Приходят сны из лабиринтов памяти

Николай Леонидович Колос

Конечно, я старался! Но что можно сказать для гипотетического читателя о книге, что лежит под завалом миллионов таких же — где худших, где лучших книг?! Единственно, что писал её ещё человек, а не ИИ! И что это последняя вспышка догорающей свечи авторства человека. Потому она и очень яркая, в том смысле, что нас писателей развелось непростительно много! А там посмотрим, что научат нас писатели ИИ, если мы проживём ещё сто лет! Приятного чтения автора-человека!

МЁД ДЛЯ ОБИТЕЛИ БОГА

(Списано с натуры)

Дед Трофим с очень жиденькой и уже седой бородкой и такими же, с темнинкой усами, смотрел на тридцати шести литровый алюминиевый бидон полный меда и думал: «Это ж сколько самогонки можно нагнать из этого мёда»!

Он только что пришёл с рыбалки и в небольшом цинковом, десять раз погнутом и столько же раз рихтованном ведёрке принёс три небольших карася и одного пескаря.

Не ловится проклятая рыба — ушла в глубину! А ты поди и докажи своей бабе, что рыба ушла в глубину. Он, на всякий случай, вынул из кармана плоскую, чуть согнутую по нужному радиусу, тёмно зелёную пустую бутылку, открыл пробку, понюхал, посмотрел по сторонам и поглубже засунул в копну сена, стоящего во дворе.

Может быть рыба потому и ушла в глубину, что его родная, много лет хранимая бутылка, вначале утренней путины была полная. И даже сейчас издавала приятный спиртовый дух.

В то время, когда он подсчитывал сколько самогона можно выгнать из такого количества мёда, скрипнула дверь и из хаты вышла ещё дебелая, хоть и вся седая баба Фрося.

Баба Фрося служила старостой в сельской ладно сложенной кирпичной церкви. Но так как здание церкви выполняло отнюдь не церковные функции, и служило то дровяным складом, или конюшней в стране Советов, то вся штукатурка вместе с нарисованными Богами внутри отвалилась, стены и сводчатый потолок хвастались лишь хорошо сложенной кирпичной кладкой. — Умели люди, хоть и давно это было!

Наловил?! — спросила баба Фрося.

— Наловишь тут! Всю рыбу разогнали проклятые сухогрузы! — То туда, то обратно! — А что осталось рыбке? — В глубину уйти!

Баба Фрося на его аргументы ничего не ответила, только посмотрела в ведро, поморщилась и определила —

— Разве что коту будет…

— Сдохнет твой кот! Уже четвёртый раз хожу на рыбалку, и хотя бы один жареный хвостик достался!

— А ну ка! — дохни на меня!

— Ладно, пусть будет коту…

— То-то! Заходи кушать борщ. — Любка сварила, только что ушла.

— А внука оставила?

— Нет, не оставила, он от тебя и так паршивых слов нахватался! Сдержаться не можешь при внуке чёрт лысый!

Дед Трофим погладил свою голову и подумал: «Да, лысый, но ты же мне эту плешь и проела… Однако борщ вкусный, но не тобой же сваренный!»

— Добавь ещё половник, а то и полтора —

Баба Фрося взяла миску и молча добавила. Налила и себе. Посмотрела как дед Трофим пополоскал в нём красный жгучий перец и откусил пол зубчика чеснока — поморщилась и подумала: «А крепкий же, чертяка, только не того… да оно и мне уже ни к чему».

Дед вытер полотняной салфеткой усы и начал сворачивать из домашнего, им же выращенного табака, самокрутку. Сигарет он не признавал. Говорил: «Сплошной яд!». Не докрутив самокрутку, остановился, глянул на свою жену и робко спросил —

— Ефросинья, а нельзя ли из того мёда, ну хотя бы из трёх килограмм сварить медовуху. Ты помнишь, когда я держал пчёл, какая хорошая медовуха была? —

Баба Фрося посмотрела на него и ничего не ответила, даже ничего не подумала. Она доедала борщ, стараясь его пережёвывать правой стороной — на левой стороне рта почти не осталось зубов.

Дед докрутил самокрутку, прикурил её от зажженной спички, пустил дым в потолок и подумал: «Нужно зайти с другой стороны». Потом спросил —

— Слышь, а тебе мёд по весу привезли, или на глазок? — Если на глазок, то там точно килограмма три будет лишнего.

Баба Фрося и на этот вопрос ничего не ответила, но так посмотрела, что дальнейшей попытки задавать вопросы, уже не хотелось. Дед Трофим успокоился, только посмотрел через открытую дверь в сени, как там огромный рыжий кот уплетает его карася. Ну, что тут скажешь?!

Шла перестройка. Уже сложившиеся, или ещё начинающие бизнесмены и олигархи говорили: «Куй железо — пока Горбачёв!». И ковали — это железо! Прибирали к рукам, что плохо лежит, и даже то, что хорошо лежало! Прибирали всё к рукам, не брезгуя даже кровью. Скорее нужно было грабить — Горбачёв не вечен!

И как-то все новоиспечённые законные грабители стали глубоко верующими людьми. К кому не зайдёшь, на самом видном месте лежит библия! Да что там законные грабители! — У всех трёх секретарей горкомов и райкомов партии, у вчерашних стопроцентных атеистов — на столе лежит библия! — Стали верующими в мгновение ока!

А ведь такого закона сверху, от того же Горбачёва не спускали… Не приказывали! — Стали верующими самостоятельно! К чему бы?! — Грехи, что ли, замаливали? А раз так — то они у них были… эти грехи…

— Да какие грехи?! — Сказал Станислав Николаевич — мода такая пошла… на библии! — Разве наши грехи можно замолить?

Станислав Николаевич — хозяин и начальник одного городского предприятия, которое перешло от государства в его личную собственность… Так повелось. — Был директор — стал хозяин! Он сейчас ехал в, нами озвученную, церковь и вез с собой проектировщика и председателя строительного кооператива, чтобы обсудить восстановление оной.

Восстанавливать церковь его никто не уполномочивал — он это делал по личной инициативе. Проектировщик слушал и думал: «Видно есть за что в духовной ипостаси копаться. Почему-то никто не хочет восстановить городское гнилое водоснабжение, а туда же — в церковь!».

Автор не называет фамилий и географической точки — действующие лица, слава Богу, пока все живые.

Приехали. Их уже ждали. Баба Фрося — староста церкви, её дед — числившийся сторожем церкви, сам батюшка Николай, в длинной чёрной рясе, но еще с очень короткой бородкой и коротким волосом — не успели отрасти, пономарь в подряснике и тоже с короткой бородой и волосом, и… сама председательша сельсовета — женщина в летах, но не старая и её молоденькая секретарша — чтоб протокол вести. — Значит и в сельсовет тоже глубоко проникла Божья вера. Во всяком случае, Библии лежали на их рабочих столах. Здесь без никакого упрёка — председатель сельсовета должен знать, что в пределах его досягаемости и власти делается.

Конечно Станиславу Николаевичу нужно отдать должное, и вот в чём. — Он нашёл эту церковь, «воссоздал» священника, пономаря, старосту церкви — бабу Фросю, а уже баба Фрося устроила своего деда сторожем. И вообще проявлял бурную деятельность, тем, что везде, во всех кругах, во всех компаниях, на собраниях и при личных встречах говорил о ней, подчёркивая свой личный актив.

Уговорил бабу Фросю, уговорил священника и пономаря — того и другого из бывших коммунистов, потому, что оказывается, если притереть поплотнее, да покопаться, то и то, и другое является служением некоему культу. И уговорил же!

Церковный приход населённого пункта мог быть большим. Дворов было много и сама церковь могла вместить 500 — 550 прихожан. Она была рассчитана на полк донских казаков, раньше расквартированных и имеющих казацкие конюшни в этом населённом пункте.

Баба Фрося посчитала, а она умела считать, что если придет ежедневно только 60 процентов населения, то на одних восковых свечах можно в день заработать рублей 600, естественно в месяц — 18 000. В 1992 году — деньги не малые. На всех хватит!

Пока это были только маниловские мечты, но Станислав Николаевич сумел внушить такую маниловщину. Четвёрка служащих потирала руки и считала свои прибыли, хотя они пока были журавлём, высоко парящим в небе, и еле заметным невооружённым глазом.

Станислав Николаевич перекрестился, обнялся с отцом Николаем и не своим, а каким-то гундосым голосом певуче проговорил: «Спаси нас Господи и царица небесная, оцени и окропи успехом наше начинание»! — Отец Николай снял с шеи увесистый крест, повернулся к фасаду церкви, перекрестил её и на распев, очень протяжно протянул писклявым голосом — «Ам-и-и-и-и-нь!». Пономарь, баба Фрося и её дед перекрестились. Остальные от любого, даже церковного жеста, воздержались.

Говорить начал Станислав Николаевич —

— Господа, все мы собрались здесь, чтоб делать одно доброе дело — возвращать заблудшую паству в лоно церкви и под покровительство нашего Господа Бога и Иисуса Христа. Много грехов накопилось у нашего народа, пока это здание, где концентрировалось всё светлое и прозрачное как слеза матери над убиенным сыном — здесь он прервал свою речь, обвёл всех взглядом и продолжил — пока это здание по велению некоторых товарищей являлось конюшней, а иногда и свинарником… Здесь его прервал проектировщик и сказал — Станислав Николаевич, пока вы здесь толкаете свою речь, а она, похоже, будет длинной, я залезу наверх и проверю кровлю, перекрытие и, заодно звонницу. Чтоб успеть. —

Станислав Николаевич недовольно изобразил жестом руки — «иди». Проектировщик ушёл и Станислав Николаевич, откашлявшись намеривался продолжить свой спич! Уже даже сказал с какой-то новой проникновенной окраской голоса — «Господа!» — как будто новая окраска голоса должна проникнуть в самое сердце каждого слушателя… Но не проникла — окраска голоса. Его прервал новоиспечённый священник. —

— Стас! Чего ты дурью маешься, опять заговорить нас хочешь?! Ты обещал сегодня привезти зарплату мне и моему другу, в данном случае — пономарю, за те шесть месяцев, что мы здесь гной вытаскивали и утвердить мой сан священника епархиальным архиереем в Ростовской Епархии… Где это всё?!

— Постой, постой! — Не кипятись! Во первых уже лёд тронулся! — Не так давно, а дней десять назад я уже прислал бидончик мёда! — Тридцать шесть литров! —

У бабы Фроси ёкнуло сердце в каком-то предчувствии, и она незаметно шепнула своему деду, чтоб бежал домой и перепрятал бидончик. Дед незаметно исчез. Станислав Николаевич продолжал —

— Вот и староста церкви подтвердит — и он глянул на бабу Фросю. —

— Было дело — пробурчала баба Фрося и скрестила руки на груди как невинная козявочка.

— Вот — тридцать шесть литров — а это килограмм пятьдесят — я тебе скажу! Ты, отец Николай, не кипятись! Обойди приход свой, внуши прихожанам Веру Христову, и они копеечки понесут, а из копеечки… там и рублики сложатся — сам понимаешь! — Сколько лет на руководящих, хоть и сельских, должностях торчал при Советской Власти!!! Ну кончилась Советская Власть! — Похоронили! А тут у тебя и приход свой… Бац — и есть. Благодаря моему рвению! За тебя же, дурака, стараюсь и за прихожан чтоб в грехах не варились.

— Свои грехи, Стас, хочешь отмолить?! — Не получится за бидон мёда! — Кто сюда молиться придёт… в бардак этот? — кипятился отец Николай — ни иконостаса, ни тебе икон! Всё разрушено, с потолка кирпичи валятся, до сих пор конским навозом воняет! Ты обещал всё отремонтировать! Конечно, и твоя доля была бы, если б всё пошло… договорились же!

— Так зачем же я сюда привез председателя строительного кооператива! — Вот он всё — чин чинарём! — Да и проектировщика подцепил. Он там всё меряет, считает, работа пойдёт! — Я ещё мешка полтора сахарочка подкину! — Председатель кооператива чуть заметно улыбнулся. Вставил слово пономарь —

— Это чтоб кишки слиплись — сахарочка?!

— Я с батюшкой разговариваю — огрызнулся Станислав Николаевич. Председательша сельсовета чуть отошла в сторону, давая понять, что она здесь лишь орбитр.

Тем временем вернулся проектировщик и уже открыл рот, но его одёрнул за полу Станислав Николаевич —

— Тебе дадут слово. Мы пока решаем организационные вопросы. — Однако проектировщик был не из разряда заговорщиков и продолжил —

— На прикидку — проектно изыскательские работы потянут на сто тысяч, строительно-восстановительные работы — чуть больше миллиона в ценах на январь 1992 года, помножьте на вечно меняющийся коэффициент. Я вынужден написать предписание, чтоб мне не отвечать как человеку проведшему исследование, что во внутрь заходить опасно. Может обрушится кровля, хоть она и куполообразная. — Это он сказал председательше сельсовета, как гаранту власти данного посёлка!

— Ты что такое буровишь?! — Крикнул Станислав Николаевич. — Ты что, сговорился с кем-то? Я тебя выведу на чистую воду! — И обратился к председателю кооператива — Леонид Петрович, дай своего проектировщика, а то здесь какая-то мафия. — Обещаешь? — Вот приедет другой проектировщик и запоёт по-другому. —

— Если я буду работать, то только по проектам проектного института — это не частная квартира и… при перечислении на мой счёт пятьдесят процентов оговоренной суммы. — ответил председатель кооператива.

— Да вы что, все против меня?! — Так!.. Я вас здесь не держу! Очистите двор святой обители! — Вон! —

Председатель кооператива не возмущаясь, позвал проектировщика в свою машину, заурчал мотор и они уехали.

Во дворе церкви осталось шесть человек как облитых холодным душем. Отец Николай уже не церемонился и стал выражаться матом. И он, и пономарь поняли, что их обвели как котят, плюс они ещё за свой счёт пошили себе рясы. Станислав Николаевич чуть опомнился, пришёл в себя и заговорил —

— Так, ребята, без хипиша! — Обойдёмся малой кровью! Найдём маляра, пусть он из пульвелизатора все стены и потолок покрасит известью. Будет беленькая — как заиграет святым солпышком! Отец Николай — вы пройдёте с пономарём по домам, попросите взаймы хоть полтора десятка икон, да и у меня пару штук где-то валялось. Развесите по науке и всё будет как в лучших домах! И повалит народ свечечки покупать. Я вам гарантирую! — Но вмешалась председательша сельсовета. —

— Никто не повалит! Я здесь повешу амбарный замок, до приезда строительной организации, если она приедет. Я отвечаю за жизнь людей! Баба Фрося, замок на твоей ответственности. — И они с секретаршей ушли.

Осталось четыре человека. Все кипели и мужики выражались матом. Баба Фрося молчала. Станислав Николаевич обратился к бабе Фросе —

— Так, мёд никуда! — им будем рассчитываться с малярами. Он ещё хотел развить какую-то судьбоносную мысль, но баба Фрося его перебила.

— Ты, милок, хоть и большой начальник — по рассказам сам про себя, но для меня наша председательша главный авторитет. Слыхал же — амбарный замок повесить!

— Это я ещё поеду в епархию и там посмотрим кто кого! А сейчас раздай мёд святым отцам. Бидон мне вернёшь.

— А мёда-то нет уже, милок, кончился…

— Как это понимать?

— А так понимать. Я работаю шесть месяцев, и дед мой сторожем — шесть месяцев. Итого двенадцать месяцев — день в день. По три литра мёда в месяц — вот твои тридцать шесть литров! — Баланс! —

Станислав Николаевич, отец Николай и пономарь широко открыли глаза и что-то кричали.

Не будем их слушать! — Тем более, что отец Николай — бывший председатель небольшого совхоза, и самый яростный безбожник в прошлом, схватил Станислава Николаевича за грудки!..