Волчий билет

Николай Леонов

Подгонять решение под готовый ответ – не в характере Гурова. Если случилось самоубийство, а его выдают за убийство, да еще обвиняют в этом невинного человека, – значит, это кому-то выгодно. Кому же? – выясняет Гуров, полагая, что надо искать причину. А причина, как часто бывает, – большие деньги. И охотник за деньгами оказывается совсем рядом – в родном министерстве, причем он из тех, с кем вступать в поединок смертельно опасно. И теперь Гурову следует подумать, как сберечь собственную голову.

Глава 1

Опер-важняк полковник милиции Лев Иванович Гуров мучил себя утренней гимнастикой. Сильный и целеустремленный человек, он всякий раз начинал новую жизнь с понедельника. Сегодня начиналась неделя и очередной этап. Вообще-то Гуров занимался каждый день, но одно дело минут пятнадцать валять дурака и бежать в душ, совершенно другое — заниматься с полной нагрузкой и с гордо поднятой головой и чувством выполненного долга шествовать затем в ванную, обронив на ходу в сторону спальни:

— Маша, сегодня я победил!

— У меня законный выходной, перенеси свои подвиги на завтра, — отвечала Мария. — Отправляйся к своим убийцам и не беспокой людей с утра пораньше.

— Зависть портит цвет лица, — ответил Гуров, включая холодный душ. Как мальчишка оглянулся, добавил теплой воды и издал крик команчей.

Представление было испорчено телефонным звонком.

— Меня нет и не будет до обеда! — крикнула жена.

— Врать грешно! — Гуров накинул махровый халат, прошлепал босиком к телефону, снял трубку, сердито сказал: — Гуров. Креста на тебе нет!

— Надеюсь, что разбудил, — услышал сыщик знакомый голос начальника и друга, генерала Орлова. — Брейся, надевай штаны и галопом, нас ждет начальство.

— Уже горит? — спросил Гуров вслед коротким гудкам отбоя и крикнул: — Маша, я убегаю!

— Так тебе и надо! — ответила жена.

Он побрился, быстро оделся и выскочил на лестничную площадку, зная, что напрасно Петр звонить не станет.

Машину Гуров оставлял в переулке напротив посольства, у входа которого стоял милиционер. Будь ты хоть десять раз полковник и сыщик, машину у тебя угонят запросто и не найдут, как не находят у большинства москвичей. Гуров махнул приветственно рукой постовому, отключил сигнализацию и сел за руль своего «Пежо».

До министерства было десять минут езды, пробки еще не организовались, и Гуров вскоре парковался у белого здания «конторы».

Полковник заскочил в приемную генерала, Верочка махнула на него ручкой, сказала:

— Здравствуйте, вас ждут у Бодрашова.

— Здравствуй, Верочка, цвети дальше. Куда бедному оперу деваться от начальства? То к Президенту беги, то к заместителю министра. И ведь каждый норовит ударить побольнее. Снова неспокойно в королевстве Датском?

— Мне в этот раз не доложили. — Верочка кокетливо улыбнулась. — И не прибедняйтесь, вас ударишь!

— И женщины меня не любят. — Гуров поклонился и вышел.

Он вышагивал длинными коридорами, приветствовал коллег, прикидывал, что еще могло случиться, если Алексей Алексеевич вызвал начальника главка и его, маленького опера? Здесь он, конечно, кокетничал, так как был в розыске человеком не последним.

Генерал-полковник Бодрашов пришел в министерство недавно, ранее, видимо, работал в первом главке КГБ, ФСК и ФСБ, не знаешь, как организацию и называть. В молодости мастер спорта по самбо в тяжелом весе, он имел соответствующую комплекцию, руку пожимал своей лапищей мягко, говорил негромко, умел слушать, а приказывал редко, любил прикинуться незнайкой, видимо, комплексами не обладал, но любой разумный человек не хотел бы заполучить такого врага. К Гурову генерал относился ровно, с легкой иронией, что, видимо, объяснялось бескомпромиссностью сыщика, но не более того. Вообще-то он со всеми держался одинаково. Сыщику казалось, что генерал ждет момента, когда полковник перейдет невидимую черту, за которую заступать нельзя, чтобы поставить известного сыщика на место.

Возможно, сыщик все это придумал и генерал не выделял Гурова среди прочих офицеров главка, который он курировал.

Гуров вошел в приемную, секретарь поздоровался, молча указал на двери, и сыщик прошел в кабинет замминистра.

— Здравия желаю, господа генералы! — радостно сказал он. Орлов глянул хитро и кивнул, а хозяин протянул через стол свою мощную длань и спросил:

— Чему радуетесь, Лев Иванович?

За сыщика ответил начальник:

— Они довольны, что здесь мало людей. — Орлов хмыкнул. — У них только вид общительный, по сути Лев Иванович одиночка.

— Петр Николаевич, у меня имеются и другие недостатки, — ответил Гуров. — Явился, готов служить.

Хозяин смерил его взглядом, как бы прикидывая, много ли с полковника можно спросить, сдержанно вздохнул:

— Понимаете, что вас ждет неприятное задание?

— Так точно, господин генерал-полковник, за годы службы я не получил ни одного приятного задания. Можно сказать, привык, — ответил Гуров, встал за спиной Орлова, прислонился к подоконнику.

— Сядь, не в гостях, — буркнул Орлов.

— Взгляните. — Бодрашов протянул фотографию.

Гуров посмотрел на фото, где были сняты девушка и парень. Они лежали в луже крови.

— Как я понимаю, ребята упали со значительной высоты. — Гуров положил снимок на угол стола.

— С крыши девятиэтажного дома, — уточнил генерал-полковник.

— Правительственного, — уточнил Гуров.

— Вы уже в курсе? — спросил Бодрашов.

— Впервые слышу, Алексей Алексеевич.

— Тогда почему правительственного? — спросил генерал.

Гуров поскучнел лицом, покосился на Орлова и нехотя ответил:

— Когда падают с обыкновенного, заместитель министра не вызывает на ковер начальника главка и меня, грешного.

Бодрашов провел ладонью по шее, хмыкнул.

— Парень — Антон Сергеев, сын Платона Викторовича…

Гуров не знал, кто это, но изобразил понимание.

— Следует знать, — буркнул Бодрашов. — Займитесь данным вопросом, к вечеру прошу доложить. Петр Николаевич вам ситуацию разъяснит. Я вас, Лев Иванович, пригласил к себе, чтобы вы сразу уяснили, какое на нас окажут давление. Разговаривая с прессой, постарайтесь быть благоразумнее и осторожнее. — Бодрашов поднялся, пожал Орлову руку, на Гурова взглянул неодобрительно. — Свободны, буду ждать. На место выезжал ваш друг, следователь прокуратуры Гойда, материалы заберите в МУРе.

— Слушаюсь. — Гуров вытянулся, открыл двери, пропустил вперед Орлова, оказавшись в приемной, закончил: — Не большие баре, привезут.

— Наверняка уже у меня в приемной толкутся, — бурчал Орлов, быстро выкатываясь в коридор. — А ты хорош, не знаешь, как зовут одного из богатейших людей России, приятельствующего с нашими силовыми министрами.

— Я знаю, как зовут моего начальника, моих подчиненных и Президента, — зло ответил Гуров. — Почему ты не желаешь защитить меня от подобных дел?

— А зачем мне друг, если я не могу за него спрятаться? — Орлов шел очень быстро, и Гуров некоторые слова слышал, о других догадывался.

В приемной Орлова сидели двое мужчин в штатском, походили на двоечников, ожидавших директора школы.

Гуров обоих знал — замнач МУРа полковник Зайцев и начальник первого отдела полковник Ведин, — пожал им руки. Орлов кивнул, пролетел в кабинет, начал срывать ненавистный мундир.

Гуров подтолкнул приятелей и коллег, вошел, закрыл за собой дверь и выругался:

— Мать вашу, когда кончится этот бардак?

— Заткнись, Лева! — гаркнул Орлов. — Знаешь, кто звонил Бодрашову, пока тебя не было?

— И знать не желаю! Позвоночное право! Небожители звонками оживили ребят? Я полагал, генерал-полковник покрепче будет.

— Креста на тебе нет, мальчишка. Твое имя назвал кто-то наверху, Алексей Алексеевич тебя знает, пытался отбить. Но там знаешь что сказали? — Орлов взглянул испытующе. — Мол, известно, Гуров не берет! Мы желаем беспристрастного расследования. Ты понимаешь, что это означает? — Генерал указал на муровцев. — Они берут, я тоже беру, а ты весь в белом! Воспитал на свою шею!

Гуров подмигнул коллегам-оперативникам и спокойно сказал:

— Петр Николаевич, не будем переходить на личности. Я ведь и существа дела не знаю. Давайте обсудим ситуацию, решим, что и как. Могу заниматься я, можно поручить Ведину, опер опытный. Начальству без разницы, кто пашет, важно, чтобы борозда ровно легла. Евгений, будь другом, объясни суть, — обратился Гуров к начальнику отдела.

Ведин взглянул вопросительно на генерала, который наконец снял мундир, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, махнул короткопалой рукой.

— Обычным порядком, позвонили дежурному по отделению, у дома, где живут боги, лежат два трупа. Лейтенант струхнул, позвонил в город. Дежурный выслал бригаду, поднял меня. Парень и девушка разбились вдребезги, то ли из окна выпали, то ли с крыши свалились. В дом не пускают, не то что в квартиру. С улицы открытых окон не видно. Гулянки никакой не было, тишина. Дом, как вы знаете, в самом центре, кругом посольства, наши друзья-соратники, у каждого начальственный бас. Машины подъезжают, у каждого документы — пальцем не тронь. Я ребятам сказал, мол, гоните всех, место огородите, пусть врач и фотограф работают. Какой-то тип — от него со вчерашнего несет — с ног сбивает, вопит: «Убийство!» Сами знаете, толпе много не надо, один крикнул, другие подхватили. — Ведин замолчал, перевел дух. — Из подъезда мужик вышел, оказалось, сам Сергеев, а груда костей на асфальте — его сын Антон, девчонка — подружка сына.

С магнатом четверо лбов, из наших, только обкормились, у других тоже охрана, чуть до драки не дошло, я и крикнул: «По машинам, или буду стрелять!» — Полковник взглянул на Орлова, добавил: — Ствол не обнажал. Здесь и Олег Васильевич, — он кивнул на замначальника МУРа, — подъехал. Трупы увезли, начали разъезжаться. Олег Васильевич отца в дом увел, я с двумя операми у кровавой лужи стоял.

Гуров столько раз оказывался в подобном положении, так все видел и чувствовал, что закурил без разрешения, отошел к форточке.

— А прокуратура? — спросил Орлов.

— Виноват. Следователь вместе со мной появился. Где-то ящик пустой раздобыл, сел, папку на колено, молча пишет, словно один в лесу сидит.

— Игорь Гойда, — сказал Гуров.

— Во-во, — обрадовался Ведин. — Он с врачом пошептался, сказал: «До вскрытия» — и уехал.

— Ну, давай. — Орлов взял у оперативника тоненькую папочку, небрежно перелистал странички, отложил. — На крышу лазили?

— Так точно. Но я там топтаться не разрешил, ботинки снял, сам кругом прошел. У самого края магнитофон стоял, уже не играл, кассета кончилась.

Заместитель начальника МУРа открыл портфель, вынул небольшой магнитофон «Сони», поставил на стол, спросил:

— Разрешите, Петр Николаевич?

— Олег, у нас не принято расшаркиваться, — ответил Орлов. — Мы все оперативники и одной бедой повязаны. Оставь субординацию, излагай суть дела.

— Криминалисты крышу осмотрели, какие-то следы изъяли, сфотографировали; по их мнению, на крыше, кроме ребят, никого не было. За малым исключением. Имеется след ботинка с остатками мазута на подошве. Снимки, соскобы сданы на анализ.

— Чужой след далеко от места, где стоял магнитофон? — спросил Гуров.

— Около двадцати метров, — ответил Зайцев. — Рядом с местом, где сидели молодые, следы третьего лица не обнаружены. — Зайцев пожал плечами. — Словно они сами прыгнули.

— Евгений, — Гуров кивнул на Ведина, — разувался, шаги заглушал магнитофон.

— Коллеги, давайте раньше времени не гадать, — вмешался Орлов. — Подождем вскрытия, наличие в крови алкоголя и наркотиков. Просто так в пять утра на крышу не лазают. Что-то ребят вело, романтика, любовь… Гуров выяснит.

Звякнул телефон, генерал снял трубку.

— Орлов… Здравствуйте… Очень приятно. — Генерал долго слушал, изредка поглядывал на Гурова. — Каких результатов, господин депутат, вы ждете? — Он снова замолчал, положил трубку на стол, подпер ладонями подбородок. Из трубки доносилась невнятная речь. Орлов взял трубку, спросил: — Вы куда звоните? Верно. А вам нужно обратиться к психоаналитику. Спасибо за звонок, — и положил трубку на аппарат. — Господин депутат рассчитывает, что преступник уже задержан. Заодно он мне рассказал, что у него на даче отравили собаку. Так? — Генерал почесал в затылке. — Спасибо, ребята, желаю удачи. Если Гурову понадобятся люди, он к вам обратится.

Оперативники МУРа встали, на их лицах читалось облегчение.

— До свидания, господин генерал-лейтенант, — хором произнесли они, кивнули Гурову и вышли из кабинета.

Тут же появился Крячко.

— Здравия желаю, господа-товарищи. — Станислав оценил атмосферу как послегрозовую, разрешил себе пошутить: — Я уже знаю, что влюбленная парочка свалилась с крыши, убилась.

— Станислав, наглецов следует учить, — сказал Орлов. — Если бы я мог отменить приказ замминистра, то дело поручил бы вести тебе.

— Я больше не буду, — Станислав посерьезнел. — Ну извините, хотел как лучше, получилось как всегда.

Полковник Станислав Крячко, друг и подчиненный Гурова, опытный разыскник и штатный весельчак управления, сорокалетний крепыш с обманчиво простодушной физиономией, имел в кабинете генерала персональный стул, который и занял без разрешения.

— Напрасно сел, — сказал Орлов, — забирай своего начальника и дело, отправляйтесь к себе, думайте, в девятнадцать на доклад к Бодрашову.

В кабинете Гурова и Крячко прямо против двери находилось окно, возле которого «лбами» упирались друг в друга два письменных стола, в углах кабинета притаились сейфы, у левой стены стоял ничейный стол. Начальство собиралось запихнуть в кабинет троих, но Гуров категорически возразил, и важняки остались вдвоем. Справа от двери стоял фанерный шкаф, где оперативники, в зависимости от сезона, сушили верхнюю одежду. Если судить по кабинету, не догадаешься, что здесь работают большие начальники, а старший группы, Гуров, так просто зам по розыску у самого господа бога.

Станислав, как единственный ребенок в семье, порой начальника поучал, но потихоньку у него учился, хотя известно, таланту обучиться невозможно.

Гуров рассказывал о происшедшем, Станислав листал страницы «дела», смотрел на него с тоской, когда старший закончил, задумчиво изрек:

— Так быть? Или не быть? Сами они или при чьей-то помощи? Ты имеешь личное мнение?

— Подождем результатов экспертиз. Вызывай Нестеренко и Котова. Необходимо обойти все квартиры в домах напротив, опросить жильцов.

Когда Гурову нужны были оперативники, он не брал их в главке или МУРе, а одалживал у бывшего сослуживца, ныне начальника частного сыскного агентства. Со своей стороны Гуров оказывал ему посильную помощь в выбивании в министерстве необходимой техники. Одним словом, бартер. Оперативников Гуров выбирал долго, придирчиво. Валентин Нестеренко и Григорий Котов помогали Гурову пятый год, четверть века отработали в сыске, были уволены по выслуге, по здоровью, по причинам неизвестным, однако лучше сыщиков Гуров в МУРе не нашел.

Гриша — маленький головастый еврей — и Валентин — высокий жилистый русак, — два друга, два бойца, вели постоянные споры на религиозные темы, хотя в храме ни один из них никогда и не бывал. В сыскном деле приходится подолгу ждать, и тема для спора необходима. Об Иисусе Христе спорят две тысячи лет, сыщикам тема спора нравилась.

— Прекрасно, — закончив телефонные переговоры, сказал Станислав. — Григорий с Валентином разыскивают несуществующих свидетелей, чем занимаемся мы с тобой?

— Семьями погибших, студенческими друзьями, одноклассниками… — ответил Гуров. — Пошел к черту, сам прекрасно знаешь, необходимо выяснить, какими были эти ребята, почему в пять утра полезли на крышу?

— У меня на миллионеров аллергия, — сказал Станислав. — Значит, я занимаюсь девушкой, а ты сыночком, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор.

— Захребетник, — констатировал Гуров. — Я бы решил наоборот, но если к их сиятельству явишься ты, то по заднице надают мне. Они имеют много денег и желают сыщика именитого. Они же не ходят к простому зубному врачу и оперируют аппендицит в Швейцарии.

— Неси свое бремя достойно, командир, — усмехнулся Станислав. — Ты выбрал себе в помощники самого Станислава Крячко, а не Ваню Неизвестного.

— Я никого не выбирал. Два десятка лет назад черт с похмелья подсунул мне тебя под локоток. У меня от тебя мозоли и мигрени, — огрызнулся миролюбиво Гуров. — Давай сегодня вечером выпьем, позже встретим у театра Марию, поработаешь на меня. — Гуров сделал какую-то запись, дважды подчеркнул.

— А что я с этого буду иметь? — поинтересовался Станислав.

— Я разрешу тебе нести Машкины цветы и объясняться с ее поклонниками, — ответил Гуров.

— А длинному рыжему врезать можно?

— Чтобы никто не видел.

— Тогда не состоялось, — категорически ответил Станислав. — Втихую никакого кайфа.

— Примем за основу, детали потом, — сказал Гуров.

— А что в девятнадцать будешь докладывать замминистра?

— Он умный мужик и ничего от меня не ждет. Покажу ему план оперативно-разыскных мероприятий, который ты сейчас напишешь. Отметь, что по мере надобности к работе будет привлечена необходимая агентура, — думая неизвестно о чем, сказал Гуров.

— Какая агентура? — чуть ли не ахнул Станислав.

— Никакая. Просто слово значительное. Начальство любит значительные, красивые слова.

— Ты же только что сказал, Алексей Алексеевич мужик умный, — возразил Станислав.

— Безусловно, умный, генерал сразу поймет, данный пункт написан не для него, а для высшего начальства. — Гуров помолчал и добавил: — В этой истории мне очень может помочь Мария. Она прекрасная актриса, в отличие от нас с тобой у нее обостренная интуиция, умение дорисовывать человека по, казалось бы, несуществующим черточкам. Актеры немного похожи на сыщиков, но более эмоциональны. В данном случае это очень важно.

— Ты просто влюблен в свою жену! — сказал Станислав. — Ребят либо спихнули, либо они начали баловаться и сорвались.

— Возможно, возможно, — задумчиво произнес Гуров. — Кончай трепаться, пиши план оперативных мероприятий. Судя по лицу большого генерала, а он парень не нервный, за нашей работой будет наблюдать не одна пара глаз. Что-что, а бумажки у нас должны быть в порядке.

Крячко выложил перед собой стопку бумаги и начал быстро писать. За четверть века он написал планов — собрание сочинений, пора издавать.

— Не забудь учителей, поликлинику, психдиспансер, — заметил Гуров, снял трубку, позвонил в прокуратуру, услышав слегка картавый голос Гойды, сказал: — Привет, Игорь, пристает к тебе некто Гуров. Я на допрос не ворвался?

— Здорово, сыщик, не сомневался, что трупы повесят на тебя. Отвечаю на твой вопрос: у меня личная точка зрения отсутствует. Ты кассету слушал? — спросил Гойда.

— Грешен, запамятовал. — Гурову стало стыдно: пленку в магнитофоне следовало прослушать в первую очередь. Но сыщик решил: раз кассета побывала в МУРе, то ее слушали, раз молчат, значит, на ней ничего существенного.

— Фуги Баха. Музыка серьезная, но ничего угрожающего. — Гойда засопел, откашлялся. — Просьба: ты мой телефон депутатам, помощникам и другим чиновникам не давай.

— Так ты не исключаешь, что ребята прыгнули без чужой помощи? — спросил Гуров.

— Исключаю. И тебе советую подобную версию забросить подальше, иначе туда забросят твои погоны, — ответил следователь.

— Напугал ежа голой жопой. У тебя мысли имеются или ты считаешь свою работу законченной? — спросил Гуров. — Ты обязан мной руководить, давать задания.

— Воссоздай психологический портрет. Начинай с детского сада. Дальше говорить? — Следователь хохотнул. — Извини.

— Бог простит. Игорек, поторопи медэкспертизу на алкоголь, наркотик и прочее, — попросил Гуров. — Медики к прокуратуре относятся уважительнее, чем к ментам.

— Сделаю, в мое дело тоже такая бумага необходима. Прокурор уже интересовался.

— Федор Федорович не в курсе, что существуют установленные законом сроки? — спросил Гуров.

— Он в курсе, но на него давят. — Следователь снова вздохнул. — Никакими врачами мы здесь не отделаемся. Ты отпуск отгулял?

— Я без освидетельствования скажу, что ты не в порядке. Звони. — Гуров положил трубку.

— Предложил взять отпуск? — продолжая быстро писать, спросил Станислав.

— С тобой не разговаривают. Пиши. И отдай на машинку или компьютер, нам надо будет сто экземпляров. Подпись ставь мою, не трогай Петра, ему хватит.

Скоро явились Нестеренко и Котов, доложились, заняли ничейный стол, молчали.

— В курсе? — спросил Гуров.

— А то. — Нестеренко дернул себя за длинный хрящеватый нос. — Можно подумать, на Президента покушение. Вот что значит мешок денег.

— Ты как Шура Балаганов, — встрял Станислав, продолжая писать. — Мешок денег тебе папа отдаст, чтобы ты к нему не приставал.

— Хватит трепаться! — Гуров протянул операм заготовленные листочки с данными на погибших. — Кто в дом пойдет?

— Придется мне, — уныло ответил Котов. — Правда, я не шибко хорош собой. В роду у нас был Соломон, а не Калита в лаптях, но с ментовской рожей Валентина еще хуже. Мне нужно только домой заехать, переодеться, побриться.

— Вы сегодня домашних не трогайте, начните с университета и школы, — сказал Гуров. — Мне нужны близкие друзья, закадычные подруги. Хорошо бы разыскать ребят, с которыми Алена и Антон раньше дружили, позже расстались. Вы мальчики большие, понимаете, такие люди сами не высунутся, их могут только другие ребята назвать. Сергеев не с рождения миллионер и не сразу в том доме поселился. Думаю, интереснее прежнее место жительства… — Гуров посмотрел в ореховые мудрые глаза Котова, и ему стало неловко. Установочную работу Котов знал лучше Гурова. — Извини, Григорий. — Гуров улыбнулся. — Власть портит людей, я лишь человек.

— Пустяки, Лев Иванович, мне даже интересно, — ответил серьезно Котов. — Только я уверен, мне следует искать квартиру не предыдущую, а более раннюю. Только бы дом не снесли и не расселили.

— Нам вторая машина нужна, — сказал Нестеренко. — Во-первых, мой «старик» помирает, а главное, если мы вдвоем начнем ездить, так уйма времени уйдет.

— Верно. — Гуров повернулся к сейфу, вынул конверт, протянул Котову. — Езди на частниках, ежедневно пиши рапорты о расходах, указывай маршруты.

— Такие бумажки бухгалтерия не примет. — Станислав сосредоточенно писал, но, естественно, все слышал.

— Станислав, прошу, не вводи в грех, — подчеркнуто ласково сказал Гуров.

— Будешь выплачивать из оклада, вспомнишь, — не унимался Станислав. — Иди к Петру, проси машину, сейчас тебе и самолет дадут.

Гуров повысил голос:

— Ну что ты лезешь, когда тебя не спрашивают? Я вчера родился?

— Позавчера. И в бытовых делах абсолютный лопух. Ребята, — Станислав взглянул на оперативников, — Лев Иванович не сомневается, что вы сами отлично знаете, с чего следует начинать.

Котов быстро взглянул на смутившегося Гурова и уверенно ответил:

— Естественно. Следует обойти квартиры домов, расположенных напротив их дома, и найти бабушку, которая поднимается спозаранку и дотемна смотрит в окно. Возможно, бабуля видела, как ребята сорвались с карниза и не было ли на крыше кого-то третьего.

— Верно, вам этой работы хватит до завтра, — стараясь не смотреть на Гурова, сказал Станислав.

Оперативники вышли, Гуров проводил их взглядом, потер лоб и смущенно улыбнулся.

— Ты большой дипломат, Станислав, — сказал он, осуждающе покачивая головой. — Я, видимо, совсем плохой стал, инструктирую, а о главном забыл. Для нас главное — найти свидетеля падения ребят с крыши. А я все о школе, институте, детстве, товарищах, черт-те о чем. Что со мной, не пойму? Позор, да и только.

Станислав перестал писать, отложил ручку, взглянул на шефа, как бы прицениваясь.

— Сто лет тебя знаю, привыкнуть не могу, все удивляюсь. — Он скривился в улыбке. — Ты своей прямотой прямо в лоб бьешь, даже унижаешь. Я только вытянусь, вроде сравняюсь с тобой, а ты шлеп по голове, мол, знай свое место.

— Ты чего, Станислав, я тебе благодарен, ты профессионал и деликатный человек, а я олух царя небесного! — изумился Гуров.

— Вот-вот! — Станислав покачал головой. — Ты и не понимаешь, что не как все, другой, и оттого выше всех. Инструктируешь, а сам забыл о главном. Как бы любой на твоем месте поступил? Я, к примеру? Улыбнулся бы покровительственно и обронил, мол, проверяю вас, господа сыщики, понимаете ли вы, откуда в любом деле ноги растут? Ничего, не совсем заработались, иногда думаете. Приятно сознавать, что я не зря на вас время трачу. Нормальная реакция обыкновенного начальника. А ты? Хватаешься за голову, признаешься, что о главном сказать забыл, и ни на секунду не сомневаешься, что авторитет твой от промашки даже не пошатнулся.

— Брось, Станислав, мне стыдно, об авторитете я даже не думал, — признался Гуров.

— Потому как уверен в себе, чужое мнение для тебя… — Станислав вздохнул. — Ты сам себя оцениваешь и судишь.

— Ты прав, Станислав, — Гуров кивнул. — Хотя и слегка недопонимаешь, что я свой горб тащу, порой тяжело мне. И сомневаюсь я в себе, и мнение ваше ценю, и похвала приятна, а если хвалят, так раздражаюсь, останусь один — кляну себя за то раздражение. Я, друг мой, самый обычный, живой, тщеславный, сильный и слабый. — Он не очень весело рассмеялся. — Я рад, что ты сидишь напротив и прикрываешь меня.

— Даже во сне прикрываю. — Станислав перечитал написанное, сколол страницы, перебросил на стол Гурова. — Взгляни, поправь и отнеси девчонкам, пусть срочно напечатают. Мне сбегать нетрудно, но, если передаст Крячко, бумагу сделают завтра, передаст Гуров — документ изготовят через сорок минут.

— Не прибедняйся. — Гуров был благодарен другу, что он смял излишне откровенный разговор. — Ты у девушек в авторитете.

— Точно, потому и напишут завтра, а тебе бумага нужна к девятнадцати. Не забудь получить резолюцию Петра и отпиши свой разговор с Игорем Гойдой, мол, работаем под руководством прокуратуры.

— А это зачем, разговор и разговор? — удивился Гуров.

— Говорю, отпиши, значит, отпиши. Я пошел в сортир. — Станислав быстро вышел и в коридоре сказал: — Как дитя малое! Ей-богу!

К девятнадцати Нестеренко сообщил, что у них результатов пока нет, оперативники надеются на вечер, когда вернется народ с работы. Гуров, признаться, иного и не ожидал, отправился к Орлову утвердить план оперативных мероприятий.

— Бумага, — сказал Орлов, положил резолюцию, не читая.

— Пошли к Бодрашову. — Гуров уложил документы в папку.

— Иди сам, меня не приглашали, — ответил Орлов. — Розыск ведешь ты, курирует нас генерал-полковник, у меня главк и масса дел.

— Как-то не по-людски. — Гуров не боялся начальства, но при Орлове чувствовал себя увереннее.

— Сказано, иди, — буркнул Орлов. — Чаще повторяй «да», «есть» и «слушаюсь».

— Слушаюсь. — Гуров щелкнул каблуками и вышел.

— Я тебя буду ждать, — сказал вслед Орлов, хотя сыщик генерала уже не слышал.

Дверь приемной была открыта, за столом сидел дежурный офицер, который, увидев Гурова, вскочил и почему-то весело сказал:

— Здравствуйте, Лев Иванович, вас уже ждут.

— Здравствуйте, капитан, — ответил Гуров. — Таким тоном приглашают к накрытому столу.

— Приятно видеть…

— Спасибо, — перебил Гуров и прошел в тяжелые двери.

Хозяин сидел без мундира, с приспущенным галстуком, махнул сыщику рукой, продолжая писать, сказал:

— Располагайтесь, знаю, вы сидеть не любите, чувствуйте себя свободно, можете курить. — Его красивое тяжелое лицо поблескивало от пота. — Все! — Он захлопнул папку, положил в сейф. — Минуточку, полковник, — и скрылся за портьерой.

Вскоре генерал вышел, сыщик понял, что он умылся: в кабинете пахнуло отличным одеколоном.

— Результатов, надо понимать, пока ждать не приходится. — Генерал взял у Гурова папку, прошелся по кабинету, листая на ходу. — Все планы составляются под копирку. Я в оперативных делах профан. — Генерал поднял голову, встретился с сыщиком взглядом, заметил в его глазах смешинку, скупо улыбнулся.

Они мгновенно обменялись информацией: «Я знаю, ты мне не веришь, и знаешь, что я это знаю, но таковы правила игры».

— План не роман, конечно, пишем одно и то же, — ответил Гуров. — По любому делу необходимо выполнить сумму определенных действий, возможны варианты. Названия и действия одинаковые, исполнения разные. Оценка полученной информации — момент решающий.

— В этом моменте вы и сильны, — сказал генерал, бросил папку на стол. — Оставлю, могут поинтересоваться. Для постороннего написано солидно и красиво. Особенно умиляет упоминание агентуры. К кому и кого вы собираетесь подводить? Или станете вербовать в среде? Шучу.

— Разговор матерого опера, — ответил Гуров. — А вербовка в среде вполне возможна. Это как карта ляжет. Только я формально и официально вербую лишь пустышку для галочки. А с нужным человеком надо сблизиться, доверительно поговорить, телефончик свой оставить.

— Тут вы специалист. Ваши первые шаги? Естественно, свидетели падения?

— Естественно. Ищем, как обычно, свидетеля падения ребят с крыши, момент наиглавнейший.

— Если вы рассчитываете найти человека, который видел, что в момент падения третьего на крыше не было, и вам разрешат закрыть дело, списать на несчастный случай, — генерал вздохнул, — вы глубоко заблуждаетесь, уважаемый. Народ требует найти убийцу.

— Им бы Ежова или Берию в начальники, в момент бы разыскали, — сказал Гуров. — Вышинский бы захлебнулся от восторга.

— Вы убеждены в несчастном случае? — В голосе генерала слышалось недовольство.

— Я ни в чем не убежден, даже ничего не предполагаю, — ответил Гуров. — Таков мой принцип работы. Мы только начали собирать, точнее, разыскивать факты.

— И долго намереваетесь разыскивать? — Генерал сел в кресло.

— Зависит от везения и господа бога. Но меня нельзя запугать и бессмысленно шантажировать, господин генерал-полковник. — Гуров достал сигареты и закурил.

— Наглость у вас наследственная или благоприобретенная? — поинтересовался генерал.

Гуров увидел глаза замминистра и неожиданно понял, что его элементарно испытывают на прочность. Генерал хочет знать, как далеко пойдет разыскник, какой прессинг выдержит? Гуров почувствовал, что бывший борец, ныне большой начальник, не противник, а союзник.

— Полагаю, наглость у меня врожденная и десятилетиями вытренированная, — ответил Гуров.

— Хороший сплав, друга ради принципов похороните.

— Принципы — понятие отвлеченное, — ответил Гуров.

— Честь, жизнь — очень конкретны.

— Глупости, Алексей Алексеевич. — Гуров открыто улыбнулся. — Смотря чья честь и чья жизнь.

— Повторяю, народ желает узнать, кто конкретно убил невинных детей, — генерал слегка повысил голос.

— Народ желает получить зарплату и выпить стакан водки. А если господин Сергеев со товарищи желают скандала, они его получат. А преступник либо существует, либо нет. Если он существует, то мы его установим. И очень возможно, что господин Сергеев подбросит мне пару миллионов долларов, чтобы я имя преступника быстренько забыл.

Грозное лицо генерала просветлело, он обаятельно улыбнулся, посмотрел заинтересованно.

— Неужели вы сегодня, не располагая никакими фактами, можете предположить, кто убийца? — На лице генерала появился совершенно детский интерес.

— Я могу с некоторой долей вероятности назвать имя заказчика, — ответил Гуров. — Только договоримся раз и навсегда, Алексей Алексеевич, вам я докладываю только доказанные факты. Мои предположения являются моей личной собственностью, которой я никогда не делюсь ни с начальником, ни с другом, ни с любимой женой.

— У вас удивительно красивая жена, полковник.

— Ходят такие слухи, генерал, — ответил Гуров, решив, что если начальник опускает слово «господин», то умышленно и не желая унизить, а, напротив, призывая к сближению.

— Какие слухи, сам видел, и неоднократно. Лев Иванович, между нами, красивая жена — это хорошо или не очень?

— Если красивая и любимая, так врагу не пожелаю. Конечно, можно привыкнуть. Ведь тигр красавец, а его чуть ли не за хвост дергают. Я с Марией всегда настороже, живу, случается, даже счастливо. — Гуров окинул генерал-полковника оценивающим взглядом. — Вы Сергеева видели? Он сына любил или на его смерти желает заработать дивиденды?

— Кабы я знал. — Бодрашов пожал широкими плечами. — Работайте, Лев Иванович, вы человек умный и удачливый.

— Извините, забыл, господин генерал-полковник, группе необходима машина. Есть свой транспорт, но одной машины не хватает.

Видимо, генерал нажал кнопку вызова, так как дверь распахнулась, вошел дежурный офицер.

— Василий Петрович, распорядись, чтобы с завтрашнего дня за группой Льва Ивановича закрепили машину. Переговори с начальником гаража, узнай, что требуется — письмо, телефонограмма, распоряжение черта? Но чтобы машина была. Понял?

— Будет сделано, господин генерал-полковник, — ответил дежурный и исчез.

Нестеренко и Котов стояли у подъезда многоквартирного дома, на противоположной стороне улицы вдоль тротуара тянулся невысокий, в рост человека, зеленый металлический забор, далее газон, небольшая стоянка для машин. И, наконец, дом, сложенный из светлого кирпича, большие сверкающие окна, лоджии не иссечены веревками, на которых полагается сохнуть белью. Лифчиков и трусиков нет, хорошо, но ведь и ни одного цветка не видно. За зеркальными окнами кое-где светлые занавесочки, в некоторых — массивные шторы. Красивый дом, солидный и молчаливый, будто неживой. Но на воротах парень с кобурой на боку и ленивыми глазами. Он давно заметил оперативников, наблюдает, хотя и догадывается, глаз-то наметанный.

— Квартирки здесь, думаю, подходящие, — задрав голову, сказал Нестеренко. — Шестой этаж нестандартный, потолки выше, окна выдаются. Они даже среди своих иерархию устанавливают.

Котов листал блокнот, делал пометки.

— Многие на даче живут, иные в отпусках, — рассуждал он. — Оправдаться всегда можно, только факт остается фактом: почти половину нужных людей мы не повидали. Лев Иванович нас не поймет, а Станислав скажет слова недобрые.

— Если людей нет, где их взять? — философски спросил Нестеренко. — Да и кто в шесть утра в окно смотрит?

— Славянская у тебя душа, Валентин, широкая и спокойная. И работаешь ты как истый комсомолец. Честно, но от сих и до сих.

— Твой Христос чему учит? — беззлобно ответил Нестеренко. — Возлюби ближнего… А ты меня целый день грызешь, словно у меня нужный свидетель есть, да я его прячу. Правильно вас, евреев, не любят, беспокойный народ. Не был бы ты отличным мужиком и хорошим напарником, послал бы я тебя. Долго мы еще тут будем топтаться? Вон отставник уже второй раз своего вислоухого гулять повел, а я с трех часов не евши.

— Не заработал. — Котов взглянул на часы. — Куда же запропастилась бабка из сорок восьмой квартиры? Соседи говорят, она больше чем на час не уходит. Универсам и обратно.

— Это не она? — Нестеренко был дальнозорким и увидел худую женщину, которая вышла из подворотни, неторопливо, но уверенно направляясь в их сторону.

Котов прищурился, пробормотал:

— Может случиться, она тут еще не проходила.

— Пока мы по лестницам лазали, тут полк солдат мог пройти, — ответил Нестеренко.

— Сходи к вертухаю, узнай, который час. Нечего бабушку вдвоем пугать.

Нестеренко послушно перешел на другую сторону улицы. Котов отошел от подъезда, когда женщина приблизилась, шагнул навстречу.

— Здравствуйте, — вежливо сказал он и поклонился.

— Здравствуй, сынок, — ответила женщина.

— Александра Матвеевна? — спросил Котов.

— Она самая. Только не говорите, что вы из ЖЭКа. Вы из милиции.

Котов открыл перед ней дверь, ответил смущенно:

— Александра Матвеевна, не от хорошей жизни к вам пристаю. Знаете, в доме напротив несчастье произошло, разобраться следует, — пустил пробный шар Котов, открывая дверь лифта.

— Ужас! Видела! А делом вы нужным занимаетесь и вежливый, говорите приятно. — Брикова достала из сумки ключи, отперла дверь.

Котов тщательно вытер ноги, прошел за хозяйкой в большую светлую комнату, огляделся, подошел к окну, дом «слуг народа» гордо возвышался напротив, но был на три этажа выше. Опер сразу отметил, что около окна стояло кресло с гнутой спинкой, видно, лет ему было примерно столько, сколько и хозяйке. На широком подоконнике лежала открытая книга, очки и театральный бинокль.

Хозяйка заметила интерес милиционера, молодо рассмеялась.

— Мой наблюдательный пункт, — поспешно добавила. — Вы не думайте, что я больно любопытная, только день сейчас длинный, читать устаю, так за людьми наблюдаю, интересно. Я сейчас вас чаем угощу, варенье у меня — просто объедение.

— Спасибо, Александра Матвеевна, чаю выпью с удовольствием, а варенье — увольте, нельзя мне сладкое. — Котов подумал: пенсионерка, лишнего иметь не может. Он оглядел комнату, отметил множество фотографий, чистоту, свежий воздух и невидимый достаток. Обстановка старинная, но крепкая, видимо, реставрированная, потолок побелен, обои свежие.

Хозяйка была наблюдательна и любопытство гостя заметила.

— Повезло мне, сын старший в министерстве служит. Начальник. Деньгами помогает, недавно меня к себе на дачу отвез, ремонт сделал.

Котов знал: перебивать хозяйку не следует, одна живет, у нее потребность поговорить.

— У сына большая семья? — спросил он.

— Семья! — Хозяйка махнула рукой. — Слезы. Не будем об этом, да и вам недосуг, у вас свои дела, вас же эти несчастные интересуют. Я почему в милицию позвонила? Хотя и видела мало, решила — а может, людям нужно. Но у вас на телефоне такой хам, ужас просто. И не выслушал, говорит мне: мол, гражданочка, у нас каждый день из окон бросаются, оставьте телефон, я к вам человека пришлю. Я рассердилась, думаю, болтает парень, булку прожевать не может. Он, когда разговаривал, жевал.

Чайник вскипел, хозяйка накрыла на стол, чашки были прозрачные, страшно в руку взять, вазочка с вареньем тоже старинная.

Котов пригубил чай, сказал:

— Чай у вас, Александра Матвеевна, отменный. Так в котором часу вы встали?

— Проснулась я сегодня без пяти пять. — Хозяйка указала на большие, висевшие на стене ходики с гирьками. — Я эти часы с рождения помню, они нас переживут. Ну, полежала немного, чувствую, не засну, начала подниматься. Кровать застелила, присела, старыми костями хрустнула, привычка такая с юности — физкультурницей прежде была. Чайник поставила, умылась, то да се, смотрю, уже без пятнадцати шесть. Думаю, сейчас седой в красном костюме побежит, я к окну подошла. В этом доме начальство живет, один седой первым выбегает. Но, видно, рано было, я его не увидела, взгляд подняла, а на крыше парочка сидит, милуется. Я так в кресло и осела. Время-то — шести нет, а они уже на крышу забрались, отчаянные ребятишки, я им крикнуть хотела, да решила, не услышат. Я про чай и забыла, сижу, смотрю, бинокль мамин взяла, он театральный, но все одно видно лучше. Девушка ему голову на плечо положила, а он как бы ее обнимает.

Александра Матвеевна платочком смахнула слезу.

— В глазах стоят, голубки. Тихо сидят, не разговаривают, и музыка откуда-то идет. Я еще подумала, музыка ребятам совсем не подходит. Вроде как церковная, музыка-то. — Хозяйка замолчала, повернулась к иконе, перекрестилась. — Вот и тогда перекрестилась. — Голос у нее треснул, женщина беззвучно заплакала.

— Александра Матвеевна, голубушка, не обессудьте, сядьте, пожалуйста, в кресло, — сказал Котов, хотел женщине помочь подняться, но она отстранилась, встала сама, выпрямилась, кивнула на стену, увешанную фотографиями.

— Я, сударь, своих сколько схоронила, мне грех свою слабость показывать.

Подошла к окну, кресло слегка передвинула, взяла бинокль.

— Так я сидела, на секунду на Божью Матерь взглянула. — Она указала на икону. — Перекрестилась трижды, повернулась к окну… А они летят. Он чуть впереди… Летят, и словно не люди, а игрушки сломанные…

Котов так ясно представил летящие «игрушки», что шумно выдохнул и глотнул уже остывшего чая.

— Молодые, им только жить… Они еще и не начинали. И чего им так плохо было?

— Считаете, сами… Никто не подтолкнул? — спросил Котов.

— Да кто же мог? Они же одни на крыше сидели. — Александра Матвеевна замолчала, отвернулась.

Котов молчал, чувствовал: хозяйка что-то вспоминает и хочет вспомнить.

— Одни, — не очень уверенно повторила Брикова, перекрестилась. — Надо же было мне в тот самый момент к богу повернуться. И крестилась трижды… Видно, черт попутал?

— Александра Матвеевна, может, видели кого? Тень мелькнула? Нам каждая малость важна. — Котов взглядом не сверлил, смотрел в сторону. — Если виноватый есть, его найти необходимо. Люди ведь погибли.

— Да что ты меня уговариваешь? — неожиданно вспылила хозяйка. — Я сама себе покоя не даю. Не знаю я! Вроде почудилось. Я же на несчастных глядела, только потом взгляд подняла, и вроде тень мелькнула. Там крыша плоская, а я снизу смотрю. Если у края человек стоит, его видно, а два шага отойдет — и пропадет. Года три тому рабочие там шурудили, я такой феномен и отметила. То человека видно, а чуть сдвинется — пропадет. Вот тебе крест!

— Да я вам верю, Александра Матвеевна. Вы валерьяночки выпейте, я схожу вниз, пошлю товарища на крышу, вернусь, мы вместе посмотрим.

Котов спустился, объяснил напарнику ситуацию, сказал:

— Лезь, а я из окна гляну.

Нестеренко кивнул, глянул на охранника, провел ладонью по лицу, вспомнил, что был полковником, и словно затвердел.

— Иди, Гриша, я там буду, — и пошел к калитке. — Сержант, как на крышу подняться? — Достал из кармана удостоверение, не развернул: частное сыскное агентство было у ментов не в почете.

Сержант на «ксиву» даже не глянул, кивнул:

— Я вас давно заметил, открыто держитесь, понял, снова «контора» вернулась. На крышу уже лазили, лазили… — Он махнул рукой. — Как туда подняться, не знаю, я тут стою. Вроде дом обойти требуется. В нем холуев хватает, подскажут.

— Спасибо. — Нестеренко прошел на заповедную территорию. В это время к воротам машина подошла, страж бросился открывать.

«Вольво» поравнялся с Нестеренко, остановился, шофер грубо спросил:

— И долго вы тут ходить будете?

— Пока не надоест. — Нестеренко сейчас был снова полковником. Он обошел машину, взглянул на номера.

— Работайте, работайте! — донесся низкий голос из-за тонированных стекол. — Платону Викторовичу поклон и искренние соболезнования.

— Спасибо. — Нестеренко глянул на водителя, который как-то сразу лицом одернулся, словно усох. — Служба, как на крышу подняться?

— Черным лифтом наверх, там покажут, — ответил шофер и поторопился уехать.

Котов с хозяйкой сидели у окна, увидели Нестеренко, который к самому краю не подошел, был виден по колено. Затем опер сделал шаг назад, исчез по пояс, еще шаг — торчала лишь голова, затем исчезла. Нестеренко появился снова, Котов махнул рукой, и напарник ушел. Появиться и исчезнуть можно было практически за секунду.

— Спасибо вам огромное, Александра Матвеевна. — Котов поцеловал хозяйке морщинистую руку. — Может, и напрасно я вас побеспокоил, время покажет. А тому человеку, что, разговаривая с вами, булку жевал, мы объясним, не беспокойтесь. Если вас из отделения беспокоить будут, покажите эту карточку, — и протянул хозяйке визитку Гурова. — Они сразу очень вежливыми станут. Понадобится — звоните, здоровья вам. — Котов раскланялся и вышел.