Джентельмен удачи

Николай Леонов

В бывшего моряка капитана Гузеева стреляли из обреза почти на глазах полковника Гурова. Естественно, что он взялся за это дело. Чем глубже Гуров и его напарник полковник Крячко вникают в обстоятельства покушения, тем больше вопросов возникает у них. Кому и за что нужно было стрелять в пожилого мирного человека? Куда делись три ящика с золотыми слитками, которые когда-то перевозил Гузеев на своем судне? Почему экипаж его корабля десять лет томился в тюрьме иностранной державы? Откуда жгучий интерес к этому делу у криминального авторитета Мертвого? Ответы на эти вопросы будут найдены, когда все «заинтересованные лица» соберутся в лесу около заброшенного хутора. Вот там-то под шквальным автоматным огнем Гуров и Крячко узнают всю истину…

Глава 1

Когда подошла к концу суета на границе и возобновился умиротворяющий перестук колес, полковник Крячко радостно засмеялся и, усевшись на мягкое сиденье, развязал узел ненавистного галстука. У него было широкое, простоватое лицо со следами усердного бритья на щеках и крепком, как у боксера, подбородке.

— Ну что, Лева, можно считать, официальная часть подошла к концу? — с надеждой спросил он. — Можно расслабиться? Признаться, я на тебя зол ужасно! Ты просто застращал меня этими международными связями, границами и прочими церемониями. Я едва не задохнулся в этом ошейнике! Да и пиджачок в плечах жмет… Граница, граница! А на самом деле я никакой границы и не почувствовал. Зашли люди, поговорили по-русски, как мы с тобой, в паспорта заглянули, пожелали доброго пути — вот и вся граница. И ради этого стоило наряжаться, как на похороны?!

Он с большим облегчением сорвал с шеи галстук и стал стаскивать пиджак. Полковник Гуров с иронией на него покосился. Они вместе ехали на симпозиум правоохранительных органов, который носил гордое имя международного, хотя делегации, на нем представленные, язык не поворачивался назвать иностранными делегациями, настолько привычными для слуха были названия — Казахстан, Украина, Россия. Но ничего не поделаешь — времена все-таки изменились.

— Стоило, стоило! — заявил Гуров, улыбаясь. — В кои-то веки удалось изобразить из себя цивилизованного человека, а он опять недоволен! По крайней мере граждане дружественной страны увидели, что сотрудники российского МВД достойно представляют свою державу. Слух теперь пойдет по всему Казахстану — мол, на границе полковника Крячко видели — в галстуке! Легенда!

— Да? По-моему, никто даже не обратил внимания, — отозвался Крячко. — Как всегда, все взоры были обращены на тебя, Лева… Особенно женские. Кстати, ты заметил, что среди казахских женщин есть очень даже симпатичные? Возьми хотя бы нашу проводницу…

Он с усердием копался в своем чемодане, расшвыривая в стороны нехитрые предметы холостяцкого туалета. Под рубашкой перекатывались внушительные мышцы — несмотря на возраст, полковник Крячко держал физическую форму.

Его спутник, высокий, широкоплечий, с благородной сединой на висках, слегка улыбнулся и выглянул в окно. Мимо проносилась быстро темнеющая степь, сухая, плоская, без малейшей зацепки для взгляда. Длинная багровая полоса над горизонтом тускнела, словно покрываясь пеплом.

— И правда, странно — совсем недавно все это было нашей с тобой родиной… А теперь таможенники, паспорта — вот, женщины казахские восторг у тебя вызывают, будто ты их никогда в жизни не видел… И мы-то с тобой вроде как иностранцами заделались! Просто чувствуешь себя облеченным некоей миссией!

— А я вот себя не чувствую это… облеченным, — деловито сказал полковник Крячко, который закончил наконец свои поиски и с торжествующим видом поставил на стол пузатую бутылку купленной загодя водки. — Я себя, Лева, как всякий командированный, чувствую, с одной стороны, вытянувшим счастливый билет — вроде как в круиз на халяву съездил, но, с другой стороны, чувствую, что мы просто теряем время, и от этого чуток противно на душе. А чтобы не дать угнездиться этому чувству слишком прочно, я захватил одно верное средство… То есть не одно, но для начала… У меня тут и закуска имеется…

Гуров повернулся и с юмором уставился на довольную физиономию товарища.

— А я-то думаю, что это ты так легко согласился брюки погладить и галстук надеть?! — воскликнул он. — А ты, оказывается, контрабанду через границу везешь! Теперь понятно! Между прочим, тема симпозиума как раз подходящая — совместное противодействие организованной преступности, не признающей границ.

— Так это же как бы отработка вероятного сценария, — так же шутливо ответил Крячко. — Однако если ты считаешь, что я неправ, я могу убрать…

Он сделал вид, что прячет бутылку обратно в чемодан.

— Оставь! — махнул рукой Гуров. — В самом деле, почему бы на расслабиться? Не припомню, когда мы с тобой в последний раз злоупотребляли? Месяца четыре, наверное, прошло?

— Пять! — с упреком сказал Крячко. — А это о чем говорит — знаешь? О приближающейся старости и сопутствующем ей равнодушии. Мы теряем интерес к жизни. Вот за это предлагаю первый тост — чтобы никогда не потерять интерес к жизни!

Разговаривая, он как-то незаметно успел нарезать колбасу и хлеб, а также разлить напиток по чайным стаканам. Гуров подсел к столику. Они чокнулись и выпили.

— Русью пахнет! — заявил Крячко, мотая головой и с шумом втягивая в себя воздух. — Лучшего средства от ностальгии никто еще не придумал, Лева!

— Мы только-только пересекли границу, через три дня назад, а тебя уже ностальгия замучила? — посмеиваясь, спросил Гуров.

— Ужасно, Лева! — потупился Крячко. — Только из-за нее, проклятой, решился нарушить воздержание. Ну, может, оно и к лучшему, а то с этой работой всю пьянку забросили!

— Ты особо-то не настраивайся! — заметил Гуров. — Не на курорт все-таки едем. Такая же работа, между прочим.

— Да какая работа! — пренебрежительно отозвался Крячко. — Не люблю я это ля-ля. Соберутся сейчас братья-правоохранители и будут друг другу рассказывать, как у них душа болит из-за роста преступности. А чего рассказывать? Бороться с ней надо, и все дела.

— Чтобы бороться, нужна координация действий, — заметил Гуров. — Сам видишь, как все изменилось — и границы, и законы…

— Да все это чепуха! — безапелляционно заявил Крячко. — Не получится никакой координации. Тут каждый за себя. Все эти симпозиумы — для показухи, мол, поглядите, какие мы теперь цивилизованные, а на самом деле… — он махнул рукой и сноровисто плеснул в стаканы. — Сам знаешь не хуже меня. Только тебе статус мешает признать мою правоту. А с Крячко чего взять? Ничего с меня взять невозможно.

— Экий ты пессимист, брат! — с шутливой укоризной заметил Гуров. — Ошиблось в тебе руководство. Но я все-таки надеюсь, что коллеги из стран СНГ сумеют убедить тебя, что ты не прав. Вот увидишь, как закипит работа после этой нашей встречи!

— Давай за встречу! — немедленно подхватил Крячко, поднимая стакан. — За работу нашу проклятую!

— Это последняя! — хмуря брови, сказал Гуров. — Все-таки завтра нужно в форме быть, неудобно, если от нас, от иностранцев, перегаром разить будет. Вообще предлагаю завалиться спать — темнотища за окном, хоть глаз выколи. По-моему, весь поезд спит уже.

— Ну, это ты зря, Лева! — огорчился Крячко. — В кои-то веки выдалась возможность посидеть спокойно, говоря юридическим языком, без свидетелей, а ты уже спать! Купе двухместное, люкс — мы никому не мешаем, нам никто не мешает… Вот уж ты зря!

— Да устал я что-то сегодня, — объяснил Гуров. — И предстоящий симпозиум, если честно, меня не радует. Заранее неудовлетворенность какую-то чувствую. В самый раз погрузиться в объятия Морфея, чтобы избавиться от дурных мыслей. И двухместное купе тут очень кстати, это ты правильно сказал.

— Ну, пускай будет по-твоему, — сдался Крячко. — Но уж по глотку мы все-таки с тобой выпьем!

Они выпили, и Крячко с сожалением завинтил пробку на пузатой бутылке.

— Пойду-ка я проветрюсь, покурю на сон грядущий! — объявил он, вставая. — Со мной за компанию не хочешь?

— Нет, уволь! — засмеялся Гуров. — Ты хочешь, чтобы я сегодня перенял все твои дурные привычки? Я спать буду.

Крячко пожал плечами, достал из кармана пачку сигарет и вышел из купе. Когда дверь за ним закрылась, Гуров поднялся и снова поглядел в окно. Снаружи была кромешная ночь. Только вдали угадывались какие-то огоньки. Гуров представил себе бескрайнюю степь, по которой двигался их поезд, эти солончаки, кажущиеся на поверхностный взгляд совершенно безжизненными и дикими. По правде говоря, эти края будили в душе Гурова смутное беспокойство — и не только своей первобытной заброшенностью. Он хорошо знал, какие возможности дает эта необжитая земля для осуществления преступных замыслов. Наркотики, контрабанда, нелегальная иммиграция… На десятки километров ни одной живой души. Что уж говорить о пограничных постах и патрулях? Наверное, эти вопросы волнуют и нынешних хозяев этой земли, раз уж они заговорили о тесном сотрудничестве правоохранительных органов. Дай Бог, подумал Гуров, давно пора. Только бы слова в очередной раз не остались всего лишь словами…

Он вспомнил, что уже через три дня им придется возвращаться домой, и лицо его осветилось мечтательной улыбкой. Значит, восьмого сентября он уже будет в Москве, а девятого возвращается с гастролей Мария. Очень удачно. Он даже успеет прибраться в доме.

Гуров очень соскучился по жене. Мария Строева была его поздней и без сомнения последней любовью. В ней сосредоточилось все, что принято считать личной жизнью. Гуров был благодарен судьбе за то, что она подарила ему под конец жизни эту волнующую и прекрасную встречу. Мария была красавицей и обладала тонкой душой. Гуров и не помнил, кто бы еще так же хорошо понимал его, как она. Разве что самые близкие — Стас Крячко и генерал Орлов, но это было, конечно, совсем другое.

Однако, помимо всего прочего, Мария была известной на всю страну актрисой, и этот факт совсем не радовал Гурова, не заставлял его раздувать щеки от гордости. Наоборот, факт этот был для него той самой ложкой дегтя из пословицы: гастроли, поклонники, киносъемки — бесконечная эта карусель мешала им видеться чаще, чем того хотелось обоим. Правда, Гуров никогда не говорил на эту тему вслух. Во-первых, он и в самом деле гордился женой, а во-вторых, его собственная работа мало располагала к размеренной семейной жизни. Он уезжал ни свет ни заря из дома, он приходил за полночь, иногда не показывал носа два-три дня подряд, идя по следу какого-нибудь матерого убийцы — занятие, несомненно, увлекательное, но только для того, кто принимает в этом непосредственное участие. Женам редко нравятся мужья, у которых жизнь полна приключений. Пожалуй, по части отлучек Гуров даже переплюнул Марию. Поэтому он помалкивал в тряпочку. Гуров был не из тех людей, которые в своем глазу бревна не видят.

Гуров не знал, как будет выглядеть их нынешняя с Марией встреча, но решил, что на этот раз не уступит Марию никаким поклонникам, никаким репортерам — подгонит в аэропорт машину (что, если шикануть и взять напрокат «Кадиллак»?!) и умыкнет ее прямо с трапа самолета. Ничего себе, жизнь — приходится похищать собственную жену! И все-таки в этом есть определенный шарм — лимузин, корзина цветов, завистливые взгляды зевак… Гуров улыбнулся собственным мыслям. Ох уж этот Крячко, змей-искуситель! Выпитый алкоголь пробудил фантазию Гурова, которой он обычно воли не давал. Его поступки подчинялись строгим законам логики, иначе и быть не могло — этого требовала профессия, дело всей его жизни. Конечно, женщинам нравятся романтические сумасбродства, думал Гуров, но даже такие вещи лучше обдумывать на трезвую голову, чтобы не выглядеть потом смешным.

— Ладно, утро вечера мудренее! — вслух сказал Гуров своему отражению в оконном стекле. — И в запасе у нас есть время — придумаем что-нибудь.

Он присел на скамью и стал снимать пиджак. Равномерный перестук колес действовал на него усыпляюще. Предвкушая редкую возможность спокойного отдыха, Гуров стал готовиться ко сну. Его немного удивляло, что Крячко все еще не вернулся. Должно быть, встретил в тамбуре еще одного заядлого курильщика, и теперь они на пару травят байки из своей бурной жизни.

Неожиданно в движении поезда что-то изменилось. Гуров почувствовал это, еще не понимая, что он, собственно, ощущает. Но через секунду все встало на свои места, а вернее, как раз все слетело со своих мест, потому что где-то в тамбуре кто-то сорвал стоп-кран. Состав наполнился душераздирающим скрежетом тормозной системы, вагон пошатнулся, точно налетел на невидимую преграду, и Гурова со всего размаху швырнуло на перегородку. Он больно ударился головой — так, что потемнело в глазах, но тут же вскочил, ухватившись для равновесия за какой-то поручень.

Поезд еще двигался, с натугой, с визгом, будто сдирая стружку с рельсов, но через мгновение движение прекратилось, и все стихло. Гуров помотал головой, чтобы привести себя в чувство, и выскочил в коридор.

В наступившей тишине нарастал вал разнообразных звуков, которые в этот час казались необычными — хлопали двери, стучали каблуки, какие-то люди перекликались встревоженными голосами. Гурову показалось, что он смотрит кинофильм на широком экране.

— Вот так попали, на ровном месте, да мордой об асфальт! — пробормотал Гуров, потирая затылок. На месте ушиба нарастал круглый саднящий желвак.

В конце коридора лязгнула дверь, и по проходу устремился полный железнодорожник в серой форменной рубашке с погончиками. Его широкое желтоватое лицо имело чрезвычайно озабоченное выражение.

— Что случилось? — спросил Гуров, когда железнодорожник протискивался мимо него.

— Сейчас узнаем, — неопределенно сказал тот, не останавливаясь. — Что-то в соседнем вагоне. Волноваться не надо. Сейчас разберемся.

Гуров, однако, разволновался и поспешил вслед за должностным лицом. Он опасался, не стал ли виновником переполоха его чересчур непосредственный товарищ. Крячко вообще-то был ответственным человеком, но иногда с ним приключались странные вещи. И вообще, Гурову казалось, что его присутствие на месте возможного происшествия будет нелишним.

В его вагоне люди еще не пришли в себя, и кроме Гурова никто из купе не вышел. Но в соседнем вагоне творилось что-то невообразимое. Коридор был битком набит людьми в пижамах. У многих еще сохранялись на лицах следы сна. Но взбудоражены все были чрезвычайно. Проводникам во главе с начальником поезда едва удавалось сохранять подобие порядка. Гуров заметил и присутствие коллеги — приземистого, мощного человека в непривычной для глаза форме, с четырьмя звездочками на погонах. Он сумрачно просил пассажиров разойтись и дать органам спокойно работать. В общем гвалте его слова звучали не слишком убедительно.

Такое заявление очень не понравилось Гурову. Оно могло означать только одно — в поезде совершено преступление. Это не слишком оптимистическое предположение тут же и подтвердилось. Неожиданно из гущи народной вынырнул разгоряченный, с горящими глазами Крячко и схватил Гурова за рукав.

— Лева! — понизив голос, сказал он. — Мы с тобой все про работу говорили. Так вот, накликали. Тут нашего земляка мочкануть хотели. Заказуха или ограбление — не знаю, но преступник скрылся, и, похоже, его здесь ждали, потому что он стоп-кран сорвал, а потом снаружи машина зарычала.

— Ну что за жаргон! — пробормотал Гуров. — На нас же люди смотрят. И потом, ты уверен, что все понял правильно? Ты ведь был намерен расслабиться…

— Подожди! — Крячко потянул Гурова в тамбур.

Им навстречу протискивались те, кто опоздал к началу событий. Теснота и гвалт стояли страшные. Крячко бесцеремонно растолкал всех плечом и, ворвавшись в тамбур, распахнул вагонную дверь. Оказывается, она была открыта.

В лицо Гурову пахнуло сухим степным ветром. Несмотря на поздний час, было довольно тепло. Вокруг все тонуло во тьме — лишь по железнодорожной насыпи, как клавиши рояля, рядком тянулись белые полосы падающего из окон света.

Крячко спрыгнул вниз. Гуров, страшно раздосадованный, последовал за ним. Выяснилось, что возле поезда уже ходят какие-то люди. Мелькнул луч фонаря. Недовольный голос с восточным акцентом сказал:

— Ну что такое?! Ну кто велел выходить? Мне что потом, всю ночь вас по степи собирать?

Говорящий подошел ближе — это был проводник. За ним, бормоча под нос ругательства, шел еще один человек в непривычной милицейской форме, видимо из той же сопровождающей бригады. Луч фонаря уперся Гурову прямо в лицо, и он сердито сказал:

— Уберите немедленно!.. Мы с товарищем работаем в милиции. Можем показать документы. Требуется помощь?

Настырный проводник отвел наконец в сторону фонарь и неприветливо, но сбавив тон, сказал:

— Да какая помощь? Этих уже и след простыл! Кто же их здесь ночью искать будет?

— Но вы-то ищете? — заметил Гуров.

— Это вот лейтенант захотел своими глазами посмотреть, — словно оправдываясь, сказал проводник. — А я говорю, чего тут сейчас увидишь? Темень, хоть глаз коли. В вагон идти надо. Начальник поезда по рации с ближайшей станцией свяжется — там передадут куда надо. Только вряд ли кого поймают. Тут столько этого народа по ночам шатается… Только и делай, что лови!

— Ты наших гостей в заблуждение не вводи! — подал голос лейтенант. — И ловим, и под суд отдаем. Служба поставлена как полагается. А по-твоему выходит, что у нас тут дикая природа… А вообще, ехать надо, это точно. У нас полномочий по степи гоняться нету.

— А что произошло — вы видели? — поинтересовался Гуров.

Лейтенант был совсем рядом. Он пытливо взглянул Гурову в лицо и, каким-то таинственным служебным нюхом угадав его звание, ответил:

— Да откуда видел, товарищ полковник! Все же моментально произошло. Нас вызвали, когда эти сволочи удрали уже. Капитан сейчас потерпевшего опрашивает. А меня вот послал проверить, как тут и что. Стрелявший через тамбур ушел и, похоже, тут же в машину сел. Теперь далеко уже…

— Значит, стреляли? — удивился Гуров.

— Купе испортили начисто! — зло сказал проводник. — Люксовое купе. Обшивку как зубами грызли. Окно высадили… Эх! Да вы садитесь! Скоро, наверное, тронемся. У нас расписание жесткое. Опоздаем — премии не видать как своих ушей.

Один за другим поднялись в вагон. Последним повис на подножке проводник. Всматриваясь в черную степь, пытался угадать, не отстал ли какой любопытствующий. Но степь была пуста. Лишь где-то далеко под светом звезд мчался автомобиль с загадочными злоумышленниками.

— Ну что я сказал? — объявил Крячко, когда они вернулись в вагон. — Пока мы с тобой рассуждали о координации действий и борьбе с преступностью, у нас под самым носом свершилось злодеяние. Будут комментарии?

— Что выросло, то выросло, — пожал плечами Гуров. — В конце концов, сейчас мы просто гости и в первую очередь пассажиры. Неприятно, конечно, но не вижу, где тут наша вина. Впрочем, раз уж мы здесь, не мешало бы взглянуть на потерпевшего, тем более что он наш земляк.

Крячко повел Гурова в то купе, где недавно разыгралась криминальная драма. К их удивлению, коридор был уже практически пуст. То ли начальству поезда удалось убедить пассажиров разойтись, то ли им самим надоело толкаться в тесном пространстве, тем более что, как выяснилось, до смерти никого не убили. И интерес публики угас так же быстро, как и возник.

Гурову это было как раз на руку, ему очень хотелось понять, что произошло этой ночью в скором поезде. Несмотря на внешнюю невозмутимость, в душе он все равно испытывал некоторую неловкость от того, что преступники осмелились так нагло действовать действительно под самым его носом.

Чтобы попасть в купе, Гурову пришлось показать свое служебное удостоверение. Ни начальник поезда, ни капитан-казах в странной для глаза форме никак не зависели от Министерства внутренних дел России, но все они еще помнили старые времена, и почтительное отношение к документам в красных корочках было у них в крови. А кроме того, как понял Гуров, никто из должностных лиц не знал толком, что делать в подобной ситуации. Если бы нарушитель порядка был здесь, они постарались бы его скрутить и на ближайшей станции передать куда следует. Но преступник сбежал, жертва преступления отделалась испугом, и кроме испорченного имущества в распоряжении должностных лиц ничего не было. Следовало, видимо, составить протокол, но как раз этот пункт программы вызывал у них заметные сомнения. Гурову показалось, что широколицый капитан с медвежьими ручищами с удовольствием спустил бы это дело на тормозах. Да и начальнику поезда лишняя головная боль была ни к чему. Единственным камнем преткновения оставалась позиция пострадавшего. Этот настаивал на немедленном расследовании и компенсации ущерба. Переговоры зашли в тупик. Гуров появился как раз вовремя.

Как ни странно, лицо человека, в которого стреляли, показалось ему знакомым. Гуров вспомнил, что на московский вокзал этот человек приехал в белом «Мерседесе», в сопровождении небольшой, но внушительной свиты. Собственно, часть этой свиты присутствовала и здесь — двое высоких сумрачно-молчаливых парней в хороших костюмах стояли по обе стороны двери, и на их лицах было написано раскаяние. От них никто ничего не требовал и не предъявлял им никаких претензий, но свою недоработку они понимали сами. Гуров им посочувствовал — видимо, разбор полетов им еще предстоял.

Пострадавшему гражданину было около сорока пяти лет. Он, нахохлившись, сидел на краю мягкого дивана, а рядом суетилась молодая женщина-казашка в белом халате. Весело сверкая черными как уголь глазами, она бинтовала гражданину голову. Внешность ее вполне оправдывала то восхищение, которое недавно высказывал Крячко. Медсестра была стройна и красива и, кажется, отлично это понимала, судя по тому, с какой иронией посматривала она на окружающих ее мужчин своими черными глазищами.

Гуров назвал свою фамилию и должность, поинтересовавшись для проформы, все ли в порядке.

— Гузеев! Павел Владимирович, — пробурчал раненый, однако голову поднял и на Гурова посмотрел с интересом. — А я ведь вас знаю, Лев Иванович! Наслышан в некоторой степени.

— Вот как? Любопытно! Имели какие-то проблемы с правоохранительными органами? — спросил Гуров.

— Бог миловал, — через силу улыбнулся Гузеев. — Зато имеются общие знакомые… Но сейчас это не суть важно. Видите, в какое дерьмо я вляпался?

Гуров посмотрел на перегородку купе, покоробленную выстрелом, на разбитое в крошку оконное стекло и заметил:

— Ну, не такое уж это и дерьмо, Павел Владимирович. Могло быть гораздо хуже, насколько я понимаю. Стреляли, похоже, дробью?

— Ага, из обреза, — подтвердил Гузеев. — Ворвался в темноте — купе у меня не заперто было — и с ходу выпалил два раза. Грохот, огонь — я чуть в штаны не наложил, честно скажу…

Медсестра, не удержавшись, прыснула, но тут же строго сдвинула брови и продолжила свое милосердное дело. Гузеев и сам криво ухмыльнулся.

— Ну представьте, я на ночь коньячку выпил, настроился поспать всласть, а тут такое… Вы правильно говорите, хорошо отделался. Вскользь по голове задело, а ведь могли башку отстрелить на хрен!

— Могли, — согласился Гуров. — Видно, здорово вы кому-то насолили Павел Владимирович! Или это ограбление?

— У нас на железной дороге таких случаев давно уже не бывает, — строго заметил начальник поезда. — Даже случаев воровства у пассажиров не припоминаю. На вверенном мне участке работы, — добавил он, подумав.

— Собственно, это не мой курятник, — развел руками Гуров. — Сочувствую вам, Павел Владимирович, и готов помочь чем угодно, но это дело пока находится в компетенции местных правоохранительных структур. Вот если поступит хотя бы неофициальное предложение о сотрудничестве…

— А я считаю, это какие-то ваши разборки! — вдруг брякнул капитан из местных правоохранительных структур. — Подкараулили вас тут, где вас никто не знает, да и пальнули. Дело простое — они сейчас в машину сели и — по степи через границу. Ищи ветра в поле! А нам от вас одни неприятности.

Гузеев с раздражением на него покосился.

— А вы, любезный, похоже, не чувствуете никакой ответственности? — спросил он со злой иронией. — За вверенный участок работы? Проморгали бандитов, а теперь перекладываете с больной головы на здоровую… Впрочем, я от вас чудес и не жду, можете не беспокоиться. Это хорошо, что случай свел здесь нас с вами, — обратился он к Гурову. — Это просто перст судьбы, я считаю.

— Не понял вас, — сказал Гуров, закладывая руки за спину. — Поясните, пожалуйста.

— Если можно, я с глазу на глаз, — сказал Гузеев.

Начальник поезда и капитан переглянулись, пожали плечами и вышли из купе — как показалось Гурову, с большим облегчением.

— Вот и все, — весело сказала медсестра, заканчивая перевязку. — Постарайтесь теперь уснуть. Головку повыше и полный покой… Только как же вы с разбитым окном? Я не представляю.

— Павел Владимирович перейдет в наше купе, — хрипло сказал один из охранников. — Сейчас мы все устроим.

— Вы уже устроили, — буркнул Гузеев и махнул рукой. — Выйдите все! А вам, милочка, большое спасибо. Вот вам за заботу — не при милиции будь сказано… Ну да, господин полковник, я думаю, закроет на секунду глаза… — он сунул медсестре в руку хрустящую с стодолларовую купюру президентом и кивнул головой.

Красавица зарделась, стрельнула глазами, еще раз прикоснулась пальцами к бинту на голове Гузеева, будто погладила, и вышла. Гуров и Крячко вопросительно уставились на хозяина купе. В разбитое окно ворвался ветер и пошевелил край занавески.

— Присаживайтесь! — предложил Гузеев. — Понимаю, что вы здесь не затем, чтобы грузиться моими проблемами, да и время не самое подходящее, но вас будто Бог послал. Не думал я к вам обращаться, но тут, я считаю, знак просто…

— Я в таких случаях говорю — не разбегайся, прыгай! — заметил Гуров. — Время действительно позднее, поэтому давайте конкретно — что такое вы хотели нам поведать?

— Моей жизни угрожает опасность, — сказал Гузеев. — Как вы могли сами убедиться — далеко не воображаемая. О причинах и догадках я сейчас не буду распространяться. У вас свои дела, у меня свои, а эти негодяи уже далеко. Ловить их здесь бессмысленно. Давайте лучше встретимся в Москве и все обсудим. Это неофициальное предложение, но я готов подкрепить его соответствующими гарантиями.

— Вроде тех, что вы сунули в руку этой девочке? — усмехнулся Крячко.

Гузеев махнул рукой.

— Это мелочь. Свою жизнь я ценю гораздо выше, уверяю вас, — с гордостью сказал он.

— Мы, Павел Владимирович, не частные сыщики, — строго сказал Гуров. — Так что если у вас есть какое-то заявление, то оно должно быть исключительно официальным, в установленном порядке. Впрочем, если вы настаиваете на встрече с нами, мы пойдем вам навстречу. Вот мой телефон — позвоните, когда вернетесь в Москву, — он протянул Гузееву визитную карточку. — Вы когда планируете назад?

— Дня через три. У меня здесь переговоры по поставке оборудования для кинотеатров. Звук, кинопроекционные установки, мебель…

— В Казахстане ожидается кинобум? — удивился Крячко.

— Я на это надеюсь, — сказал Гузеев.

— Хорошо, если надумаете, звоните! — заключил Гуров. — А сейчас мы пойдем. Вам надо отдохнуть. Да и нам не помешает. Утро вечера мудренее, как говорится.