Чистилище для Гурова

Николай Леонов, 2012

Это серийное убийство даже видавшего виды сыщика Гурова привело в состояние шока. Тринадцать трупов – и все сотрудники правоохранительных органов! Едва начав расследование, полковник Гуров вышел на восемнадцатилетнего парня Алексея Солнышкина, бывшего детдомовца, недавно осужденного якобы за преднамеренное убийство девушки. Изучая личное дело Алексея, беседуя с людьми, которые его близко знали, Гуров приходит к выводу, что уголовное дело в отношении Алеши было сфабриковано. Но кем? Расследование выводит полковника на человека из высших эшелонов власти…

Вторник

Приехав на работу, Гуров в коридоре на своем этаже увидел, как тот парень, что чуть не бросился на него вчера, вышел из кабинета Богданова, работника весьма средненького, но очень услужливого. Тот его тоже увидел, издевательски усмехнулся, потом демонстративно помахал каким-то листком в файле и вальяжно прошествовал мимо. Взбешенный Лев бить ему морду все-таки не стал, а зашел в кабинет Богданова.

— Богдаша! Уж не отзывом ли о прохождении практики этот сучонок мне сейчас привет послал? — хриплым от ярости голосом спросил он.

— Лева! Ты меня взглядом не пепели! — тоже взвился Богданов. — Да! Я не Гуров! Это ты можешь любого генерала куда угодно послать, и тебе все с рук сойдет! А я обычный человек!

— Что ж ты, обычный человек, погоны надел? Шел бы в юрисконсульты! Или, еще лучше, — в адвокаты! Прогибался бы перед клиентом и немалую деньгу за лизоблюдство зашибал! У тебя хоть капля порядочности осталась? О чести я уже не говорю! Может, ее звонком сверху или бабками уже выдавили?

— Да пошел ты! — огрызнулся тот.

— Как фамилия этого гаденыша? Я ему такой отзыв о прохождении практики устрою, что он с юридического ласточкой вылетит!

— Так ты же сам сказал, — удивился Богданов.

— Что я сказал? — удивился теперь уже Гуров, а потом все понял: — Так это сын Сучка был!

— Ну, да! Сучков Юрий Сергеевич. А насчет того, что ты его из универа выпрешь, даже не мечтай! Он весной старика на тротуаре насмерть сбил — пробку он, видите ли, объезжал! — так папаша его отмазал вчистую! Да и до этого за ним подобных художеств — немерено!

— Знаешь, Богдаша, а я ведь тоже генеральский сын. И отец у меня — не Сучку чета, а настоящий мужик и настоящий генерал! Только я вел себя соответственно своему званию и своей должности, а не его, то есть скромненько! И его заслугами никогда не козырял!

— Другое время, Лева! Ты же знаешь, что и я не всегда таким был!

— В паскудное время мы живем, Богдаша! И ничем хорошим оно не закончится! — бросил Лев и вышел.

У себя в кабинете он с горя сделал себе кофе, который был ему противопоказан, запасся терпением и стал дожидаться, когда ему привезут то уголовное дело, о котором он вчера говорил Орлову. Как ни странно, но доставили его из архива довольно быстро, и Гуров принялся его изучать, удивляясь тому, что дело такое тонкое, прямо-таки тонюсенькое. Едва он начал, как тут же понял, что оно не просто сырое — вода из него настоящим потоком хлестала. Сляпано оно было кое-как, но провернули его так лихо и быстро, что Гуров просто диву давался — ну, не было на его памяти такого случая, чтобы с момента задержания до приговора прошла всего неделя. Кто-то очень сильно торопился закрыть его всеми возможными способами. Но кто?

Итак, некто Алексей Алексеевич Солнышкин, родившийся 30 апреля 1993 года, возвращаясь домой, встретил по дороге девушку, с которой захотел познакомиться, но она его грубо отвергла, и они повздорили. Он, разозлившись, толкнул ее, и она неудачно упала затылком на бордюрный камень. Осознав, что натворил, Солнышкин бросился к девушке, но помочь ей было уже нельзя — она умерла на месте. Тогда он остановил проезжавшую мимо машину и попросил вызвать «Скорую помощь» и полицию. Приехавшая «Скорая» зафиксировала смерть до прибытия, а подъехавшим вскоре пэпээсникам он чистосердечно рассказал обо всем, что случилось, и после допроса в райуправлении был отпущен под подписку о невыезде. Но на следующее утро Солнышкин был взял под стражу и отправлен… А вот тут начинались настоящие чудеса, потому что в ИВС он пробыл всего несколько часов, потом суд очень оперативно дал санкцию на арест, и он был помещен уже в СИЗО. Заседание суда, причем присяжных, состоялось через неделю, и он был признан семью голосами против пяти виновным по статье 109 УК РФ, то есть «причинение смерти по неосторожности». Но почему же он получил три года по максимуму, а не условно, что при данных обстоятельствах было бы естественно? Он же и полицию со «Скорой» вызвал, и от правоохранительных органов не скрывался, и со следствием сотрудничал, дав чистосердечные показания. Да вот только спросить теперь ни у судьи, ни у прокурора, ни у следака, ни у тех семерых, что проголосовали за его виновность, было уже невозможно — покойники почему-то разговорчивостью не отличаются. Да и те два свидетеля, парень с девчонкой, уже тоже никогда и никому ничего не скажут по той же причине. А, главное, какая «мудрая» голова додумалась направить этого ребенка для отбытия наказания в одну из нижнетагильских «черных» зон? И каким чудом ему там до сих пор удается оставаться живым — там же такого мальца, как он, в первый же день «опетушат»? Так кто же ты такой, Алексей Алексеевич Солнышкин, Алексей — божий человек, с гор вода течет? И кто за тебя так мстит?

А что собой представляет Солнышкин? Мальчишке тогда едва восемнадцать исполнилось, детдомовский, родных — никого, но постоянная регистрация в Москве почему-то имеется. Нигде не работал, а учился в художественном училище, отсюда сразу возникает вопрос: на что жил? Гуров смотрел на его фотографии и только диву давался, потому что этого практически ребенка со светлым, открытым и доверчивым взглядом даже под прессом нельзя было втиснуть в рамки данного уголовного дела. Лев читал его показания и понимал, что Алексея кто-то самым тщательным образом проинструктировал, что нужно говорить. Адвокат? А защищал его Гурьянов, чьи услуги стоят очень недешево. Вопрос: откуда у детдомовца такие деньги? Но даже Гурьянов, при всем своем красноречии и умении убеждать, не смог добиться не то что оправдания, а даже условного срока — вещь для него совершенно неслыханная! А показания двух свидетелей, написанных как под копирку? А присяжные, которым словно глаза завязали и уши заткнули? Да их просто купили! За что они и поплатились! И все это означало только одно: кого-то выводили из-под удара, но кого? И кто? Чтобы вот так раскрутить неповоротливую машину судопроизводства, силы нужны немалые.

А кто у нас отец пострадавшей? Мама родная! Болотин Игорь Петрович! То есть нефть, газ, цветная металлургия и еще очень многое в придачу. Только на суде он почему-то громы с молниями не метал, смертной казни для подсудимого не требовал, а только хотел, чтобы восторжествовала справедливость. Учитывая тяжелый характер олигарха, это может говорить только о том, что он понял — Солнышкин просто козел отпущения, и ничего больше. Интересно, он занимается самостоятельными поисками настоящего убийцы? Скорее всего, да! Но вот к серии убийств он — никаким боком, потому что судьба детдомовского мальчишки ему до лампочки.

Убрав дело в сейф, Гуров принялся размышлять, с чего начинать. Перво-наперво — адвокат! Кто-то же его нанял и оплатил его услуги! Потом нужно будет поехать в детдом и узнать, что за человек Солнышкин. Ну, а оттуда в СИЗО — может, его сокамерники соизволят информацией поделиться. Не лишним было бы поговорить с оставшимися в живых присяжными, но это для полноты картины, и если время останется. А может, нацелить на них Павла с Виктором? А что? Это идея! Пусть тренируются! И Гуров поехал к Гурьянову.

А тот, хоть и был одним из самых дорогих адвокатов столицы, но от безделья не маялся, так что Льву пришлось довольно долго ждать в приемной, попивая очень вкусный чай в компании с очаровательной секретаршей, чей строгий костюм и еще более строгий взгляд ясно давали понять, что ее сердце, как и остальные части тела, уже заняты. Наконец адвокат освободился, и Гуров прошел к нему в кабинет. Его удостоверение не произвело на Гурьянова ни малейшего впечатления, впрочем, Лев на это и не рассчитывал — он просто представился.

— Присаживайтесь, господин полковник! — пригласил его адвокат. — Что вас ко мне привело?

— Дело Алексея Алексеевича Солнышкина. Вы его помните?

— На память не жалуюсь, а что именно вас интересует?

— Кто был вашим клиентом, точнее, кто оплачивал его защиту? — объяснил Гуров.

— Это не тайна. Ко мне обратился директор детского дома, где вырос Алеша. Это очень заслуженный и очень больной человек, который относится к мальчику как к родному сыну. Он его у себя, кстати, и прописал, и даже свою комнату в коммуналке по дарственной на него оформил.

— Но где он взял деньги?

— Господин полковник! — укоризненно покачал головой адвокат. — Я не задаю своим клиентам таких вопросов. Он пришел ко мне, обрисовал ситуацию и спросил, сколько это будет стоить, — он человек прямолинейный. Я назвал сумму, и директор пообещал, что они ее соберут, а уже на следующий день принес деньги.

— Но вы не добились нужного результата, мальчишку осудили по максимуму, а ведь могли дать и условно, — заметил Гуров.

— Господин полковник! Вы не были на заседании, а я был. Там даже Плевако вместе с Кони ничего не добились бы. Но, чтобы не выглядеть в ваших глазах законченным негодяем, могу сообщить, что половину суммы я вернул — репутация мне, знаете ли, дороже.

— Все было решено заранее?

— Господин полковник! Вы читали уголовное дело? — Гуров кивнул. — И я его изучал! Вы, как я слышал, очень умный человек, так вот и я, простите за нескромность, не самый глупый. Что же мы с вами будем, как дети, водить хоровод вокруг елки?

— А почему не подали апелляцию?

— Вы думаете, она что-нибудь изменила бы? Кроме того, мой подзащитный от нее отказался. Думаю, ему сокамерники объяснили, сколько стоят мои услуги, и он решил не разорять окончательно своего приемного отца — давайте назовем его так.

— Тогда поделитесь впечатлением о Солнышкине. Что он за человек? — попросил Лев.

— Вы знаете, у меня две дочери. Так вот, если бы у меня был такой сын, я, с одной стороны, был бы самым счастливым отцом на свете, а с другой — самым несчастным. Потому что Алеша настолько открыт и доверчив к этому миру, что за него нужно каждую минуту бояться, как за младенца, что его приемный отец и делает.

— То есть толкнуть кого-то он в принципе не мог бы? — уточнил Гуров, хотя и сам уже все понимал.

— Господин полковник! Если на его руку сядет комар, он его даже не сдует! Что вы хотите? Алексей — божий человек, и этим все сказано.

— Но, если дело хотели закрыть, ведь могли просто осудить условно, а так как дали реальный срок, значит, его нужно было убрать из Москвы. Почему?

— Вы такой умный человек, что мне нечего вам ответить, — развел руками Гурьянов.

— А убить Солнышкина в СИЗО, что было проще простого, они не посмели, потому что тогда могли бы подумать, что это Болотин мстит за свою дочь, а связываться с ним мало кто рискнет, — продолжал рассуждать Гуров.

— Скажите, а вы читали акт судебно-медицинской экспертизы? — поинтересовался адвокат, и Лев кивнул. — Ну, и какой рост был у потерпевшей?

— Сейчас! — Гуров задумался, потом ответил: — Где-то метр восемьдесят.

— А в Алеше от силы метр шестьдесят пять, а еще он тонкий и хрупкий, как солнечный лучик, — спокойно заметил адвокат.

— То есть сбить ее с ног он просто не смог бы, — понял Лев и неожиданно задал вопрос в лоб: — Скажите, на вас давили?

— Конечно, нет! — удивился Гурьянов. — Во-первых, за меня есть кому постоять, а во-вторых, зачем, если от меня ничего не зависело?

— Тогда дайте мне, пожалуйста, все координаты директора детдома — я хочу с ним поговорить, — попросил Гуров.

Адвокат тут же нажал кнопку на телефоне и сказал:

— Девочка! Принеси мне договор с Куликовым на защиту Солнышкина.

— А вы слышали о прокатившейся по Москве серии убийств? — поинтересовался Лев, пока секретарша искала документы.

— О ней только глухой не слышал, — спокойно ответил Гуров.

— Вас это ни на какие мысли не наводит?

— Господин полковник! В моей голове одновременно столько мыслей о гораздо более важных для меня делах, что думать еще и о посторонних вещах у меня нет ни сил, ни времени.

Секретарша принесла договор, Лев выписал оттуда все данные о директоре детского дома и, распрощавшись, ушел. Он старался держать себя в руках, но взбешен был до предела. Пока не зная, что произошло на самом деле, Лев негодовал — отправить в колонию такого мальчика, как Солнышкин, настоящее преступление! И те, кто за деньги или по чьей-то злой воле приговорили его фактически к смерти, сами ничего лучшего не заслуживали. И ни малейшего сожаления по поводу их гибели он не чувствовал.

День был будний, так что Гуров поехал не домой к Леониду Николаевичу Куликову, а к нему на работу, в детдом. Предъявив охраннику удостоверение, спросил, где ему найти директора, и узнал, что тот давно уже болен, и его обязанности выполняет заместитель — Анна Степановна Золотова. К ней-то Гуров и направился, когда увидел на стене большой фотопортрет Солнышкина, а рядом с ним плакат, на котором крупными буквами было написано: «До возвращения нашего Солнышка осталось 880 дней», причем цифры были написаны на отдельном листке, который явно менялся каждый день. Большинство детей оказались на занятиях, так что в коридорах было довольно пусто, но Гуров остановил пробегавших мимо мальчика с девочкой и, показав на стену, спросил:

— Что это?

— Это наш Леша Солнышкин, — ответила девочка. — Его проклятые менты погубить хотят!

— Сволочи! — с ненавистью бросил мальчик, и они побежали дальше.

Слышавший все это охранник откашлялся и немного смущенно попросил:

— Не обижайтесь на них. Просто вы не знаете, какое это чудо — наш Алешка!

Стерпев эту ничем не заслуженную моральную пощечину, Гуров только покачал головой и все-таки направился к Золотовой. На вид Анна Степановна показалась ему классической учительницей, причем старой школы, когда преподаватели не позволяли себе никаких излишеств в одежде. Лев поздоровался, представился, и она обеспокоенно спросила:

— С кем-то из наших что-то случилось?

— Нет, Анна Степановна, я хотел бы поговорить с вами по поводу Леши Солнышкина.

Женщина закрыла глаза и, сжав руки в кулаки, несколько раз глубоко вздохнула, потом отошла в сторону, накапала себе в чашку лекарство, и по комнате тут же поплыл запах корвалола. Она немного посидела, явно стараясь успокоиться, и напряженным голосом начала:

— Алеша поступил к нам из дома ребенка — его мать в роддоме оставила. Ну, с именем проблем не было, назвали по святцам. С фамилией тоже — он же рыжий, весь в веснушках и всегда улыбается, вот и стал Солнышкиным. Вы знаете, его, даже маленького, никто никогда не обижал — ну разве можно обидеть солнышко? Его у нас здесь все любили.

— А он с кем-нибудь особенно дружил?

— Скажите, а с кем солнце дружит? — вопросом на вопрос ответила она. — Это к нему все тянутся, чтобы погреться в его лучах. Так что Алеша любит весь мир! Всех, без исключения! Всегда готов помочь, утешить, поговорить! В нем нет ни капли зависти или злости! Он чужим успехам радуется больше, чем своим! — Ее голос начал звенеть, и она все-таки, не сдержавшись, сорвалась на крик: — А вы его без малейшей вины в колонию отправили! А он там просто не выживет! И его смерть будет на вашей совести! Хотя какая у вас может быть совесть?! Вы даже не знаете, что это значит! Продажные, лживые твари! Как вас только земля носит?! Для вас же самое главное — любой ценой дело закрыть! А дети Алешу ждут! Дни считают! Вы представляете, что с ними будет, если они узнают о том, что он там умер? Что они даже на его могилу никогда прийти не смогут, чтобы цветы положить? Они возненавидят всех вас, эту страну, да и нас тоже, потому что мы учим их быть честными, порядочными и добрыми, помогать людям! А это теперь никому не нужно! Теперь, чтобы выжить, надо врать, изворачиваться и предавать! Уходите отсюда! — заорала она. — Уходите немедленно, иначе я в вас чем-нибудь запущу! И вы тогда уже меня, заломив мне руки за спину, потащите в полицию, чтобы бить и издеваться! Это ведь для вас так сладко — мучить других людей! Садисты проклятые! Уходите! — Анна Степановна схватила вазу и шарахнула ее об пол. — И не смейте даже думать, чтобы пойти к Леониду Николаевичу! Он до последнего надеялся, что Алешу если не оправдают — хоть условный срок дадут! Но вам же всех растоптать надо! А у него больное сердце! Он живет только надеждой, что когда-нибудь снова увидит Алешу! И смерть Лешеньки убьет его! Вон отсюда, или я за себя не ручаюсь!

— Успокойтесь, Анна Степановна! Вообще-то я пришел сюда именно потому, что хочу доказать невиновность Алексея, — тихо заговорил Гуров, и она, потрясенно вытаращившись на него, растерянно застыла. — До свиданья!

Льва трясло от бешенства. Его еще никто и никогда так не возил мордой по столу, причем не за его, а за чужие грехи. Он прошел мимо охранника, не попрощавшись, и, когда подошел к своей машине, увидел, что у нее не только проколоты все четыре колеса, но и весь кузов исцарапан самыми неприличными словами, какие только есть в русском языке. Кто это сделал, можно было даже не гадать — детдомовцы! К ним пришел незнакомый человек, они поинтересовались у охранника, кто это, а тот ответил, что из полиции. Они, естественно, стали подслушивать под дверью Золотовой, сделали собственные выводы — и вот вам результат! Гуров достал телефон и позвонил Орлову:

— Петр! Организуй быстро эвакуатор к детдому, а то мою машину отделали так, что место ей теперь только в автосервисе, причем надолго.

— Сам-то жив? — обеспокоенно спросил тот.

— Это не ДТП, это юные неразумные вандалы постарались, — объяснил Лев…

Он забрал из машины все необходимое и пешком отправился к ближайшей оживленной улице, чтобы поймать такси. Но, прежде чем ехать в СИЗО, решил заглянуть в районный отдел образования и поинтересоваться личностью Куликова — беспокоить человека с больным сердцем он не решился. Там, узнав, что полиция интересуется личностью Леонида Николаевича, сразу же насторожились:

— А у нас к нему никаких претензий нет! И вообще с тех пор, как он стал директором детдома, там никаких происшествий не было. Да он для своих воспитанников просто отец родной!

— Вы знаете, у меня к нему тоже претензий нет, — заверил он их. — Просто мне нужно поговорить с ним об одном из его воспитанников, вот я и решил подготовиться к этому разговору и получше узнать, что за человек Куликов. А то вдруг я каким-нибудь своим вопросом его сильно разволную, а у него, как мне сказали, больное сердце.

— Интересно, какое бы оно у вас было, если бы такое пережили. Он же военным был и служил в Чечне, когда там война началась. И вся его семья — жена и двое детишек — под нашими же бомбами погибла. Тогда-то у него с сердцем все и началось! А потом еще и ранение! Комиссовали его! Только он без дела сидеть не привык. Стал себе работу искать, вот ему и предложили детдом возглавить, а он у нас, между прочим, самым проблемным в городе считался. Куликов согласился и за десять лет вывел его в лучшие! Ребятишки теперь этот дом своим родным считают, а себя — братьями и сестрами! Когда выпускаются, и детдому помогают, и друг другу!

— Да, нелегкую работу он проделал! — согласился Лев. — А с жильем вы ему помогли?

— С коммуналкой-то? Нет, она ему от матери досталась, умерла она два года назад. Да, говорят, там все сносить будут, так что новую квартиру он получит. Если доживет, конечно. Ему же операцию на сердце нужно делать, а откуда у него такие деньги? Личное дело смотреть будете?

— Нет, спасибо, — отказался Гуров, — я уже все узнал.

Он действительно уже все узнал и теперь отправился в СИЗО, купив по дороге сигареты и на всякий случай зажигалку. Попасть к начальнику оперчасти ему труда не составило, а вот побороться за журнал — пришлось, потому что старый, которого Гуров знал черт знает сколько лет, ушел на пенсию, а новый, борзой, решил «поиграть мышцой».

— Ну, что, давайте тогда через начальство, — вздохнул Лев, доставая сотовый.

— Вы бы еще через президента попробовали, — рассмеялся майор.

— С вас и Орлова хватит, — отмахнулся Гуров. — Или вы про серию ничего не слышали?

— Так это вы ее поднимаете? — вытаращился на него майор. — Ну и привалило вам дело. Только мы здесь с какого боку?

— А с какого нравится! Хоть с левого! Хоть с правого! — ответил Лев и заговорил в трубку: — Петр! Я в СИЗО. Тут начальник оперчасти позу скорпиона принял… Понял! Передаю!

Следующие несколько минут он с удовольствием наблюдал, как менялся цвет лица майора, а уж начальственный рык Петра Николаевича доносился даже до него. Когда буря утихла, майор вернул сотовый Льву и безропотно достал журнал. Гуров нашел все, что ему было нужно, а потом спросил:

— Как я понял, Бур еще здесь?

— Да, осужденный Буров Алексей Панкратович еще здесь, на пересылку его через два дня отправим, а там — по этапу.

— Вот и организуйте, чтобы нам с ним свободно поговорить, — попросил Гуров.

— Выбирайте любую допросную, — предложил майор.

— Вы меня не поняли! Я сказал свободно, то есть на свежем воздухе, — объяснил Лев.

— Вообще-то, — начал было тот, но слова «не положено» предпочел проглотить, чтобы снова не нарваться на неприятности, и распорядился о встрече с заключенными.

Уже через несколько минут Гуров и Бур стояли в тюремном дворе для прогулок, где, кроме них, не было ни души.

— Гуров, ты чего по мою душу прибыл? Я тебя век не видел и еще столько же видеть не хочу, — «поприветствовал» его Бур.

— Я тебя тоже очень люблю, — ответил Лев. — Только разговор у нас пойдет не о тебе, а о Солнышкине.

— Распорядись, чтобы меня в камеру вернули, — бросил Бур и пошел к дверям.

— Стой! — приказал Гуров, но тот продолжал идти. — Бур! Я знаю, что Алеша ни в чем не виноват, и хочу это доказать.

— Между хочу и могу — очень большая разница! — резко поворачиваясь к нему, сказал Бур. — Ты влезешь, все разворошишь, а потом руки умоешь — не получилось, мол. А мальчонка пострадает!

— Бур! Ты сколько лет меня знаешь?

— А я помню? Кажись, еще при Советах пересеклись!

— Вот и ответь мне, я когда-нибудь начатое дело на полпути бросал?

— Время сейчас другое, Гуров! В мусарне сволочей всегда хватало, но чтобы столько сук, как сейчас, развелось, — такого не было!

— Мы теперь не милиция, а полиция!

— Ах ты батюшки! Большая разница! Переаттестация, блин! Кто смог заплатить, остались, а честные, у кого денег таких нет, на улицу вылетели! Нет, нам, конечно, проще! Забашлял, кому надо, — и гуляй вольно! Только что же вы таких детенышей, как Алеша, в топку бросаете? Да если б у меня только такой сын был, я бы его через всю свою жизнь до самой смерти в ладошках пронес! Да я чище него человека в жизни не видел! По сравнению с ним даже новорожденный младенец — уже грешник! Потому что Лешка — святой! А его без всякой вины на три года закатали? Что? Я, старый уголовник, это понял, а судья с прокурором и присяжные — нет?

— Бур! Я, полковник Гуров, даю тебе слово, что докажу Алешину невиновность и добьюсь его освобождения! — совершенно серьезно сказал Гуров.

— Ты наши законы не хуже меня знаешь! Ты понимаешь, чем тебе, в случае чего, отвечать придется? — глядя на Гурова тяжелым, давящим взглядом, спросил Бур.

— И знаю, и понимаю! — твердо и уверенно ответил ему Лев.

— Ну, тогда давай сядем и побазарим, — предложил Бур.

Они сели, Лев достал из кармана и протянул ему сигареты с зажигалкой.

— Эх, какой же ты ласковый бываешь, когда тебе чего-то надо! — язвительно заметил Бур, но сигареты взял и закурил. — В общем, дело так было. Алешка девчонку свою проводил и на метро пошел — там недалеко. Время было позднее, но фонари вовсю горели. И тут машина мимо него проехала — джип черный, а на заднем стекле — черт какой-то рожи корчит.

— Он случайно номер не запомнил?

— А чего это запоминать? Номер козырный! Три шестерки! Ни у одного работяги такого не будет! Как и джипа, впрочем!

— А серию и регион?

— Нет! Ну, в общем, джип вдруг притормозил, и из него девку стали выталкивать. Она, конечно, визжала, орала, сопротивлялась! Но выкинули ее все-таки! А она, как упала, так и затихла. Причем время зимнее, а она в одном платье была и туфельках.

— Именно вытолкнули, а не она сама на ходу выпрыгнула? — уточнил Гуров.

— Сказал же: вытолкнули! Алешка от ужаса сам не свой был — ему ведь даже в страшном сне такое привидеться не могло. А джип дальше поехал, только потом задний ход дал, и парень оттуда вышел, подошел к девке, посмотрел и хотел обратно в машину вернуться, чтобы уехать. И тут! О господи! И как же этот малец жить дальше будет?!

— Алексей что-то крикнул? — догадался Лев Иванович.

— Ну, да! Ему бы бежать оттуда в три лопатки или пришипиться и молчать! Он говорил, там кусты высокие вдоль дороги, а он ростом — метр с кепкой, его бы и не увидел никто! А он? Только, с другой стороны, куда от своего характера денешься? В общем, крикнул он тому парню: «Что вы делаете? Ее же в больницу надо!» Парень быстро в машину запрыгнул — и ходу! Алеша к девчонке этой бросился, а она уже мертвая. Тут он на дорогу выскочил, стал руками размахивать и какую-то машину остановил.

— Ну, а те уже вызвали и «Скорую», и полицию.

— Все так, только сначала пэпээсники приехали, а дежурного следака они уже потом дернули, когда Алеша им все рассказал. Сняли с Алеши показания, как со свидетеля, и домой отпустили. Дяде Лене, у которого он живет, Алеша ничего не рассказал — сердце у того больное, вот и не стал волновать. А утром менты приехали и его повязали. Привезли в районное управление, и тот же следователь, что его накануне отпустил, обвинил его в том, что это он девчонку толкнул, в результате чего она упала, стукнулась головой и умерла. Алеша, конечно, все отрицал, повторял, как дело было, да только кто его слушал? Странно, что не били.

— Они за полгода до этого крупно на таком случае погорели, вот и поостереглись. Вместо этого его за один день и через ИВС провели, и через суд, и к тебе в пресс-хату засунули! Или я что-то не то сказал?

— Умеешь ты, Гуров, ближнему в щи плюнуть! Да! Как бы иначе мне срок скостили? Только когда я его увидел, у меня, веришь, сердце зашлось! — Бур был вором старой формации, а такие частенько и сентиментальные, и по-своему порядочные. — Вошел он, улыбнулся, и в камере сразу светлее стало, а потом спрашивает: «Можно?» Господи! Да что ж вы, суки, творите?! Ну, подозвал я его, посадил рядом, чаю налил и спрашиваю, чего у него приключилось. А он мне все как на духу и рассказал. И понял я тогда, что нет у мальчонки выхода! Потому что, если он завтра следаку чистосердечно не признается в том, чего не совершал, то переведут его от нас, и он еще неизвестно к кому попадет. Сели мы с мужиками и стали думать, как ребятенка спасать — у нас ведь свои университеты, и УК мы не хуже следаков знаем. А потом начал я мальцу втолковывать, что ему говорить надо. А он смотрит на меня глазищами своими голубыми, ресницами хлопает и все повторяет: «Дядя Леша! Но ведь это нечестно!» Чуть с ума не сошел, пока объяснил ему, что не выпутаться ему, не доказать свою правоту! Что его просто убить могут! Так он у нас под крылом до самого суда и прожил! Вот тебе истинный святой крест, Гуров! — Бур перекрестился. — Когда его на суд повезли, я переживал за него так, как и за самого себя не волновался. Все надеялся, что ему условно дадут. А тут он возвращается и говорит, что «треха». Когда он мне начал рассказывать, что да как там было, я только что волком не выл! Эх, попался бы мне этот судья, я бы его своими руками задушил, хотя «мокрыми» делами никогда не занимался.

— Не дергайся! За него уже отомстили и судье, и прокурору, и следаку, и присяжным, и лжесвидетелям, — сообщил Лев.

— Кто? — подался к нему Бур.

— Хотел бы я сам знать. Так, что дальше было? Это ты отговорил его апелляцию подавать?

— Я! Потому что понимал, что ничего она не изменит! А главное то, что народ на этап собирать начали, а на пересылке, сам знаешь, человека задавить легче, чем таракана. Или ты не помнишь, что в Челябинске в 2010-м мусора устроили?

— Помню, тогда больше десяти человек, кажется, посадили. Один только генерал Жидков не сел, потому что от рака умер.

— Вот то-то же! А здесь, в транзитке, должен был быть мой кореш, Валёк! Когда еще такой случай представится? Вот и стал я ребятенка готовить, рассказал ему все в подробностях, как и где ему себя вести надо, список написал, что с собой взять, а уж он отцу своему приемному передал. Я и с Вальком поговорил и все ему объяснил, и Алешке строго-настрого наказал во всем дядю Валю слушаться. Ну, а потом узнал, что его в СИЗО-1 Екатеринбурга направляют. Тут уж я своим тамошним дружкам позвонил и попросил подсуетиться, чтобы Алешку в хорошее место отправили.

— То есть нижнетагильская «черная» зона — это хорошее место? — воскликнул Гуров.

— А там смотрящим — Ванька-Конь! Обязан он мне кое-чем, вот я ему загодя маляву и отправил, чтобы пригрел мальца. А еще позвонил для надежности и сказал, что Алешка мне — как сын! Он же мне не только тезка! Я же, как и он, детдомовский!

— Ну, Иван Федорович Жеребцов не столько тебе обязан, сколько твой сестре и их сыну, но это дела уже не касается, — заметил Лев.

— Змей ты, Гуров! В любую щель влезешь! — криво усмехнулся Бур и продолжил: — Так что живет там Алешка как у Христа за пазухой! Разговаривал я с ним недавно, голос у мальца бодрый, веселый, говорит, что у него все в порядке, да и Ванька мне это подтвердил.

— Я смотрю, у вас тут только Интернета нет, — покачал головой Гуров.

— Это кто ж тебе такое сказал? — хмыкнул Бур. — Я в этом ничего не понимаю, но сведущие люди говорят, что и с ним все в порядке. Потому что за деньги, Гуров, и черти пляшут.

— Ну, и что дальше?

— А ничего! Об одном жалею, что меня не туда, а в Мордовию отправляют. Мне бы тогда за Алешку спокойнее было бы. Я же за него любому горло перегрызу!

— Чья же это машина была? Черный джип, номер — три шестерки и черт на заднем стекле, — задумчиво проговорил Лев.

— Вот ты ее и ищи! Ее хозяина из-под удара выводили! А чтобы такое дело замутить, связи или бабки нужны нешуточные! И накрепко запомни, Гуров: если от твоих поисков Алешке хуже станет, ответишь!

— Не пугай! Я уже давно пуганый! — отмахнулся от него Лев. — Ты мне лучше вот что скажи, у тебя не было ощущения, что Алеша тебе не все рассказал? Что-то утаил?

— С чего это ты взял? — в свою очередь, спросил Бур.

— Потому что если бы хотели просто дело закрыть, то осудили бы условно — и все. А тут вкатили по максимуму и на Урал отправили, где он без твоей и Коня поддержки и недели бы не выдержал. На смерть парня отправляли! Чтобы не вернулся уже! А это значит, что он что-то знает или что-то видел!

— Если Алешка молчит, то только потому, что не за себя боится, а за кого-то другого, — подумав, ответил Бур. — Значит, припугнули его крепко, что расправятся с тем, кого он любит. А это либо отец его приемный, либо девчонка. Ее Светкой зовут, а еще Кнопкой, потому что тоже пигалица. Хотя Алешка при таком своем характере ради кого угодно молчал бы.

— А припугнуть его мог только следак, но вот у него уже ничего не спросишь, — вздохнул Гуров и, доставая блокнот с ручкой, попросил: — Слушай, напиши записку Алеше, что мне верить можно. Он ведь не знает, что следака давно в живых нет, а как узнает, может и рассказать.

Бур долго молчал, давя полковника взглядом, а потом сказал:

— Ты хоть понимаешь, что, если ты Алешку под монастырь подведешь, я тебя на дне морском найду и жизни не пожалею, но кончу?

— Я все понимаю, Бур! Пиши!

Написанную корявым почерком записку Гуров убрал во внутренний карман пиджака, да еще и застегнул его.

— Ладно! Спасибо тебе, Бур! Если тебе когда-нибудь надоест с нар на нары кочевать, обращайся, и я для тебя что-нибудь придумаю.

— Старого пса новым трюкам не научишь, — буркнул в ответ тот.

Бура вернули в камеру, а Гуров, поймав машину, поехал на работу. Под дверью его кабинета стояли Павел и Виктор, и лица у них сияли, как два новых пятака. Он впустил их внутрь, сел за свой стол и первым делом поинтересовался:

— Вы сегодня обедали? — Они растерянно переглянулись, а потом, помявшись, кивнули ему с самым честным выражением лица. — Нехорошо старших обманывать! — укоризненно покачал головой Лев. — Но на первый раз прощаю! Итак, судя по вашему оживленному виду, вы что-то узнали.

— Да, мы абсолютно всех обошли, — начал Виктор.

— И теперь знаем все! — радостно закончил Павел.

— И я знаю, — охладил их пыл Гуров. — Для этого достаточно было проанализировать список жертв. Я же вас вчера спросил, что объединяет всех потерпевших, кроме способа убийства, что же вы сразу как следует не подумали? А ведь все лежало на поверхности. Запомните, ребята, умение драться, быстро бегать и метко стрелять, естественно, необходимо, но главное оружие сыщика — вот! — постучал он себя по лбу. — И тогда бегать, стрелять и драться, может быть, придется гораздо меньше.

— Серые клеточки, как говорил Пуаро, — заметил Павел.

— Вот именно! Итак, рассмотрим наш случай. Некоему человеку, располагающему деньгами или связями, по какой-то причине требуется посадить другого человека. К кому он обратится? К министру? Нет! К непосредственному исполнителю, то есть начальнику районного управления полиции по месту жительства потенциальной жертвы. Тот спускает команду вниз следаку, и машина завертелась. Дело сляпано более или менее искусно, но его же нужно пропихнуть прокурору, который совсем не хочет потом в процессе дураком выглядеть. А раз прокурор это дело берет, значит, и он пристегнут к этой афере. Далее для подкрепления доказательной базы появляются два лжесвидетеля, парень и девушка, а поскольку они оба героиновые наркоманы, то за дозу готовы против собственной матери показания дать. Но существуют еще присяжные, вердикт которых должен быть только обвинительным, то есть как минимум семь против пяти, потому что, если голоса делятся поровну, то это трактуется в пользу подсудимого. И, наконец, судья, у которого можно легко узнать список присяжных, чтобы подкупить их. То есть судья тоже в доле, тем более что именно от него зависит сам срок, который может быть как условным, так и реальным, причем очень большим, но в пределах статьи. Вот вам и весь расклад, и весь список потерпевших.

— И вы это поняли еще вчера? — не удержавшись, воскликнул Виктор, и Гуров кивнул.

— Значит, мы все это время зря бегали? — хмуро произнес Павел.

— Ребята! Во-первых, на моем месте мог быть и другой человек, который все это сразу не понял бы, и ему действительно могла потребоваться собранная вами информация. Во-вторых, высоких покровителей у вас наверняка нет, так куда вы по окончании отправитесь? В министерские кабинеты?

— Да нет, «на землю», конечно, — хмыкнул Виктор.

— А вот там те навыки, что вы за эти два дня приобрели, станут для вас бесценным подспорьем. А теперь расскажите мне, что вы по поводу убийцы думаете.

— Лев Иванович, есть у нас кое-какие соображения, только нам бы заключения судмедэкспертизы еще раз посмотреть, — попросил Виктор. — Нам примериться надо!

— Чего? — удивился Гуров, а потом, пожав плечами, согласился: — Ну, смотрите! — и достал из сейфа кипу дел.

Парни поднялись, Виктор взял шариковую ручку, изображая из нее нож, а Павел встал напротив него. Сверяясь с заключениями судмедэкспертизы, Павел чуть приседал, уменьшая свой рост, а Виктор наносил ему удары, имитирующие удары ножом. Когда они закончили, Гуров с интересом спросил:

— Ну, и что это была за пантомима?

— Все, как я и думал, Лев Иванович! — сказал Виктор. — Я, конечно, многого пока не знаю и не понимаю, но есть вещи, в которых неплохо разбираюсь. Я в ВДВ служил, это наш удар. Правда, им еще спецназовцы и другие вроде них владеют, но вот то, что удар не поставленный, это точно.

— То есть человек его не до конца освоил? — уточнил Гуров.

— Ну, да! А еще убийц было несколько, и рост у них разный, потому что под разным углом в тело нож входил, хоть и отличался всего на несколько градусов.

— И какой вывод из этого следует?

— Тут подумать надо, — осторожно ответил Виктор.

— Ну, тогда я вам еще одну тему для размышлений подкину. Скажите, почему в каждом крупном городе есть свой Чайна-таун? — Парни обалдело переглянулись и уставились на него во все глаза. — Ну, давайте! Выдвигайте свои гипотезы, предположения… Даже самые нелепые и смешные. Нас здесь никто не слышит. Причем не стоит понимать слова Чайна-таун буквально. Это может быть объединение итальянцев, мексиканцев, таджиков, узбеков… Кого угодно. Ну, начинайте!

— Ну, когда люди приезжают в чужую страну, где существуют обычаи и традиции, отличные от их собственных, они, чтобы сохранить свою культуру, стремятся держаться вместе, — сказал Павел.

— Верно! — кивнул Гуров. — А что их еще может объединять, кроме этого?

— Ну, наверное, находясь рядом на чужой территории, они чувствуют себя более безопасно, — предположил Виктор.

— Продолжай! — подбодрил его Лев.

— То есть они всегда могут обратиться за помощью в своему соотечественнику, в то время, как, например, коренной житель этой страны не станет им помогать, — развивал свою мысль Виктор.

— Лев Иванович! Я понял, к какому выводу вы нас подводите! — воскликнул Павел. — Потому что вместе они — сила, которая способна противостоять врагу, и если обидят одного из них, то на его защиту встанут все. Потому что каждый их них в этот момент подумает о том, что в следующий раз уже он может попасть в беду, и тогда остальные придут ему на помощь!

— Слава богу! Дошло! А теперь примените все эти рассуждения к нашей ситуации. — Парни опять переглянулись, и Гуров не выдержал: — Я, что, такой страшный?

— Лев Иванович! Да просто не хочется перед вами дураками выглядеть, — смущенно признался Виктор.

— Вы уже не дураки, потому что стремитесь научиться своему ремеслу и набраться опыта, — поправил его Гуров. — Давайте! Вспоминайте все, что вы за эти два дня узнали, — все опять на поверхности лежит! Я же вам говорил: учитесь вычленять главное! Я не верю, чтобы никто из тех, с кем вы беседовали, этого не упомянул.

Парни надолго задумались, перебирая в уме все, что успели услышать, когда Павел вдруг заорал:

— Лев Иванович! Я все понял!

— Господь с тобой, Паша! Я ведь так и оглохнуть могу! — вздрогнул Гуров. — Ну, какая светлая мысль тебя посетила?

— Понимаете, вдова старика… Ну, того убитого присяжного! Она на заседании суда была! И когда он домой вернулся, страшный скандал ему закатила! Говорила, что мальчишка, подсудимый то есть, честный и добрый, и никак такого сделать не мог! Что наговаривал он на себя, потому что заставили! Что он и так жизнью обиженный, без родителей в детдоме вырос, а они его безо всякой вины в тюрьму закатали. Старик ей про деньги начал говорить, а она его — половником по голове и кричала, что не притронется к этим проклятым деньгам. А потом на них его и хоронила. Вот я и подумал, Лев Иванович, что детдомовцы, они же вроде тоже, как… Объединение какое-то… — неуверенно закончил он.

— Ты все совершенно правильно понял, Павел! Вот взять вас. У вас есть родители, бабушки-дедушки, тети-дяди, братья-сестры всевозможные. Если у вас, не дай бог, что-то случится, вам есть к кому обратиться. И тарелку супа нальют, и денег соберут, и пожить пустят, то есть не пропадете. А кто такие детдомовцы? Либо те, от кого матери в роддоме отказались, либо чьи родители погибли, либо этих родителей лишили прав на ребенка. Как бы там ни было, они все собрались там, и это место стало для них временным родным домом. Они там дружат, враждуют, дерутся, мирятся, влюбляются. А потом наступает момент, когда оттуда уходят в другую жизнь, о которой имеют очень смутное представление. Почему, выйдя из детдома, они очень часто становятся жертвами преступлений или преступниками? Потому что они не знают правил игры в этом мире. Директор детдома, где вырос этот несправедливо осужденный мальчик, за десять лет сумел сплотить детей, они себя одной семьей почувствовали, братьями и сестрами. А в любой семье старшие обычно заботятся о младших или о слабых. И, выходя в мир, они знают, что им есть к кому обратиться в трудную минуту, есть кому их защитить. Этого мальчика в детдоме любят все, без исключения, дни до его возвращения считают. На очень дорогого адвоката деньги собрали. О чем это говорит?

— О том, что за него мстят, — ответил Виктор.

— Вот именно, — подтвердил Гуров. — И дай бог, чтобы на этом все закончилось.

— Какая-то детдомовская мафия получается, — пожал плечами Павел.

— Любое преступное сообщество ставит своей целью… Что?

— Естественно, выгоду.

— А что имеем мы? Где выгода от этих убийств?

— Лев Иванович! Мне кажется, тут другой закон сработал: «Наших бьют!», — предположил Виктор.

— А вот это уже ближе! Они не нападают — они защищаются! Этот мальчик, как сказал один старый уголовник, святой, просто оказался не в тот момент не в том месте, да еще и повел себя сообразно своему характеру: не убежал, не спрятался, наоборот, сразу бросился на помощь! А его сделали козлом отпущения, и он за чужие грехи уже полгода в такой колонии находится, где и взрослому выжить трудно. А те, кто его любит, об этом знают и понимают, что шансов на его возращение практически нет! Что парня фактически приговорили к смерти. Причем не его одного, а еще и его приемного отца, директора их детдома, который над ним как над родным трясся, потому что видел, насколько тот к жизни не приспособлен. А у мужчины этого сердце больное, и он смерть мальчишки не переживет! Какой выход был у остальных?

Гуров, прекрасно зная, что мальчишка в колонии пусть и не как сыр в масле катается, но находится в полнейшей безопасности, специально сгущал краски, желая посмотреть на реакцию парней.

— Мстить, — коротко ответил Павел. — И я их понимаю!

— Я, может, и сам так бы сделал, — твердо заявил Виктор. — Но как они все смогли узнать?

— Ребята! А детдомовцы есть везде: официанты, охранники, автослесари, водители и так далее и тому подобное. Кто-то сорвался и пошел по кривой дорожке, а кто-то, наоборот, поднялся — деньги-то адвокату уже на следующий день привезли. И, самое главное, все они понимают, что деньги сегодня есть, а завтра — нет, а вот друзья и семья, пусть и детдомовская, — это навсегда. Это могла быть простая уборщица из архива суда, которая сама из детдома, и найти общий язык им было легче, чем с совершенно посторонним человеком. А могли и просто заплатить — сейчас ведь все продается и покупается. Могли также проследить за присяжными после заседания суда, проводить до дома и уже там, у соседей или у кого-то другого, все выяснить. Кроме того, есть адвокат, обязанный рассказать своему клиенту, — а это директор детдома, — откуда чьи ноги растут. Пошли дальше. Это может быть кто-то из присяжных, у которого еще осталась совесть, и он, возмущенный поведением подкупленных коллег, рассказал об этом кому-то. А разговорить человека на нужную тему — не так уж сложно, если уметь, конечно. Одним словом, вариантов — море! И если мы трое сейчас займемся поисками источника информации, то завязнем в этом деле всеми лапами, как мухи в варенье. Учитесь вычленять главное! А то получится, как с теми ножами. Что нам даст информация завода о том, куда он отгружал продукцию? Это в советские времена можно было легко все отследить, а сейчас? Вам такое понятие, как мелкий опт, известно? Существует некая большая оптовая база, откуда частники понемногу берут товар, а потом уже более мелкие частники берут у них. Так почему где-то в этой цепочке не может быть детдомовца? И пусть он работает простым грузчиком, зато владеет информацией, кто и что купил. К этим мелким торговцам подходят самые разные покупатели и приобретают по одному ножу. Где вы концы искать будете? Опять завязнете как мухи? Как говорил Козьма Прутков — «Зри в корень!» А корень у нас не в орудии убийства, а в способе! Значит, что мы должны делать?

Парни, слушавшие его с открытыми ртами, очнулись, перевели дыхание, и Павел виновато проговорил:

— Извините, Лев Иванович, но я вас на диктофон записывал.

— Да хоть клинописью вырубай! — буркнул Гуров. — Главное, чтобы в голове что-то осталось. Итак, я слушаю ваши предложения!

— Нужно направить в детдом запрос, чтобы они предоставили нам список выпускников за последние десять лет, — начал Виктор.

— Потом выбрать оттуда только парней и направить запрос в центральный военный архив, чтобы они сообщили нам, кто и где служил, — продолжил Павел.

— И, если выяснится, что кто-то из выпускников служил в ВДВ, надо проверить их алиби, — радостно закончил Виктор.

— Господи! Да за что мне все это? — схватился за голову Гуров.

— Лев Иванович! Мы совсем тупые? — тоскливо спросил Павел.

— Будем заострять, — вздохнул полковник. — Виктор! Сколько нужно времени, чтобы научиться такому удару? Причем с учетом того, что жертвой будет не подготовленный противник, который живет в постоянном ожидании нападения, а самый обычный человек.

— Ну, я за неделю освоил, — тихо произнес тот. — Другие кто за две, кто за месяц, а были и такие, что совсем не смогли.

— А женщина так ударить может?

Тут Виктор задумался, почему-то посмотрел на Павла, который в ответ пожал плечами, и ответил:

— В принципе — да! Тут ведь важна не сила, а точное знание места, куда бить.

— Пошли дальше. Я для чего дал вам изучить уголовные дела? Для легкого развлекательного чтения? Так это не комиксы! Там даже картинок нет, ну, кроме фотографий трупов пострадавших и с места происшествия, а еще схем места преступления. Как был убит артист?

— Он вышел из театра после спектакля, попрощался с коллегами и пошел один в сторону метро, но до него не дошел, а почему-то свернул в переулок, где его утром и нашли с ножом в груди, — сказал Павел.

— Итак, начало марта, время позднее, погода неласковая. Тут бы поскорее в теплое метро нырнуть — и домой, чаи распивать, а он почему-то в переулок сворачивает. Что могло заставить его это сделать?

— Ну, может, его позвал какой-то знакомый или он увидел, что кому-то его помощь требуется, — предположил Виктор.

— Человек, совсем недавно за деньги обрекший на смерть ни в чем неповинного ребенка, вдруг бросается кому-то на помощь! Вам самим не смешно? — покачал головой Гуров. — Другие варианты есть? — И, поняв, что нет, добавил: — Даю подсказку: что было найдено рядом с трупом?

Две головы мигом склонились над уголовным делом, и Павел ответил:

— Букет цветов. Но ведь это естественно! Артисту преподнесли цветы после спектакля, и он понес их домой.

— Он, что, звезда первой величины? И потом, разве, когда он выходил из театра, у него в руках были цветы? Это кто-нибудь проверял? Но даже если ему посчастливилось получить этот веник, он его так открытым и понес бы? Нет, он его в газетку какую-нибудь завернул бы, да еще в пакет положил, чтобы невредимым домой принести. А на месте преступления что-то подобное было?

— Нет! — дружно ответили парни.

— И последнее: в позднее время в неспокойной Москве он в темный переулок с мужчиной свернул бы? Ну! Мне вам все разжевывать и в рот класть, как птенцам желторотым, или сами уже начнете челюстями работать?

— По дороге к метро его догнала женщина, сказала, что она его давняя поклонница, и вручила цветы. Он растаял, она пригласила его к себе на чашку чая, он согласился и пошел за ней в переулок. А она его там кончила, — высказал свое предположение Павел.

— Приблизительно в этом духе, — согласился Гуров. — Только это мог быть и переодетый в женщину мужчина. А теперь давайте вспомним некоторых из остальных пострадавших. Ладно там, присяжные, наркоманы или даже судья с прокурором, но вот чтобы начальник райуправления и следак, которые не один год «на земле» проработали, подпустили к себе на улице незнакомого мужика на расстояние удара, такого в природе не бывает! И вот вам мои распоряжения на завтра, потому что сегодня я все-таки хочу попасть домой. Запросы вы напишите, но не в детдом, потому что не надо совать палку в муравейник, а в соответствующую районную структуру — пусть лучше они себе списки выпускников затребуют, а потом нам перешлют. И все это, опять-таки, за подписью генерал-майора Орлова. Далее. Пойдете к тем пятерым присяжным, которые оказались честными людьми, потому что мне надо знать, что происходило в зале суда: кто плакал, кто кричал, кто угрожал и так далее. Сопоставив их показания, мы получим целостную картину. Если останется время, вы, друзья мои, сядете и будете изучать уголовные дела по всем остальным пострадавшим в свете вновь открывшихся пусть не обстоятельств, но знаний. А теперь — немедленно как следует поесть и отдыхать!

Парни пошли к двери, и уже возле нее Павел повернулся и сказал:

— Лев Иванович! Как же нам сказочно повезло, что вы нас взяли!

— Марш отсюда! Подхалимы! — рявкнул на них Гуров, и они шмыгнули за дверь.

Лев встал, длинно потянулся, неспешно убрал все папки в сейф и пошел к лифту. По дороге он заглянул в приемную Орлова и, поняв, что тот на месте, зашел к нему в кабинет.

— Как дела, Лева? — поинтересовался Петр.

— Движутся потихоньку. Скажи лучше, где моя машина?

— Где же ей быть? — удивился Орлов. — В нашем гараже твоя старушка, потому что пострадала при исполнении служебных обязанностей. Обещали ее срочно реанимировать, чтобы ты безлошадным не оставался. Тебя домой подбросить?

— Знаешь, не откажусь, — согласился Гуров. — Уже успел устать так, что даже забыл про отпуск.

— Ничего, скоро опять в ритм войдешь…

— И буду пахать, как нанятый, — вздохнул Лев.

— А куда же мы от своей окаянной работы денемся?

У Марии был спектакль, так что дома Гуров в одиночестве чем-то поужинал, не разбирая вкуса, — не тем у него была голова занята, и прилег на диван. Он ясно понимал, что убийц они не найдут никогда, потому что у всех у них будет не то что железное, а железобетонное алиби, да и как их найдешь в такой массе выпускников, так что озадачил он Виктора с Павлом именно и исключительно для практики. А вот настоящим убийцей дочери Болотина ему следовало заняться вплотную, потому что за всем делом Солнышкина чувствовалась полицейская рука — ну кто еще мог бы вот так быстро и без сбоев все организовать? Тут либо своего из-под удара выводили, либо чужого, но за очень большие деньги. Эх, как же Льву сейчас не хватало Стаса! Но на нет, как говорится… Ну, и далее по тексту. А что? Все в жизни случается! Был верный друг, а потом так сложилось, что уехал навсегда. Не умирать же из-за этого? И мысли Гурова опять вернулись к Алеше. Хоть и сказал ему Бур, что с тем все в порядке, но как же у Льва болела душа за этого светлого мальчика. Вытаскивать его нужно было оттуда, и как можно скорее. Под эти мысли он и уснул.