Подставное лицо

Николай Леонов

Крупный предприниматель, сопредседатель партии «Правое дело» Герман Ришутин был убит киллером у подъезда своего дома. Отличный семьянин, удачливый бизнесмен, честный политик – кому он мог помешать? Полковник МУРа Лев Гуров, расследующий громкое убийство, считает, что у таких харизматических личностей всегда есть враги. Хотя, похоже, завистники и конкуренты здесь ни при чем. Сыщику удалось выяснить, что Ришутин был связан с некоей террористической организацией. И что самое невероятное – убитый бизнесмен об этом даже не знал…

Глава 2

После кратенького совещания в своем кабинете приятели распределили между собой направления поиска. Гуров решил встретиться с вдовой Ритушина, а Крячко вознамерился посетить головной офис его торговой фирмы, чтобы побеседовать с заместителями и помощниками. Когда они уже собрались уходить, неожиданно зазвонил телефон.

— Не иначе, Петра чесотка одолела! — сердито буркнул Стас, поднимая трубку. — Теперь начнет названивать каждые пять минут… Чаво изволите, ваше сиятельство? — утрированно лакейским тоном пропел он в микрофон, но тут же закашлялся, густо покраснев. — Гм… Гм… Извините, накладочка вышла… Да, тут, знаете, нас иногда один телефонный хулиган в генеральских погонах одолевает. Вот я и подумал, что это снова он. Очень… Очень приятно… Что, уже здесь? Ну, сразу видно, что это наша доблестная ФСБ. Все, сейчас выходим. — Он ухмыльнулся и положил трубку. — Эх, вот ведь нарвался! Это не…

–…Орлов, это старший лейтенант Воробьева, — перебив, Гуров закончил тираду Крячко. — Сколько раз говорил тебе, неслуху: однажды так сядешь в калошу, что потом всем управлением будем краснеть. Я так понял, она ждет нас у вестибюля? Пошли, Арлекин Арлекиныч!

Когда они вышли из управления, у входа увидели неброско, но с большим вкусом и даже некоторой аристократичностью одетую в легкий демисезонный костюмчик молодую женщину лет двадцати восьми. Уже прохладный сентябрьский ветерок игриво трепал темно-русые волосы до плеч. Одарив приятелей бирюзой веселого, доброжелательного взгляда, девушка шагнула навстречу и, приветливо улыбнувшись, протянула руку.

— Старший лейтенант Воробьева Валентина Игоревна, — просто, без тени жеманства или кокетства представилась она.

— Станислав Крячко, полковник милиции, оперуполномоченный… э-э-э… вот этой замечательной конторы, — осторожно пожимая ее тонкую, но крепкую руку, Стас кивнул на вывеску управления.

— А вы — Лев Иванович Гуров, — пожимая Гурову руку, Воробьева знающе улыбнулась. — Наслышана о вас. Вы уже в некотором смысле — классик сыска.

— О-о-о… — Гуров со смехом развел руками. — Значит, плохи мои дела. Классик — это что-то сродни музейному экспонату. Вот так и не замечу, как попаду в гербарий.

— Глядя на вас, никогда бы не подумал, что место вашей трудовой деятельности — наследница бывшей пролетарской ВЧК, — с некоторым недоумением констатировал Стас. — Мне почему-то всегда казалось, что в стенах такого ведомства, как ФСБ, до сих пор все поголовно ходят в кожанках и с «маузерами». А тут скорее учительница английского языка или литературы из какой-нибудь элитной школы, в которую до беспамятства влюбляются старшеклассники и в ее честь пишут стихи, даже плачут по ночам в подушку от неразделенной любви…

— Правда? — непринужденно рассмеялась Валентина, окончательно сразив и без того трепещущее от восхищения сердце хронически влюбчивого Станислава. — Но я в большей степени не лирик, а физик — закончила физмат университета.

— О нет! — Крячко решительно замахал руками. — Математики — это ожившие цифровые машины, которые питаются квадратными корнями и икают интегралами… А вы являете собой нечто прямо противоположное.

— Вот и замечательно. — Валентина с улыбкой кивнула. — Значит, сработаемся. Как говорится, сверим наши часы. У нас с вами общее задание — расследование убийства Ритушина, предпринимателя, депутата Госдумы, сопредседателя правой партии. Но вы, я так понимаю, предполагаете вести расследование, отрабатывая версии, опирающиеся на его предпринимательскую деятельность, его финансовые дела и прочее? Верно? Ну что ж, в этом плане мне с вами не тягаться. Поэтому я займусь политическими мотивами, возможно, они все же имеют место быть. Согласны?

— Вы прямо-таки читаете наши мысли, — приятельски улыбнувшись, кивнул Гуров. — Мы только что об этом говорили с генералом Орловым. В данный момент мы направляемся по нескольким адресам — к вдове и прочим родственникам Ритушина, а также в его офис, повидаться с замами и помами.

— Отлично! — Валентина на секунду задумалась. — Мне ж, наверное, тоже нелишне будет заглянуть в его контору. А потом попробую встретиться с «праводельцами».

— Ну, тогда вам — со Станиславом. — Гуров указал на Стаса. — Давайте будем на связи и где-то в обед или сразу после здесь у нас встретимся.

— Хорошо, — все с той же непринужденной улыбкой Валентина согласно кивнула, хотя по ее глазам было видно, что она в большей мере хотела бы поехать месте с Гуровым.

По адресу, взятому в пресс-службе торговой фирмы Ритушина, Гуров разыскал в одном из элитных дачных поселков роскошный трехэтажный коттедж, отгороженный от внешнего мира высокой кирпичной стеной. Подъехав к мощным железным воротам, разукрашенным под хохлому, Гуров посигналил. Из калитки вышел дородный, представительный охранник.

— Лев Иванович? — уважительно поинтересовался он. — Татьяна Павловна ждет вас.

Ворота отъехали вбок, и Гуров направил «Пежо» в глубь просторного двора, окруженного цветниками. Припарковав машину у фонарного столба, на котором висел настоящий дорожный знак «Р» («Паркинг»), он вошел в прохладный вестибюль этого, судя по всему, весьма дорогого жилища. По беломраморной лестнице с литыми, узорчатыми перилами медленно спустилась молодая женщина в черном траурном платье. На вид ей было лет около тридцати. В руках она держала смятый носовой платок, которым время от времени утирала покрасневшие глаза. Следом за ней спустились двое пожилых мужчин и три женщины — одна молодая, похожая на хозяйку дома («Видимо, сестра…» — догадался Гуров), и две в годах. Все они также были одеты в траур.

— Вы — Лев Иванович Гуров? — слабым, как бы надтреснутым голосом спросила вдова. — Здравствуйте. Это родные и близкие, пришли разделить наше общее горе. Присаживайтесь, — женщина указала на кресло, примыкающее к низенькому столу, стоящему подле длинного кожаного дивана.

— Татьяна Павловна, — сказав несколько сочувственных слов, Гуров сразу же перешел к делу, — что вы сами думаете о случившемся? Не было ли у вас до этого события каких-либо предчувствий? Не замечали ли вы, что кто-то настроен против вашего супруга?

— Нет, нет… — вдова категорично покачала головой. — Я даже в страшном сне такого не могла бы предвидеть. То, что случилось, для нас как гром среди ясного неба. Герман… О нем даже не хочется говорить — был… Я до сих пор не могу поверить, что его нет. Он человек сильный, волевой, но не деспот. Он хороший дипломат и в любой ситуации мог найти точное, правильное решение. Он никого не загонял в угол, никого не ставил перед выбором «или — или». Я увлекаюсь восточной философией, он этого не разделял. Но именно он в своих делах, повседневной жизни поступал в соответствии с постулатами философских учений. Поэтому ни явных врагов, ни завистников, ни каких-либо злопыхателей он не имел.

— А каковы были его взаимоотношения с Виталием Гришкаевым? Вы его знаете?

— Да, немного знаю, — Татьяна чуть заметно кивнула. — Он был у нас раза два или три. Но… Какого-либо конкретного впечатления о себе не оставил. Герман — это конкретное впечатление с первой же минуты. Гришкаев — час общения с ним, и впечатления абсолютно никакого. Он — ни хороший, ни плохой, ни вялый, ни эмоциональный, ни грустный, ни веселый… Я даже не знаю, какими словами его можно было бы описать.

— Он вашему супругу не завидовал?

— Чему завидовать? Боже! — Татьяна новь промокнула глаза. — Да, мы люди не бедные, но в сравнении с ним — сущая нищета. Кроме того, наш и его бизнес не пересекался. Известность? На экране телевизора он мелькает то и дело. Германа за все время показали лишь раз или два. Нет, завидовать Герману Гришкаев мог едва ли.

Ничего такого, за что можно было бы зацепиться, услышать Гурову так и не удалось. Похожий разговор состоялся и с прочими присутствующими. Родственники недоумевали, уверяли, что такого человека, как Ритушин, могли убить либо по недоразумению, либо по глупости. Единственно конкретное, что удалось узнать, — координаты близкого друга убитого. По словам Татьяны Ритушиной, это был доцент истфака МГУ, с которым Ритушин дружил еще с юности.

Поскольку до полудня было еще далеко, Гуров решил съездить в университет. Набрав номер, взятый у родственников убитого, он услышал мощный бас, который скорее мог бы принадлежать волжскому бурлаку, нежели представителю кабинетной науки. Обладатель баса уведомил Гурова, что не более чем через полчаса он будет свободен и готов с ним встретиться.

Доцент истфака МГУ Юрий Лебедев и внешне представлял собой зрелище довольно впечатляющее. Ростом он был с Гурова и вдобавок к этому имел могучую шею и толстые ручищи.

— Едва ли ошибусь, если предположу, что в недалеком прошлом вы брали призовые места по греко-римской или вольной борьбе, — заметил Гуров, обменявшись с Лебедевым рукопожатием.

Крепость гуровского рукопожатия, судя по всему, на доцента произвела самое благоприятное впечатление, поскольку он добродушно, но с заметной грустинкой улыбнулся и, охотно кивнув, прогудел:

— Совершенно верно. По названным вами видам борьбы имею мастера спорта. Но, я так понимаю, вы изъявили желание увидеться со мной по поводу того, что случилось с Германом? — На лицо Лебедева набежала тень.

— Да, я именно по этому поводу. — Усаживаясь в указанное ему кресло, Гуров мельком осмотрел крохотный кабинетик доцента, который тот, судя по всему, делил с кем-то еще.

Вдоль задней глухой стены в ряд стояло несколько шкафов со стеклянными дверцами, набитых книгами и папками с какими-то бумагами. В ближнем к входной двери стояли кубки и статуэтки. Очевидно, это и были спортивные трофеи Лебедева. Стены пестрели множеством дипломов и грамот.

— О случившемся с Германом рано утром мне сообщила Татьяна, его жена. — Лебедев наморщил лоб и потер виски. — Я с полчаса ходил как шальной, не зная, что думать, что делать, как вообще в это поверить. Это был настоящий шок. Убийство такого человека — абсолютная, невероятная бессмыслица. Я не могу представить, кому выгодна его смерть.

— Смерть всегда бессмысленна, — философски заметил Гуров и, как это случалось с ним уже не раз, чисто автоматически пошарил в кармане, но тут же вспомнил, что сигареты там искать бессмысленно.

— Хотите закурить? — Лебедев предупредительно подвинул к нему лежащую на столе пачку сигарет и зажигалку. — Вот, берите, не стесняйтесь. Сам я уже давно не курю. Но курильщиков понимаю. Это моего соседа по кабинету. Он не жадный. Кстати, чемпион Москвы по шахматам.

— В шахматы играю, и вроде неплохо. — Гуров чуточку слукавил — играл он очень сильно, и в управлении едва ли кто рискнул бы с ним сразиться. — Но раз уж вы не курите, то поддержу и я эту замечательную традицию. Расскажите-ка мне все, что знаете о вашем друге. Меня интересуют его симпатии и антипатии, его предпринимательская и политическая деятельность, его привычки и вкусы. Чем больше деталей, тем лучше. Убийство, это видно по почерку, совершил профессионал. На месте преступления не обнаружено даже стреляных гильз. Свидетели информацию дали крайне скудную. Так что любой штрих из его биографии может стать ключом к раскрытию преступления.

— Попытаюсь… — Лебедев развел руками. — Германа знаю со школы, так что рассказ может получиться бесконечно долгим. Но вкратце скажу так, людей, подобных ему, немного. Это — талант, самородок, умница. Он к нам в школу пришел в восьмом классе. Корнями откуда-то с Новгородчины. Парень он был зажигательный. В баскетбол, футбол, шахматы играл лучше всех. Имел феноменальную память. У новичков обычно в чем сложность? Пока всех запомнит, всех узнает, со всеми освоится — больше года уйдет. А этот уже через неделю знал практически всех по именам. У нас там среди пацанов были свои «бугры», всякие авторитеты полукриминального пошиба… Ну, как и во многих других городских школах. Тем более в нашей, на окраине города.

— Лично вы с ним в то время дружили? — спросил Гуров.

— Друзьями мы с ним стали гораздо позже. — Лебедев вздохнул. — Я до его появления в школе был одним из самых крутых «бугров». Семья неблагополучная, в соседях — бывшие зэки и алкоголики. С кого было брать пример? Поэтому я со спокойной душой верховодил кодлой. Учился плохо. И из восьмого класса собирался уйти в ремесленное. И, скорее всего, кончил бы зоной… Но тут появился Герман.

Меня боялись даже учителя. Его уважали и директор, и первоклашки. Он организовал команду пацанов, которая мою кодлу заблокировала наглухо. И тогда я ему «забил стрелку». Пришли, он — со своими, я — со своими. Предлагаю: давай один на один. Так-то он худощавый был, но дрался здорово. Он свое предложение: что можно доказать кучей дурного мяса? Лучше мериться мозгами. Мол, давай в шахматы на интерес. Я уперся: лучше в карты, в очко. Он, представляете, согласился, хотя в карты был — ни «бум-бум». А условие было очень жестокое. Если проигрывал он, то должен был целый год быть у меня, по сути, в рабстве. Если я — распускаю кодлу и год заканчиваю на «хорошо» и «отлично».

— Необычные условия, — подивился Гуров, — достойные глубоко идейного комсомольца-добровольца.

— Скорее умного, дальновидного человека. — Лебедев в который раз тяжело вздохнул. — Он ведь знал, что пока я главарь — покоя знать не будет. А развалив кодлу и перетащив меня в актив, он разом решил уйму проблем. Сели мы играть. Три раза сыграли без интереса — он учился, а четвертый — по-настоящему. И он выиграл!

— Как же вы после этого?

— О! Для меня это был сущий кошмар. Мне пришлось все повторять чуть ли не с первого класса. Карточный долг — вещь безусловная. Встретил я как-то Германа, стал уговаривать: давай я тебе уплачу обалденный выкуп, а ты мне простишь долг. И он знаете что сделал? Принес мне книгу про Ломоносова. Ну, осилил я ее дня за три. И поверите ли, после этого во мне что-то изменилось. То ли позавидовал Михайле Васильевичу, то ли себя в нем увидел? Но восьмой закончил на четверки, десятый — почти все на пятерки. Правда, Герман мне здорово помог. Вот так с ним и стали закадычными друзьями. Он же меня и в МГУ убедил поступать. Сам пошел на физмат, я — на истфак.

— А в МГУ как обстояли дела?

— Он и в университете был всегда на виду, хотя к этому и не стремился. Его обожали, особенно за розыгрыши. Делал он это мастерски — разыграть мог кого угодно. Правда, кое-кто на него за это злился, но таких было мало.

— Обожал его и прекрасный пол?

— Да, вниманием обделен Герман не был. Но… тут особая история. Он еще в девятом дружил с одной девчонкой из соседней школы. Герман, надо сказать, по своей природе однолюб, а вот его избранница… Сразу после школы выскочила замуж за сынка какого-то туза. Герман страшно переживал, месяц ходил как ненормальный.

— А где она сейчас, эта особа? И как фамилия отца, не припомните?

— Да нет, к нынешней истории это отношения не имеет. — Лебедев отмахнулся. — Они все давно в Америке живут, сюда и носа не кажут. Так вот, в МГУ у него были мимолетные увлечения, но ничего серьезного так ни с кем и не получилось. А вот однажды он в трамвае нашел кем-то забытую библиотечную книгу. По штампу выяснил, из какой она библиотеки, поехал туда, узнал, кто хозяин. Приехал по нужному адресу, позвонил. Ему открыла девчушка лет тринадцати. Он как глянул, так и остолбенел. Кое-как объяснил, в чем дело. Тут вышли ее родители. Оказалось, книгу потерял их дедуля — старческая забывчивость подвела. Пригласили отобедать. Герман согласился. А после этого заезжал к ним еще несколько раз. Потом вдруг понял, что он из-за этой девочки совсем потеряет голову. Бывать у них перестал, пытался о ней забыть…

— Потрясающая история, — усаживаясь поудобнее, отметил Гуров. — Эта девочка — Татьяна Павловна?

— Да, это она. Прошло пять лет, и однажды он встретил ее в коридоре МГУ. Он к той поре защитил кандидатскую, начал писать докторскую. И вот такая встреча — первокурсница и доцент. Ей восемнадцать, ему — двадцать семь. Она была одной из самых заметных в университете. За ней парни ходили табуном, а она все чего-то ждала. А чего ждать? Он себя считал чуть ли не стариком и о том, чтобы с ней объясниться, даже не помышлял. Мучился, терзался, но молчал. И тогда однажды произошло вот что. Справляли мы у него дома день рождения. В дверь звонок. Герман пошел открывать и не возвращается. Мы вышли узнать, в чем дело, а они стоят обнявшись, как будто боятся, что их кто-то может разлучить. Он потом рассказал, что, когда увидел ее у себя на пороге, чуть не лишился чувств. А она вручила ему цветы и объявила, что хочет сделать еще один подарок — дать согласие выйти за него замуж.

— Отчаянная девушка! — рассмеялся Гуров. — Наверное, такое бывает только в романах. Но как же получилось, что Ритушин оказался в бизнесе?

— Причина одна, общая для всех — всеобщий развал и обнищание. В первую очередь науки. — Лебедев горько усмехнулся. — Когда началось все это, я был один, прожить проще. А у Германа к тому времени появилась семья. Да еще больные родители с нищенской пенсией. Он и репетиторством занимался, и в каком-то журнале подрабатывал — статьи писал. Но все это основной проблемы не решало. Перебиваться приходилось с копейки на копейку. И тогда он принял решение — в корне переменить свою жизнь. Он ко мне как-то пришел и объявил:"Наука — это святое. Но принести ей в жертву тех, о ком обязан заботиться, — безнравственно. Взял кредит, купил магазин. Хлебнул, конечно, изрядно — и с рэкетом пришлось дело иметь, и с чинушами. Но постепенно на ноги встал. Иначе и быть не могло — он был сильнейший аналитик, каждый свой шаг просчитывал на десять ходов вперед. Поэтому уже через несколько лет имел сеть магазинов по всей Москва. Потом удачно купил акции в ту пору убыточной строительной компании. Буквально через год конъюнктура рынка изменилась, компания пошла в гору, стала прибыльной, преуспевающей. Поскольку с банками, услугами которых пользовался Гурман, постоянно случались всякие казусы, он вклинился и в банковский сектор. Второразрядный, если не третьеразрядный банк «Русский Крез» сейчас входит в десятку лучших банков Москвы. Потом, поняв, что даже бизнесмены в современной России мало что могут изменить, занялся политикой. Нашел единомышленников, образовал движение «Дело чести», но прошел в Госдуму как одномандатник.

— А вы тоже вошли в его движение?

— Ну а как же! — Лебедев тягостно вздохнул. — Своего лучшего друга поддержать я был просто обязан.

— А сам он потом как оценивал свой путь в политику? Кстати, — Гуров потер переносицу, — я что-то даже не припомню такого депутата, как Ритушин. Положив руку на сердце, можно ли сказать, что его деятельность в Думе была столь же плодотворна, как и в бизнесе?

— Разумеется! — Лебедев оперся о стол локтями, сцепив меж собой пальцы. — Я же вам уже говорил, что Герман ничего не делал «на авось». Как аналитик, он тщательно обдумывал каждый свой шаг. С первых же дней вошел в комитет по законодательству, был заместителем председателя, но фактически основную работу делал именно он. Благодаря Герману из многих законопроектов ушли самые глупые, самые нелепые, а то и просто убийственные положения. Дать людям правильные, справедливые, умные законы он считал главной задачей Думы.

— То есть я так понял, — Гуров прищурился, внутренне ощутив некое подобие зацепки, — его деятельность в Думе определенным кругам могла быть не по вкусу?

— Да. — Лебедев хмуро кивнул. — Кое-кто им был очень недоволен. У них в комитете есть такой депутат Свистов. Он Герману прямо говорил, что зря тот так активничает. Мол, лоббировал бы, как и «все нормальные», интересы той или иной группировки, мог бы и свой бизнес раскрутить пошире. Но Герман и так шел в гору и перспективы имел просто блестящие. Он и меня одно время звал к себе. Мол, давай ко мне компаньоном, хватит нищенствовать. Но я не согласился. Бизнес — это особая стихия. А я уже привык к своей нынешней жизни. Она мне нравится.

— А что вы можете сказать о Виталии Гришкаеве? И, кстати, как получилось, что «Дело чести» превратилось в «Правое дело»?

— Гришкаев для меня личность довольно непонятная. Типичный олигарх, без фантазий и иллюзий. Лично мы незнакомы. Видел его всего лишь раз, когда была объединительная конференция «Дела чести» и гришкаевского «Правого фланга». Гришкаев параллельно с Германом тоже баллотировался в Думу, но его «прокатили». А «Правый фланг» в ту пору стремился стать парламентской партией. Вот Гришкаев и предложил Герману объединить усилия. Причем на выгодных для Германа условиях — большая часть положений программы «Дела чести» становилась основой программы новой правоцентристской партии. Около года шли переговоры и дебаты, сверялись и уточнялись позиции. Так вот и появилось «Правое дело».

— Взаимоотношения Ритушина и Гришкаева можно было бы назвать товарищескими, партнерскими? Я уже не говорю — приятельскими?

— Приятельскими — нет. — Лебедев отрицательно качнул головой. — Слишком разные они были люди. Герман — открытый, не жадный, можно даже сказать, щедрый человек, с чувством юмора, настроенный сугубо пророссийски. Гришкаев — суховат, если не сказать — скряга, замкнут. Его кредо: Родина там, где можно делать большие деньги.

— Но почему же Ритушин, наверняка зная о таких качествах Гришкаева, решился с ним объединиться?

— «Правый фланг» представлял не один Гришкаев. Было много и других достаточно ярких личностей. Кстати, в результате этого объединения Герман выиграл гораздо больше, чем Гришкаев. Германа как лидера тут же признали и его новые однопартийцы из «Правого фланга». Он был харизматической личностью. Во всяком случае, о нем вполне серьезно говорили как о будущем премьере. А там… Кто знает? Смешно сказать, но его вполне серьезно убеждали взять фамилию жены. Девичья фамилия Татьяны — Дворянцева. Мол, эта звучит куда значительнее, чем Ритушин.

Когда Гуров закончил разговор, уже выходил из кабинета, Лебедев неожиданно его окликнул:

— Лев Иванович! Обязательно найдите убийцу Германа. Прошу об этом не только как его друг, но и как один из тех, кто после случившегося утратил немалые надежды на наше благополучное завтра.