Все величайшие путешественники

Николай Дорожкин

Эта книга посвящена людям, жившим в разные времена в разных странах. Но они были одержимы дерзким стремлением идти вперед, за горизонт. И именно благодаря таким энтузиастам, на карте появились новые моря, континенты, проливы, острова… Эта книга о великих путешественниках. Для массового читателя.

Русь странствующая

Дорога, путь, стезя, тропа, колея… Странствие, путешествие, поездка, плавание, кочевье, хождение…

Путник, путешественник, странник, пешеход, кочевник, бродяга… Случайно ли в русском языке столько слов, связанных с передвижением человека по земной поверхности? Наверное, обширные просторы суши и водные пути немало способствовали стремлению наших далеких предков к странствиям и путешествиям.

А еще неуемное любопытство, извечное стремление узнать — что там, за морями, за горами, за дремучими лесами? Не потому ли многие герои русских народных сказок своей ли, отцовской или волей отправляются в путь-дорогу, и совсем не обязательно в тридевятое царство, тридесятое государство, чтобы найти там Жар-птицу или Царь-девицу, а иногда вообще «туда — не знаю куда, найти то — не знаю что»… И совсем не сказочный персонаж, а самый реальный тверской купец, совершив знаменитое хождение за три моря, оказался первым европейцем, прошедшим в Индию морским путем — за тридцать лет до прибытия туда португальских мореплавателей!

Маршруты Киевской Руси

Одним из предводителей восточнославянского племени полян был, согласно «Повести временных лет», князь по имени Кий. Вместе со своими младшими братьями Щеком и Хоривом и сестрою Лыбедью Кий возглавил один из полянских родов. В Среднем течении Днепра на высокой горе ими был основан город, который был назван Киевом по имени старшего брата. Был возле города «бор велик» и «звериные ловища». По словам летописца, Кий был первым полянским князем, ходил в Царьград (Константинополь), где принял великие почести от византийского императора. По одной из легенд, Щек (Чех) позже стал родоначальником чехов, а Хорив — хорватов.

Кроме Киева на Днепре, князь Кий основал небольшой городок Киевец на Дунае и хотел там поселиться. Но, не найдя взаимопонимания с местным населением, вынужден был возвратиться в Киев, ставший столицей Киевского княжества. Потомки Кия и его братьев в течение многих лет были князьями полян. Позже их владения были захвачены хазарами и древлянами.

В сентябре 862 года жители Новгорода избрали на княжение варяга Рюрика. Да, новгородцы призвали варяга. Чтобы понять, почему это произошло, надо иметь представление о некоторых сторонах новгородской жизни в IХ веке. Государственное устройство в Новгороде было республиканским. Власть не передавалась по наследству. Правителей избирали на вече. Главой государства был посадник. Князь же отвечал за оборону, внутренние дела и безопасность. Посадник и князь — это примерно то же, что сейчас президент и министр обороны. При этом в договоре всегда было условлено, что князь не распоряжается землёй, не собирает налоги, не контролирует бюджет и не выносит решения суда без посадника. Для этих функций вече избирало своих людей. На этом и стоял вечевой строй Новгородской республики вплоть до завоевания Москвой при Иване III.

Почему же князем был избран чужеземец — варяг? В этот вопрос внёс ясность известный историк и археолог, академик Валентин Лаврентьевич Янин. Всё дело в том, что русские княжества всегда были многонациональными, и князем становился, как водится на Руси, не всегда русский человек. Новгородская Земля не была исключением. Её в IХ веке населяли три племени — словене, кривичи и чудь. Когда стране грозило иноземное нашествие, воины всех племён составляли единое новгородское войско. Общими усилиями новгородцы отражали многих врагов. Прогнали и варягов. Но в мирной жизни возникла конфликтная ситуация: при избрании князя каждое племя выдвигало своего кандидата. Чтобы, выбрав князя из одного племени, не обидеть два других, вече решило пригласить его из совершенно посторонних людей — тех же варягов. Так Рюрик стал новгородским князем. Естественно, привёл и свою команду.

Но варяги — народ неуживчивый, если они даже из племени западных славян бодричей, к которым, возможно, принадлежали Рюрик и его люди. И вскоре в его команде начались раздоры. Сначала отделился воевода Рангвальд-Рогволод — он обосновался в Полоцке. Затем знатные варяги Аскольд и Дир со своими дружинами в 864 году, добравшись по Днепру до Киева, выгнали хазар и вокняжились сами. В 882 году Киев захватил новгородский князь Олег. Он убил обоих князей и основал новое государство — Киевскую Русь, границы которого простирались от Балтики и Белого до Черного моря и от Верхней Волги до Вислы. Киев был объявлен «матерью городов русских», то есть столицей метрополии.

Всё это сразу потребовало совершенствования путей сообщения между метрополией и регионами. Тогда-то и был проложен знаменитый торговый путь «из варяг в греки» — по Днепру, Ловати, Ильмень-озеру, Волхову, через Ладожское озеро и Неву в Балтийское море. Кроме того, была освоена торговая водная дорога по Волге и Каспийскому морю к берегам Персии.

С продвижением славян в южном направлении Византия обрела беспокойное соседство. В 907 году князь Олег морем пришел к византийскому берегу. Его бывалые воины поставили ладьи на колеса и, поймав парусами попутный ветер, сухопутный военный флот Олега штурмом взял Царьград. Император капитулировал без боя. Эта победа позволила Киевской Руси укрепить своё влияние не только в Константинополе, но и дальше на западе и востоке. Русские торговые караваны судов достигали берегов Египта, Испании и Северной Африки.

Плавания новгородцев

Мореходные и торговые дела предприимчивых людей Великого Новгорода оставили глубокий след в русской истории. О самых знаменитых из них — богатом госте Садко и удалом молодце-ушкуйнике Василии Буслаеве — были сложены замечательные былины. Особенно интересно то, что описанные в них маршруты практически полностью соответствуют реальностям тех давних времён.

В истории Великого Новгорода важнейшую роль играли речные пути, связывавшие город и его владения с дальними странами востока, юга и севера. Это — речной путь «из варяг в греки» и одновременно из черноморских стран в Новгород. Главной же водной артерией новгородской торговли с Волжской Булгарией, хазарами, арабами, государствами Средней Азии и Золотой Ордой служила Волга. Новгородцы освоили несколько водных путей из Новгорода на Волгу.

На каких же судах плавали Садко и другие новгородские купцы? Для Балтийского моря использовались заморские лодьи (ладьи). Определение «заморские» означало, что они предназначались для торговли за морем. Они представляли собой относительно крупные палубные суда с надстройкой, называемой чердаком. У такой ладьи основой корпуса были мощный киль и шпангоуты из цельных «кокор» из кривых стволов, к которым крепилась дощатая обшивка. Конструкция этих кораблей отражала традиции восточнославянских и скандинавских судостроителей. Длина такой ладьи составляла около 20 м, ширина 4,5–5,5 м, осадка до 2 м, а водоизмещение — до 100 тонн. Съёмная мачта держала на рее прямой парус площадью до 80 кв. м. Рулевое весло было на правом борту.

А для прибрежного морского плавания, для путешествия по рекам и перетаскивания через волоки более пригодны были другие плавсредства — шитики и ушкуи, созданные новгородскими умельцами. Шитик — это малая плоскодонная ладья длиною до 15 м и шириною около 3 м, грузоподъемностью до 30 тонн, предназначенная прежде всего для перевозки грузов. Шитик оснащался мачтой с прямым парусом и вёслами. В средней части ладьи было дощатое укрытие, а в кормовой части — помещение для команды. Обычно на большом шитике имелась небольшая гребная лодка (шлюпка) для сообщения с берегом.

Особое место занимал в жизни новгородцев ушкуй. Эта ладья, вмещавшая 25–30 человек, имела съемную мачту и весла. Иногда на ушкуе устанавливалась и палуба. Ушкуи были лёгкими на ходу. Сравнительно небольшая осадка позволяла им ходить и по малым рекам. Ушкуи получили большую известность в первую очередь из-за того, что были излюбленным типом судна новгородской вольницы. Ушкуйники активно участвовали в освоении Заволочья, Вятской и Пермской земель, в боевых и торговых походах северных соседей викингов.

Знаменитым ушкуйником был и герой новгородской былины Василий Буслаевич. По былине, он набрал дружину таких же молодцев, как он сам. Охотники нашлись и составили как раз экипаж одного ушкуя. Василий погрузил на ушкуи свинец, порох, запасы хлебные, оружие долгомерное. В былине описаны приключения Василия и его дружины на пространстве от Каспийского морея до «Ерусалимграда на Ердан-реке». На обратном пути в Новгород Василий Буслаевич сложил свою буйную голову на горе Сорочинской, распугивая «заставу корабельную». Немало молодцев-ушкуйников остались навсегда в сырой земле по берегам Волги и других рек.

Былины о Василии Буслаевиче отразили сведения о походах ушкуйников, редко и неохотно упоминаемые историками. Ведь ещё во второй половине XII века новгородские ушкуйники отправились на судах вниз по Волге, вошли в Каму и, пробившись сквозь владения булгар, добрались до реки Вятки и завладели несколькими городками, заложили свой укреплённый город Хлынов — центр новгородского влияния. Вся эта местность стала называться Вяткой, а жители вятичами. Со временем название Вятка перешло и на главный город области. Вятичи установили республиканский политический строй, как и в Новгороде.

Флотилии ушкуйников непрерывно тревожили волжско-камских булгар, нападая на их города Кашан, Жукотин и другие, ходили по Волге, грабили под Нижним Новгородом торговые караваны татар, булгар, армян, персов, индийцев и других восточных народов, которых в русских летописях называли обобщенно «бесерменами». Отмечены нападения на бесерменские караваны в 1375 году, когда до 2000 ушкуйников на 70 судах хозяйничали на Волге от Костромы до Астрахани. Летопись отмечает случаи нападения ушкуйников и на русские поволжские города. Такая разбойная активность новгородских, вятских и иных ушкуйников продолжалась на Волге до конца XIV века. Это дало основания некоторым татарским историкам утверждать, что на самом деле было не монголо-татарское иго на Руси, а русское иго на татарских землях. Закончилась же разбойная экспансия ушкуйников только с возрастанием силы и влияния Московского княжества.

Самое раннее упоминание о северных плаваниях новгородцев имеется в Софийской летописи, где говорится, что в 1032 году новгородский посадник Улеб ходил к «Железным воротам» (возможно, имеется в виду пролив Карские ворота). Известен также рассказ летописца Нестора о посылке в 1096 году новгородским боярином Гюрятой Роговичем своих дружинников за данью в Печорский край и на Северный Урал. Рассказ изложен летописцем от лица самого Гюряты Роговича: «Послал я отрока своего в Печору, к людям, которые дань дают Новгороду. И пришел отрок мой к ним, а оттуда пошел в землю Югорскую. Югра же — это люди, а язык их непонятен, и соседят они с самоядью в северных странах. Югра же сказала отроку моему: «Дивное мы нашли чудо, о котором не слыхали раньше, а началось это еще три года назад; есть горы, заходят они к заливу морскому, высота у них как до неба, и в горах тех стоит клик великий и говор, и секут гору, стремясь высечься из нее; и в горе той просечено оконце малое, и оттуда говорят, но не понять языка их, но показывают на железо и машут руками, прося железа; и если кто даст им нож ли или секиру, они взамен дают меха. Путь же до тех гор непроходим из-за пропастей, снега и леса, потому и не всегда доходим до них; идет он и дальше на север».

Сейчас трудно понять, что за таинстенный народ, проживающий внутри горы (может быть, в пещере?) обнаружили югорцы (по-современному — обские угры, то есть манси или ханты). Вообще в те времена и на русском севере, и в Сибири ходили легенды о неких подземных жителях, которые раньше жили на поверхности земли, но ушли под землю перед лицом каких-то грядущих угроз. На Руси этих подземных жителей называли «чудью белоглазой», а народы Сибири (те же ханты и манси, например — сабирами, савирами, сибирами). Похожие легенды есть и у народов Алтая, и у сибирских (барабинских) татар.

Достоверные сведения о приключениях мореходов Великого Новгорода содержит памятник древнерусской литературы «Послание» Василия Новгородского. По словам писателя-историка С.Н. Маркова, архиепископ Новгородский Василий, «старчище-пилигримище», известный ранее в миру под именем и прозвищем Григория Калики, строил в Новгороде каменные стены, собственными руками чинил мост через Волхов. Он в своё время побывал в Царьграде-Константинополе. Перу архиепископа Василия принадлежит «беседа» о Царьграде, о его достопримечательностях и памятниках прошлого, составленная около 1323 года. В 1347 году Василий закончил одно из своих посланий. В нем описывались дальние морские путешествия новгородцев. «…Много детей моих новгородцев видоки тому: на дышющем море червь не усыпающий, и скрежет зубный, и река смоляная Могр», — писал Василий. Из этих слов явствует, что мореходы, плававшие по «дышющему морю», были современниками Василия. Он лично общался с ними и слышал изустные рассказы об опасностях и муках, которые и «ныне суть на Западе», как выражался он в своем «Послании».

«Где же побывали отважные новгородцы? — пишет С.Н. Марков, — Перед нами открывается необъятная Северная Атлантика. «Червь неусыпающий» — морской слизняк, которым кишат воды Шпицбергена, Ян-Майена и Исландии. «Река смоляная Могр» — мощные потоки чёрной лавы исландских вулканов. И с чем же, как не со «скрежетом зубным», можно сравнить звуки от непрестанного трения льдин друг о друга?

Откуда новгородцы могли начать свое плавание? К тому времени на «дышющем море» уже более столетия существовало новгородское поселение Кола, колыбель древних русских мореходов. В летописях Норвегии и исландских сагах есть подтверждение тому, что в 1316 году русские мореплаватели доходили до Галогаланда. Это северная оконечность Норвегии. Далее расстилался страшный «безбрежный океан, опоясывающий всю землю», как говорил немецкий историк XI века Адам Бременский.

В 1318 году новгородские удальцы снова пошли «за море» и, обогнув Скандинавский полуостров, достигли Ботнического залива. Через два года новгородские «повольники» Лука и Игнат оглядывали со своих судов побережья крайнего севера Норвегии. В 1323 году исландские летописцы занесли в свои свитки свидетельства о том, что русские мореплаватели снова появлялись в Галогаланде. Около 1326 года новгородцы и двиняне опять ходили морем в Скандинавию. Они тогда уже держали в своих руках огромный участок Северного морского пути от Скандинавии до устья Печоры.

В том же послании 1347 года Василий Новгородский рассказал о втором походе отважных новгородских мореплавателей, но уже на Северо-Восток. Он даже называет их имена: Моислав Новгородец и сын его Яков. У них были три судна, снабженные мачтами — «щеглами». «…И всех было их три юмы, и одна из них погибла, много блудив, а две их потом долго носило ветром, и принесло их к высоким горам», — повествует Василий Новгородский.

Он рисует величественную картину северного сияния, к которой были прикованы взоры Моислава, Якова и их спутников. «…И свет бысть в месте том самосиянен, яко не мощи человеку исповедати: и пребыша долго время на месте том, а солнца не видеша, но свет бысть многочасный, светлуяся паче солнца». Из этого отрывка мы можем заключить, что долгая полярная ночь застала отважных новгородцев в их скитаниях.

По свидетельству древнего писателя, Моислав и Яков трижды посылали своих спутников на высокую гору — «видети свет». В этом нет ничего сказочного, противоречащего действительности; в науке известны северные сияния, горящие на сравнительно небольшой высоте от земли, когда создается впечатление, что до них, что называется, «рукой подать»…

Моислав и Яков «побегоша вспять», ибо им не дано было «дале того видети светлости тоя неизреченные». Вернувшись на берега Волхова, отважные мореплаватели рассказали о том, что они видели на дальнем Северо-Востоке. Картину северного сияния, вдохновенно нарисованную Василием Новгородским, можно считать древнейшим описанием этого явления, отысканным мною в русской литературе».

Что искал купец за тремя морями?

В российской истории много загадочных личностей. И, может быть, самая загадочная из них — личность тверского купца Афанасия Никитина. Да и купцом ли он был? А кем, если не купцом? То, что был путешественником и писателем — это понятно: совершил своё «Хожение за три моря» и ещё написал о нём, да так, что и сейчас, спустя более 500 лет, читать интересно. А вот чем торговал этот купец — неизвестно. Почему сам ехал на одном судне, а товары вёз на другом? И зачем брал с собой книги — целый сундук? Есть и ещё вопросы…

Записки Афанасия Никитина приобрёл в 1475 году Василий Мамырев, дьяк великого князя московского Ивана III, у неких купцов, прибывших в Москву. «Обретох написание Офонаса тверитина купца, что был в Ындее 4 годы, а ходил, сказывают, с Василием Папиным» — так надписал обретённые «тетрати» путешественника дотошный чиновник, уточнив при этом, что вышеупомянутый посол ездил тогда к Ширван-шаху (то есть к правителю Азербайджана) с партией кречетов (знаменитых ловчих птиц русского Севера), предназначенных в дар восточному властителю, а позже участвовал в Казанском походе, где и погиб от татарской стрелы. Уже такое предисловие говорит о пристальном интересе высшего кремлёвского чиновника к этому документу (дьяк — должность, соответствующая статусу министра).

А документ в самом деле прелюбопытный. Вот что из него следует. Когда в 1466 году великий князь Московский Иван III отправил своего посла Василия Папина ко двору шаха страны Ширван, купец из Твери Афанасий Никитин, собиравшийся в торговую поездку на Восток, решил присоединиться к этому посольству. Готовился он основательно: достал проезжие грамоты от великого князя Московского и от князя Тверского, охранные грамоты от епископа Геннадия и воеводы Бориса Захарьевича, запасся рекомендательными письмами к нижегородскому наместнику и таможенному начальству.

В Нижнем Новгороде Никитин узнал, что посол Папин уже проследовал мимо города к низовьям Волги. Тогда купец решил дождаться ширванского посла Хасан-бека, который возвращался ко двору своего государя с 90 кречетами — подарком Ивана III. Товары свои и вещи Афанасий разместил на малом судне, а сам с походной библиотечкой устроился на большом корабле с другими купцами. Вместе со свитой Хасан-бека, кречетниками и Афанасием Никитиным в Ширванское царство ехали более 20 русских — москвичей и тверичей. Чем собирался Никитин торговать, он нигде не упоминает. Прямо как у Пушкина в «Сказке о царе Салтане»: «Торговали мы недаром Неозначенным товаром».

В низовьях Волги караван ширванского посла сел на мель. Здесь на него напали лихие люди астраханского хана Касима. Они ограбили путников, убили одного из русских и отняли у них малый корабль, на котором были все товары и имущество Никитина. В устье Волги татары захватили ещё судно. Когда путешественники шли вдоль западного берега Каспия к Дербенту, налетела буря — и ещё корабль разбило у дагестанской крепости Тарки. Кайтаки, местные жители, разграбили грузы, а москвичей и тверичей увели с собой в полон…

Плавание продолжал единственный уцелевший корабль. Когда, наконец, прибыли в Дербент, Никитин, найдя Василия Папина, попросил его и ширванского посла, чтобы они помогли выручить русских, угнанных кайтаками. Его послушали и отправили скорохода в ставку государя Ширвана, а тот отправил посла к предводителю кайтаков. Вскоре Афанасий Никитин встречал освобожденных земляков в Дербенте.

Ширваншах Фаррух-Ясар получил драгоценных русских кречетов, но пожалел нескольких золотых монет, чтобы помочь раздетым и голодным людям вернуться обратно на Русь. Товарищи Никитина заплакали «да и разошлись кои куды». Те, у кого не было долгов за товары, взятые на Руси, побрели домой, другие ушли работать в Баку, а некоторые остались в Шемахе. Куда же направил стопы Афанасий Никитин, полностью ограбленный, без товаров, денег и книг? «А я пошёл в Дербент, а из Дербента в Баку, а из Баку пошёл за море…» Зачем пошёл, почему, на какие средства? Об этом ни слова…

В 1468 году он оказывается в Персии. Где и как он провёл целый год — опять ни слова. Впечатлений от Персии, где он прожил ещё один год, у тверского купца совсем немного: «из Рея пошёл к Кашану и тут был месяц. А из Кашана к Найину, потом к Йезду и тут жил месяц…» Покинув Иезд, странник добрался до населенного купцами-мореходами города Лара, правители которого зависели от государя могущественной Белобаранной Туркменской державы. «Из Сирджана к Таруму, где финиками кормят скотину…»

«И тут есть пристанище Гурмызьское и тут есть море Индейское», — записал Афанасий Никитин весной 1469 года в своей «тетрати». Здесь, в Ормузе на берегу Персидского залива, ограбленный странник вдруг оказывается владельцем породистого жеребца, которого надеялся выгодно продать в Индии. Вскоре Никитин вместе со своим конем был уже на парусном корабле без верхней палубы, перевозившем через море живой груз. Через шесть недель судно бросило якорь в гавани Чаул на Малабарском берегу, на западе Индии. Перевоз обошёлся в сто рублей.

Индия заняла в дневниках Афанасия значительное место. «И тут есть Индейская страна, и люди ходят все наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а все ходят брюхаты, а дети родятся на всякий год, а детей у них много. А мужики и жонкы все нагы, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку…» — удивлённо записывал Афанасий Никитин.

Около месяца ехал на своем коне Афанасий Никитин в город Джуннар (Джунир), делая, видимо, частые остановки в пути. Он указывал в дневнике расстояния между городами и большими селениями. Джуниром, который входил, вероятно, в состав мусульманского государства, правил наместник Асад-хан, который, как писал Никитин, имея много слонов и коней, тем не менее «ездил на людях».

Пока Афанасий Никитин изучал Джунир, Асад-хан отнял у него ормузского жеребца, а затем стал шантажировать, обещая вернуть коня и дать тысячу золотых впридачу, если купец примет мусульманскую веру. Но православный христианин оказался стойким в убеждениях. А тут ещё вовремя объявился знакомый перс, казначей Мухаммед, которрый убедил Асад-хана оставить Афанасия в покое, и в конце концов джунирский хан вернул ему коня. Здесь тоже загадка — что за казначей Мухаммед, откуда он знал русского купца и почему вступился за него? Такое впечатление, что в Персии и в Индии у Афанасия были влиятельные друзья-мусульмане. Товарищам же своим по профессии купец советует: «Ино, братие рустии християня, кто хощет поити в Ындейскую землю, и ты остави веру свою на Руси, да воскликнув Махмета (призвав пророка Мухаммеда) да поити в Гиндустанскую землю».

Плавание Афанисия Никитина (1468–1473 гг.)

Никитин продолжил своё путешествие. Прибыв в город Бидар, столицу мусульманского государства Декан, где торговали рабами, конями, золотистыми тканями. «На Русскую землю товара нет», — с огорчение записал путешественник. Оказалось, что Индия не так богата, как думали о ней в Европе. Осматривая Бидар, он описывал боевых слонов деканского султана, его конницу и пехоту, трубачей и плясунов, коней в золотых сбруях и ручных обезьян. Ему бросились в глаза роскошь жизни индийских «бояр» и нищета сельских тружеников. Знакомясь с индийцами, странник не скрывал, что он русский.

На каком языке общался Афанасий с местными жителями? Персидским и татарским языками он владел превосходно. Видимо, легко давались ему и здешние наречия. Индийцы сами вызвались проводить Никитина к храмам Шрипарваты, где его поразили огромные изоражения бога Шивы и священного быка Нанди. Беседы с молящимися у кумирен Шрипарваты дали Никитину возможность подробно описать жизнь и обряды поклонников бога Шивы.

В это время в дневнике Никитина появился путеводитель с указанием расстояний до Каликута, Цейлона, царства Пегу (Бирмы) и Китая. Никитин записывал, какие товары вывозятся через индийские порты Камбай, Дабул, Каликут. Перечислялись самоцветы, ткани, соль, пряности, хрусталь и рубины Цейлона, яхонты Бирмы.

Кругом шли войны между азиатскими властителями. Путешественник описывал в «тетратях» их выступления и походы, указывал численность войск мусульманских и индийских владык, перечислял виды вооружения, количество боевых слонов. «Пути не знаю. И куда я пойду из Индостана: из Ормуза пойти, а из Ормуза на Хорасан — пути нет, и на Чагатай пути нет, и на Бахрейн пути нет, и на Йезд пути нет», — горестно записывал Афанасий, тоскуя по родной земле.

…Весной 1472 года Афанасий Никитин твердо решил, несмотря ни на что, возвращаться на Русь. Пять месяцев провел он в городе Кулуре, где находились знаменитые алмазные копи и работали сотни мастеров ювелирного дела. Побывал и в Голконде, которая уже тогда славилась на весь мир своими сокровищами, в бывшей столице Декана Гульбарге и вышел на берег моря в Дабуле. Капитан беспалубного парусника, отправлявшийся в Ормуз, взял с Никитина два золотых. Через месяц тверитянин вышел на сушу. Это была Эфиопия. Здесь Афанасий Никитин пробыл около недели, ещё три недели он провёл на острове Ормузе, а затем пошел на Шираз, Испагань, Султанию и Тавриз.

В Тавризе Никитин посетил ставку Узун-Хасана, государя Белобаранной Туркменской державы, который властвовал тогда почти над всем Ираном, Месопотамией, Арменией и частью Азербайджана. Что связывало могущественного восточного владыку с тверским купцом, о чем беседовал с ним Узун-Хасан, дневники умалчивают, как и о многом другом. В гостях у туркменского царя путешественник пробыл десять дней. На Русь он шёл новым путем, через Чёрное море.

Новые испытания ждали Никитин у турок. Они перетрясли все его пожитки и унесли их в крепость, к наместнику и коменданту Трапезунда. Роясь в вещах странника, турки искали какие-то грамоты, возможно, принимая Афанасия Никитина за московского посла ко двору Узун-Хасана. Неизвестно, кстати, где, когда как и исчезли вышеупомянутые грамоты, полученные им в Москве и Твери перед отправкой в Ширван.

Через третье по счету море пошёл Афанасий Никитин к городу Кафе (ныне это Феодосия), колонии генуэзских купцов, где и высадился в ноябре 1472 года. Но конец путешествия Афанасия Никитина не очень ясен. «Сказывают, что, до Смоленска не дошед, умер», — сообщается в предисловии к «Хожению за три моря», обретённому дьяком Мамыревым.

Так же непонятно, что делал любопытный тверяк, пребывая четыре года в Индии. И почему, наконец, некоторые строки и страницы дневника написаны не по-русски, хотя и русскими буквами. Выдвигались даже версии, что это некие зашифрованные тексты. Однако переводы с персидского и татарского языков показывают, что на этих языках написаны размышления Афанасия о Боге, о постах и молитвах…

Вот несколько заключительных строк в дневниковых записях Афанасия Никитина: «Милостиею Божиею преидох же три моря. Дигерь Худо доно, Олло перводигерь дано. Аминь! Смилна рахмам рагим. Олло акьбирь, акши Худо, илелло акшь Ходо. Иса рухоало, ааликсолом. Олло акьберь. А илягаиля илелло. Олло перводигерь. Ахамду лилло, шукур Худо афатад. Бисмилнаги рахмам ррагим. Хуво могу лези, ля лясаильля гуя алимуль гяиби ва шагадити… (Остальное Бог знает, Бог покровитель ведает. Аминь! Во имя Господа милостивого, милосердного. Господь велик. Нет Бога, кроме Господа. Господь промыслитель. Хвала Господу, благодарение Богу всепобеждающему. Во имя Бога милостивого, милосердного. Он Бог, кроме которого нет Бога, знающий всё тайное и явное…)

И опять загадка. Почему православный христианин, отказавшийся принимать ислам, пишет молитвы на другом языке, причем эти молитвы похожи на мусульманские… Или история не всё знает о том, как молились тверские купцы в ХV веке?

Одно несомненно: кем бы ни был Афанасий Никитин — купцом, разведчиком, проповедником или просто очень любознательным путешественником, — но писателем он был талантливым и человеком, без сомнения, обаятельным. Иначе как бы он мог сходить за три моря? Между прочим, он оказался первым европейцем, прошедшим в Индию морским путём — за тридцать лет до плавания португальца Васко да Гама!