Истории из моей жизни. Повесть, рассказы, очерки

Николай Жуков

Автор в своей книге повествует историю своей жизни, начиная со школьной скамьи, пройдя службу в Военно-Морском флоте России, до сегодняшних дней.

Безутешная память…

Годы человеческой жизни движутся своей чередой, отдельные остаются в памяти событиями или эпизодами, другие забываются до поры до времени, но моя память сегодня не дает мне спокойно уснуть. Каждую ночь зовет и зовет к себе меня моя малая Родина, в те места, которые дороги с далекого и беззаботного детства. Видятся родные просторы донецких степей, окаймленные зелеными лесопосадками и ставками, приазовские пески, Крымские горы, сине-зеленые волны Азовского и Черного морей, сумские сосновые боры с живописными берегами и старицами извилистой украинской речки Псел, белые хатки-мазанки, покрытые соломой, деревянные криницы с прозрачной и холодной ключевой водой.

Порой снится мне, будто возвращаюсь домой со срочной службы из балтийской морской пехоты и почему-то еду в мой Донецк через южный приморский город Мариуполь — город, с которым связана семейная история родителей моей мамы. Вижу своего дедушку Арсентия Максимовича, идущего со мной по летнему ночному городу, который раньше называли маленькой Одессой. Дед рассказывает о своей веселой и беззаботной юности, скрипучей прадедовой шхуне, енотовой шубе, револьвере-пугаче, который он почему-то называл «бульдогом», своих верных друзьях и дореволюционных названиях улиц. Затаив дыхание, слушаю историю своего рода. Мы останавливаемся у старого дореволюционного одноэтажного здания. В многочисленных окнах висят белые гардины-занавески, а в комнатах давно живут чужие люди, но дом — место рождения моего дедушки. Вижу едва заметную слезу в глазах моего родного спутника и слышу произнесенные с тоской слова: «Если бы не революция, то этот дом был бы твоим!»

Дорожная брусчатка приводит нас к узкой пешеходной лестнице, ведущей в гору. Через три пролета, заканчивается Слободка и начинается центральная часть Мариуполя. В начале своего пути — это древние, прилепленные друг к другу домики из красного кирпича или окрашенные в белый цвет. Возраст многих из них начинает свое исчисление еще с начала девятнадцатого века. Через невысокие заборы, разделяющие дворы и улицы свисают ветки со зрелыми фруктами. Они падают прямо на землю, их никто не собирает, и только по утрам хозяйки, подметая тротуары, сгребают упавшие плоды в кучи и отдают на съедение домашним животным или просто выбрасывают, потому что их вокруг тьма тьмущая…

Мы заходим в небольшой дворик, где ютятся разномастные старинные постройки, некоторые из них представляют собой крохотные квартирки-клетушки без всяких удобств, здесь живут коренные жители Мариуполя, многим из них далеко за семьдесят. Поднимаемся на высокое зеленое крыльцо, которое с нашим приходом превращается в летнюю веранду для отдыха, где гостеприимные хозяева ставят небольшой столик, накрывают его самыми различными домашними кулинарными изысками. Крохотная комнатка, в которой в тесноте, да не в обиде живут три ее обитателя, наполнена старинными картинами и статуэтками, а воздух слегка пахнет сыростью и стариной. Здесь уже много лет живет старшая дедушкина сестра и моя бабушка Маруся вместе со своей дочерью и зятем, тетей Лизой и дядей Сережей Георгиади. Помню их как очень приветливых, веселых, добрых и остроумных людей, душа в душу проживших свою непростую и долгую жизнь, но лишенных судьбой простого человеческого счастья — счастья быть родителями.

С этого самого крыльца открывается замечательный вид-перспектива на берега Азовского моря и находящиеся далеко внизу порт, и укутанную в сады, одноэтажную часть города. Крутые берега былого моря, нависают над домами, как старинные крепостные стены, разрушенные временем. Море тысячи лет тому назад откатилось от их подножия, как бы оставляя им роль границы между центром города и знаменитой мариупольской Слободкой, улицы которой покрыты вековой каменной брусчаткой и окаймлены небольшими старыми белыми домиками без фундаментов. С каждым годом они все сильнее проседают в грунт почти до самых окон, и нет той силы, которая могла бы вернуть их в исходное положение, время безутешно движется только вперед!

Вокруг построек сплошные густые сады, которые в разные периоды лета полны вишен, черешен, яблонь или абрикосов, один из сортов которых мариупольцы называют на местном жаргоне жерделями-лимонками. И кажется мне: ступаю по камням этого любимого мной и моей памятью приморского города, беседуя с дедушкой Арсентием Максимовичем, как со своим давнишним другом. Его компания в эту теплую летнюю ночь для меня очень приятна и радостна.

Темнота вокруг наполнена звуками мириад кузнечиков, сверчков и лягушек, поющих свои бесконечные, только им понятные песни с монологами и диалогами, а прибрежная поверхность теплого и соленого ночного Азовского моря светится от множества маленьких светлячков-креветок.

Так уж случилось, но мой отец, никогда не знавший и не видевший в своем детстве моря и моряков, влюбился в них с первого взгляда. И произошло это при весьма необычных обстоятельствах. В самом конце той страшной и великой войны его семья проживала в городе Каменске, что на границе Луганской и Ростовской областей. Совсем недалеко оттуда, на правом берегу реки Миус, проходил мощный рубеж обороны немцев, который должен был остановить наступление наших войск после Сталинграда. Когда-то в далекой древности здесь были легендарные богатырские заставы, на которых русские витязи охраняли Русь от вторжения степных кочевников. Именно у высокого кургана, который в народе называется Саур-Могилой, великий русский художник Васнецов изобразил трех великих богатырей, внимательно всматривающихся вдаль. Это славные воины Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович, прославленные в русских народных сказаниях и легендах.

Именно здесь на самой вершине кургана после Великой Победы был воздвигнут памятник советскому солдату, а тогда в горячем сорок третьем шли тяжелейшие бои. Фашисты сумели превратить реку в неприступную преграду. Там во время ее форсирования и штурма укреплений сложили головы тысячи советских солдат и офицеров. Командование наших войск бросило на прорыв лучшие части и соединения, среди которых были донские и кубанские кавалерийские дивизии, и бригады морской пехоты. Казаки уходили в глубокие и свирепые рейды по тылам противника, не беря в плен ни одного врага, безжалостно вырубая всех встреченных немцев «до ноги».

Моряки, прибывшие на сухопутный фронт с берегов далекого моря, шли в атаки на врага в полный рост, в своих черных бушлатах и бескозырках с золотыми якорями, на которых были написаны названия оставленных у причалов боевых кораблей.

Со смертельно опасным морским кличем: «Полундра!» матросы уверенно и не торопливо шли на встречу врагам, не кланяясь осколкам и пулям, ибо воевать по-другому не могли, да и не хотели. Они справедливо считали себя лучшими среди всех и не имели права быть ниже этого. Морские бригады несли колоссальные потери, вызывая дикий страх и ужас, у сидящих в окопах и дотах немецких солдат и офицеров. Враги запомнили моряков, как «черную тучу» и «черных комиссаров», несущих мучительную смерть на кончиках своих трехгранных штыков.

Тогда на рынках некоторых городов и сел впервые стали появляться матросские тельняшки, бескозырки и бушлаты, очевидно снятые мародерами с убитых краснофлотцев. Но впереди торгашей и спекулянтов шла легенда и слава о неповторимом героизме и мужестве флота, оставшаяся на всю жизнь в сердце моего отца, которую он сумел передать мне — своему первому сыну!

Именно с той поры в сердце Вити Жукова появились интерес, а потом и любовь к морю, о котором он раньше читал только в книжках Станюковича, Соболева, Степанова, Сергеева-Ценского и Новикова-Прибоя. С тех пор мальчик, из племени казаков-запорожцев, не имевший в роду ни одного моряка, заболел кораблями и морской службой. С этой любовью он поступил, учился и окончил мореходное училище в городе Ломоносове. А однажды в каникулярном отпуске совершенно случайно встретил свою любовь — черноглазую и черноволосую девушку, которая впоследствии станет моей мамой… Все произошло случайно, но в следующие свои приезды в Донецк он раз за разом будет приходить на ту самую улицу, в тот самый дом, который когда-то построил мой дедушка Арсентий Максимович. И станет эта дорога дорогой к сыну, тому самому малышу, ради которого отец решительно изменит свою судьбу, заставив себя на долгие годы забыть о юношеской романтике, посвятив всю свою дальнейшую жизнь воспитанию ребенка, которому он передаст всю свою любовь к желанной профессии без остатка.

Моя жизнь началась со старого парохода-ледокола, на котором работал отец после окончания училища в качестве четвертого механика. Корабль тогда базировался в Таллине и носил революционное название «Волынец», связанное с подавлением печально известного кронштадского восстания моряков. А в тысяча девятьсот восемнадцатом году этот самый ледокол совершил подвиг, ведя караван кораблей Красного Балтийского флота из Гельсинфорса, мужественно пробивая дорогу во льдах Финского залива в легендарный Кронштадт.

Именно тогда моя мама совершила один из самых решительных поступков в своей жизни. Собралась и поехала за своим любимым на край земли в неизвестную Эстонию. Там в просторной каюте из красного дерева и произошло таинство, в результате которого появился я. Хотите верьте, а хотите нет, но когда впервые мой сторожевой корабль «Дружный» зашел в Купеческую гавань Таллина, стоя на сигнальном мостике, я почувствовал, что нахожусь в этом древнем и прекрасном городе уже не в первый раз…

А потом была учеба отца в Одесском высшем инженерном мореходном училище. Нам с мамой больше ничего не оставалось, как терпеливо ждать его в Донецке в нашем уютном саманном доме на улице Чехова, ограничиваясь короткими телефонными переговорами, краткосрочными нечастыми приездами отца на каникулы и получением небольших посылок с игрушками и книгами.

В тот период времени все мужское воспитание внука легло на плечи моего дедушки Арсентия Максимовича. Любя внука всей своей душой, он позволял мне многое, а я, в свою очередь, с любовью называл его простым коротким, но емким для меня именем «Деда». До пяти лет он терпеливо возил меня на коляске, читал вслух самые разные книжки, которые я выбирал сам из домашней библиотеки. Главным критерием моего выбора были яркие интересные картинки, с батальными сценами. Сдвинув старые очки со сломанной дужкой на кончик носа, он постепенно задремывал, и продолжал чтение только после моих настойчивых подергиваний за рубашку и требований проснуться. Дед первым стал учить меня счету, любил рассказывать стихи из своего дореволюционного детства.

Выходя на прогулки, он то и дело отмахивался от острот и шуток стариков-приятелей, которые постоянно подтрунивали над ним за то, что он так балует внука. В ответ на их происки, он только молча посмеивался, сохраняя полное спокойствие, держась за ручку, моей синей коляски. Позже я учился у деда пить горячий чай-кипяток с сухарями, есть тюрю — подслащенное молоко с разломанным на маленькие кусочки хлебом. Я наблюдал, как он рубит дрова, перевозит в летнюю кухню привезенный на зиму уголь, и практически не отходил от моего старика, став его настоящим маленьким «хвостиком».

Арсентий Максимович был очень добрым и спокойным человеком. За всю мою жизнь он ни разу не тронул меня даже пальцем, да и голос повышал крайне редко, позволяя мне почти все. Особенно я любил заглядывать в его святое святых — ящик старинного комода, где дедушка хранил царские монеты, потускневшие от времени фотографии, линзы, спички и другие раритетные вещи, и безделушки.

В кругу своих приятелей и сверстников ветеранов русско-японской, первой мировой и гражданской войн, он любил рассказывать о своих старинных друзьях и подругах, приключениях молодых лет, случившихся еще до революции.

Максимович был единственным мальчиком в своей семье, и поэтому мой прадед, души не чаял в сыне. С возрастом юный повеса начал изысканно одеваться. Костюмы-тройки, яркие галстуки-бабочки, туфли со скрипом, прически с прямым пробором, густые черные и закрученные кверху усы, очаровывавшие многих девушек и женщин, жесткие черные волосы и черные глаза, доставшиеся и мне по наследству.

Дед умел профессионально играть на всех струнных музыкальных инструментах, что было в то время очень модным. А его отец дал возможность сыну получить редкую, но очень престижную в царской России профессию — машиниста паровоза. Говорят, что в свое время, она была такой же трудно достижимой, как и современная профессия космонавта, а специалисты паровозники были «ценнейшим штучным товаром».

В метрическом свидетельстве, выданном его родителям в мариупольской церкви Марии Магдалины, дедушка был записан как Орест, а не как Арсентий. Наверное, им хотелось назвать единственного сына на древнегреческий манер, но затем, по каким-то причинам, его имя подверглось изменению. Вижу в этом козни моей бабушки. Екатерина Ивановна всегда была неравнодушной к иностранным именам и словам, и поэтому назвала своих детей на европейский манер сына Альфредом, а дочь Ренатой. Более того, но и свой день рождения, и, конечно день рождения мужа, она подогнала под международный и государственный праздники Восьмое марта и день годовщины Октябрьской революции соответственно.

В юности Максимович рано познал радость любви, но сумел успешно оставаться холостяком до своего сорокалетия. Отец выделял сыну приличные карманные деньги и поэтому ему были доступны и не чужды даже самые нескромные, и недешевые мужские развлечения. Так в период первой мировой войны он оказался в небольшом польском городке. Прогуливаясь по его узким старинным улочкам, Орест решил вспомнить свою разгульную мариупольскую жизнь и именно с этой целью посетил дом, куда любила приходить мужская публика. Там он пробыл ни мало, ни много, а почти трое суток. Веселый, щедрый и любвеобильный Орест произвел фурор среди окружавших его польских красавиц. Пораженная его возможностями, добротой и красотой хозяйка заведения, устроила торжественные проводы необычайного посетителя. Они сопровождались всеобщим построением всего персонала и бурей оваций тружениц древнейшей профессии. Но в дедовой душе на долгие годы осталась только одна из них, внезапно возникшую любовь к которой, он пронес через всю свою долгую и непростую жизнь.

На излете своих жизненных лет, чувствуя нестерпимое одиночество, Максимович в отчаянии написал большое и нежное письмо Ядвиге, той самой полячке, о которой помнил более полувека. Не зная ее домашнего адреса, он подписал конверт просто: «Польша, Ядвиге Филиппской». Через некоторое время письмо вернулось, назад не найдя адресата и стало достоянием бабушки. «Разбор полетов» был очень эмоциональным, но коротким, дед прекратил его одним взмахом руки. Переполненный эмоциями он вышел во двор, чтобы успокоиться и посидеть на своей любимой скамейке в палисаднике, заросшем пахучими ночными фиалками.

До революции в России не было дискотек, но были танцклассы. Там всегда собирались молодые парни и девушки, желавшие повеселиться и потанцевать, а для Ореста, как для одного из самых уважаемых и желанных посетителей, пожилой дирижер еврей, всегда назначал встречный марш. Дед был очень элегантным молодым человеком. Одеваясь изысканно и со вкусом, он становился объектом особого внимания со стороны женщин. Зимой Орест всегда ходил в новой енотовой шубе — обязательном атрибуте купеческого сословия России. Любимой взрослой игрушкой деда был свинцовый револьвер-пугач, стрелявший специальными пробками. Звук его выстрела напоминал стрельбу из боевого оружия. Пистолет был натерт фосфором (тогда люди еще не знали об опасности этого вещества для здоровья) и от этого ночью светился, приводя в состояние ужаса многих окружающих. Однажды эта самая игрушка сыграла с Арсентием Максимовичем злую шутку. Как-то раз, возвращаясь домой со свидания с молодой красавицей гречанкой, он был встречен группой ее соплеменников. Пытаясь отвадить русского красавца, молодые греки не раз угрожали ему кулачной расправой, но Максимовича всегда выручало его личное оружие. Неоднократно он останавливал агрессию молодых людей вращением ствола револьвера перед большими носами потомков гордых эллинов. Однажды, для того чтобы напугать озлобленных греков, дед попытался выстрелить в воздух, но пробка не сработала. Не задумываясь о последствиях, Орест автоматически заглянул в ствол своего «бульдога». Заряд взорвался, огонь обжег веки и глаза нашего героя. Греки, сбив молодого человека с ног, начали его безжалостное избиение. Неизвестно чем бы все закончилось, но подоспел его закадычный дружек Сашка Фадеев, который решительно и умело разбросал нападавших и благополучно доставил пострадавшего домой, не успев разъяснить грекам, какими безмерными должны быть их любовь и благодарность великому русскому народу, Императрице Екатерине Великой, графу Григорию Потемкину, и, наконец, великому полководцу Александру Суворову — за избавление от гнета турок и крымских татар, и переселение в приазовские степи, где они обрели свою новую родину! Так он спас дедушку от серьезных травм и увечий.

У Максимовича было много закадычных друзей, которые всегда были готовы пойти с ним «в огонь и в воду», но ближайшим и самым лучшим был Миша Горинштейн. Знакомые частенько называли их друзьями «не разлей вода». На веселой танцевальной вечеринке, за биллиардным или карточным столом, на мариупольском пляже, в кулачной разборке или на вечерней прогулке с шикарными барышнями по уютным улицам города, они были неразлучны. Но грянула жестокая гражданская война, полилась алая человеческая кровь. Неожиданно для всех жителей приморский город оккупировали австрийцы. Во время очередной комендантской облавы Миша был схвачен оккупантами и расстрелян вместе с некоторыми другими жителями Мариуполя, имевшими еврейскую наружность. Эту первую свою серьезную утрату дед переживал особенно тяжело. Наверно, поэтому фотографии друга оставались в дедушкином комоде на протяжении всей его жизни. Храню их и я как память о его прошлом.

Участвовать в империалистической войне многим российским гражданам не хотелось, не исключением был и Орест Максимович. Его отец даже делал попытку подкупа местного врача, но из нее ничего не вышло. Сыну пришлось надевать форменную фуражку-бескозырку и солдатские обмотки. Деду повезло, так как воевать пришлось на южном направлении, которым командовал сам генерал Брусилов. В легендарном прорыве, Орест Баранов дошел до границ вражеской Австрии.

Однажды русские солдаты расположились в небольшой австрийской деревеньке и остановились на постой в домах местных крестьян. Однополчанам чертовски хотелось есть. Они попросили хозяйку дома, где разместился взвод, накормить их какой-нибудь едой. Испуганная женщина принесла на стол самое изысканное, по ее мнению, блюдо — банки с неизвестными для русских консервами, которые оказались удивительно вкусными. Предложенная пища была буквально сметена со стола «могучим ураганом». После трапезы восторженные едоки решили узнать у австриячки о происхождении необычной вкуснятины. Та попыталась объяснить происхождение консервов жестами. Увидев движения пальцев ее рук, все неожиданно сообразили, что речь идет о самых обыкновенных консервированных лягушках, которых безумно любят многие австрийцы и французы. Проклятье, но сработал принцип: «что немцу хорошо, то русскому — смерть»! Все воинство моментально выбежало во двор, чтобы «очистить душу», а самым невозмутимым и довольным остался только мой дедушка. Позже он частенько вспоминал об этом веселом случае в кругу своих друзей и знакомых.

Благодаря своим музыкальным способностям Максимович был замечен полковым дирижером, и принят в струнный оркестр, который был важным атрибутом тогдашних воинских частей. Но пришло время, когда германский фронт стал рушиться, дивизии и полки самопроизвольно разваливались и становились неуправляемыми. Обрадованные неожиданным изменениям, измученные войной, солдаты устремились домой. Военный дирижер, понимая безысходность сложившейся ситуации в русской армии, предложил Оресту, увольняясь, забрать с собой в Мариуполь все инструменты. Добираться домой пришлось на крышах вагонов пассажирских и грузовых поездов, так как внутри они были буквально забиты беженцами и солдатами. Однажды, когда дедушка заснул, к нему подобрались два вора и попытались украсть ценный груз, но бдительный Максимович вступил с ними в схватку и вынудил бежать. Инструменты были доставлены в Мариуполь в целости и сохранности. Одну из старых мандолин я нашел на чердаке нашего дома, а семиструнная гитара с большим красным бантом на грифе долго висела за шкафом в комнате бабушки. Однажды я попросил деда что-нибудь на ней сыграть, но пальцы уже не подчинялись старому музыканту. В то время ему шел уже восьмидесятый год.

Судьба дедушкиной семьи неповторима и трагична. Его отец — Максим Баранов, еще в юности выбрал профессию моряка. Она давала возможность неплохо зарабатывать на жизнь. Затем была должность боцмана, а спустя многие годы исполнилась его главная мечта. Максим стал шкипером небольшой шхуны, которая специализировалась на перевозке донской пшеницы в Мариуполь и Керчь. Шкипер или капитан судна — должность ответственная и хлопотная, но почетная и денежная. Для того чтобы стать им, прадеду пришлось много учиться, и только после прохождения специального курса обучения, он стал обладателем специальной капитанской лицензии. На документе ставил свою подпись сам государь-император.

Только один рейс шхуны полностью окупал ее стоимость, а новые заработанные деньги шли уже на банковский счет ее хозяина, обеспечивая безбедную жизнь его семье. Львиную долю своего времени Максим проводил в морских рейсах, оставаясь, долгое время холостяком. Для берегового проживания прадеду приходилось снимать комнату в одном доме на Слободке, в котором проживала многодетная семья. Ее глава частенько бывал на заработках, оставляя хозяйство и детей на попечение своей жены Марии. Так уж случилось, но между Максимом и Марией произошел нешуточный роман, который перерос в сильнейшую любовь. Пришло время, когда они поняли, что жить друг без друга уже не смогут. А вернувшийся домой с заработков муж случайно узнал от доброжелателей о случившемся. В расстроенных чувствах он свел счеты со своей жизнью…

Максим женился на Марии. В те времена в России, не смотря на высокую детскую смертность, семьи были большими. К детям, рожденным от прежнего брака, со временем добавились еще четыре девочки и один мальчик, который в последствие и стал моим дедом.

О старшей сестре Марии Максимовне я повествовал в самом начале своего рассказа. Второй старшей сестрой была Екатерина. Во время империалистической войны по всей России свирепствовала «испанка» — болезнь, появившаяся в мире внезапно и неизвестно откуда. Она уносила на тот свет многие тысячи человеческих жизней. Сегодня даже существует гипотеза ученых о том, что она была занесена на Землю из космоса, упавшим на Сибирь тунгусским метеоритом.

Тогда распространенным явлением был и, так называемый, «летаргический сон», в результате которого, человек превращался в живой труп. Часто даже опытные врачи не могли поставить правильный диагноз и заснувших людей частенько хоронили заживо. Так могло случиться и с Екатериной Максимовной. Ее сон был принят за смерть, она была отпета в местной церкви, а во время прощания, когда гроб стоял на столе в гостиной, Катя ожила и села, беспокойно оглядывая окружающих. Все присутствующие в ужасе бросились врассыпную, но совершенно спокойной оставалась только моя прабабушка. После случившегося происшествия с Катей произошли чудесные изменения, она научилась гадать на картах таро и достоверно предсказывать будущее. От желающих узнать свою дальнейшую судьбу не было отбоя. Помню старую колоду толстых необычных карт и молодых женщин, приходивших в маленькую комнатушку, в которой проживали сестры. Бабушка Катя частенько просила меня выйти на улицу погулять с дворовыми ребятами. Уже тогда я понимал, что наступало время гаданий.

В семейной жизни Екатерина Максимовна была счастлива. Но в годы гражданской войны свирепствовал тиф, погубивший и ее мужа, который воевал на стороне красных. Всю дальнейшую жизнь она оставалась одинокой, воспитывая единственного сына. Ванюша отличался от сверстников особыми художественными способностями. Одна из его графических картин долго хранилась в нашем семейном альбоме. На ней был изображен бой периода гражданской войны. Солдаты и матросы бежали навстречу врагу, ощетинившись винтовками с примкнутыми штыками, волоча за собой пулемет «Максим». В детстве мне казалось, что изображенного на ней недостаточно, и для усовершенствования батальной сцены я дорисовал на ней летящий в небе самолет со звездами на крыльях, который остается на рисунке до настоящего времени. В июле 1941 года Иван пропал без вести, оставив жену и двух детей близнецов.

Прасковья Максимовна в семье Барановых была третьей совместной дочерью. Окончив церковно-приходскую школу, она вышла замуж за инженера и родила ему сына Сократа и дочь Антонину. В период революции и гражданской войны Мариуполь стал ареной боев между красными и белыми, его оккупировали австрийцы, захватывали махновцы. Муж бабушки Паши воевал на стороне красных и командовал, как Аркадий Гайдар, ЧОНом (частью особого назначения, которая подчинялась печально известной ВЧК).

В результате секретной договоренности красных и зеленых, разгромив находившихся в Мариуполе белогвардейцев, в город вошли части батьки Махно. Не было грабежей и погромов, махновцы вели себя добропорядочно. Сам батька часто общался с народом, выступая перед молодежью в городском саду, рассказывая о роли анархии в истории человечества. Он говорил об освобождении Украины от капиталистов и помещиков, раздавал присутствующим молодым парням и девушкам хлеб. На одном из таких митингов была и моя будущая бабушка Екатерина Ивановна Козлова. Она в то время окончила мариупольскую женскую гимназию и уже работала учительницей начальных классов. Нестор Иванович, несмотря на свою внешнюю простоту, мудро отвечал на вопросы простых мариупольцев. Екатерина Ивановна задала свой вопрос атаману и получила от батьки исчерпывающий ответ.

Махно продолжил свое наступление на Ростов-на-Дону, отвлекая белогвардейские армии от революционной Москвы. Его формирования отступили из Мариуполя также неожиданно, как и вошли в город. Белоказаки преследовали их по пятам, а махновцы, используя тактику запорожцев, внезапно рассеивались, а затем, собираясь в нужном районе, оставаясь при этом неуязвимыми и готовыми к новым боям.

Мирные жители, страдавшие от боевых действий более всех, поспешно оставляли свои дома, страшась возможной резни со стороны белых. Мария Ивановна вместе с дочерями и внуками на телеге, запряженной белой лошадью в яблоках, направилась в сторону города Бердянска. В то время шли слухи о зверствах белоказаков, которые вырезали всех, кто симпатизировал красным или махновцам. В 1970 году, когда я отдыхал в пионерском лагере в селе Виноградное, что близь Мариуполя, то видел там прямо во дворе сельской школы небольшую могилку, на которой было написано: «Здесь похоронены порубанные белоказаками жители села Виноградное…". Я запомнил, что среди семи казненных первым был записан Иван Бойко. В то пионерское лето мне пришлось познакомиться и подраться с его внуком, который на правах «местного» пытался диктовать нам свои неписаные виноградновские законы.

В период того же лагерного сбора в Виноградном, что на берегу Азовского моря, нам довелось встретиться с оставшимся в живых защитником Брестской крепости, имени которого я, к своему большому сожалению, сейчас не помню. Но совершенно точно знаю, что он тоже родился, вырос и жил на мариупольской земле. Ветеран был в числе тех бойцов, которых фашисты сумели взять в плен в Брестской цитадели только осенью сорок первого. В концлагере Маутхаузен он сумел продержаться до самого вступления в Австрию советских войск и союзников. Несмотря на все пережитые в своей жизни ужасы, ветеран выглядел молодцевато. Он пригласил нас юных пионеров во флигель, где создал семейный музей обороны легендарной крепости.

А впервые о подвиге Бреста рассказал советским гражданам с телевизионного экрана известный в шестидесятые годы писатель Сергей Смирнов, в своей популярной телепередаче «Рассказы о подвигах». Тот рассказ стал откровением для всего советского народа, открыв очередную неизвестную тогда страницу нашей славной и непростой истории.

Предлагаю вновь вернуться в гражданскую. Телега беглецов катилась по дороге, скользившей вдоль крутых глинистых берегов Азовского моря, недалеко от села со странным названием Бахтарма. Все сидевшие в ней с ужасом увидели догоняющий повозку казачий разъезд. «Наверно, все, давайте попрощаемся!» — произнесла Мария Ивановна, снимая шаль с шеи, стремясь тем самым избежать предсмертных мучений. Но подъехавшие казаки были в хорошем настроении. Догнав телегу, они предложили ее пассажирам скорее возвращаться домой. А, веселый усатый молодой офицер в лихо заломленной фуражке и шароварах с красными лампасами сказал, что белые считают своими врагами не мирных граждан, а бойцов Красной армии и участников махновских формирований.

В истории гражданской войны был эпизод, когда германский крейсер вошел в Азовское море и осуществил артиллерийские обстрелы городов Керчь и Мариуполь. В период обстрелов Мариуполя один из огромных корабельных снарядов попал в обувную мастерскую, где в это время находился родной брат моей бабушки Кати Кирюша. От разрыва здание полностью разрушилось, похоронив под обломками всех живых…

После восстановления в России советской власти, работы для отряда ЧОН было много, но ее результаты сохранялись в строжайшем секрете. Чекисты расправлялись с врагами революции также безжалостно, как это делали и белые, не жалея ни старого, ни малого. Но гражданская война окончилась, и молодая Советская республика взялась за индустриализацию. По решению Совнаркома в Мариуполе начали создаваться два больших металлургических предприятия. Возглавил эту непростую работу сам Феликс Эдмундович Дзержинский. А так, как он лично знал командира мариупольского ЧОНа, тем более инженера по профессии, то и предложил ему возглавить металлургический завод имени Ильича. Муж Прасковьи Максимовны принял предложение, но с этим решением не было согласно командование отряда. Сослуживцы в лице офицеров части всячески переубеждали и отговаривали своего командира, а когда поняли, что из этого ничего не выйдет, прислали домой врача, который должен был якобы осмотреть его, заболевшего на тот момент ангиной. Врач вымыл руки и попросил бабушку Пашу принести чайную ложечку для осмотра горла больного. Но пока она находилась на кухне, в комнате раздался шум, и испуганный доктор выбежал из дома в неизвестном направлении, чуть не сбив с ног хозяйку. А ее муж, он же первый директор мариупольского металлургического завода, был мертв…

Еще в начале революции сын тети Паши Сократ, оставив свою семью в Мариуполе, бежал из России в Финляндию, а потом в США. Где и прожил всю свою оставшуюся жизнь. Там выросли и живут сейчас его потомки, связь с которыми утеряна. В послевоенный период они присылали своим родным посылки, дележка которых частенько превращалась в жесткие разбирательства.

Дочь бабушки Паши Антонина вышла замуж за Соломона Борисовича Альбина, который был в то время заместителем директора металлургического завода «Азовсталь». В начале Великой Отечественной войны вместе с частью персонала завода он был эвакуирован на восток, а его семья осталась в Мариуполе на весь период оккупации. Перед самой войной родилась дочь Эллочка — красивая, как куколка, девочка. Но наличие еврейской крови могло привести к трагическим последствиям, и поэтому ее мать была вынуждена прятать ребенка от фашистов в маленькой комнатушке своих теток в домике на Слободке.

Варвара была младшей дочерью в семье Барановых и отличалась непростым, даже капризным характером. Видимо, именно эта черта, несмотря на внешнюю красоту и привлекательность женщины, стала причиной ее одиночества, и семейной неустроенности. Всю свою жизнь она прожила в одной комнате вместе со своей старшей сестрой Екатериной, но все это не помешало ей оставаться самой любимой дедушкиной сестричкой.

Почти каждое лето мы приезжали в Мариуполь в гости к родственникам, и старушки, гостеприимно потеснившись в своей комнатушке, давали нам возможность отдыхать на солнечном пляже теплого и соленого Азовского моря, богатого рыбой и йодистыми испарениями, полезными для здоровья людей. Именно у бабушек я узнал, что такое примус и швейная машинка «Зингер». Никогда не забуду проживавших в небольшом дворике ребят и девчонок, с которыми мы играли в жмурки, домик и, конечно, в войну.

До последних дней своей жизни Арсентий Максимович не забывал о своих сестрах и оказывал им посильную помощь. А пока позволяло здоровье, регулярно летом ездил в Мариуполь, чтобы их проведать. После своих поездок дедушка всегда привозил для нас спелые приморские фрукты и свежих мариупольских бычков, так называется рыба, обитающая в Азовском море. Помню, как вместе с местными мальчишками, я ловил их голыми руками, потирая пальцами подводные камни. Опасавшиеся за свое потомство рыбки подплывали к агрессорам и пытались отпугивать нас своими укусами, но не тут — то было, поймав их руками, мы сразу помешали «заступников» в свои плавки, продолжая подводную охоту и нисколько не опасаясь за свое мужское будущее.

Чем старше я становился, тем чаще замечал одиночество дедушкиной души. Порой, уходя на свидания или прогулки, я останавливался у калитки и садился рядом с дедом на его любимую скамейку. Моя жизнь проходила в постоянной спешке, но я всегда находил возможность, чтобы хоть на пять минут остановиться и пообщаться со стариком.

Шли годы учебы в школе, а потом в спортивном техникуме. И на протяжении всего этого времени я стремился готовить себя к военной службе. Чтобы приучить организм к высоким физическим нагрузкам и подготовиться к соревнованиям по классической борьбе, я ежедневно бегал кроссы, подтягивался на установленной во дворе отцом гимнастической перекладине, устраивал борцовские схватки и боксерские бои между моими сверстниками. Глядя на все это, дедушка всегда хитро посмеивался и спрашивал меня, для чего я так насилую свой молодой организм. Он так и не смог понять, для чего мне все это нужно, наверно, проводя параллели со своей молодостью.

Прослужив почти год в разведке гвардейского полка балтийской морской пехоты, куда я попал благодаря своему большому желанию, получил краткосрочный отпуск за успехи в боевой и политической. Наспех подготовив форму, расклешив брюки и удлинив на бескозырке гвардейскую ленточку, прибыл сначала в аэропорт Калининграда, а затем на самолете приземлился в Донецке. Осенний октябрьский день 1977 года был теплым и солнечным, мы с моим попутчиком старшиной первой статьи с большого десантного корабля «Донецкий шахтер», браво вразвалочку вышагивали по улицам родного города. Почти все встречаемые нами люди добродушно улыбались и приветливо здоровались, пропуская нас к магазинным прилавкам без очереди. Некоторые мужчины сразу определяли мою принадлежность к морской пехоте и приветливо пожимали руку. Крепкое рукопожатие, наверное, говорило о том, что встреченный человек, сам когда-то носил черный берет, или просто выражал уважение советскому военно-морскому флоту.

Вдали показалось здание моей школы и родная улица, знакомые дома и заборы, утопающие в пожелтевшей зелени. Вокруг удивленные глаза соседей. Бросают свои игральные карты и как по команде, вытягиваются по стойке «смирно» наши родные уличные алкоголики и хулиганы, чудно! Некоторые из них пытаются вскинуть руки к козырьку.

Первым из нашей калитки выбегает мой двенадцатилетний братишка, щелкая жирные украинские семечки. Пауза, Санька замирает на месте, раздумывая о последовательности своих дальнейших действий, затем бросается во двор с криком: «Колька приехал!» и вновь выбегает навстречу, в прыжке повисая на моей шее. Бескозырка летит ко всем чертям, но ловкая рука брата перехватывает ее за ленточки прямо на лету. Затем крепкие объятья отца, неизвестно откуда появившиеся родственники и внезапно возникающие слезы, заливающие мои глаза. Они крайне удивляют и озадачивают моих двоюродных сестер Ирину и Татьяну, которые не могут понять причины переполняющих меня эмоций. Всего каких-то десять месяцев разлуки, эка невидаль, разве это может стать причиной душевного расстройства. Да девчонки, не довелось вам столкнуться с жесткими законами военной службы, непростыми воинскими взаимоотношениями, матросским распорядком дня, нарядами, караулами, боевыми дежурствами, стрельбами, тактическими занятиями, полигонами, десантными высадками, пресловутой «стариковщиной» и элементарной разлукой с домом и родными, оставшимися в далеком родном городе.

А где же Деда? Вот он совсем высохший и седой, на своей любимой скамеечке. Бесшумно и радостно с прищуром улыбается, и смотрит на своего первого внука, наверно вспоминая себя в далекой молодости. Не обращая внимания на всех окружающих, присаживаюсь подле Максимовича. Радостно обнимаю старика, беру в охапку его щуплые плечи, ощущаю родную небритость его щеки, вдыхаю неповторимый запах своего дедушки. Ну, здравствуй, Деда, это я! Он улыбается, произнося: «Внучек, ты не поверишь, но жизнь пролетает так быстро, как будто все началось только вчера!»

Отец зовет меня в дом, и я разрываюсь между желанием остаться и необходимостью увидеть младшую сестренку и рассказать родным о своей службе. Медленно встаю, долго смотрю на деда, обещаю вернуться, и, как всегда, ухожу от него одинокого и безмолвного.

Отпуск пролетает незаметно, успеваю отпраздновать свое двадцатилетие. Встречи с друзьями, одноклассниками, родственниками, поездки в город. А как же Максимович? Он терпеливо ждет. Наступает последний день отпуска, последний день перед отъездом в Балтийск. Нахожу время в своем жестком временном графике и целый час общаюсь с дедушкой, не догадываясь о том, что эта встреча окажется последней в моей жизни. На прощание, с тоской во взгляде, и некоторой нервной дрожью в голосе Максимович произносит: «Все внучек, наверно, больше мы с тобой не увидимся, мне уже пора уходить, навигация кончается!» Чувствую трепетную тоску и какую-то обреченность. В нашем разговоре я, как мог, старался разуверить деда в справедливости сказанного, но понял, что у меня ничего не получится, ведь ему виднее…

Прошло пять месяцев после моего возвращения в часть. В тот памятный день я оказался в суточном наряде дежурным по камбузу. Неожиданно в помещение зала столовой вошел уважаемый всеми нами Кока (так мы любовно звали командира нашего разведвзвода). Он притронулся к моему плечу и вывел в коридор. Разговор был очень коротким. «Николай, вчера умер твой дедушка, успеешь добраться до Донецка до начала похорон? А я сделаю все возможное, чтобы вовремя оформить необходимые документы» — произнес командир. У меня перехватило в горле. Ушел из жизни мой первый близкий человек, которого я больше никогда, никогда не увижу! Предательские слезы увлажнили глаза, я подошел к окну и прижался щекой к холодному февральскому стеклу. «Готовь форму, а я подменю тебя в наряде Шурой Омельченко!» — с этими словами командир уехал в полк, а через час вернулся из Балтийска. «Понимаешь, в строевой части сказали, что по закону дед не является ближайшим родственником…» — произнес Кока.

Только через полтора года, я сумел попасть домой в родной Донецк. Это произошло в период зимнего отпуска после сдачи экзаменов моей первой сессии в Киевском высшем военно-морском политическом училище. И уже на следующий день после прибытия, вместе с отцом и братом мы отправились к дедушке на кладбище, которое находится далеко за шахтерским поселком в роще у самой железной дороги, где растут молодые дубы, клены и каштаны. Долго искать не пришлось, за большой зеленой оградкой стоит скромный недавно установленный памятник, с которого на меня смотрели добрые глаза моего Максимовича. На фотографии он в военной форме железнодорожника времен Великой Отечественной. Дед смотрит мне в глаза без обиды за то, что я не успел проводить его в последний путь. Он смотрит так, как будто все время ждал моего прихода. В какой-то миг мне показалось, что Максимович улыбнулся. Я наклонился к памятнику, и поцеловал портрет старика, совсем не ощущая зимнего холода могильного камня.

Прошло более тридцати лет, но каждый год, приезжая в отпуск на малую Родину я прихожу к своему дедушке. Я веду молчаливый разговор с близким мне человеком, который остался в моем характере, внешности, моих делах и поступках. И никакие статьи законов не смогут отдалить меня от него, передавшего мне не только свой внешний облик, но и посвятившего моему воспитанию большую часть своей человеческой жизни. Порой в различных ситуациях, задумываюсь над тем, как бы я поступил, если бы мой характер формировался по-другому под влиянием другого человека. Наверно, я мог бы стать решительнее, злее, требовательнее к себе и окружающим. Не было бы той покладистости, неприхотливости и спокойного отношения к окружающему миру, которые подарил мне Максимович. Не мешала бы мне в моей жизни нерешительность и впечатлительность, не снился бы по ночам город у Азовского моря, который раньше называли маленькой Одессой!

Годы моей жизни движутся вперед своей чередой. Отдельные остаются в памяти событиями и эпизодами, другие забываются до поры до времени. Но именно сейчас мне очень хочется вспоминать дорогих мне людей, которым я обязан своим человеческим счастьем жизни, благодаря которым, я знаю, что такое Родина и любовь, добро и зло, горе и счастье, дружба и предательство, уважение и ненависть. И наверно не последнюю роль в моей судьбе сыграл небольшой приазовский город Мариуполь — город, с которым крепкими узами связана история моих предков.

Вековая брусчатка Слободки ведет меня в детство, оживляя яркие воспоминания, близкие моему сердцу. Я останавливаюсь, и с волнением оглядываюсь по сторонам, затаив дыхание. Ночная тишина помогает слушать историю моего рода… Она во мне…