Смерш – военная контрразведка. Солдаты России. Летопись защитников Отечества из рода Дуюновых

Николай Дуюнов

Книга о защитниках Отечества из рода Дуюновых, с 1835 по 2020 год, их военной стезе и судьбе детей, внуков и правнуков.

Детство

Родился я в 1945 году, а метрики о рождении получали родители аж в 1947 году и поэтому зарегистрировали 1 января 1946 года, мать решила, что так позже в армию заберут. Так что я по паспорту именинник 1 января, а день рождения отмечаю 12 декабря. Вот такой парадокс.

Шли годы, я рос, родились в 1948 году брат Петр, в 1950-м — сестра Люба, в 1958 году — сестра Лида. Люба не выжила, умерла в 1952 году от кори, остальные выжили, и дай бог здоровья им на долгие годы.

Отец до войны окончил техникум механизации, был дипломированным специалистом и работал механиком в МТС (машино-тракторной станции) в Казахстане, это рядом, ибо село Чалдовар расположено на границе Киргизии и Казахстана, до МТС было около пяти километров, и отец каждый день совершал этот путь дважды в день на костылях, туда и обратно. Можете представить, как это было, не было в то время ни автобусов, ни такси, да и денег на них тоже.

Жили не тужили, как могли отмечали дни рождения, праздники, рождение детей и похороны близких — в общем, все как надо в сельской местности. В те далекие годы что бросалось в глаза — большое количество калек, вернувшихся с войны без рук и ног, которые были отправлены «на юга», в надежде, что не умрут от голода и холода, лечить их было негде, да и не на что, выживали бедолаги как могли, но не очень долго жили — заболевали, умирали, спивались и тоже умирали. Хоронили всем селом, так как родственников рядом не было, жалко, конечно, но по-другому не получалось. Кое-кто из них устраивался в примаки: у многих женщин мужья погибли в войну, а как ей, молодой и красивой, без мужика, да никак, поэтому и привечали инвалидов, пусть в доме хоть мужиком пахнет, а то, что инвалид, так что ж из того, ведь мужик он и есть мужик.

Отец и мать, сестра Лида,1964 год

В селах дети, как правило, жили с родителями или рядом, благо земли тогда нарезали на семью порядка гектара, стройся не хочу. Так, рядом с домом деда, Дуюнова Василия Андреевича, отец построил свой дом, разделял участки глиняный дувал, забор с калиткой для прохода, в которую мы проскакивали, учуяв, что бабушка что-то печет.

Село Чалдовар, в переводе с киргизского «черный топор», расположено на границе Киргизии и Казахстана. Маленькая речушка Аспара делит эти две республики. А дорога Фрунзе — Ташкент идет как раз через все село и через Чалдовар, день и ночь идут машины с грузами из Казахстана в Узбекистан. Село большое, в основном украинцы и узбеки, которые поселились около базара и занимаются торговлей. Люди очень приветливые, добрые, трудяги, у них дома чистенькие, уютные, дети ухоженные, воспитанные, отношения с ними всегда были приятными.

На все село было всего две семьи киргизов, но они уже были как русские. Говорили хорошо по-русски, ели свиное сало и отзывались на русские имена.

Село имело много улиц и площадь, где торговали, базар, куда приезжали все киргизы из близлежащих сел, привозили свой товар и, продав его, устремлялись в столовую, где пили пиво, водку и, напившись, устраивали аламан-байгу — гонки на лошадях, а потом спорили до драки, кто быстрее и у кого лучше лошади. Дрались до крови, падали побитые, и мы их подбирали, оттаскивали в тенек и ждали, когда за ними приедут родственники. Село Курпульдек — киргизское, там у нас были даже родственники, женившиеся на русских женщинах и всегда на праздники приезжавшие в Чалдовар попить самогоночки и повидать родных.

Само село располагалось на большой территории, где было много прудов, был проложен арык, по которому текла вода с гор. Она использовалась для полива огородов и полей, в ней стирали белье и купались. На прудах водилась рыба, и я научился рыбачить еще в пять лет и к семи годам снабжал семью свежей рыбой. С едой были проблемы, родители всегда на работе, и я с утра на пруд, к обеду приносил карасей и красноперок, которых мы поджаривали на масле и уплетали за обе щеки.

Летом мы пропадали на прудах, купались, ловили рыбу и к осени были такие черные, как негритята.

Моей задачей было накосить травы для коровы, накормить утром куриц и поросенка, встретить корову и привязать ее в конюшне, подмести во дворе, покормить собачку. В общем, на мне, как на старшем мужчине, лежали обязанности по дому, и приезжающие с работы родители были уверены в том, что в хозяйстве все в порядке.

Так было до моего отъезда в Суворовское училище, после меня эту проблему решал уже мой младший брат Петр.

Я, брат Петр, друг Мерщиев Владимир

Немного остановлюсь на своем дедушке. Дуюнов Василий Андреевич из донских казаков, воевал в Первую мировую войну, сражался доблестно, два Георгия сияли на груди, его отец Дуюнов Андрей Федорович дослужился до звания подъесаула, имел также два Георгия.

Род Дуюновых имел корни на Дону, в Астраханской, Ростовской областях. В Астраханской области даже есть село Дуюново, где живут, очевидно, наши предки и родственники. Деды служили, как и все казаки, царю-батюшке, имели наделы земли и большие семьи. Имели коров, лошадей, овец, свиней, этим и жили. Война — значит, на войну, мир — значит, рожаем детей, женим их и ждем внуков-казаков. Но царь-батюшка повелел, и часть казаков с Дона были направлены в Среднюю Азию для защиты уже живших там православных от нападения иноверцев, для защиты рубежей Российской империи, куда и были посланы мои прадеды, где потом родились мои дед и отец.

Времена были очень неспокойные: с территории Китая на Среднюю Азию постоянно совершали налеты и грабежи дунганские отряды, которые не щадили православных — вырезали целыми селами и детей, и матерей, насиловали даже малолетних, отрезали уши, головы, которые потом насаживали на пики и носились по долинам Узбекистана, Киргизии, Казахстана.

Воинские гарнизоны располагались только в больших городах — Ташкенте, Верном, Алма-Ате, Пишпеке, Фрунзе, и реакция на подобные вылазки была, конечно, жесткой, но порой очень запоздалой.

В этих условиях казаки, конечно, защищали свои семьи, но служили далеко от домов, и не всегда помощь приходила вовремя.

Мой прадед служил в полку в Верном, это 265 километров от Пишпека и еще 95 до Чалдовара, где была семья. Мой дед служил в сотне, располагавшейся в Пишпеке. Прадед был 1835 года рождения, дед родился в 1870 году, ровесник Ленина.

Вся семья жила в большом православном селе Чалдовар со своей церковью в центре села, недалеко от кладбища, они, как правило, так и строились, или, наоборот, кладбища располагались неподалеку от церквей, чтобы хоронить было удобнее — отпели и на кладбище. Село большое, много земли и пастбищ, прудов и речек, которые текли с гор, расположенных на севере села, в шести-семи километрах, куда мы мальчишками ходили на охоту и рыбалку. Село расположено на границе Киргизии и Казахстана, граница по речке Ала-Арча, маловодной и неширокой, впадающей в пруды Казахстана. Рыбы водилось много, и тем и жили казаки и их семьи, помимо выращивания скота и лошадей.

Все было бы ничего, но в июле 1916 года как раз шла империалистическая война, царское правительство издало указ о привлечении местного населения Средней Азии к строительству укрепрайонов на западе страны, куда призывалось большое количество трудоспособного населения этих республик, тогда губерний. До этого их молодежь не служила в царской армии, и поэтому указ о мобилизации был направлен в первую очередь против бедноты, которая перебивалась случайными работами и кормила свои немаленькие семьи.

Указ взорвал в первую очередь Узбекистан, где произошли массовые волны неповиновения и открытого саботажа. Масла в огонь подлило то, что местные чиновники, далекие от понимания процессов в среде мусульман, всеми силами выполняя указ царя, отлавливали и отправляли на работу порой единственных кормильцев семьи, обрекая их на голодную смерть.

Узбекистан, его южная часть, пошла на штурм городских управ, громя и убивая всех служивших там без разбора, причем с такой жестокостью, что власти опешили. Но в Ташкенте располагались казачьи части, и они вступили в бой. На подмогу восставшим прибыли бандиты из Китая, дунгане и уйгуры, которым было все равно, кого убивать и грабить, лишь бы был повод. Было убито свыше 10 000 православных, разграблены храмы и учреждения власти, хранилища зерна и техники.

Все это не могло остаться безнаказанным, и губернатор, генерал Куркоткин Алексей Николаевич, применил войска для подавления беспорядков и уничтожения бандитов.

Это было в Узбекистане. А в это время в Киргизии начались такие же мятежи против власти, и начались они на Иссык-Куле, где прибывшие из Китая дунгане склонили киргизов к мятежу против власти и организовали поход мятежников на Пишпек, громя по дороге населенные православными села и хутора.

Прибыли погромщики и на юг Чуйской долины, где находится Чалдовар, возмутив киргизов на восстание — перебьем всех русских, захватим их села, посевы, скот и к осени заживем богато, русские богатые и есть чем поживиться.

Они заскочили на рассвете в Чалдовар, стали громить и убивать учреждения власти, лавки, скотные дворы.

Как рассказывал дед, у него на пруду были своя мельница и несколько больших лодок для рыбалки, он первым делом собрал детей и женщин и перевез их на мельницу, там текла река, и добраться через запруду они быстро не смогли бы. Да и имелось несколько винтовок и ружей, так что они спаслись, но многих односельчан киргизы, которых хорошо знали в лицо и с которыми прожили не один десяток лет, убили, дома разграбили, причем так же жестоко, как и узбеки. Пока эта информация дошла до властей в Ташкенте и Верном, было убито около полутора тысяч людей.

Из Ташкента, а это почти 750 километров, прибыли на подавление всего порядка 50 казаков, из Верного — около 60 казаков, и это воинство стало истреблять мятежников, которых было больше трех тысяч. Но казаки были беспощадны к ним и планомерно очищали село за селом, убивая и вешая зачинщиков и бандитов. К ним присоединились все казаки, жившие в Чуйской долине, со своим оружием и к зиме разгромили восставших, восстановили властные органы и полицию, которая и начала проводить дознание по этим событиям.

Дед делился происшедшим со мной и остальными внуками. Мы, конечно, понесли урон: были вытоптаны наши поля, разграблены склады и погреба, но мы выжили, и это главное, все восстановили, а вот с киргизами было сложнее. Они к зиме оказались без мужского населения, имеется в виду взрослого, их все-таки отправили на работы на запад, это тех, кого не расстреляли по приговорам и не посадили в тюрьмы. Они остались без рабочих рук, у них наступил голод, который косил их десятками. Они брали последнее, что у них было, а среди них были и довольно богатые люди, и шли менять свое добро на хлеб.

Жалко было смотреть на этих худых и оборванных людей, просивших милостыню или предлагавших какое-то барахло за кусок хлеба, но когда перед глазами вставали земляки со вспоротыми животами, женщины и дети, убитые зверски, не было желания им помочь.

Восстание было подавлено везде, много восставших было убито, повешено по приговорам, и губернатор стал наводить порядок. Первым делом увеличили количество войск, вооружение. Создали среди казаков отряды самообороны, вооружили их, отработали способы оповещения, приготовили окопы и защитные укрепления по окраинам сел, организовали дежурства — в общем, приготовились к возможному повторению событий, но с другим финалом.

Больше ничего подобного не произошло, деда вскоре отправили на фронт, где он провоевал до конца 1917 года, и только революция вернула его и многих сослуживцев домой.

Все эти события, поражающие своей жестокостью и бессмысленностью в то далекое время, когда было убито, искалечено, изнасиловано большое количество православных людей, коммунисты замалчивали, представляя восставших борцами за освобождение угнетенных дехкан против царизма, а на самом деле поощряя их самостийность, русофобию, и к чему она на самом деле привела, я знаю уже на своем примере, когда наступил развал СССР. Как нас гнали киргизы в Россию — «русские в Рязань, татары в Казань». И как мы, русские, родившиеся в этой самой Киргизии, поднимавшие ее благосостояние, защищавшие ее от истребления и безграмотности, видели зарождение новых баев, вершителей судеб этой маленькой республики. И недаром там произошло аж четыре революции, больше, чем где бы то ни было, и ни один из их президентов не ушел по-доброму со своего непонятного для них и нехарактерного президентского поста. Всех смели, арестовали или выгнали из Кыргызстана, как они любят себя называть.

Мой дед не принял советскую власть, не явно, конечно, а в душе, ибо я часто слышал от него плохие слова про эту власть, не понимая, конечно, смысла. Наверное, он мог за это поплатиться свободой, но благо в селе не было доносчиков, да и он не особо это афишировал. У деда умерла его первая жена, мать моего отца, оставившая ему троих детей — отца, дочерей Ульяну и Анну. Он женился на вдове, у которой было также трое детей, и у них в совместном браке родилась еще двойня — сын Геннадий и дочь Мария, моя крестная. Так что семья состояла из восьмерых детей, и представьте, сколько у меня двоюродных и троюродных братьев и сестер, потом племянников, которых не то что запомнить, пересчитать невозможно было.

Все селились рядышком, выходили замуж, женились, работали в колхозах имени Калинина и «Победа», учились в трех школах, потом уезжали на учебу в село Калининское, там был техникум, в город Фрунзе, 93 километра от села, возвращались, а многие нет, находя работу в столице или уезжая в Россию, Казахстан, Узбекистан, — в общем, зона родни расширялась по всему Советскому Союзу.

По линии матери все было еще сложнее. Она была из ветви Овчаренко, владельцев коврового производства в Средней Азии — в Коканде, Самарканде и Бухаре, где ее дяди владели ткацкими производствами ковров, в то время приносившими большую прибыль, так как труд местных мастеров и мастериц оплачивался намного меньше, чем в России, что и послужило поводом для экспроприации их производства с приходом к власти большевиков, правда, туда они добрались только к середине 20-х годов. И поэтому родственников Овчаренко собрали в кучу, зачитали приговор для отца и братьев, расстреляли их и объявили решение о выселении семьи в Среднюю Азию, в Киргизию и Казахстан. Это произошло в конце 1929 года, род Овчаренко жил в городе Конотопе Сумской области, их раскулачили, отобрали все имущество, причем раскулачивал дядя мамы — Ковпак Сидор, двоюродный брат матери мамы, Овчаренко Глафиры, бывший тогда председателем райисполкома, не пощадивший во имя революции ближних и направивший их в Киргизию. К месту жительства они прибыли только в 1931 году. Мать приютила семья Галушкиных, это сестра ее матери, и мама имела двойную фамилию — Овчаренко-Галушкина, правда, в целях безопасности больше откликалась на фамилию Галушкина. У нее было две сестры и два брата, которые вместе с ней приехали в далекий Чалдовар, — Александра и Анна, Николай и Никита, их также приютили Галушкины, у которых уже было шестеро своих детей. В то время это считалось нормой, своих и чужих детей не бросали, как бы тяжело ни было самим. И вот эта семейка прибыла в село Чалдовар на границе с Казахстаном и потихоньку стала обживаться. Люди трудолюбивые, не чурались никакой работы, построили дома, обзавелись живностью, потихоньку повыходили замуж, поженились и продолжили род уже на новом месте.

Мама, Дуюнова Мария Михайловна, с внучками