Общество мертвых пилотов

Николай Горнов, 2009

В романе омского писателя и журналиста Н. Горнова рассматривается аксиологическая сфера реальности, выраженная в форме переживания и обретения смысла. Переживание трактуется автором как бытийная форма жизненного и культурного освоения и присвоения реальности, как процесс перехода в субъективный внутренний мир человека объективированных форм проявления сущности в процессе функционирования систем «человек – человек» и «человек-социум».

Мой папа — летчик. Весна. 2016

Автомобильная река долго двигалась короткими и нервными рывками, а ближе к метромосту движение вообще встало. Токарев бездумно просканировал все местные FM-станции и, не обнаружив ничего, что заслуживало бы внимания, откинулся на сиденье служебного «Шевроле-Волга». Его водитель нерешительно разминал сигарету.

— Не возражаете, Александр Петрович?

— Тебе что, выхлопов мало? — У Токарева, давно бросившего курить, даже мысли о табаке вызывали с некоторых пор раздражение. — Хочешь травиться, приоткрой форточку…

— Светофор еще со вчерашнего вечера не работает. По «Милицейской волне» с утра передавали, — не вовремя поделился своими познаниями водитель.

— Если ты все знал, так почему не поехал по другому мосту? — Раздражение Токарева уже стало выплескиваться через край.

— Здесь же ближе, Александр Петрович? Не хотелось вас кругами возить…

— Вот и жди теперь, пока пробка рассосется, а я пешком дойду!

Токарев решительно толкнул тяжелую дверь, выбрался из машины и закашлялся. Над дорогой нависала бензиновая гарь. И было очень холодно. Токарев поежился, запахнулся плотнее в светло-серое пальто из тонкой телячьей кожи и поднял повыше воротник, отороченный мехом куницы. Несмотря на весенние приметы, морозец стоял еще основательный. Днем снег раскисал на солнце, а за ночь холод успевал схватить верхний слой снежных сугробов толстой ледяной коркой, серой и неприглядной. Можно было, конечно, перемахнуть через ограждение, но Токарев не хотел измазать пальто и до ближайшего светофора пробирался вдоль дороги, от края до края забитой фыркающими авто. Идти пешком было странно и непривычно. Каждый день он проезжал по этой улице, но никогда не замечал чемоданной однотипности новых офисных и торговых центров, выполненных в одинаковой стилистике с заплатками из сине-зеленых витражей. Сквозь тонированные стекла его автомобиля урбанистический пейзаж выглядел более благородно, чем в натуре.

На дорогу к станции метро у Токарева ушли почти двадцать минут, хотя расстояние, на самом деле, было небольшим. Тонкая кожаная подошва его легких туфель постоянно проскальзывала на ледяных проплешинах тротуаров, и дважды он чуть не растянулся на льду. Зато в метро оказалось пусто. И от станции до офиса было совсем недалеко — всего пять минут пешком, так что Токарев зашел в свою приемную уже в относительно нормальном настроении. Он коротко кивнул секретарю. Девушка по имени Алла, на лице которой совсем не отражался ее значительный интеллект, незаметно кивнула в ответ и взглядом показала на первых посетителей, чтобы Токарев успел просочиться в свой кабинет как можно незаметнее. Он уже давно привык, что перед его дверью всегда кто-нибудь да стоит. Когда занимаешься таким хлопотным и непростым бизнесом, как ритуальные услуги, то ко всему привыкаешь быстро.

Еще десять лет назад Токарев был простым похоронным агентом при небольшой фирме «Анубис». А потом сумел убедить начальника областной Судмедэкспертизы в выгодности этого направления и для государственной структуры. Сначала был организован небольшой коммерческий отдел, который Токарев и возглавил, а со временем отдел расширился, разделился на три самостоятельных подразделения, стало развиваться собственное производство и Токареву предложили создать коммерческую службу при Судмедэкспертизе. Люди продолжали умирать и дела, в общем-то, шли у него неплохо…

Первым, растолкав посетителей, в кабинет прорвался его новый помощник — Артур. Традиционный отчет Токарев выслушал в пол-уха. Опять столярный цех не справляется с объемами, приходилось добирать гробы их на стороне, а это упущенная выгода, как ни крути. Токарев поморщился. Больше всего ему хотелось прямо сейчас выгнать Артура, упасть в глубокое кресло и запить утреннюю депрессию большой чашкой крепкого кофе…

— Сколько за ночь клиентов? — прервал своего помощника Токарев. — Я же просил: начинайте всегда с главного!

— Двадцать семь, — отрапортовал Артур.

— В этот раз твои девушки не пропустили ни одного скорбящего родственника!

— Обижаете, Александр Петрович. Правда, один «безнадежный» есть. Кроме пособия там ничего не ожидается. Я уточнил. Родственники разбежались, похоже, уже давно. Много лет один проживал… — Артур замялся.

— Что такое. Проблемы? — поинтересовался Токарев.

— Умер он странно. Просто сел на диван, ну и… в общем… на предмет отравления из милиции уже дважды приходили. Уговаривали наших патологов, чтобы они болезнь какую-нибудь выявили. Те только руками разводят и пытаются отбиться от внутренних органов.

— Как фамилия? — неожиданно для себя спросил Токарев.

— Я сейчас в журнале нашем проверю, — пробормотал Артур. — Боюсь ошибиться. И фамилия, помню, какая-то простая, но запамятовал…

Когда Артур исчез за дверью, Токарев облегченно вздохнул и разрешил пропустить к себе первого посетителя. Пожилая женщина долго всхлипывала и сбивчиво пыталась ему что-то рассказать. Токарев кивал, что-то обещая, но не особо вслушивался в просьбу. Из головы почему-то не выходил покойник, поступивший в морг прошлой ночью.

Звякнула трубка на столе. Это был Артур.

— Вы просили узнать фамилию вчерашнего, Александр Петрович, — напомнил он. — Так вот, его фамилия Беляков.

— А имя?

— Беляков Г. С. Может, Геннадий Сергеевич? Нет, простите, здесь ниже есть расшифровка. Григорием Семеновичем его звали. Поступил вчера в 23–47. Если вам интересно, адрес тоже имеется. Сейчас… Ага. Парковый проезд, 15–21. — Артур помолчал в трубку. — Вы его знали, Александр Петрович?

— Это отец моего школьного приятеля… — Токарев помолчал. — Ты вот что, Артурчик, держи меня в курсе, лады? Говоришь, родственники Григория Семеновича разбежались?

— Так соседи говорят. — Артур словно оправдывался. — Говорят, много лет никто у него не появлялся. Там участковым бодрый паренек, успел даже свидетелей опросить, пока ждал труповозку…

Токарев по инерции принял еще трех посетителей. Всех рассеянно выслушал. Всем пообещал помочь. Потом предупредил секретаря, чтобы никого к нему не пропускала. Вообще никого. Даже Артура. Токареву нужно было некоторое время побыть в одиночестве. Когда они, еще совсем мелкие пацаны, довольно часто забегали к Вадиму в гости, дядя Гриша, как они его называли, всегда был дома и всегда был им искренне рад. Занимательные истории рассказывал, учил вязать морские и «мертвые» узлы. А еще в шахматы учил, в шашки, в «Монополию», «Воздушный бой». Потом пристрастил всю их компанию к японской игре со странным названием «Го»…

Покопавшись во всех ящиках стола, Токарев нашел несколько потрепанных записных книжек. Но телефона Вадима Белякова нигде не обнаружил, как ни странно. Пришлось обзванивать бывших одноклассников. Пятеро сразу сказали: извини, Саша, ничем помочь не можем. Один, правда, вспомнил, что в последний раз слышал о Вадиме лет пять назад. Тот, якобы, куда-то перебрался из Омска. Куда — неизвестно. И тут Токарев вспомнил про девочку Свету, которая была к Вадиму неравнодушна с седьмого класса. Она, конечно, уже давно была не девочка, и двоих детей уже родила, но старая любовь, говорят, не ржавеет. Так и оказалось, собственно. Номер Вадима она нашла сразу. Как будто он был у нее всегда под рукой.

Токарев набрать короткую цепочку цифр и услышал в ответ частое дыхание.

— Заяц, это ты? Привет.

— Кто это?

Голос в трубке звучал раздраженно.

— Токарев моя фамилия…

— А, Санек, извини, не узнал. — Голос стал чуточку мягче. — А чего вдруг вспомнил обо мне? Только не говори, что соскучился.

— Тут такое дело, Заяц… не знаю, как и сказать… В общем, Беляков Григорий Семенович, отец твой, умер вчера вечером. Он сейчас в нашем морге…

Вадим молчал.

— Эй, Заяц, слышишь меня? — уточнил Токарев.

— Он мне не отец.

— Не понял… — удивился Токарев.

— Слушай, все так запутано, что сразу не объяснишь. Я вообще сейчас в Барселоне. До Омска, сам понимаешь, путь не близкий. А нельзя, чтобы мой папаня в вашем морге пару недель полежал, пока я тут с делами разберусь?

— Ну, не знаю, если честно. Посмотрим, что можем сделать… — Токарев такой реакции не ожидал и немного растерялся. — Может, матери твоей позвонить? Я сам все вопросы решу с похоронами, если тебе никак…

— Нет, матери ни в коем случае не звони, — попросил Вадим. — Сань, короче, я завтра к вечеру прилечу. И мы спокойно все обсудим. Самый край — послезавтра утром…

Услышав короткие гудки, Токарев отпихнул мобильник на край стола. Несколько минут покрутился в кресле. Механически включил ноутбук, убедился, что в ящик насыпался только спам и поднял взгляд к потолку. В глаза бросилась бракованная плитка, которую он давно хотел поменять.

— Хренотень какая-то! — пробормотал Токарев.

Недоумение после разговора с Вадимом сменилось глухим раздражением. Отношения отца и сына Беляковых — это их личное дело, в конце концов. А он лишь хотел помочь школьному другу. Если помощь не требуется, так бы сразу и сказал. А то: прилечу — не прилечу…

Дверь тихо приоткрылась. В кабинет осторожно заглянула Алла.

— Александр Петрович…

— Нет меня! — рявкнул Токарев. — Ни для кого нет! И дверь закройте!

— Я хотела вам кофе предложить, — спокойно продолжила Алла.

— Да, точно, сварите мне кофе. И кружку возьмите самую большую, которая только есть в этой конторе!

Дверь закрылась. В ближайшие полчаса его уже точно никто не побеспокоит…

* * *

Настойчивый утренний звонок вытряхнул Токарева из постели. Быстро схватив трубку, пока не проснулась жена, он переместился в кухню. Судя по часам, это мог быть только Вадим. Как раз в это время приземлялись утренние рейсы из Москвы.

— Сань, извини, если разбудил… — Это действительно был Вадим. — Хочу такси в аэропорт вызвать, но не знаю куда ехать. Скажи мне адрес вашего офиса.

Токарев продиктовал адрес, злорадно представив, как Вадим возьмет такси, благополучно доберется до Судмедэкспертизы, а потом еще пару часов будет топтаться перед закрытой дверью. Стрелки кухонных часов показывали половину шестого. Рабочий день начинался с половины девятого. Впрочем, решил Токарев, пусть это послужит Вадиму небольшим уроком. И с этой мыслью он включил кофеварочный агрегат и долил в него воды. Ложиться в постель уже не имело смысла. Все равно скоро опять вставать…

Вадим действительно проторчал перед крыльцом Судмедэкспертизы не меньше двух часов. Гламурная серая курточка с россыпью мелких кармашков если и была хороша для теплой зимней Барселоны, то от холодной сибирской весны ее условный мех защитить никак не мог.

— Ч-черт, подзабыл уже, какие в Омске холода бывают в марте, — первым делом пожаловался Вадим, высунув синий нос из-под капюшона.

— Продрог? — с преувеличенным участием поинтересовался Токарев.

— Слабо сказано — продрог! — Вадим не заметил сарказма. — У меня, ч-черт, уже зуб на зуб уже не попадает. Я ведь в чем был, в том и прилетел. Замерз, как бродячая собака. Не сообразил, что у вас с шести утра никто не работает. Можно было сначала к матери заехать, а потом уже к тебе. У нее бы точно нашлись для меня вещички потеплее…

— Пройдемте, друг мой, в кабинет. — Токарев поколдовал с кодовым замком и гостеприимно распахнул дверь. — Буду тебя отогревать, а то как-то ты не очень. Прямо скажем. У меня в ассортименте есть коньяк, виски, абсент, мартини, граппа. Испанких напитков не держим. Или ты русскую водку предпочитаешь?

— Я предпочитаю не замерзать, — проворчал Вадим, но от рюмки коньяка не отказался. Долго грел золотистый напиток двумя руками, забившись в угол кожаного дивана. Не так давно Токарев пристроил к своему кабинету комнатку для почетных гостей. Там они и присели, перебрасываясь хмурыми взглядами. Известное дело, чем больше не видел старого друга, тем сложнее начать разговор.

Первым не выдержал долгой паузы Беляков.

— Как дела?

— Как-то все сложно. В трех словах и не расскажешь, — отозвался Токарев.

Вадим пригубил коньяк и ссутулился еще сильней…

Друг детства, как отметил про себя Токарев, почти не изменился. Остался таким же худым и длинным, будто складной метр. Хотя внешнего лоска он поднабрался, отрицать нельзя. Что-то неуловимо европейское проявляется и во взгляде, и в одежде, и в манере держаться…

— Санек, извини! Ну, дурость я тогда сболтнул по телефону. Просто растерялся от неожиданности… Похороны и вообще… Я ведь не малейшего представления не имею, как все это делается…

— Все сделаем, — успокоил друга Токарев. — Организуем и похороны, и поминки. Вот только с деньгами надо вопрос решить. Можно, конечно, на пособие похоронить, но не лежит у меня душа к таким мероприятиям. Дядю Гришу ведь будем хоронить, а не бомжа подзаборного. Если у тебя проблемы с наличностью, ты так и скажи. Могу занять. Рассчитаешься, когда жизнь проще станет.

Вадим отрицательно помотал головой.

— Нет, деньги есть. У меня с собой Visa. Сегодня же найду банкомат, сниму наличность и отдам, сколько скажешь. Пусть все будет как положено: цветы, венки, оркестр… А ты военный оркестр, кстати, сможешь организовать?

— Попробуем…

— Было бы здорово, честное слово. Трам-пам-пам и всякие там «Прощания славянки». А какие бумаги мне нужно заполнить?

— Мы все подготовим, а ты просто распишешься. Думаю, никаких проблем не возникнет. Все сложности с установлением факта смерти мы еще вчера утрясли… Слушай, Заяц, а мать-то твоя хотя бы в курсе?

— Я по телефону не стал ей ничего говорить. Сказал, что приеду. И все расскажу.

Токарев помолчал, прокрутив в голове исходные данные.

— Тогда вот как мы сделаем. Завтра с утра привезем твоего отца домой, чтобы люди успели с ним попрощаться, а вынос тела на двенадцать назначим. Не забудьте только ключи от его квартиры забрать. Они должны быть в милиции — у участкового. И сразу про кладбище у матери уточни. Если ее «Южное» не устроит, то спроси, какое предпочтительней. И сразу мне отзвони. Понимаешь, все городские кладбища, кроме «Южного», давно закрыты дл захоронений. Если твоего отца законно подхоронить не к кому, то нам потребуется дополнительное время на поиск места. Да и земля еще мерзлая. Могилу трудно будет копать… Но я все сделаю, ты не беспокойся…

С похоронами, как Токарев и предполагал, проблем особых не возникло. Организацией он попросил заняться лично Артура. Тот провел все мероприятие по высшему разряду. Беляков-старший возлежал в оббитом бархатом гробу, а военные оркестранты блестели аксельбантами и начищенной медью инструментов, печально шествуя за пожилым тамбурмажором. Правда, народу на похоронах собралось совсем мало. Подтянулись поплакать старушки-соседки. Да некоторое время постояла у гроба парочка помятых личностей со следами хронического алкоголизма на лицах. Коллеги, видимо, подумал тогда Токарев. Последние годы Григорий Семенович работал грузчиком в расположенном по соседству супермаркете.

Мать Вадима убитой горем не выглядела. Так, всплакнула слегка, когда гроб с бывшим мужем в землю опускали. Вадим тоже отстоял у гроба c каменным лицом. А вот на поминках неожиданно раскис. Сначала опрокидывал в себя водку рюмку за рюмкой, а под конец, когда почти собравшиеся уже разошлись, чуть не полчаса бился в истерике. Закончилось тем, что Токарев просто взял Вадима в охапку и почти насильно сунул в такси. Вадим сопротивлялся, брыкался, выскакивал из машины, делал неоднократные попытки вернуться в кафе, так что вызванному по телефону таксисту пришлось тройной тариф заплатить за терпение.

Со всеми этими похоронными хлопотами Токарев так вымотался, что когда вернулся вечером домой, то вздохнул с искренним облегчением. Совесть его была теперь чиста.

— Где носило? — вяло поинтересовалась супруга.

— На поминках был.

— Значит, не голодный, — сделала свой вывод супруга, выключила телевизор и удалилась в спальню.

На этой оптимистической ноте день и закончился.

С утра Токарева закрутили новые дела, и проблемы Вадима быстро вылетели у него из головы. Только один раз он вспомнил о нем, да и то без напряжения. Просто вспомнил — и все. Но дней через пять Вадим вновь напомнил о себе. Позвонил. Долго мычал в трубку что-то невразумительное, пытался, видимо, извиняться за неприятный инцидент на поминках. Токарев устал его слушать уже через пару минут.

— Заяц, я не глухой. Не нужно мне все повторять по три раза. Я все уже понял.

— Сань, ну клянусь, даже не понимаю, что нашло на меня в том кафе…

— Все, все, закрыли тему, — отрезал Токарев и поморщился. Жена демонстративно прибавила громкость телевизора в гостиной.

Но Вадим не унимался. Что-то начал опять путано объяснять, потом принялся уговаривать Токарева встретиться. Прямо сейчас. Оказалось, что он уже час сидит в кафе «Акапулько». Токарева не успел придумать подходящего повода, чтобы отказаться, да и забегаловка эта была совсем рядом, буквально по соседству с его домом, поэтому пришлось набросить старый пуховик, спуститься с четвертого этажа и пройти несколько минут по морозному вечернему воздуху к автобусной остановке. В этом «Акапулько» он ни разу не был, но светящуюся вывеску на грязном павильоне помнил хорошо. Очень уж она дисгармонировала своим романтическим названием с мрачноватым окраинным пейзажем.

Небольшой зал, как и ожидал Токарев, был полупустым. Вадим занял место на двоих за столиком у окна. Рядом с его столиком уже выстроилась шеренга из пустых пивных бутылок. На столе ожидали своей очереди на открытие еще несколько.

— Можешь считать меня полным идиотом, — сразу сообщил Вадим. Был он мрачен и слегка пьян.

Токарев хмыкнул, подвинул к себе бутылку незнакомого темного пива, внимательно осмотрел этикетку, дернул крышку за кольцо, потом вытянул из подставки бумажную салфетку и брезгливо протер липкую от пива столешницу. За соседним столиком громко рассмеялись. Токарев непроизвольно обернулся. Смеялись не над ним. У компании, которая состояла из трех мужчин в грязных куртках и потертой дамы в короткой юбке, лисьей горжетке и нелепых в это время суток темных очках, были, видимо, свои поводы для веселья.

Токарев и поискал взглядом стакан. Не нашел и по примеру Вадима отхлебнул пиво из горлышка. Теплый напиток бурно запенился, вырвался из бутылки и оставил на поверхности стола еще один липкий след.

— Санек, ты пойми, кроме тебя у меня в этом городе никого и не осталось. — Вадим икнул и слишком резко откинулся на спинку пластикового стула, едва его не опрокинув. — Ну, почти никого. Мне даже посоветоваться не с кем…

— Ты круги не нарезай. Рассказывай о проблеме. И не тормози, у меня времени мало, — предупредил Токарев.

— Можешь съездить со мной к отцу? В смысле, не на кладбище, конечно, а к нему на квартиру.

— Что, прямо сейчас? — Токарев тремя большими глотками прикончил бутылку и поставил ее рядом с остальными.

— Ты только сразу не отказывайся, — заторопился Вадим. — Мы вызовем такси, быстренько смотаемся и сразу вернемся. Много времени я у тебя не отниму, честное слово. Удостоверимся, что там все… ну, в смысле…

— В каком таком смысле? Говори яснее. Не люблю загадок, — оборвал Токарев. — Пока не объяснишь, никуда не поеду. И не надейся.

— Так я и пытаюсь это… объяснить. Ты детективы любишь?

— Ненавижу.

— И правильно, — согласился Вадим, зачем-то оглядываясь по сторонам. — Было время, когда я эту заразу буквально пачками проглатывал. Стрелецкая, Левандовская, Потанина, Козлова. Их в магазинах давно на метры продают. Особенно Левандовская была плодовита. Она сначала работала какой-то там воспитательницей в приюте, а потом взялась детективы строчить. И настрочила за десять лет не меньше сотни. Представляешь?

— Ты меня о литературе позвал поговорить? — Токарев уже стал разражаться.

— Нет, Сань, ты не сердись, это я просто к слову. Понимаешь, во всех этих дамских детективах главные герои — это всегда особо тупые идиоты. Они живут себе спокойно и вполне благополучно лет до тридцати, а потом обязательно влипают в неприятности. Приезжает, например, такой герой на отдых, а там — труп в фонтане. Или садится он в поезд, а в купе на него сверху падает, сам понимаешь, кто.

— Ты что, у отца в квартире труп нашел? — потерял терпение Токарев.

— Да нет. — Вадим поморщился. — Про труп — это я условно.

— А ты не условно, а конкретно говори.

— Хорошо, хорошо, — закивал Вадим. — Только ты меня не перебивай.

Токарев демонстративно посмотрел на часы, открыл еще одну бутылку пива и вытянул ноги. Он уже понял, что застрял надолго.

— Ладно, слушаю тебя внимательно.

Видимо, Вадиму нужно было сразу сказать именно это. Во всяком случае, он тут же перешел к сути. Оказалось, с утра ему что-то срочно понадобилось в квартире отца. Он открыл дверь своим ключом, минут десять потоптался, потыкался по всем углам, нужной вещи не нашел и вышел подышать свежим воздухом на балконе. Дышал не долго, минуты две, а когда вернулся в комнату, то услышал звук, похожий на щелчок закрывающегося дверного замка…

— Хочешь сказать, в квартире кто-то был? — уточнил Токарев. — А слуховыми галлюцинациями ты раньше никогда не страдал?

Вадим смутился и подергал себя за мочку уха.

— Сказать по правде, я все варианты перебрал. А вдруг…

— Вдруг — это как? — с деланным равнодушием поинтересовался Токарев, прихлебывая из бутылки. — Я очень плёхо понимайт по-русски…

— Все, больше не стану тебя уговаривать, — сказал Вадим, складывая в пакет неоткрытые бутылки. — Либо сейчас, либо никогда. Поехали. Там и пиво допьем…

Он достал из кармана телефон, набрал номер такси и шепотом поинтересовался:

— Какой адрес у этого мексиканского притона?

— Улица Алтайская. Номера я не помню. Скажи: кафе на остановке «Хлебозавод»…

* * *

Более запущенной квартиры, чем у Белякова-старшего, Токареву не приходилось видеть уже давно. Из всех углов буквально сквозило нищетой — давней и отчаянной. По стенам длинными лоскутами свисали отставшие и выцветшие обои. Половые доски, длительное время не знавшие краски, рассохлись так, что в некоторых местах зияли щели в два пальца. Центр пыльной комнаты занимал большой стол с ветхой скатертью. Когда-то, вероятно, его полировали лаком, но сейчас это были уже дрова. Как, впрочем, и диван у стены. Из мебели в комнате имелся еще покосившийся одежный шкаф, а в углу пылились грязная раскладушка. Не густо с мебелью было и на кухне. Стояли лишь самодельный столик и пара трехногих табуреток. Остальные места для сиденья были выполнены из подручных материалов — деревянных ящиков. И всюду царила грязь. В комнате, в коридоре, над ржавой газовой плитой. На окрашенных бурой эмалью стенах расползались многослойные потеки липкого желтого жира…

Токарев распахнул все форточки и даже приоткрыл балконную дверь. Ему хотелось выветрить из квартиры запахи, которые у нормального человека мгновенно вызывают приступ отчаянной тоски. Вадим, не обращая на него внимания, потерянно ходил кругами.

— Заяц, ты смотри по сторонам внимательней, раз уж мы приперлись в такую даль, — напомнил о себе Токарев.

— Куда смотреть? — рассеянно отозвался Вадим.

— На вещи смотри. Вдруг, пропало что-то. Вдруг, это бывшие коллеги твоего отца на огонек забредали: выпить по-тихому, перекусить. Мало ли, кому он ключ мог дать. Например, любимой девушке Люсе из соседней подворотни.

— Легко сказать: смотри, — проворчал Вадим. — Я последний раз был здесь шесть назад. Да и то не дальше кухни. Чаю с ним выпил и сразу сбежал. Откуда я могу знать, какие у него были вещи?

— Нормальный ход! — возмутился Токарев. — Ты ничего не знаешь, я ничего не знаю. Зачем тогда мы вообще приехали? Лично я с трудом верю, что кому-то могла прийти в голову мысль забраться в эту квартиру с целью чего-нибудь отсюда украсть. Заяц, здесь и брать-то нечего. Полная разруха. Я не знаю, что за кошка между вами пробежала, но пару раз в году ты вполне мог присылать ему по сотне евро из своей Барселоны. Даже такие деньги твоему отцу были бы кстати.

— А ты думаешь, я полная сволочь, да? — Было заметно, что Вадим искренне огорчился. — Он вообще не хотел получать мои переводы. Категорически. Просто игнорировал. А деньги мне каждый раз назад возвращались…

— Ладно, проехали, — заключил Токарев. — Извини. Не будем углубляться в эту болезненную и непростую тему.

Вадим опустился на колени перед кухонным подоконником и приоткрыл дверцы шкафчика.

— Кажется, здесь всегда что-то стояло, — сказал он. — А сейчас пусто. И одна полка на книжном стеллаже, кстати, тоже пустая. Подозрительно…

— Нет, ну что может прятать в своей квартире грузчик из супермаркета? Особо секретную чугунную сковородку?

— Зря ты так. Про грузчика… — Вадим ногой придвинул к себе табурет, уселся на него и угрюмо уставился в черную прореху окна. В узком дворике, зажатом между двумя старыми пятиэтажками, не светился ни один фонарь.

— Нас такси ждет, — напомнил Токарев.

Вадим промолчал.

— Ну ладно, глупость я сказал про грузчика, — неохотно признался Токарев. — Извини. Я сегодня уже пятнадцатый раз извиняюсь. Все нормы перевыполнил. Принимаешь очередное извинение?

Вадим кивнул с печальной задумчивостью. Внимательно оглядел пол, потолок и стены.

— Сань, а как он умер?

— В смысле? — Токарев опустился на второй табурет. — Легко умер, если тебе хотелось услышать именно это. Заснул — и не проснулся. Патологоанатом написал: остановка сердца.

— А почему у него сердце остановилось? Он же не болел почти никогда. На редкость здоровым мужчиной был мой папаня. И далеко не старым. Ему только шестьдесят на днях исполнилось…

— По этому поводу ничего сказать не смогу. Я не врач, Заяц. Знаю, что вскрытие делали тщательно, поскольку некоторые сомнения у милиции имелись. Но ничего не нашли. Так что можешь быть уверен, твой отец умер сам. Отравление или какой-то другой способ насильственной смерти можно исключить. А почему у него сердце остановилось — не ко мне вопрос. Мало ли как в жизни бывает…

— Давай мы хоть чаю выпьем, — предложил Вадим.

Токарев скептически посмотрел на ржавеющий в мойке чайник.

— Может в другой раз?

— Как скажешь, — согласился Вадим. — Между прочим, папаня мой только в последние годы сдал так сильно. Уж ты наверняка должен помнить, каким он был орлом. Мать рассказывала, он в военной авиации служил. В каком-то секретном подразделении ВВС…

— Ясен перец, — кивнул Токарев. — Служил, конечно. Только ты не бери это близко к сердцу. Помнишь Леху Кольцова, которого к нам в пятом классе перевели? Он еще с бабкой жил. И всем рассказывал, что родители у него разведчики. Пали, мол, смертью храбрых, выполняя секретное задание в Экваториальной Африке. А потом выяснилось, что на самом деле никакие они не разведчики, а деревенские алкоголики, лишенные родительских прав. Но Леху я могу понять. Ему было двенадцать лет. А нам с тобой Заяц, сейчас далеко не двенадцать. И какая нам теперь разница, кем наши отцы были на самом деле — летчиками, космонавтами, разведчиками или простыми работягами? Вот мой, например. Он всю жизнь на заводе имени Октябрьской Революции гайку точил. И что мне теперь делать? Обижаться, что он никакой героической профессией не овладел, а прожил всю свою жизнь на городской окраине, выращивал на даче огурцы и капусту, а по вечерам тупо пялился в телевизор, регулярно употребляя водку «Сибирская»?

— Да я не про это говорю, Сань. — Вадим поморщился. — Я своего настоящего отца и не видел никогда. А Григорий Семенович меня с малолетства воспитывал. Что он мне не родной, я и подумать не мог. Вот и хочу правду узнать. Хотя бы теперь. Если он служил в секретном подразделении, так это многое меняет…

— Ничего уже изменишь на самом деле. Но если тебе это так важно, пусть дядя Гриша будет хоть самым секретным космонавтом. Лично мне для него и для тебя ничего не жалко. Только я, пожалуй, домой поеду. Меня жена сегодня точно загрызет. Ушел на полчаса — и пропал.

— В детстве меня мать предупреждала, чтобы я никому про отца не рассказывал. — Вадим покрутил в руках бутылку пива, но открывать не стал. — Говорила, что это, типа, информация не для посторонних… Смешно теперь вспоминать. Даже тебе, Санек, я ничего тогда не рассказал, а ведь ты мой лучший друг был. Помнишь? Хотя иногда меня так и подмывало похвастаться. Это потом, когда я повзрослел, а они развелись, то мать стала говорить, что никаким летчиком мой папаня и не был. Обманывала, говорила, только тебе во благо. Чтобы мог ты гордиться своим отцом. А вообще-то, он даже не твой биологический отец. Прикинь? Меня как поленом по голове стукнули… Я только сейчас, когда он умер, начал сопоставлять и размышлять. И не могу, Саня, прийти к однозначному выводу. Я так и не понимаю, когда она мне правду говорила. А вдруг она после развода мне намеренно соврала, чтобы папане отомстить?

Вадим медленно разжал кулак и выложил на стол полупрозрачный стеклянный шарик.

— Ты такую штуку видел когда-нибудь?

Токарев приподнял шарик двумя пальцами. Обычное стекло. Только с черными вкраплениями неправильной формы.

— Это что?

— Это панорамная камера. Очень качественная. Одна из последних разработок ведущего мирового производителя — сингапурской компании «Кристалл». С очень высокой чувствительностью и большой разрешающей способностью. Снимает практически в темноте и может передавать видопоток на частоте в три гигагерца на расстояние до двух километров. Поскольку такой камерой управляют дистанционно, то она часто применяется для систем скрытого наблюдения. Ставишь ее в люстру, например, и вся комната перед тобой как на ладони. Я с такими изделиями сталкивался, когда веб-дизайном на жизнь подрабатывал. А теперь спроси меня: где я ее нашел?

— Где? — послушно отозвался Токарев.

— В этой квартире. Сегодня. Когда осматривал коридор. Она в щель между досками закатилась. Я думаю, что таких камер здесь было несколько. Срезать их успели, а хвосты не все замели. Некачественно работают ребята, если даже я заметил…

— Заяц, у тебя с головой порядок? Есть такая болезнь, не помню, как называется, когда одним пришельцы из космоса спокойно жить не дают, другим — спецслужбы, а третьим — спутники-шпионы и глобализация экономики. Но заканчивают все эти люди одинаково плохо. Их помещают в тихие палаты с войлочными стенами, где за ними действительно ведут круглосуточное наблюдение.

— Да, интересная болезнь, — согласился Вадим. — Я ее знаю. Мне, кстати, на днях один дядька из Штатов звонил. Отцом интересовался. Вопросы разные задавал: как умер и все такое. Сказал, что он психотерапевт, что его зовут Роберт Хольберг и что он, якобы, с моим отцом знаком очень давно. Представляешь, давний знакомый из Штатов? Да за такие дела двадцать лет назад можно было в зону загреметь! Или не двадцать? В общем, не важно. Главное, я не пойму как этот американец номер моей мобилы узнал.

— А-а, теперь я понял, — хмыкнул долго молчавший Токарев. — Как, говоришь, фамилия этой писательницы, которую метрами продают?

— Левандовская, — подсказал Вадим.

— Точно. Только я уже говорил, что не люблю детективов. Ни женских, ни мужских, ни детских, ни иронических, ни шизофренических. Так что без меня, лады?

Токарев сдернул куртку со стены вместе с кособокой вешалкой, чертыхнулся и громко хлопнул за собой дверью. Вадим нагнал его уже возле такси. Всю обратную дорогу они не проронили ни слова. Вадим крутил между пальцами стеклянный шарик. Токарев, прикрыв глаза, слушал музыку. Таксист попался молодой и предпочитал всем станциям TOTAL-FM, где в ротации была лишь клубная музыка. Но в тот момент Токареву было наплевать на стили и направления. Он сильно подозревал, что Вадим просто прихватил с собой стеклянную бусину и зачем-то разыграл перед ним драматическую сцену. Спрашивается — зачем?

Впрочем, скоро и этот вопрос перестал его занимать. В голове осталось только сожаление о напрасно потраченном времени. А мог ведь пораньше лечь спать. Или газеты пролистать. Их целая пачка уже накопилась — непрочитанных. Так нет же, убил вечер совершенно бездарно. Теперь придется еще выслушать длительные нотации от дражайшей супруги. Она успела уже четырежды позвонить, а он регулярно на ее звонки не отвечал. А когда она не отреагировала на писк домофона и даже не вышла из спальни его встретить, что было демонстрацией высшей формы презрения, то настроение у Токарева испортилось окончательно.

— Машенька, у тебя все в порядке? Как на работе? — на всякий случай поинтересовался он через дверь.

Но лучше бы не спрашивал. В ответ услышал лишь ее нелицеприятное мнение о тех мужчинах, настоящих подонках, для которых друзья всегда дороже жен. В пятиминутный регламент она не уложилась, как обычно, так что Токареву пришлось дослушивать пламенную речь супруги уже сидя на кухне. Он жарил себе яичницу с ветчиной, поскольку другой еды не предвиделось, и одним глазом посматривал в сторону телевизора. В вечерних новостях все было как обычно. Поезда сходили с рельс, автобусы взрывались от зарядов мусульманских террористов, ракеты пролетали мимо цели, а беглые солдаты родной армии брали в заложники своих же сограждан…

Одиннадцать лет назад, когда они только поженились, Маша была для него всем. Привлекательная, яркая брюнетка. Мимо такой не пройдешь, как говорится. Не без недостатков, естественно, но у кого их нет. Жаль, что за прошедшие годы взяли верх ее не самые лучшие качества. Нет, былая красота не улетучилась. При небольшом усилии она еще могла произвести приятное впечатление на посторонних мужчин. Зато Токареву оставался только негатив. Он терпел, понимая, что на характер жены сильно повлияла невозможность иметь детей после третьего аборта. Однажды он даже предложил ей воспользоваться услугами суррогатной матери. Но в ответ выслушал только очередную порцию обвинений. И все чаще теперь наступали такие моменты, когда семейная жизнь казалась ему совершенно невыносимой.

* * *

— Заяц, ты еще здесь? — искренне удивился Токарев, когда ранним утром, две недели спустя, увидел Вадима на крыльце Судмедэкспертизы.

— Такие дела. — Вадим шмыгнул носом и натянул глубже модную меховую кепку. — Никак не могу расстаться с Родиной. Уже и сам не рад, что приехал. Несколько раз порывался все бросить и улететь. Даже билет дважды покупал. Но не смог, веришь? Как будто держит что-то. Может, сходим вечерком куда-нибудь? Посидим, о делах почирикаем, пивка попьем…

— Извини, сегодня никак, — замотал головой Токарев. От былой дружбы, как он уже понял, не осталось и следа, а сегодняшний Вадим вызывал у него одни только приступы раздражительности.

— Сань, да ты не нервничай. Я же все понимаю. Знаю, что надоел тебе по самое это самое. Ты только помоги мне в последний раз. А потом я уеду, честное слово. Обещаю пропасть бесследно. И больше не мозолить тебе глаза по гроб жизни.

Токарев откашлялся, опустил взгляд на носки своих итальянских туфель из бугристой кожи какой-то диковинной рептилии. Чувствовал он себя неловко…

— Заяц, ты только не подумай, что я сволочь. Нет, я — сволочь, отрицать не стану. Но ты говори, что нужно. Я попытаюсь помочь. Но не сегодня вечером. Сегодня у меня действительно нет времени. Супруге давно обещал в театр…

Вадим бросил быстрый взгляд по сторонам, оттащил Токарева к той стене, которая плохо просматривалась камерами видеонаблюдения, и поинтересовался жарким шепотом:

— У тебя в органах концы есть?

— В каких органах? — так же шепотом переспросил Токарев.

— Тех самых.

— А тебе зачем?

— Глупо, конечно, но я бы информацию об отце хотел получить.

Токарев задумался.

— На сто процентов не обещаю. Сам понимаешь…

— Понимаю. Я заплачу по любому прайсу.

— В твоих деньгах я точно не нуждаюсь, — слегка обиделся Токарев.

— Но и расходы лишние тебе ни к чему, — миролюбиво пояснил Вадим. — Информация, Саня, это товар. А за товар я привык платить. В общем, торопить не буду, не беспокойся…

На нужных людей Токарева вывел как всегда Артур, чей клуб знакомств был настолько обширен, что не поддавался ни учету, ни анализу, ни тем более систематизации.

— Артур, это личная просьба, — сразу предупредил его Токарев. — Исключительно добровольное задание…

— Какой разговор, Александр Петрович! Вы говорите, что нужно, а я все делаю в лучшем виде.

— Нужна информация об одном человеке. Информация не простая. Она может быть только в Конторе.

— Это в той, которая всегда начеку?

Токарев кивнул. Артур наморщил лоб, полюбовался мгновение на матовый подвесной потолок и просветлел лицом.

— Да, шанс есть. Правда, я этот канал уже давно не использовал и в его актуальности не уверен. Все будет зависеть от человека, о котором нужна справка. Это Беляков Григорий Семенович?

Токарев расплылся в довольной улыбке. С такой внимательностью к мелочам и цепкой памятью Артур имел все шансы стать незаменимым в качестве помощника.

— Я приложу все усилия, — заверил Артур.

И действительно приложил. Некий человек позвонил Токареву буквально на другой же день. Представился Сергеем Валентиновичем. Сначала, как положено, они обменялись несколькими вежливыми фразами. Потом Сергей Валентинович недвусмысленно намекнул, что всякий труд почетен и достоин вознаграждения. Токарев его заверил, что намек понял правильно и без вознаграждения никто не останется. Но уточнил сроки исполнения заказа. Сергей Валентинович на счет сроков выразился весьма туманно, но оставил номер телефона для связи и попросил перезвонить на него примерно через три дня.

Когда назначенное время подошло, на том конце линии Токарев услышал лишь длинные гудки. Он терзал телефонный аппарат весь вечер и весь следующий день. Но неведомый Сергей Валентинович не отвечал. Пришлось опять подключать Артура. Тот выслушал, что-то коротко записал, кивнул и исчез на целый день. Вернулся только поздним вечером. С большим недоумением на лице.

— Ничего не понимаю, — развел он руками. — Что за страна? Ни на кого нельзя положиться. Даже на спецслужбы. Везде бардак, короче…

Сергея Валентиновича, как оказалось, не удалось разыскать даже Артуру. Зато Артур нашел его жену. Всю в слезах. Она переживала внезапное расставание с супругом, который отбыл в срочную командировку на Северный Кавказ. Да так быстро отбыл, что даже вещи не успел толком собрать. Причины отбытия она объяснить Артуру не смогла. Сама толком ничего не знала. Получил, мол, приказ. И точка.

— Мог бы и предупредить, подонок! — искренне возмущался Артур. — Мой телефон знал, ваш тоже.

— Видимо, не мог, — задумчиво сказал Токарев.

Сначала эта видеокамера, которую Вадим нашел в бывшей квартире отца, теперь неожиданная командировка Сергея Валентиновича. И как раз в тот момент, когда он начал собирать информацию о Белякове-старшем. Совпадение? Вполне возможно. Северокавказские автономии вспыхивают одна за другой — по цепочке. Уже много лет федералы ловили партизан по всему Дагестану. В прошлом году поднялась на дыбы Осетия, а теперь вот в Кабарде стало опять неспокойно. В Нальчике почти ежедневно случались перестрелки. Контора отправляет туда своих людей регулярно. Токарева смущала только чрезвычайная срочность отъезда неведомого ему Сергея Валентиновича. И чем дольше он размышлял на эту тему, тем меньше верил в простые совпадения…

— Не огорчайтесь, шеф, нового исполнителя найдем.

— Нет, не нужно. Спасибо тебе, Артурчик. Общая картина мне ясна. Как говорится, заказ снимается…

Разыскать Вадима по телефону Токареву не удалось. От матери тот давно съехал и поселился в квартире отца. Но телефон молчал и там. И мобильник Вадима был почему-то вне зоны доступа. Токарев даже забеспокоился слегка. Пришлось тащиться на окраину лично. Ни один фонарь в кварталах по-прежнему не горел, и пока Токарев выискивал по памяти дом, где когда-то проживал Беляков-старший, успел несколько раз влететь в лужи. И даже когда нужный дом был найден, то Вадим отозвался далеко не сразу. Только после третьего нажатия на кнопку домофона.

— Кого еще черт принес, — недружелюбно спросил Вадим.

— Заяц, быстрей открывай. Это я, — прошипел Токарев, склонившись к самому микрофону. — Холодно на улице, между прочим. А я промочил ноги и очень по этому поводу расстроен.

Когда личность Токарева была опознана, впущена в теплый подъезд и встречена на лестничной площадке открытой дверью, он не преминул поинтересоваться:

— Скрываешься от кого-то?

— Участковый не в меру активный попался, — вяло оправдывался Вадим. — Звонит постоянно по телефону, ходит ко мне каждый день как на работу. Уже все проверил неоднократно: визу, регистрацию, паспорт. Даже в унитаз нос сунул. Хотя его, конечно, тоже можно понять. Не в каждой квартире на его участке проживают иностранцы…

— Ты теперь у нас иностранец? — ехидно уточнил Токарев. — Впрочем, можешь не отвечать. Это простое любопытство.

— Я теперь, Саня, чистокровный грек. Чище не придумаешь. Спасибо первой жене. Так что зови меня не Вадимом, а Вадисом Костакисом.

— По первой жене? Славно. — Токарев бросил куртку на крючок вешалки, отметив попутно, что Вадим приколотил ее крепко. И вообще в квартире Белякова-старшего за две недели произошли разительные перемены. Она не то чтобы сияла чистотой, но Вадим как-то ухитрился большую часть грязи отскоблить. Щелястый пол в комнате был застелен толстым ковровым покрытием, порванные обои на стенах спрятаны под драпировкой. Ткань, конечно, приспособлена на скорую руку, но все равно получилось довольно интересно. Исчезла и вся старая мебель. Вместо нее появился широкий ортопедический матрац, брошенный без лишних комплексов посреди комнаты. Но самое удивительно, что поперек этого матраца растянулась на животе жгучая брюнетка в коротком ультрамариновом топе и рискованном мини.

Брюнетка обернулась, равнодушно скользнула взглядом по Токареву, сказала: o-la-la, и сразу вернулась к просмотру какого-то анимационного сайта на своем изящном ноутбуке.

— Здрас-с-сьте, — удивленно выдавил из себя Токарев и повернулся к Вадиму. — Мог бы и предупредить, юноша, что ты сегодня будешь не один. Я галстук дома оставил. Так неловко получилось!

— Чаю хочешь? — Вадим кивком указал на новенький хромированный электрочайник в углу. — Специально для тебя купил.

— Может, для начала представишь меня своей даме?

— Попробую, — без энтузиазма сказал Вадим и произнес лаконичную фразу по-испански. Женщина ответила ему еще более лаконично. И даже не повернула головы.

— Извини, Санек. Фокус не удался. Вообще-то она гостеприимная, но сегодня не в духе. Она думала, что Сибирь — это как Северная Германия. Вот и примчалась позавчера на крыльях любви. А тут, оказывается, еще снег по колено. И холод собачий. Сунула моя дама нос на улицу и сразу впала в меланхолию…

— Давай тогда на кухню пойдем, — предложил Токарев. — А то неудобно как-то.

— Не беспокойся. Мануэла по-русски ни слова не понимает.

— Она испанка?

— По паспорту — испанка. По национальности — баск. У них, у этих басков, чувство независимости какое-то гипертрофированное. Абсолютно все считают, что живут не в Испании, а в собственной стране. Есть такая территория — Страна Басков. На местном языке — Эускади. Туда входят три испанских провинции — Бискайя, Гипускоа и Алава, а еще небольшой кусочек Франции. Чудесные места, кстати. Север Испании — это тебе не юг Западной Сибири.

— Что-то мне подсказывает, что здесь она долго не протянет. Увозил бы ты свою жену поскорей в более теплые места…

Вадим усмехнулся.

— Ничего. Мануэла Сороа — девушка крепкая, хотя и аристократических кровей. Да и с чего ты решил, что мы женаты? Пока она официально считается моей невестой. Впрочем, наиболее точно суть наших взаимоотношений отражает другое слово — спонсор. В смысле, она меня спонсирует, а не я ее.

— Сегодня у нас вечер удивительных открытий. Так ты еще и альфонс-любитель?

— Почему любитель? Бери выше — профессионал. Альфонс в некоторых странах — это весьма уважаемая и доходная профессия. В Европе просто сумасшедшее количество несчастных женщин, которым и нужно-то совсем чуть. Правда, с Маней у меня вышел прокол. Сначала все было как надо: туда-сюда, сунул-вынул, любовь-морковь. А сейчас, как видишь, уже и сам не рад. Честно тебе скажу: не могу отвязаться. Сама она меня не бросает, а я инициативу проявить боюсь. У нее, понимаешь, есть три веселых братца. Один — старший, и еще два — младшие. И они мне очень недвусмысленно дали понять, что найдут и посадят на кол, если я от их любимой сестрички слиняю…

Чайник забурлил и с громким щелчком отключился. Мануэла обернулась на звук, и Токарев понял, что с возрастом девушки он несколько погорячился. В заблуждение ввела некоторая легкомысленность в ее одежде. На самом деле ей было никак не меньше сорока. Правда, за собой она следила тщательно и выглядела весьма и весьма.

— Как же ты достала меня, цветочек мой аленький! — лучезарно улыбнулся ей Вадим и прибавил длинную фразу по-испански. Мануэла послала ему в ответ воздушный поцелуй и снова уткнулась в экран ноутбука.

— Разболтался я. Это не к добру, — сделал вывод Вадим и расположился на полу, подвинув поближе чайник и кружки. В кружки он кинул по два пакетика и жестом пригласил Токарева присоединяться. — Давай, не томи, рассказывай, что узнал. Органы не раскололись?

Токарев рассказал все, как было, стараясь не драматизировать. Но Вадим воспринял информацию подозрительно спокойно. Словно ожидал, что все получится именно так.

— У меня созрела по этому поводу мысль, — признался Токарев. — Нужно тебе валить из страны пока не поздно. Какая-то явная замуть вокруг дяди Гриши крутилась, это точно. Но он умер. Стоит ли теперь раскапывать эту помойку?

Вадим долго молчал, глядя в одну точку.

— Подозрительно большое количество людей жаждет моего отъезда. Все советуют: уезжай. Как можно быстрей и как можно дальше…

— Меня ты тоже посчитал?

— Не посчитал. Ты искренне советовал. Но вот отчего моя матушка твердит мне каждый день про отъезд — не понимаю. Участковый все время интересуется: когда уезжаю. На этой неделе вызвали в какую-то тупую милицейскую структуру. Не помню, как она называется. Слишком много букв. Что-то там про миграцию или эмиграцию. Короче, пообщались мы душевно с одной тетенькой в погонах капитана. И она мне ласково так говорит: а напоследок мой вам совет: уезжайте. Слишком много намеков, ты не находишь?

— Я нахожу, что такие намеки игнорировать опасно, — заметил Токарев.

— А почему, собственно? — с наивным видом поинтересовался Вадим, отхлебывая чай из пурпурного цвета кружки. — Вот возьму и всем назло останусь в Омске навсегда. А какие проблемы? Визу мне продлевать не нужно. Она у меня особая — пожизненная. Это госпожа Костакис для меня постаралась, дай ей Бог здоровья. Ее первый муж был партнером России по нескольким газовым проектам. Не поверишь, визу мне выдали за неделю. Причем, по личному распоряжению президента. Так что отобрать такой документ будет сложно. Деньги меня тоже не поджимают. У нас с Мануэлой единый счет. А у клана Сороа в банке такая кредитная линия, что ее мне хватит до апокалипсиса. Дедушка Мануэлы оставил наследникам сталеплавильный заводик в Бильбао. Не такой, конечно, как Магнитогорский комбинат, но тоже нормального размера. Они его удачно продали, а вырученные средства разместили в ценных бумагах. Еще у них имеется самая большая туристическая контора в Барселоне. Есть даже судоверфь. Атомный ледокол на таких стапелях не заложишь, но для небольшого сухогруза места вполне достаточно. Я так думаю: если у клана Сороа хватает денежных знаков на многолетнюю поддержку партизан из Национального фронта, которые всю жизнь только и делают, что бегают от полиции по склонам Кантабрийских гор, то для родной дочери их тоже хватит. Так что я могу еще долго в Омске отдыхать, пить, спать, книжки читать. Видел, сколько книжек мне от папани осталось? Большое наследство. Я их только перелистывать два года буду…

Токарев вытянул ноги и скривился. От непривычной позы они слегка онемели. Мануэла оторвалась от компьютера и посмотрела на него с некоторым подозрением. Токарев натянуто улыбнулся в ответ и шепотом поинтересовался у друга:

— Заяц, а твоя боевая подруга не из партизан? Смотрит уж очень профессионально…

— Не, сейчас у нее вполне мирная профессия — психолог. Или психоаналитик. Точно сказать не могу, поскольку сам разницы не вижу. А в студенческие годы она вполне могла и по горам бегать. Что-то я такое слышал от нее про восстание басков в Барселоне. В то время был очередной всплеск их национальной гордости. Так что она даже в студенческом братстве «1936» успела побывать. Но подробностей не знаю. Слушал ее рассказы невнимательно. Знаю только, что братство было названо так в память о времени, когда Страна Басков получила автономию от Республиканского правительства. А потом пришел к власти генерал Франко и все опошлил. В смысле, вернул взад…

Токарев поднялся, подошел к книжным стеллажам, которые Вадим перетащил из узкого коридора в комнату, провел пальцем по пыльным переплетам. Библиотека Белякова-старшего не могла не удивить. Никаких детективов, триллеров, фантастики и прочей беллетристики. Одной только практической магией занято несколько полок. Да и на остальных стояли исключительно тома эзотерического и теософского содержания. Токарев не считал себя большим знатоком в этой области, но некоторые звучные фамилии знал. С целью блеснуть эрудицией при надобности.

— Да, любопытная библиотека, — согласился он, когда наткнулся взглядом на пухлые репринты начала прошлого века.

Вадим как-то механически кивнул.

— Он их не только хранил, но и читал. Я проверил. Во всех книгах закладки. У многих даже переплеты слегка надорваны от частого использования… Похоже, знал он намного больше, чем я думаю. Знал даже то, чего и они, судя по всему, не знают. А теперь и не узнают никогда. Да?

— Ты о чем? — не понял Токарев.

— Да черт его знает о чем. Но одно могу сказать точно: кто-то сейчас сидит в своем кабинете и гадает на кофейной гуще: успел ли папаня перед смертью рассказать кому-нибудь о Главной Военной Тайне или не успел? А вдруг это он мне пытался намек какой-то оставить в своей квартире? На этих полках, например. И мне теперь нужно правильно растолковать его послание…

Свет несколько раз мигнул и погас. В полной тишине Мануэла произнесла что-то по-испански. Даже не зная языка, Токарев легко уловил ее недовольство. Оно легко читалось и на ее скуластом лице, подсвеченном ярким экраном ноутбука.

— Без паники, — скомандовал Вадим громким шепотом. — Ничего особенного не случилось. Просто выбило пробки. Дом-то старый. Проводка здесь ни к черту…

— А кто сказал, что мы паникуем? — так же шепотом поинтересовался Токарев. — Нам-то чего паниковать. Мы-то понимаем, что все это простое совпадение. Жизнь вообще наполнена большим количеством случайностей.

— Именно случайностей, — согласился Вадим. — Помнится, в прошлом году, когда застрял на пересадке в Ганновере, я приобрел в лавке книжку, чтобы время как-то убить. Романчик оказался полной фиговиной. Ни автора уже не помню, ни названия. Типичная макулатура. Но мысль, которую высказал один из персонажей, почему-то задержалась. Она как раз о совпадениях. Мол, у вице-президентов Авраама Линкольна и Джона Кеннеди была, как ни странно, одна фамилия — Джонсон. Обоих президентов — Линкольна и Кеннеди — избрали в год, заканчивающийся на число 60. При этом Линкольна убили в театре Кеннеди, а Кеннеди — в автомобиле «Линкольн». И что, мол, доказывают эти совпадения? Да ровным счетом ничего!

— Впечатляет, — хмыкнул Токарев. — Так кто пойдет смотреть пробки?

— А угадай с трех раз. Или у тебя есть другие кандидатуры?

— Других нет, — с готовностью согласился Токарев. — Лично я рисковать собой не намерен. Я обещал супруге вернуться домой к ужину живым и невредимым. В противном случае тебе придется объясняться лично с ней, чего я тебе искренне не желаю.

Вадим с кряхтением приподнялся.

— Стой, — встрепенулся Токарев. — Ты ничего не слышал? Какие-то странные звуки из коридора.

Вадим прислушался.

— Не, это не из коридора. Из-за стены. У меня соседка нервная. Чуть что, сразу начинает в стенку долбить тяжелым тупым предметом.

— Надеюсь, головой?

— Не похоже. Голову она бережет для потомков. Или инопланетян. Я еще не понял, с кем она на связь выходит периодически. А в стенку кидает, думаю, шар для боулинга…

— Может, позвоним диспетчеру, чтобы дежурного электрика прислал? — предложил Токарев.

— Издеваешься? Считай до ста. Если я за это время не вернусь, то хватай Мануэлу и прячьтесь под кроватью.

— У тебя кровати нет.

— Действительно. — Вадим вздохнул. — Это реальная проблема. Как же я забыл, что у меня в наличии только матрац. Значит, в случае опасности вам остается только одно — накрываться с головой одеялом. Но только смотри мне — без вольностей. Руки не распускай. Помни, что у Мани три очень нервных брата…