Охотовед
Первая книга из серии книг об охотоведе Алексее Фомине.Еще совсем юным Алексей увлекается изучением дикой природы, идя по стопам охотников своей семьи. Однажды, он натыкается на останки лосихи и маленького лосенка, оставленные в лесу после незаконной добычи жестокими и кровожадными браконьерами…Роман не про банальную добычу диких животных, а про охоту, как трепетные отношения человека и дикой природы. В книге описывается жизнь диких животных и их взаимоотношений между собой и с человеком. Книга содержит нецензурную брань.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Охотовед предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 1
Собаки, почуяв запах охотничьей одежды, ружейной смазки, а может, и тревожный азарт своего хозяина, завыли-заголосили, царапая тупыми когтями сетку вольера. Земляной пол вольера усыпан щебнем вперемежку с почерневшими останками костей крупных животных. Два пегих русских гончих1 с разбегу бросаются на сетку, отскакивают, громко и низко взлаивая и скуля, торопливо лакают воду из большой посудины у будки и вновь бросаются на сетку.
— А что б вы сдохли, дармоеды! Тихо, тихо — в лесу еще набрешетесь, если жрать охота. — Хозяин, в болотных сапогах, черной телогрейке, кепке, прикрывающей макушку лохматой, кучерявой черной головы, подошел к вольеру, оглядел собак и, обернувшись на тихо стоящую на крыльце жену, злобно спросил:
— Ты, Надя, их не кормила случайно?
— Нет, Коля, ты же предупреждал…
— А! Тебя предупреждать… Смотри, если кормила, сама за лосем бегать будешь. Ишь ты, разъелись, засиделись. Два месяца, дармоеды, в лес не ходили. Два месяца кормлю вас. Если лося сегодня не найдете, не остановите, то сами в лесу останетесь на корм волкам и воронам! Не пожалею картечи на вас…
Собаки притихли, нетерпеливо перебирая лапами и поблескивая в темноте зеленовато-желтыми блестками преданных глаз. Калитка подворья бесшумно отворилась, и во двор вошли двое мужчин. В таких же болотных сапогах и телогрейках, только с вылинявшими огромными полупустыми рюкзаками.
— Здорово, Колян. Ну что, едем? — поздоровались они с хозяином, не обращая внимания на хозяйку.
— Конечно! Едем. Я вчера вечером проехал в Бобовки, где ты, Свист, весной косулю завалил. Посмотрел — на Микитовой поляне лосиха с лосенком живет. Взять ее легко. Собак пустим от Маяка, они их быстро найдут. С лосенком она далеко не пойдет, будет кружиться вокруг поляны по кустам. А если и пойдет, то на остров через Глиницу. Ты, Свист, сразу пойдешь на этот переход, а мы с Дротом пойдем с собаками.
Свист оскалился сверкающими коронками, сплюнул под ноги:
— Понятно, Колян. Я тоже следы видел на прошлой неделе. Ездил ловушки на пчел ставить на Маяк. В километре — Думановская пасека, думаю пару роев словить. Зашел в болото — точно, лоша с лосенком тропки все исходила. Не пойдет она с поляны, точняк. Но это ты хорошо придумал насчет острова. Я стану на переходе — может, шумовой козел, а то и кабан наскочат…
Оба пришедших охотника достали из-под телогреек висевшие на шеях разложенные ружья, быстро собрали их, положили на сиденье заляпанного грязью старого газика-«козлика».
— Колян, — второй из пришедших, высокий, поджарый, со скуластым горбоносым лицом и потухшей папиросой в узких губах, подошел к хозяину и что-то шепнул ему на ухо. Заматерившись, хозяин злобно зашипел на жену:
— Чего стала? Что смотришь-сурочишь? Тебе работы нет? Уже рассвет скоро. Иди, свиньям пайку замешивай. Мне пожрать собрала? Тащи мой рюкзак, не забудь пузырь положить, стоишь, как столб! Бегом!
Хозяйка, молодая хрупкая женщина с большими грустными глазами, бросилась на веранду и вынесла такой же, как и у вошедших гостей, выцветший рюкзак, подала мужу. Тот быстро проверил содержимое: патронташ, полностью заполненный патронами, снаряженными пулями и картечью, нож, бутылка самогона, полиэтиленовые мешки, топорик, фонарик, веревка, оселок, термос, газетный сверток с салом, луком, хлебом и его любимыми сырыми куриными яйцами.
— Надя, — Николай положил рюкзак в машину, — сколько раз тебе говорил, чтобы канистру воды в машину клала! Ты вечно забываешь! Чем только у тебя голова забита?! Вечно, наверное, об одном только и думаешь! — он хлопнул дверями машины, засопев, сходил в беседку и бросил в багажник пластиковую канистру с водой, — Дрот, тащи собак!
Дрот снял со столба поводки с ошейниками, ловко нацепил ошейники на шеи рвущихся и скулящих собак, подвел их к открытому багажнику. Собаки, не раздумывая, привычно и ловко заскочили в пыльный багажник машины, уселись между беспорядочно разбросанными инструментами и снаряжением: лопатой, топором, мешками, домкратом, тросом и запасным колесом.
— Садись, мужики. Поехали, с богом. Рассвет начнется, а мы еще копошимся! Надя! Затвори ворота за нами!
Одинокий серп луны медленно тает в поднимающихся из-за леса лучах восходящего солнца. Скрипя пружинами изношенных амортизаторов, проваливаясь на кореньях и ямках-ухабах, «козлик» почти бесшумно катится по лесной дороге. Справа темнеет стена высокого хвойного леса. Слева внизу простирается широкая пойма урочища, именуемого у местного населения странно и звонко «Бобовки». До реки отсюда километров семь. Сначала заболоченное урочище Бобовки, потом — луг, а за ним течет величавая Березина. Через все урочище сквозь заросли и топи пробирается чистейшей воды ручеек — Криница, впадая в большое пойменное озеро Винницкое, которое дальше впадает в саму Березину. По устью неширокой Криницы бобры у своих хаток настроили плотин — оттого Криница у этих плотин разлилась, затапливая берегов, густо заросших камышом-очеретом. Ивняк и ольшаник, кое-где вперемешку с березняком и осинником, густо оплетенные у корней крапивой и осокой, составляют непроходимые заросли, словно в джунглях. Местами заросли расступаются, образуя разной формы и размеров поляны с высоким разнотравьем, никогда людьми не кошеным и лишь изрезанным-истоптанным тропами диких зверей. По окраинам этих полян среди зарослей крушины и ольхи пробиваются кусты калины, ивняка, одиноких дубков, елей и сосен. Поляны соединяются между собой тропами, образуя нескончаемый лабиринт дорожек, истоптанных копытами диких животных, нашедших в заболоченном лесу летом себе и кров, и пищу, и убежище, и места уединения для таинства рождения на свет новой жизни. Дикие кабаны большую часть времени проводят в самых низких заболоченных логах. Лоси и косули держатся ближе к полянам: и корма больше, и ветерок хоть как-то, хоть не намного, но разгоняет тучи гнуса2…
Молодая лосиха, всю зиму проведя с семьей в хвойных посадках, повинуясь зову инстинкта, с наступлением весны ушла из своей семьи в болото, в котором она родилась три года назад. Это болото она знала хорошо. Каждую полянку, каждую тропинку она исходила со своей матерью. А прошлой осенью здесь она встретилась с красивым и сильным молодым лосем, пришедшим в их болото издалека. Отец молодой лосихи гонялся за пришельцем, грозно сопя и угрожающе склоняя к земле голову с тяжелыми лопатообразными рогами. Но позже молодая лосиха, когда ее отец и мать стали уединяться и прогонять даже ее саму, ушла с чужаком за ручей к большой поляне, протянувшейся почти до самого озера. За поляной, через небольшой перешеек, находится возвышенность — гряда, на которой молодые лоси, ставшие парой-семьей, уединившись, наслаждались покоем и неизведанными молодой лосихой ранее чувствами взрослой самостоятельной жизни. Лось-самец изломал рогами молодые кусты крушины на тропинке от поляны к острову, обозначив тем самым неприкосновенность территории их только что созданной семьи и свою силу. Изредка покой пары нарушали люди. Громко перекликаясь, они бродили по острову, собирая в короба грибы и снимая с деревьев орехи. Лоси сторонились людей. Завидев их или услышав их шаги, треск сучьев у них под ногами, лоси тихо, почти бесшумно уходили с гряды по тропинке на поляну, а оттуда, если возникала такая необходимость, в чащу, в заросли — ближе к ручью, к бобровым плотинам, где жили кабаны. Ближе к зиме они объединились с родителями молодой лосихи и двумя прошлогодками, младшими братьями лосихи, и ушли на зимовку из болота. Сложная и страшная была зима. Но и волки, и люди с ружьями, и собаки, и отсутствие соли, и холод — все это осталось позади. Еще зимой, почувствовав в себе волнующую, но приятную тяжесть, молодая лосиха поняла, что с наступлением весны она тихо уйдет одна в болото на свою поляну, на свою гряду. И лишь только расцвели ландыши, лишь только робко запели соловьи, под свист крыльев прилетевших уток и хорканье вальдшнепов, ранним весенним утром у неё появился ее теленок — тонконогий, большеголовый рыженький лосенок. Сейчас, спустя два месяца, он уже смело отходил от матери, не боясь затеряться в густой траве, умел надежно спрятаться, если мать подавала сигнал тревоги; быстро семенил за матерью по тропам от поляны до поляны, если вдруг возникала такая необходимость. Он уже хорошо понимал, что такое всплеск от удара хвостом по воде загадочного бобра; знал, что ежик колючий, а лисица не опасна; знал, что волчица очень опасна, но боится матери; а все остальные звери боятся не только волчицы, но даже ее запаха. Он знал, что люди более опасны, чем волчица, хотя видел их только один раз. Мать научила его находить вкусные грибы, лакомые побеги и нежную кору, хотя большую часть его рациона составляло густое сладкое материнское молоко. И вместе с этим молоком лосенок впитывал в себя и трели соловья, и запах черемухи, и грозное уханье свиноматки с маленькими полосатыми поросятами, и великое множество запахов, шелестов, шорохов, тресков, шипений и хрипов, других уроков непростой школы дикой жизни. Мать все дальше и дальше водила его от их поляны, и с каждым днем что-то новое, что-то интересное, что-то неизвестное ранее открывалось лосенку, как и любому другому любознательному ребенку, познающему окружающий его мир. Далеко не простой мир — а в дикой природе ещё и опасный.
Родители уехали на работу в шесть утра. Проводив взглядом мотоцикл, Леша закрыл ворота и быстро бросился в дом переодеваться. Сегодня он решил сходить в дальний поход: пройти берегом Винницкого до острова, оттуда через Бобовки и Криницу до Маяка, а от Маяка, через Боровичное, большим лесом — домой. Родителям об этом не сказал — кто пустит двенадцатилетнего пацана в такую даль.… Эх, разве ж это даль! Со старшим братом, который сейчас в армии, он уже давно ходил не только в Бобовки, но и на Белый берег, в Думановские дубы. И не только.… Уже второй год взрослые пацаны берут Лешу с собой в лес пострелять из самопалов, пожарить сало на костре, покурить, а то и бросить в костер головку от неразорвавшегося снаряда, найти который на «трофеях» в Дубовке вообще не проблема. Но в лес Леша любит ходить один. Отец не разрешает брать ружье, хоть и догадывается о том, что Леша давно самостоятельно стреляет из ружья по воронам или газете, а потом сам заряжает патроны, аккуратно открыв проволокой замочек на чемодане с боеприпасами, пылящемся под диваном. Прошлой зимой он попался. С соседским Серегой повесили газеты на яблони в саду, постреляли. Газеты убрали, следы замели. Но пострелянные ветви яблонь отец обнаружил сразу же, придя с работы. Ох, и попало же Леше. И ремня получил, и в углу постоял. Но зато, когда этой весной Леша принес домой чирка, добытого на разливе прямо с автомобильной камеры, отец похвалил, а мама приготовила вкуснейшую наваристую лапшу, добавив, правда, в суп полкурицы.
Накинув братову штормовку, зеленую панаму-«афганку», бросив в рюкзачок завернутый в газету кусок сала, луковицу и хлеб, одел мамины короткие резиновые сапоги. На сеновале из-под крыши достал с вечера заряженный самопал, ствол которого изготовил из трубки маслопровода трактора, а рукоять — из корня лозы. Проверил, сухие ли спички, закрыл на навесной замок дом, положив ключ под кирпич у крыльца, огородами пробрался к лазу в заборе и вскоре исчез в кустах олешника, поросшего по пойменному лугу за огородом. Комаров, оводов Леша не боялся: он был уверен, что они больше гудят, чем кусают. Пройдя кустами до берега озера, он по кладке перешел небольшую промоину, и вскоре его зеленая панама исчезла в зарослях прибрежного аира. Леша знал, что за промоиной в озеро вдаются несколько заросших аиром кос. В зарослях камыша и аира он еще весной нашел несколько гнезд крякв. Сейчас гнезда пустые, но утят уж очень хочется посмотреть! А они, должно быть, плавают с мамкой-уткой среди прибрежных лопухов и кувшинок. Осторожно, стараясь не хлюпать и не набрать воды в короткие сапоги, Леша подкрался к кромке озера. Из-под ног выскочила камышовая курочка и, быстро шлепая по траве и воде, помогая себе крыльями, скрылась в камышах. И тут же Леша заметил утят. Заподозрив неладное, утка-мама тихо крякнула: утята, черные, пушистые с оранжевыми клювами, тут же быстро выстроились за ней в «кильватерную» колонну и бесшумно всей семьей уплыли в заросли кустов аира. Леша усмехнулся, пряча в самодельную кобуру самопал: «Пусть до августа подрастут. А там! Открытие охоты на уток! Будут моими!»
Вернувшись на тропинку вдоль озера, мальчишка весело и быстро направился по ней к чарующей и манящей своей неизведанностью, своим величием, своей первозданной дикой красотой полосе лиственного пойменного леса — урочищу Бобовки. У входа в лес тропинка разделялась. Одна, еле видная, натоптанная грибниками дорожка уходила влево к острову. Вторая шла к большому лесу на Маяк через Бобовки. Леша уверенно свернул на вторую, и, пройдя по ней вглубь леса, уверенно свернул с натоптанной людьми тропки на тропу звериную. Он знал эту тропу — она вела на большую поляну через заболоченный лог. По этой тропе он начал изучать Бобовки еще в прошлом году под бдительным оком брата. Теперь на этом участке он чувствовал себя как дома. Пройдя полкилометра, осматривая на грязи следы косуль, кабанов, кое-где лапы енотовидной собаки или лисы, Леша дошел до лога, свернул с тропы и по косогору гряды с буйной порослью подрастающего ельника, осторожно пошел параллельно логу. Как он и ожидал, ветерок вдоль лога поднял диких кабанов. Их Леша не увидел, но услышал грозное уханье секача, легкий треск редких сучьев под копытами диких свиней. Постояв на месте и выждав время, чтобы не нарваться на свиноматку, он прошел еще метров сто по ельнику и свернул в болото. Здесь, на старой, разросшейся кверху толстыми сучьями осине находится старое гнездо черного аиста. Осторожно подкравшись по ельнику к началу заболоченного лога, Алексей заулыбался: из расположенного в развилке толстых сучьев гнезда на него, чуть высунув головы, смотрели двое аистят. «Заметили! — усмехнулся Леша, — или кабаны их всполошили». Он присел на заросший мхом пенек и притих. Капюшон ветровки накинул, чтобы не было видно сверху. Не прошло и десяти минут, как среди деревьев мелькнула черная тень и на гнездо бесшумно опустился взрослый черный аист. Быстро раздав принесенную пищу в открытые красные клювы птенцов, птица также бесшумно и стремительно исчезла в кронах деревьев. В отличие от семей белых аистов, все произошло абсолютно тихо, словно в «немом» кино. Постояв недолго у гнезда, Леша вернулся на тропинку и, дойдя до противоположной окраины лога, опять свернул на гряду. Буквально в ста шагах, на косогоре, под пологом молодых елочек жила семья лисиц. На утоптанном щенячьими лапами песке у входа в нору нашел перья рябчика, мелкие косточки, видимо от зайца, скорлупу пятнистого яйца. Стебельки березок и осинок сгрызены, изломаны. Узенькая тропка протоптана от норы к логу, где у лис водопой. Наклонившись, Леша заглянул в нору. В нос ударил резкий запах псины, смрад падали. Самих лисят, конечно, не видно. Оглянувшись на шорох, с удивлением увидел в десяти шагах от себя совсем тощую облезлую лису, которая, по-кошачьи выгнув спину, оскалила клыки, смешно сморщив нос. Она вдруг несколько раз сипло тявкнула, фыркнув, юркнула под елку. Леша засмеялся и быстро ретировался на «свою» тропу — предупреждение он понял правильно.
Вот, наконец, Криница. По бобровой плотине Леша перешел ручей и остановился у изготовленного им с братом солонца3. Осину они сначала подрубили с одной стороны до середины, пониже. Потом — с обратной стороны, уже на уровне груди. Дерево упало, но осталось висеть на расколовшемся от подруба пне. В верхней толстой части ствола они сделали первое корыто, выдолбив его специально изготовленным для этих целей приспособлением, напоминающим кайло или кирку, где вместо острого шипа было выковано закругленное, в виде отточенной ложки, лезвие. От первого корыта вниз по стволу прорублен желоб до второго корыта в середине ствола. И от второго корыта вниз до кроны, лежащей ветвями на земле, опять прорублена уже совсем узкая канавка. Эти желоба сделаны для того, чтобы дождевая и талая вода стекала из корыт по стволу, просаливая древесину. Ни лоси, ни косули, ни зайцы, для которых изготовлены эти корыта, не любят, как это принято считать, лизать соль. Они любят соленую кору, соленую древесину и даже соленую землю под солонцами. Самой же жгучей соли они побаиваются. Вскоре Леша увидел и свой солонец. Коры на стволе уже не осталось: вся она съедена за год лосями, косулями и зайцами. Травы вдоль дерева нет тоже — все избито, истоптано копытами, часто усыпано катышками «разнокалиберного» помета. От дерева-солонца набиты свежие тропы к логу — на водопой. Ствол дерева вокруг корыт изгрызен, а затем зализан языками так, что древесина блестит словно лакированная. Под стволом осины дикие кабаны нарыли глубокие, в колено, ямы: соль нужна не только травоядным, она является крайней необходимостью и лакомством, в том числе и для диких кабанов, которые с удовольствием высасывают ее из соленой земли, процеживая сквозь зубы. Пройдя до водопоя, Леша увидел на грязи четкие следы волка. Мурашки пробежали по спине. Мальчишка, озираясь по сторонам, достал самопал4, закрепил в скобе у зажигательной щели две спички, подсунул под изоленту спичечный коробок. Самопал был заряжен несколькими крупными самодельными дробинками. Дробь Леша лил уже давно самостоятельно: в коробе с мокрым мелким песком протыкал стержнем вертикальные «шахты», заливал их расплавленным свинцом. Полученные охлажденные стержни резал на равные цилиндрики, которые раскатывал в старой сковороде дном алюминиевой кастрюльки диаметром поменьше. Снаряженные такой дробью патроны не отличались при стрельбе хорошей кучностью, но из-за отсутствия магазинной дроби и такая годилась.
Следы волка как раз вели в ту сторону, куда Леше надо было идти — на Маяк. Постояв в нерешительности, мальчик осторожно пошел по следам волка, держа самопал наготове. Солнце уже светится в кронах деревьев, лес наполнен щебетом птиц, радостно встретивших рассвет. Где-то недалеко, вдоль лога, прохоркал запоздалый вальдшнеп. На лугу несколько раз гортанно прокричали журавли. Вдруг со стороны Маяка послышались одинокие, редкие сначала, а потом более частые, активные голоса лающих собак. Леша остановился, затих. Лето — охота закрыта. Да еще здесь — запретная для охоты «зеленая зона». Откуда собаки? Вскоре лай собак перешел в частый набат-гон. Гончие взяли след и гнали зверя по Бобовкам в районе большой поляны, куда и шел Алексей. Забыв про волка, Леша взволнованно прислушался к лаю собак: лай из гона превратился в облаивание зверя на месте, и Леша понял, что собаки работают вдвоем по крупному зверю, скорее всего, по лосю или секачу. Из злобного, на высоких тонах лая, голос собак периодически переходил в равномерный гон, и опять, остановившись, в визгливое облаивание на месте. Не замечая комаров и оводов, нещадно атакующих со всех сторон, Леша настороженно слушал голос погони, голос преследования, голос охоты. Легкий озноб пробежал по спине: кто же это обнаглел? А может, это все же бродячие собаки? Голос собак то приближался, то удалялся, и Леша догадался, что собаки кружат зверя вокруг поляны, которую называли Микитовой.
В районе Маяка и большой поляны тревожно застрекотали сороки; с места на место перелетают сойки, оглашая лес скрипучим резким криком. Тревога пришла в лес. Казалось, даже зяблики и другие певчие птицы примолкли. Прислушиваясь к тревожному стрекотанию сорок, крикам соек, гулкому набату гона собак, Леша спрятал самопал и, осторожно ступая, пошел прямо по звериной тропе в сторону непрекращающегося злобного лая собак. Что это были гончие, Леша уже не сомневался…
Машину спрятали в кустах орешника. Быстро светало, лес ожил и наполнился гомоном птиц. Где-то кукушка, перелетая с дерева на дерево, громко оповещала лес о своем присутствии. Щеглы, зяблики, дрозды, зарянки, камышевки, славки на все лады приветствовали восходящее солнце, оглашая лес веселой, жизнерадостной музыкой пробуждающейся ото сна природы.
— Свист, — Коля тихо подозвал возбужденного приятеля, — гони по тропинке к острову. Не тормози. Не кури. Не спи. Станешь у кривой березки на самой развилке. И замри, пока мы сами не придем или в стволы коротко не позовем. Если длинно, протяжно, то, как обычно, иди к машине. Все понял?
— Что тут понимать, Колян? А может, на «ход ноги»? Глаз подвострить? У меня ж фляжка! Магарыч!
— На какой ход? Какой глаз? — вмешался хмурый Дрот. — Положи фляжку в машину, алкаш! Положи, кому сказал!
Свист неохотно достал из внутреннего кармана плоскую стальную фляжку и спрятал в мох под машину, бормоча что-то и про «алкаша», и про «каких-то придурков». Припрятав фляжку, он, не оборачиваясь, сгорбившись, вложив в патронник патроны с пулями, пошел вниз к болоту по тропинке, ведущей сквозь Бобовки к острову у истока Винницкого озера. Когда Свист исчез за поворотом, Дрот открыл багажник и за поводки вытащил радостно и нетерпеливо скулящих собак, грубо одернул их за поводки. Собаки притихли.
— Так, Толик, — Коля говорил возбужденным шепотом, прищуренными глазами вглядываясь в Бобовки, словно что-то высматривая сквозь деревья. — Ты иди вправо, на бобровую плотину у Криницы за поляной. Я пойду с собаками слева, от большого леса. Если лоша здесь, я перекрою ей дорогу в лес, ты — к озеру, а Свист — к острову. Мы с тобой аккуратно подходим к ней и осторожно, чтобы не перебить друг друга, валим. Кто первый увидит, тот стреляет. Картечь не берем, чтобы самих себя не положить и собак не пострелять. Ты иди тихо, принюхивайся, слушай меня и собак. Я пойду через десять минут и сразу отпущу собак в болоте. Или кабана, или лося поднимут. Все ясно?
— Ясно, Коляныч. Не в первый раз. Я сразу мешки возьму.
— Плохая примета. Сбегаем, если что — недалеко.
— Коля, какие приметы? О чем ты? Тут зверя — кишит. В обед уже дома печенку будем жарить, вот увидишь, лишь бы рука не дрогнула.
— Не дрогнула, говоришь… ну, тогда давай по маленькой?
Коля достал из рюкзака зеленую стеклянную бутылку, закупоренную газетной пробкой, зубами вытащил затычку и, отпив несколько больших глотков, вдохнув с рукава, протянул бутылку Дроту:
— Держи. Глотни за удачу.
Дрот из горлышка жадно глотнул, так же, как и Коля, выдохнул в рукав и вернул хозяину полбутылки мутноватой жидкости. Собаки вдруг разом притихли, насторожились, приподняли висячие свои уши, мелко задрожали, поскуливая и принюхиваясь к легкому ветерку-дуновению из болота. Казалось, пахнет хмелем, багульником, мхом, прелыми листьями, болотом, грязью; но хозяин видел и понимал — собаки почуяли запах дичи.
— Все, Толян, гони шустро, смотри не шуми. И я пошел. Альфа уже, видишь, уши навострила. За ней и Бой душится на поводке. Я через пять минут собак пускаю, и сам пойду на левый край, как договорились.
Дрот, заряжая на ходу ружье, бесшумно, как тень, скрылся на тропинке в болото. Выкурив сигарету, Коля отцепил собак с ошейников и свистящим полушепотом азартно скомандовал вслед собакам: «Ищщи, ищщи! Взять, взять!». Забросив в патронник патроны, сплюнул через левое плечо и быстро зашагал вдоль раздела леса и болота в обратном направлении, непрерывно останавливаясь и прислушиваясь к лесным шорохам. Не прошло и десяти минут, как азартно завизжала Альфа, тут же ей вторил грубым басом Бой. Несколько секунд тишины, и лес наполнился звучным, мелодичным, азартным гоном смычка русских гончих, приученных работать по крупному зверю. Высокий мелодичный голос гона Флейты резонировал с грубым басом Боя, а их облаивание стоящего, остановившегося или нападающего на них зверя, казалось, проникает в душу, переворачивает ее, заставляя дрожать колени, учащенно биться сердце и мчаться, спешить, подкрадываться на голос, не чувствуя ног, не чувствуя ничего в окружающем мире, кроме желания увидеть в просвете деревьев, кустов того, кого так азартно облаивают преданные помощники, неоценимые слуги, безжалостные добытчики — собаки. Невидимый пока зверь метнулся, судя по голосу собак, к лесу. Не дойдя до притаившегося Николая каких-то полминуты хода, гон остановился на месте. Лай то затихал, то переходил в визг, то редкими глухими всхлипами обозначал опытному слуху, что происходит в болоте. Вот лай двинулся назад к поляне. Николай бросился через кусты наперерез и вплотную столкнулся с несущимися через кусты косулями. Заряженное пулями ружье легко легло к плечу. Мушка уперлась в рыжий бок ближайшего к Николаю рогатого самца.
— Ах ты, сука, — выругался Николай, разглядев через ветки и листья в полутора десятках метров от себя косулю, — ладно, в другой раз!..
Шумовые5 косули, пробираясь через непролазную чащобу и опасливо озираясь назад, поздно заметили грозившую им смертельную опасность. На миг застыв, они метнулись по зарослям в сторону, мелькнув белыми «зеркалами».
Лай удалился и, судя по всему, приблизился к Дроту. Скоро прозвучит выстрел, в этом Николай не сомневался. Неожиданно выстрел прозвучал вдали — это стрелял у острова Свист. Еще выстрел. Спустя несколько секунд — третий одиночный выстрел.
— Ну, гад, — Николай, продираясь сквозь переплетенные заросли ивняка в поисках тропинки, заматерился, — не дай боже промазал по шумовому…
А лай собак, между тем, остановился на месте и, отголосив в одном участке, переместился опять ближе к поляне.
«Точно я рассчитал. Не идет никуда. Это моя лосиха! Сейчас я ее возьму», — подумал Николай, выйдя, наконец, на звериную тропу, ведущую к поляне. По тропе он бегом побежал к поляне, представляя, что с другой стороны сюда бежит и Дрот. Клещи облавы сжимаются, скоро места для маневра у лосихи не останется. Остановившись и отдышавшись, Николай отчетливо услышал приближающийся треск сучьев, характерный только для движения лося. Треск двигался вдоль поляны и вдруг неожиданно повернул прямо на поляну.
— Эх, бля, ветерок. Неужели учуяла? — пробормотал Николай и бросился вслед треску, в прогалину просвета самой поляны.
Собаки лаяли на месте. Низкий бас сбивался на визг, и Николай понял, что лосиха бросается на собак, отгоняет их. Вскоре он выбрался к поляне и увидел лосиху. В высокой траве было хорошо видно, как двигается ее спина: лосиха мечется, пытаясь передними копытами ударить преследующих ее и старающихся укусить за сухожилие задних ног собак. Лосиха не видела и не слышала приближающегося охотника. Все ее внимание было сосредоточено на собаках, пытающихся отбить у нее прижимающегося к животу теленка. Тяжело дыша взмыленными боками, она, оберегая лосенка, пыталась ударить нападающую спереди собаку. В то же время другая собака сбоку и сзади старалась выгнать из-под лосихи напуганного ее детеныша.
Николай вскинул ружье. Дрота нигде не видно. До лосихи метров сорок. Прицелился в переднюю часть тела, выждал мгновение и, убедившись, что лосиха замерла, нажал на спусковой крючок, точно переведя мушку в «хомут» — место соединения туловища с шеей. Отдачи не почувствовал. Лосиха упала как подкошенная. И тут же раздался громкий крик-плач. Альфа набросилась на лосенка, сбила его с ног и уцепилась ему в шею. Писк-плач постепенно перешел в хрип, и, когда Николай подбежал к животным, лосиха и лосенок бились в агонии. Достав из сапога нож, он перерезал горло лосихе, затем и маленькому лосенку. Собаки жадно набросились лакать пульсирующие струи крови, а охотник поднял ружье, открыв стволы, потрубив коротко несколько раз. Тут же невдалеке отозвался Дрот и, запыхавшийся и мокрый от пота и росы, он вскоре выбрался из кустов на поляну, подошел к Николаю:
— Хорошо, что мешки и топор взяли. Поздравляю, шеф! Ты, как всегда, везунчик. Я же говорю: наверное, в детстве каку ел! — Дрот, смеясь, пожал руку и похлопал по плечу товарища. — Что не весел, Коля?
— Да так. Что-то сердце защемило, как лосенок запищал. Альфа его загрызла, а мне и тошно. Старею, что ли?
— Да, Коля, что-то раньше за тобой этого не было. Ладно, давай за работу. А что, интересно, там Свист палил?
— Козы6! Через меня на него шумовые полетели! Я чуть не пальнул. А он, видимо, не упустил случая. Посмотрим. Давай свежевать.
Через час мясо было уложено в мешки. Потроха накрыты шкурами, поверх набросали веток, наспех нарубленных тут же. Кости брать не стали. Лето, жарко. Что с ними делать? Даже собакам не отдашь. Да и лосиха оказалась худой, жилистой. Дрота чуть не вывернуло, когда полоснул ножом по вымени: брызнуло молоко с кровью. Теленка же забрали целиком, бросив лишь внутренности и голову со шкурой. Мясо пришлось выносить двумя ходками. Хорошо, что подоспел Свист, который все же «положил» тремя выстрелами молодую косулю, полетевшую на него, спасаясь от гона собак. Косулю он, как зайца, облупил на месте и принес в рюкзаке прямо к машине, где и встретился с компаньонами, еле дотащившими первый мешок мяса. Втроем вернулись за вторым мешком. Его переложили на полиэтиленовую пленку и волоком по мокрой траве дотащили до машины, которую, тем временем, надежно охраняли разъевшиеся жиром, кровью и потрохами собаки. Спрятав мясо в кустах за машиной, отдельно от мяса — ружья, браконьеры вышли на поляну Маяка, потягиваясь и щурясь от взошедшего над лесом солнца. Помыв в бобровой канаве руки и ножи, вернулись на Маяк, накрыли на газете импровизированный стол.
— Ну, мужики, — тост, — Николай поднял рюмку, — за удачку! Пусть простит нас Бог болотный, что похозяйничали. Ну, каждому — свое. Нам — мясо, ему — шкуры. Быть добру! — Он залпом выпил содержимое стограммовки, передал стакан, забросив в рот кусочек сала и лука, лег на траву, закинув руки за голову.
Мужики налили себе, выпили, молча закусили. Когда спиртное закончилось и в бутылке, и во фляжке, Николай выпил сразу три яйца, просыпая внутрь скорлупы через отверстие крупную соль, сыто срыгнув, скомандовал:
— Что, дармоеды, поехали!
Подельники нехотя поднялись, Свист предложил:
— Коля, по дороге в магазин заскочим? Пузырек прикупим, а Надька твоя пусть печеночки поджарит, свежины с картошечкой! Смак!
— Ну, если морда у тебя не треснет от того, что моя женка тебя кормить будет, то заедем. Или к вашим женам поедем? Пусть и они меня побалуют! И мясо-то не понадобится! Ха-ха!
— Да нет, Коляныч, — Свист, затянувшись сигаретой, покосился на Дрота, — к нам нельзя. У нас и не выпьешь, и не закусишь. Наши тигрицы-акулы — не то что твоя Надюха! И мясо не поможет!
— Мясо, говоришь, не поможет? Тогда без мяса домой пойдешь, деляга!
— Коляныч, ты что? А без мяса они меня с тещей и на порог не пустят! Ты же знаешь, и так заели: «Съезди на охоту, съезди на рыбалку! Принеси мяса, принеси рыбы!» Типа в магазин я хожу. Вот фляжку самогона еле выпросил! Так и сказали — пустой домой чтобы и не приходил!
Собаки, уткнув окровавленные морды в лапы, покачиваются на мешках с мясом в пыльном багажном отсеке. Машина медленно катится по лесной дороге своим утренним, еще не высохшим по росе следом обратно в поселок. Не обращая внимания на прогромыхавшую рядом громадину, трудяги муравьи толпой тащат к муравейнику извивающуюся гусеницу. Над поляной Маяка беззаботно порхают бабочки, хотя одну из них себе в жертву выбрал стремительно приближающийся шершень. Совсем недалеко от Маяка, в устроенном в развилке ствола старой сосны гнезде, двое оперившихся птенцов ястреба-тетеревятника, завидев подлетающую мать, наперебой громко запищали, открыв хищные острые клювы, даже не подозревая, что в зобу у матери только что пойманный рябчик. Над Винницким озером стремительно несется светлогрудая скопа, и вскоре зазевавшийся язь окажется в цепких лапах непревзойденного рыболова. Ничто в лесу не говорит о смерти, хотя она и рядом. Никто уже и не вспомнит о только что прозвучавших выстрелах. Разве что вездесущие кровожадные падальщики-вороны уже взгромоздились на верхушках двух высоких елей на краю поляны, рассматривая двух енотовидных собак, опасливо замерших у кучи свеженарубленных веток, обнюхивая политую каплями крови траву. Енотовидные собаки жили в норе под елками и, дождавшись наступившей тишины, решились, наконец, выползти из своего убежища, поддавшись искушению запаха свежей крови и плоти…
Услышав выстрелы и по прекратившемуся лаю собак определив, что зверь добыт где-то в районе Маяка, Леша осторожно стал пробираться к поляне. Уже дойдя до поляны, услышал, как на Маяке захлопали дверцы машины, а сама машина проехала лесом в сторону города. Пройдя краем поляны, Алексей безошибочно определил, что здесь живет лосиха с лосенком. Утоптанные в траве лежки, засохшие лосиные катышки и кое-где проступающие в грязи следы отчетливо рисовали ему картину жизни лосей на этой поляне. Насторожили вороны, слетающие с высоких елок на краю поляны вниз, в траву. Предчувствуя что-то нехорошее, Леша по мокрой и высокой, в его рост, траве стал пробираться на противоположный край поляны. Почти из-под ног сорвались, громко «крумкая», черные вороны-крумкачи7. Из-под горки наваленных веток выскочили две енотовидные собаки и, огрызаясь и показывая мелкие острые зубы, неуклюже заковыляли и тут же исчезли в густой траве. Алексей остановился. Сердце защемило и учащенно забилось. Над ветками кружился небольшой рой из оводов и желто-зеленых мух. Под ногами трава казалась черной. Леша согнулся, провел рукой по примятой траве и охнул: ладошка окрасилась кровью. Сжав губы, быстро отбросил несколько веток и присел… Отрубленная голова лосихи смотрела на него большими глазами, затянутыми мутной мертвенной пленкой. Перестав дышать, он отвернул шкуры и увидел останки маленького лосенка…
Двенадцатилетний мальчик встал. По лицу текли слезы. Неуклюже вытирая их, размазывая с кровью по лицу, Леша осмотрелся вокруг: примятая трава, черные пятна спекшейся крови, жирные вороны на елке, еноты8, застывшие у норы… и потроха. Широкая полоса примятой травы со сбитой росой явно указывала, куда утащили мясо. Достав самопал, вытащив из-под изоленты коробок спичек для быстрого воспламенения запала, Леша пошел по примятой траве в сторону Маяка. Там нашел газету. На газете — шелуха от лука, яичная скорлупа и… отчетливая надпись названия улицы, номера дома и фамилии. Грязными руками с запекшейся кровью Леша оторвал кусок газеты с надписью и осмотрел и запомнил следы машины После этого тихо вернулся к месту трагедии. Вороны опять слетелись на останки лосей. Сжав губы, направил самопал на наглых птиц, чиркнул коробком по спичкам. Спички зашипели, задымились и загорелись. Леша, привычно удерживая свое оружие двумя руками, навел самопал на ближайшую птицу. Выстрел прозвучал резко и громко. Полтора коробка серы от спичек сделали выстрел почти боевым. Прострелянный дробью ворон закувыркался в густой траве, замахал в агонии крыльями и затих. Парень подошел, брезгливо взял убитую птицу за крыло и вернулся к набросанным веткам. Ворона положил поверх веток, а сам сел в траву, печально глядя на бурые пятна крови. Тихо прошептал: «Я вам этого никогда не прощу!». Посидев, горестно вздыхая, все же встал, достал из рюкзака коробок спичек, газету, отложил их в сторону. Сам же прошел в кусты и вскоре вернулся с большой охапкой сухих стволов олешника и лозняка. Быстро разжег костер в стороне от прикрытых останков — чтобы не растаскивали звери и птицы, пока он не вернется с лопатой, и быстро зашагал домой, оставив свой рюкзак на поляне.
В этот день домой Алексей пришел уже в сумерках и, ничего не говоря родителям, полез ночевать на сеновал на сарае. Он еще не осознавал, что сегодня он стал немного взрослее, и сегодня решилось его будущее…
Уже через день Алексей знал в лицо хозяина машины. Пройдясь несколько раз перед домом Ермилы, он узнал, где стоит машина, и по следам у ворот опознал следы той машины, оставленные на кучке песка от кротовой норы на поляне Маяка. Николай, по кличке Ермила, работал сторожем в детском саду. Посменная работа с отгулами за ночные дежурства позволяла иметь массу времени для занятия браконьерством — охотой и ловлей рыбы сетями и неводом на Винницком озере и реке…
В начале осени Ермила на машине приехал на озеро, где у него стояла личная лодка. Пока он со Свистом и Дротом ставили сети, Алексей в темноте подкрался к машине и засыпал в горловину топливного бака пол-литровую банку сахара. Сняв утром сети с рыбой, браконьеры отъехали от берега на сто метров и намертво стали с заглохшим двигателем. Отремонтировать машину на месте не удалось, и лишь спустя сутки в мастерской Коле показали забитый расплавленным сахаром карбюратор. Бешенству Ермилы не было предела. Кого только он не подозревал, кого только не допрашивал, кому он только не грозил!
Как-то, возвращаясь из школы, Алексей увидел ГАЗик Ермилы у магазина. В салоне никого не было, и этим Леша воспользовался незамедлительно. Открыв тихонько дверцу, он вырвал провода из замка и закоротил их. Запустился стартер, и стоящая на передаче вместо «ручника» машина тронулась с места и покатилась с дымящейся проводкой и стрекочущим стартером. Леша быстро заскочил в магазин и уже оттуда наблюдал, как ГАЗик врезался в припаркованную у магазина черную «Волгу», как выскочили из «Волги» молодые мужики и стали нещадно дубасить подоспевшего Ермилу.
Третья попытка мести закончилась если не трагически, то довольно плачевно. Откручивая ниппеля на колесах стоящей у ворот машины, Алексей попался. За руку его поймал угрюмый Дрот и сразу же молча затащил во двор. Примкнув калитку, крикнул в открытую дверь веранды:
— Колян! Иди скорей сюда! Смотри, кого поймал!
Ермила и Свист вышли из дома, где, видимо, сидели за столом: Коля вытирал тряпкой руки, а Свист ковырялся спичкой в своих позолоченных коронках-фиксах.
— Дрот, на фига малого во двор затянул? — Лениво спросил Ермила у Толика.
— Малого? Ты помнишь, Коля, что нам кто-то сахара в бак насыпал? Ты помнишь, как ты двести баксов за «Волгу» отдал и фингалы неделю отмачивал? Помнишь? А вот этот сучонок только что колеса нам спустил. Иди, посмотри!
— Да ну! — Свист бегом выскочил на улицу, так же бегом и вернулся. — Точно, ниппеля выкручены на двух колесах со стороны улицы…
— Ах ты, мать твою! — Ермила схватил Лешу за шиворот, — чей ты? Как твоя фамилия?
— Пусти, морда браконьерская! — Леша попытался вырваться. — Я вам ничего не скажу! Я вам еще не то устрою за лосенка! Вы мне за все ответите!
Мужики переглянулись, молча уставились на подростка:
— Какого лосенка? Что ты гонишь? — Первым всполошился Свист, — ты, сучонок, за что это базаришь?
— За то! Которого вы вместе с лосихой летом на Маяке убили! Я все знаю, я все видел!
— Дрот! Держи его, — Коля передал Лешу Дроту, закурил, сел на заборчик палисадника. — Значит, видел? А доказательства у тебя есть?
— Есть. Я не скажу, какие! Хоть убивайте. И свою фамилию не скажу.
— Скажешь! Посидишь с крысами в погребе — все скажешь! А мы с отца и матери спросим: и за машину, и за лося, и за бегемота! Ха-ха-ха! — Ермила ногой ударил Лешу в живот, а согнувшегося — кулаком по спине, — все скажешь, щенок!
Они избили мальчишку и полуживого затащили в темный подвал, где замкнули в кладовке с картошкой.
— Ну, что будем делать? — собрал совет Ермила, потирая ушибленные костяшки кулаков.
— А ничего делать не будем. Посидит до полуночи, оклемается. Мы лицо ему не попортили. Скажет, чей он — поедем к родителям, предъявим счет, — Дрот смотрел в сторону, говорил тихо и уверенно.
— Как же он, гаденыш, нас выследил? Это надо узнать в первую очередь, — Ермила тоже задумался, потом, опомнившись, позвал жену, — Надя, принеси-ка нам бутыль. И закусить. Мы думать будем.
Жена принесла пятилитровый графин самогона, закуску и молча ушла в дом. Мужчины разлили сивуху по стаканам, молча стукнулись краями, выпили и, кряхтя, принялись закусывать. Тем временем Надя осторожно прошла в подвал, отомкнула замок кладовки и вошла к Алексею. Тот, согнувшись, сидел в углу и заплаканными глазами неотрывно следил за женщиной.
— Пошли. Только тихо. И не говори, пожалуйста, никому, что я тебя выпустила. Они меня тогда убьют. Хорошо?
— Хорошо, — прошептал Леша и пошел за Надей. Она подвела его к окну в торце подвала, открыла фрамугу, помогла Алексею пролезть в окно и шепнула:
— Сразу лезь через забор на улицу и убегай. Убегай домой и забудь сюда дорогу, мальчик!
Леша вылез в окошко, пригнувшись и прислушиваясь, прошел по цветнику, быстро перелез через довольно высокий забор и через полчаса уже был дома. Родители были еще на работе во вторую смену. Ему, как обычно, предстояло подоить козу, накормить кроликов и двух свиней. Управившись и чувствуя нестерпимую боль в спине и груди, он умылся, расстелил кровать и, только забравшись под одеяло, заплакав, прошептал:
— Вот только брат из армии придет. Пусть только скорее придет…
Уроки Леша делал за час-полтора. Четверок почти не было — одни пятерки по всем предметам, кроме рисования, пения и трудов. Родители не могли понять, почему по трудам четверка. А он знал… Вместо уроков труда, которые обычно были последними, он, быстро «слиняв» из школы, прибегал домой, переодевался и через час уже был в Бобовках. Все чаще и чаще стал прихватывать отцовское ружье, а ведь в сентябре ему исполнилось только тринадцать лет. Редкие веснушки, приносившие столько огорчений, почти исчезли. Остриженные летние выгоревшие рыжеватые кудри превратились по осени в платиновую шевелюру. Пушок пробивается над верхней губой, и голос уже ломается «под мужика». Каждое утро Леша ловко толкал над головой лом, с привязанными проволокой к его концам кирпичами, легко крутил «солнышко» на им же построенном турнике, да и в школе, приученный с детства старшим братом, не задумывался о страхе, когда надо было, отважно один на один выходил разобраться с обидчиком-старшеклассником. Дом Ермилы теперь обходил стороной, издалека поглядывая на стоящую у ворот машину и вспоминая, как на следующий день после его побега из подвала, Свист весь день крутился у школы и даже заглядывал в классы. Несколько раз видел следы машины по лесу, но и не оставил желание поймать браконьеров и наказать их, как можно сильнее…
Октябрь выдался теплым, тихим, солнечным. Зная, что родители придут с работы поздно, Леша, захватив ружье и три патрона с мелкой дробью, убежал после уроков к Белому берегу, где давно уже высмотрел несколько семей рябчиков, обитающих в старом ельнике-кисличнике вдоль небольшого лога. Среди ельника было несколько довольно больших полян, заросших по своим опушкам орешником. Алексей набил рюкзак орехами, уселся на пень и с удовольствием съел захваченное из дома яблоко. Солнце закатилось за верхушки елей, но в лесу было еще светло, и в отсутствие ветра — тихо и уютно. Достав из-за пазухи стальной манок на веревочке (из отцовских запасов), Леша продул его, повесил на грудь. Ружье осторожно зарядил и, улыбнувшись, взяв манок в губы, засвистел рябчиком: «Тссс-тссс-тссс-цик, цик, цик». Посидел, послушал, еще раз поманил. Свист рябчиков в ответ прозвучал из нескольких мест одновременно. И тут же с характерным фырканьем и лопотанием крыльев на опушку прилетел первый рябчик. Леша замер. Рябчик, умостившись на ветке ели, и почти невидимый, вновь засвистел. Ему тут же ответили, и вскоре на полянку прилетели еще три петушка. Леша медленно осторожно приложил ружье к плечу, прицелился и выстрелил. Один рябчик камнем упал с ели, остальные немедленно разлетелись в разные стороны. Бегом Леша подбежал к мертвой птице, поднял ее, рассматривая. «Хорошее будет чучело для кабинета биологии. Ева Андреевна обрадуется», — подумал он про себя, аккуратно укладывая птицу в тряпицу, а затем и в рюкзак. Охота закончена. Радостно повернулся, чтобы идти домой и остолбенел. На противоположном краю поляны стоят и ухмыляются Дрот и Ермила…
— А-а, сопляк! Попался! — Дрот, не выпуская папиросу из губ, широко улыбнулся, — ружьишко, говоришь? Ну-ка, неси его сюда, засранец. Заодно поговорим, как ты из подвала удрал, как ты нашу машину два раза раскурочил, как тебя зовут. Иди, сучонок, иди…
Они смело шагнули к нему. Леша хладнокровно открыл стволы, выбросил стреляную гильзу, вставил новый патрон и, взведя курки, прицелился в ноги Дрота:
— Еще один шаг, и я стреляю по коленям. Стоять! Оба…
Мужики тут же остановились.
— Малец, ты че? Брось ружье, а то… — Ермила не успел договорить, Леша перевел стволы и выстрелил прямо у него над головой. И Ермила, и Дрот присели, побелели и, не сводя глаз с направленных на них стволов, заикаясь, перебивая друг друга, закричали:
— Эй! Хорош! Мы пошутили. Иди своей дорогой, мы — своей. Убери стволы, придурок! Мы уходим.
— Вы уходите, — это я сказал, — Леша переводил стволы с одного на другого, — но если я еще раз поймаю вас в Бобовках или в Белом береге с собаками и оружием, я вас постреляю, так и знайте!
— Ты что?! Ты сам понимаешь, — начал было Дрот, но Ермила поднялся, потянул его за воротник:
— Пойми, Толя, хороший мальчик умеет нажимать на курок. Пошли. Потом разберемся, у нас еще дела, — они развернулись и, матерясь и угрожая, ретировались в ельник. Леша скоро услышал, как захлопали дверцы их ГАЗика. Подхватив с земли рюкзак, он быстро скрылся в противоположной стороне и, видимо, не зря. Вскоре он услышал со стороны поляны:
— Эй, пацан, иди сюда! Поговорим по-хорошему. Ты же не трус? Иди…
Но он не слушал, понимая, что они, скорее всего, взяли оружие и ему с одним патроном с ними не справиться. Он уверенно, но бесшумно шагая знакомыми тропками, решил сделать крюк и вернуться домой берегом реки, минуя Бобовки. Пройдя узкий перешеек болота, через два часа он вышел к реке и по кромке обрывистого берега в сгущающихся сумерках быстро стал спускаться вниз по течению реки по направлению к дому. Вдруг впереди в кустах завелась машина. Без света тихо поехал вдоль берега все тот же ненавистный ГАЗик Ермилы. Первой мыслью было залечь в густой траве, затаиться. Леша присел на корточки и, когда машина скрылась за кустами, заметил мелькнувший огонек на воде. Вскоре вспышки-отблески повторились. Леша вскочил на ноги и, скрываясь в траве подальше от кромки берега, быстро настиг мелькающие на воде блики. Его предположения оправдались: вниз по течению реки плыла резиновая лодка. За веслами, судя по одежде и кепке, сидел Ермила. Впереди Дрот. Толик периодически опускал в воду сачок. В глубине отражался отблеск света погруженного в воду фонаря, в сумеречной тишине раздавался характерный треск-жужжание «электроудочки». Электроустройство для браконьерского варварского способа добычи рыбы состоит, знал Леша, из электросхемы, через которую проходит провод от аккумулятора. Далее преобразованный ток через промежуточную кнопку поступает на металлический обруч сачка. «Минус» аккумулятора сброшен в воду позади лодки. При нажатии кнопки опущенного в воду сачка загорается лампочка в воде и возникает электрический разряд между металлом обруча и минусовой клеммой. Ток определенной частоты поражает все живое в радиусе трех метров. Подводный фонарик выхватывает в глубине серебристые извивающиеся бока рыбы, всплывающей вверх или падающей на дно. Дрот ловко выхватывает сачком наиболее крупные экземпляры и бросает их в лодку позади себя, под ноги управляющему плывущей вниз по течению лодкой Ермиле. Щуки, лещи, судаки еще трепещутся, но минуты их жизни уже сочтены. Даже ушедшая от сачка, но «битая» током рыба, если и выживет, то нереститься уже не сможет. Попутно в речке гибнет вся микрофлора и микрофауна, зоо-и-биопланктон. На неделю-две жизнь в пройденном электроудочкой участке умирает.
Догнав браконьеров, Леша некоторое время шел, скрываясь, следом за ними. Потом встал во весь рост и, свистнув, закричал:
— Эй, в лодке, мать вашу! Прыгайте в воду, я стреляю в лодку картечью на счет «три»! Раз, два…
Браконьеры не стали спорить и дожидаться счета «три». Несмотря на то, что до берега было метров двадцать, они разом выбросились из лодки в сторону середины реки, так как отчетливо заметили на фоне еще не почерневшего неба пацана, с наведенным на них ружьем, и отчетливо припомнили выстрел, прозвучавший в их сторону около трех часов тому назад. Лишь только они свалились в воду, Леша выстрелил своим единственным последним патроном намеренно в район уключины, чтобы поразить дробью сразу две камеры лодки, разделенные между собой перегородками. Задумка удалась. Лодка мгновенно взорвалась двумя рваными отверстиями и под тяжестью аккумулятора быстро затонула.
— Следующий раз пойдете вслед за лодкой! — Деланным басом крикнул Алексей и быстро шагал в сторону Бобовок — по лугу теперь домой идти опасно, могут догнать, а патронов больше нет.
Очередная стая уток прошелестела в уже ночном небе, когда Леша вошел в Бобовки. Даже в темноте он безошибочно нашел тропу через Криницу на остров, а оттуда рукой подать до дома. Придя домой, быстро переоделся, вылил заранее приготовленную пищу свиньям и едва успел подоить козу, услышал приближающийся стрекот мотоцикла — родители возвращались со второй смены. Пока они вошли в дом, помидоры уже были порезаны в салат, молоко процежено через марлю в трехлитровую банку, чайник установлен на зажженную конфорку. Отварная картошка на плите в кастрюльке, сало в холодильнике. Родители даже и не подозревали, где и как провел вечер их послушный ребенок. А «ребенок», встретив родителей, за поздним ужином подробно отчитался о школьных делах, о хозяйстве и ни словом не обмолвился о войне, в которую он вступил. О войне с браконьерами, о неравной войне, в которую он вступил совершенно неожиданно, но абсолютно осознанно.
Брат приехал ночью. Леша проснулся от шума и переполоха в доме. Заметив сквозь открытые двери своей комнаты пробивающийся из кухни свет и услышав громкие возгласы-причитания матери, он вскочил с кровати и, заскочив на кухню, попал в объятия брата. Сержантские погоны, надраенная бляха кожаного ремня, зеленая фуражка пограничника и выложенное на диван содержимое дембельского чемодана — все это свидетельство того, что брат, наконец, дома. Теперь и на охоту можно будет вместе ходить, и на дискотеки, и с браконьерами разобраться! Одной из первых новостей, о которых Леша рассказал брату, это было убийство лосихи и лосенка браконьерами. Брат нахмурился, узнав о плене в подвале у Ермилы, об электроудочке и стрельбе. Потом потрепал Лешу по плечу:
— Ничего, Леха. Я знаю их. Разберемся на днях. Дайка мне немного дух перевести.
Но «дух перевести» не дали сами браконьеры. Вызнав все-таки адрес Леши, они на своем ГАЗике приехали именно в утро прихода брата из армии. Услышав лай собак, мать вышла на крыльцо и, увидев машину Ермилы, немало удивилась. Дом их семьи находится на окраине переулка. За домом — луг, лес, и сюда очень редко заезжали чужие люди. Она, завидев вышедших и закуривших у машины мужчин, вернулась в дом и озабоченно сообщила:
— Там какие-то люди к нам приехали. Одного я, кажется, знаю. Возле почты живет.
Леша глянул в окошко и замер — это были его враги. Об этом он успел шепнуть брату, накинувшему шинель, чтобы выйти и поговорить с неожиданными гостями:
— О! Ну и отлично! Пошли, Леха, заодно поставим точки над «и».
Когда Леша с братом вышли из калитки, Свист зашелся в истерическом смехе:
— Во, бля! А мы его полгода искали, щенка! А он под боком живет! Надо же. Иди-ка сюда, стрелок! И отца своего зови, сейчас мы вас штрафовать будем!
Брат, Леша и отец подошли к машине:
— В чем дело, мужики? Кто тут кого штрафовать собирается? — брат подошел к Ермиле, — здорово, Коля. Здоров, Дрот. Вот уж не ожидал я вас в гости с утра!
— Здоров, Витек! — Коля скривился в кислой ухмылке, — погранец? Как там китайцы, не балуются?
— Не знаю, Коля. Я не на китайской границе служил. Я других бегунов ловил. Покруче. И покруче вас — нелюдей! Хотел сегодня отдохнуть, а завтра с вами встретиться. Но раз приехали, расскажите-ка, как моего брата в подвале примкнули, подонки? Расскажите, как с малолетками воюете? Расскажите, как мясо летом в лесу жрете — не нажретесь? Что, сволочи, молчите?
— А ты, Витек, вижу, страх потерял? — Дрот сплюнул папиросу и попытался схватить Виктора за шиворот. Коротким ударом в солнечное сплетение Виктор осадил Дрота и тут же ударом в челюсть отбросил Ермилу на машину.
Долго не думая, Леша кулаком добавил согнувшемуся Дроту по затылку и бросился на Ермилу:
— Ты, скотина, лосиху с лосенком летом завалил! Ты меня в подвале запер! Ты электроудочкой и сетями рыбу глушишь! Ненавижу вас! Я уже вам говорил — вот мой брат пришел! Получили? Еще хотите?
Виктор оттащил Лешу от Ермилы, взял того за шиворот:
— Тронете моего малого еще раз — не найдете себе места в этой жизни! Обещаю! Я ясно говорю?
Николай вырвался, плюнул Виктору под ноги:
— Ты малого своего спроси, чего он за нами шпионит. Ты спроси, как он вчера чуть нас не застрелил. Почему он с ружьем по лесу бродит? Он вчера нашу лодку прострелил! Кто за это будет платить, Витя? А платить вам придется!
— Я, Коля, заплачу, — неожиданно вышел вперед отец с топором в руках. — Я вам заплачу, — он с размаху ударил лезвием топора по капоту ГАЗика, — пока, мужики, вот — аванс. В следующий раз головы отрублю. Ясно?
Пришедший в себя Дрот достал из голенища нож, но его остановил Ермила:
— Не надо, Толик. Поехали. Базар не закончен. Свист, вылазь, сука, садись за руль, — лишь теперь все заметили, что Свист осторожно выглядывает из-за машины. Тот вышел с монтировкой в руках, пугливо озираясь по сторонам:
— А я че? Я — ничего. Вот! — он поднял в руках монтировку и, сконфужено бросив на полик машины, сел за руль. Ермила остановился, посмотрел на Лешу, Виктора и отца и, не сказав ни слова, забрался вслед за Свистом в машину. Злобно заурчав двигателем, ГАЗик укатил.
— Ну, боец, ты совсем завоевался, — брат ласково потрепал Лешу по шевелюре, — теперь нам вдвоем будет легче. Я иду работать охотоведом. Уже все решено. У меня на руках письмо — меня ждут! Пойдешь ко мне помощником, а потом егерем?
— Ур-ра! — Леша подпрыгнул, забегал вокруг брата, — ура! Теперь у меня законно будет свое ружье!
— Да, Леха, я отдам тебе свое, а себе куплю другое. Но позже. Согласен?
— Еще бы! Конечно! — они вернулись в дом за празднично накрытый стол.
Испорченное настроение постепенно восстановилось. Мама достала из маленького погребка под половицей на кухне банку хлебного самогона, с чердака Леша принес несколько колец вяленой колбасы и большой кусок копченого окорока. Соленые грибы, квашеная капуста, блины, отварная картошка и клюквенный морс логично дополнили гору жареных ребрышек и яичницу на сале с луком. Позвали соседей и родственников, живущих недалеко, на соседней улице. Вскоре отец достал гармошку. Он любил, выпив чарку, задорно и весело блестя глазами, встряхнув гордо черными, с проседью кудрями, сыграть фокстрот, польку, барыню или «Дунайские волны». Позже соседи и родственники затопали в танце на кухне каблуками, а Леша с Виктором вышли на улицу.
— Я себе новое ружье куплю первым делом. Отец — тоже. А курковку тебе отдадим — заслужил! — брат весело похлопал Лешу по плечу, — но без разрешения не ходить, ясно?
— Так точно, шеф, — Леша козырнул, — спасибо, Витя, я так тебя ждал! — он глянул брату в глаза и засмеялся, — а я тебе на первое время могу свой самопал дать!…
Зима выдалась в этом году суровая. Снегом замело все улицы пригородного поселка, только узенькие тропки вдоль заборов позволяли проходить на работу, в школу, в магазин. Достав с чердака бани широкие, тяжелые армейские лыжи, Леша, как учил когда-то отец, просмолил их паяльной лампой, тщательно натер парафином и прижег его сквозь газеты раскаленным утюгом. Крепления на валенки просты и непритязательны: стремя под носок обуви сшито из транспортерной ленты, а зажимающие ногу в стремени резинки — из автомобильных камер. Бамбуковые заводские палки — гордость перед местными пацанами, у большинства которых палки из тонких орешин. От дома вдоль реки, через Бобовки, до Белого берега и обратно по лесу Леша накатал постоянную лыжню и, используя любой подходящий случай — уроки труда, выходной день, а то и просто в наглую пропуская уроки, — он, захватив в рюкзачок кусок сала с хлебом и луковицей, отправлялся в свой двадцатикилометровый «егерский» маршрут, как окрестили эти похождения отец и брат.
Сразу за огородом начинался пойменный луг, поросший островками ивняка и крушины. Здесь постоянно обитали куропатки и зайцы-русаки, которых Леша, можно сказать, знал в «лицо». Дальше лыжня шла вдоль берега реки вверх по ее течению, где в поросших ивняком берегах обитали норки и горностаи. Примерно в пяти километрах от дома маршрут круто сворачивал вправо, в Бобовки. По звериным тропам, через остров, Леша добирался до большого леса. По пути обязательно посещал несколько бобровых поселений с их плотинами, пересекал Криницу, по берегам которой отчетливо выделялись своими ярко-алыми гроздьями заросли калины. В Бобовках его лыжню пересекали многочисленные следы косуль, кабанов, куниц, лис. Войдя в лес, Леша проходил мимо островка Маяка в урочище Белый берег, а оттуда по лесной дороге, напрямую домой. В большом лесу он примечал тропы косуль, лежки косуль на взгорьях с толстым слоем мха, переходы лосей. Иногда он сворачивал с накатанной лыжни, чтобы проследить свежий след куницы и найти дупло или беличье гнездо, где куница задневала. Часто специально проходил кабаньими тропками до самой лежки стада. Высшим своим мастерством Леша считал пройти под ветер незамеченным, максимально близко к залегшему в глубоком снегу стаду. Поздно почуяв человека, дикие свиньи поднимали над снегом свои головы с чутко настороженными ушами, но убегать, заметив маленького человека, не спешили. А Леша, делая вид, что не замечает притаившихся диких свиней, осторожно ступая лыжами по глубокому, рыхлому снегу, обходил стадо стороной, довольно улыбаясь, сто раз мысленно прицеливаясь в притихших животных, считавших, что он их никто не видит.
Ранним февральским воскресным утром, с ведома брата и разрешения отца, Леша, закинув через плечо курковку отца, отправился в свой «обход». Три патрона самодельной картечи на лисицу и пара дробовых патронов приятно оттягивала карман брюк. Белый поварский балахон-накидка поверх маминой телогрейки заменил маскхалат. Кусок белой простыни, пришитый поверх старой кроличьей шапки, дополнял «униформу». Быстро пройдя лугом до реки, а оттуда до Бобовок, Леша не без труда вскарабкался на оставленный с осени стожок сена, огляделся вокруг и… почувствовал, как под шапкой зашевелились волосы. Вдоль кустов, игриво кусая друг друга, прямо на него по глубокому снегу, разбрызгивая фейерверки снежных салютов, бежали два волка. Расстояние около двухсот метров не позволило волкам почуять человека. Увлеченные игрой, они, казалось, не замечают ничего вокруг себя. Леша замер на своем стожке, судорожно зарядив свое ружье патронами с картечью и взведя курки. Огромное, яркое, но холодное, почти ледяное солнце, поднимающееся над Бобовками, слепило волков, и они не увидели направленных на них пары стволов. Приближаясь к утопающему в снегу стогу сена, они продолжали гоняться друг за другом, ловко и пружинисто пробиваясь по глубокому рыхлому от мороза снегу. Откуда-то неожиданно появившиеся сороки разразились очередями возмущенной стрекотни. Они, перелетая с куста на куст, сопровождали волков, отвлекая их внимание на себя. И все же метрах в пятидесяти от стожка волки почуяли опасность. Разом остановившись, они закрутили головами, зашевелили чуткими ушами, приподняв над снегом пушистые хвосты. Медлить больше было нельзя. Сердце и так стучит уже где-то в голове, кровь разогрелась как расплавленный свинец, руки без перчаток не даже ощущают холода стали. Мушка уперлась в грудь первого волка, стоящего полубоком к Алексею, вытянув морду вперед, принюхиваясь к морозному воздуху. Выстрел прозвучал сухо и, как показалось, совсем негромко. Волк подпрыгнул, разбрасывая в стороны фонтан снега, упал в этот снег, потом подскочил и прыжками бросился в сторону кустов. Алексей «накрыл» его стволами и нажал на второй спусковой крючок. Второй выстрел. Волк опять уткнулся мордой в снег, но, поднявшись, пополз по снегу и скрылся в кустах. Куда подевался второй волк, Леша так и не успел заметить. Дрожащими от волнения руками он перезарядил ружье последним патроном картечи и патроном с дробью. Сороки улетели и стрекотали уже где-то в глубине Бобовок. Леша сполз со стога, закрепил лыжи и подошел к следам. Вот, спокойно шли волки — борозда по сыпучему рыхлому снегу. Вот, прыжки в разные стороны. Волк, по которому стрелял Леша, направился к ближайшим кустам, а второй волк, развернувшись, метнулся обратным следом. Пройдя шагов десять по следам «своего» волка, Алексей увидел яркие алые брызги на снегу. Кровь! Кровь мелкими бисеринками рассыпалась по левой стороне от следов волка. А вот и место, где волка настиг второй заряд картечи. Несколько длинных полос по снегу слева и справа от следа — разлеталась картечь, выпущенная из левого ствола вторым выстрелом. Здесь Леша насчитал шесть полос, значит, три картечины, вероятно, настигли цель. Дальше следы шли уже не прыжками, а глубокой бороздой с обильным крапом по обе стороны замерзшей каплями алой крови. Леша остановился, огляделся по сторонам. Лыжи снять — глубоко. А в лыжах идти страшновато. Взведя курки, он медленно пошел по кровавому следу.
В кустах, судя по следу, волк стоял. Глубокие проталины стекающей крови свидетельствовали о его серьезном ранении. Чуть дальше по снегу Леша увидел, что волк лежал здесь в снегу. Пройдя еще метров сто, он увидел и самого зверя. На белом, с синевой от теней деревьев снегу лежал тяжелораненый хищник. Освещенный ярким солнечным светом, серый с рыжеватыми подпалинами, он лежал у толстого ствола старой осины и смотрел на застывшего в двадцати шагах Алексея. Издали кажущиеся черными, его глаза, не моргая, безжалостно, зло и бесстрашно следили за приближающимся человеком. Нос сморщился в оскале, уши приложены к голове. Леша поднял ружье и прицелился в пытающегося безуспешно подняться зверя. Волк изо всех сил попытался встать, приподнялся на передних лапах и, получив смертельный заряд картечи, уткнулся мордой в снег.
Алексей снял шапку, вытер мокрый от пота лоб. Подержав некоторое время забившегося в агонии волка на мушке, подошел к нему, осторожно ткнул стволами. Волк был мертв. И только теперь Леша почувствовал, как предательски дрожат колени, как бешенно стучит сердце, как мороз обжигает щеки и пальцы. Он присел, повернул волчью голову с оскаленными окровавленными клыками и стекленеющими глазами. Это был не сон! Это был настоящий волк, и добыл он его сам! И вдруг ему стало жалко волка. Он вспомнил, как беззаботно волки приближались к стогу, как трогательно тыкали они клыкастыми мордами друг друга. Вздохнув, он погладил волка по жесткой шерсти. С другой стороны, Леша знал, сколько ущерба приносит волчья стая дикой природе, сколько мяса нужно волчьей семье на пропитание. И не абы какого мяса, а свежей, с кровью, дичи: косуль, кабанов, лосей, оленей. Да и приспособлены волки к дикой жизни лучше, чем многие другие животные. Сильные, выносливые, хитрые и даже умные, они в лесу являются лидерами, хозяевами по их, волчьему, понятию. Ан — нет. В лесу хозяином является человек. А беспечность и отсутствие страха перед человеком сгубили этого волка. А еще везение. Начало жизненного пути будущего охотоведа привело к тому, что он, молодой, юный еще охотник, сидел, вздыхая, у поверженного им сильного и злого зверя. Ведь ему только недавно исполнилось тринадцать лет, и для матерого волка он был еще, по сути, щенком. И вот где-то глубоко в подсознании ликующей, озадаченной и потрясенной души юного охотника затрепетали и переплелись эмоции и чувства охотника и ценителя дикой природы — ее же ребенка и воспитанника, чувство справедливого и мудрого распределения ролей в жизни честной, свободолюбивой и скрытой от человека жизни дикой природы…
Взяв волка за еще теплые и толстые лапы, он попытался подтащить его ближе к лесу, но протянул не более двадцати метров. Разложив ружье и спрятав его под телогрейку, он быстрым шагом заскользил на лыжах к дому и уже к обеду возбужденно рассказывал брату и родителям, недоверчиво улыбающимся, о своем трофее. Но все же брат завел стоящий у дома служебный ГАЗ-66, и втроем поехали по накатанной дороге к Маяку. От Маяка пешком добрались до волка, волоком притащили его к машине. Вечером в жарко натопленной бане Леша в очередной раз рассказывал о том, как, увидев волков, бегущих прямо к нему, не испугался, а вжался в мерзлое сено, как тихо-тихо доставал патроны, как взводил курки и целился, как стрекотали сороки. Не рассказал он лишь о том, как стало жалко ему стекленеющих глаз грозного хищника. В предбаннике, распространяя тошнотворный запах, на правилке сушилась почти двухметровая серо-рыжая шкура…
Далеко-далеко за поселком, в потрескивающем на лютом февральском морозе лесу, на занесенном снегом острове скулила волчица. Ее волк, ее друг, ее повелитель так и не пришел. Она сделала большой круг за день, а к вечеру не утерпела и вернулась в Бобовки. Но следов волка нигде не было. В полночь она подошла по лесу к спуску в болото и услышала еле уловимый запах волка. Она, явно ощущая запах людей, прошла к борозде в снегу, и дрожь прокатилась по всему телу волчицы: человеческие следы покрывала кровь ее волка. По следам волчица вышла на Маяк, где все следы прерывались следами машины. Волчица, поджав хвост, засуетилась, обежала по кругу Маяк — ни следов, ни крови волка больше нигде не было. И она поняла: его больше уже и не будет…
Тоскливый, унылый, тяжелый, протяжный вой покатился по заснеженному лесу. Затихли, окаменели в страхе лесные обитатели. Они знали язык волков, они поняли и почувствовали горе и невыносимую тоску волчицы, оставшейся уже на исходе суровой зимы без своего волка, без друга и защитника, без кормильца и отца их будущих детей, без вожака еще не собранной стаи. Волчица, изливая в вое свои боль, скорбь, тоску и отчаяние, взвыла еще несколько раз, прислушалась и, опустив вниз голову и поджав хвост, пробивая себе путь в глубоком снегу, направилась к острову-гряде, где они собирались вскоре устроить логово… вдвоем с волком…
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Охотовед предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
1
Гончие — порода охотничьих собак, особенностью которых является преследование дикого зверя с голосом, как правило, по запаху, оставленному зверем. (Здесь и далее по тексту — примечания автора).
2
Гнус — большое скопление различных видов кровососущих, кусающих летающих насекомых (комаров, мошек, оводов).
3
Солонец (биотехн.) — место или биотехническое сооружение (корыто, углубление в пне, углубление-корыто в поваленном дереве и т.п.), где для диких зверей выложена соль.
