Смерш – военная контрразведка. Солдаты России. Летопись защитников Отечества из рода Дуюновых

Николай Дуюнов

Книга о защитниках Отечества из рода Дуюновых, с 1835 по 2020 год, их военной стезе и судьбе детей, внуков и правнуков.

Сахалин

Самолет взлетел, и я, откинувшись в кресле, думал, правильно ли я поступил, согласившись на эту должность. Я ведь понятия не имел, чем должен заниматься замполит, меня в училище подготовили к должности командира взвода стартовой батареи С-75 комплекса ПВО сухопутных войск, я получил 3-й класс специалиста, а здесь замполит.

В общем, будь что будет, я ведь только начинаю службу, все может перемениться, а может, и здесь все будет как надо.

С этими мыслями я вышел в аэропорту Южно-Сахалинска и, следуя инструкции, которую получил в кадрах, сел на автобус и поехал в город, до 14-й школы, где, выйдя на остановке, без труда нашел штаб дивизии и направился в политотдел дивизии получать приказ о назначении.

Вся процедура беседы со мной начальника политотдела дивизии полковника Телегина, его заместителя полковника Смирнова заняла около двух часов. Меня расспросили об учебе в Уссурийском СВУ, Оренбургском училище, о семье, родителях, братьях и сестрах, о том, как я стал членом Коммунистической партии Советского Союза, погоняли по материалам съездов партии, по нынешней обстановке в мире и, довольные, вызвали к себе командира роты КП капитана Сокола Григория Ивановича. В кабинет зашел капитан двухметрового роста, худощавый и стройный, с улыбкой на лице, и принялся жать и трясти мою руку, говоря, что заждался заместителя по политчасти, так как его нет уже полгода, старый ушел на повышение на роту в селе Охотском и вся работа встала, народу много и за всем не уследишь. «Но теперь дела пойдут, есть замполит. Вникнешь, освоишься и наладишь работу всех звеньев роты». Я был ошарашен его напором и поведением перед большими начальниками: говорил он, а они только слушали и поддакивали.

Сокол забрал меня, вызвал пару солдат, и они забрали мои вещи и куда-то отнесли, а мы сразу пошли в роту.

В роте все были в сборе: командиры взводов в количестве четырех офицеров и одного старшины, который также был командиром взвода, старшина роты и заместители командиров взводов. Командир роты представил меня, заявив, что по должности я являюсь его первым заместителем и исполняю все обязанности командира в его отсутствие, а товарищей офицеров попросил выполнять все требования замполита как его собственные.

У меня пошла кругом голова — вот это подход, это было так неожиданно, что я чуть было не стал задавать глупые вопросы, уточняющие мои возможности, я ведь и дня еще не командовал в роте, надо ознакомиться с личным составом, сержантами, командирами взводов, секретарями партийной и комсомольской организаций, что в первую очередь рекомендовали начальник политотдела и его заместитель, но вовремя остановился и представился присутствующим, сказав, что окончил Суворовское училище, Оренбургское военное училище, где вступил в члены КПСС, и по распределению назначен в роту. Посыпались вопросы об опыте работы, об общем состоянии партийно-политической работы в войсках, но Сокол пресек дебаты, сказав, что замполит сам вас пригласит на беседу и там вы обо всем поговорите, а сейчас старшина проведет лейтенанта к месту его размещения в казарме и даст возможность привести себя в порядок, сменить одежду на повседневную, а я был в парадной, и покажет, где что находится. На том и разошлись.

Мне выделили сержантскую комнату, это там, где они собирались и готовились к занятиям в центре коридора, который вел в спальный отсек. Далее располагались кубрики, где жили солдаты, но самое интересное было в том, что туалет и умывальная комната находились в другом крыле здания, где стоял дневальный, у входа в помещение. Чтобы пойти умыться или в туалет, солдаты проходили мимо комнаты сержантов, то бишь моей опочивальни, во все время суток, и стук стоял такой, что уснуть ночью было вначале невозможно.

Рота была по штату большая: кроме планшетистов, дикторов, считывающих был штат чертежников, художников, водителей, охранников штаба дивизии. Всего в роте по штату было 92 солдата, а реально у нас квартировало порядка 186 солдат и сержантов. Со своими солдатами, сержантами мы постоянно проводили весь комплекс политико-воспитательной работы: политинформации, политзанятия, комсомольские собрания, тематические вечера, встречи с коллективами школ, учебных заведений города, а вот остальные военнослужащие были закреплены за начальниками Управлений дивизии, начальниками служб, штаба, политотдела, разведотдела. Все они, как правило, были в сержантских званиях, служили в подчинении больших начальников и появлялись лишь тогда, когда надо было идти на завтрак, обед и ужин. Любая попытка заставить их соблюдать распорядок дня роты наталкивалась на упрек их начальников — чего вы мешаете моему подчиненному выполнять его служебные обязанности? А в чине лейтенанта трудно спорить с полковником или майором, так что в выигрыше всегда были эти не подчиняющиеся нам военнослужащие.

Командиром дивизии был генерал-майор авиации Пулов Григорий Иванович, Герой Советского Союза, летчик, который воевал в Великую Отечественную войну и в Корее и имел на счету семь сбитых самолетов американцев. Высокий, стройный, с обгоревшим лицом и руками, он произвел на меня сильное впечатление — Герой. Я видел впервые живого генерала — легенду ВВС.

Как замполит я присутствовал на всех совещаниях в штабе дивизии вместе с командиром роты, в его отсутствие сам представлял подразделение, и приходилось отвечать как начальнику штаба дивизии по вопросам дисциплины, так и командиру дивизии. Поражала его глубокая эрудиция, знание нюансов армейской жизни, на которые мы порой не обращали внимания, требовательность к подчиненным, которая сочеталась с заботой о них. Офицер прошел войну и знал цену каждому своему слову и поступкам подчиненных. Многому я поучился у командира дивизии и его подчиненных, это была большая школа для молодого лейтенанта.

Особенностью роты было и то, что в штате состояло еще и подразделение планшетисток, дикторов и считывающих, состоящее исключительно из военнослужащих девушек в возрасте от 20 до 28 лет, которые жили отдельно от роты, но вход к ним в казарму был через роту, ключи от входной двери были у дежурного по роте. И можете представить, что происходило после отбоя, когда все укладывались спать, а любвеобильные, в основном старослужащие открывали дверь и проникали в их жилье… Не надо было ходить в самоволку — тут все рядом. Но тут и возникали проблемы как с дамами, так и с бойцами. Они дрались за любовь красавиц, порой очень жестоко, и так как я жил в помещении роты, то приходилось ночью разгонять компанию желающих любовных утех вплоть до ареста и отправки на гауптвахту. И с другой стороны, нам не нужны были беременные солдаты, за которых потом спрос был с нас. А так как установить, от кого она беременна, не представлялось возможным, проблем нам было неразрешимых хоть отбавляй.

Так вот это подразделение, маленькое по численности, давало столько проблем, что мы порой за голову хватались. Сокол предупредил меня, чтобы я контролировал входную дверь к дамам, но это означало только одно: они выжидали, когда я усну, и пробирались в женскую половину. А это, в свою очередь, означало, что никакого полноценного отдыха у меня не было. Так продолжалось примерно месяц, я выматывался по ночам, и о какой работе можно было говорить с невыспавшимся человеком, засыпал прямо на ходу, появились вялость и усталость. Я предложил командиру роты свой способ борьбы с этой проблемой: закрыть наглухо входную дверь к дамам, опечатать печатью командира роты, а для них сделать отдельный вход с улицы со стороны штаба, в случае тревоги закрытая дверь распечатывается и открывается, а в обычном режиме она закрыта. Мы согласовали этот вопрос с комендантом штаба, начфин выделил на это денежные средства, и проблема была решена. Сколько я услышал «добрых» слов в свой адрес, вы не представляете, а как обиделись дамы…

Еще одной проблемой для меня стало проведение политзанятий в их взводе. Они имели разное образование и общее развитие, многие писали с ошибками, а как выражали мысли, тут и говорить не приходится. С другой стороны, я сам еще не имел опыта проведения таких занятий, и в итоге они превращались в вопросы и ответы, к теме не имеющие никакого отношения — откуда прибыл лейтенант, женат или нет, когда получишь квартиру и съедешь из роты, что любишь из еды и прочее, прочее, прочее. Хорошо еще то, что меня никто не контролировал, а так я бы заработал много претензий. Пришлось много времени изучать первоисточники основателей марксизма-ленинизма, которые конспектировали еще в училище, проштудировать материалы всех съездов партии, конференций, все это записать и запомнить — в общем, без дела не сидел. Кроме всего прочего на мне лежала обязанность проведения политинформаций, подведения итогов, комсомольских собраний, партийных собраний, а в роте было шесть коммунистов, и все это надо было облекать в письменную форму — дел было завались.

Наконец вспомнили и обо мне в политотделе, на занятия стали приходить офицеры политотдела, проверять рабочие тетради солдат и офицеров, давать указания, которые потом проверяли, короче, жизнь вошла в русло требований партии о работе в войсках.

Личной жизни не было никакой, просто времени не хватало на это, я еще умудрялся заниматься боксом, тренироваться, в вечернее время, конечно, и утром в спортзале, водить служащих вечерами в кино, на встречи в пединститут, обновлять Ленинскую комнату, беседовать с командирами взводов, а это было тоже непростым делом. Офицеры роты имели возраст под 30 лет, выслуги, очевидно, было мало, и их направили на Сахалин для получения выслуги лет, все-таки год за полтора. Поэтому они, конечно, старались, но их убивало то, что замполит моложе их лет на 10 и еще командует, а по статусу я был все-таки начальник для них, контролировал их работу, да и по денежному окладу я их превосходил на 15 рублей, по тем временам это было ой как много, да и должность была капитанская, все-таки отдельная рота со своим номером, печатью и знаменем, командир отдельной роты — майор, так что надо было им стараться выполнять все «указивки» как командира роты, так и замполита.

Все командиры были «взрослые», т. е. больше 30 лет, в званиях — один лейтенант, остальные старшие лейтенанты и один старшина — Величко. Он учился заочно в юридическом институте и поэтому был назначен на офицерскую должность, да и выходец был из этой роты, служил еще срочную, возраст был за 40.

Они добросовестно выполняли свои обязанности, много времени проводили в роте, и солдаты имели хорошую подготовку.

Особенностью роты было то, что она входила в состав войск РТВ — радиотехнических войск дивизии и подчинялась по службе начальнику радиотехнических войск дивизии. Сама дивизия ПВО страны состояла из авиации, зенитно-ракетных войск, РТВ. «Закрывала» Сахалин и Курильские острова. Серьезное воинское соединение, соседи располагались на Камчатке, Чукотке.

Службу я осваивал успешно, познакомился со всеми солдатами, сержантами, старшиной роты Лакеевым Николаем Федоровичем, старожилом роты, отцом солдат, их кормильцем и поильцем, он их одевал, обувал, водил на завтраки, обеды, ужины, в баню, кино и т. д.

Политотдельцы меня опекали постоянно, проверяли подготовку к занятиям, конспекты, тексты политинформаций и методически грамотно готовили тексты, которые я озвучивал во время занятий. Они же вводили в курс дел комсомольской и партийных организаций, на мне лежала обязанность руководства общественными организациями, которые очень сильно влияли на жизнь роты — ни одно событие в стране, мире не проходило мимо внимания партии, и она требовала, чтобы воины осознанно выполняли воинский долг, считая его наиважнейшим на данном этапе их жизни. Служили солдаты и сержанты срочной службы по три года, на деле если его призвали в армию в сентябре, а тогда был один призыв, то увольняли в запас только к Новому году, и практически бойцы служили почти три с половиной года. И ничего, не ныли, не сбегали со службы, писали письма и все. За отличную службу поощрялись краткосрочным отпуском на 10 суток, не считая проезда к месту его проведения, это было поощрение, а не обязанность командира, его надо было заслужить.

Офицерам отпуск предоставлялся на 45 суток, здесь год шел за полтора, офицеры и старшины получали ежемесячно паек, которого хватало на месяц питания. Причем на всю семью, а холостякам вообще было хорошо, оставались даже продукты на следующий месяц. Я сдавал паек в столовую и питался вместе с солдатами в солдатской столовой.

Служба шла, дивизия проводила учения, выезжала на ЗКП, запасной командный пункт, где я должен был также организовать занятия с личным составом, оформить передвижную Ленинскую комнату, выпуск боевых листков, организовать питание, помывку в бане, отдых.

С этим я справлялся, все функционировало, претензий к работе роты не было. Ребята отражали обстановку на больших экранах, вели воздушные цели, специалисты РТВ по всему Сахалину давали цели, по которым работала авиация, и ЗРВ-обстановка, отраженная на экранах, фиксировалась и заносилась в журналы, в общем, шла боевая работа.

Дивизия — большой организм, разбросанный по всему Сахалину и Курилам. Он работал слаженно, и ни одна цель не проскочила не замеченной и не уничтоженной нашими возможностями.

Наступил Новый, 1967 год, смотрели новогодний «Огонек», увидели молодого Магомаева, Полада Бюльбюль-оглы, композитора Арама Хачатуряна и многих знаменитостей нашей эстрады. Поздравили личный состав начальник политотдела, заместитель, командир роты и я, замполит.

Наступал новый этап жизни, как роты, так и моей. Все же прошел этап становления моего как офицера, как политработника, работы было хоть отбавляй, но меня начала грызть мысль о том, что занимаюсь не своим делом — я же офицер-ракетчик, для чего меня готовили почти четыре года в училище, если я не применяю свои навыки и умение в службе, а занимаюсь воспитанием, но не обучением бойцов, для чего я тогда их приобретал? Червячок сомнения не давал покоя ни днем, ни ночью.

Жил я по-прежнему в казарме, в той же комнате сержантов, обещали квартиру, но это позже, а из-за этого не было никакой личной жизни — 24 часа на службе. Начальство хвалило за добросовестность, за прилежание при проведении мероприятий для личного состава, командиры взводов расслабились, им не надо было занимать личный состав по вечерам, есть для этого замполит, который всегда на службе, ибо живет в роте, так что личная жизнь мне только снилась.

Наступала весна, снега на Сахалине столько, что улицы были завалены по крыши домов, чистились только центральные улицы, вот тут я только понял выражение — «На Сахалине нет никакой погоды», — так как она в течение дня менялась по нескольку раз и определить, откуда дует ветер и несет снег, возможности не было, мело и все тут, а откуда и куда, неизвестно.

Но проходит время, и весна берет свое, текут ручьи, снег тает, рыбаки — на лед, ловить корюшку. Жизнь кипит, побывал и я на рыбалке на Охотском море, таскали корюшку десятками штук за час, потом вялил ее на ветру, и она шла под пиво, только так. Рыбалка на Сахалине — это как болезнь, ею жители «болеют» с рождения и до старости, их отрывает на льдинах, но они, рискуя жизнью, все равно едут на море за корюшкой.

Кроме этого, в Южно-Сахалинске есть еще одно притягательное место с горным воздухом, это горнолыжный спуск на сопках, куда все взрослое население и детвора едет, чтобы ощутить свист ветра и скорость спуска вниз с горки.

А вообще природа на Сахалине суровая: сопки, речки, постоянный ветер и снег, дождь, лето теплое, но ветреное и дождливое, загореть невозможно, просто в этом есть тоже своя прелесть, там все растет — грибы, ягоды: брусника, черника, черемша, виноград, лимонник. А про охоту вообще молчу: гусей и уток миллионы, на сопках водятся зайцы, летают вальдшнепы, есть лисы, медведи захаживают к речкам. Когда идет нерест — горбуша, потом кижуч, потом снова корюшка и так бесконечно, что-нибудь ловится.

Все это впоследствии я познал уже на своем опыте, когда минул не один год службы в этом «раю».

А пока шла плановая учеба, ученья и боевая работа дивизии, где мы играли не последнюю роль, мы были глазами и ушами командования.

Опыт приходил потихоньку, и я стал уже самостоятельно решать все вопросы бытия роты, которые на меня были возложены, и где-то в марте меня пригласили в КЭЧ дивизии и вручили ордер на квартиру в двухквартирном доме, однокомнатную, с печным отоплением, туалет на улице, воды нет, колонка рядом — в общем, какой-никакой, а собственный уголок. Мебель КЭЧевская, с инвентарными номерами, но ведь своя жилплощадь. Новоселье отметили вместе с командиром роты, старшинами и офицерами, холодновато было, но когда натопили печку, все повеселели, приготовили нехитрую закуску: икра лососевая, морская капуста, горбуша соленая, яблоки моченые, живи не хочу. Пили спирт, он продавался в литровых бутылках, водки не было в продаже, утром голова не болела, только пить хотелось. Потом привезли машину угля, для печки, перетаскали его на веранду, там был свой уголок для инвентаря и угля, и жизнь стала налаживаться. До службы пешком минут 20, кругом соседи, сослуживцы, утром компания собиралась большая, и все дружно шли на службу. Я привык рано вставать, подъем в роте в семь часов, и поэтому в роту я приходил к восемь ноль-ноль, как раз к завтраку. Затем развод, и начинался новый трудовой день.

В один из вечеров января мы посещали концерт иллюзиониста Кио в зале Дома культуры города, где я познакомился и потом подружился с лейтенантом Ульяновым Ильей Иосифовичем, выпускником Киевского училища связи, служившим в батальоне связи 1-го армейского корпуса. Жил Илья недалеко от Дома офицеров в бараке, носившем название «стоквартирный линкор», с одним коридором, вечно пыхтящим керогазами и примусами, туалет и вода на улице. Я частенько оставался у него на квартире, где поставил себе кровать и перенес часть вещей.

Позднее Илья женился на дикторше местного телевидения, и у них в 1968 году родился сын, которого назвали Владимиром, так что по свету ходит и живет полный тезка вождя пролетариата — Ульянов Владимир Ильич. Правда, я ему пожелал на дне рождения другой судьбы, чем у его именитого тезки.

Я стал по вечерам ходить в Дом офицеров, там была секция бокса, тренировался вместе со спортсменами СКА, познакомился с тренерами и был среди них как свой. Из училища я выпустился кандидатом в мастера спорта, и меня привлекли к соревнованиям на первенство 11-й Армии ПВО в Хабаровске, где я занял второе место, проиграв именитому мастеру спорта, обидно, но и почетно, серебро. Вернувшись в роту, вместо похвал я услышал, что надо бы не спортом заниматься, а делами роты, это мне сказал один из политработников, приближенный к начальнику политотдела дивизии. Ответ на мой вопрос: «А как же дружба со спортом?» убил: «Нечего отвлекаться от службы, спорт — это в личное время, служба — основное». Я спросил его: «Это ваше мнение?» — «Нет, это мнение руководства политотдела». Я понял, что это намек на будущее: не отвлекайся, парень, от своих обязанностей, служи и все.

Еще с суворовских времен, когда в училище спорт ставился во главу всей подготовки воспитанников и где мне внушили, что армии нужны здоровые офицеры, я был убежден, что занятия спортом — это главное в быту офицера, а позиция политотдела мне пришлась не по душе, что-то тут не так, воспитание физическое — неотъемлемая часть общей подготовки солдат, порой даже главная.

На этом мои мытарства не закончились, через месяц встал вопрос о моем участии в первенстве Зоны Дальнего Востока по боксу в Иркутске, куда я был «запланирован» в качестве члена команды Дальневосточного военного округа, при этом я призывался на двухнедельные сборы в Хабаровск, это означало, что я буду отсутствовать в роте минимум полтора месяца. Это известие восприняли в политотделе негативно: «ты должен служить, а не боксировать где-то, кто в таком случае будет выполнять твои обязанности, нет лишних людей, думай, прежде чем согласиться». В общем, я получил черную метку, первую за службу.

С учетом такого отношения я настроился только на победу в период подготовки и самих соревнований, моральный настрой, в сочетании с физической подготовкой, дал результат — из пяти боев я все выиграл, причем в бою за золото я встречался с сильнейшим мастером спорта из Иркутска, который также выиграл все бои, и поединок дался мне так непросто, что я не поверил, когда судья поднял мою руку. Соревнования носили статус зональных в СССР, и мне за победу Комитетом по спорту СССР было присвоено звание мастера спорта СССР. Правда, это произошло позже, когда я уже был в роте. Приехав в статусе чемпиона, я получил порцию поздравлений и от политотдела. Правда, в негативном плане. Мне было сказано, что это хорошо, что ты чемпион, но дела свои ты забросил и поэтому подумай: либо спорт, либо служба. Я понял, что служба моя в роте не очень удалась, выживут меня куда-нибудь в гарнизон, подальше от Южно-Сахалинска. Когда меня вызвали на очередные сборы в Хабаровск перед первенством Вооруженных сил СССР, я понял, что надо выбирать: либо спорт, либо служба.

Первенство Вооруженных сил проходило в Пятигорске Ставропольского края, где в упорном бою я занял второе место и вернулся в роту уже в другом статусе, в спорте это знаковое место, в кругу боксеров почет и уважение, а в службе наступали совсем другие времена. Мне было предложено написать рапорт о переводе в другую часть, предлагали замполитом в роту в Углегорске, где это, я знал, общался с замполитом на сборах, когда он приезжал в дивизию, дыра дырой, да и командир там пьющий, — в общем, хана тебе, Коля, спорт до добра не доведет.

Я подумал-подумал, сел и написал рапорт о переводе со следующими формулировками: «Поскольку я не считаю партийно-политическую работу приоритетной в офицерской службе, в чем смог убедиться за год службы в должности замполита роты, так как командиры взводов вполне могут выполнять эту работу, а замполит — это должность придуманная, для облегчения их не очень обременительного труда прошу направить меня по службе в зенитно-ракетный полк на должность командира стартового взвода, чему я учился 4 года, — в Хомутовский зенитно-ракетный полк, 4 километра от Южно-Сахалинска, где я мог бы применить полученные в училище знания и умения, не совсем забытые за год».

Этот рапорт я передал начальнику политотдела полковнику Телегину лично. Он пришел в ужас от написанного и заявил, что не подпишет этот рапорт, а передаст его в Особый отдел КГБ по дивизии, там мне быстро мозги вправят, и они найдут для меня место службы там, где Макар телят не пас.

Начальник политотдела — фигура очень влиятельная в дивизии, он руководит личным составом офицеров, солдат и надзирает за ним в плане их морально-политического состояния, а тут какой-то лейтенантишка бросает тень сомнения на всю партийно-политическую работу, да еще в письменном виде. Он пытался заставить меня переписать рапорт, но после его слов в мой адрес, что я, сосунок, не понимаю, что пишу, я отказался переписывать текст рапорта и был отпущен до принятия по мне решения.

Случай, как я потом понял, был исключительный, еще ни один из политработников не отказывался от этой кормушки, да еще с такой мотивировкой, поэтому решение по мне было принято не скоро. Я приходил на службу, где командиры взводов высказывали мне поддержку, не вслух, конечно, а втихаря, и предсказывали незавидную судьбу, так как я попер против политорганов.

Вызвали меня и в Особый отдел КГБ, располагавшийся в здании Управления КГБ по Сахалинской области, к начальнику Особого отдела КГБ по дивизии подполковнику Стрелкову Александру Александровичу, который принял меня по-отечески, прочитал мой рапорт, пожурил за необдуманные слова о политработниках и отпустил с напутствием никому не говорить о сути разговора, так как он не желает мне зла, а дальнейшая служба покажет, «на что ты, лейтенант, сгодишься».

Прошел еще, наверное, месяц, и пришел приказ откомандировать меня для дальнейшей службы в зенитно-ракетный полк, но не в Хомутово, а в Леонидово, что на севере Сахалина, в поселок Гастелло, в дивизион. Сборы были недолгими, проводила меня рота со словами: «Служи, лейтенант, не дури, все будет хорошо».