Год беспощадного солнца. Роман-триллер

Николай Волынский

«Жизнь удалась!» – утверждает о себе Дмитрий Евграфович Мышкин, заведующий патанатомическим отделением онкологической клиники. Но все рушится, когда он взламывает сайт Европейского антиракового фонда и узнает то, чего ему не следовало знать. Неожиданный арест, обвинение в убийствах… Мышкину грозит пожизненная тюрьма.Кроме напряженного, динамичного сюжета читатель найдет в книге жесткий анализ современной действительности России, в том числе последних событий в Крыму и на Украине.

8. Ладочников: только хакинг!

— Ого! — сказал Клюкин и прошуршал направо-налево бородой. — По твоему виду, Полиграфыч, можно подумать, что Барсук за опоздание не высек тебя, а премию выписал.

— Что-то вроде того, — с загадочным видом ответил Мышкин и взялся за местный телефон.

— Хэллоу! — услышал он грудной голос заведующей архивом Потаповой и в который раз для себя отметил, что голос этот исходит из самой большой в клинике груди.

— Вера Сергеевна! Позвольте поцеловать кончики ваших крыльев, как говорил Вольтер людям, которые вас абсолютно недостойны!

— И только-то, Дмитрий Евграфович? — она узнала его сразу. — Не радуете меня, не радуете… Даже разочаровываете.

— Я смертельно боюсь вашего мужа, — признался Мышкин. — Говорят, очень он у вас целеустремленный. Особенно, по отношению к мужчинам, которым вы нравитесь.

— Что да, то да, — вздохнула Потапова то ли с сожалением, то ли с гордостью. — Иной раз не знаю, что с ним делать. Вчера соседу руку сломал.

— Вот видите! — упрекнул Мышкин. — А меня провоцируете. Как я буду выглядеть, если он мне ногу сломает? Нет у меня никаких шансов.

— Да и у соседа не было шансов, — ответила Потапова. — Ему семьдесят два года, представляете?

— Нет, — удивился Мышкин. — В ресторан вас пригласил?

— Какое там! Дождешься нынче от мужиков… Это его самого муж пригласил к нам. Представляете, сидят на кухне, водку трескают, я им — грибков, сосед меня в щечку — совсем по-отечески. Поблагодарил. И так чуть-чуть погладил. Правой рукой. В знак признательности.

— И по какому же месту он вас погладил? — вкрадчиво поинтересовался Мышкин.

— По спине.

— И только-то? Не радуете меня, не радуете, Вера Сергеевна… — вернул словечко Мышкин. — Сплошное разочарование.

— Правду сказать, немного ниже. И что тут такого?

— В самом деле, что такого… — легко согласился Мышкин. — А дальше?

— Пошла в ванную стирать, вдруг слышу вопли. Влетаю — сосед орет, рука у него висит, как тряпка. В двух местах сломана. А мой кричит ему прямо в ухо…

— Зачем же в ухо? — перебил Мышкин.

— Затем, что сосед глухой, как тетерев. Так вот, орет ему в ухо: «Еще дотронешься до Верки — бонус получишь. Третий перелом».

— Вам, наверное, все женщины завидуют! — убежденно заявил Мышкин.

— Завидуют? Ну, как вам сказать… — задумалась Потапова. — А что вы звóните? Чем могу?

— Мне нужны истории болезни всех усопших за последние десять лет. Буду брать ящиками.

Трубка замолчала. Потом удивленный голос Потаповой:

— Что-то не пойму вас, Дмитрий Евграфович.

— Иcтории с летальными исходами по клинике за последнее десятилетие, — медленно, как диктовку, повторил Мышкин.

— Вы были в отпуске? — неожиданно спросила Потапова.

— То есть?

— В отпуск уходили?

— Это я вас что-то не пойму. При чем тут мой отпуск, Вера Сергеевна?

— Были или нет? — упрямо допытывалась Потапова.

— Был, но при чем тут…

— Когда вернулись? — не отступала она.

— Уже не помню. С месяц, наверное. Да, месяц назад. Но при чем тут…

— Значит, вы ничего не знаете. Вообще-то, странно.

— Что я должен знать?

— Всего лишь то, что ровно четырнадцать дней назад я передала в компьютерный центр последний документ нашего архива. Идите к Ладочникову. Он на месте — только что мне звонил. А у меня ничего нет. Даже завалящей справки. В связи с переходом на электронную форму хранения документов, наш отдел ликвидируется. Я уже полы вымыла и через три дня меня здесь не будет.

— И куда же вы?

— На повышение. В коммерцию, — холодно ответила Потапова.

— Вот как! — уважительно отозвался Мышкин. — Значит, вы у нас стали бизнес-вумен. Собственную фирму открыли?

— Незачем. Около моего дома уже есть нужная коммерческая фирма.

— И какая же?

— Мясной магазин.

— Лучше не придумать! — восхитился Мышкин. — Приобрели в собственность? Или акции?

— Я туда кассиром. Обещают на пять тысяч больше, чем здесь.

— Очень жаль! — искренне пожалел Мышкин. — Вот Эсмеральда, а тут еще вы… Лучшие люди уходят. Все равно: дай Бог вам удачи!

Он позвонил в компьютерный центр — прямо начальнику. Сергей Ладочников, начальник и одновременно сам себе подчиненный, не отвечал. Мышкин послушал гудки минут пять, плюнул и бросил трубку.

На двери компьютерного центра висели два объявления: «Надень бахилы! Здесь тебе не операционная!» и второе: «Осторожно: живой Ладочников. Стучать три раза, только без звука».

Машинально Мышкин глянул на свои кроссовки: оказывается, он так и ходил в демидовских бахилах.

Дмитрий Евграфович деликатно поскреб пальцами дверь, потом щелкнул по ней ногтем три раза. Выждав две минуты и представив себе, что бьет пенальти, Мышкин с размаху ударил ногой по филенке. С потолка сыпанула штукатурка. За дверью что-то лязгнуло, и она отворилась.

Ладочников сидел за компьютером. Он повернул голову и поспешно выключил монитор.

— А! Димундий! — закричал Ладочников. И с неодобрением: — Мы знаем, что Македонский был герой, но зачем двери ломать?

Мышкин разглядывал его розовую, как у большинства рыжих, физиономию в крупных веснушках, наползающих чернильными кляксами одна на другую.

— Заперся? Не открываешь, парниша? Увлекся? — ехидно поинтересовался Мышкин. — Кино смотрел, конечно. Или я тебя просто разбудил?

— Это невозможно! — отпарировал Ладочников. — Я никогда не сплю. И кино никогда не смотрю. Все хорошее кино осталось в двадцатом веке.

— И что там такого хорошего?

— В тех фильмах герои не говорят: «Ты в порядке?» и «Надеру тебе задницу!»

— Не спишь, значит… Даже когда взламываешь сайт Сити-банка?

— Когда взламываю — тем более. Ты что же, пришел делать маленький рэкет? Вот вскрою форт Нокс¹⁷, тогда и приходи, требуй свою долю.

— Не сомневайся, потребую! Вот счастье-то привалило!

— Еще не привалило, — рассмеялся Ладочников. — Только в следующий раз дверь открывай не ногой, а башкой. Иначе ничего не получишь.

— Обещаю, — заверил Мышкин. — Головой.

— Посмотрим… Так зачем мешаешь моей компьютерной мысли? Надо что?

— Понимаешь, Серж, я был в отпуске, а тут мне Потапова говорит, что весь архив клиники у тебя.

— Нет, — возразил Ладочников.

— Не понял! — удивился Ладочников. — Что же Потапова? Она меня именно к тебе прислала. Говорит: «Всё у нашего любимого Серёженьки. Весь архив. И для вас, Дмитрий Евграфович, он покажет его полностью, причем немедленно!»

— Это она так развлекается!

— Значит, архив у нее? Ну, стервоза… — угрожающе произнес Мышкин.

— У нее, в самом деле, ничего нет. Уже с месяц.

— А ты?

— А я просто отсканировал десятка два историй последних и отправил в Женеву. Там теперь весь архив.

— И оригиналы?

— И оригиналы давно там. С полгода. Все у них на сервере.

— Ничего не понимаю, — заявил Мышкин. — Как он туда попал? И зачем?

— Попал согласно приказу Барсука, то есть главврача Демидова. А точнее, по распоряжению совета директоров фонда. А зачем? Сам у него и спроси. Мне до этого дела нет.

Мышкин взял стул и сел около компьютера.

— Все-таки не понимаю, — признался он. — Ну, на другой носитель скопировать документы — понятно, так удобно. Но зачем выводить туда наш архив? Зачем им оригиналы?

Ладочников усмехнулся.

— Тебя не Дмитрием назвать следовало, а Кандидом¹⁸. Вот скажи мне: когда войско вступает в неприятельский город, что в первую очередь хватают победители?

— М-м-м… Млеко, яйки, шпек, швайн, Марушка, Сталин капут… Еще хенде хох.

— Ответ неверный! В первую очередь хватают не жратву, не оружие, не трофеи, не золотой запас, не женщин… Самая большая ценность — архивы. Именно архивы и вывозят оккупанты в первую очередь.

— Да уж! — не поверил Мышкин. — Какая великая ценность — был понос у пациента Иванова или нет? И потел ли перед смертью коматозник Петров?

— Не в поносе дело, конечно. А в общей тенденции. В принципе! Когда в девяносто первом победили демокрады и либерасты, то на Запад, в первую очередь, к янкесам, немедленно ушли колоссальные секретные архивы КПСС, Верховного Совета СССР, Совмина и даже Госплана. И личный архив Сталина янки украли. Точнее, ельциноиды им так отдали, за бутылку водки.

— И что же теперь? — растерялся Мышкин.

— А ничего. Набраться терпения и ждать Реконкисты¹⁹. Может, тогда вернем хоть что-нибудь.

Мышкин вздохнул:

— Я не могу столько ждать, — возразил Мышкин. — Мне некогда. Да и проблема попроще. Надо посмотреть кое-какие истории болезни. За три года. Открой базу. Можешь?

— Не могу, — развел руками Ладочников. — Не имею доступа.

— Что значит — не имею? У меня приказ Демидова поднять архивы. Я готовлю для него материал. И для фонда, кстати. Барсук лично должен тебе приказать? В письменном виде?

— Он не может мне приказать, — ответил Ладочников. — У него тоже нет доступа.

— Как так — у начальника конторы нет доступа к архивам его же конторы! Никогда не поверю.

— Кого волнуют твои сомнения, Дима? — усмехнулся Ладочников. — Кому интересно, во что ты веришь или не веришь?

Мышкин покачал головой.

— Ну и дела, — произнес он. — Что мне теперь делать? У кого доступ? У Пушкина?

— В фонде. Только тебе его все равно никто не даст. Можешь не сомневаться. Уже были прецеденты. Я лично проверял.

Мышкин вдруг почувствовал себя бесконечно усталым. Он достал пачку сигарет.

— Здесь не курят, — предупредил Ладочников.

— Даже для меня не сделаешь исключения?

Улыбнувшись, Ладочников, кивнул:

— Для тебя сделаю.

Погасив окурок в банке из-под пива, Мышкин сказал:

— Идиотская ситуация.

— Не без того, — согласился Ладочников.

— И что же мне теперь делать, Серж? То, что приказ главврача — плевать… Но мне и для себя надо. Мне еще важнее, чем главному. Нет вариантов?

— Почему же… Есть. Порядок теперь такой: Барсук пишет бумагу, отправляет в Женеву — и не «мылом»²⁰, а обычной почтой. Там бумажку маринуют пару месяцев, а потом вежливо отказывают. Или невежливо. Я плохо объяснил? Вопросы?

— Сережа, неужели не можешь? — в отчаянии воскликнул Мышкин. — Во что угодно поверю, но только не в это!

Ладочников сразу не ответил, и Мышкин понял, что тот клюнул. Теперь надо подтягивать удочку — сильно, но осторожно.

— Понимаешь, — вкрадчиво продолжил он. — Теперь, после того, что ты сказал, у меня появилась масса дополнительных причин залезть в этот чертов архив. Зачем они его закрыли? Что-то там такое, что нельзя всем показывать. Так? А почему нельзя? Какие у нас могут быть тайны в морге? Нет тайн, а они засекретили. Значит, я просто обязан посмотреть. И отметь себе: я не журналист и не следователь прокуратуры. Научный интерес — самый бескорыстный в мире интерес.

Ладочников встал и подошел к двери. Запер на сейфовый замок, провернув ключ четыре раза, еще и цепочку набросил. Включил компьютер, открыл какой-то файл, запустил медиаплеер. Из колонок полились низкочастотные вибрирующие звуки.

— Зачем это? — удивился Мышкин. — Даже башка загудела.

— Защита, Дима. От прослушек защита.

Мышкин рассмеялся:

— В шпионов играешь?

— Уже наигрался, — спокойно ответил Ладочников. — Это они играют. И думают, что я ничего не вижу. Здесь, у меня, как минимум, три клопа. Минимум! И две веб-камеры скрытого наблюдения. Цифровые: можно писать полгода без перерыва.

— Если бы я тебя не знал, то сказал бы, что ты параноик! — заявил Мышкин. — Хочешь сказать, слухачам интересно, какое кино ты смотришь в рабочее время? Или каких баб сюда водишь?

— В тотальном контроле, Дима, важен сам принцип — ничего не оставлять без внимания. Тогда, действительно, ничего не упустишь. Даже в сортирах нашей клиники есть прослушки и веб-камеры. В женском тоже. Представляешь? Записывают, как наши бабы трусы снимают.

Мышкин понял, что шанс у него в руках.

— Вот ты кто на самом деле! Все раскопал! Тебя не проведешь, — радостно воскликнул он. — Профессор! Академик! И не говори теперь, что ничего нельзя для меня сделать.

Ладочников прищурил свои зеленоватые, как у рыжего кота, глаза.

— Вообще-то можно. Только ты должен тоже подключиться. Разделить со мной ответственность. Стать немножко хакером.

— Я готов! — радостно воскликнул Мышкин.

Но Ладочников его тут же остудил.

— Дело это уголовно наказуемое, доктор. Могут даже посадить — это в лучшем случае. В худшем — искалечить до инвалидности. Найти компьютер, с которого хакер выходит в сеть, сейчас проще пареной репы. На дне морском сыщут.

— Тебя же они не поймали! — грубо польстил Дмитрий Евграфович.

— Ну, меня-то… — усмехнулся Ладочников. — Долго бежать придется, чтоб меня догнать.

Он вытащил из кармана пачку «Мальборо».

— Будешь?

— Так ведь здесь не курят! — удивленно напомнил Дмитрий Евграфович.

— Разве это курево? — отмахнулся Ладочников. — Фальшивые. Как все наши достижения. Все решили, что при демократии будем курить настоящие американские сигареты и пить настоящее немецкое пиво. А получили фальшивые сигареты, пиво, выборы, фальшивые свободы… Одно только в нашей России настоящее.

— Что же?

— Ворье! — плюнул в корзину для бумаг Ладочников. — На сто процентов настоящее. А как иначе, если оно начинается с Кремля.

— Это мы все знаем.

— А толку?

Мышкин пропустил вопрос мимо ушей.

— Выручай, старичок. С меня причитается.

— Что будет?

— Бутылка «хеннеси».

— «Хеннеси», говоришь… Что ж, есть над чем подумать.

Ладочников докурил, тоже раздавил сигарету в пивной банке, встал и с удовольствием потянулся.

— Помнишь, как сказал великий пролетарский писатель Максим Горький: «Человек оттого и растет, что тянется ввысь»?

— Не помню, — признался Мышкин.

— Позор. Ладно, на первый раз прощаю… Только имей в виду, господин хакер, вся ответственность на тебе. Не струсишь?

— Даже не знаю, что означает это слово! — с торжественным презрением ответил Мышкин.

— Тут главное не в том, чтобы полицаев не бояться. А в том, чтобы все сделать точно и без ошибок. Немножко придется повозиться. Машина есть?

— Волга. Пробег — четыреста тысяч километров. Без капиталки.

— Я про компьютер. Дома?

— Дома есть.

— Объем RAM²¹? Винчестер?

— Пятьсот двенадцать мегабайт, сто гигов.

Ладочников поморщился.

— Керосинка, конечно, но сойдет. В сеть выходишь через телефон?

— Кабель. Скорость десять мегабит в секунду.

— Очень хорошо, что кабель… Значит так: вечером получишь «мыло». На сегодня все.

Мышкин выбрался из тесного кресла.

— Спасибо, дорогой друг, товарищ и брат! От всей души.

— От души мне ничего не надо! — отрезал Ладочников. — Беги в лабаз за бутылкой.

Вечером, действительно, пришла почта — два сжатых файла и письмо.

«Прежде чем приступить к работе, — писал Ладочников, — уничтожь это письмо, как прочтешь. Да с гарантией, чтоб и следа не осталось. В нашем деле главное — не оставить никаких следов после незаконного посещения сайта в отсутствие его хозяина. Для этого установишь программу анонимного серфинга. Она будет менять твой сетевой адрес каждые пять минут. Сейчас ты заходишь на сайт жертвы из Германии. А через пять минут уже из Таиланда. Можно менять через минуту. Но не стоит. Уже на первой смене след обрывается. Второй архив — собственно программа взлома. Работает подбором разных вариантов букв и цифр и выдает логин жертвы, пароль и дополнительные коды, если надо.

Когда сходишь на сайт к клиенту, все снятые данные запиши на отдельный носитель и полностью отформатируй винчестер. Придется тебе систему переустанавливать, все настраивать, но зато гарантия. Цена этой гарантии — твоя свобода. И моя тоже. Жду бутылку!» Подписи не было.

Компьютер Мышкина работал всю ночь с субботы на воскресенье и утром выдал логин и пароль. С сердечным трепетом Мышкин зашел на сервер Европейского антиракового фонда, заполнил форму запроса и тут же получил ответ: «Access impossible. Wrong login or password»²².

Битых два часа он пытался снова и снова вставлять буквы и цифры. В конце концов, сервер прервал связь. В довершение обе программы Ладочникова исчезли с винчестера.

— Сергей Васильевич, — позвонил он утром Ладочникову. — Не получается. Выручай.

— А что он тебе пишет?

— Кто? — не понял Мышкин. — Златкис?

— Да уж, конечно, он! Сундук твой что пишет? Керосинка твоя!

— Пишет: «Доступ запрещен, неправильные лог и пас».

— И это все?

— Не все. Твои программы исчезли. Как корова языком слизала. Только что были и вот — нет. Устанавливать заново?

— Боюсь, Дима, что ничего уже не надо, — замогильным голосом сказал Ладочников. — Нельзя тебе заниматься этим делом.

— Вчера ты говорил по-другому, — обиделся Мышкин.

— Вчера я думал, что ты точный и дисциплинированный человек.

— Разве я мог перемениться за ночь?

— Ха! Человек может перемениться за секунду! — заявил Ладочников. — Сейчас он нормален. А через секунду — убийца, насильник или член партии «Единая Россия». Нельзя с тобой дела иметь.

— Да можешь ты объяснить, в конце концов! — разозлился Мышкин.

— Я тебе что говорил? Что было в инструкции, которую ты якобы выполнил?

— Все сделал, как сказано.

— Ты не убрал следы! — отчеканил Ладочников. — На твое счастье я поместил в своих прогах по маленькому троянчику²³. Программу на самоуничтожение, если следы твоего путешествия останутся на винчестере.

— Ах ты, холера! — воскликнул Мышкин. — Точно! Забыл! Не сердись, старик. Не повторится.

— Мне-то что? Твоя шея. На нее веревку надевать будут… Вот что: там, у клиента твоего, за прошедшие сутки произошли крайне неприятные изменения.

— Серьезные? — упавшим голосом переспросил Мышкин.

— Очень. Они, видно, взяли, наконец, на работу хорошего компьютерщика.

— И тебе тут же сообщили? Отчитались… — попробовал сострить Мышкин.

— И так вижу. Теперь нужен дополнительный пароль. И не простой.

— Что я должен делать?

— Ничего ты не сделаешь. И даже не знаю, получится ли у меня.

— Так сложно?

— Сложно. Надо вводить голосовой пароль. Сервер различает определенные голоса. Тут не подберешь. Тысячу лет будешь подбирать и ничего не выйдет. Потому что нет на свете двух людей с одинаковыми голосами. Так же, как и с одинаковыми отпечатками пальцев. Нужен хотя бы образец. А где взять?

— Значит, конец? Все — по домам? — уныло спросил Мышкин.

— По домам, — подтвердил Ладочников. — Хотя…

— Что? Что? Есть шанс? — вскочил Дмитрий Евграфович.

— Я этого не сказал, — отрезал Ладочников. — Еще одна «хеннеси» будет?

— Да хоть две!

— А четыре? — насмешливо спросил Ладочников.

— Четыре? — задумался Мышкин.

— Ага! Не знаешь. И кто поверит, что тебе база данных нужна позарез, если коньяка жалко?

— Будет четыре! — твердо пообещал Дмитрий Евграфович.

— Не надо, — засмеялся Ладочников. — Проверка! Хватит двух. Как справлюсь, позвоню. Ко мне в конторе даже не подходи.

.

Ладочников молчал четыре дня. Позвонил на пятый — в два ночи.

— Зайди ко мне завтра. То есть уже сегодня в семь утра, до конференции.

Мышкин был у него без пяти семь.

— Кажется, имеем, — сообщил Ладочников, включая защиту от прослушек. — Завтра в пять вечера будь у метро «Чернышевская». К тебе подойдет красивая девушка, блондинка, звать Елена. Она тебя знает. Не вздумай флиртовать — это моя жена.

— Лучше сдохну! — заверил Мышкин.

— Ну, ежели так, то она даст тебе диск.

— А откуда она меня знает? — поинтересовался Мышкин. — Моя аспирантка? Врач?

— Фамилия Карташихин тебе известна?

— Иван Антонович?

— Он.

— Главный судмедэксперт города?

— Именно. Лена — дочка евонная… Не опаздывай, доктор.

— Постой, постой! — закричал Мышкин. — А коньяк? Две бутылки! Ей передать?

— Не надо, — сказал Ладочников. — Выпей сам — за мое здоровье и за успех нашего дела.

— Но как же… Ты говорил… условия… Да и не могу я на халяву. Быть неблагодарным, скажу тебе, — чувство отвратительное.

— Не переживай! — засмеялся Ладочников. — Я совсем не пью. И Ёлка моя тоже.

— Так какого же ты дьявола меня по магазинам гонял? — обиделся Дмитрий Евграфович.

— А такого, — отрезал Ладочников, — что такую работу бесплатно делать нельзя. У меня примета такая. Фортуна моя — девка капризная. Шуток не любит.

— Трудно мне тебя понять иногда, Серега, — признался Мышкин. — Зачем же отказываешься, если фортуна такая?

— Не тебе одному трудно, — успокоил Ладочников. — Хотя тут понимать нечего. Ты выпивку мне выставил?

— Выставил.

— Приходится честно признать, дорогую выпивку. Так вот: считай, что я коньяк у тебя принял, значит, работа оплачена. А теперь я тебе эти две бутылки дарю — по старой дружбе.

— У меня пока одна, — уточнил Мышкин.

— Обязательно купи вторую. Фортуна все видит.

— Не сомневайся! — пообещал Мышкин, повеселев. — Сегодня же.

— Верю. Кстати, посмотри диск очень внимательно. Там есть пара бонусов для тебя лично.

— Спасибо, век не забуду! — растроганно сказал Мышкин.

— А теперь дай, друг, на счастье лапу мне. Такую лапу не видал я сроду. Давай повоем вместе при луне на тихую и ясную погоду!²⁴

— Повоем, Сережа, я — с удовольствием.

— Еще раз призываю: ни на шаг от инструкции. Иначе плохо будет. Мне тоже лет пяток могут дать. И не только за соучастие. А для удовольствия. Там, за бугром, русских хакеров ненавидят чуть меньше, чем белорусского батьку Лукашенко.

— Тогда… — несмело начал Мышкин, — Если все настолько серьезно, то какой тебе смысл мне помогать?

— Какой смысл, говоришь? — задумчиво повторил Ладочников.

— Конечно! Тут коньяка мало. Но консультацию квалифицированного специалиста, твою консультацию, я оплачу. Только не в один прием, — спохватился он. — Частями.

Ладочников посмотрел на него с сожалением.

— Дурак ты, Дима, дурак, хоть и без пяти минут доктор. Это у вас в Академии Наук учат теперь, что всё на бабки надо сводить? А если бы я к тебе с такой вот просьбой пришел? Ты отказал бы? Или стал намекать на бабки?

— Ну… на «хеннеси» я точно намекнул бы, — честно сказал Мышкин.

— Святое дело! — согласился Ладочников. — Значит, зачем я влез? Тут немного сложнее всё… Скажу так, чтоб ты сразу понял. Я уже сейчас знаю, на что ты натолкнешься в базе данных фонда. И даже знаю, как отреагируешь. И скажу тебе честно, старая перечница: мне очень хочется, чтобы ты нарыл на огороде у Златкиса всё, что можно. И даже больше, чем всё. А главное, пристроил к делу. Чтоб труд мой не пропал. И твой.

Что-то защемило у Мышкина за грудиной, и так печально защемило, что он не нашёлся, как и что ответить Ладочникову. Хоть он и освоил кое-как роль холодного циника, но сегодня не получилось. Защемило и в носу. Мышкин взял салфетку, которой Ладочников только что протирал монитор, высморкался в неё и швырнул в корзину.

— Спасибо тебе, старина, — с чувством сказал он.

— Благодарить будешь, когда получишь результат.

Тут Сергей Ладочников неожиданно помрачнел и затих, и вид у него был такой, словно он что-то взвешивал на невидимых весах в своей голове, но при этом знал, что весы врут, а других весов у него нет.

Дмитрий Евграфович ждал — внимательно и почтительно. Он думал, что Ладочников, конечно, скрытый психастеник, как большинство людей, занимающихся делом неясным, но требующим большого душевного напряжения. Понятно, Ладочников человек творческий, следовательно, плохо управляемый. Судьба таких людей — постоянно пребывать в зоне повышенной опасности, о чем они, как правило, не задумываются, потому что для них опасность — естественное состояние.

— Скажи мне, друг Дима, — заговорил Ладочников. — Какая категория социальных отношений, как принцип всей жизни, стала определяющей для нашего счастливого времени? Даю пять секунд на размышление.

— Не надо, — ответил Мышкин. — Я тоже думал над тем же. И вычленил две категории.

— Ну и?

— Предательство и безграничная жестокость к ближнему. И дальнему тоже. Вот две.

— Ответ неверный. Поправляю: не простое предательство, а тотальное. Предательство как условие существования общества и функционирования государства. Оно везде — в политике, в бизнесе, в дружеских и в семейных отношениях. Но самое отвратительное не это.

— Что может быть более отвратительным? — усомнился Мышкин.

— Сошлюсь на себя. Самое отвратительное в том, что состояние тотального предательства стало для нас привычным. Как и двадцатилетний непрерывный антисоветский и антисталинский вой демокрастов, либерастов и едросов. Оно не удивляет. Я уже не боюсь предательства отовсюду и от всех. Страх прошел, появилась привычка. И я привычно жду сволочизма каждый день со всех сторон. Но ещё гнуснее то, что я чувствую себя тоже вполне готовым на предательство. И боюсь, что скоро совершенно перестану бояться предать кого-нибудь. И только когда думаю, что придется за все ответить на том свете, каким-то чудом еще удерживаюсь.

— На каком — на том? — Мышкин вспомнил разговор с Волкодавским.

Но Ладочников отмахнулся.

— Он у каждого свой, — ответил он и включил компьютер.

На мониторе появились две красотки — одна вся в чёрном, другая в белом. Прозвучали первые симфонические аккорды «Гренады» — великолепного шлягера Агустина Лары, мексиканца, сочинившего лучшую испанскую песню на все времена. Дмитрий Евграфович загорелся, даже стал подпевать:

Granada, tierra ensangrentada en tardes de toros;

Mujier que conserva el embrujo de los ojos moros,

De sueno rebelde y gitana, cubierta de flores

Y beso tu boca de grana jugosa manzana

Que me habla de amores…²⁵

Ладочников кисло поморщился: у Мышкина совершенно не было слуха. Но он страстно любил музыку — такое нередко случается с «глухарями».

— Бог ты мой! — грустно восхитился он, когда песня затихла. — Как они танцуют! Сколько радости, сколько жизни, какая красота!

— Испанки! Они уже в утробе матери разучивают фламенко. И потом танцуют, как чертовки.

— Только не эти, — возразил Мышкин. — Тут не дешёвка, не сельская самодеятельность типа Орбакайте или Аллегровой. Профессионалки явные.

— Точно! — подтвердил Ладочников. — Обе из балета Клода Пурселя. Почему ты так решил?

— Да потому, что я не вижу танца. Я его только чувствую — и всё.

Он был совершенно прав: это тот уровень искусства, когда не видны ни автор, ни материал, ни исполнитель. Такая легкость дается каторжным трудом, плата за нее — растянутые и разорванные сухожилия и мышцы, раздавленные коленные мениски, но самое мучительное — страдания от постоянного голода и днем, и ночью. Лишние сто граммов веса могут уничтожить плоды многомесячных тяжких трудов.

— Кто сейчас для тебя спел, знаешь?

— В первый раз вижу. Правда, голосами немного напоминают певичек из дуэта «Баккара» — помнишь такой? Лет двадцать назад появились — две ослепительные звезды! Но как-то быстро исчезли. Правда, успели выпустить за три года шестнадцать миллионов пластинок.

— Это они и есть.

— Да ну? — изумился Мышкин. — Неужели? Ну-ка, еще раз.

— У меня еще четыре клипа есть.

— Крути!

И опять Дмитрий Евграфович взялся подпевать и даже подтанцовывать, щелкая пальцами, как кастаньетами.

— Не украшай! — поморщился Ладочников. — Пусть поют, как могут.

— Спасибо, друг! — наконец с чувством сказал Мышкин. — Будто в отпуске побывал! Или, еще лучше: словно мне машину бесплатно отремонтировали!

— Так нравятся?

–Неужели непонятно? — удивился Дмитрий Евграфович. — Нота бене, Серега: во всем их репертуаре только одна минорная песня. Только одна! Все остальное — мажор, богатейший шлейф положительных эмоций. Так бы и приволокнулся за одной… потом за другой… потом снова за первой.

— Скромности у тебя на десятерых.

— Верно подмечено! — подтвердил Мышкин. — Я себя частенько недооцениваю. Жаль, так и не удалось вживую увидеть этих… как ты их назвал? Испанских чертовок.

— Хочешь увидеть?

— Спрашиваешь!..

— Послезавтра они выступают в «Октябрьском», — буднично сообщил Ладочников.

Дмитрий Евграфович сначала онемел.

— Не может быть! — воскликнул он.

— Только почему-то с ними будет Лев Лещенко.

— Зачем им Лещенко? — удивился Мышкин. — Зачем им кузнец?

— Вот и узнай, — предложил Ладочников.

Он открыл свой бумажник и достал из него два билета.

— Вот. Дарю!

Дмитрий Евграфович опять сразу ничего не понял. До него дошло лишь тогда, когда Ладочников сунул билеты ему в карман халата.

— Постой, постой! — забормотал Мышкин. — А ты?

— Увы, не получается, — развел руками Ладочников. — Срочно уезжаю. Послезавтра буду далеко отсюда.

— Старик!.. — растроганно произнес Дмитрий Евграфович. — По гроб не забуду! Сколько я тебе должен?

— Нисколько. Мне тоже подарили.

— Ты даже не представляешь… — начал Мышкин.

— Представляю! — оборвал его Ладочников. — Извини, но я еще раз хочу возвратиться к нашим кошерным баранам из Женевы. Ты, действительно, осознал всю преступность наших с тобой намерений?

— Осознал, Сережа, осознал.

— Не сдашь меня?

— Как ты можешь… — обиделся Мышкин.

— А за миллион евро? Это не теоретический вопрос. Евро вполне реальные. Получить можно будет без труда.

— Разве я тебе дал повод так думать обо мне? — тихо спросил Дмитрий Евграфович.

— Пока нет.

— Как мне доказать, что…

— Никак! — отрезал Ладочников. — Уже не надо. Мне достаточно.

— Ты, наверное, что-то знаешь еще… что-то особенное, — неуверенно предположил Мышкин.

— Даже больше, чем нужно, — усмехнулся Ладочников. — Повнимательнее прочти все, что даст тебе моя Ёлка. И ни в коем случае не носи диск с собой. Лучше закопай где-нибудь в огороде, а все, что надо, держи в голове. Обрати внимание на «индекс-м».

— Какой индекс? Что за индекс?

— Сам догадаешься. Иди, у меня, в самом деле, совсем нет времени. Надо еще поработать — на тебя, между прочим. Мы, наверное, не скоро увидимся.

— Ты можешь дать запись твоей глушилки? — спросил Мышкин.

Ладочников, похоже, был готов к его просьбе, потому что немедленно извлек из кармана своего не очень белого халата мини-компакт.

— Пользуйся на здоровье. Да почаще! И пожелай мне счастливого возвращения.

— До скорой встречи.

Они, действительно, скоро встретились — живой с мертвым.

Примечания

17

Здесь печатают и хранят доллары США.

18

Простак. См. повесть Вольтера «Кандид, или простодушный».

19

Война испанцев против мавров и изгнание их с Пиренейского полуострова.

20

Электронная почта — e-mail.

21

RAM — Random Access Memory — оперативная память компьютера.

22

Доступ невозможен. Неправильные логин или пароль.

23

Распространенный компьютерный вирус.

24

Сергей Есенин. «Собаке Качалова».

25

Гранада, ты — земля, политая кровью корриды. Ты — женщина с чарующим взглядом мавританки, Заветная мечта цыган и бродяг. Я целую твои уста, сочные, как яблоко, И говорю тебе о любви… (исп.).