Стоп-кадр. Легенды советского кино

Николай Ирин, 2023

Великая история нашего кинематографа отражена не только в самобытном творчестве известнейших мастеров, но и в сложных перипетиях их судеб. О ключевых фактах биографий этих людей, а также о многообразии художественных методов, артистических приемов, уникальных черт, принесших русскому (советскому) киноискусству мировую славу, рассказывают эссе талантливого киноведа Николая Ирина, который за годы сотрудничества с журналом Никиты Михалкова «Свой» подготовил десятки материалов о кумирах прошлого, выдающихся профессионалах золотого века национальной киноиндустрии. Две статьи об актерах написаны кинокритиком, постоянным автором газеты «Культура» Алексеем Коленским. Книга будет интересна всем, кому по душе советские фильмы, и может послужить прекрасным учебным пособием там, где готовят современных артистов театра и кино. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

В плену у Чапаева

Борис Бабочкин

Борис Андреевич Бабочкин (1904–1975)

Судьба этого актера, режиссера, педагога и даже немного критика по-своему загадочна. Борис Бабочкин, разумеется, известен всем и каждому, но — лишь одной гранью своего таланта. При этом сказать про него «выдающийся артист» будет не то чтобы неверно, а просто несоразмерно величине дарования: он все-таки больше, чем артист, и значительнее, нежели выдающийся. Да и сопоставить с ним практически некого, жизненные обстоятельства Бориса Андреевича уникальны. Чапаев, которого он сыграл в одноименном фильме братьев Васильевых, сразу же превратился в мифопоэтическую фигуру исторического масштаба, тем самым выведя актера из сферы эстетики в пространство национальных, коллективных представлений.

«Я вам где командир? Только в строю. А на воле я вам товарищ. Ты приходи ко мне в полночь-заполночь. Я чай пью — садись чай пить, я обедаю — пожалуйста, кушай. Вот я какой командир… А то я ведь академиев не проходил. Я их не закончил», — эта проповедь хорошо иллюстрирует то, что на самом деле привлекло гигантские массы в теории и практике большевиков. Чтобы понять причины, выявить движущие силы русской революции, достаточно одного только «Чапаева»: большой начальник ломает сословные перегородки, приглашая всех к продуктивному сотрудничеству. Идейно-символический капитал важнее, основательнее финансового. Десятки миллионов людей из низов получили уверения в том, что отныне их человеческое достоинство не будет отягощено никаким родовым проклятием. Людям, воспитанным в православной культуре, чапаевский монолог, не исключено, напоминал о Тайной вечере. Скорее всего, с учетом подобных соображений и был написан сценарий.

Детально изучая биографию Бабочкина, оценивая его свершения в кино, театре, сфере художественного чтения, вольно или невольно упираешься в образ Чапая. В свои тридцать лет Борис Андреевич сотворил на стыке развлекательного и пропагандистского жанров нечто такое — уникальное, жизнестроительное, — что легло в основу народного самосознания. И ведь не скажешь, что артист сознательно конструирует идеологему — элементарно актерствует, всего-навсего выразительно играет роль. Кажется, все приемчики на виду. Голос регулярно стремится вверх, обозначая психическую взвинченность. Статная фигура украшает пространство монументальными пластическими композициями, как бы намекая: самолюбивый герой не чужд некоторого позерства. Сменяют друг дружку эмоции и черты характера: обидчивость, тщеславие, вспыльчивость, узость горизонтов…

В сущности, Бабочкин — у него к тому времени накоплен огромный опыт театральной работы с классическими текстами — строит образ по старым лекалам. Демонстрирует типические манеры чрезвычайно эмоционального, пребывающего то в экзальтации, то в состоянии тревоги либо задумчивости индивида, но при этом умудряется дать обобщенный портрет массового русского человека — несгибаемого, идейно подкованного, мечтательного: «Знаешь, какая жизнь будет? Помирать не надо! Да помирать кому ж охота? Да борьба-то у нас такая: либо они нас, либо мы их».

Почему Чапаев стал национальным рекордсменом в области анекдотов? Парадоксальное смешение в его образе — ограниченности с широтой, невротизма с самообладанием, доверчивости и агрессивности, проницательности и некоторой зашоренности — дает возможность ошеломить слушателя переключениями в любой повествовательной стратегии: Чапаев неуловим и в то же время не сводим к какому-либо ярлыку-штампу, он — живчик-уникум и коллективное народное тело, включающее в себя сразу все социальные слои и возрасты, от ребенка до повидавшего виды мудреца.

При всем уважении к Георгию и Сергею Васильевым следует отметить: решающую роль в создании легенды сыграл именно Борис Бабочкин. Если, допустим, пересматривать «Чапаева» с целью опровергнуть вневременной миф, попытаться понизить его статус до устаревшей агитки, то быстро выяснится: фильм непотопляем, едва появляется заглавный герой, тысячелетняя история страны со всеми ее испытаниями и триумфами мгновенно оживает в его образе.

«Надвигалась картина звучащая / На меня, и на всех, и на вас…», — откликнулся на выход киноленты как будто не склонный заискивать перед Советами, но чутко улавливавший «шум времени» Осип Мандельштам. А потом — еще раз, в другом исполненном трагического напряжения стихе: «Поезд шел на Урал. / В раскрытые рты нам / Говорящий Чапаев с картины скакал звуковой…». Здесь — не только и не столько восхищение, сколько признание самостийного внедрения «Чапаева» в наше коллективное сознание. Психическая мощь Бабочкина, дерзнувшего изобразить огромную страну всю и сразу, сообщает и самой киноленте наступательный порыв невиданной силы. Этот аспект замечательно подметил в 1960-е Евгений Евтушенко:

Твои силы, Чапай, убывали,

но на стольких экранах Земли

убивали тебя, убивали,

а убить до конца не смогли.

И хлестал ты с тачанки по гидре,

проносился под свист и под гик.

Те, кто выплыли, — после погибли.

Ты не выплыл — но ты не погиб…

Как совсем еще молодому и крайне амбициозному человеку после такого чудесного свершения жить дальше? Выпускник вгиковской мастерской Бориса Андреевича Владимир Носик вспоминал о том, с какой снисходительностью выслушивал наставник от студентов новые анекдоты о Василии Ивановиче и ординарце Петьке. И тем не менее легко предположить: мифопоэтический триумф Чапая со временем стал травмировать исполнителя — нести такой тяжести ношу на человеческих плечах невмоготу. Он все же как-то справлялся, хотя подобных удач у него больше не было, да и по определению быть не могло.

Бабочкин — мастер перевоплощения и совершенного жеста, речевого и пластического. Смотреть на него даже в средних по качеству фильмах — наслаждение, ибо его актерство — как музыка. Он мог сыграть параллельно основному сюжету, был способен в пятиминутном фрагменте выразить экспрессию наивысшего порядка. Таков, например, эпизод в картине Михаила Швейцера «Бегство мистера Мак-Кинли», где артист играет миллиардера Сэма Боулдера, сильного, умного, циничного бизнесмена, усыпляющего за большие деньги пресыщенных жизнью либо страдающих от неизлечимых болезней людей, чтобы сотни лет хранить тела в специальных подземных хранилищах. Борис Андреевич играет, по сути, антипод Чапаева, однако у этих воплощений есть одно уловимое сходство: в обоих случаях артист четко осознает свою сверхзадачу и с ювелирной точностью ее решает.

Столь же виртуозно он исполнил в 1961-м роль Аадама в спектакле Малого театра «Браконьеры». Основатель и лидер «Современника» Олег Ефремов, сам великий мастер перевоплощения, обязывал артистов смотреть эту работу представителя иного поколения и, казалось бы, другой эстетической платформы. А Бабочкин не без гордости записал в дневнике: «Ефремов ставил мою игру как пример глубины и стиля».

Школа у Бориса Андреевича была первоклассная. Страсть к театру ему, уроженцу Саратова, передалась от старшего брата Виталия. Вначале Борис Бабочкин занимается в Саратовской студии, однако там происходит нешуточный эстетический раскол, и будущая кинозвезда принимает сторону реформаторов. Он навсегда запомнит реплику тамошних педагогов, давших ему рекомендацию для учебы у самого Немировича-Данченко: «Или ты будешь одним из лучших актеров страны, или умрешь на берегу Волги под лодкой!»

В августе 1920-го отправляется на поезде в столицу, имея при себе, помимо заветного письма, пуд муки для пропитания и обмена. Съестной припас еще в дороге у него реквизируют, но это отнюдь не повод, чтобы свернуть с намеченного пути.

Поступает в студию Михаила Чехова, чуть позже — еще и в Госстудию «Молодые мастера» под руководством Иллариона Певцова. Из чеховской компании, где атмосфера представляется слишком уж «монастырской», вскоре уходит. Зато с Певцовым по окончании занятий отправляется в театр Иваново-Вознесенска. Первые годы своей карьеры без устали переезжает из города в город — Могилев, Воронеж, Кострома, Самарканд, Харбин, Бердичев, Пишпек, — исполняя огромное количество самых разных ролей. «Мне нравился провинциальный театр», — отмечал Бабочкин впоследствии, добавляя, что зачастую там приходилось играть по две-три премьеры в неделю.

Провинция, где борешься не столько за первенство в состязании с коллегами-конкурентами, сколько за любовь простодушных, куда более доверчивых и благодарных, нежели в столицах, зрителей, похоже, научила его демократичной манере и яркости подачи.

Вкус к психологическим нюансам помогли развить Михаил Чехов, Илларион Певцов и, конечно же, классическая литература — Борис Андреевич всегда предпочитал качественные, проверенные временем тексты. С артистом Василием Ваниным они еще в 1920-е заключили договор: «Если уходишь со сцены без аплодисментов, ставишь товарищу бутылку пива». Любопытно, что именно Ванин, имевший опыт игры Чапаева в театре, был первоначально утвержден Васильевыми и худсоветом на главную роль, а его друг Бабочкин должен был стать Петькой. Причем обсуждения, связанные с фильмом, часто проходили на квартире Певцова, который на тот момент являлся ведущим актером Ленинградского театра имени Пушкина и опекал постановщиков. Один из них, Георгий, прежде был учеником его студии. Сам Певцов блистательно исполнил в картине роль полковника Бороздина. Все эти факты помогают опознать триумфальное предприятие под названием «Чапаев» чуть ли не как продукт домашних посиделок, но… Друзей и знакомых подбирали не оттого, что берегли «богатую поляну» для своих, а всего лишь потому, что никаких особых дивидендов получить не рассчитывали. Планировалась просто честная работа, подкрепленная солидарным усилием единомышленников. И еще примечательный факт: суперзвезда Художественного театра и таких культовых для своего времени кинофильмов, как «Мать» и «Третья Мещанская», Николай Баталов, получив приглашение на роль Чапаева, отказался. Видимо, не счел приглашение интересным. Какая все-таки великая была у нас культура: никому не известные поначалу люди едва ли не мимоходом создавали мифы, сила которых не иссякнет никогда.

Особняком стоят режиссерские киноработы Бабочкина: «Родные поля» (1944), совместно с Анатолием Босулаевым, и «Повесть о «Неистовом» (1947). Первая картина — с авторским названием «Быковцы» — выдающаяся. Действие происходит в деревне Быковка в годы Великой Отечественной. Борис Андреевич играет председателя колхоза, повоевавшего в Гражданскую, а теперь приставленного к бабам и старикам руководить хозяйством. Настает время посевной, потом — сбора урожая, затем — вновь напряженная посевная… В деревню регулярно поступают похоронки; иногда, впрочем, еще и наполненные героическим светом новости о подвигах и боевых наградах воюющих далеко от дома быковцев. Лента, пожалуй, несколько приукрашивает тяжелый тыловой быт, но все равно реальность представлена в ней так, как, пожалуй, нигде в нашем послевоенном кинематографе. Бабочкин в своей роли удивителен: неузнаваемый мужик со стертой внешностью — таких в пафосном советском кино тех лет обычно назначали на роли отрицательные. Интересно наблюдать, как методично опровергает он «типажные законы», как раз за разом пробивается у него из-под спуда повседневности лихая молодецкая порывистость. Впрочем, актер настолько профессионален, что никогда не использует свои гениальные «чапаевские» открытия ради усиления других, позднейших образов, всегда и все придумывает с нуля.

Бабочкин не «лакирует» народ в лице председателя, не симулирует простоту. Его персонаж снова сложен, многослоен. Есть в картине потрясающий эпизод: старик упрекает главного героя за то, что тот «занесся», «загордился». Начальник парирует: «Врешь, дед, крестьянин я, им и останусь. А смиренности нету во мне, в 19-м году сбросил. И теперь — всем ровня! Ну, конечно, горжусь. Несу себя. Потому — знаю, куда». Борису Андреевичу весьма к лицу эта лексика и подобный строй мысли.

На кадрах хроники занятий Мастера со студентами ВГИКа он говорит: «Запомните на всю жизнь — всегда длинная задача, длинное действие, а не короткая капуста, рубленая и шинкованная».

Так и сам жил — не сбавляя оборотов, не поддаваясь смятению, которое рождалось порой на почве жестких конфликтов. Ведь нетрудно представить, какому количеству талантливых людей было трудно примириться с тем, что именно ему выпал единственный в своем роде счастливый билет — олицетворять эпоху и народную душу в национальном масштабе, историческом измерении. Элина Быстрицкая, работавшая с ним в Малом, однажды корректно обмолвилась: «Он был любим и уважаем множеством наших артистов, но исключение могли составлять высокие дарования, соперничавшие с ним… С ним пытались поступать не очень хорошо, поэтому он так болезненно переживал». Его заветная роль оказалась великим испытанием. Бабочкин не сдался, не вышел в тираж, не стал слабой копией себя прежнего и, как положено великому художнику, продолжал творить неповторимые образы.