заключил водитель. — При трамваях, — и замолчал после сказанного, видимо решив, что обсуждать больше нечего.

Виктор был дома, когда подъехала машина. Увидев в окно «Опель», он быстро поднялся из-за стола и выбежал во двор встречать.

— Ну, Слава Богу! — с нескрываемым облегчением и радостью произнес он. — Я вас еще два дня назад ждал обратно. Что-то случилось, Мария?

— Да, всё хорошо, не переживай. Что могло случиться! Тем более в этот раз и Петр Петрович был с нами все дни, что мы были в Ялте, — сияла Мария. — Позагорали денёк, а то носимся как угорелые и в море искупаться некогда. Пойду, умоюсь с дороги, отдохну немного да почитаю. В машине трясло в этот раз так, что и книгу не раскрыла.

Она чмокнула его в щеку и скрылась в доме.

— Вы, барин, не переживайте за Марию. Она хоть и юна еще, но любому не уступит, и ведет себя разумно не по годам, — сказал Петр Петрович.

— Всё, понимаю, но с каждой ее отлучкой стал всё больше беспокоиться. Ведь ей уже восемнадцатый годок пошел. И я тебя прошу, не называй ты меня барином, Петрович. Ну, когда ещё на людях, то куда ни шло. А так, чего уж. Одно дело делаем. Да и постарше ты меня будешь.

— Что постарше, то тут ты прав. Лет десять у нас с тобой Виктор разницы. А что до «барина», то тут, как говорят: «Кашу маслом не испортишь». Вот сделаем всё, что Клавдия задумала, тогда, друг мой, француз, я братом звать тебя буду, а не барином, — улыбнулся водитель.

— Ладно, Петрович, пошли чайку с дороги попьем, — Виктор тронул его за плечо.

— Не сейчас, Виктор. С Клавдией еще нужно план наметить на завтра, и не только. Мне же через неделю в Архангельск ехать. Поеду я к ней, а чайку или чего покрепче в другой раз выпьем, — Петр Петрович развернулся и пошел к машине.

Оставшись один в саду, Виктор присел на скамейку, что стояла тут же возле калитки, откинулся на спинку и прикрыл глаза. Солнечный луч спустя минуту скользнул между ветвей яблони и наткнулся на его лицо. От яркого света он прикрыл ладонью глаза. Со стороны могло показаться, что на скамеечке дремлет молодой мужчина, никуда не спешащий и ни чем в этот момент не занятый. Однако мысли в голове Виктора ни на секунду не давали ему расслабиться. Мария в такие минуты, называла его «спящим вулканом». Внешне все спокойно, а внутри огонь и пламень.

«Через год всё закончится, сделаю Марии предложение. В следующем мае ей аккурат восемнадцать исполнится. А с делами управимся, дай бог, к этому времени, — от предвкушения губы у него расплылись в счастливой улыбке. — И укатим из России с ней подальше куда-нибудь.

В Америке у Петровича кто-то из родни есть. Туда можно. Во Франции скучно показалось. Все будто спят на ходу. Ладно, решим потом. Уже два года дело готовим, недолго осталось.

Он еще немного помечтал о будущем, затем вернулся к делам нынешним и в заключение в очередной раз с благодарностью вспомнил Петровского: «Ну и ценный мужичок оказался этот Сергей Аркадьевич… Не зря ты, Гаврила Петрович, так строго хранил в тайне все свои связи. Скрывал так, что никому до смерти своей не говорил. И если бы не случай, и мне бы не узнать. Ну, так не зря же меня с детства фартовым звали. Я все думал, что фарт-то в картах. А вон оказывается, в чем настоящий-то фарт».

Петр Петрович вернулся обратно на Гоголевскую с небольшой задержкой. Строители, прокладывая трамвайные пути, не удосужились вовремя сделать объезд, и на одном из пересечений улиц ему пришлось стоять полчаса, пока закопали вырытую канаву. Спустя лишь только полтора часа он был у Клавдии.

Она будто и не заметила его опоздания, и предложила ему чаю. Услышав одобрительное: «С радостью», стала рассказывать, как правильно его нужно заваривать. После чего отпустила служанку и закрыла за ней входную дверь.

Клавдия разлила чай, и без всяких предисловий спросила Краснова:

— Ты когда последний раз с Гмыриным встречался? Как зовут, его, надеюсь, не забыл?

— Обижаешь, Клавдия. Прошлой зимой ездил, а до того с Сергеем Аркадьевичем лично познакомился аж в одна тысяча девятьсот девятом, — ответил Петр Петрович.

— Ты к Гмырину собирайся снова. Но лично с ним не встречайся. С почты письмо отправишь, как до Архангельска доберешься. Текст чужой рукой написан, если что… Но, «если что» не должно быть… Виктор в прошлом году с ним встречался… Месяц назад письмо от него было… Мы здесь всё сделали, как наметили, — сидя напротив Краснова, не спеша говорила Клавдия.

Петр слушал не перебивая. Эту женщину он всегда слушал внимательно. Была бы возможность, так он бы записывал. Он не раз убеждался, что каждое слово, произнесенное ею, были ценными и правильными. А про себя сравнивал их с вновь отчеканенными на монетном дворе золотыми червонцами.

На самом деле они были знакомы уже лет двадцать. И за всё время в их совместных делах не было ни одной осечки. Он был старше ее, но разница в возрасте его не тяготила. В том, что женщина командует мужчинами, да еще старше ее, могло вызвать у кого-то недовольство. Но только не у тех, кто лично был знаком с Клавдией.

— Гмырин подтвердил намерения Англии рассчитываться с Россией за ее товары золотом. Расчеты будут идти морем в Архангельск. В этом году прошла первая, пробная оплата. Груз был доставлен и успешно отправлен пароходом в Вологду, а далее спецвагоном до Москвы, — сделав паузу и глядя в глаза Краснову, Клавдия продолжила: — Сергей Аркадьевич должен передать тебе полное описание маршрута и условий перевозки. Ну, а дальше, я думаю тебе не нужно объяснять, как доставить мне этот документ сюда…

Немного помолчав, сказала:

— Налей мне вина, пожалуйста.

Клавдия улыбнулась и отвела взгляд куда-то вглубь комнаты. Краснов подошел к буфету, достал графинчик с красивой малиновой наливкой, и налил, как она любила, «на два дюйма» в большой бокал.

— Спасибо, — она сделала глоток из бокала и неожиданно произнесла: — А молодчина наша Машенька, — перевела она разговор. — Говорил тогда Митрий, что у его приятеля есть девчушка толковая. Что мол, если подучить, то как раз для нашего дела… Я сомневалась, конечно, когда просила привезти ее. Думала, если что, так учиться устроим куда-нибудь. И забудем… Но она оказалось, именно той, которая нам нужна… Взрослая стала не по годам… Далеко может девчушка пойти, ой далеко… — она выпила вино до дна. — Береги себя, Петр Петрович, — очень тихо проговорила Зотова, закончив говорить о Марии.

— Спасибо, Клавдия Ивановна. Я всё запомнил. Мы с Виктором уже обсуждали кое-какие детали, касающиеся этой поездки. Буду предельно аккуратен и осторожен. Береженого берегут…

— Береженого Бог бережет, — поправила его Клавдия. — Ну, тогда, прощайте, уважаемый! Я немного отдохну, а то еще вечером в «Дворянском» премьера. Что делать… надо быть, обещала режиссеру дать рецензию. Все же льстецы кругом. Не верит никому… А ты не приезжай за мной, извозчика возьму… И вот еще. Петр Петрович, я зонтик свой у тебя в авто забыла. Занеси в парадное, оставь у консьержки, а ко мне не поднимайся.

Когда дверь за Красновым закрылась, Клавдия прошла в ванную. Она любила полежать в приятной теплой воде после дороги и привести мысли в порядок. Хотя на беспорядок в голове мог жаловаться кто угодно, но только не она. Уж там-то у нее всё было как в аптеке. Мысли работают четко и слаженно, как детали часового механизма.

Она и дом этот выбрала еще и потому, что тут помимо других удобств, которые нужны были для ее занятий, не было перебоев с водой. При необходимости могла бы и на Долгоруковской квартиру снять, в одном парадном с генералом каким или с кем из местной Думы. Да не любила и не хотела она на виду быть. «От показухи только лишний интерес к своей особе. А всякий интерес только во вред здоровью и спокойствию», — помнила она слова своей «учительницы».

А на Долгоруковской всё губернское руководство жило, дворяне, да купцы богатые. Местная знать, одно слово. Чтоб с ними рядом жить нужно, либо дело своё большое иметь, либо пост при губернаторе высокий занимать. В другом случае быстро попадешь под интерес местной тайной полиции. А последнее никогда в планы Клавдии не входило.

«Краснов вернется, Марию отправлю в Архангельск. Пусть съездит, посмотрит и понаблюдает за Гмыриным. Тем более у девушки родной дядька в Архангельске живет. Вот к нему как бы и поедет… И дядьку проведает. Может и он сгодится как. И дело сделает», — размышляла Клавдия, лежа в ванной.

Она еще немного, как она говорила, погоняла мысли и вышла из ванной. Мнение Марии о Гмырине для нее было если не решающим, то, во всяком случае, очень значимым во всем этом мероприятии. Провала она допустить не могла. А Мария как никто другой способна заметить, если что-то в Гмырине ее насторожит.

1914 год

На втором этаже дорогих апартаментов доходного дома «Вилла Елена», что рядом со знаменитой набережной Ялты, уютно расположилась компания из пяти человек. Ближе к окну на одном диванчике сидели Клавдия Ивановна и Мария. Мария что-то в полголоса говорила Клавдии, при этом невольно жестикулируя руками. Клавдия не глядя на нее, слегка лишь кивала головой.

У входной двери рядом стоял Петр Петрович. В его осанке и взгляде чувствовалась военная выправка и дисциплина во всем, за чтобы он не взялся. Он любил все важные вопросы решать стоя. Ему казалось, что сидя человек невольно притупляет бдительность, решения его не выглядят оптимальными, поэтому он сейчас и стоял, хотя рядом с ним был удобный соответствующий апартаментам, дорогой стул.

Виктор и Митрий разговаривали, стоя друг напротив друга у открытого окна. Митрий не смотря на то, что лишь накануне приехал из Москвы, выглядел бодрым и подтянутым. Даже легкий мешковатый костюм не мог скрыть его делового настроя. Но от взгляда Виктора не ускользнуло, что с Митрием что-то не так.

Виктор слушал последние московские новости, а сам присматривался к нему, и наконец, спросил:

— Ты какой-то не такой, приятель. Вроде бы внешне «цветешь и пахнешь», но изменился ты после нашей последней встречи. И смею заметить не в лучшую сторону. Тебе нездоровиться?

— Ох, и не говори. Приболел я тут месяца три назад. Думал сначала, что простыл, пройдет. Но вот, зараза, всё оправиться не могу. Иногда такая слабость накатывает, что ноги подкашиваются. Нужно бы врачам показаться, да времени нет.

— А то я смотрю, ты даже с лица спал немного и похудел… Не переживай, брат. Через месяц, когда всё закончим, отправлю тебя во Францию, там врачи тебя быстро на ноги поставят. Поверь, я знаю, что говорю.

— Спасибо, Виктор, спасибо. Я вот хочу недели две тут побыть, воздухом морским подышать.

— Ты, вот, что Митя, и правда, пока тут, в санатории процедуры какие поделай. Сегодня вечером и поселим тебя туда. Народу в апреле не много. Отдыхающих почти нет. Здесь тоже хорошо, но в санатории всё полезнее будет. Пока суть да дело дней десять и побудешь, да грязи какие поделаешь.

— Ну, что, господа! Наше время пришло. Сейчас еще раз обсудим детали, и с богом! — несколько даже пафосно произнесла Клавдия.

— Хорошо, Митрий, договорим позднее, после всего, — сказал Виктор.

— Нам нужно не бедным людом на пароходе быть, а солидными и богатыми предстать, — произнес Митрий, переключившись от разговора с Виктором, и не дожидаясь, что скажут другие.

— А что, не плохо. На тех, кто на виду у всех, пригляду меньше будет от охраны, — поддержала Клавдия. — Вот ты, Митрий, тогда и дай нам план, кто кого изображать должен. За Машеньку я спокойна, она кого угодно сыграет. А вот господам без театральных наклонностей держать фасон не просто будет. Поэтому до завтра роли всем проработай. Нет, давай на послезавтра к обеду, когда снова все соберемся.

— Нам бы здесь не навлечь внимание полиции, аль какой консьерж на нас шепнёт, что не заговорщики ли мы какие политические, — произнесла Мария. — Теперь таких много развелось, как бы из-за них нам планы не спутали. Может не здесь нам дела обсуждать?

— Права, Мария, — Клавдии уж очень нравилась девушка. — Давайте-ка мы здесь больше не будем встречаться, а послезавтра на набережной возьмем лодку, да прокатимся все вместе. Как Петр Петрович, ты думаешь?

— Я думаю, что не нужно вам с Марией с нами кататься. Мы все решим втроем, а я вам к вечеру обо всем и расскажу здесь в апартаментах, — последовал четкий ответ Краснова.

— Ну, пусть будет так… Одну минуту, господа, — Клавдия встала с дивана и вышла в соседнюю комнату.

— Петр Петрович, вы у нас превосходный стрелок, поэтому устранение непредвиденных ситуаций на вас, — опять заговорил Митрий.

— Вы, Митрий, у нас сегодня просто кладезь идей, — улыбнулась Мария.

Клавдия вернулась очень быстро. Подойдя к столу, она развернула несколько листов бумаги.

— Вот план Архангельска. А это план парохода. Это — его расписание. Вот карта реки от Архангельска до Котласа, далее она вам и не потребуется. А это — примерные сроки перевозки груза. Точнее узнаете по приезду в Архангельск. Не буду утомлять рассказом, как оказались эти документы здесь, скажу лишь, что Сергей Аркадьевич оказался очень дотошным в этом деле дядькой. И к тому же очень исполнительным.

— Ого, — увидев разложенные бумаги, воскликнул Виктор. — Одна тысяча девятьсот четырнадцатый год… У него даже на этот год расписание пароходов есть!

— На дядьку то он мало походит. В прошлом году я к нему ездил. На вид ему лет сорок. Какой-то незаметный серый человечек. Я смотрел тогда на народ, когда ждал его на речном вокзале. Особенно на тех, которые шли в мою сторону, надеясь понять, кто из них он. А Гмырин подошел, будто с небес спустился. Человек — невидимка. А поди ж ты, вон какими делами ворочает, — раздался голос Петра Петровича.

— Господа, нужно всё запомнить. С собой у вас ничего не будет. Смотрите внимательно, не отвлекайтесь — сказала Клавдия.

— А что тут запоминать, всё понятно, хоть сейчас нарисую, — усмехнулась Мария.

— А это, неплохая идея… — Подхватила Клавдия. — Давайте так и поступим. Послезавтра Петр Петрович принесет мне от всех рисунки с изображением всего, что вы сейчас видите. Вот и проверим, что и кто запомнил. Понимаю, что носить такие вещи опасно. Но лучше уж мы здесь все опасности оставим, чем вам их брать с собой.

И убрав бумаги со стола, продолжила:

— У нас с вами осталось уточнить два вопроса. Хотя мы уже и приняли решение по ним, но повторить никогда во вред не было. Так вот. Каким образом вы произведете экспроприацию товара, как говорят политические, непосредственно на пароходе, и как переправите с него товар? У кого-то есть дополнения к ранее обсуждаемому плану? — и присела на диван.

Виктор потер нос, снял пиджак, повесил его на спинку одного из стульев, и предложил, как всегда в своем репертуаре:

— А может, господа, партийку распишем. Заодно и все вопросы уточним?

— Нет, Виктор. Преферанс думать о другом не дает. Тут или в карты или «о другом» говорить. Вместе толку мало будет, — Митрий сегодня чувствовал, что слова его находят поддержку у собравшихся.

Кроме Митрия на предложение Виктора больше никто не отреагировал. Петр Петрович вообще, будто и не слышал его, проговорил:

— Судя по записке, у входа в каюту в которой везут груз, всегда стоит охранник в штатском. В прошлый раз им был некто Никодим Петрищев. Согласно положениям в их служебной инструкции, если в предыдущий раз всё прошло без сбоев, то и в следующий раз на перевозке участвуют все те же самые… Если, конечно, все живы и здоровы. Будем считать, что он же и будет. Адрес его мы знаем. По приезду Митрий найдет возможность с ним «случайно» встретиться и услышать его голос. Митрий, сколько времени у тебя уйдет на тренировки с голосом?

— Митрий, сколько времени у тебя уйдет на тренировки с голосом? — передразнил Митрий Краснова. Да сказал это так, что если бы не знать, то никто бы не догадался, что слова произнес Митрий, а не Петр.

— Ну, даёт, Митрий, — воскликнула Мария. — Клавдия говорила о таланте вашем в подражании, но какое сходство!

— Всё понятно, — продолжил Петр Петрович. — Будем считать, что у Митрия с этим проблем не будет.

— А если, этот Петрищев заболеет, или еще что, — начал бы Виктор, но его тут же перебила Мария.

— Будем действовать, не переживай, Виктор. На всякий случай Митрий и у других охранников голоса послушает. Думаю, троих достаточно будет… Я имею ввиду тех, кто был в прошлом году при охране груза. Адреса тут всех есть. Правильно я говорю, а?

— Правильно, Маша. Митрий, на тебя много будет завязано, ты уж постарайся, как и раньше не подведи, — ответила Клавдия. — Еще раз скажу, что Сергей Аркадьевич проделал большую работу. И надеюсь, сделал всё аккуратно, и не засветился нигде. То же требуется и от всех нас. Не хотелось, чтобы вся наша многолетняя подготовка пропала даром.

Петр Петрович дождавшись, когда Клавдия договорит, продолжил:

— За несколько минут до того, как, пароход причалит к пристани, Мария выйдет в коридор и направится в сторону уборной мимо каюты с грузом. Метров за десять до охранника она уронит ридикюль. Охранник обязательно должен обратить на нее внимание.

Краснов сделал паузу. Посмотрел сначала на Клавдию, потом на Марию. Клавдия снова встала и подошла к столу. Словно подхватив эстафету от Петра Петровича, проговорила:

— Да, а поравнявшись с ним, она снова так сделает. То есть уронит ридикюль. Охранник обязательно нагнется, чтобы помочь девушке поднять ридикюль. В этот момент Мария ударит его газетой, в которую будет завернут металлический пруток. Постарается подхватить его и аккуратно опустить на пол. Из уборной тут же должен выйти Петр Петрович и затащить охранника внутрь уборной. Митрий должен быстро переодеться, то есть надеть форму охранника на себя… Уборная располагается почти напротив каюты с грузом. В соседней каюте, что напротив, будут еще двое охранников. С ними решим позднее. Но думаю, что они вам не будут помехой.

Она провела карандашом на плане верхней палубы парохода небольшую линию, отметив крестиками места, где Мария должна была выйти из каюты, а затем уронить свою сумочку.

— Я просчитаю, сколько времени уйдет на каждое действие в отдельности… Гудок парохода раздастся минут за десять до того, как причалит пароход и подадут трап. Вот после него и нужно привязать по времени всю операцию, — произнес Виктор.

Они проговорили еще часа два, пока вся компания не стала уверенной, что все детали предстоящего мероприятия, были понятны всем ее участникам. При обсуждении больше всех комплиментов за хорошую готовность получила Мария. Особенно преуспел в этом Петр Петрович. Всего за полгода девушка неплохо обучилась у него различным приемам нападения и самообороны.

«А вдруг охранник окажется более проворным и сможет увернуться от ее удара», — сказал Краснов, когда убеждал Клавдию в необходимости обучения Марии основам рукопашного боя. Сейчас она могла уложить на лопатки или временно вывести из строя своего противника. Петр Петрович в качестве доказательства даже показал ушибы на руках, какие он получил при ее обучении.

Хотя всё сказанное и было правдой, Мария слегка смутилась, даже на щеках появился легкий румянец. Совладать и справляться, когда ее засыпают комплиментами, она еще не научилась. Ей было одновременно и приятно от услышанных слов, но и досадно, что не может это скрыть от собравшихся.

— Всё хорошо, Машенька. Всё хорошо. Если ты на самом деле умница и талантливая девушка, то чего этого стесняться? Это вот мужчины пусть смущаются, что не могут пока должным образом оценить твои успехи. Но, думаю, что они скоро исправятся. Не так ли, Виктор? — Клавдия хотела еще что-то добавить, но стук в дверь заставил ее прерваться.

Собравшиеся переглянулись. Однако появившаяся на лице Клавдии улыбка, означала, что беспокоиться не нужно. Она подошла к двери и впустила гостя.

— Входи, Серёжа, — пропустила она вперед худощавого мужчину лет тридцати пяти. — Знакомьтесь, господа! Сергей Сергеевич Ямпольский. Мой давний друг.

— Очень приятно, господа, — проговорил гость. — Премного наслышан о вас от Клавдии. И думаю, что заочно со всеми знаком. Приехал сюда по ее просьбе. Всего лишь час как в городе, приехал с Ростова, что на Дону стоит.

Появление незнакомого мужчины, да еще в такой ответственный момент, вызвало у присутствующих недоумение. Мужчины повернулись в сторону Клавдии.

— Господа, беспокоится не о чем. Очень порядочный и интеллигентный человек и умница. На Сергея будет возложена последняя, заключительная, не менее важная часть нашего мероприятия, — проговорила она. — Грамотный во всех технических и юридических делах, — с искренним чувством гордости добавила она. — Я его чуть позднее проинструктирую обо всем, — и снова повернулась к гостю. — У тебя же московский университет закончен, если мне не изменяет память?

— И как это было давно! — ответил Сергей и улыбнулся. — А память у вас, Клавдия, девичья. Мы же с вами там и познакомились…

— Ах, да, конечно же! — воскликнула Зотова, — А я-то за всей этой суматохой никак не могла вспомнить…

Сергею Сергеевичу в начале этого года исполнилось тридцать четыре. Правда, по нему о его возрасте судить было сложно. Смуглое лицо с вьющимися черными волосами и бакенбардами, да слегка подкрученными усами, заметно прибавляло ему в возрасте. Небольшая сутулость тоже не молодила его. А его звонкий голос не вносил ясности при определении прожитых им лет. В последние годы жил в Ростове-на-Дону. Несмотря на техническое и юридическое образование, стал заниматься лишь частной юридической практикой. И довольно успешно. В городе его услугами вскоре пользовались в основном состоятельные и уважаемые люди.

Но, дружба с Клавдией основывалась естественно не на оказании ей каких-либо консультаций, хотя и без этого тоже не обходилось. А на делах более значимых и чаще всего скрытых от посторонних глаз. Ямпольский был прирожденным оратором и юристом. Эти его качества в свое время и заприметила Клавдия. А применить их во благо уголовному миру, но в рамках российских законов, Сергею не составляло труда. Тем более, что труд этот его оплачивался в разы щедрее, чем вся остальная деятельность.

Получив приглашение от Клавдии на встречу в Крыму, он до последней минуты был уверен, что нужна помощь очередному проворовавшемуся государеву деятелю или лицу из криминального мира. И тем удивительнее было услышать то, что предложила ему впоследствии Клавдия.

Вскоре все кроме Клавдии и Ямпольского в приподнятом настроении ушли в ресторан. Всё шло по плану и до его исполнения оставалось чуть больше месяца.

***

Из вагона, прибывшего в Архангельск поезда, Виктор вышел в хорошем расположении духа. Поставив чемоданы на телегу подбежавшего носильщика, он подал руку Марии и помог ей спуститься на перрон.

— Когда-то твоя тетка именно сюда и хотела тебя отправить, — проговорил Виктор. — И вот сбылась ее мечта.

Видя, как изменилось лицо Марии при взгляде на неказистое здание вокзала, он постарался немного ее приободрить:

— Не Крым, конечно, но люди живут! И нам в интересах дела придется здесь пробыть какое-то время. Чуть-чуть скуки, чтобы потом никогда уже не видеть этих унылых лиц, разбитых дорог и серых убогих домов.

Проходя мимо стоящего у уличной кассы караульного, Виктор выпрямился и поприветствовал того приподняв шляпу с головы.

— С лесом переговоры не знаю, насколько затянутся. А лес здесь строевой, без контракта нет смысла уезжать обратно, — проговорил он нарочито громко, рассчитывая, что страж порядка его услышит.

Тот и впрямь услышал, обернулся, и, достав платок, громко высморкался. «Не любят тут нашего брата-промышленника. Еще бы плюнул в след», — подумал Виктор и улыбнулся от своей мысли.

Носильщик донес чемоданы до здания вокзала, и уложил в ближайший конный экипаж. Они не стали торопиться на другой берег Северной Двины, где располагался сам город. Виктор попросил кучера, чтобы подождал, пока они с Марией немного разомнут ноги. Они не спеша обошли кирпичный вокзал. Над входными дверями Мария прочитала обычную для вокзалов надпись: «Исакогорка — Архангельск». Затем они прошли дальше и оказались рядом со школой. Деревянный тротуар из новых, еще пахнущих хвоей досок, отделял ее от местной больницы.

— Посмотри-ка, Машенька, такая глухомань, а домишки, будто скворечники резные, с крышами высокими. Все в одном стиле выстроены, аккуратненько и чистенько.

— В Швейцарском стиле, дорогой, — Мария и тут продолжала удивлять его своими знаниями.

Здесь они уже были не как «брат» с «сестрой», а как «жених» и «невеста». Митрий выбрал для них именно эти роли в написанном им сценарии на время их нахождения в Архангельске. Жених приехал дела свои по поставкам леса уладить, а его невеста, любящая путешествия, но очень ревнивая и потому не отпускающая его ни на шаг.

Сразу за школой булыжная мостовая закончилась, а гулять по весенней грязи занятие не для молодой дамы, потому минут через пятнадцать они уже были на берегу Северной Двины. Паровой паром местного предпринимателя перевозил грузы и экипажи с одного берега на другой.

— Повезло, что он тут стоит, — буркнул извозчик.

— Когда же здесь мост построят? Ведь как неудобно, когда вокзал от города рекой отделен, — проговорила Мария, глядя на снующие по реке суденышки.

— Мы об этом вряд ли узнаем, — многозначительно ответил Виктор.

В ожидании городского начальника они простояли на пароме еще какое-то время, и спустя полчаса, переплыв через реку, ехали в тарантасе по городу.

В доходном доме на Псковском проспекте Марию с Виктором уже ждали. Петр Петрович сидел у окна и первым заметил подъехавший экипаж.

— Митрий, наши приехали, выйди, встреть, а я распоряжусь на счет ванны и ужина.

Со второго этажа Митрий сбежал вниз по винтовой лестнице и выскочил на улицу.

— Ну, дождались! Слава богу, приехали! Здравствуйте, господа! — он поцеловал руку Марии, а потом пожал руку и Виктору.

— Митрий, а который час? У меня, не пойму, часы стоят что ли… Вроде вечереет, а солнце всё высоко, — вместо «здравствуй» сказал Виктор.

— Ой, Виктор, ну ты право настоящий француз! Такого не знать! Здесь же сейчас круглые сутки светло. Что днем, что ночью, одинаково! — вместо Митрия ответила Мария.

— Да, а ты-то, откуда об этом знаешь? — и глядя на укоризненное выражение лица своей «невесты», понял, что сказал «глупость».

— Она всё знает, — вместо Маши сказал Митрий. — Я даже предположить не могу, чего она не знает… Давайте в дом, господа, проходите, располагайтесь. Ваши комнаты на втором этаже. Переодевайтесь, умывайтесь и будем ужинать.

Березин с Петром Петровичем приехали сюда в начале мая. На железнодорожном вокзале в Исакогорке Краснов купил местную газету «Архангельск». Открыл сразу на последней странице, пробежал по ней глазами и прочитал: «Продам шесть щенков гончей, по 50 копеек за штуку. На рынке буду с собаками в воскресенье тридцать первого мая до пяти часов дня». Теперь ему стали известны точная дата и время отправки груза на пароходе, количество ящиков с товаром и вес каждого ящика. Тут же на вокзале он нашел расписание пассажирских пароходов и убедился, что «Н. В. Гоголь» отходит от причала в Архангельске тридцать первого мая одна тысяча девятьсот четырнадцатого года в пять часов дня.

Накануне уходил «Генерал Кондратенко». Но по рассказу всё того же Гмырина, товар возили только на «Гоголе». В конструкцию этого парохода еще при постройке были внесены незаметные на первый взгляд изменения, которые с точки зрения безопасности отличали его от «брата» в лучшую сторону.

Петр Петрович велел извозчику сначала заехать в редакцию, а уж потом на Псковский проспект, где намеревались проживать. И уже на следующий день в очередном номере всё того же «Архангельска» можно было прочитать следующее объявление: «Сниму на лето дом под Архангельском. Предложения оставить в редакции». Что означало бы для Гмырина, что его информация увидена, и более ему подавать объявление не нужно.

В свое время Гмырин сообщил Клавдии о мерах предосторожности, которые требовалось соблюдать, и о способах обмена информацией. Если бы сейчас объявления не было, то это означало, что срок отправки пока не утвержден. И Краснов стал бы покупать газеты ежедневно, пока не появилось бы объявление.

С редакции они отправились к двухэтажному дому на пересечении Псковского проспекта и Пинежской улицы и сняли его для своего проживания. Правда без участия всё того же Сергея Аркадьевича не обошлось. Доходный дом принадлежал местному лесопромышленнику и был одним из лучших в городе. Он пользовался спросом у приезжих богатых господ, а потому без хороших рекомендаций поселиться в нем было практически невозможно.

За две недели, что мужчины находились в Архангельске, они проделали большую работу. Им удалось разыскать охранников, которые будут сопровождать товар на пароходе при его перевозке. Березин нашел возможность подслушать их манеру говорить, хорошо запомнил, отрепетировал и продемонстрировал Краснову. Они заказали на пароходе три каюты первого класса на последнее воскресенье мая. По одноместной для Марии и Виктора, и двухместную для них с Митрием.

Отужинав, вся компания расположилась в каминном зале. Они смотрели друг на друга с неподдельным интересом. Казалось, были знакомы между собой давно, а сейчас у всех было ощущение, что они знакомятся заново. Это было связано с тем, что им пришлось несколько изменить свою внешность. Забыть на время о своих привычках и говорить совсем не те слова, которые они привыкли говорить. Каждому в предстоящем деле предстояло исполнить свою роль, и они старались им соответствовать. Именно исполнить, а не сыграть.

Играют обычно на сцене, а им предстояло жить по ролям, и не просто жить, а прожить несколько дней. И прожить так, чтобы не дай бог кто-то из посторонних смог бы заметить неискренность их слов и действий. И если на сцене артист может в силу каких то причин сыграть лучше или хуже, то у них права на фальшь или «забыть текст» не было.

Потому что главным призом этой игры была безбедная жизнь, а провал всего одного действия мог закончиться и смертью кого-то из исполнителей, а может и всех сразу. Они не обучались в специальных заведениях, выходцы которых успешно могли вести двойную жизнь на протяжении длительного времени. А потому, чтобы меньше совершать ошибок, договорились еще в Крыму, что говорить будут немного и по делу.

«Уж лучше, господа, промолчать час, чем за минуту наболтать лет так на десять или того больше», — напутствовала их Клавдия Зотова.

Говорили всё больше о погоде и городских новостях. Не хотелось обсуждать что-то серьезное. Краснов даже о дне отправления не стал говорить, решив, что пусть гости сегодня отдохнут с дороги.

— Я до сих пор в толк не возьму. А что им по железной дороге товар не возить? Быстрее же до Москвы будет. Пароходом, да с перегрузкой в Вологде, тут хлопот-то сколько… — прервал «погодную» тематику Митрий.

— Да, не всё так просто, я так думаю. Представляется мне, что не весь товар до Москвы то доезжает. Часть в Устюге снимают. А вот зачем… Да и какая в принципе разница нам, — поддержал разговор Виктор.

— Господа, эти разговоры сейчас не нужно бы вести. У каждой стены ушки могут быть. Ведите светские беседы, и не нужно судьбу испытывать. Вы же Митрий сами и придумали всем роли, чтоб мы тут играли, а сами же нарушаете, — одернула мужчин Мария.

Они переглянулись и замолчали.

— Разрешите мне откланяться. Устал с дороги что-то. Все дела все равно теперь уж завтра, — произнес Виктор. — Как светло на улице, черт побери, смогу ли вот заснуть.

— А я посижу еще у камина. Ехала поездом, всё думала, думала… и переживала. А сейчас такое умиротворение наступило. А вы, конечно, Виктор, идите и отдыхайте, — Мария улыбнулась ему, накинула на плечи плед и присела на диван перед камином.

Она проспала почти до обеда. Привести себя в порядок у нее не заняло много времени. Спускаясь по лестнице в гостиную, увидела в коридоре Митрия.

— Доброе утро, Митенька!

— Здравия желаю, Мария Михайловна! Вам чаю подать в гостиную?

— Да, уважаемый, я с удовольствием выпью.

Митрий принес чай, достал из буфета чашки и варенье.

— Виктор с Петром Петровичем уехали на лесозавод, вопросы деловые задать хозяевам его, а Настю, что по дому управляется, я отпустил. У нее ребенок приболел, так очень просила день без нее управляться. Ну, я и отпустил.

— И правильно сделали, — у Марии еще свежи были в памяти дни, когда она ухаживала за хозяйскими детьми, живя у тетки в Вологде. — Правильно сделали, Митрий! Мы не маленькие и сами сможем за собой поухаживать. Во всяком случае, один то день уж точно.

— Обедаем сегодня на углу Торговой и Поморской.

— Это так улицы здесь называются?

— Ну, да. Там «Фёдосовский» ресторан с хорошей местной едой. Часа в два господа приедут, и отправитесь туда. Вам непременно нужно отведать северных кушаний. Я тут кулебяками с палтусом, да семгой наестись не могу. А какая птица! Глухарь, рябчик, куропатка, все изумительно приготовлены.

— Митрий, я очень рада, конечно, что вам нравится местная еда, но вы же знаете, что для меня растительная пища премного лучше.

— Дак морошки покушаете. Ели ранее морошку?

Они проболтали еще минут двадцать, после чего Митрий, сославшись на небольшое дело, ушёл, пообещав к двум часам пополудни быть в ресторане и там их встретить.

Мария отодвинула пустую чашку, и раскрыла газету. Пробежав взглядом по страницам с местными новостями, она остановила свой взгляд на небольшой заметке об архангельском мужичке Лобанове. Зная из местных знаменитостей только о Ломоносове, ее очень заинтересовал рассказ, из которого следовало, что Иван Лобанов здесь на Севере не менее знаменит, чем Ломоносов. Вероятно потому, что Ломоносов — уже история, а Иван — современник нынешнего поколения архангелогородцев.

Из статьи следовало, что Иван Лобанов родом из деревни Лявля, что неподалеку от Архангельска. И зовут его здесь все не иначе как Ванька-леший. С лешим в те годы на Севере сравнивали тех людей, кто был очень сильным, непобедимым. В рассказе приводились небывалые истории, участником которых он был. Родился в одна тысяча восемьсот пятидесятом году, высоченного роста — более двух метров, и очень силен. Силен настолько, что мог двухпудовую гирю подбросить метров на двадцать вверх или перебросить ее через двухэтажный дом.

Борьбе он учился во Франции, и легко клал на лопатки любого. Слава об Иване шла на весь мир. Архангельский богатырь мог удерживать у пристани пароход, все машины которого работали «полный вперед». Рассказ заканчивался вопросом: «А где же сейчас наш Ваня? Жив или уж нет?»

«Надо же! А еще провинция. Какие мужики здесь живут! А если такие же и охранники на корабле… Интересно бы посмотреть, как выглядит Никодим Петрищев. А может так оказаться, что он и есть Иван Лобанов! О, боже, что я тут придумываю. Ивану то уж сейчас больше шестидесяти будет, а Никодиму лет сорок Митрий говорил», — Мария еще немного почитала газету, и пересев на диванчик, что стоял возле камина, закрыла глаза и откинулась на его спинку.

Так она сидела пока ее не отвлекла кукушка, ни с того ни с сего решившая покуковать, хотя времени на часах было всего лишь четверть второго. И буквально сразу же послышался скрип открывающейся входной двери и голос Краснова:

— Сейчас берем Машу и обедать. У меня желудок уже сводить стало. Дела вроде бы все уладили. Ну, а с лесом… С лесом каждый день на лесопилки ездить будем, как и планировали…

— Петр Петрович, у меня еще одно главное дело на эти дни запланировано. Возможно главнее общего, — проговорил Виктор.

— Ого! Что за тайны, уважаемый Виктор! Нельзя от друзей что-то утаивать, — с легкой напускной обидой проговорил Краснов.

Мужчины сняли калоши с ботинок в коридоре и прошли в гостиную. Без калош сейчас в Архангельске ходить трудно. Лужи, да грязь весенняя. Лето здесь по сравнению с Москвой недели на две позднее приходит. А уж если куда на лесопилку зайти, так там без калош и сапог совсем никак не обойтись.

Увидев сидевшую с закрытыми глазами Марию, они, аккуратно ступая, прошли в свободную комнату напротив. Судя по большому количеству стеллажей с книгами и большому письменному столу с зеленым сукном, комната эта была для хозяев либо кабинетом, либо библиотекой.

— Ну, что за тайны? — спросил Краснов.

— Петр Петрович, я всё скажу сегодня во время обеда, — ответил Виктор. — Давайте мы умоемся, переоденемся и на обед. Там я вас и удивлю.

Виктор вышел из кабинета, и остановился в гостиной.

— Нам показалось, Мария, что ты спишь…

— Да, что вы право. Какой сон. Я ночью хорошо поспала. А на диванчике сидела, думала о своем, о девичьем, — приветливо улыбнувшись, она потянулась и бодро соскочила с дивана.

Они подъехали к ресторану в начале третьего пополудни. Вывеска указывала на то, что внутри находится «Федосовский ресторан». Из входной двери выскочил высоченный дядька в огромном малиновом пиджаке и черной кепке с белым кантом. «У них тут все как Ванька-леший такие огромные что ли?» — подумала Мария, и вспомнив свои размышления про охранника на пароходе, даже слегка поёжилась.

Митрий, как и говорил, был уже там. Увидев Марию со спутниками, он привстал и помахал им рукой. Кроме него в ресторане сидела еще какая-то парочка молодых людей, да чуть в стороне мужчина в черном костюме. «А вот и полицейский, сидит газетку почитывает», — Мария научилась их определять с высокой точностью. Конечно же, немалая заслуга в этом принадлежит Клавдии, которая много времени потратила, чтобы научить тому, в чем сама прекрасно разбиралась.

— Господа, минуту внимания, — громко произнес Виктор, когда все устроились за столом и сделали заказ.

Почему в этот момент Мария слегка покраснела, она не смогла бы объяснить. Но внутренне понимала, что сейчас речь обязательно пойдет о ней. Это качество она за собой стала замечать давно. Да и Клавдия подметила, сказав однажды: «Машенька, у тебя есть дар предвидения. Если ты будешь над этим работать, то обязательно достигнешь хороших результатов. Ты же всегда внутренне способна предположить, как будут развиваться события».

— Сегодня особый день. И не, потому что день сегодняшний — двадцать пятое мая одна тысяча девятьсот четырнадцатого года, а потому что я, в присутствии своих друзей и коллег, и со всей ответственностью, — он сделал небольшую паузу и, понимая, что далее интриговать не совсем уместно, продолжил: — Со всей ответственностью прошу у Марии Михайловны ее руки и сердца.

Виктор вышел из-за стола и опустился перед Марией на колено, держа на вытянутой руке кольцо.

— Буду краток… Моя жизнь сильно изменилась в последнее время. Я стал добрее, серьезнее, спокойнее. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом. Ты выйдешь за меня замуж?

— Да, — Мария еще не слышала, но уже почувствовала, что именно сейчас скажет Виктор. Она давно его любила, и постоянно ждала от него таких слов. Ей недавно исполнилось восемнадцать, и девушка в тайне надеялась, что Виктор не будет долго тянуть с предложением.

— Я как чувствовал, что вы подходящая пара. Жених и невеста, одним словом, — негромко сказал Березин.

Он был искренне рад за своего приятеля. Рад тому, что в очередной раз не ошибся в своих ощущениях, и от того весь светился от счастья. И вся компания тоже прекрасно понимала, что он имел в виду. А Краснов не удержался и пожал Митрию руку.

Мужчина в «черном» встал из-за стола и, надев шляпу, направился к выходу. Тайную полицию мало интересовали амурные дела приезжих богатеев.

***

Пароход «Н.В.Гоголь» шёл вверх по реке и от того было ощущение, что волны от него были чуть больше нежели несколько суток назад, когда он плыл с Вологды. Казалось, что еще вчера он впервые приплыл в Архангельск, сверкающий белоснежными боками и начищенными до блеска судовыми механизмами. Но вот уж и четвертый сезон пошел как он здесь. И сколько их еще будет впереди. Сколько народу разного он повидает, сколько воды мимо него утечет.

А сейчас он душевно шлепал своими колесами. То там, то тут раздавались гудки мимо проплывающих катеров, буксиров и других всевозможных суденышек. Короткие и протяжные, пронзительные и строгие, вперемешку с криками чаек, они напоминали какой-то волшебный речной оркестр без дирижера. Оркестр, который сегодня играл для тех, кто был на пароходе.

Вода еще не спала, а потому «колесник» шёл уверенно, не боясь наскочить на мель, как порой случалось в середине лета. С конца июня, как спадет вода, до Вологды он ходить, конечно же, не будет. Мелко там станет. Только до Великого Устюга, а потом и совсем лишь до Котласа.

Вечерело. На улице стояла летняя погода и по верхней палубе прогуливались барышни с зонтиками и малыми детишками. Мужская часть населения из кают первого и второго класса в основном перекидывались в «Дурачка», сидя тут же на палубе за квадратными столиками. Другие, громко смеясь, травили анекдоты или развлекали молодых барышень веселыми историями.

В корме нижней палубы с весельем и развлечениями было похуже. А вернее, отсутствовали совсем. Мужики, что сели тоже в Архангельске, дымили самокрутками или грызли семечки, и разнообразить свой досуг не торопились.

— В Троице дожжик ешо был, а тут солнце, хоть маленько и отъехали, — крепко затянувшись самокруткой, молодой мужчина, лет двадцати пяти в серой косоворотке и накинутом поверх черном пиджаке, закашлялся и замолчал.

— Ты, Семен, чем о погоде говрить, шел бы Матрене помог чем. Может вещи к выходу подготовить. До Верхней Тоймы-то уж не так долго и осталось ехать. Котомок-то набрал, будто переезжаешь в дом новый, — буркнул тот, что стоял рядом и выглядел чуть старше своего попутчика. — Сидит баба на них уж сутки, как кура на яйцах. Хорошо полицейские на пароходе нынче, быват твои пожитки и не украдут.

— Что-то полиции нынче много, — Семен, будто не слышал, что говорит Федор. — Может и едут куда сами, а может, и важное что охраняют. Знамо дело, не наши же пожитки.

Рядом с ними облокотившись о перила, стояли и другие мужики, тоже севшие в Архангельске. О чем-то тихо переговариваясь, они глядели на высокий берег, мимо которого шёл пароход. Видно было, что едут впервые — смотрели на речные берега и снующие суденышки будто на диво какое.

Сверху послышались звуки духового оркестра. Сначала еле слышно, а затем все громче и громче. Да так, что слышно стало не только на пароходе, но, наверное, и по берегам Двины.

— Видать буфет-ресторан наверху открыли, — заметил один из них, слегка улыбнулся и плюнул за борт. — У меня барин там бывал, и сказывал, что шибко скусно кормят. Под музыку, будто еда-то скуснее становится.

— Нее, они там от такого оглохнут. Оркестр над нами играет, а в буфете пианина лишь стоит. Оркестр всегда у них на заду парохода, на верхней палубе, — проявил свои знания Семен.

Буфет, как называла команда «Гоголя» свой ресторан, и библиотека на пароходе, были, что называется его визитной карточкой. В буфете готовили вкусно, и подавали с таким шиком, будто посетители пришли в «Метрополь» или «Асторию».

И совсем не потому, что того требовал этикет подобных заведений на речном транспорте. А потому, что того очень хотел и требовал от своих подчиненных Глеб Измайлов, его шеф-повар. Он до того несколько лет и на самом деле отработал в московском ресторане «Метрополь». Поговаривали, что он доводится родственником мужу сестры капитана, но так это или нет, никто не был уверен.

В одна тысяча девятьсот одиннадцатом году, как раз в год спуска на воду парохода, во время демонстрации блюда Измайлов ненароком что-то пролил на платье супруги крупного московского чиновника. За что и был уволен хозяином ресторана. В тот день как раз в ресторане пел Шаляпин, и повар завороженный его мощным басом, и допустил подобный казус.

За большим круглым столом у окна, рядом со старинным немецким «C. Bechstein», расположилось трое мужчин в одинаковых черных английских костюмах. Рядом с ними сидела девушка лет восемнадцати в небольшой шляпке и легком белом платье с высоким стоячим воротником. Мужчины о чем-то не спеша говорили, а девушка, почти не слушала их, сидя в пол-оборота к столу. Ей было немного скучно сидеть здесь, и она, чтобы отвлечься, пыталась наблюдать и за тем, что происходит на палубе.

— Петр Петрович, ты еще вчера хотел нам рассказать об этом красавце, — Митрий указал на сверкающее чистотой пианино.

— И правда, Петр Петрович… — Мария сделала просящее выражение лица. У пианино «C. Bechstein» наверняка должна быть удивительная история.

— Ну, хорошо, хорошо, — Краснов промокнул уголки рта белым платком. — Но только буквально самую суть. Сплетнями и домыслами не занимаюсь.

Он облокотился локтями о стол и, наклонившись вперед, проговорил, понизив голос:

— Шеф-повар этого буфета заприметил пианино в фойе Вологодского театра. Туда он захаживал вечерами, будучи уже уволенным из «Метрополя» и, находясь в гостях у своего закадычного друга. При трудоустройстве на пароход он был убедителен не только в своем профессиональном мастерстве, но и доводах об обустройстве ресторана, и вскоре пианино перекочевало из театра в буфет. Вот и всё.

— Ну, как-то уж все у вас просто и незатейливо, — проговорил Виктор. — Уж прибавили бы чего для интриги.

— Вот, я Виктор, — на французский манер ставя ударение на последнем слоге в имени, произнес один из сидящих за столом, — я никак не пойму, зачем ты в Вологду едешь, если в Архангельске с лесом получше будет. В Вологде, конечно, лес тоже хороший, но с Онеги сосны, будто аккурат для судостроения растут, — Краснов, внешне самый неприметный из всей троицы, попытался перевести разговор на другую тему. — И чем Машенька в этой Вологде заниматься будет, провинция та ещё.

— А ты не переживай за нас, Петр Петрович, свадьбу мы и в Вологде сыграем. Митенька, вон в отличие от вас, уважаемый, кушает молча, аппетит разговорами не портит.

Митрий, сидевший до того смирно, аккуратненько отхлебывая уху из голов семужьих, услышав имя своё, поднял глаза и уставился на Петра Петровича.

— Господа, оставьте ваши умные беседы на потом, давайте покушаем красиво. Красиво кушать — удовольствие большое. А до дел ваших у меня, сейчас никакого интереса нет. Да, и Машеньке за разговорами о делах скучно. Другое дело о пианино поговорить. Или хотя бы вон о тех мишках. Не так ли Мария Михайловна? — и он указал на большую картину с медведями.

— Виктор, проводите меня до каюты. Душно тут, — Мария, встала из-за стола и, не дожидаясь ответа, направилась к выходу.

В буфете кроме сидевшего за столом у входа помощника станового пристава, более никого не было. Обычно народ собирался ближе к часам восьми вечера. Потому сейчас в зале было тихо, и всё, о чем говорили мужчины за столиком, было хорошо слышно. Игнат Сергеевич Гавзов ел медленно, не обращая внимания на обычную для таких мест болтовню, что шла за соседним столиком. Похоже, что ни Мария, ни ее спутники никак его не интересовали. Он часто отрывался от тарелки, промокал выступивший на лбу пот, и снова склонялся над ней.

Виктор догнал Марию уже рядом с каютой, взял у нее ключ, открыл дверь, и, пропустив ее вперед, вошел следом.

— Что случилось, Маша?

— Не нравится мне этот тип, что у дверей сидит. Нужно заканчивать посиделки в ресторане. Показались полиции и хватит. Пристав же не дурак, и не зря на пароходе околачивается. Лучше пересидеть в каютах до назначенного срока, чем болтаться на виду и молоть эту чушь. Чтобы бы вы не говорили, но тебе, Виктор, до торговца лесом еще далеко. В буфете нет никого, а мы как на блюдце перед этим полицейским. Почувствует, что дурачим его, тогда… Чего он приперся-то, у них же ужин в столовой на нижней палубе.

— Мария, успокойся. Всё идет как нужно. А что на виду у всех мы, то подозрений меньше с тех, кто на виду. Ты же сама все время говоришь: «Хочешь, что-то спрятать, спрячь на самом виду».

— Вы несете всякую чушь за столом, не очень хорошо соображая в том, о чем говорите. Лучше уж про рыбалку болтайте. Это у вас на много лучше получается, — Мария нервничала, и в такие минуты, как случалось и раньше, не могла стоять на месте и ходила взад-вперед. — Предчувствие у меня нехорошее. Скорее бы уж всё закончилось. Ох… Что я говорю-то такое! Я побуду в каюте немного, а ты иди в ресторан. Я сама вернусь. Извини, дорогой, нервы. Я почти успокоилась и скоро и вернусь к вам… Всё будет хорошо, Виктор. Не придавай словам моим внимание. Главное, что мы с тобой вместе.

— Конечно, Машенька, конечно, я с тобой на веки, — Виктор обнял ее за плечи. — Совсем чуть-чуть еще, и всё будет в прошлом.

— Да, конечно все будет в прошлом, — чуть слышно повторила девушка. — Ну, всё, иди. Я уже спокойна и не сделаю глупостей.

Виктор поцеловал девушку и быстро вышел из каюты.

Мария подошла к окну. Вечернее солнце светило в глаза. Она на секунду зажмурилась, и невольно улыбнулась его лучам. Слегка запрокинув голову, вытащила заколку из прически и волосы, волной раскатились по ее спине. Она немного приоткрыла окно. Вечерний речной воздух ворвался в каюту, заставив слегка поежиться. Постояв так несколько минут, она закрыла окно и вышла из каюты.

***

— Мария, просыпайся. Ну и характер у тебя. Спит себе, как ни в чем не бывало. Я вон глаз не сомкнул. Переживаю за тебя. Вставай, «соня»… пора… Скоро уж и Нижняя Тойга — наша пристань, — Виктор дотронулся до плеча девушки и вышел из каюты. Он не плохо уже изучил Марию. Знал, что спит очень чутко, и чтобы ее разбудить, достаточно всего один раз позвать.

Через пятнадцать минут девушка уже была одета, открыла окно и выглянула на улицу. На смену белой ночи приходил новый день. Солнца из-за туч не было видно, но, похоже было, что оно уже взошло. Всё было видно за окном достаточно четко и ясно. Только вот вода в реке была какой-то не приветливой серой. На палубе никого не было. Даже полицейский, что вчера все время стоял в корме парохода, куда-то делся.

Пароход дал один продолжительный свисток, для всех означающий, что пароход скоро причалит к пристани. Для всех, кроме них. Для Марии с Виктором, и Краснова с Березиным он послужил еще и сигналом к началу активных действий. К чему они готовились под руководством Зотовой в течение нескольких последних лет.

Отсчитав про себя до десяти после окончания гудка, Мария вышла в коридор и закрыла за собой каюту. На секунду остановилась, крепко прижимая к груди небольшой продолговатый сверток и сумочку с женскими безделушками. Глубоко вздохнув, она незаметно посмотрела вдоль коридора. В его глубине увидела мужчину в темном костюме. Она попыталась понять какого цвета костюм, но в приглушенном свете коридорных ламп, определить с такого расстояния было невозможно. Мужчина стоял к ней спиной, видимо не расслышал ее появление. «Никодим», — решила она и направилась в его сторону.

Заслышав звук шагов, охранник начал поворачиваться к Марии. В этот момент у нее «случайно» выпал из рук ридикюль. Взглянув в сторону охранника, она нагнулась, подняла оброненную сумочку и продолжила не спеша идти по коридору. «Да, это — Никодим… Идем спокойно дальше. Лишь бы в коридор из кают никто не вышел, а то придется менять план», — подумала она, когда до охранника было еще далековато.

Мария шла по коридору, глядя на соседние каюты, как будто искала нужную дверь. Вчера она несколько раз прошла здесь, чтобы понять какое время занимает весь путь от ее каюты до места, где находится охранник. Проходя мимо лестницы, ведущей на нижнюю палубу, увидела внизу деревенского мужика. Семен тоже заметил барышню, посмотрел на Марию, снял шапку в знак приветствия и постарался улыбнуться.

Мария сейчас очень четко представляла всё, что происходило в это время вокруг нее. Как пароход делает небольшой разворот перед пристанью. Как напряженно стоят у двери своей каюты Березин с Красновым. Как спят в соседней от них каюте двое охранников. Как на нижней палубе, устав от болтовни, дремлют деревенские мужики, и как в уборной Виктор откручивает винты, которыми закреплена обшивка стены в одной из кабинок.

Знала она и то, что сейчас у пристани есть лодка. А в ней бойкий мужичок, готовый сразу же после швартовки парохода обогнуть его и встать рядом с противоположной от пристани стороны. Не сомневалась она и в том, что рядом с пристанью их дожидаются две конные подводы.

«Ну, Клавдия… — голова! Какое дело спланировала, сколько людей привлекла! Все учла, кроме одного… Никто кроме меня не знает, чем всё закончится», — подумала Мария, поравнявшись с Никодимом. И в ту же секунду она выронила свою сумочку.

— Ну что такое! Вечно когда торопишься, всё из рук падает, — негромко, но достаточно, чтобы услышал охранник и Краснов, воскликнула Мария.

— Куда ж, такая барышня торопится, да еще ночью, — заулыбался охранник, а про себя же подумал: «Какая ты баба неваровая!», поражаясь нерасторопности девушки. — Позвольте, я вам помогу, — он склонился над упавшим ридикюлем, желая угодить молоденькой барышне и немного отвлечься. Уж больно скучно стоять всю ночь в коридоре.

Мария резко ударила его по затылку в то место, в которое не раз попадала, когда репетировали вместе с Красновым. Никодим начал заваливаться на бок, а Мария обхватила его руками, не дав упасть и создать шум. В этот момент из каюты напротив выскочили Краснов с Березиным. Подхватив под руки, они втащили его в свою каюту, сунули кляп и привязали к ножке стола. Мария же, как ни в чем не бывало, развернулась и пошла обратно.

Проходя мимо лестницы, посмотрела вниз. Встретившись всё с тем же мужиком взглядом, показала тому язык, и вернулась к себе в каюту. Она быстро переоделась, и через пару минут спустившись по той же лестнице, была на нижней палубе рядом с выходом из парохода.

— Трофим, я отойду в уборную, а то что-то живот скрутило. Постой тут пару минут, — произнес Митрий голосом Никодима, встав рядом с дверью, за которой должен быть охраняемый товар.

За дверью послышались шаги, глухой кашель и какое-то ворчанье. Одновременно раздался звук открываемой двери.

— Вечно ты, Никодим! Ну, только решил немного вздремнуть, — открывая дверь в коридор, ворчал Трофим. — Сменщиков чего не разбудишь. Нечего им дрыхнуть…

Высунув голову из приоткрытой двери, ворчливый охранник в то же мгновение получил удар от Краснова и рухнул внутрь каюты. Петр вбежал в каюту, а Митрий постоял немного у дверей и пошел на палубу.

В охраняемой каюте один на другом стояли шесть ящиков, очень похожих на те, в которых хранят и перевозят боеприпасы. Уборная, в которой находился Виктор, была почти напротив. А потому, на то, чтобы перетащить туда содержимое пяти ящиков, ушло менее двух минут. Часть обшивки уже была снята. Виктор быстро сложил бруски золота в каркас перегородки. Через минуту обшивка уже была прикручена на место, и Виктор вышел в коридор.

«Не зря Клавдия просила снять на неделю пароходик в Ялте. Не зря мы там как угорелые, дни напролет тренировались, таская камни с одного места на место, откручивали обшивку стен, и снова всё восстанавливали», — с облегчением вздохнул Виктор, спускаясь на нижнюю палубу. Посмотрев по сторонам, он заметил рядом с окном касс Марию и подошел к ней.

Толчок парохода о пристань, для Краснова означал, что лодка уже рядом с пароходом и можно продолжать. К тому времени он связал оглушенного Трофима и, сунув ему в рот кляп, пытался открыть в каюте окно. Оконный проем помимо блока со стеклом изнутри был закрыт глухими ставнями. Защелка не желала открываться, но Краснов справился и с ней.

Ставни открылись, и в оконном проёме на фоне светлого неба показалась голова Митрия. Он видел, что лодка подошла вплотную к пароходу. Еще раз, бросив взгляд на палубу, и убедившись, что на ней никого нет, он кивнул Краснову. Петр Петрович мгновенно открыл окно и стал передавать пустые ящики Митрию. Митрий тут же подхватывал их и переваливаясь через поручни палубных перил скидывал ящики в лодку. Шума почти не было. В лодке, как и условлено, на дно были постелены матрацы набитые сеном.

Когда все шесть ящиков были сброшены, лодка отчалила от парохода и лодочник, аккуратно работая веслами, поплыл вниз по течению. Петр Петрович распахнул полы своего пальто. Под ним был странного покроя жилет с десятком карманов. Он сложил туда оставшиеся золотые слитки и один мешочек с монетами, застегнул пальто и направился к выходу.

Слитки были разного веса. Его он помнил наизусть: четыре — по одному килограмму каждый, а остальные девять — по пять. Гмырин обеспечил их исчерпывающей информацией, мелочей в этом деле для него не существовало. Краснов не спеша спустился с верхней палубы. Вес, конечно же, сковывал его в движении, но постоянные тренировки помогли ему и в этом. У выхода с парохода Березина не было, и он остановился. Дожидаясь его, он обратился к вахтенному матросу и спросил:

— Это же Тойга?

Тот с удивлением взглянул на него, и вместо ответа указал рукой на пристань. «Нижняя Тойга», — прочитал Петр Петрович на стене двухэтажного дебаркадера, и, увидев спешащего Митрия, шагнул на трап.

— Мария и Виктор уже на берегу, — услышал он сзади голос Митрия.

Сойдя с парохода, Краснов с Митрием не спеша направились в сторону подвод, стоящих тут же за пристанью. Рядом с лошадьми стояли Виктор с Марией.

— Ты чего так долго?

— Выход с палубы кто-то закрыл… Вообщем пришлось идти через другой. Пока обходил…

— Черт! Только дверь никто не закрывал. У нее защелка не исправна. Иногда не срабатывает. Вчера дамочка с пятнадцатой каюты тоже не смогла выйти. Я тогда не придал этому внимания, извини.

— Да, чего уж, — спокойно проговорил Митрий и обернулся к реке.

Пароход издал протяжный гудок. Кто-то с мостика зычно прокричал: «Отдать швартовы!», и на пристани матросы энергично начали освобождать канаты с кнехтов. Колеса парохода закрутились, взбивая речную пелену, и «Н.В.Гоголь» стал отходить от пристани.

На верхней палубе стоял и курил полицейский, что сидел с ними вчерашним вечером в буфете. Он был там единственным, кто в этот час вышел посмотреть на село с необычным названием. А скорее всего в силу своих обязанностей, присматривался к новым пассажирам или сошедшим на берег. А на нижней палубе облокотясь на перила, стояла немного поредевшая всё та же компания деревенских мужиков. Наверное, разговоров было столько, что даже ночь не могла их прервать. Хотя ночью это время назвать было сложно — светло же.

Подойдя к лошадям, Краснов присел за телегой и выложил содержимое из своих карманов в мешок. Закинул его в подводу и сказал: «Нужно ехать». Бросив последний взгляд на удаляющийся пароход, Мария скинула пальто, купленное в салоне мадам «Лурье», что на набережной Ялты, и запрыгнула в одну из двух телег.

Лошади вынесли их на берег устья реки впадающей в Северную Двину. Там уже была видна одинокая лодка, уткнувшаяся носом в берег. При виде повозок, Афанасий Сапожников отпустил весла, поднялся и шагнул к ним навстречу.

Он приехал в Нижнюю Тойгу две недели назад по поручению Гмырина. Сергей Аркадьевич хорошо заплатил ему и просил оказать ему небольшую услугу. Афанасий многим ему был обязан, в том числе и тем, что до настоящего времени находился на свободе, и потому отказаться не мог.

Нанять лодку в селе никакой проблемы не составило. Они в Нижней Тойге были в каждой семье, да еще не по одной. В детали поручения вникать ему не хотелось. «Меньше знаешь, меньше дадут», — так он всегда говорил и всегда старался следовать этому правилу. Сплавать ночью к пароходу, а потом спустится вниз километр по реке, тоже для не него не составило труда.

— Здравствуйте, господа! Ящики бы выгрузить, да я бы и откланялся, — сказал подошедшим Сапожников.

— Одну минуту, уважаемый! — сказала Мария.

Сейчас уже было трудно узнать в Марии ту барышню, что вчера вместе с тремя мужчинами сидела в буфете. Вместо воздушной шляпки, на голове туго повязанный платок. Длинное темно-синее платье, с одетой поверх него мужской форменной курткой с блестящими металлическими пуговицами, выглядели несколько странно. Мужские штаны под платьем и кожаные высокие сапоги придавали девушке вид партизанки времен Наполеона.

— Петр Петрович, ящики забрать Клавдия велела. А зачем они нам пустые? Давайте тут их затопим, чего с ними таскаться? Места и так на телегах немного… — предложил Митрий.

Краснов пристально посмотрел на Митрия, отчего тот даже поежился. «С таким лучше не спорить», — подумал про себя Митрий, а вслух произнес:

— Если Клавдия сказала, значит, ящики нужно забрать. И обсуждать тут нечего.

«Не вздумайте оставить ящики на пароходе или бросить их раньше времени, — вспоминал слова Клавдии Краснов. — Все должно выглядеть так, будто всё золото вынесено с парохода, — Клавдия не раз повторяла эту фразу Краснову. — Для верности, обязательно дайте увидеть кому-либо из местных жителей, что у вас в телеге золото есть, — слова Клавдии засели у Краснова в памяти».

В этот момент вдалеке послышался протяжный гудок парохода.

— Похоже, что возвращается… — произнес Сапожников.

— Быстро очухались… судя по звуку, еще с полчаса и причалят. Завернули пароход обратно. Нужно поторапливаться, — забеспокоился Виктор, и забрался в лодку.

— Правильно, что Клавдия нас в Котлас не направила. Обложили бы с двух сторон. Всё, поехали, — проговорила Мария и, уже обращаясь к Сапожникову, спросила: — Дальше по этой дорожке вдоль этой реки?

— Да, этой дорогой. На телегах по ней в самый раз ехать, — одобрительно заметил тот. — По ней деревушки-скиты, но вы до последней идите. Ачем среди местных прозывается. Верст шестьдесят по реке до деревушки той будет, а по дороге сорок всего. Там такие места, что вас не сыскать… ни за что не сыскать. Отсидитесь, пока не утихнет. Да вы не беспокойтесь особо. Им вас скоро и не нагнать. Лошадей в Тойге, кроме ваших, нет. На других телят, да коров пастись угнали… Будет время у вас уйти.

— Помним, помним. Дело говоришь… Хорошо с Сергеем Аркадьевичем подготовились, — Мария взглянула на Афанасия.

Тот никак не отреагировал на похвалу. Вышел из лодки и стал заправлять выехавшую рубаху.

— Петр Петрович, Виктор, давайте ящики грузите в одну телегу… — и затем она снова обратилась к Сапожникову: — Греби на ту сторону Двины… Когда доберешься, лодку затопи. Для верности днище у нее пробей и оттолкни от берега, а сам пешем ступай в Архангельск. Наймешь где дорогой лошадь или на почтовых доберешься. Возьми вот денег, здесь хватит на всё. По прибытии в город передашь Сергею Аркадьевичу, что всё нами исполнено как и намечали, но с нашим возвращением пока откладывается.

Мужичок, выслушав девушку, одобрительно кивнул, сунул деньги за пазуху, и пошёл к лодке.

— Всё, господа, поспешим. Лишь бы телеги не подвели, пешком им за нами не угнаться. укроемся, дай бог… — Мария обвела всех взглядом и остановившись на Краснове, добавила: — С богом, Петр Петрович, принимай командование, уважаемый.

Ей неожиданно пришли на память события из небольшой брошюры, которую она прочитала, еще живя в Вологде. Название ее в памяти не отложилось. А вот содержание хорошо запомнилось. И хоть не совсем понятен ей был тогда язык летописца, но суть усвоила хорошо. В памяти промелькнули события далекого четырнадцатого века. Она вновь увидела, как новгородские рати грабят Великий Устюг и как уходят из него, спускаясь по Северной Двине. Как один из их отрядов остановился с награбленным именно здесь, в устье Нижней Тойги, и как двое из грабителей бежали в глубь тайги вместе с награбленным.

«Как я раньше об этом не подумала! И надо же так случиться, что спустя шесть веков и мы, подобно тем грабителям, тоже бежим в тайгу. А может, мы бежим туда, куда и они? А может наши пути, несмотря на время, как-то пересекутся? Что ж тут за место такое, что грабителей притягивает», — Мария какое-то время еще размышляла на эту тему, но накопившееся за последние дни напряжение и усталость сказались. Она положила голову Виктору на колени и задремала.

1906 год

Основной обязанностью у служившего при губернаторе Сергея Аркадьевича Гмырина была организация встреч с иностранцами, проведение переговоров и информирование губернатора о намерениях зарубежных «друзей». Конечно же, ему никогда было не дослужиться до такой должности, если бы, не прекрасное знание нескольких европейских языков, приличное столичное образование, и что немаловажно, располагающая к себе внешность.

В начале двадцатого века в Архангельске проживающих иностранцев было не намного меньше, чем российских граждан. Сергей Аркадьевич был частым гостем во всех консульствах, что имелись в Архангельске, а потому был в курсе всех европейских новостей. Помимо служебных дел он был в хороших приятельских отношениях с главами английского и германского консульств.

Время от времени встречаясь с ними вне рабочих кабинетов, зачастую получал информации не меньше, чем из официальных источников. К тому же он был из числа тех немногих горожан, имеющих свой дом в «Немецкой слободе». Как выражался Гмырин: «Там селились только приличные люди». К их числу он как раз и относил работников консульств и иностранных компаний. Соседство с такими людьми сказывалось и на отношениях с Сергеем Аркадьевичем. Они были более открытые и доверительные.

Кроме того Гмырин, уже не первый год был членом архангельской городской думы. На выборах решающим фактором избрания туда, естественно сыграла поддержка губернатора и знакомство с влиятельными лицами города. Данные обстоятельства позволяли ему иметь доступ ко многим источникам служебной, а иногда и секретной информации.

Но это было все намного позже. А до того, в одна тысяча девятьсот шестом году, в свои неполные тридцать лет, и будучи студентом последнего курса Императорского Московского университета, он попал в очень некрасивую ситуацию.

В прошлом году доступ к обучению в университете впервые получили и девушки. Сергей тогда в числе старшекурсников-активистов занимался организацией вступительных экзаменов. И худенькая рыжеволосая девушка из числа абитуриентов уж очень заинтересовала Сергея. Он в течение года пытался ухаживать за ней, но ничего из того не получалось. Девчонку он определенно не интересовал.

Но однажды, в один из вечеров, сразу после Рождества, они случайно встретились на катке. Ольга, как звали девушку, была с подругой и молодым человеком.

— Здравствуйте, Сергей, вы тут один катаетесь? — первой начала разговор Ольга. — А я с друзьями. Это — Зинаида, моя лучшая подруга. А это — Петр, мой брат. Мы здесь постоянно катаемся. А вы впервые? — она сегодня была в хорошем настроении и встреча с докучливым поклонником её не омрачила.

— Сергей, — представился он. — Я редко хожу сюда и как правило, один… Среди моих друзей нет любителей кататься на коньках, — Гмырину почему-то казалось, что после этого он обязательно услышит: «Ну, пока». Или что-то в таком роде.

— А Сергей не составит нам компанию? — спросила Зинаида. — Мы сейчас собираемся к нам гадать. Мы вас приглашаем.

— Я, конечно, не против, если… если Ольга не против.

— А чего она против будет? Она сама, увидев вас, к вам направилась и нас за собой потащила, — улыбаясь, ответил Петр.

Через полчаса вся компания уже сидела за столом в квартире Зинаиды, гадая на чашках и свечах. Тишину в комнате прервал раздавшийся за дверью мужской кашель.

— Не смущайтесь, Сергей, это наш постоялец. Гаврила Петрович простыл накануне, — проговорила Зинаида. — Он у нас с месяц как комнату снял. Моя маменька часто комнаты сдает. После смерти отца с деньгами стало не просто. Пять комнат нам с маменькой сейчас ни к чему.

— У моего отца такой кашель был последние годы, — произнес Сергей.

— Типун вам на язык, Сергей. Вы хотите сказать, что… Что, что-то случилось с вашим батюшкой? — спросила Зинаида.

— Его не стало в прошлом году. Он был офицером жандармерии в Твери, и когда начались все эти убийства, которые называют революционным террором, он погиб от бомбы неизвестного убийцы. Извините, я не люблю об этом вспоминать, — грустно произнес Гмырин.

На минуту за столом все замолчали. Затем снова, как ни в чем не бывало, девушки активно пытались узнать своё будущее, а Петр с Сергеем лишь отпускали по этому случаю шутки и смеялись. Так прошел почти час, в конце которого Петр с Зинаидой о чем-то пошептавшись, стали собираться.

— Я совсем забыла, — сказала Зинаида. — Нужно маменьку встретить с поезда. Петр мне поможет. Мы постараемся не задерживаться и поскорее вернуться к вам.

— Может нам тогда домой идти? — спросила Ольга.

— Да, чего дома делать, Оль? Слушать родительские нравоучения? — проговорил Петр.

— Да и, правда, Ольга. Ну, подождите нас, чаю попейте. А можете и вина выпить пока. Сергей поухаживайте за дамой! Вино в буфете, а мы скоро вернемся, — протараторила Зинаида и выскочила из комнаты.

Когда раздался крик девушки, Гаврила Петрович Петровский уже ложился спать. Простуда давала о себе знать, и из-за недомогания он хотел лечь пораньше. Накинув пиджак, он поспешил в комнату, где сегодня развлекалась соседская молодежь. Он был неплохо воспитан и в какой другой раз, он обязательно бы постучал прежде, чем войти. Но сейчас был не тот случай. Когда кричат и зовут на помощь, спрашивать: «Можно ли войти?», как-то не уместно.

Открыв дверь, он увидел, как девушка, отчаянно отбивается от обнимающего ее парня. Петровский схватил настойчивого парня за шиворот и оттащил от девушки.

— Ты что, болван, делаешь? — выругался Петровский. — Под статью захотел! — закричал он, и, повернувшись к Ольге, спросил: — Что происходит? Никак насильничать, паразит, удумал?

— Я… простите ради бога, я не хотел… я не понимаю, как это произошло, — бормотал что-то невнятное Сергей, моргая глазами, будто только что очнулся после сна.

На минуту в комнате воцарилась тишина. Сергей всё продолжал моргать глазами, глядя то на Ольгу, то на Петровского. Ольга же, сидя на диване, шмыгала носом и пыталась прикрыть рукой порванный рукав платья. А Петровский навис над Гмыриным и казалось, так и застыл, сверля парня взглядом.

— В общем, так, господа, — проговорил уже спокойнее Гаврила Петрович. — То, что я вижу, никак нельзя оставлять без внимания. И я просто обязан сообщить о том в полицию, — продолжил он и посмотрел на них. — Но делать этого не буду. И вам барышня, если надумаете, тоже этого делать не советую. Из личного опыта знаю, что от этого пользы большой не будет, скорее наоборот… Вы же, насколько я знаю от Зинки, недавно учиться стали. А там вряд ли понравится такая история. А если она закончится судом, то… — Гаврила Петрович многозначительно промолчал.

Честно говоря, ему было все равно, что было бы с этими молодыми людьми. На самом же деле лично ему не хотелось быть причастным к нему. А если дело дойдет до расследования, то ему непременно придется давать показания. А это никак не входило в его планы.

— Ну, а ты, молодой насильник, представляешь, чем тебе может всё это обернуться? — не унимался Петровский, пытаясь еще больше запугать Сергея.

— Я и, правда, не понимаю, что на меня нашло… Со мной такого не было никогда. Я прошу, Ольга, у вас прощения! — Сергей был очень напуган перспективой закончить учебу в университете не дипломом, а большим тюремным сроком. — Мы сидели, разговаривали. Я только хотел поцеловать… А потом в меня словно бес вселился…

— Вот за беса получишь срок, и будешь нары протирать, или на рудниках пыль глотать, — Петровский уже понял, что нужно делать. — Значит, так. Садись за стол и пиши признательную, что ты здесь натворил. Бумага останется у меня. Если всё и дальше у тебя будет спокойно в этом плане, то бумаге ходу не будет. Будешь снова к девушке приставать, бумагу в полицию отдам.

1906—1914 года

После окончания университета, летом того же года, по ходатайству архангельской губернии Гмырин был направлен туда на службу. С Ольгой они больше не виделись. А вот с Петровским их отношения не прервались.

Гаврила Петрович Петровский, известный в уголовном мире, как «Петя-лис», был профессиональным мошенником, промышлявшим в Москве и других крупных городах России. Само занятие требовало наличия хорошей информации о своих «клиентах». А чтобы ей располагать, нужен был доступ в соответствующие инстанции или люди, имеющие такие возможности. На связи с мелкими служащими или низшими полицейскими чинами он не разменивался. Своих агентов, а именно так называл он таких людей, искал только из числа высокопоставленных чиновников, чтобы впоследствии пользоваться получаемыми от них сведениями.

Для того, чтобы они были более сговорчивы и не отказывали ему, Петровский их вербовал чаще всего с помощью обыкновенного шантажа и компромата. Но иногда это происходило случайно, а бывало, что он обзаводился такими людьми на всякий случай. Особенно когда для этого не требовались большие усилия и расходы. Вот и в случае с Гмыриным Петровский, оценив ситуацию, почувствовал, что этот неопытный молодой человек, сможет со временем пригодиться. А потому в тот вечер напустил страху на него, вынудив написать признание в попытке изнасилования гражданки Сориной Ольги Михайловны.

Месяца через два, как Гмырин прибыл на службу в Архангельск, он получил письмо. Увидев конверт, он обрадовался и подумал, что его любимая матушка о своем житье-бытье ему написала. Но письмо было от Петровского. Он не сразу вспомнил кто он такой. А когда вспомнил, ему стало не по себе.

Гаврила Петрович передавал ему привет, и справлялся о его делах и здоровье. О случае после Рождества не написано было ни строчки. «Вероятно, человеку просто не безразлична моя судьба, вот и написал», — подумал Гмырин. Но даже после такого объяснения тревога не исчезла.

Он, конечно же, не мог предположить, что такие письма Петровский время от времени писал тем, кто были в его списке. И делал это не по доброте душевной, а для того, чтобы те не забывали о нем, и как он выражался: «Были в теле». Знал бы он, в какой список был включен Гаврилой Петровичем, то, наверное, поначалу, и возгордился бы.

Кого в нем только не было: градоначальник и вице-губернатор, два советника губернских правлений и один полицеймейстер, несколько уездных начальников, и даже один строевой генерал, не говоря уж о десятке фабрикантов, банкиров и крупных торговцев. И все из разных губерний России. Но если бы он узнал, с какой целью и почему он там оказался, то не обрадовался бы.

Сергей Аркадьевич недели две раздумывал, отвечать или нет на письмо, и, в конце концов, ответил. Так завязалась между ними переписка. Письмо в один-два месяца не утруждало Гмырина, тем более что текст ответных писем не содержал никаких намеков на прошлое, а был приветлив и всегда заканчивался фразой: «С уважением, Ваш…», что очень льстило молодому чиновнику.

Так прошел год. В июле одна тысяча девятьсот седьмого года Гмырин участвовал в значимом не только для Архангельска, но и для всей России мероприятии. На городские улицы города вышел первый пассажирский автобус. Вместе с представителями городской Думы ему выпала честь дать символический старт омнибусу. Вернувшись с посвященного данному событию фуршета, он обнаружил в почтовом ящике очередное письмо от Петровского.

Сергей Аркадьевич не стал торопиться вскрывать письмо, оставив его лежать на прикроватной тумбочке. Вспомнил о письме лишь на следующий день, перед тем как ложиться спать. Он хотел, быстро пробежаться по тексту, но вдруг уже в самом конце письма, написанная Петровским просьба, озадачила его. Он еще раз перечитал последний абзац письма. «А еще попрошу тебя, уважаемый Сергей Аркадьевич, сообщить мне об иностранных компаниях, торгующих лесом и пушниной. Хочу вот заняться торговлей через Архангельск, а потому хочу знать, кто из местных коммерсантов эти делом занимается», — писал Гаврила Петрович.

Не смог тогда, как не смог и позднее по известным причинам отказать Петровскому. Вот и стал тот время от времени о чем-либо его спрашивать, а он снабжать того информацией о жизни коммерческой в губернии. А в один из майских дней одна тысяча девятьсот восьмого года, на улице его нагнал мужчина в черном костюме и, представившись другом Петровского, передал солидный пакет.

Возвратившись домой, он не стал сразу его открывать, а засунул в стол. Нехорошее предчувствие было с ним весь остаток дня, и чтобы отвлечься, пытался заняться домашними делами. Но, в конце концов не выдержал, открыл пакет и с изумлением обнаружил солидную сумму денег, красивый золотой перстень с брильянтом и записку.

«Уважаемый, Сергей Аркадьевич, — писал Петровский. — Прими небольшую благодарность за оказанные мне услуги. Перстень не преступного промысла, так что носить можете открыто. И прошу оказать последнюю услугу. До Москвы дошли слухи, что в скором времени страны Европы хотят вести расчеты с Россией через Архангельск. Добудете всю информацию по этому вопросу, будете очень щедро отблагодарены мною, и также получите свою давнюю расписку. Не храните записок от меня. Огонь — лучший для этого способ. С уважением, Г.П.П.»

Конец ознакомительного фрагмента.