Сборник рассказов

Николай Григорьевич Рябцев

Моя дочь говорит: «Несчастен тот, кто утратил способность удивляться, размышлять, очаровываться и задаваться вопросами».Этот сборник – вопросы к самому себе и размышления о происходящем. Видимо, я счастлив.

Музыка души

Зима, было очень тяжело и холодно. Очень холодно, очень. Казалось бы за три десятка лет пора и привыкнуть, ан нет Хотя чего — уж, все позади. Все, — я дома, а дома тишина. Я люблю тишину, видимо это от того, что на работе вечный грохот. С непривычки не каждый выдерживает даже полчаса возле буровой, а тут, однако времечка прошло поболе…

Наконец переделаны все дела, привел себя в порядок — присел возле музыкального центра, — ставлю кассету. Не так много, но есть у меня мелодии, которые трогают, которые мне по сердцу. Они раскиданы по разным дискам, кассетам, пластинкам, что чертовски неудобно. Вот и собрал я их на одной кассете. Итак — слушаем….

Имре Кальман — *Сильва*, дуэт Эдвина и Сильвы. Откидываюсь на спинку дивана, закрываю глаза, Боже, какая музыка!!! Все, меня нет на земле. В каком — то полузабытьи повторяю за исполнителями слова — *… лишь для тебя сердце пылало любя….*, и тут такой пассаж, такой переход!!! Конечно, все здорово, все, но вот это место, эти несколько нот приводят меня в полный восторг. Сердце накрывает горячая волна, внутреннее тремоло переходит в дрожь всего тела, эта удивительная музыка переполняет меня…

Много лет тому назад довелось мне смотреть в кинотеатре фильм *Имре Кальман*, не помню чей, но не наш. Жизнь, творчество композитора. Много музыки, но доминируют фрагменты из Сильвы. Прошло столько лет, но я как сейчас помню, то ощущение чуда. Я с замиранием сердца смотрел на экран…, наверно фильм не захватил бы меня так если — бы не музыка. В конце фильма похороны Маэстро, гроб, толпа народу и закадровая музыка из Сильвы. Музыка, словно морская волна то замирала в скорби и печали, то бушевала, взмывая верх, рвала душу пронзительными аккордами. Кадры сменяли друг друга, народ прощался с великим сыном своим, и музыка гремела все громче и громче….*лишь для тебя сердце пылало любя…*. Аккорды рвались из зала, им было тесно, им было страшно….

Столько лет прошло, а чувства свежи, при этих звуках меня так же бросает в дрожь. И вот оборвался последний аккорд, но музыка еще долго будет жить во мне, эти несколько нот, этот удивительный пассаж!

Несколько мгновений тишины, пока умная машина готовится к следующей записи. Музыки еще нет, но она уже звучит во мне. Бывает так, что название забываешь, а музыка уже звучит в тебе, словно просыпается какой — то внутренний магнитофон, удивительно.

Петр Ильич Чайковский — *Лебединое озеро*. Я покривлю душой, если скажу, что мне нравится балет, нет, это не так. Да и вообще к балету я равнодушен, а вот к музыке…

Конец первого акта — *Анданте*, начало второго — *Модерато*. Одна мелодия звучит две минуты тридцать девять секунд, другая две сорок три. Я никак не могу понять, как можно за такой промежуток времени передать столько чувств и эмоций. Нежное и чистое вступление, так ясно представляешь себе прекрасную лебедь озеро… Но вот раздаются тревожные нотки, тревога нарастает. И вдруг мощный аккорд, хлесткий, резкий, словно удар хлыста… Можно не знать либретто, можно вообще не иметь представления о балете, но тайна в том, что музыка сама создаст у тебя соответствующие образы. Пусть это будет у каждого своя история, пусть не про лебедей. Но будет нежность, будет красота, будет тревога, будет страх, будет любовь. Вот ведь в чем великая тайна музыки — она творит образы, она творит настроение…

За окном стемнело, поднялся ветер. Надо приготовить что-нибудь, перекусить. Динамики вновь ожили.

Бах — *Токката фуга ре-минор*. На мой взгляд, вообще орган это не земной инструмент, есть в его звучании, что — то не от мира сего. Орган — это инструмент позволяющий язык человеческий перевести на язык божественный. Он словно разговаривает с тобой, он учит тебя. Порой кажется, что мощью своего звучания орган разрывает тебя на части, ты весь в его власти. Когда слышишь эти звуки, начинаешь верить в Бога!!!

Но каким должен быть человек, способный укротить орган, подчинить его своей воле, способный заставить его ТАК звучать. А ведь Бах был глубоко несчастным человеком. Бесконечные заботы о хлебе насущном, бесконечные переезды, в попытках найти лучшую долю. И он так и небыл признан современниками. Понадобилось две сотни лет, чтобы его творения завоевали мир. Две сотни лет, что бы понять, что он гений.

Заключительные аккорды звучат торжественно и строго. Нет, орган не земной инструмент, а человек ли тот, кто подчинил мощь его, своей воле…

Слушаешь музыку, а мысли текут как бы сами по себе. Одна мелодия сменяет другую.

Да, да это Глинка — ноктюрн * Разлука*. Нежная и печальная мелодия. Всего три инструмента, две виолончели и фортепьяно. А ведь и правду говорят, что тембр звучания виолончели сродни голосу человека, такое чувство словно слушаешь рассказ. Начинает партию фортепьяно, это вступление, рассказчик еще не готов, он весь в воспоминаниях, ему тяжело. Наконец он собрался с мыслями, и виолончель заговорила… Очень нежно и деликатно ведется повествование, и мысли мои уходят куда — то далеко, в прошлое. Так уж устроен человек, казалось бы все ошибки, все просчеты давно известны, миллионы людей с поразительным упорством повторяют их вновь и вновь. Учись и не повторяй, ан нет, каждый человек, норовит сделать то же самое. Приходится признать, что научить могут только свои ошибки, хотя и это не всегда. Неожиданно вступает вторая виолончель, короткий, пронзительный дуэт, и опять тоска. Рассказчик замолкает, звуки фортепьяно завершают мелодию — очень красиво и печально.

А вот и романсы! Звучит голос Малинина. Романс — *Нищая*, хотя он может называться и по другому — *Подайте ж милостыню ей*. Нет, далеко не всякому певцу дано петь романсы, далеко… Жаль, испортил такой романс. К сожалению, в другом исполнении нет его у меня. С этой музыкой у меня тоже история.

Помните девяностые годы, когда свет давали на два — три часа в сутки, воду тоже, безденежье. Зима… работал я тогда во Владивостоке, жил один. И вот как то поздно вечером возвращаюсь домой. Город во тьме, в квартире ни света, ни воды, жуткий холод. Я даже раздеваться не стал, сел на стул, один в пустой, холодной квартире, настроение соответствующее. Вдруг зажигается свет, а еще через мгновение послышалась красивая музыка, и удивительный женский голос пел — *…подайте — ж милостыню ей.* Я как зачарованный слушал музыку и слова, и только не сразу понял, что это включился телевизор. Пела Галина Вишневская. Как она пела!!! Вот, что значит великая актриса, вот, что значит школа. Это было гениально!!! Ведь недаром говорят, что романс — это песня взрослого человека. Человека, который пережил, который страдал. Ведь в романсе главное не музыка, главное это слова, в нем концентрация страдания, любви, жизни.

Это был фильм о Галине Вишневской. К сожалению больше я его не видел, сейчас у телевидения совсем другие приоритеты.

Нет, зря он его спел.

Хотя хороших исполнителей романса еще можно услышать. Пагудин, Подболотов, трио *Реликт*… А еще я очень люблю романс * Т только раз бывает в жизни встреча*, в исполнении Валерии. На заре перестройки, когда только начались частные ТВ каналы, передавали музыкальные поздравления. Был телевизор *Рекорд*, черно — белого изображения, и пела Валерия этот романс! Куда все делось, где могила прекрасного? Жаль.

И опять тишина, и опять мелодия внутри меня, а потом из динамика — и снова любимая музыка. *…. С каким бы счастьем я владел тобой одной, тобой одной…*, а это Александр Градский — романс на стихи Саши Черного. Скорее не романс, а баллада. Голос мощный, чистый, ему подвластно все. Ведь диапазон почти в четыре октавы! Как тяжело слушать иного, и голос вроде есть, но взахлеб вдыхаемый воздух, заставляет глотать окончания слов, и слушатель невольно напрягается вместе с певцом, втягивается в его ритм дыхания — и теряет интерес к исполнителю, уж больно тяжело слушать. *…и если мука суждена…*, да главное в романсе слова.

Конец ознакомительного фрагмента.