Охотовед

Николай Евгеньевич Близнец

Первая книга из серии книг об охотоведе Алексее Фомине.Еще совсем юным Алексей увлекается изучением дикой природы, идя по стопам охотников своей семьи. Однажды, он натыкается на останки лосихи и маленького лосенка, оставленные в лесу после незаконной добычи жестокими и кровожадными браконьерами…Роман не про банальную добычу диких животных, а про охоту, как трепетные отношения человека и дикой природы. В книге описывается жизнь диких животных и их взаимоотношений между собой и с человеком. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 2

Скорый поезд «Москва-Новосибирск» отправился ровно по расписанию. Молодой человек забросил на полку свой чемодан и задвинул дверцу купе. Зеркало на дверях купе отразило веселые серые глаза, русые кучерявые волосы, упрямый подбородок, ровный нос, красиво очерченный правильный рот с бурым редким пушком, пробивающимся над верхней губой. Повесив на крючок пиджак модного бежевого цвета, бросил на столик пачку сигарет «Столичные» и зажигалку. За окном поплыли летние пейзажи Подмосковья, когда парень, взяв сигареты, уже собирался выйти перекурить. Дверь купе осторожно приоткрылась, и за дверью застыли удивленные девушки.

— Ой, здесь мужчина, — шепнула одна из них своим подружкам.

— Девушки, вы сюда? Заходите смелее, — парень, явно обрадованный, что его обозвали «мужчиной», гостеприимно распахнул руки.

Девушки, застеснявшись, смущенно вошли в купе, присели на диван и затихли, поставив свои сумки и сумочки себе на колени.

— Ладно, девчонки, я пойду, покурю, а вы тут располагайтесь…

Когда молодой человек вернулся, девушки уже переоделись в халатики, убрав свои сумки, уселись на диванчик купе и вопросительно уставились на вошедшего.

— Здравствуйте, — сам смутившись, парень присел напротив. — Познакомимся? Меня зовут Алексей. Фомин. Я еду в Киров в институт поступать на биолога-охотоведа! А вы?

Девчонки переглянулись, прыснули усмешками в ладошки:

— Здрасьте, — ответила одна из них, — меня зовут Катя, а это Таня и Маша. Мы едем в Новосибирск из Москвы. Домой.

— Ого! Так вы сибирячки?

— Конечно. А вы украинец?

— Какой еще украинец? Что я на хохла похож?

— Да нет, — Катя смутилась, — вы говорите так смешно «што», «дзяучонки».

— А! Я не украинец, я белорус. Хм, я даже не знал, что я смешно говорю. Ну вот, значит, и познакомились. А что вы делали в Москве?

Завязалась непринужденная беседа. Девушки были в Москве на экскурсии два дня. А Леша провел один день с утра и до вечера. Впечатлений у всех накопилось уйма, а настроение еще больше поднялось, когда Леша к нарезанному тонкими ломтиками салу и мясистым ароматным помидорам с домашней грядки вытащил армейскую фляжку и дал понюхать содержимое девчонкам — самогон! Белорусская хлебная самогонка! Из жита. С салом, укропом, помидорами и черным хлебом — кто устоит? И девчонки выпили-пригубили «за дружбу народов», и Леша сто граммов за вечер выпил. Ложились спать они уже заполночь хорошими друзьями. У Леши в новом, купленном в ларьке на Казанском вокзале блокноте, появились первые записи: адреса девчонок.

Киров встретил Лешу ярким, солнечным, но прохладным утром. Мелькнули на прощание девичьи ладошки, и Леша остался на платформе среди немногочисленных ранних посетителей вокзала. Спросил у шустрого мужичонки, как проехать к институту. К своему изумлению, из всего очень быстро сказанного мужиком он понял лишь одно: «троллейбус-то номер три». О такси думать не приходилось. Сто рублей, выданных мамой, надежно спрятаны в карманчике трусов. В кармане модного пиджака — всего три рубля и мелочь, — это большие деньги, если обед в буфете московского вокзала стоит рубль. А это ж не Москва! Сев в троллейбус номер три, получил первый шок. Пассажиры сами бросали в билетный ящик копейки, сами откручивали и отрывали себе билетики. Бросив пять копеек, Алексей открутил себе билет, при этом обратив внимание, что контролера нигде не видно. Только с третей попытки понял, что институт находится на Октябрьском проспекте, остановка «Гастроном». Вятичи говорят быстро, «чёкают», «окают», и вначале он не мог вообще ничего понять, из того, что они говорят между собой. Особенно его веселило постоянное окончание «то» в словах: «Ты во сколько-то вчера пришел-то?» — говорит один. «А че? В семь-то часов-то уже дома-то был!» — отвечает другой. Не знал и не догадывался Алексей, что уже совсем скоро он будет и сам так говорить, удивляя друзей из Белоруссии, а особенно маму. Вечером он поселился в общежитии. Абитуриентов расселили компактно, недалеко от института в студенческом общежитии на проспекте. В первый же вечер состоялась грандиозная пирушка-застолье по поводу знакомства: благо привезенного с собой запаса спиртного и закуски хватило не только познакомиться абитуриентам, но и для ушлых студентов, знавшим сто поводов заглянуть в шумную компанию неопытной «абитуры». Леша много не пил, и вместе с новым знакомым из Великих Лук, Славкой, пошел изучать город.

Киров восьмидесятых годов… В магазинах — все по талонам. Длиннющие очереди за спиртным. Серая архитектура, полупустой рынок. Зато, как обрадовал охотничий магазин на Комсомольской площади! И охотничьи ножи, и супердефицитные пули «Вятка» и «Кировчанка», значки на лацкан: глухарь, куница, рябчик. И порох, и боеприпасы — без охотничьего билета. И даже без взятки! И первое, что бросается в глаза — вежливость вятичей. И в транспорте, и на улице, и в магазине. А также и скудность товаров в магазинах, особенно в продовольственных. А больше всего поразили Лешу и Славу кировские девушки: скромные и даже какие-то пугливые… Они со Славкой бродили по городу до позднего вечера, зная, что общежитие закрывается в одиннадцать, и за весь вечер так и не встретили раскрепощенных девушек, с которыми можно было и в кафешку забежать, и в гости пригласить или напроситься. Скромно одетые, скромные по характеру, очень часто скуластенькие, они гордо отказывались от предложения прогуляться по городу или просто проводить до подъезда. Так и не «сняв» подружек, парни вовремя вернулись в общагу и обалдели, зайдя в комнату: стол уставлен пустыми бутылками от спиртного, банками с окурками, остатками закуски. Ребята, с которыми Леша только сегодня познакомился и с кем придется делить абитуриентское волнение, спали в одежде на своих кроватях. А за столом сидел с сигаретой в зубах и ковырялся ложкой в банке с килькой в томатном соусе… настоящий якут! Или чукча?! Он даже не обратил внимания на вошедших — лишь перебросил сигарету из одного уголка губ в другой

— Эй, ты кто такой? — Спросил Леша, подойдя к «гостю», — ты что тут расселся?

— Однако, я Федя! А ты кто?

— Я тут живу!

— И я тут живу.

— Ты здесь не живешь, Федя. Вали-ка отсюда, друг, — Слава начал сердиться и вместе с Лешей стал наводить порядок на столе, вырвав потухший окурок изо рта якута. Тот никак не отреагировал на недружелюбные действия, встал и, выходя из комнаты, бросил:

— Завтра приду, однако.

Леша и Слава переглянулись, но спорить не стали. Навели порядок, заварили чай и просидели до рассвета за учебниками — уже через два дня назначен первый экзамен — по биологии, а консультация уже сегодня после обеда. Но поспать им сразу не удалось. Только они расстелили кровати, в дверь постучали, и снова же вошел Федя:

— Мужики, есть похмелиться?

— Федя, а что ты тут делаешь, в Кирове?

— Я учусь. На третьем курсе охотфака, — гордо заявил якут и, усевшись за стол, закурил.

— Ты? Учишься? — недоверчиво переспросил Славка, застыв с майкой в руках.

— А что? Не похоже?

— Да нет, ну, расскажи, как учеба?

— Наши сейчас все на каникулах и на практиках. Я совсем один в институте. Мало-мало загулял вот с вами, с абитурой.

— А ты что, настоящий якут? Чукча?

— Конечно! Саха! Никак не чукча.

— А расскажи про Якутию.

— Расскажу. Наливай!

— Нету водки. Есть чай.

— Я шаман. Я знаю, что есть. Вот, у тебя, — он ткнул пальцем на Лешу, — у тебя есть водка вон там, — он опять ткнул пальцем, но уже под кровать, где лежал Лешин чемодан.

— Ни фига себе чукча! — изумился Леша.

— Эй, я не чукча! Я — Саха. Якут. Не надо путать, однако. Ты чемодан доставай, угадал я! Водка пит будем, однако.

Леша почесал затылок, достал чемодан, извлек оттуда фляжку, плеснул в стакан, а фляжку спрятал обратно. Якут выпил и даже не скривился:

— Вот вы знаете, что такое циклопентанпергидрофенонтрен? Ага! Вижу, что не знаете! А я знаю. А сколько будет синус квадрат альфа плюс косинус квадрат альфа? Ага! То-то же. А говорите — чукча! А сколько стадий проходит в развитии медузы? А что такое «Cervus dama»? Вижу — не знаете. В первом случае — единица. Во втором — одиннадцать. А в третьем — это лань, семейство оленей. А если еще нальете, то скажу вам, поступите вы или нет.

Славка умоляюще глянул на Лешу, тот достал фляжку и опять налил. Федя выпил, съел кусочек хлеба, любезно подставленный ему вдруг ставшим заботливым Славкой.

— Вы оба поступите, мужики!

— Ну, смотри… — начал было Слава, но Федя его перебил, сделав страшное лицо:

— Но, мужики, учиться вы не будете.

— Как?

— Просто! В армию пойдете, — Федя заржал, обнажив желтые крупные зубы, закатив белки узких глаз.

— Ах ты, баламут! — рассердился Леша, пряча фляжку в чемодан.

— Хорошая у тебя водка, Леша. — Федя крякнул, поднялся, — а после армии ты, — он показал на Славу, — будешь учиться и жить тут. А ты, — он показал на Алексея, — будешь большим человеком, но учиться будешь заочно.

Ошеломленные парни недоверчиво смотрели на якута. Сквозь щелки его глаз что-либо рассмотреть было невозможно, но Федя сам уже поднялся, ни слова не говоря больше, тихо вышел…

Поступать на факультет охотоведения приехало почти триста человек, и это на пятьдесят мест. Шесть человек — на место. Но Леша со Славой успешно сдали экзамены без единой четверки. Три недели пришлось попотеть. Предметы зубрили в основном по ночам, периодически выбегая на институтский стадион среди ночи. Днем до обеда отсыпались, после обеда шли на консультации, которые проводили выдающиеся педагоги, и ребята с восторгом, восхищением и трепетом ловили каждое слово профессора Маракова, профессора Колеватовой, доцента Козлова, доцента Никульцева.

День, когда вывесили списки поступивших, Леша запомнил на всю жизнь. Поступление отметили по полной программе в общежитии. Но ближе к ночи произошло ЧП. Игорю из Горького разбили в туалете лицо парни с пятого курса факультета механизации. Начались разборки. Большинство абитуриентов-охотоведов приехали из Сибири. Студенты, побившие Игоря, быстро были найдены и наказаны. Но через час те собрали толпу около пятидесяти человек и с криком ворвались на этаж, где жили абитуриенты охотфака. Драку разняла милиция, последствия были ужасными: коридор и стены третьего этажа в крови, студентов мехфака волоком утащили: кого вниз к скорой, кого наверх — зализывать раны. Ректорат долго разбираться не стал. Всех ребят из комнаты, где жил Игорь, а заодно с ним Слава и Леша, отчислили за «поведение, несовместимое со званием Советского студента» и за «нарушение правил Советского общежития». К тому же, каждому нужно было уплатить тридцать рублей за разбитые двери, табуретки, столы, иначе не отдавали документы. Леша со Славой пробились всеми правдами и неправдами к ректору, но бесполезно. Тот их просто вытолкал за дверь. Недолюбливал ректор сельскохозяйственного института студентов биологов-охотоведов за их принципиальность, честность, активную жизненную позицию. Декан же факультета посоветовал Леше отдать свои документы на заочное отделение, что Леша и сделал. И сразу же получил заверение декана заочного факультета, что с этими оценками он может считать себя уже зачисленным и готовиться к установочной сессии в январе. Заплатив штраф, ребята, конечно, пригорюнились — денег на возвращение домой не было. Билетов тоже. Да и стыдно. Тем не менее, Леша дал телеграмму домой: «Поступил на заочное. Еду к бабушке в Казахстан». Он уже давно принял решение съездить в Казахстан к бабушке, где не был уже три года. Три ночи они со Славкой разгружали вагоны на железнодорожной станции и подпольно жили в комнате у Феди-якута, слушая его рассказы о Якутии. Заработав сорок рублей, Алексей купил билет до Целинограда, переплатив спекулянту пять рублей. На дорогу осталось восемь рублей на трое суток. Провожали Лешу всем общежитием. За неполный месяц совместного проживания он подружился со многими студентами и абитуриентами. Нажарили три сковороды яиц, купили коньяка, который хоть и стоил шесть рублей, но продавался без талонов. С гитарой, большой толпой приехали на вокзал, несмотря на поздний час, проводили Лешу до вагона, спев на прощание гимн «Во славу охотоведов». Как оказалось позже, одним из авторов музыки этого гимна был земляк Леши — белорус Саша Шестаков, с которым жизнь сведет его в разных ситуациях еще не один раз.

Поезд уносил Лешу по бесконечным лесным просторам необъятной страны. Это было не первое его самостоятельное путешествие в такую даль. В плацкартном переполненном вагоне на верхней полке он безотрывно смотрел в окно, любуясь природой, буквально «вдыхая» проплывающие ландшафты. На второй день пути он познакомился с девчатами-проводницами, которые, будучи студентками харьковского железнодорожного института, подрабатывали проводниками в студенческих отрядах. Девчата разрешили Алексею втихаря открывать дверь в тамбуре, когда поезд проезжал Урал. Он никогда не видел гор вблизи, а тут иногда голова поезда и его хвост были напротив в спиральном серпантинном завитке. Уфа, Челябинск, Миасс, Златоуст. Дальше пошли степи. Бесконечные просторы с сурками «на стрёме» и орлами, парящими в безмерно высоком голубом небе. Трое суток пролетели незаметно, и вот, наконец, его станция — Вишневка. Одинокий полустанок, вдали поселок. Горький, пахнущий каспийской нефтью и ковылем ветер. Как все интересно, как ново. Как удивительно притягательно. Только год он прожил здесь после своего рождения, а вот ведь — родина! Притягивает, волнует чем-то, а чем — непонятно. Только к вечеру Леша добрался до бабушкиного села.

Село Николаевка — огромное, раскинувшееся тремя улицами в степи многонациональное село. И все же эти нации жили раздельно. Казахи, коренные жители, жили по одной улице. Их улицу было легко узнать: дома из самана, с плоской крышей, часто поросшей травой. Заборов нет. Улица, где жили русские, украинцы, белорусы отличалась от казахской наличием высоких тополей вдоль улицы, кустов сирени у домов, огороженных палисадников и большим количеством домов островерхих и крытых шифером. Улица немцев отличалась от двух соседних улиц крашеными заборами, ухоженными огородами, в которых росли и плодовые деревья — яблочки-ранетки. Все дома у них здесь побелены, стоят ровно по одной линии и, в отличии о русской и казахской улиц, не изобилует свободно гуляющими стадами гусей, овец, курей и телят. Их скот либо пасется в степи, либо стоит в сарае.

Леша быстрым шагом прошел к бабушкиному, с плоской крышей и небольшим огороженным палисадом, дому. Баба Анастасия, а проще — баба Стюра, не ждала внука. Она быстро вскочила, всплеснув руками: « Ой — бай, внучек!», — расцеловала Алексея, засуетилась у газовой плиты. В доме царила приятная прохлада, и уставший с дороги Алексей с удовольствием растянулся на диване, на котором любил отдыхать его прославленный дед-фронтовик — деда Коля, умерший, к сожалению, в прошлом году.

Проснулся Леша от шума: в доме уже собралось полно гостей — его родственников, ведь Леша здесь родился, в этой самой Николаевке. В бабушкиной бане. Семнадцать с хвостиком лет тому назад…

* * *

Уже на следующий день был отремонтирован дедов «Запорожец», и Леша сразу же отправился на нем в степь, захватив дедовскую курковку и пару патронов с дробью. Остановился на высокой сопке за селом. Кругом степь и высоченное бездонное небо. Внизу, у подножия сопки, пасутся сурки. В уже пожухлой траве их хорошо видно сверху: у нор стоят на задних лапах «дежурные», остальные разбрелись вокруг нор. Завидев Лешу, «дежурные» оповестили сородичей своеобразным криком-свистом: «Каафииик! Каааафик!» Неожиданно все сурки бросились в норы, и резкий крик-свист пронесся по степи. Присмотревшись, Леша увидел, что одного из сурков уже прямо у входа в нору схватил за ногу корсак. Сам сурок успел вскочить в нору, подтащив за собой степную лисицу. Худой рыжий корсак остервенело тянул сурка из норы, но тот, видимо, уцепившись передними лапами за стенки норы, громко пищал и не поддавался. Решив помочь несчастному животному, Леша засвистел, заорал — корсак бросил жертву и, оглядываясь, исчез в густой желтой траве.

Километров в пяти от села возвышается огромная гора. Именно гора, а не сопка. Местные жители называют ее Балта-гора. А у подножия этой горы уникальное явление — два озера. Одно озеро, Кочкарка, пресное, заросшее не только по берегам, но и по всей площади камышом. Другое озеро, без названия, соленое. Растительности в нем нет вообще, рыбы — тоже. Леша подъехал к озерам, бросил машину и пешком стал обходить береговую линию пресного озера. Пройдя полкилометра, вернулся к машине. На плёсах, образовавшихся между зарослей камышей, кипела жизнь даже днем: курочки, утки, даже гуси бесстрашно плавали на ярко-зеленой глади плёсов. Сделав несколько снимков своим фотоаппаратом «Зоркий-4», Леша, вернувшись к машине, пошел берегом соленого озера. Это озеро было светло-синего, бирюзового цвета, а соленая вода была настолько прозрачной, что дно было видно сквозь толщу воды метров за тридцать от берега. Не выдержав, Леша разделся и, взяв фотоаппарат, вошел в теплую воду и стал подкрадываться к стае лебедей, грациозно качающихся на мелких волнах метрах в ста пятидесяти от берега. Дно очень медленно опускалось, и Леша прошел метров сто, пока вода достигла плеч. Лебеди забеспокоились: самец несколько раз предупреждающе приподнимался над водой на лапах и бил крыльями по воде. Внезапно Леша услышал за спиной приближающийся крик, похожий на кряканье, и хлопанье крыльев по воде. Он оглянулся и вовремя… На него, словно катер, неслась большая красноголовая утка. Местное название этой утки — атай. Защищая своих птенцов, атай несся торпедой прямо в голову Алексея, которому пришлось нырнуть, выставив руку с фотоаппаратом над водой, чтобы не лишиться головы. Жертвовал меньшим. Атай ударил крыльями по руке с такой силой, что фотоаппарат вылетел из руки и шлепнулся в воду. Пленка, конечно же, была испорчена, да и по руке, словно кто-то доской огрел. Лебедь-шипун тоже, агрессивно вытянув шею и шипя, стал приближаться к напуганному Алексею, взмахивая и ударяя мощными крыльями по воде. Подобрав со дна фотоаппарат, Леша, оглядываясь, заспешил к берегу и благополучно удрал от атак агрессивно настроенных птиц.

Вечером бабушка повела его в гости в семью казаха Аманжола. Уважаемый аксакал жил на казахской улице в доме из самана с плоской крышей. Вся семья Аманжола приветствовала Алексея добрыми улыбками — все уважали деда Колю, который после ранения на фронте был в селе и председателем колхоза, и председателем сельсовета. Аманжол тоже воевал и к приходу бабы Стюры и Леши надел пиджак с медалями и орденом. Вся семья и гости уселись на ковре в зале у низенького большого стола, который был заставлен ароматно пахнущими яствами: мясо птицы на одном блюде, баранина на втором, бешбармак, по центру на большом плоском блюде, еще ароматно дымился горячим паром. Пельмени стояли в глубоких чашках по краям стола. Брынза, сыр, помидоры огурцы, зеленый лук, белый хлеб и лепешки были разложены вокруг блюд с мясом. В графине по центру стола — самогон, в нескольких пиалах — кумыс.

— Биссмилля, Рахим, Рахман… — расслышал Леша знакомые слова молитвы. Все притихли. Закончив короткую молитву, Аманжол разлил самогон нескольким мужчинам-казахам и Алексею в том числе, сам же поднял чашку с кумысом и произнес тост за дружбу, вспомним при этом деда Колю. Застолье в честь гостя началось. В одном из мужчин, сидящих напротив, Леша признал казаха, который сегодня проезжал верхом на красивой лошади, когда Алексей обходил пресное озеро. Оказалось — это местный егерь, племянник Аманжола, Мелик Каракамбаев. Узнав, что Леша охотник и много охотится в Белоруссии, Мелик попросил его рассказать об охоте в лесах. К рассказу Леши об охоте на кабанов, лосей, волков, об охоте по снегу на зайцев, куниц, белок прислушалось все семейство. Леша обратил внимание, что слушали мужчины не ради этикета, а с неприкрытым интересом. В знак признательности за приход в гости и за дружбу с дедом Аманжол подарил Алексею настоящую плетку с кожаной рукоятью и кожаным хлыстом, раздвоенным на конце. А егерь при всех разрешил Леше охотиться с дедовым ружьем и дал в придачу две пачки патронов с дробью номер 3 и номер 1. Женщины, между тем, меняли блюда. За вечер Леша продегустировал и тушеные с морковью и луком кишки, и жареную на углях баранью голову, и колбасу из конины, и гуляш из жеребятины. Пельмени с молодой телятиной, бешбармак из баранины, заливной язык, брынза и сыр из овечьего молока, лепешки из проса и бурсаки из пшеничной муки, мясо индюка в виде фарша и гусиную шею, нафаршированную печенью того же гуся, с гречкой и луком, — все это непрерывно подставлялось к дорогому гостю в перерывах между длинными тостами. Еле встав из-за стола от неудобного с непривычки сидения на своих ногах и переполненного едой желудка, Алексей нашел бабушку и, захватив с собой охапку подарков, в сопровождении хозяев отправились домой.

На следующее утро Леша встал поздно. В доме тихо и прохладно. По темному коридору саманного дома-крепости, в котором под одной плоской крышей, разделенные толстыми саманными перегородками, находились и баня, и сарай для курей, и гараж, и сам жилой дом, вышел на улицу. Бабушка попросила съездить за водой. Вода во дворе в колодце была непригодна для питья из-за своей высокой солености. Ею поливали огород и, как ни странно, огурцы и помидоры принимали безболезненно соленую и горькую на вкус воду из глубокого колодца. На «Запорожце» Леша съездил на водокачку, залил два молочных бидона воды и уже собирался уезжать, когда обратил внимание на хрупкую девушку с двадцатилитровой пластиковой канистрой воды, которую она собиралась нести в руках:

— Девушка! Вы сама эту канистру потащите?

— Да, а что?

— Давайте, подвезу? Где вы живете?

— Хм. Напротив вашей бабы Стюры!

— Вот как? А как вас зовут?

— Валя. А вас Алексей, я знаю.

— Откуда?

— А я помню, как вы приезжали три года назад. Вы тогда у нас пластинки брали.

— А! Вспомнил! Валя Клювина. Так выросла! Ты совсем уже большая!

— А как же! Десять классов окончила и в училище медицинское поступила в Целинограде.

— Садись, Валя, поедем с ветерком!

По пути Валя рассказала, что она все это время вспоминала его кучеряшки, вспоминала, как вместе слушали пластинки Боярского и Караченцова. Высадив смущенную своими же откровениями девушку, ничего не заметивший Леша принял её приглашение вечером вместе сходить в клуб: была суббота, и в клубе после кино намечались танцы под «живую» музыку местного ВИА.

Пересев с «Запорожца» на велосипед, Леша поехал на Балту-гору. Издали не такая уж и высокая, вблизи она восхищала своим величием и высотой. Поросшие мелкими кустарниками, мхом и травой скалы, глубокие расщелины, длинные уступы. По отчетливо видимой тропе Леша почти за час добрался до вершины. Неописуемое, захватывающее дыхание зрелище открывалось взору с высоты почти трехсот метров. Бескрайняя холмистая степь, гряда синих гор вдалеке на юго-востоке, блюдца озер у подножия горы, беленькие коробочки домов и полоски улиц виднеющихся в бескрайней дали сел, колышущееся, бескрайнее золотое море пшеничных полей поднятой целины. Помня о скорпионах и змеях, Леша с тропинки не сходил. Постояв с полчаса на вершине Балта-горы с замеревшим сердцем, он неохотно спустился вниз и поехал на велосипеде домой, заскочив по пути на соленое озеро искупаться. Сегодня на него никто уже не нападал. Накупавшись вдоволь, он с интересом обнаружил на плечах кристаллики соли — настолько соленая вода, что, испарившись в лучах солнца, она оставила соль на коже! Уезжать не хотелось — такая умиротворенность, такая первозданная красота, такая тишина. Благодать! А буквально через сто метров в камышах кипит жизнь. Обойдя по берегу пресного озера, на песке Леша обнаружил следы камышового кота. Обрадованно полез в камыши, осторожно раздвигая шелестящие заросли и чуть не влез в стадо диких кабанов, устроивших себе лежку прямо среди озера в примятых зарослях камышей. Резкий запах диких кабанов заставил насторожиться и, приглядевшись, он увидел торчащую из лежки морду-рыло с пятаком, настороженные уши и злые маленькие глазки. Пятясь, Алексей вернулся не без содрогания назад и решил без ружья по озеру больше не лазить. По пути домой заприметил несколько колоний-поселений сурков и решил наловить их себе, чтобы пошить из их шкурок шапку.

Вечером за ужином отпросился у бабушки на танцы в клуб, а двоюродная сестра Лена переодела его на свой вкус: приталенная цветная шелковая рубашка с длинными острыми концами воротника и широкие зеленые штаны. Кроссовки Леша ни за что не захотел снимать. В клуб они пошли втроем: Леша, Валя и Лена. Многие из местных пацанов отнеслись к его появлению настороженно, как это и принято в сельских клубах, однако авторитет сестры Лены сдержал боевой настрой некоторых мальцов. Посмотрели индийскую мелодраму, причем, поразило Лешу то, что абсолютно все во время сеанса щелкали семечки подсолнечника и бросали шелуху прямо в зале под ноги на пол. После киносеанса, потанцевав под музыку ансамбля из трех человек, Валя и Лена потянули Лешу гулять по ночному селу. Небольшая компания, взявшись за руки, гуляла почти до рассвета. Проводив Валю до ее калитки и принимая свой пиджак с ее плеч, Леша приобнял и притянул ее к себе:

— Ты говорила, что научишь меня петли ставить на сурков. Покажешь завтра?

— Конечно. Только не завтра, а уже сегодня. Когда поспишь.

— А ты когда проснешься?

— А я не знаю. Мне сейчас коров доить, потом свиней кормить. Работы много.

— Ни фига себе! А родители?

— Мама работает бригадиром в колхозе, рано уходит на работу, а я старшая дочь. Все хозяйство на мне. Не будет же папа коров доить и молоко сборщику отдавать. Он позавтракает, заведет трактор — видишь, стоит? И на работу уедет до вечера.

— Да, дела! А когда отдыхать?

— Как когда, глупый? Вот, с тобой мы что, работаем? Отдыхаем. То-то же. И днем время есть на отдых.

— Бедненькая, — Леша погладил ее по каштановым волосам. Она поймала его руку, прижала к своей щеке:

— Я все это время вспоминала тебя… Может, я влюбилась в тебя?

Леша аккуратно освободил руку, взял ее за плечо:

— Не надо, Валь. Я уезжаю через неделю. Далеко. Ты же знаешь.

Валя помолчала, глядя ему в глаза, потом опустила голову:

— А мне ничего и не надо. Я мечтала вот так вот с тобой постоять, чтобы… ты меня погладил. И поцеловал. И все. Поцелуешь?

— Конечно! — Леша притянул ее к себе и легонько дотронулся до ее губ.

— Нет, не так. Долго, — прошептала она и сама припала к его губам. Опомнившись, она круто повернулась и убежала домой.

Леша долго ворочался в необъятной перине и уснул лишь тогда, когда загремела на кухне посудой бабушка. Проснувшись, он съездил на велосипеде в магазин, купил бутылку вина и на мехдворе колхоза за эту бутылку ему сделали десять петель из стальных тросиков. К каждой петле он с обратной стороны привязал палку, которая поперек не пролезет в сурковую нору. Так ему сегодня рассказывала Валя. Положив петли в мешок, на велосипеде он уехал в степь, где накануне приметил две больших колонии сурков. Подъехав к норам и понаблюдав вдоволь за пасущимися сурками, он расставил внутри нор по стенкам петли, забрался на сопку и стал ждать. Вскоре сурки вылезли из нор, однако, ни один из них почему-то не влез в петлю. Леша, осторожно подошел к норам, распугав сурков: все петли были сброшены со стенок почти вертикальных нор. Установив петли по-новой, он опять затаился в засаде. История повторилась, сурки не попадались. В третий раз Леша выскочил из засады и с криком бросился к норам. Сработало! Сразу в трех норах послышался визг пойманных в петли зверьков.

Домой Леша приехал уже на закате. В гараже снял шкурки, прибил их гвоздиком к глиняной стенке гаража мездрой наружу, а мясо пяти сурков помыл в соленой колодезной воде и в ведре принес в дом.

— Баб Стюра! Вот, мясо. Приготовите?

— Ой-бай, Леша! Что это за собаки?

— Это сурки, бабушка. Я их сам наловил.

— Внучек, сурков не кушают. Надо закопать это мясо.

— Бабушка, я хочу попробовать. Жир пахучий я отдельно собрал, завтра перетоплю — лекарство будет вам. А мясо надо приготовить. Стушите мне картошки с укропом и лавровым листом. Как положено.

— Ну ладно, Леша, поищу кастрюльку отдельную для этой гадости. Как ты это кушать будешь, не знаю… — бабушка забрала ведро с мясом и, ворча, ушла.

Леша умылся, поел, пошел в гараж ковыряться с машиной деда — раритетной «божьей коровкой». Вечером, поливая огород, он услышал ароматный запах тушеного мяса. Бабушка нашла где-то старый керогаз и на нем на улице тушила картошку с мясом сурков. Пришел мамин брат — дядя Ваня, с другом. Принес бутылку самогона и, усталый после работы, разлегся на траве у дома:

— Мама, — обратился дядя Ваня к бабушке, — ты чего на улице стряпаешь? Может, мы и стол вынесем?

Бабушка промолчала, тем временем Леша разложил картошку с мясом по тарелкам, расстелил покрывало на траве и на нем устроил импровизированный стол. Бабушка молча принесла хлеб, овощи и стаканы, а затем, качая головой, удалилась в дом. Бутылка закончилась за разговорами незаметно. Кастрюлька тоже опустела. Удивленная бабушка собрала посуду и проворчала:

— Вот дожились! Сурчатиной закусывают. Алкоголики!

— Мам, ты че?! — Насторожился дядя Ваня.

— Че-че! Лешка-то сурков нынче принес и заказал мне стушить. Он — молодой, несмышленыш. А вы?

Дядя Ваня сначала испугано оглянулся на разостланное покрывало, потом заржал на всю улицу:

— Ну, блин, Фомины! Ну, бульбаши⁹! Его отец нас однажды вороной накормил на рыбалке вместо утки, а и этот не далеко ушел! Охо-хо! — весело кричал дядя Ваня, глядя то на бабу Стюру, то на Лешу, то на друга Петю. Тут и бабушка засмеялась:

— Знаешь, Лешка, когда твой папа приехал сюда из Белоруссии целину осваивать, он с первой зарплаты купил гармошку. А со второй — ружье. Был он тут первый парень на деревне: кучерявый, черный, как смоль, с гармоникой! Не пил, не курил, по две нормы за день на тракторе делал, а вечером к нам прибегал — за твоей мамкой ухаживал. А брат мамкин, дядя Ваня, все посмеивался: когда, мол, дичью угостишь? Вот, пошли они на рыбалку, а твой папка обещал утку сбить, да вместо утки ворону убил. Ощипал, опалил и бросил в котелок, пока рыбаки карасей ловили. Пришли рыбаки, наварили уху с «уткой», выпили здорово, а потом и перья в канаве нашли с головой и крыльями. Все что съели — все выплеснули. Да и отцу твоему месяц дорога к нашему дому была заказана… Дядя Ваня обещал ему шею скрутить, как той вороне! — все посмеялись, а дядя Ваня выпросил у бабы Стюры тушку сурка из холодильника и понес домой учить жену готовить плов из сурка.

Каждое утро Леша выезжал в степь за сурками. С ним увязалась ездить и Валя. Расставив петли, они подолгу лежали в траве, смотрели на плывущие облака, и Валя рассказывала, что вот так она мечтала через облака передать ему привет и ее мысли, когда облака плыли на северо-запад, туда, где, по ее мнению, жил Леша. Алексей смеялся:

— А че, ты письмо не написала-то?

— А разве девушка может первая парню признаться?

— Ох ты, дуреха! Какой же я тогда парень был? После седьмого класса-то?

— Леш, а че «чокаешь», — сердито прервала его Валя, — говори лучше по-своему. Мне так нравится, как ты интересно «штокаешь».

— Валя, а мне нравится, как вы тут тянете слова. И все мне нравится. Только… хм…

— Что, Леша? Говори!

— Только соскучился я по деревьям, по лесу, по низкому небу, по вкусной воде…

Валя молча слушала, потом вздохнула:

— Наверное, ты не чувствуешь здесь своей Родины.

— Это сложно, Валя, — после долгого молчания тихо сказал Леша. — Когда я приехал сюда, я был в восторге от необъятности степи, от сопок, от курганов и захоронений на сопках в дикой степи. От орланов в небе, от писка сурков, от Балта-горы. От вашего гостеприимства. И я почувствовал себя здесь своим, а не чужим. Но… Как бы это тебе сказать, Валя. Я же там с годика отроду! Так что здесь я больше гость, чем хозяин.

— А ты поступил в институт?

— Почти…

— Как это?

— Ну, заочно, вроде, поступил. Жду вызова на установочную сессию.

— А там, в Кирове, тебе понравилось?

— Там? Там, как здесь. Интересно. И своя красота. Это, как с новым знакомым, с новой девушкой.

— Хм… А у тебя было много девушек?

— Валя! Ну что за вопросы! Не было у меня никого.

— Врешь ты все. Вон как целуешься, аж дух захватывает! Умеешь… А говоришь, не было…

— А у тебя? У тебя есть парень?

— Нет, Леша. У нас не принято целоваться, пока не ясно, что скоро свадьба. Так — гуляем, провожаем. А с тобой так хорошо, как… — и она замолчала.

— Как что, Валя?

— Как с родным и близким.

— Та-ак! Мать! — Леша взял ее за руку, — давай сменим тему?

— Мать… Мне так нравится, когда ты меня так называешь. Сначала я была в шоке, — Валя засмеялась, — я подумала, что ты угадал мои самые тайные мысли. А потом я поняла, что это ты так просто называешь. И мне опять стало смешно. И грустно…

— Не грусти, Валя. Знаешь, а я в Кирове видел настоящего якута-шамана. И он нам нагадал.

— Ого! И что же?

— Что я в армию пойду. Так вот.

— В армию? А мне напишешь из армии? Я просила у бабы Стюры твой адрес, она не дала. Сказала, что я маленькая еще и пообещала мамке моей рассказать. А я так хотела тебе написать!

— Адрес? Напишу, конечно. Но, когда приеду сюда, я не знаю, Валя. Возможно, очень нескоро. Понимаешь ты, дуреха?

— А мне все равно! Не думай ничего лишнего. Слушай, давай сегодня вечером погуляем в степи?

— Давай.

— Встречаемся за селом в десять вечера, хорошо?

— Договорились. Пошли, пора сурков выгонять…

Каждый вечер Леша обязан был либо идти в гости, либо принимать гостей у бабушки дома. Он было запротестовал, но, увидев специально нарядившихся в праздничные одежды и родственников, и просто знакомых, и друзей его родителей, сдался и безропотно в очередной раз рассказывал о своей семье, о доме, о хозяйстве, о природе, о людях. Всем было в диковинку, что у Леши дома едят черный хлеб как белый. Что любое мясо и масло можно недорого купить в государственном магазине, что в кинотеатре не принято лузгать семечки, а Лев Лещенко запросто выступает в Доме офицеров, и билет стоит всего пятьдесят копеек. В диковину землякам казахстанским было и то, что телефоны там почти у любого в доме-квартире стоят, что по телевизору целых четыре канала, что магнитофоны продаются свободно, так же, как и холодильники… Такие посиделки обычно заканчивались заполночь.

В этот вечер Леша удрал из гостей у своей крестной и в темноте оказался за селом у разрушенного саманного склада. Отсюда через глубокий каньон пересохшего за лето узенького устья знаменитой речки Ишим был натянут канатный висячий мост. На нем его ожидала Валя. Хмельной с застолья, он подошел к ней, обнял и, прижав к себе, стал целовать. Она доверчиво приняла его ласку, ответила крепким объятием за шею тонкими руками. Внизу под мостом журчала речушка, которой далеко ниже по течению предстоит стать могучей полноводной рекой. А пока — это только неширокий ручей, прозрачный холодный источник, со звонким переливом катящийся по камешкам. Высоко в небе мигают далекие звезды и августовским звездным дождем осыпаются на Землю. Загадывай желание, сколько хочешь, только успевай! Валя за руку повела Лешу по мостику на противоположный берег. Там они взобрались на большой скирд соломы — поближе к звездам, поближе к метеоритам. И их желание, самое тайное, самое сокровенное, самое смелое и самое первое у обоих… сбылось. В эту ночь они так и не уснули…

Проснувшись утром, и, чтобы поскорее смыться расспросов бабушки, Леша, захватив ружье, уехал на озера. Первым делом искупался в соленом озере, потом, обсохнув, полез в камыши пресного озера и понял, почему местные жители называют его «Кочкарка». От сухого берега, заваленного тростником, вглубь зарослей стояли, как столбы, высокие кочки. Как понял Леша, весной после таяния снегов воды больше в озере, чем теперь. За лето озеро пересыхает, вода уходит, а кочки остаются там, где и были. И вот он идет по грязи, кишащей улитками и головастиками, среди кочек, как среди деревьев. А крадется он к плёсу, упрятанному впереди в камышах. Тихое кряканье, хлопанье крыльев, мягкий гогот выдают наличие там диких птиц. И точно! Раздвинув камыши, Леша изумленно уставился на плёс: и гуси, и утки, и серо-грязно-белые подросшие птенцы лебедей, и курочки, и кулики. Тьма птиц беззаботно плескалась, кормилась, грелась на водной глади плёса. Сделав несколько шагов по колено в грязи, Леша потерял равновесие, схватился за камыши, но было поздно. Сигнал тревоги сработал мгновенно. Сотни птиц в одно мгновение понеслись по водной глади, налетая друг на друга. Леша вскинул ружье и дуплетом произвел два выстрела по гусям. Три гуся упали на воду замертво. Еще двое подранками закувыркались по воде. Быстро перезарядив ружье, он двумя выстрелами добил подранков. За птицами пришлось плыть. Бездонный слой грязи под ногами не вызывал доверия, поэтому Алексей повесил ружье и одежду на связку камышей, лег на воду и поплыл, стараясь держать тело горизонтально относительно поверхности воды. Гуси оказались тяжелыми, плавать пришлось по очереди за всеми пятью птицами. Выбравшись на сушу с птицами, ружьем и одеждой в руках, он перешел к соленому озеру. Вымылся, оторвав от ног трех присосавшихся пиявок. В это же время, случайно обернувшись, он увидел чудо. В степи, где-то не очень, кажется, далеко, в мареве плещется… огромное озеро! Леша отчетливо видит водную поверхность, птиц на ней. Берега, воду опоясывают заросли камыша. И камыш, кое-где с черными кочерыжками соцветий, тоже виден отчетливо, как в бинокль. «Мираж», — догадался Алексей, протерев глаза. Вот уж повезло, вот уж подфартило! Жалко, что нет фотоаппарата. Он быстро оделся, вскочил на велосипед и помчался по накатанной, как бетонной, дороге в сторону миража, предварительно спрятав в камышах ружье и гусей. Проехав километр, взобрался на сопку — мираж не исчез! Не отдалился, но и не приблизился. Отдышавшись, Леша вернулся назад, упаковал в мешок трофеи и поехал домой делать чучело. Точнее, не чучело, а тушку. У него уже была засолена шкура орлана-белохвоста, которого таскали по улице мертвого мальчишки-казачата, атая, череп с рогами сайгака, панцирь черепахи и крыло лебедя-шипуна, найденное на печи в доме у одного из родственников. Бабушка возмущённо косилась на трофеи, ведь в Лешином чемодане лежало еще с десяток книг и десять шкурок сурка. А тетки, крестные, дядя Аманжол, соседи нанесли еще подарков: кто банку компота из ранеток, кто сушеных шампиньонов, кто сухой колбасы и сухого мяса, кто овчины на тулуп, кто шерстяных носков из верблюжьей шерсти. Рубашки, майки, подарки родителям — все это Леша согласился везти только в одном чемодане, категорически отказавшись поменять его на баул. В конце концов, бабушка пошла на хитрость: купили ему большой китайский рюкзак. Леша аж засветился от счастья — такого рюкзака у него не было. Настоящий туристский рюкзак объемом не менее восьмидесяти литров! Не подозревал он до поры до времени, что именно этот рюкзак будет заполнен подарками, кроме чемодана, с чем ему впоследствии пришлось безропотно смириться.

День отъезда неумолимо настал. Билеты давно куплены, подарки упакованы. Утешало то, что самолет из Целинограда летит до Минска, а там — рукой подать до дома. Не надо будет тащиться по Москве с таким багажом. И снова гости, гости, гости… Леша беспокойно смотрит в окно — Вали не видно. Он ее не видел уже два дня после той ночи под падающими звездами на берегу Ишима.

— Иди в гараж, Леша-баловник, тебя ждут. И смотрите мне! — бабушка Стюра ворчливо хлопнула Лешу ладошкой по спине.

В гараже, всегда открытом, его ждала Валя. Губы поджаты, глаза воспалены, заплаканы, под глазами тени. Лишь только Леша вошел, она нежно и крепко обняла его и прижалась щекой к его лицу:

— Ты, Леша, не думай плохо обо мне, ладно? Не будешь? Обещаешь?

— Ты чего, мать?

— Молчи. Молчи. Я мечтала тебя встретить, я мечтала, чтобы облака передали тебе об этом. И они меня услышали… Я мечтала о тебе как о мужчине. Ты и есть мой мужчина! Я знаю. Мы больше никогда не встретимся, но я всю жизнь буду тебя помнить. И… любить. И даже если выйду замуж, я буду думать, что это… ты. Прощай… — она расцеловала его, расплакалась и убежала. А он остался стоять, ошарашенный, с солью ее слез на своих губах, такой же соленой и горькой, как вода в соленом озере у Балта-горы.

* * *

Конец августа выдался солнечным, безветренным, с густыми утренними туманами. Из огородов яркими насыщенными ароматами разносятся запахи переспелых огурцов, слив-паданок, яблок, груш, пряного тмина. Скворцы, собравшись в большие стаи, весело щебеча-переговариваясь, черными облаками носятся над лугом. Уже улетели аисты и ласточки. Уже давно «на крыле» дикие утки. Уже заканчивается гон у косуль. Кое-где покрылись багрянцем листочки осин, покраснели ягоды рябины и калины. Матовыми, иссиня-чёрными гроздьями висят в колючих кустах пупырышки ежевики. Опустели поля, по второму укосу скошена трава на лугах. И только стайками попрятались в луговой траве бекасы, дупеля, задержавшиеся коростели. Вот-вот улетят чибисы, галдящие в пойменных лугах и на скошенных полях. Отъевшиеся и разжиревшие на молочном овсе и пшенице утки с наступлением темноты покидают плёсы и по привычке летят на сжатые поля, находя там и зеленую траву, и остатки просыпавшегося зерна. Бобры, не дожидаясь осенних дождей, по полуиссохшим каналам тащат к хаткам и норам голье ивняка, осинника. Надежно и сытно будет им зимой в свих убежищах. Лисята давно уже покидают свои норы и вместе с родителями всю ночь проводят в поисках пропитания. Но к утру вновь и вновь возвращаются в надежное свое убежище… Приближается тихо, незаметно, медленно меняя краски и запахи, волнующая, грустная, тихая осень…

Уже месяц каждую ночь волчица водит своих волчат на охоту, удаляясь от логова все дальше и дальше, но непременно возвращаясь к утру на свой остров. Пятеро щенят за это время заметно подросли. Из черных пушистых комочков они превратились в серых широколобых, на крепких ногах хищников. Молока уже не было, но обилие ягод и грибов и добываемое хоть и не так часто матерью мясо спасало от голода вечно голодных растущих щенков. В каждый свой выход волчата учились чему-то новому. Они научились отличать хромающую, судорожно машущую крыльями самку рябчика от ее птенцов, тихо в это время прячущихся в траве. Они знали, что вкусно пахнущий ежик несъедобен. Они знали, что стадо диких кабанов не боится их мамки, а все другие звери шарахаются от нее, едва заслышав их запах или увидев на тропе их семью. Волчата, обучаемые одной матерью, тем не менее, уже знали, как одним укусом перекусить позвоночник зайцу, как поймать тетеревенка или глухаренка, как подкрадываться к добыче под ветер, как подавать сигналы голосом-воем. Они уже знали тропки-дорожки на водопой, на скотомогильники, где можно полакомиться вкусно пахнущим протухшим мясом. Волчица научила волчат обходить все, что издает запах человека: проволоку, следы, газеты, потерянные или разбросанные человеком вещи. Волчата, притаившись по команде матери, наблюдали за людьми с корзинками, бродящими рано утром по лесу в поисках абсолютно невкусных грибов, в то время как полезные, хоть и горькие, высокие с серыми шляпками в белую крапинку грибы они сбивали ногами и не брали. Волчата, правда, не различали цвет: красные в крапинку мухоморы им казались светло-серыми. А деревья — черными. Несколько раз волчица уводила волчат к стаду молодых телят, загоняемых на ночь в загон из жердей по берегу реки. Безумно вкусно пахло от них! Абсолютно слабые и беззащитные, как казалось волчатам, они, почуяв запах волков, метались в загоне, сбиваясь в кучки и громко мыча. Волчата, по команде матери залегавшие в высокой траве, видели и людей, выбегавшись из своего жилища и размахивающих руками, что-то кричавших в ночь. Волчата не боялись их, потому что их не боялась мать. А она — главный авторитет в этом мире. Волчата видели, что мать вжималась в траву и внимательно следила за людьми и за телятами. Они повторяли все за матерью, но не понимали, почему она не нападает. Дрожали от азарта и голода, глотали судорожно слюну, но терпели.

В эту ночь волчица снова привела волчат к телятам. Подошли осторожно к загородке. Телята, почуяв волков, повскакивали с мест и бросились в противоположный угол загона. Но люди из палатки не вышли. Волчица, внимательно следившая за палаткой, знала, что есть такие дни, когда люди так крепко спят и не реагируют на шум телят. Она обежала стан по кругу — телята шарахнулись в другую сторону. Из палатки сквозь топот и мычание телят слышался храп. И волчица решилась. Она проскользнула между жердями изгороди и бросилась к ближайшему теленку. Возбужденные волчата немедленно кинулись вслед за матерью. Волчица видела, что ближайшему к ней теленку некуда деваться. Тот пытался броситься в гущу стада, но телята, собравшись в тесный круг, не пропустили метнувшегося к ним теленка, а волчица в это время уже прыгнула. От удара передними лапами волчицы в бок теленок упал, а волчица тут же вцепилась мертвой хваткой ему в шею, мгновенно перекусив шкуру и мышцы. Кровь брызнула сквозь сжатые челюсти. Теленок захрипел, забился в агонии, ударяя копытами рвущих его плоть волчат. Оставив теленка, волчица опять бросилась в стадо. Теперь она сходу вцепилась в живот ближайшего к ней теленка в районе паха. Теленок бросился прочь. Затрещала шкура, и через несколько метров теленок упал с распоротым животом и вывалившимися внутренностями. Двое волчат, бросившиеся на мощь матери, сразу же стали жадно хватать теплые парящиеся внутренности, жир. Сколоченная из жердей изгородь затрещала и рухнула под напором сотен обезумевших животных. В полной темноте бросились они на луг. В ночь — подальше от волков и запаха крови. Волчица бросила еще живого второго теленка и метнулась за стадом. Только один из волчат последовал за матерью. Она настигла мечущегося теленка и с разбега запрыгнула ему на холку, впилась зубами в шею. Теленок зашатался под тяжестью волчицы и резкой боли, пронзившей тело. Тем временем волчонок перекусил сухожилия задней ноги теленка, и тот рухнул в траву вместе с волчицей. Продолжая сжимать шею челюстями, волчица добралась до отростков позвонков. Еще усилие — теленок захрипел и завалился с перекушенными шейными позвонками. Волчица оглянулась. Двое волчат терзали первого теленка в загоне, еще двое — второго. Пятый щенок, урча и скалясь, грыз горло поверженному третьему теленку.

С рассветом, проснувшиеся и чумные с похмелья, пастухи обнаружили, что стадо исчезло, а в загоне и за изломанными жердями загородки валяются три истерзанных волками туши телят. А в это время семья волков, с раздутыми от обилия пищи животами, уютно разлеглась на песке у норы-логова. Волчица, напившись пахнущей грязью воды из лужи, обошла волчат, лизнув каждого за хорошее поведение и выучку на славной охоте, устало легла на песок. В этом сезоне это была первая такая удачная охота и такой сытый пир. Щенята подросли. Подросли ей в помощь, ей на радость, ей на гордость и защиту. И волчица знала — ее стая жива и будет жить. А тот ее волчонок, что не бросил мать в разгар охоты ради жирного куска — будет со временем вожаком.

* * *

Приехав из Казахстана, Леша срочно занялся таксидермией. Привезенные тушки и шкурки, обильно просоленные еще у бабушки, промыл (кроме орлана-белохвоста) и замочил в уксусе в эмалированной бадье. Орлана же долго отмывал теплой водой с помощью зубной щетки — чуть ли не каждое перышко. Кое-где застывшую кровь смыл перекисью водорода. Череп птицы, предварительно засоленный вместе со шкуркой, отмыл от соли и обложил ватой, смоченной в перекиси. Шкурка готова: когти, клюв аккуратно обмыл и, где надо было, слегка подкрасил гуашью и слегка «шлифанул» шерстяной тряпочкой поверх нанесённого разогретого парафина. Из обмедненной стальной проволоки сделал каркас будущего чучела. Двойной крест, где первая перекладина — крылья, вторая — ноги. Передний конец, сантиметров двадцать пять — шея, остаток внизу — хвост. Теперь, обматываемая туго нитками, кладется вата — макет мышц туловища птицы на скелете из проволоки. Выпуклая грудь, киль, втянутый живот. Мышцы бедер ног, мышцы крыльев до локтевого сгиба, шея — все из ваты, туго перетянутой нитками и вперемешку с сухими стеблями багульника (от моли и пероеда). Череп обмазал пластилином — мышцы щек, зоба, основание шеи. Шкура, просоленная и обильно смоченная формалином, мягкая, как тряпочка. Наступает очень ответственный момент: шкурка натягивается на изготовленный каркас-тушку. Алексей напильником заточил концы проволок каркаса. Первой на проволоку одевается вывернутая голова, потом — шея. Спинка сама ложится на тушку. Теперь Алексей очень аккуратно, согнув проволоку с намотанной на нее ватой, вставляет каркас сначала в одно крыло, затем в другое. Проволока протыкает шкурку за локтевым сгибом предплечья крыла. Тоже самое проделывается с ногами: согнутая проволока протыкается внутрь вывернутой кожи бедра, затем в полость пустотелой кости голени и выходит наружу по центру лапы, между задним и передними пальцами. Когда лапы «заправлены», самый нижний конец проволоки протыкается в основание хвоста, специально сохраненном при съеме шкурки, чтобы хвостовые перья не разлетелись. Теперь шкурка собирается на передней части тушки и сшивается иголкой с обыкновенной ниткой — от хвоста до шеи. Тушка готова. Но это всего лишь заготовка. Впереди самая кропотливая часть работы — придание птице задуманной в композиции позы. Леша предположил, что орлан будет держать в лапах только что пойманного тушканчика. В специально приготовленный спил бревна, где пробиты сквозные дырки, Леша вставил концы проволоки из ног, закрепив тушку на спиле. Приподнял над плечами согнутые в локтевом сгибе крылья, выпятил грудь, убрал живот, согнул шею так, чтобы казалось, что орлан смотрит на зажатого в когтях тушканчика и собирается его клюнуть огромным желтым клювом с хищным грозным крюком на конце. Зубной щеткой, расческой и пинцетом почти три часа расправлял перья — перышко к перышку. Нитками-растяжками распрямил для просушки крылья. После просушки форму взмаха крыльев уже не изменить — треснет шкурка, не выработанная химикатами. Весь день ушел на изготовление чучела орлана-белохвоста. Остались глаза. Порывшись в своем охотничьем ящике, Леша достал… лафетку¹⁰ таблеток. Полукруглая прозрачная оболочка упаковки таблетки будет глазом. Обрезав ножницами выпуклости двух таблеток, Алексей иголкой внутри получившихся чашечек нацарапал ровные круги. Это будут зрачки. Капнутая внутрь капля черной гуаши не растечется за пределы границы, очерченной иголкой. И в то же время, капнутая вокруг зрачка капля желто-оранжевой гуаши не сольется с черной краской зрачка по той же причине. Готовые «глаза» полежали, засохла краска, и только после этого Леша аккуратно вставил глаза в прорези ресниц на шкурке головы птицы. Теперь, наконец, орлан стал похож сам на себя. Отойдя и встав прямо перед чучелом, Леша поправил глаза симметрично относительно оси головы и клюва, слегка направив взгляд вниз, под ноги, где будет добыча. Уже к ночи закончил работу, которую начал с утра. Орлан, словно живой, сидел на земле, хищно раскинув полусогнутые крылья, и свирепо смотрел себе под ноги. Только теперь Леша разрешил войти в гараж родителям и брату, которые восхищенно оценили работу — орлан был, как живой.

Еще двое суток ушло на изготовление чучел сурка, тушканчика и выделку сурчиных шкурок. Ручная выделка шкурок требует больших физических нагрузок и терпения. Обезжиривание, мездрение, дубление и размягчение шкурок — длительный по времени процесс. Капсул от таблеток величиной с сурковый глаз Леша не нашел, поэтому пришлось повозиться с автомобильными лампочками. Предварительно разгерметизировав их, Леша спилил верхушку лампочки так, чтобы она представляла выпуклую чашечку. Точно также гуашью нарисовал изнутри глаза зрачок и остальную часть глазного яблока. Чучела получились пушистыми, мягкими на ощупь и лоснящимися вымытыми шампунем шкурками.

В один из вечеров приехал взволнованный брат — предыдущей ночью волки задрали телят на летнем выпасе. Леша немедленно переоделся, захватил с собой ружье, патроны с картечью, заботливо поданный матерью рюкзак с термосом и запасом продуктов на двоих. Вскоре ГАЗ-66 катил по лесной дороге на берег живописной небольшой речушки Ольса. По пути забрали егеря Григория, поэтому Леша, как младший, разместился привычно на крышке, закрывающей двигатель, опустив ноги в пространство «пассажира» Григория. Лешино и Григория оружие стояло, как обычно, за спинкой.

Загон восстановили, телят с трудом собрали по окрестному лесу. Убитых волками и распотрошенных телят убрали. Пастухов тоже сменили. Обойдя загон, охотники нашли переход волков по грязи из леса к вольеру с телятами. Определили, что это была все та же волчица, которая каждый год появляется в охотхозяйстве весной и исчезает на зиму. И каждую весну она приходит без волка одна. У Леши было предположение, что это та волчица, которую он видел четыре года назад в солнечный февральский день, когда добыл своего первого волка. Брат не верил, что волчица может уже четвертый год уходить из своего обжитого волчьего обхода, чтобы одной вернуться сюда же в логово для щенения. Заняться поиском логова так не хватало времени. И вот — первый за последнее время случай нападения волков на домашний скот. Что-то произошло? Хотя и брат, и Леша были едины во мнении: конец августа, и волчица водит волчат на учебные охоты, показывая им все степени и уровни своего мастерства. Вот и в этот раз каким-то образом волчица распознала, что сторожа-пастухи пьяны, и провела мастер-класс умерщвления добычи тяжелее себя более чем в два раза. Да еще и разными способами.

Охотники топтались по пойменному лесу до сумерек. Оказалось, что волки приходили сюда уже больше месяца. Вычислили и направление уходящих следов. Следы вели за кольцевую дорогу, в сторону Бобовок!

— Да, Леша! Задача. Придется тебе внимательно изучить все дорожки, все противопожарные линии, все лужи по пути в Бобовки и в самом урочище.

— Послушай, брат, мне только в следующем году в армию. Возьми меня егерем, — Леша, наконец, высказал брату заветную мечту детства и юности.

— Леха, я тебе уже говорил — нельзя. Ты — родственник.

Дома этот разговор уже заходил, но Виктор категорически отказался брать родного брата себе в подчинение, ссылаясь на Закон. И в этот раз Леша смолчал, лишь загадочно глянул на брата. План уже был давно разработан и согласован с мамой. Леша решил ехать самостоятельно в Минск, в главный офис военно-охотничьих хозяйств, начальником одного из которых работал его родной брат.

Собравшись у машины, услышали глухие отголоски выстрелов. Стреляли в пойме Ольсы, скорее всего, по уткам. Быстро развернувшись, помчались к месту выстрелов. И вовремя. В бинокль удалось-таки рассмотреть двух охотников, в глубоких сумерках продвигавшихся по заболоченной пойме к дамбе, ведущей в деревню Залесье. Быстро переехав ближе к дамбе, пригнувшись, подкрались к мелиоративному мостику у деревни и спрятались под мостом. Ничего не подозревавшие браконьеры сами шли в руки. И как только из-под моста выскочили егерь Григорий и Виктор с Лешей, они просто замерли о неожиданности в оцепенении. А когда опомнились, оружие уже было в руках Алексея и Гриши — день-то сегодня был не охотничьим. Протоколы составлял Виктор уже в кабине машины. Браконьеры и просили, и угрожали, но Григорий, проживая недалеко в деревне, знал их в лицо, так что даже ехать на опознание и установление личности не пришлось. Трех уток оставили нарушителям. За них все равно придется заплатить и ущерб, и штраф. Через суд, с конфискацией оружия.

Домой вернулись около полуночи, а в шесть утра Леша отправился в Бобовки. Братова вертикалка, рюкзачок, сапоги-болотники и ветровка — привычная надежная экипировка Леши в последний год. Обойдя озеро по левому берегу, Леша перебрался по бобровой плотине через Криницу и едва не поплатился за беспечность и спешку. Сразу за плотиной начиналась большая Микитова поляна. Уже подходя к поляне, Леша обратил внимание на большое количество так называемой лосиной мухи — плоского, с легко отваливающимися крылышками клеща. Обилие лосиных мух — предвестник близкого нахождения лосей. Перелезая через кучу вьющихся и переплетенных крапивой веток, Леша затрещал ими и тут же услышал громкий топот и треск впереди. Глухой рык-стон, и по кустам прямо на него, как трактор, выкатил огромный рогатый лось. В доли секунды мелькнуло в голове, что у лосей уже может начаться гон, что лосиные мухи не зря облепили ветровку, что поблизости только мелкий лозняк и укрыться от лосиных копыт и рогов негде… А рука уже достала два патрона, один уже в стволе. Выстрел вверх… Лось остановился в шагах десяти-пятнадцати, круто развернулся на задних ногах и с треском бросился обратно в кусты. Второй патрон так и остался зажатым в кулаке. Теперь Леша почувствовал, как задрожали руки и колени. Выбросил стреляную гильзу, зарядил ружье и, вздохнув глубоко, закурил. Медленно вышел на поляну. Вся трава истоптана копытами лосей. Гон действительно уже начался: кусты олешника и лозняка вокруг поляны поломаны рогами, высокая трава настолько вытоптана, что целые пласты грязи, пряно издающие запах живого лося, разбросаны по поляне. Пройдя поляну, Леша пошел по звериной тропе в болоте, идущей параллельно кромке леса, и за Маяком нашел волчьи следы. Следы были свежими, но присмотревшись, Леша нашел и старые отпечатки больших и меньших отпечатков волчьих лап. Значит, это волчья тропа! В густой траве следы терялись. Сделав несколько больших кругов, Алексей определил, что следы, найденные на грязи в разных местах, ведут в сторону острова-гряды за Бобовками. Ближе к острову на бобровой плотине он обнаружил опять следы волков: клочки бобровой шерсти, бурые пятна и измятую вокруг траву. Здесь шла борьба. Скорее всего, небольшого прошлогоднего бобра поймали волчата и шансов ему не оставили, несмотря на грозное бобровое оружие — большие и острые резцы. К обеду Леша обошел остров по периметру и нашел-таки волчью тропу, ведущую из острова в болото. Стало ясно — волки живут на острове. Надо делать облаву. Но Алексей решил проверить несколько лисьих нор, которые он знал с детства, когда изучал этот остров еще с братом и самостоятельно. Пройдя по гряде, он поднялся на холм, где жили лисы. Норы были давно нежилыми. Второй взгорок с норами Леша нашел с трудом. Заросли малинника, вперемешку с порослью молодых березок и осинок, надежно скрыли песчаные холмики. Чаще стали попадаться следы волчьей деятельности: кучки черного помета, клочки линялой шерсти. Алексей настороженно оглядывался по сторонам, но момент встречи с волками прозевал. Что-то зашелестело впереди. Леша краем глаза заметил шевеление веток и сбоку. И вдруг шорох повторился за спиной. Резко оглянувшись, он увидел волчицу. Она выглядывала из-за дерева и смотрела прямо в глаза. Мурашки пробежали по коже у Алексея. Он резко обернулся, вскинул ружье, нажал на спусковой крючок, целясь прямо в глаза. Но выстрела не последовало. Пока он сообразил, что ружье на предохранителе, пока судорожно снял с предохранителя — слева и справа слышался шорох веток. Волчица резко прыгнула в заросли папоротника. Запоздалый дуплет ей вслед, почти наугад, не принес никаких результатов — он промазал. Покружившись вокруг этого места, он нашел-таки логово. На большом взгорке под корнем поваленной давным-давно елки, в лисьей норе было устроено логово. Вход немного расширен, а сразу за входом большое, примерно метр на полтора, расширение норы, устланное папоротником и сухой травой. Вокруг норы погрызены-искусаны все мелкие деревья, а на песке валяются перья, куски обглоданных и отполированных костей. Натоптанная тропа вела к небольшой пересыхающей низине-луже, где у волков был водопой. Сойки закричали на краю острова. Перезарядив оружие, Леша до вечера бродил по острову, но волков больше не встретил…

…Волчица услышала шаги приближавшегося человека давно. Когда человек стал продираться свозь заросли, она забеспокоилась. Ее беспокойство тут же передалось волчатам. Семья настороженно прислушивалась, принюхивалась и, когда шаги стали приближаться к логову, куда человеку, нормальному грибнику или ягоднику было незачем лезть, волчица прыгнула вниз с взгорка. Волчата бросились за ней, рассыпались по кустам, залегли в траве. Прямо к логову шел человек. Не просто человек, а человек с оружием. Волчица явно учуяла запах смазки оружия, запах гари пороха. Именно таким запахом был убит её волк четыре зимы назад. Именно таким запахом убивают волков каждый год, окружив их лежку на дневке колышущимися лентами серых тряпок, пахнущих человеком. Вот уже столько лет волчица приходила весной на свое логово без волка. Вот уже столько лет она уводила своих волчат в большой лес, где жили другие волки. И ни разу человек не потревожил волчицу на логове. А сегодня человек кружит по острову с запахом смерти. И волчица поняла, что человек ищет их! Она оскалила клыки, сморщила нос и приложила уши. Волчата из своих укрытий поняли сигнал — сигнал смертельной опасности. Волчица тихо прорычала — волчата замерли на месте. А она бесшумно под ветер стала заходить человеку с тыла. Волчица подкралась к нему практически вплотную и специально зашелестела ветками — природное табу на нападение на человека не дало ей права броситься сзади и перекусить шею опасному пришельцу…

Человек обернулся, и страх мелькнул в его глазах. Он вскинул оружие, но страх поразил его, и он замер. А волчица, испугав человека, бросилась под защиту папоротника, а дальше — за волчатами. Выстрелы прозвучали почти сразу после того, как волчица перестала смотреть человеку в глаза. Смерть, как злые шершни, прожужжала над головой, застучала по деревьям, впиваясь в них шлепающими щелчками. Смерть кусала деревья, летели щепки. Но волчица ушла от смерти. Она не в первый раз уходит от смерти, посылаемой человеком. Только осторожность и бесстрашие спасали ее за это время от многочисленных облав, охот, капканов и ядов, применяемых человеком, чтобы убить ее. Погибали волки ее стаи, погибали волки, ставшие отцами ее щенков, погибали ее дети… А она выживала. Теряла своих сородичей, пренебрегавших опасностью или, наоборот, трусливо поджавших хвосты, попадавшихся в капкан лапами у привады или на скотомогильнике; отпрыгивающих и сломя голову удиравших от шелохнувшегося на нитке окладного флажка; мчавшихся без страха на вой «пришельца» — фальшивый вой хитрого человека со смертью. Волчица, побывавшая не раз в окладе, отравившаяся ядом, оставившая два передних пальца левой задней лапы в капкане на тропе, не боялась — остерегалась человека с оружием. А вот за своих щенков-детей она боялась и готова была спокойно отдать свою жизнь за них при любой опасности: будь то свирепая свиноматка, грозный лось или человек с оружием-смертью.

Волчата шли за волчицей строго след в след. Так она учила их с первых самостоятельных шагов вне логова, так требовала и в экстремальной ситуации, такой, как сегодня. Прыжками промчавшись по гряде, волки рысью преодолели заболоченные Бобовки и скоро очутились в большом лесу. Опасность осталась позади, но возврата к логову уже не было. Волчица повела своих волчат далеко вглубь, где, как она знала, жили и щенки ее прошлых пометов, и другие волки — большая волчья стая, на лето разбредавшаяся по бескрайнему лесу в верховьях реки: там, где волчица когда-то родилась.

* * *

Ох, и досталось же Леше от брата и отца за то, что стрелял по волчице и промазал! Тем более, у логова! Целую неделю объезжали они лес и днем, и ночью. Сидели в засадах у летних лагерей выпаса телят на обычных волчьих переходах, опрашивали лично и по телефону лесников, егерей, опытных охотников: волчицы нигде не было. Через неделю сняли капканы у логова. Не набравший меха енот, попавшийся в капкан на волчьем логове, лишь усугубил досаду. Брат стал грозиться отобрать свое ружье и не брать больше с собой. И Леша поехал в столицу. Полковник Перец, председатель окружного военно-охотничьего общества, принял Алексея радушно. С улыбкой выслушав жалобу на брата в том, что тот не берет на работу из-за того, что они родные братья, полковник тут же вызвал начальника отдела кадров и дал ему поручение. И вскоре Леша, после крепкого рукопожатия полковника и теплых напутственных слов его, держал в руках первую в своей жизни Трудовую книгу и удостоверение егеря военно-охотничьего хозяйства. Сам полковник выделил ему свою служебную «Волгу», чтобы съездить на склад за обмундированием и потом его, с целым тюком обмундирования и обуви военного образца, отвезти на вокзал…

— Что это значит? — Виктор хмуро уставился на одетого в егерскую, с иголочки, форму младшего брата.

— Это значит, товарищ начальник военно-охотничьего хозяйства, что я с сегодняшнего дня работаю егерем под вашим чутким руководством!

— Не понял.

— А что понимать? Я съездил в контору, там меня как студента-заочника факультета биологии-охотоведения без слов приняли на работу в наше охотхозяйство на должность егеря.

— Какого это «нашего» охотхозяйства?

— Нашего — это значит моего. Того, в котором я уже работаю. Вот мое удостоверение.

— М-да! Дела… А как же мое ходатайство?

— А никак! Я сказал, что ты против. Они посмеялись, а полковник Перец сказал, чтобы ты ему позвонил. Насчет меня…

— Ну, малый! Тебе ж всего семнадцать лет!

— Ну и что. На меня завели трудовую книжку, я даже подписал «клятвенное обещание».

— Ну что ты к брату цепляешься? — вмешалась мама, — мы с тобой говорили? Говорили. Ты тянешь? Тянешь. Вот мы и решили все сделать сами.

— Сами… — буркнул Витя, — а работать вы тоже будете вместе?

— Нет, Витя, работать я буду один, и мне нужен охотничий билет и трактор, что стоит у Григория. Все равно он на нем не ездит.

— Трактор?! Охотбилет?! А ружье тебе не надо??!!

— Надо. После охотбилета. Сам куплю, у тебя просить не буду!

— Хватит спорить и ругаться, дети. Ты, Витя, не серчай. Леша давно мечтает об этой работе. По твоим стопам идет, и мне спокойнее — хоть вместе будете. Садитесь за стол, будем отмечать начало работы будущего охотоведа.

Как был, в новенькой военной полушерстяной полевой форме, так и сел за стол Алексей. Радости не было предела…

На производственном собрании решили, что обходом у Алексея будет запрещенная для охоты зона охотхозяйства — часть «Зеленой зоны» вокруг города, а также часть большого обхода егеря Григория Гречки. Леша сам привел в порядок древнейший, с ручным сцеплением, водяным охлаждением и без кабины трактор. Помогли, конечно, в колхозной мастерской, узнав, что Леша — брат Виктора и будет работать егерем. Теперь каждое утро, если не было индивидуального задания от брата-начальника, Леша выезжал из домашнего двора на тракторе и возвращался лишь вечером в сумерках. Он делал в лесу кормушки для косуль, солонцы для лосей, косуль и зайцев, развозил в кормохранилища початки кукурузы, желуди, яблоки-дички. Часто заезжая к старшему по возрасту и отслужившему в ВДВ егерю Григорию, он оставался у него ночевать. Мама Гриши — тетя Зина, накрывая ужин, обязательно наливала Леше и Грише по рюмочке самогона. Парни достойно и важно выпивали, крякнув, закусывали и вечером шли на танцы, где, порой стоя спиной к спине, вступали в драку с местными забияками. С десантником Гришей «воевать» было себе в убыток, и в большинстве драк Алексей упражнялся в рукопашном бое по добиванию «подранков», оставленных Гришей. Рано утром они выезжали или пешком уходили в обход. С собой брали одно ружье на двоих — Гришино, топоры, ножи, пайку на обед. Вдвоем работалось спорно и веселее, что бы ни делали. А работы было много. Над кормохранилищем на границе их егерских обходов сделали из жердей второй этаж, в котором развесили под тысячу подсоленных осиновых и ивовых веников. Там же вручную выкопали и накрыли огромный погреб для хранения картофеля на подкормку диким кабанам. По обоим обходам разнесли соль в солонцы и вырезали в срубленных осинах более сотни новых солонцов. В мастерской колхоза изготовили красочные аншлаги¹¹ и развезли на тракторе по границам на дорогах, ведущих в охотхозяйство, установили вместо старых. Организовали заготовку кормов с вывозкой на подкормочные площадки и хранилища силами местных охотников. Больше ста тонн зарноотходов, около пятидесяти тонн початков кукурузы, тонн двадцать зерна и пятнадцать тонн картошки заготовили местные охотники и оформили по накладным на приход в охотничье хозяйство. Так прошел сентябрь — первый месяц работы Алексея егерем охотхозяйства. В конце сентября неожиданно прилетело письмо из Казахстана от Вали. Баба Стюра, естественно, уже оповестила маму Леши о случайном романе, за что Леша получил строгое порицание от мамы. И вот — письмо. Мама, укоризненно глядя, передала Алексею письмо. Валя писала, что живет в общежитии медучилища, учится хорошо и очень скучает по Леше, хотя и знает, что это бессмысленно. Коротенькое письмо заканчивалось просто и тепло: «Я люблю и буду любить всю жизнь только тебя одного. Ты не обращай на это внимания, а просто знай, что на свете есть человек, который молит Бога о тебе. Это я». Орлан-белохвост, установленный в большой прихожей, напоминает и без письма о Вале…

Леша сунул письмо в офицерскую полевую сумку, где лежали чистые бланки протоколов и «Справочник охотника». Брат уезжает на неделю в командировку на учебу, и на этот срок Леша остается исполняющим обязанности начальника охотхозяйства. Начальник-брат написал задание: от заготовки кормов по всем шести егерским обходам до подготовки предстоящего открытия промысловой охоты на копытных. И если корма уже были заготовлены с избытком, то план поставок на экспорт мяса двадцати лосей и пятидесяти диких кабанов предстояло еще выполнять. А к этому — обеспечить охотой на копытных в промысловых и спортивных целях представителей первичных охотколлективов военно-охотничьего общества, бригад по добыче копытных. Сами коллективы к этому времени определились со списками членов бригад, зарегистрировали эти списки в лесхозах и милиции, провели соревнования и учебные стрельбы, на которых Леша в упражнениях на круглом стенде занял второе место, уступив только брату. Этот эпизод стал решающим на заседании гарнизонного Совета военных охотников, где ему после сдачи положенного экзамена торжественно досрочно, в виде исключения, в семнадцать лет вручили членский билет военно-охотничьего общества — заветную красную книжечку. Виктор уехал, и главное, по мнению Алексея, достоинство и гордость начальника — вездеход ГАЗ-66 с водителем Димой Белым — перешло в полное подчинение и. о. начальника охотхозяйства Алексея. Двое суток он мотался по охотхозяйству, проверяя работу коллег по устройству охотничьих вышек, стрелковых линий, ремонту кормохранилищ и заполнению их кормами.

Субботнее утро встретили в лесу у маленькой деревушки Гута. Выехав из-за поворота лесной дороги, они неожиданно столкнулись с двумя охотниками, идущими им навстречу. Дима затормозил, а Алексей, нацепив поверх офицерского бушлата полевую сумку, выскочил из машины, доставая на ходу егерское удостоверение.

— Добрый день, — начал он мирно, хотя очевидно, что перед ним — браконьеры, так как Гута находится в «зеленой зоне» их охотхозяйства. Он показал удостоверение, но представиться не успел, его перебили:

— Чего прыгаешь, пацан? Кто ты такой?

— А вы?

— Я? Я егерь Фомин, — смело соврал один из браконьеров, — а ты кто?

— Я? — Леша опешил. — Я егерь Фомин. Вот мое удостоверение.

Браконьеры переглянулись, криво усмехнувшись. Один из них нагло уставился на Лешу:

— И что, егерь Фомин? Что хочешь?

— Ваши документы.

— Документы? Документы дома. Сейчас сходим, заберем и принесем сюда. Да, Дима? — Браконьер подмигнул водителю, нерешительно топтавшемуся у машины.

Леша понял, что браконьеры просто так оружие не отдадут. Он схватил за ружье ближайшего к нему браконьера, мгновенно отцепил цевье и одновременно, нажав рычаг, преломил стволы в замке. Ружье, раскрывшись, разобралось на две части. Браконьер растерялся, а в это время Алексей перекрутил разобранные части ружья через его руки ремнем, и тут же ударил коленом в пах. Браконьер, охнув, согнулся. Ударом по затылку Леша сбил его на землю и, крикнув Диме караулить, бросился за вторым, который начал уже убегать. Догоняя второго, Леша кричал: «Стой, сука, стой, стрелять буду!» Когда до браконьера оставалось шагов десять, тот остановился, развернулся и, направив ружье на Лешу, крикнул:

— Не подходи! Стреляю!

Но останавливаться уже было поздно. Леша по инерции наскочил на ружье, отвел стволы в сторону. Выстрел прозвучал прямо над ухом. Повалившись вместе с браконьером, Леша, не размышляя, первым ударил лежащего под ним браконьера в лицо несколько раз кулаком. А когда тот выпустил ружье, еще несколько раз ударил его в лоб. Успел заметить, что у браконьера закатились глаза, и из уха потекла струйка крови. Только после этого устало встал, перевел дыхание, поднял и разрядил ружье. Хриплый слабый голос заставил его обернуться:

— На, сука, получай! — успел он услышать, заметив направленный на него ствол пистолета. Выстрел прозвучал одновременно с прыжком на браконьера. Жгучая боль обожгла бок, но Леша успел навалиться на браконьера и, вывернув тому руку, вырвать пистолет и бросить в сторону. И снова стал бить.

Подбежавший Дима оттянул Алексея от избитого браконьера. Заметив, что Алексей не может разогнуться, распахнул тому бушлат. Свитер под бушлатом пропитался кровью. Испугавшись, шофер закричал:

— Ой, Леха! Ой-ей. Что ж это? Чем он тебя?

— Не кричи, — Леша, стиснув зубы, задрал свитер, — вон там пистолет где-то. Поищи.

Алексея спасло то, что пуля, выпущенная из «Макарова», прошила полевую сумку, в которой лежала книга «Справочник охотника», тетрадь «Дневник егеря и толстый ватный бушлат. Это и спасло ему жизнь. Зажав рукой рану, Леша поплелся к машине, попросив Диму притащить туда же браконьера. Первого браконьера, успел отметить Алексей, у машины уже не было. Не было и его «курковки». Достав аптечку и приложив пластырем вату с бинтом на место раны, Леша увидел идущего с ружьем Диму.

— Дима, Дима, а где мужик? — тревожно сухими губами спросил шофера.

— Алексеич, убежал он! Я не смог его поймать. Вот — ружье.

— А пистолет где?

— Дак это, — замялся Дима, — вырвал он у меня… наставил. И я испугался. А он с кровью, глаза бешеные. Убежал, Леша, он. Извини.

— А первый где?

— Я, когда услышал выстрел из пистолета, бросил его тут. А что, нету?

— Эх, Дима, Дима! Поехали быстрей. Совсем мне хреново. И кровь течет, и болит… Поехали в город быстро…

Уже подъезжая к районной больнице, Леша потерял от боли сознание. Очнулся только после операции в палате. Рядом медсестра. С удивлением обнаружил, что лежит под простыней совсем голый. И опять уснул под действием наркоза, только спросив, где он находится.

Позже выяснилось, что пуля, нанеся серьезный динамический удар, расколола кость ребра и в нем же застряла. Врачи достали ее и осколки ребра за час. Ближе к вечеру приехали оповещенные родители. А до них побывали работники милиции. Долго добивались, как оказалась «вертикалка» брата в машине. Допрашивали с недоверием о том, как Леша один сумел уложить на землю двух браконьеров, а потом их упустить. Прокурор района вообще заявил прямо, что он не верит ни одному слову Алексея и предлагал добровольно сдать пистолет, из которого, по версии прокурора, он, Леша, случайно сам себя поранил. Три дня приходили сотрудники прокуратуры и милиции. Задавали вопросы, записывали ответы. Ездили с Димой на место происшествия, но не нашли там никаких следов; да и Дима, как объяснил следователь, не уверен, что это было «именно то место, где ранили Лешу». В конце недели Алексей написал заявление, что рану получил у себя дома в сарае, напоровшись на вилы случайно. Дело закрыли за отсутствием состава преступления. Браконьерское ружье в милиции забрали без протокола — в обмен на «вертикалку» брата, которую не догадался спрятать в кабине шофер. Приехавший из командировки брат забрал Лешу под расписку домой, и уже через три недели он приступил к работе. Брат же все это время прочесывал окрестные деревни со своим другом — опером из УВД по приметам, указанным Лешей и Димой. Но поиски результатов не принесли: браконьеры исчезли, и никто не опознал их по приметам. Лишь спустя несколько лет узнали Алексей и Виктор, что браконьерами были сын участкового и его друг, прилетевшие в отпуск из Самаркандского военного училища и решившие поохотиться с незарегистрированными ружьями и пистолетом отца. Сразу после происшествия они улетели обратно, а тот самый участковый Чайкин «помогал» Виктору искать преступников по приметам, описанным Алексеем. по всей округе…

Провалявшись дома праздники открытия охоты на копытных, Алексей с дрожью и волнением в конце октября выехал-таки в выходные на коллективную охоту. Сидя в тентованном кузове ГАЗ-66, слушая байки военных охотников, он вспоминал такие же поездки пять лет тому. Сколько приходилось просить брата взять на загонную охоту в качестве загонщика! Сколько волнения было перед охотой! Сколько мерз он в кирзовых сапожках, пока доезжали из города к месту охоты в холодном кузове! А сколько радости было, когда охотники хвалили егерей и его — подростка, за хорошую охоту! И вот он едет на охоту уже в качестве настоящего егеря. В форме, с оружием, хоть и братовым пока. С прострелянной настоящей пулей полевой офицерской сумкой, рюкзаком с едой и фляжкой… А дома в серванте среди его дневников, бережно хранившихся мамой с первого класса, бабушкиных писем, календариков и картинок с котами, лежит письмо от Вали со словами: «…есть человек, который молит Бога о тебе. Это я…», пробитое пулей. А пуля-то, выпущенная снизу-вверх, застрявшая в ребре, шла к сердцу. Алексей написал об этом Вале, поблагодарив ее за то, что она его своими молитвами спасла, но при этом, не дав ей ни грамма надежды на продолжение их внезапного романа. Впереди — армия. После армии — институт, намекал Леша и просил ее простить за это.

Сейчас, трясясь в громыхающем, пыльном и прокуренном кунге машины, он думал о предстоящей охоте и о предстоящих загонах в обходе егеря Карла Ильича: где тот будет ставить номера, кого поставит на лучшее место — на ход зверя, о том, как сам пойдет в загон и как попробует выпросить у брата разрешение постоять на номере с оружием. Осенний лес угрюмо встретил выпрыгивающих из кузова охотников. Утро только просочилось серым рассветом сквозь сонные, еще не потерявшие листву ветви. В лесу пахло мхом, грибами, сыростью и дождем. Собрав оружие, охотники выстроились полукругом на инструктаж, который проводил брат. Егеря с собаками стояли в сторонке. Брат рассказал о технике безопасности, обратив внимание на возможное наличие в загоне с лающими на зверя собаками простых людей — грибников. Стрелять разрешено только пулями. Лосям — только в голову и шею. Лицензий на сегодня хватало разных. Отдельно отметив схожесть западно-сибирских лаек с волком, посоветовал лучше пропустить волка, чем убить собаку. На карте показал ориентиры: на севере — железная дорога, на востоке — река, на западе — гряда полей, на юге — шоссейная дорога. Кроме обычных заповедей — не стрелять на шум или по неясно видимой цели, прямо в загон и по линии стрелков, брат обратил внимание на сигналы: длинные сигналы рога — начало загона, короткие — сбор у машины. Ответив на вопросы, Виктор представил нового егеря Лешу и поздравил всех с началом сегодняшней охоты, пожелав всем «ни пуха, ни пера». Большинство охотников знали Алексея и после инструктажа подошли к нему с приветствием, поздравлениями и шутками с похлопыванием по плечу. Никто не упрекнул, что ружье — знаменитое братово ТОЗ-34, штучное, с инкрустированным прикладом — у него на плече. Прозвучала команда егерям отправиться в загон, а охотникам выдвинуться на номера. Охотой руководит брат, а загонщиками сегодня руководит Карл Ильич — старейший егерь. Все, кроме Леши, с собаками. Собаки хрипят, натягивая поводки, рычат друг на друга, рвутся работать. Наконец Леша остается один в ожидании сигнала о начале загона. Тишина в лесу. Эта тишина, хоть и обманчивая, но это жизнь леса. Не должно здесь быть крика, шума, гама, лая собак, стрельбы. Тишина — это образ жизни. Особенно тишина осеннего леса. Чтобы слышно было, как попискивает поползень, как затрещит сорока, как падает-шелестит осенний листок, как вдруг по верхушкам пробежит легкий ветерок. Это — осенний лес. А все остальное: гомон птиц и крик сойки, пугающей голосом ястреба, шум ветра в иглице сосен и елок, треск ломаемых сучьев — позднее лето либо ранняя зима. Так думал Алексей, наслаждаясь прелым запахом, тихим шуршанием по коре птиц, мягким шелестом травы под ногами. Подобрал сыроежку, раскрошил в руке, кусочек пожевал и выплюнул — «сыроежка»! Карл Ильич говорит, что здесь на делянке¹² семья лосей живет, много косуль. Косуль сегодня не стреляют. Лосей, хоть и жалко, но это ж охота! Да и столько объели лоси верхушек молодых сосенок — целые делянки культур уничтожили. На то и ведется охотничье хозяйство, чтобы минимизировать ущерб, который наносят разводимые и охраняемые дикие звери. А что сама по себе охота? Праздник! Общение с природой! Радость ощутить себя частью дикой природы, забыть об урбанизации, забыть о прогрессе. Охота — адреналин. Охота — здоровье, свобода, событие.

Длинные позывные рога оторвали от философско-радостных размышлений молодого егеря. Послышались по цепочке голоса загонщиков. Загон — это музыка. Это не только гон зверей. Это — прелюдия охоты-оперы. Каждый загонщик кричит по-своему, каждый — это отдельный музыкальный инструмент большого оркестра. Вот, Гриша-младший. Он своим басом кричит так, словно хочет, чтобы зашатались верхушки деревьев, чтобы веселей было стоять на далеких номерах, заслышав бас егеря. А вот Карл Ильич, тот балует. То петухом запоет, то собакой загавкает, то ухнет, как ствол упавшего дерева. А вот Гриша-старший. Он протяжно, как козел домашний, кричит: «Е-е-е-еп». А получается, словно: «Ме-е-е-е». Смешно Леше. Но он уже идет по лесу и кричит, подражая Грише-младшему, громко, низко и протяжно: «А-а-а-туу, ооо-о-о-пф, гооо-о-о-оп!» Кроме крика надо еще не сбиться с правильного курса и ровненько выйти на номер, а не петлять по загону как секач в облаве под собаками. Заработал Кучум. Нечасто, низко, с хрипотцой. Этот «запсиб»¹³ по белке не лает точно, значит, в загоне есть зверь. К Кучуму присоединилась Юта — звонко, злобно, с подвзвизгом. Внезапно лай прервался — зверь стронут, и тут же в работу включается русский гончий Шарик. Он с голосом идет по следу стронутых с дневки зверей. Голос собаки двигается на левый фланг стрелковой линии, останавливается и начинает двигаться вправо. Загонщики закричали с новой силой, с удвоенной энергией, заставляя невидимого пока зверя идти на стрелковую линию. Лайки опять замолчали, лишь Шарик Миши Яскевича «молотит» монотонно и меланхолично. Выстрел. Второй. Слева — третий. Четвертый там же. Заголосили лайки, замолчал гончий. Радостно на душе — кому-то повезло: зверь добыт, раз лайки работают на месте. Выстрел. Уже пятый. Ого! Вот тебе и первый загон! Леша кричит что есть мочи: до номеров, хоть они уже и рядом, надо идти с голосом. Наконец показался охотник, стоящий на номере. Лишь только заметил он Алексея, свистнул, махнул рукой — «вижу!» Алексей перестал кричать и вышел на стрелковую линию. Владимир Сергеевич Рожков — председатель охотколлектива, вручившего Леше охотбилет, летчик в отставке, знает тысячу анекдотов и очень хорошо относится к Леше еще с детских лет.

— Ну что? — шепчет Алексей.

— Лоси! Я видел троих, но далеко.

— А кто стрелял?

— Потерпи, Лешка, увидим… Тут рядом!

Уже затихли все загонщики и прозвучали короткие гудки отбоя загон и сигнала возвращаться. Пройдя два номера и забрав их с собой, охотники увидели лежащего на дороге лося-рогача и прилегших у него лаек. Гончак равнодушно топтался в стороне, лайки же грозно косились на троих охотников, живо что-то обсуждающих.

— Ну, кого поздравлять? Кто наливать будет? — Владимир Сергеевич по пути отламывает небольшую еловую веточку.

— Сергеич, мой трофей! — радостно сообщает молодой охотник, которого Леша знал плохо.

— Ну, Ванька! Ну, молоток! Поздравляю! Молодым и неопытным всегда везет. Это ж надо — какой красавец! — Владимир Сергеевич пожал руку Ивану и воткнул в его шапку еловую веточку — знак отличия.

— Сколько раз стрелял?

— Два. С первого раза положил, а потом решил подстраховаться.

— А кто ж еще стрелял?

— Я, Сергеич, — смущенно сообщил Терентьев Сергей, которого Леша знал давно.

— По ком, Серега?

— Да вон, из-под Шарика лису взял пулей!

— Да ну?!

— Вон лежит, уже хороша, рыжая плутовка!

— О, Серега! С тебя литр. Такой воротник Трофимовне принесешь!

— Да не вопрос, Сергеич. Все есть в машине.

— Ну, мужики, — начал было Рожков, но тут на дорожке показались остальные члены бригады, которые оживленно и громко разговаривая, несли на перекладине дикого кабана. Все, наконец, собрались у лося, цокая языком, трогали рога, пожимали руку Сергею и Ивану.

Витя подогнал машину. После случая с Лешей он заставил Диму Белого написать заявление «по собственному» и «попросил» больше никогда не показываться ему на глаза. Теперь, впрочем, как и раньше, он сам водил машину. Тем временем, егеря быстро освежевали добытую дичь и, уложив потроха (единственное, что оставалось охотникам) в полиэтиленовые мешки, загрузили добычу в машину. Решили сделать еще два загона и на этом закончить охоту и ехать в деревню готовить печенку.

Во втором загоне трое охотников промазали по кабанам, а одного положил-таки Рожков. На радостях он предложил охотникам поменяться с Алексеем ролями, а ему, Леше, самому стать на номер как новичку: авось на удачу. Волнуясь, Леша стал на номер в третьем загоне. Номер Виктор выдал не аховый: справа смешанный лес, слева чистый бор. Зарядив пулями два ствола, Алексей расчистил под ногами площадку от сучьев и шишек, вскинул ружье, прикинув сектор стрельбы, и стал ждать. Послышался длинный сигнал охотничьего рога — загон начался. Голоса егерей издали на самом деле казались едва слышимой музыкой, приближаясь, превращались в настоящую симфонию таинства загонной охоты. Несмело залаяла Юта, завизжала и стихла. Ага! Нашла зверя! Подняла. Зверь пугнул собаку. В подтверждение этих слов злобно зазвенел голос сучки, и к нему присоединился такой же злобный хриплый лай Кучума. Собаки лаяли на одном месте, а голоса загонщиков затихли.

«Эх, — с досадой подумал Алексей, — загонщики халтурят, молчат». Словно услышав его, загонщики разом заголосили, завопили, подгоняя зверя на стрелковую линию. Смолкли собаки — зверь пошел. Снова лайки заработали в районе правого фланга — противоположного от Алексея. Напряжение спало, Алексей поставил ружье на предохранитель. Вдруг с правой стороны послышался шелест. Алексей неслышно перевел вперед предохранитель, замер, сжимая ружье прикладом у бедра, стволами на уровне глаз, как на стенде. Шорох повторился, и из подлеска выскочил заяц.

— Ах, чтоб тебя! — незлобно прошептал Алексей, вспоминая примету: «Заяц на глаза — копытные с глаз». Не замечая Алексея, невылинявший беляк протопотал через тропинку, на которой стоял охотник, и исчез в зарослях папоротника. Предохранитель снова поставлен на место…

Собаки неожиданно заработали совсем недалеко. Злобно, активно, звонко, они то умолкали, то опять заливались звонким лаем. Гон собак приближался вдоль стрелковой линии к Алексею. Он напрягся. Сердце опять застучало где-то в районе подбородка. Собаки стихли. Вот-вот должен прозвучать выстрел: загонщики плотно приближались к стрелковой линии. Кабана он не увидел — услышал. Громкое сопение, стук копыт, раздвигающиеся лапы кучки молодых елок. Опять сопение. И из елочек вылетела огромная туша секача. Леша уже держал ружье на плече, мушка сразу же уперлась в голову. Поднятая на загривке шерсть, седые бока, поднятый вертикально толстый рыжий хвост, блестящие клыки. Громкий топот копыт в прыжках по мягкому мху. Могучее дыхание. Мушка упирается в лопатку. Нажатие на спусковой крючок. Выстрела не почувствовал. Успел заметить, как вздыбилась еще больше шерсть на холке, услышал шлепок пули. Но кабан продолжал бежать. Второй выстрел был явно неприцельным и прошел мимо. Пока Алексей перезарядил ружье, кабан исчез, но буквально летящие за ним лайки зашлись в малиннике злобным лаем, а потом рычанием. Эх, сходить с номера нельзя. Где сердце? Где дыхание? Один адреналин будоражит сознание, делая невесомым все тело, не говоря об оружии. Собаки на месте. Рычат, лают. Зверь лежит — точно! Слева номеров нет, и Леша, в нарушение инструкции, сбегает с номера, пробирается через мелкую поросль, малинник к собакам, держа ружье наготове. Загонщики-черти опять замолкли. Вот он! Огромный секач лежит на боку, а собаки рвут шерсть поверженного зверя. Держа голову секача на мушке, Леша подходит к нему. Собаки, кося глазом на Алексея, продолжают рвать шерсть. Кабан мертв. Леша быстрым шагом, оглядываясь, ликуя, возвращается на номер. И вовремя. Из загона стали выходить загонщики, и никто не заметил грубейшего нарушения правил техники безопасности со стороны егеря. Первым подошел друг-коллега Гриша:

— Ты стрелял? — оглядываясь, разочарованно спросил, отдышавшись.

— Ну, я, — нагоняя на себя равнодушия и мужественности, ответил Леша.

— И что? Мазанул? Ну, Леха. Будешь наливать!

— Хм, за что?

— За промах. Мазила!

— Ладно. Посмотрим…

— А где собаки? Вроде, на месте лаяли. Я-то думал, ты отличился…

— Щас, увидишь!

Тут затрубили «отбой», и вскоре появились гуськом идущие запыхавшиеся охотники.

— Ну что? — Виктор испытующе оглядел Гришу и Лешу, — говорите!

— А-а, Леха мазанул! — Гриша разочарованно кивнул головой на Алексея. Тот не выдержал и махнул рукой:

— Вон, лежит! Секач! Трофей мой!

— Да ну на фиг! — Гришка недоверчиво посмотрел в сторону делянки, — тут же даже мыши не бегают в этом бору.

— Вот и не бегают. А у меня бегают. Пошли, — они прошли сто метров до небольшой делянки, где в зарослях и лежал добытый секач.

Увидев кабана, охотники зацокали языками, стали пожимать Леше руку. Наставник и друг Владимир Сергеевич вставил в шапку еловую веточку. Собравшись вокруг секача, сфотографировались на память. И тут старшие охотники, пошептавшись, объявили внимание…

— Леша, иди сюда. Это твой первый такой трофей? — Спросил Трофимыч.

— Ну… — замялся Алексей, вспомнив, что первого дикого кабана он добыл с испугу на засидке на лисиц еще в восьмом классе, — ну, как бы, первый.

— Тогда иди сюда, юноша! — охотники отломали и обрезали ножами длинные розги.

— Будем посвящать тебя в охотники, Алексей. Так что терпи и хорошо слушай нас. Ложись на кабана, только сними бушлат и шапку.

Леша послушно выполнил команду коллег и старших товарищей, разделся и лег на секача. Став полукругом, четверо охотников стали довольно ощутимо хлестать его розгами по мягкому месту и спине, приговаривая громко, как молитву:

— Посвящается в настоящие охотники Алексей Фомин, знающий природу, любящий ее и защищающий ее как родную. Еще больше люби, еще лучше знай, еще надежнее защищай ее и добывай зверей в меру надобности и потребности, а не наживы ради. За каждого добытого зверя, за каждую добытую птицу, за каждую охоту искренне благодари природу — мать нашу… — отлупцевав бедного «штрафника», они подняли его с туши и преподнесли полный двухсотграммовый граненый, «малиновский», стакан кубинского рома, — пей, Леша, до дна, а последними каплями окропи секача. И поблагодари в душе природу за такой подарок!

Леша с трудом потянул сквозь зубы целый стакан крепчайшего напитка. Выдержал. Остатки плеснул на секача. И только после этого бросил в рот кусок плавленого сырка, помидорку и откусил хлеба. Ром перестал рваться из желудка, сладко и тепло разлился по телу. Леша поднял шапку с веточкой ели за козырьком — сбылось!..

…Куница потянулась в тесном беличьем гнезде, сложенном из веток и сучьев. Приближалось утро. Сутки проспавшая в гнезде, согретая густым, цвета темного шоколада, шелковистым мехом, она осторожно высунула голову из гнезда. Черные зоркие глазки, аккуратный черный носик, желтое пятно на груди: лесная куница в зимнем своем меху — королева местного леса. Выскользнув из гнезда, куница осторожно поскакала по заснеженным веткам молодого сосняка, пытаясь уловить запах кормящихся шишками белок — основной добычи в эту пору морозной зимы, месяца декабря. Проскакав по веткам, сбрасывая вниз клочки снега, куница слезла с дерева, услышав под кучей хвороста шорох и писк мышей. Осторожно подкравшись к куче, она шустро юркнула в щель вежду ветками и землей и тут же поймала зазевавшуюся полевку. Посмаковав во рту солоноватый вкус крови и мягкую, нежную бархатистость шкурки мыши, куница не торопясь съела мышь. Выглянув наружу и убедившись, что ей никто и ничто не угрожает, она прыжками преодолела делянку, заглядывая под пни, кучи хвороста, навалы веток, пробежалась под заснеженной поваленной елкой. Ближе к рассвету ей удалось поймать подслеповатую сойку. Спустившись с дерева, куница зубами ощипала сойку со стороны живота, довольно урча, выгрызла потроха, объела мясо грудки. Остатки бросила там же, где и пировала, а отойдя, тут же забыла про них — кунице незачем делать запасы: свое пропитание она себе найдет всегда. Пройдя за утро около пяти километров, куница подошла к границе своих владений. В следующем квартале находилась большая старая осина, в дупле которого у куницы было свое гнездышко, отобранное у белок. Именно в этом дупле решила куница залечь на день. Она вскарабкалась на дерево и, перепрыгивая с дерева на дерево, петляя, путая следы, перескочила поверху квартальную линию, добежала по сучьям и веткам до осины. Посидев на ветке у дупла, прислушиваясь к утренним шорохам просыпающегося леса, куница юркнула в дупло и, свернувшись в теплый меховой клубок, уткнувшись мордочкой в пух живота, уснула.

Алексей с наступлением зимы большую часть егерских обходов совершал на лыжах. Наметив маршрут, он за день проходил до сорока километров, по пути заходя на кормохранилища и разнося вручную на подкормочные площадки овес, картофель, желуди и яблоки-дички, вешал веники, закладывал сено в кормушки для оленей и косуль. По пути промышлял белок. Всем егерям доводился план добычи и сдачи в заготконторы пушнины диких зверей: белок, куниц, ондатр, лисиц, енотовидных собак. Не выполнил месячный план — не получил премию. Братские отношения не при чем. В этот сезон Леша на засидках добыл уже пять лис, но сдал только одну. За лисицу в заготконторе получил семнадцать рублей за первый сорт. А цыгане купили у мамы оставшихся четырех по семьдесят рублей каждую. Сам Леша наотрез отказался продавать пушнину, но мама эту не хлопотную, а очень даже прибыльную заботу о семейном бюджете взяла на себя, тайком от отца Леши и брата. Коммунист-отец был категорически против «спекуляции», а брат требовал выполнения и перевыполнения плана по сдаче государству пушнины. Леша добросовестно сдавал белок, ондатр, но пересилить просьбу матери — не сдавать лис и куниц, сил не было, да и большого желания — тоже. По обоюдному, взаимовыгодному сговору добытых лис и куниц Леша втайне обрабатывал в бане и отдавал маме. Белки же сушились дома на проволочных правилках за печкой.

В этот день Леша еще в ранних сумерках вышел из дома. Два дня прошло после обильного снегопада, и должна уже была выйти на охоту куница, оставить след. Пройдя Боровичное, расшевелив сено в кормушках для косуль, которые наскребли в снегу лежек прямо у кормушек, Леша подходил к орешнику в Белом береге, когда наткнулся на свежий утренний след куницы. Та, спустившись с сосны, по снегу добралась до осенней делянки, побывала под каждым завалом, под каждой валежиной, прошлась по смешанному лесу, где полакомилась пойманной сойкой и направилась дальше к логу в старом еловом лесу. Но тут следы куницы перекрыли следы человека. Человек стал на ход зверька и упорно шел вдоль следа. Леша ускорил шаг и наконец, с волнением увидел впереди себя человека с ружьем. Заметив Алексея, человек остановился, осмотрелся по сторонам и снял с плеча ружье. Алексей уверенно подошел к нарушителю — он узнал его. Это был Дрот.

— Здорово, Дрот. Какая встреча! Может, ружье разрядишь? Или боишься?

— Здорово, волчонок. В охранники записался? А что от тебя можно ожидать, тогда еще надо было тебя придушить, в подвале…

— Ага, Толик. За подвал ты сейчас снег будешь жрать, а за браконьерство ответишь по закону… Ружье на землю! — Алексей поднял стволы и выстрелил вверх, сделав шаг к Дроту. — Ну что, глазки забегали? Слабо егеря завалить?

— Стой на месте, сука. Я не промажу, как те. Тут останешься лисам на корм!

Леша сделал еще шаг, стал забрасывать свое ружье за плечо и неожиданно, сделав выпад, ударил Дрота прикладом в лоб. Не ждал он этого удара. Выронив ружье, пошатнулся, схватился руками за голову и заорал:

— Ты что творишь? Ты мне нос сломал!

Леша второй раз ударил прикладом в ладони, закрывавшие нос и лицо. Дрот упал, застонал. Алексей подобрал ружье, преломив стволы, достал патроны и положил себе в карман. Отбросив в снег браконьерское ружье, он развернул бушлат Дрота, достал патронташ с патронами, нож, прощупал карманы и только после этого схватил браконьера за воротник, приподнял и всунул ему в рот пригоршню снега:

— Я говорил тебе — будешь снег жрать! Твое счастье, что земля мерзлая. Вставай, пошли!

Шатаясь, Дрот прошел несколько шагов, обернулся к шагающему за ним Алексею:

— Ты родителей своих, щенок, пожалей. Им за тебя отвечать. Им за тебя платить придется. Ты только…, — договорить он не успел. Алексей ногой ударил его в пах и, согнувшемуся, добавил кулаком по затылку.

— Что, хорошо? Молчишь? Это еще начало. Теперь смотри сюда! — Алексей взял ружье Дрота, продув от снега стволы, вставил два патрона из его патронташа, снаряженных картечью. Прицелившись, выстрелил по своим следам на снегу, а потом по дереву на уровне груди — рядом со своими следами. Дрот, вытирая кровь, замер, сидя в снегу. — Вот, Толик… С этого места ты стрелял по мне картечью. Два раза. Но промазал. Теперь моя очередь. Готовься! — Леша снял с плеча ружье, вставил в патронник два патрона и отошел на несколько шагов.

Дрот взмолился:

— Не надо, Леша! Не надо! Ты же рос у нас на глазах. Я пошутил… Прости меня!

— Простить? А ты помнишь лосиху с лосенком в Бобовках? Помнишь? Помнишь, вижу. Ну, так ты ж тогда сожрал месячного лосенка! Кто ты? Животное? Ты не животное — ты изверг. Ты моих родителей собираешься трогать? Ты сейчас здесь останешься воронам на жратву! Веришь?

— Леша! Успокойся! Ты же на работе. Стоит ли та куница, стоит ли человеческая жизнь за лосенка? Что ты делаешь? Опомнись, Леша!

Алексей разрядил оружие, устало прислонился к стволу дерева, закурил. Выкурив сигарету, он достал из прострелянной сумки-планшета протоколы:

— Документы есть?

— Есть, Леша, есть. Бери, — Дрот полез в карман, достал документы. — Тут охотбилет. Ружье незарегистрированное. Не пиши бумагу, Леша. Забирай ружье себе, нам не нужен протокол!

— Вам? Я, Дрот, только с осени с братом уже три десятка ружей изъял. Куда мне столько? Мне и моего хватает. А протоколы я всегда пишу, писал и буду писать, чтобы вот таких мразей, как вы, поменьше на земле бродило с оружием. Давай, диктуй полностью фамилию, имя, отчество, год рождения. — Леша стал писать протокол, но внезапный шум и шелест снега заставил его насторожиться.

Треск приблизился — бежали люди. Вскоре на поляну выбежало пять человек — все в форме защитного цвета. Алексей, с браконьерским ружьем на плече и своим ружьем в руках, уставился на запыхавшихся людей, остановившихся полукругом вокруг них.

— Здорово, охотники, — наконец, с усмешкой заявил один из прибежавших, — документики предъявите! — Запыхавшийся и раскрасневшийся от бега по глубокому снегу, он внимательно вглядывался в лицо браконьера, периодически поглядывая на Лешу.

— А кто вы такие? — Леша перевел ружье на говорившего.

— Эй, парень, ну-ка разряди ружье и повесь на плечо!

— Я егерь охотхозяйства Фомин. Я при исполнении служебных обязанностей и прошу всех стоять на своих местах и не приближаться. Буду стрелять на поражение. Ваши документы! Пусть один из вас покажет документы.

— Бляха муха! Это ж Витькин брат, — говоривший заулыбался, — а я смотрю — ружье знакомое. Алесей? Алексеевич?

— Да — Алексей. А кто вы?

— Я — капитан внутренней службы Черныхов Владимир. Заместитель командира специализированной военизированной пожарной части номер 1. Мы патрулируем «зеленую зону» по распоряжению твоего брата. Услышали стрельбу — и вот мы здесь. Вовремя?

— Хм. Да, конечно, очень кстати. Вот — браконьер. Оказал сопротивление, стрелял.

— Не верьте ему! Это он стрелял…

— Заткнись! Вот протокол. Вы на машине? Забирайте его, ружье, патроны, нож и везите в отдел. Вот мне подфартило, а то я хотел его тут в снегу прикопать — не тащить же мне его в город на себе, — Леша засмеялся.

— Вот видите, — захрипел Дрот, — я побои сниму, я заявление напишу!

— А что, Алексей Алексеич! Может, и вправду, гада этого прикопать в снег? — Черныхов подмигнул Алексею. — Ладно, Вы идите, товарищ егерь, а мы с ним тут дальше поработаем.

— Вот спасибо. А то совсем я от своего маршрута из-за него ушел далековато.

Алексей пожал всем руки и, грозно глянув на понуро опустившего голову Дрота, проронил:

— Еще раз увижу кого-нибудь из вас в моем обходе — из леса живьем не выпущу!

…Напуганная шумом и стрельбой куница, сжавшись в комок, напряженно слушала возню людей внизу, недалеко от ее гнезда. Наконец наступила тишина. Куница осторожно выглянула из дупла: людей уже не было, но стойкий и противный их запах витал даже здесь, на высоте. Она пулей выскочила из дупла и, стремительно пробежав по толстым сучьям, перепрыгнула на соседние деревья и скрылась в густом ельнике.

* * *

Самое дальнее кормохранилище находилось на границе с обходом егеря Гречко Гриши. Напрямую по лесу — двадцать пять километров. Выходя утром на лыжах из дома, Алексей посещал по пути к дальнему хранилищу несколько подкормочных площадок для диких кабанов, более двадцати кормушек для косуль. Проходил по следам стада диких кабанов, записывая в дневник егеря количество диких кабанов и примерный возрастной состав. Такие же записи производились при встрече с лосями, оленями, косулями. Обязательно следил на постоянных переходах за ситуацией с волками. Волки так и не появились, хотя ждали их появления по всем границам охотхозяйства.

Брат раздобыл военные радиостанции и установил их, с антеннами на крыщах, в домах каждого егеря. «Релейки» работали безупречно. В то время, когда еще никто не знал ни о радиотелефонах, ни тем более о мобильных телефонах, они явились непревзойденным достижением в оперативности работы егерской службы. Только за первый месяц зимы в охотхозяйстве было изловлено двадцать браконьеров; Больше всего — в отдаленных территориях, по границам с другими охотничьими хозяйствами.

Алексей подошел к последнему хранилищу кормов уже около трех часов дня. В лесу заметно потемнело. Задумавшись о каких-то своих делах, он вышел на подкормочную площадку у хранилища и встрепенулся от шума и шелеста снега: оказывается, дикие кабаны стояли в ельнике, уставившись на него из-под нависших лап елей. Лешу бросило в жар. Более тридцати пар глаз, более тридцати клыкастых и не клыкастых рыл принюхивались к нему, шумно сопя ноздрями. Ружье, на всякий случай заряженное картечью, висит за спиной. Алексей потрогал ружье, снимать не стал. Улыбнувшись, он прошел к хранилищу, отворил незамкнутые двери и стал носить ведрами на площадку корма: зерно, початки кукурузы, желуди. Кабаны сопели, но из ельника выходить не решались — дикие! Алексей набрал в карманы горсти промороженых яблок-дичек и затаился в хранилище, грызя кисло-сладкие ледышки. Первыми выскочили поросята-сеголетки. Они сразу же зачавкали, набирая полные пасти зерна, грызя початки кукурузы. За ними осторожно вышли кабанчики и свинки-прошлогодки. И только когда на площадке собралось около двадцати особей молодых животных, из леса, грозно сопя, вышли свиноматки. Не церемонясь, они разогнали молодняк и стали кормиться сами. Пора было уходить и Алексею — уже совсем стемнело. Осторожно выйдя из хранилища, он прошел в тридцати шагах от жирующих диких кабанов. Те лишь застыли, перестав чавкать, настороженно подняв лычи и развернув чуткие уши в сторону человека, к которому уже стали привыкать.

В деревне, ближайшей к этому хранилищу, находится домик — остановочный пункт охотхозяйства. Обыкновенная деревенская изба с сенями-верандой, прихожей-кухней и залом-спальней. Ключ, как обычно, под крыльцом. Леша открыл промерзший замок, вошел в настывшую на морозе хату, включил свет. На полках в железных банках стоят каши-крупы, оставленные охотниками. Так захотелось есть! Молодой здоровый организм за день получил лишь две котлеты с луковицей и куском хлеба, да десяток мелких промерзлых яблок. Леша растопил печь, сходил к соседям, где взял пять картофелин, сварил из них и крупы суп-пюре, заварил чая из зверобоя, пучком висевшего у печи. Вскоре в хате стало тепло и уютно. Леша достал из сумки дневник, записал встречу с дикими кабанами. Затем, открыв тетрадку, сел писать Вале письмо, большую часть которого составлял «отчет» о работе — о любимой работе. Леша написал, что с теплом и благодарностью вспоминает Казахстан, Балта-гору, степь, Ишим и, конечно, звездную ночь на берегу Ишима вместе с Валей. Скоро ехать в Киров на установочную сессию. И он уже готов. Вложив в листочек с письмом засушенные васильки, которые специально хранились у него между страницами книги, Леша подписал конвертик, сунул его в книгу и понял, что он от усталости валится с ног. Добравшись до двухъярусной армейской кровати, расстелил одну из них, раздевшись, лег на холодные влажные простыни и мгновенно уснул.

Проснулся он от скрипа снега на улице, людских голосов. Глянул в окно — солнце! На часах уже девять утра, а в доме довольно прохладно. Печь топить не стал, подогрел на газовой плите вчерашний суп и чай, позавтракал и в десять утра уже прокладывал лыжню по полю к дальнему лесу по направлению к дому. Обратил внимание, что соседская дочка, его ровесница, внимательно следила, как он закрывал хату и выезжал огородами за деревню. Не забыть бы только письмо вбросить, да начинать чемодан собирать. Билеты в Киров уже куплены на 30 декабря, так как сессия начинается третьего января. Прошел уже полпути в сторону дома, когда в районе военного лесного городка обнаружил волчьи следы. Цепочка следов пересекла его путь домой и вела в другую сторону. Ничего не оставалось делать: Леша кругами побольше стал «обрезать» волчью тропу. По ходу определил, что волков было шесть-семь голов. Семья! И вот удача: ближе к обеду Алексей нашел-таки квартал, где волки остановились — это был холмистый сосновый бор, переходящий в старый еловый лес. Обойдя квартал и не найдя выхода, мокрый от пота, он буквально долетел на лыжах, как на снегоходе, до воинской части и позвонил в гарнизонный Совет, чтобы нашли брата и приехали с флажками. К двум часам дня примчался на КП брат с двумя охотниками из города и катушками флажков. Прибыв на указанное Лешей место, разделились на две команды и с перекрестка потянули по квартальным линиям в противоположные стороны, против ветра, тяжелые катушки с флажками. Уже смеркалось, когда оказалось, что не хватает метров двести флажков, чтобы замкнуть оклад. Снимать флажки было уже поздно, поэтому приняли единственно возможное и реальное решение: облили бензином валявшийся в кузове ватный тюфяк и, разбросав вдоль квартальной линии по внутренней стороне оклада куски пропитанной бензином ваты, подожгли их факелом. Удивительная и завораживающая картина предстала перед отъездом: ночью в лесу горит целая полоса огней! Такого Леша, да и Виктор за свою жизнь еще не наблюдали…

Уставший, еле доплелся Леша до своей кровати, но в пять утра следующего дня он уже собирал рюкзак на двоих. Брат горячей водой поливал радиатор, чтобы завести старым аккумулятором и ручкой «кривого стартера» настывшую на лютом морозе машину. К восьми утра бригада охотников уже была на месте. Алексей и Виктор обошли оклад по всей длине — выхода волков не было. Волки всю ночь метались в окладе. Это было видно по следам, подходившим иногда до трех метров к флажкам. Потом шли резкие прыжки в сторону. Волки боялись флажков и не решались перепрыгнуть через них или пролезть под нить с флажками. Виктор провел инструктаж: стоять «мертво», несмотря ни на что, до сигнала «отбой». Объяснил поведение волков в окладе: осторожность, скрытность, бесшумность и уход за флажки, если выстрел оказался неточным и другого пути ухода уже нет. Алексею предстояло ходить в окладе и не давать волкам затаиться на месте. Виктор повел охотников на номера, а Алексей вошел в оклад. Нашел волчьи следы и пошел по ним в поисках лежки. Спустя полчаса наткнулся на вчерашнюю дневку-лежку волчьей стаи. Неожиданно впереди на взгорке мелькнули серые тени, которые он сначала принял за косуль. Но тени уж очень быстро исчезли, и сердце Леши учащенно забилось — волки! Он подошел к холму, поросшему редкими соснами. Действительно здесь лежали на снегу волки уже сегодня, только что. Леша сложил руки рупором и закричал в разные стороны: «Пильнуй, пильну-у-у-уй! Пошли, пошли-и-и-и! Пильну-у-уй!» И буквально через несколько секунд раздался первый выстрел… Второй, третий, четвертый. Стало жарко. Леша пошел быстрым шагом по следам. Дошел до места, откуда прозвучал первый выстрел. Следы волка, идущего на махах, сворачивали в густой подлесок, откуда Леша услышал посвист. И тут же увидел охотника в белом маскхалате, который пальцем показывал чуть в сторону — там, в снегу, лежал мертвый волк. Леша большим пальцем показал «здорово, поздравляю» и пошел дальше, слегка завидуя стрелку. На соседнем номере лежал еще один серо-рыжий волк — прибылой¹⁴. Леша свернул с волчьих следов, пошел по диагонали и вышел к черным ямкам в снегу, где горела вчера вата. Волки ближе пятидесяти метров здесь, по редколесью, ночью не подходили к чернеющим в снегу ямкам от сгоревшей ваты. Вернувшись в центр оклада, покричав там, услышал со временем еще три выстрела, но сигнала «отбой» нет. Пройдя делянку, наткнулся на волчий след с кровью. Кровь капала с одной стороны. Пройдя по следу метров двести, в густом подлеске Леша нашел лежку волка, обильно пропитанную кровью. Сняв ружье с предохранителя, он пошел по следу и вскоре нагнал лежащего в снегу хищника. Пепельно-серый огромный самец лежал в снегу, повернувшись всем телом обратно — по своему следу. Алексей поднял ружье, сделал несколько шагов к волку. Тот попытался встать, но это у него не получилось. Привстав на передние лапы, он прополз полметра и, оскалив клыки, уставился на Алексея злыми, бесстрашными немигающими глазами. Волк видел направленное на него ружье, а человек, через прицельную планку — волчьи глаза. Несколько мгновений человек и дикий зверь смотрели друг другу в глаза, но Алексей вынужден был нажать на спусковой крючок. Звук выстрела показался Алексею неестественно громким… Волка отбросило в сторону, и он завалился набок в снег. Как и предыдущие охотники, добывшие зверя, Алексей открыл стволы ружья и коротко потрубил несколько раз. Постояв у поверженного волка, Алексей по его следу дошел до охотника, ранившего волка, посмотрел, где и как тот стрелял. С сорока метров охотник первым выстрелом ранил волка, а картечь от второго выстрела прошла выше следа. Пройдя вдоль линии флажков, Леша обратил внимание на следы двух волков, направленные в прыжках в сторону флажков, которые должны находиться где-то рядом. Предчувствуя нехорошее, Алексей пошел по следам. Так и есть! Пара волков друг за другом пролезли под высоковато натянутыми флажками и ушли из оклада большими, на корпус — два, прыжками в лес. Леша нашел Виктора, рассказал, что четыре волка лежат, двое ушли. Подумав, Виктор, с учетом того, что уже полдень, дал команду «отбой». Сняв флажки, охотники развели костер. Уже смеркалось, когда все впечатления были пересказаны, водка выпита, а от мороза уже не спасал ни костер, ни водка. Меду тем, благодарности за работу, за охоту, за приглашение принять участие звучали в адрес братьев нескончаемо.

Только через два дня Леша сумел вбросить письмо для Вали в почтовый ящик и 30 декабря уехал в Москву, а оттуда в Киров.

Примечания

9

Бульбаши (разг. народн.) — белорусы

10

Лафетка — полупрозрачная упаковка от таблеток с отдельными гнёздами, в которые и уложены таблетки.

11

Аншлаги — (биотехн.) — граничные столбы, обозначающие границу охотхозяйства, его схему и номера телефонов для связи.

12

Делянка (лесн, разг.) — лесосека, определённая площадь, место вырубки леса и последующей посадки культур или разрастания на ней самосеющихся древесных пород разного возраста.

13

Запсиб (разг.) — западно-сибирская лайка

14

Прибылой (разг., охотн.) — волк, рождённый последней весной, первогодок, сеголеток.