Наследство последнего императора. 2-й том

Николай Волынский

…Весна 1918 г. Комиссар Яковлев получает задание Ленина и Свердлова вывезти из Тобольска в Москву семью бывшего царя. Однако в дело вмешиваются уральские большевики, считающие Ленина предателем революции.…Начало 90-х гг. Сотрудница французской службы безопасности Лариса Новосильцева передает офицеру ФСБ запись сделки президентов Буша и Горбачёва. Но главная задача Новосильцевой – разобраться, принадлежат ли «екатеринбургские останки» Романовым или речь о фальсификации.

18. Комиссар Яковлев. Тобольск

ПРОЕХАВ почти десять часов без передышки, отряд остановился в небольшой, на пятнадцать дворов, деревне Дальние Выселки. До Тобольска оставалось всего сотни полторы верст, но люди и лошади выбились из сил. И комиссар Яковлев приказал сделать привал на полтора часа. Дозор отправился вперед.

Через час дозорные вернулись с тем же сообщением, что и два часа назад: отряда Заславского не увидели. Но в том, что он впереди, сомнений не было, это подтверждали следы лошадиных копыт.

— Хорошо идут, — сказал Зенцов-старший, — хотя тоже без отдыха. Только что-то непонятное… Маловато их.

— Григорий, — спросил комиссар младшего Зенцова. — Ты говорил, что их должна быть сотня.

— Да, — подтвердил младший брат. — Не должна, а точно сотня. А что?

— А то, — заявил Павел, — что следов на сотню лошадей не наберется. Вполовину меньше — да. А сотня — нет.

— И сколько же их? — спросил Шикин.

— Примерно пятьдесят верховых. Ну — шестьдесят, и никак не больше, — ответил Павел Зенцов.

— Как это ты высчитал? — фыркнул младший брат.

Старший огорченно вздохнул и, не отвечая, повернулся к Яковлеву:

— Вот, товарищ комиссар, видишь? До чего же бестолковая молодежь нынче. Разве мы такими были? Нет, чтобы потом — тихонько, скромно подойти, чтобы глупость свою не показывать, и спросить: «Брательник, научи, как определять по следу, сколько верховых прошло?» Так нет же — он экзаменты устраивает старшему да еще на людях. При боевых товарищах! На штабном совещании!.. Повторяю для тех оболтусов, которые слушать не умеют: всадников перед нами прошло не больше пятидесяти. В самом крайнем случае, шестьдесят. Но уж никак не сотня.

— Они, наверное, уже в Тобольске, — предположил Шикин.

— Недалеко от него, — согласился Зенцов-старший. — Резво идут.

— Будем надеяться, — проговорила Новосильцева, — что полковник Кобылинский просто так Романовых им не отдаст. И у нас будет еще немного времени.

Расположились в крайней избе, где жила вдова солдата, погибшего в пятнадцатом году. Она осталась с пятью детьми. Старший мальчишка раздувал сапогом самовар. Братья носили ему щепки и сосновые шишки из леска, который начинался сразу за огородом.

Вдова вытащила из погреба два ведра картошки, трое солдат сели ее чистить, а матрос Гончарюк своим огромным золингеновским тесаком вскрывал английские консервы, на которые дети смотрели во все глаза. Они никогда не видели такого мяса — запакованного в железо и так аппетитно пахнущего, что сводило кишки в пустых животах.

Павел Зенцов откашлялся.

— Есть еще два интересных обстоятельства, — сообщил он. — Кобылинский будет там не один.

— Что значит — «не один»? — спросил Яковлев. — Откуда ему ждать помощи?

— То есть, я хотел другое сказать, — уточнил Зенцов. — Он не один столкнется с Заславским, если придется: этот Шимон — не единственный претендент на Романовых. Из Омска и Тюмени двинулись еще два отряда. И тоже за царем.

— Да, знаю, Белобородов предупреждал, — подтвердил Яковлев.

Матрос Гончарюк, выставляя на стол открытые банки с тушенкой, на которых было написано большими красными буквами «Stewed meat»²⁴, подал реплику:

— Как же они там разберутся, кто свой, кто враг? Полгорода переколошматят…

— Ничего там не произойдет! — заявил Гузаков — он со своими людьми тоже присоединился к Яковлеву. — Воевать они не умеют. По пьяному делу подраться или выстрелить в спину из-за угла, поставить к стенке безоружного — это могут. А на серьезное — нет, не способны. При первых же выстрелах разбегутся — и одни, и другие.

— Почему? — спросил Шикин. — Ты их знаешь? Всех?

— Не каждого, но, в общем-то, знаю, — ответил Гузаков. — Сплошь пьянь, рвань и эсеры!

Главный пулеметчик Росляков недовольно кашлянул и повернулся к Гузакову. Он сам был эсером, долго состоял в партии и только месяц назад из нее вышел и стал большевиком. И Яковлев отозвался немедленно, чтобы не дать разгореться спору:

— Ну, насчет эсеров ты, друг мой, не прав. Среди них больше всего настоящих боевиков, смелых и бесстрашных товарищей. А вообще, никогда не надо считать противника хуже или слабее себя.

Хозяйка поставила на стол самовар, глиняные кружки, большую деревянную миску с картошкой. Яковлев подозвал к себе ординарца:

— Павел Митрофанович, — тихо спросил он. — Мы можем хозяйке оставить что-нибудь из еды?

— Уже оставил, — ответил матрос.

— Что?

— «Антанту» — десять банок, две пачки чая, немного сахара.

В Тобольск прибыли к вечеру. Скакали без передышки, постоянно меняя аллюр — с рыси на галоп и снова на рысь. Хуже всех досталось Гончарюку, сидевшему на лошади второй раз в жизни, и Новосильцевой, севшей в седло впервые. Но если матрос нашел в себе силы самостоятельно сойти с коня, то Новосильцеву, совершенно застывшую и окаменевшую, снимать с седла пришлось двум солдатам.

В гостиничный номер Гончарюк внес Новосильцеву на руках. Уложил на постель и долго растирал ей руки и ноги жесткими, словно просоленными в морской воде, ладонями. Она немного стала оживать и даже слегка всхлипывать от боли. Матрос улыбнулся, подмигнул и вытащил из кармана плоскую серебряную фляжку.

— Милости прошу, откройте ротик, товарищ Колобова!..

Она тоже улыбнулась сквозь слезы, вспомнив их первую встречу в ЧК на Гороховой.

— А если я не открою?

— Тогда… — печально вздохнул Гончарюк. — Тогда я… — он таинственно выдержал паузу. — Я ждать на этот раз не буду! Пожалеете!

И он решительно поднес фляжку к ее губам. Она сделала два глотка и откашлялась.

— Что это? Немного на водку похоже.

— Похоже?! — поразился Гончарюк. — Только, похоже? И всё?

Он понюхал фляжку. Сам сделал глоток, отдышался.

— Нет, вроде все в порядке.

— А что это?

— Чистый продукт! — сообщил он. — Чистейший! Как раз для таких случаев, как наш.

— Так что же?

Вместо ответа он протянул ей фляжку.

— Попробуйте еще.

Она сделала еще два глотка и чуть задохнулась.

— О, Господи… Медицинский спирт! А я сначала не почувствовала.

— Еще бы! Как вы могли почувствовать, если вы совсем ничего чувствовали! — успокоил ее матрос Гончарюк и завинтил крышку фляжки.

— А вы?

— Мне пока не нужно, — ответил матрос. — Я пока держусь лучше, чем на лошади. Кому рассказать — не поверят: комендор, старшина второй статьи боевого крейсера «Аврора» — и скачет на коняке! Хлюп-хлюп!

— А я? — от души засмеялась Новосильцева. — А я-то? Кто? Амазонка в большевистской куртке! Видел бы меня сейчас полковник Скоморохов!

— Какой полковник? — удивился Гончарюк.

— Ну… ну, этот… — «Господи! — ужаснулась Новосильцева. — Я же совершенно пьяна!» — Скомороха, который изображал… — она пьяненько покрутила пальцем у виска, — Александр Васильевич…

— Полковник Александр Васильевич? — насторожился Гончарюк.

— Ну-у-у… — она сделала вид, что опьянела окончательно, — ну не то чтобы полковник… а… ну… этот, смешной старичок, в парике таком… Он еще водку редькой закусывал. Редька воняла, а императрица Екатерина все равно редьку ему подавала в Зимнем дворце… А-а-а! Вот, вспомнила — Кутузов… Нет… Кто? — с пьяной требовательностью спросила она Гончарюка. — Отвечай же, Павел Митрофанович!.. А то напоил меня, а сам отвечать не хочет… Я комиссару пожалуюсь… Кто этот был, с редькой? Не числом, а уменьем!..

— Суворов, наверное? — с надеждой спросил Гончарюк.

— Вот! Именно он… Но ты — не Суворов, и тебе на пьяную женщину, хоть молодую и красивую, смотреть нечего! Иди к своему генералиссимусу!.. — потребовала она.

— К кому? — обескуражено спросил матрос.

— Ну, к этому… Который такой добренький ко всем, только с близкими людьми недобренький!.. Уходи!

Матрос был очень смущен. «Нельзя бабам пить! — подумал он. — А хорошим — тем более! Мозги сразу навыворот. И зачем я дал ей спирту? И так бы отогрелась, а теперь будет стыдиться, злиться на меня… Ну, всё!»

Ни слова не говоря, он кивнул и торопливо ушел. Новосильцева подбежала к двери, задвинула ригель, и дала себе волю. Слёзы текли в два ручья без перерыва минут десять. Но странно: она при этом не чувствовала ни обиды, ни горя, ни усталости. Наоборот, с каждой минутой, душа оттаивала, как тает около печки ледышка, и когда Новосильцева снова глянула в зеркальце, она увидела там довольно милое личико, с дерзко-пьяненьким прищуром глаз и вызывающей улыбкой.

— Вот теперь ты настоящая профессионалка с Лиговки²⁵! — сказала она особе, глядевшей из зеркальца. — А вообще-то, пора уходить со службы, — ее охватил запоздалый страх. — Хорошо, что Гончарюк меня слышал, а не Росляков. Этот эсер — еще та штучка. Вцепился бы, пока не выяснил, что за Суворов-Скоморохов объявился в русской истории… Второй раз Господь в таких случаях не выручает. Всё, со службой покончено! Скорей бы с этими разобраться, а там можно и ехать. Через Финляндию можно. Можно через Польшу. Скомороховская агентура наверняка там осталась — не разбежались же все по большевикам… Так: даю себе шестьдесят минут. Команда: глубокий отдых, полный отдых — сон!..»

Она прилегла, закрыла глаза и тут же провалилась в пропасть — уснула, даже не успев это осознать.

Ровно через час глаза открылись сами. Она оглядела номер, все вспомнила, оделась, ополоснула лицо ледяной водой из-под крана. Чувствовала себя Новосильцева превосходно.

Выйдя, в гостиничный коридор, огляделась. Видно, революция не совсем дошла сюда: ковры на полу — не разворованы, не изрезаны. Шторы, белые, свежие, явно шелковые. Тоже почему-то не приглянулись ни одному революционеру. А ведь хороший подарок любой женщине — мануфактуры в России тоже нет. А тут белый шелк. Недолго ему висеть нетронутым.

Новосильцева вдруг поймала себя на мысли, что она рассматривает шелк так, как будто примеряет его на себя. «Совсем с ума сошла! — упрекнула она себя. — Наверное, в самом деле, надо резко менять жизнь. Тем более что она, жизнь, сама хочет измениться, не дожидаясь моего решения…»

Сойдя на второй этаж и увидев одной из дверей двух часовых с винтовками, на которых холодно поблескивали русские трехгранные штыки, она поняла, что штаб Яковлева здесь.

Войдя в номер, увидела, что здесь все командиры. Они расположились в креслах кругом, а посредине на стуле сидел незнакомый солдат без шапки, в гимнастерке с расстегнутым воротом, взъерошенный и раскрасневшийся, видно, только что с мороза. Он о чем-то говорил — медленно и обстоятельно. Увидев Новосильцеву, замолчал и вопросительно посмотрел на Яковлева.

— Помощник комиссара по общим вопросам Глафира Васильевна Колобова. Она же — эксперт по криптологическим проблемам, — успокоил солдата Яковлев. — Я попрошу вас, Василий Алексеевич, повторить то, что вы уже нам рассказали. Очень важно, чтобы Глафира Васильевна услышала всё с самого начала.

Новосильцева кивнула солдату:

— Да, будьте добры! — а сама подумала недовольно: «Хоть бы заранее предупреждал, по каким вопросам я у него эксперт… Хотя все правильно — по тайным. И пусть каждый сам догадывается, какие у нас с ним тайны…»

— Всё с начала? — удивился красноармеец.

— По возможности, — ответила Новосильцева.

— С самого начала, — повторил Яковлев. — Товарищ Колобова — наш военспец. Для нее важна каждая деталь. Да ведь вы только начали. Глафира Васильевна, знакомьтесь: это товарищ Неволин, рабочий Верх-Исетского завода, большевик и мой старый друг. Он пулеметчик в отряде Заславского.

Неволин кивнул.

— А где сам Заславский? — спросила Новосильцева.

— На выходе из города — в сторону Омска.

— В казармах отдельного жандармского корпуса, — добавил Яковлев. — Прошу, Василий Алексеевич, продолжайте.

— Ну что ж, начнем сначала, — вздохнул красноармеец и заговорил, опять спокойно и обстоятельно. — Значит, вчера вечером приходит начальник штаба — Бусяцкий у нас такой, и заявляет: «С рассветом выступаем. В четыре утра быть на станции». Вашего бронепоезда еще не было. Вы приехали позже — в десять утра.

— В девять, — поправил матрос Гончарюк.

— Не важно, — сказал Неволин. — Значит, тут пассажирский стоит, пыхтит, на Омск собрался. Высадили из поезда пассажиров, прицепили теплушки для лошадей — пятьдесят голов погрузить надо…

— Пятьдесят? — удивилась Новосильцева. — Разве не сто? Сколько человек в отряде?

— Сто, — ответил Неволин. — Еще полсотни лошадей были приготовлены в Тюмени.

— Прошу вас, продолжайте. Постараюсь больше вас не перебивать, — сказала Новосильцева.

— Ну отчего же, барышня? Перебивайте, — добродушно разрешил Неволин. — А то потом забудете, что такое хотели спросить… И перед посадкой начальник штаба говорит: «Советская власть красного Урала поставила перед нами не сильно трудную, но очень важную задачу: доставить в Екатеринбург только одного человека. Живым или мертвым!» Натурально, люди спрашивают, зачем целую сотню отправлять ради одного? Он ответил, что если бы мог, то отправил бы и две сотни — такое важное задание. Ну, тут нам все стало ясно. Знаем мы, кто тут в Тобольске сидит такой важный… Хорошо, что со мной племянник был — сестра послала проводить. Вот как мы уехали, он дождался Пашу Зенцова и все рассказал.

— За это огромное вам спасибо, товарищ Неволин, — сказал Яковлев.

— Ладно-ладно, не перебивай, Костя, — недовольно отозвался Неволин. — Ты же знаешь, я этого не люблю…

— А ты не задерживай, не томи душу нашего военспеца, — сказал Яковлев.

— Скажи, комиссар, а у тебя как с куревом? — неожиданно спросил Неволин. — Хоть бы угостил боевого товарища!

— Конечно! Что же ты, брат, молчал? — отозвался Яковлев. — Я-то думал, ты не куришь…

— Такую кашу заварили на всю Россию, тут не то, что закуришь — запьешь, — вздохнул Неволин. — Но пить в такие времена нельзя вообще, по-моему!

Новосильцева и Гончарюк переглянулись. Она незаметно подмигнула матросу.

Неволин взял кисет у Яковлева, понюхал.

— Что это у тебя здесь? Монпансье?

— Это табак, Вася, из Питера. Очень хороший, — ответил Яковлев. — Трубочный. «Кнастер» называется.

— Да-а-а… — протянул красноармеец. — Аж слюни текут. Так бы и съел. Нет, ты давай мне чего попроще.

Бывший эсер Росляков протянул ему свой кисет.

— Вот, это оно! — одобрил Неволин. — Родная рабоче-крестьянская махорка! — он высыпал щепотку на ладонь и рассмотрел внимательнее. — Смотри-ка, и корешков достаточно. Забористый, видать!

— Забористый — да, верно! — отозвался Росляков. — Не тяни, продолжай.

— А газетка найдется?

Росляков подал ему кусок номера «Известий». Неволин сбоку оторвал полосочку и скрутил козью ножку.

— Газетку я возьму себе — ничего? — спросил он у Рослякова. — Давно не было свежих в наших краях. Закрутить махорку не во что.

— Возьми и дальше говори!

Попыхтев сладковато-острой махоркой, Неволин повернулся к Новосильцевой:

— Ну, в общем, в Тюмень прибыли. Бусяцкий командует разделиться на два отряда — по пятьдесят человек. Один идет немедленно в Тобольск. Другой немного погодя должен ждать бронепоезд московский. Первый отряд ушел, потом и мы выступили через час. Когда проехали приблизительно половину дороги, Бусяцкий нас остановил в деревне. И говорит, что с московским отрядом едет комиссар Яковлев, нам надо его обождать. Пропустить московский отряд и идти следом — на расстоянии, чтобы не обнаружить себя. Ну, мы выступили.

— Сколько говоришь, в первом отряде было народу? — спросил Зенцов-старший.

— Я ж тебе сказал — полста штыков!

Зенцов повернулся к младшему брату и многозначительно кивнул.

— Так вот и следовали за тобой, товарищ комиссар, — добавил Неволин. Он сделал несколько затяжек и продолжил:

— Приехали, значит, сюда в Тобольск. Приходит опять к нам Бусяцкий и говорит: «Вот сюда приехал комиссар Яковлев и хочет увезти Романова в Москву. А нам предстоит такая задача: во что бы то ни стало предоставить царя в Екатеринбург. Предлагаю сделать так. У Яковлева девять пулеметов, а пулеметчиков всего двое. Вот я ему порекомендую пулеметчиков своих к его пулеметам, и поедем вместе. По известному сигналу вы должны напасть на них, отобрать у них все оружие и Романова. Наши пулеметчики начинают расстреливать яковлевский отряд изнутри, тут и мы наваливаемся, отбиваем Романова — и будь здоров, комиссар». Вот так, — заключил Неволин. — И всё, и никто из моих товарищей на его слова не возражает. Я тогда один запротестовал, разговорил товарищей, и эта выдумка их не удалась, и Бусяцкий ушел. Приходит через час. Говорит: «Комиссар Яковлев предъявляет фальшивые мандаты от Совнаркома. Мы решили взять его с поличным. Теперь оказалось, что он собирается вывезти царя не в Москву, а за границу, прямо в Берлин, к немцам, родственникам царицы. Это измена. Троцкий с Нахамкесом заключили тайный договор с генералом Гофманом!»

— Смотри — ка! — восхитился Росляков. — Даже Гофмана знает²⁶!

— А ты как думал! — ответил Неволин. — Газеты читает. Хоть не каждый день. А его дружок Голощёкин считай каждую неделю в Кремль ездит, а потом нас просвещает… «Стало быть, Яковлев на самом деле царя с семьей к немцам решил отправить. И еще Яковлев собрался отправить немцам два эшелона с золотом».

— Это тоже я? Золото немцам? — восхитился комиссар Яковлев.

— Да, Костя, ты! И не отпирайся. Кто же у нас, в наших краях еще так много занимался золотом? Ты не перебивай, а слушай. Я не могу здесь с вами долго чаи гонять… У меня свои командиры есть, — усмехнулся он.

— А почему бы тебе, Василий Алексеевич, не остаться с нами? — предложил Росляков. — Рискуешь ведь. Не возвращайся.

Неволин тяжело вздохнул.

— Думаешь, я не хочу остаться? Хочу. Но там никого из наших нет. Ну, и ты не мешай! Значит, Бусяцкий дальше говорит: «Допустить, чтоб Яковлев выкрал коронованного палача, советская власть не может. Мы хотели упредить Яковлева. Но не получилось, потому что, помимо Яковлева, здесь, в Тобольске, в охране Романовых есть еще и белый прислужник Керенского: клеветник или, по-нашему, по-простому, — клеврет. Это царский полковник Кобылинский. Он Николашку нам без боя не отдаст. И он обязательно будет заодно с Яковлевым. Нам нельзя вступать с ними в драку. Силы неравны. И вот мы тот старый план бросили, а теперь по-другому решили»… — Неволин снова затянулся, бросил окурок в банку и аккуратно плюнул на него.

— Да не тяни ты кота за хвост, — буркнул Гончарюк. — Какой план? Говори: ты же спешил вроде?

— План такой, — продолжил Неволин. — По дороге к Тюмени сделать засаду. Когда Яковлев последует с Романовым, как только они сравняются с нами, вы должны из пулеметов и винтовок весь отряд Яковлева посечь. И никому ничего не говорить. Если кто будет спрашивать, какого вы отряда, то говорите, что московского, и не сказывайте, кто у вас начальник, потому что это надо сделать помимо уральского и других Советов. Таков приказ самого высокого начальства». Я тогда ему вопрос: «Разбойничками, значит, быть?» Я ему говорю: «Лично с вашими планами я не согласен. Если вам нужно, чтоб Романова убить, так пусть единолично кто-нибудь решается, а я такой мысли, чтоб посечь Яковлева и других товарищей-красноармейцев, и в голову не допускаю, имею в виду, что вся наша вооруженная сила стоит на страже советской власти, а не единоличных выгод и людей. Если комиссар Яковлев командирован за бывшим царем от Совета народных комиссаров, так он должен представить его туда, куда велено, а мы разбойничками не были и быть не желаем, чтоб из-за одного Романова расстрелять таких товарищей красноармейцев, как мы!» Они, конечно, заспорили: «Что ты, Неволин суешься везде и расстраиваешь всех!» Ну, все-таки они стали меня притеснять… Такой вот у них план — ждать в какой-нибудь деревне по реке Тоболу, пока проедет Яковлев с Романовыми. Вот — всё.²⁷

Комиссар Яковлев поднялся, пожал Неволину руку.

— Василий Алексеевич! Незачем тебе возвращаться. Мы все равно здесь не задержимся. Как говорили в древности, кто предупрежден — тот вооружен. Ты нас предупредил. Не рискуй больше, не возвращайся.

— Если не вернусь — грош цена моему предупреждению. Заславский догадается. И придумает другое. Другой план. Надо идти. Иначе получится, зря головой рисковал.

— Ну что же, прощай! Даст, Бог свидимся еще! Бывайте здоровы.

Они обнялись. Неволин надел свою черную железнодорожную фуражку, на которой вместо двух серебряных молоточков была красная звезда, и двинулся к выходу. Взявшись за дверную ручку, обернулся, поднял вверх сжатый кулак.

— Не робей, робятки! Бывайте!

Совещание закончилось. Гончарюк и Новосильцева остались.

— С Романовыми все в порядке, — сообщил ей Яковлев. — Была, правда, ленивая перестрелка между тюменскими и омскими. Жертв нет. Кобылинский ситуацией владеет. Сейчас отдыхаем, завтра вместе с вами, ваше сиятельство мадам Колобова, мы нанесем Романовым визит.

— Душа моя, — сказала шепотом Новосильцева и оглянулась, не слышит ли матрос.

Гончарюк копался в шкафу, выискивая свежее белье.

— Душа моя, — она шепнула ему. — Я хочу…

— Знаю, Дуняша, знаю, — ответил он ей таким же шепотом. — Гарантию ты хочешь. Но я с пьяными царскими шпионками дела не имею. А уж с алкоголичками из ЧК — тем более.

— Гадкий, развратный комиссар! — прошептала Новосильцева. — Очень гадкий! — она ударила его кулачком в грудь и вскрикнула: ушиб еще не прошел. — Я ведь только есть хочу!..

Примечания

24

Тушенка.

25

На Лиговском проспекте собирались самые дешёвые проститутки Петрограда.

26

Командующий германской армией на Восточном фронте. Участник переговоров в Бресте.

27

Содержание рассказа Неволина и даже стиль изложения подтверждаются архивными документами (авт.).