Кодекс чести. Сборник рассказов

Николай Владимирович Лакутин, 2018

Здравствуйте, уважаемые читатели. Доводилось ли вам когда-нибудь читать историю в несколько страниц, превосходящую по смыслу полноценную книгу? Здесь можно встретить нестандартные, смысловые и вместе с тем лёгкие в прочтении рассказы, способные оставить послевкусие на года. Если же вы умеете читать между строк, то откроете иной смысл в прочитанных новеллах. Содержит нецензурную брань.

Испытание на прочность

Поздняя осень. В детском интернате №7 все готовятся к ночлегу. За потёками наспех протёртых окон, виднеются падающие жёлтые листья деревьев. Там, за продуктовым складом уже почти скрылось солнце и нянечка, вот уже полчаса пытается уложить детей спать.

«Витя, ты чего здесь? Все уже легли, твои товарищи уже второй сон, наверное, видят, а ты здесь. Пойдём».

«Я не хочу видеть сны, няня. Потому что каждый раз мне снится один и тот же сон, который никак не сбывается».

Няня взяла меня за руку и повела в нашу спальную комнату. Ребята делали вид что спят, и только когда няня вышла, в комнате постепенно стали открывать тоскливые глаза такие же бедолаги, как и я. Когда в полусонном состоянии я перевернулся на другой бок и повернул голову на подушке в другую сторону, то почувствовал резкую боль от свежее поставленного синяка старшими ребятами. Мы не поделили на игровой площадке мяч, и я обзавёлся фингалом под глазом. Но эта боль не могла сравниться с той, которая выжигала мне сердце каждый прожитый день.

«Мама, как же так получилось, что я оказался здесь, когда же ты меня заберёшь» — тихо и беспомощно шептал я.

И вот сейчас, будучи сорокалетним мужичком, не имеющим собственного жилья, ни семьи, ни толковой работы, я по-прежнему чувствую эту грудную боль. Но один факт всё же вызывает скупую улыбку — значит осталось ещё чему болеть, есть ещё то, что чувствует, а значит выжжено не всё…

***

В городском аэропорту я сидел на вахте вот уже седьмой год. Кем только не приходилось работать за период своего никчёмного существования. Грузчиком был на складе, охранником отработал немерено, дворником, приёмщиком стеклотары, почтальоном, мне очень нравилась эта работа, но встретившаяся мне на пути пьяная компания отправила меня на два месяца в госпиталь, с множественными ушибами и трещиной в кости, получившую в результате удара бейсбольной битой по ноге. Но в детстве я часто дрался и привык стойко переносить боль, а раны заживут и жизнь продолжится. Здесь же в госпитале я познакомился с работником городского аэропорта, который позже помог мне сюда устроиться, и вот я работаю в этом спокойном тихом месте уже шесть с половиной лет. Место хорошее, я бесконечно благодарен, соседу по палате за то, что он помог мне сюда устроиться, к сожалению, он сам здесь проработал не долго, и вот уже лет пять я его не встречал. Служащих аэропорта я, конечно же, знаю в лицо и даже у некоторых знаю кое — что из истории.

Вон Александр Самуилович — директор нашего аэропорта, прошёл.

«Здравствуйте».

Вот идут диспетчера

«Доброе утро»

Вот уборщицы уже закончив смену, собираются домой…

«Всего доброго, до свидания…»

Ну и вот так сутки через двое. А в свободное время я убираю два подъезда в соседнем доме. Работы не так уж много, а всё, какая-никакая копеечка. Зимой конечно сложней, сугробы наметает постоянно, но ничего, зато есть чем заняться.

Люди у нас хорошие, всегда здороваются, причём не «для галочки», а с душой, по-человечески. Работать с такими людьми одно удовольствие. Девчонки иногда из второго подъезда пока ждут парней, перекидываются со мной словечком, пара тройка минут драгоценного общения, потом за ними приезжают дорогие иномарки с открытыми окнами, из которых грохочет музыка. Девчонкам около тридцати, а они всё гуляют, развлекаются. Такие забавные. Пару лет назад у меня была подруга с очаровательными голубыми глазами. Но потом она переехала в другой город, а я остался здесь. Были девчонки по юности,… но это совсем уж давно было, да и не было там ничего интересного.

«Здорово, Витёк» — крикнули из-за угла. Это были два брата из третей квартиры, мы иногда с ними сидим на лавочке по вечерам. — «Давай к нам?»

Они шли с «двушкой» пива к нашей лавочке. Я закончил сметать около подъезда и присоединился к ним.

«Ты слыхал, к нам тут в шестнадцатую квартиру новые жильцы заселяются. Бабка Игнатиха квартиру продала, съехала к дочке в Ставрополь, а у нас теперь будут новые соседи, посмотрим, что там за фрукты».

«Нет, я ничего об этом не слышал»

«А вон, смотри, «зилок» подъезжает, как раз видимо они вещи везут. Ну-ка, чё там, чё там???»

К первому подъезду подъехала легковушка, рядом встал ЗИЛ. Вышла из машины не знакомая семья, грузчики спрыгнули с кузова грузовика, и принялись переносить вещи в подъезд.

Мужчина, сорока — сорока пяти лет, женщина с ним довольно состоятельно выглядит, две дочки, наверное, их, побежали за грузчиками.

«Ладно, мужики, мне завтра рано на смену, ну пересечёмся там как-нибудь, познакомимся» — и я пошёл домой, в свою комнатку, в общаге выделенную от аэропорта.

***

Когда я шёл домой рядом с дорогой, то неподалёку от меня остановилась большая чёрная машина, опустилось тонированное стекло передней пассажирской двери, из которой выглянул бритый наголо мужик.

«Слышь, браток, работа не нужна тебе?» — хриплым голосом пробасил он.

Я оглянулся, вокруг меня никого не было.

«Да тебе, тебе говорю, сотка баксов в день плюс жрачка, но решать надо прямо сейчас»

«А что делать то нужно?» — поинтересовался я.

«Ты же охранником работал? Ну, вот в целом то же самое, только уровень другой. Ну, чё? Надумал?».

«Ну, я сейчас не могу… Мне утром на смену. Там если только по графику договоримся»

«Ты чё тупишь, братишь, тебе на смене за месяц платят столько, сколько здесь за два дня будешь иметь, давай решай вопрос, а завтра вечером после шести мы к тебе подъедем».

Весь вечер меня терзали сомнения: «Интересно, интересно, деньги конечно очень не помешали бы, но что там за работа такая высокооплачиваемая и почему обратились ко мне — не понятно. Увольняться пока не стал, договорился со сменщиками, чтобы пару недель вдвоём поработали без меня, а там ситуация прояснится».

Вечером следующего дня мне позвонили в дверь. На пороге стоял всё тот же бритый мужик. Не дожидаясь моего приглашения, он зашёл, бросил на мой диван, глаженный строгий костюм, большой пакет с едой и сказал, что завтра в шесть утра заедут за мной.

«Тебе к шести уже нужно быть при параде, сытому, чистому и побритому» — указывая на бороду, сказал незваный гость.

«Подождите, я же ещё не дал согласие работать с Вами?»

«А ты что, против?» — не оборачиваясь уже находясь в дверном проёме, произнёс мужик.

Отказываться было как-то не с руки, да и чувствуя интонацию — небезопасно.

«Да нет…» — с хрипотцой произнёс я.

«Значит, до шести утра» — мужик хлопнул дверью.

***

Я давно так вкусно не кушал, да если честно, вообще не помню, ел ли когда-нибудь что-то подобное. В оставленном пакете были свежие овощи, буженина, два вида колбас, креветки в уксусе, свежий батон, хлеб украинский, икра красная — вкусная…, и ещё какие-то свёртки с печеньем и какими-то сладостями.

Права была Алентова в кинофильме «Москва слезам не верит», сказав, что после сорока жизнь только начинается. Сытый и довольный я прилёг на диван, включил старенький телевизор и незаметно задремал.

***

Разбудил меня стук в дверь. Когда я открыл, то увидел того самого человека, что вчера обещал заехать в шесть утра.

«Да, в общем, я так и думал, что ты нихрена не готов будешь к шести, поэтому заехал в пять утра. Собирайся, давай» — сказал он мне, когда я уже забегал с полотенцем в ванную.

К половине шестого я был готов, и мы двинули к выходу. В машине сидел ещё один человек — водитель, он протянул мне руку с сотней долларов, и у нас воцарилась полная любовь и взаимоуважение.

Пару часов ехали по загородной дороге. Парни не обронили ни слова. Когда мы свернули к заброшенному складу, у которого толпился народ, водитель мне передал ствол и сказал:

«Обращаться умеешь, насколько мне известно, среди тех парней наших нет, так что если что, не жалей патронов. Говорить будем мы, а ты помаленьку вникай».

Мы остановились. Вышли. Нас окружили семеро здоровых парней с автоматами, один из них сделал шаг вперёд.

«Здорово парни» — окрикнул наш водитель явно не общительных на вид собеседников.

«Давай сразу к делу» — спокойным и размеренным голосом протянул вышедший к нам сгорбленный паренёк. Тогда мой новый лысый знакомый вышел к парням.

«Чё там, наши пацаны не поделили? Были вроде как все договорённости, это наше, это ваше, все в теме, к чему разговоры об этом притоне?»

«Так раньше было, сейчас по-другому. Так что не в теме получаетесь вы. Эту точку на прошлой неделе мы под свой контроль взяли, а ваши пацаны туда сунулись, так что не за просто так пацанов постреляли. Если «Казаку» этого мало, можем и вас здесь положить, тогда наверняка уразумеет что к чему».

«Не пыли, браток, ну положите нас, мы пару, тройку человек из вас за собой на тот свет прихватим, а толку от этого будет мало, будут новые стрелы, налёты, будут дальше пацанов крошить и ваших и наших. В эту субботу будет сходняк, пускай Матвей приедет, всё там сами порешают, установят новый раздел или оставят прежний, это уже их дела. А там уже будем смотреть, кому, куда соваться не надо будет. Решат вопрос в вашу сторону, без вопросов отвалим…»

«Погоди, звонок сделаю, Матвей решит» — ответил оппонент.

Пока парень объяснял ситуацию своему хозяину, я понимал, что возможно последние секунды дышу на белом свете, что если сейчас ему дадут отказ, то нас здесь положат в мгновение, и потом никто даже и не вспомнит про нас, про меня. Я глянул на небо, оно было ясным, посмотрел на деревья вокруг, на травку… потом снял с предохранителя пистолет в кармане и со всей серьёзностью начал наблюдать за ситуацией.

Парень опустил трубку, повернулся к нам, глянул на своих ребят, мы замерли в ожидании, потом вновь прижал трубку к уху и тихо сказал: «Хорошо, я понял». Потом подошёл к нам. Сказал: «Ехать Матвей никуда не собирается. Ваш сходняк его не интересует, он работает один, есть желание предъявить — рискните, начнёте неправильно себя вести, будем стрелять. Одно уясните твёрдо — эта точка вам больше не принадлежит. Так «Казаку» и передайте, разговоров больше не будет, если по дальнейшему разделу будут вопросы, то пусть ваши покровители сами к Матвею приезжают, будем решать. Всё, свободны».

Отходить от произошедшего события я начал только в машине. Почувствовался озноб и неуправляемая дрожь в коленках. Мы ехали в загородный дом Казакова Сергея Андреевича, как видно, нового моего руководителя, боса. Я не знал, кто этот человек и чем он занимается, но ясно было одно, дела его не простые.

Нас пригласили в его рабочий кабинет, где парни рассказали о том, как прошла встреча. Как выглядели, какое оружие у них было при себе, сколько их было, на каких машинах, государственные номера с машин продиктовали под запись, а я, к примеру, даже не догадался на них взглянуть. Передали весь разговор.

Сергей Андреевич отправил парней на улицу, а мне сказал сидеть на месте. Потом достал из стола какие-то бумаги, полистал, положил их на стол и уставился на меня.

«Ну что, Виталий Игоревич, как настроение?» — я был несколько удивлён.

Читая в глазах мой немой вопрос, он продолжил: «Да знаю, знаю, много всего знаю про тебя, даже то чего ты не знаешь».

«Например?» — заинтересовался я — «и почему Вы меня называете Виталием, когда моё имя Виктор?».

«Например, то, что твоя мать, которая бросила тебя в столь раннем возрасте, жива до сих пор, и не так уж далеко отсюда живёт. Например, то, что настоящее твоё имя Синицын Виталий Игоревич, мать впопыхах, как видно, перепутала, а может в интернате проблемы со слухом были, когда твои данные записывали».

Я молчал, не очень доверяя, но всё же было интересно. А мой начальник, встал, прошёл до ларца с коньяком, налил, выпил и продолжил: «С отцом, к сожалению, помочь не смогу, его уже лет двадцать как нет, ну а с матерью встретиться сможешь без проблем, я думаю, ты не будешь против» — он сел на своё место, отложил бумаги в сторону и уже другим тоном сказал: «Я знаю, что ты работал долгое время в охране, знаю о твоих заслугах, знаю, что умеешь стрелять, и знаю что кроме старенькой матери, которая очень нуждается в дорогостоящем лечении, у тебя никого нет, поэтому предлагаю тебе работу. Вчера положили четырёх моих ребят. Положили по беспределу, сегодня же Матвея не станет, ни его дома, ни его самого, ни его бойцов, эту проблему я решу, а моих ребят мне ни кто не вернёт. Давай дальше с нами, денег заработаешь нормально, мать на ноги поставишь и жить, наконец-то начнёшь».

«Да я, в общем, то уже дал согласие ребятам».

«А мне ещё пока нет!» — срезал начальник.

«Всё нормально, работаем. Когда я с матерью смогу увидеться?» — ответил я.

«Сейчас пацаны тебя закинут к ней, на обратном пути заберут, на следующий день. Потом будешь сам к ней ездить в свободное время. Тачку выдадим, но не сразу. Водить ты не разучился?»

«Наверстаю» — с радостью ответил я.

***

Меня привезли в захолустную деревушку, к старому, завалившемуся под углом дому.

Парни высадили меня, дали в руки лист, на котором была фотография и ниже информация.

«Это твоя мать» — сказал уже знакомый лысый мужик — «ты до утра пообщайся, часов в девять завтра заберём тебя».

Машина уехала, а я с осторожностью зашёл в этот старый дом. В нём никого не было. Первое впечатление — «холупка» беспризорника. Прошёлся по домику. Кухня, зал, спальня, коридор — ничего этого нет. Есть только одна не очень большая комната, в которой стоит кухонный стол, два расшатанных стула, одна половина раскладного дивана, второй нет, на окнах нет занавесок, на столе нет скатерти, на диване нет покрывала, какие-то тюки с вещами, полки, еле держащиеся на отвисших гвоздях, в углу старая замызганная посуда. Нет ни холодильника, ни телевизора, ни электрического чайника, ничего из того что входит в чисто сегодняшней повседневной бытовой необходимости. Да и электричество как видно здесь отключено за неуплату. Неужели здесь действительно живёт моя мать. Пройдя по комнате, я не увидел ни одной фотографии, ни одного документа, ничего. Вышел на улицу. Ещё довольно ярко светило солнце и после тёмного барака светом непривычно ударило по глазам.

Обошёл вокруг дома. Нет никаких строений. Нет бани, нет сарая с дровами, нет даже туалета. Да нет, наверное, ребята ошиблись адресом, когда сказали, что мать живёт в этом доме, тем более дома здесь друг от друга не сильно то и отличаются. Забытое Богом место. И присесть то негде, да и чего сидеть, кого ждать, может здесь месяцами никого не бывает. Ну, осмотреться хоть что-л., что это за местность.

Ходил часа два, обошёл всю деревушку вдоль и поперёк. Очень тихий посёлок, с одним колодцем, у которого толпилось несколько человек с вёдрами. А мне казалось, что коромысло и два ведра давно минули в летопись, а тут, пожалуйста, люди так живут. Одеты, конечно, они прямо скажем не богато, зато я, как белая ворона, в чёрном строгом костюме, который привлекает внимание здесь, так как нигде.

Вернулся к указанному мне дому. В нём по-прежнему никого не было. Никто не приходил, так как соломинка, упёртая мной перед уходом в дверь, как и прежде, стояла на своём месте. Я посмотрел ещё раз на лист, который мне дали нынешние сослуживцы, смял его и бросил тут же. Стал думать о том, где переночевать. Невдалеке от дома стояли три здоровенных дерева. Своими могучими ветвями они образовывали неплохой кров, на случай дождя, ну вот тут и устроюсь. Утомительный и нервный денёк выдался сегодня. И, пожалуй, теперь каждый день будет примерно таким, рискованным, опасным, но хорошо оплачиваемым. Я даже не мечтал столько зарабатывать, сколько мне предложили здесь. Это под сотню тысяч в месяц получается, если каждый день работать — думалось мне лёжа под деревьями — если этот месяц проживёшь. Я спрятал получше за пиджак пистолет, что дали мне ребята, и в думках начал как будто бы дремать.

Сквозь слабенький сон мне послышались голоса. Я продрал глаза, поднял голову и увидел, как девчушка лет восьми помогает нести полупустое ведро страшного вида старухе. Дойдя до того самого дома девчонка подняла неосторожно брошенный мной лист и воскликнула:

«Баб Поль, это ты тут на картинке!!!»

Бабка глянула на бумагу, потом на девчонку, потом стала оглядывать всё вокруг, и, увидев идущего меня, замерла в ожидании.

С каждым шагом у меня менялось душевное состояние, менялось выражение лица, менялось настроение, с сумасшедшими скоростями вертелись в голове мысли. Я не знал, радоваться или плакать, я не знал что делать, что говорить, кому я буду это что-то говорить, и будет ли этот кто-то слушать то, что я буду говорить…

Когда я подошёл, то увидел измученные, впалые тоскливые глаза преклонного возраста женщины, которая ни на секунду не отрывала от меня прожигающий взгляд.

«Чтоооо Вааам нуууужно?» — протянула агрессивно и жестоко она.

Наверное, я бы не поверил в то, что визуально можно найти что-то родное в человеке не встречавшего никогда в жизни, в моём случае не видевшего почти всю жизнь. Я не знаю, что я увидел, не до конца понимаю, что именно дало мне понять что люди, которые меня взяли на работу не ошиблись. Глаза, как глаза, рот как рот, веки, брови, скулы, подбородок, у меня всё совсем другое, но что-то мне со сто процентной гарантией дало понять, что передо мной стоит моя мама. Та, которую я так ждал без малого сорок лет. Та, которую я всем сердцем мечтал увидеть, всем сердцем любил и ненавидел, та, которая несметное количество, раз приходила ко мне во сне. Да, да, чёрт возьми, ведь это именно она была в тех снах, что я перестал видеть много лет назад.

«Чтооо Вааам Нуужнооо?» — ещё раз, но более ожесточённо протянула она.

И сквозь хлынувший поток слёз не подчиняющихся сознанию, я тихо беззащитно и робко, как мог бы сказать тридцать с лишним лет назад тогда в детском интернате в ежесекундном ожидании, прошептал:

«Здравствуй, мама…»

Бабка обомлела. Девчонка, молча, смотрела, как у взрослого рослого мужика текут слёзы, и ничего не понимала.

«Здравствуй, мама» — уже более твёрдо, строго и с долей агрессии вымолвил я.

Бабка безмолвно смотрела в мои глаза, она всматривалась как бы в каждый атом структуры моих глаз, и лишь когда из её высушенных глаз потекли слёзы, она, склонив голову уже совсем тихо, и хрупко произнесла:

«Жив мой Виталик», и стянула платок с головы, приложив свои старческие руки к глазам.

***

Бабка велела девчонки идти к себе домой, а меня позвала в дом. Я взял ведро с водой и занёс в избу.

Я не знал как себя вести. Скорей обнять её и прижать к груди, как я это видел в своём воображении, пронизывая все эти годы, или же впечатать её в стену за то, что изуродовала моё детство и, по сути, всю жизнь. Ведь за все эти годы у меня не появилось ни одного друга, который бы был из полной добропорядочной семьи, ни одной подруги из светского общества. Я всю жизнь общался с такими же забытыми и брошенными в той или иной степени людьми. Я был никем, и вырос никем. Служащий на вахте городского аэропорта — это не то будущее, о котором я мечтал. Что я видел на свете? Чего я достиг? Да у меня на роже написано было всю жизнь — «Забытый Богом неудачник». Так что теперь мне делать?

Мать тоже не знала как себя вести. Я видел, что она читает каждую мою мысль, она то и дело взглядывала в мои глаза, и тут же опускала взгляд в пол. Она села на диван, предложила мне сесть рядом, но я сел напротив неё на пол. По комнате разлилась молчаливая тоскливая секундная нота, которая показалась вечностью.

«Ну, рассказывай» — тихим, но твёрдым голосом обратился к матери я.

Мать молчала. Она не смотрела на меня, сидела не шевелясь, и не знала, куда бы провалиться, от этой тяжелейшей ситуации. Сквозь слёзы и судорожное потряхивание всего организма она только и повторяла дрожащим голосом — «Виталик….. мой Виталик… мой сынок… мой… живой».

Смешанные чувства полыхали во мне. И вроде бы подойти, успокоить, но не слушаются руки и ноги. Сижу на полу, смотрю, слушаю.

«Ты должно быть меня ненавидишь» — скрипучим голосом промолвила она…

Я, молча, смотрел на мать, не поддерживая диалог.

«Как ты нашёл меня?»

«Неважно» — срезал я — «ты расскажи, зачем жизнь искалечила себе и мне? Ты ведь прекрасно знаешь, что я жаждою от тебя услышать, так чего ты ждёшь? Про себя, про отца моего, про меня, ну? Я сорок лет не знаю, кто я, зачем живу и за что я так живу».

«Синицын Игорь Леонидович — так звали твоего отца. Мы прожили в браке четыре года, потом появился ты. И, наверное, это было последнее радостное событие в нашей жизни».

Мать встала, подошла ко мне и села рядом на пол.

«Ты не думай, я не просто так отдала тебя в интернат. Твой отец хотел, чтобы ты рос в обеспеченной семье, не знающей бедности. Он поставил на карту всё, что мы имели, я об этом не знала, иначе конечно бы остановила, но он проигрался по крупному. Люди, на которых он рассчитывал, подвели его и скрылись с взятыми за свои услуги деньгами, а мы остались без жилья, машины и средств существования. Забрали всё. У отца после этого началось помутнение рассудка, его поместили в психиатрическую лечебницу».

Мама положила свою руку на мою и продолжила.

«Я не могла найти жильё, с работы я уволилась за месяц до этой истории, а новую ещё не нашла, и поэтому пришлось отдать тебя в интернат, сама же я уехала в объединённые арабские эмираты на заработки. Я не хотела, чтобы ты знал, кем я там работала, что я там делала, но я делала всё, чтобы заработать хоть на маленькую комнатку и вернуться за тобой. Когда же я вернулась, тебя уже не было в интернате. Информацию о тебе мне никто не дал. Самостоятельные поиски ни к чему не привели».

«Да, я в двенадцать лет сильно заболел, и меня увезли в лечебницу в Москву. Там я пробыл около полугода. Потом привезли в тамошний интернат, где я и закончил лечение и обучение. Сюда в свой родной город я вернулся только через пять лет, в Москве места мне не нашлось. Там очень дорого жить и очень сложно существовать, особенно когда у тебя никого нет».

«Значит, ты был в Москве, когда я искала тебя здесь»

«Ну а где твоя квартира то, на заработки которой ты уезжала?»

«Я не купила квартиру, приехала, кинулась тебя искать, не нашла, уехала подальше от людей, от городской суеты и обосновалась здесь. Здесь же устроилась на ферму. Платили, конечно, крохи, но мне одной много не надо, хватало. Я ходила в интернат каждую неделю в течение двух лет, ни кто ничего так и не сказал, никакой информации о тебе так и не появилось. И я жила ни жива не мертва, в поисках тебя и неведении того где ты и жив ли ты вообще. Заезжала периодически к твоему отцу, но ему становилось только хуже, хотя, странного здесь мало, от их успокаивающих препаратов лучше никому ещё не становилось. Лет двадцать уже как отъездилась к нему. Он умер, а у меня после этого сильно пошатнулось здоровье. Много всего врачи говорили, отправляли в клиники столичные, но у меня уже и денег на лечение не оставалось, да и лечиться не хотелось».

Мама погладила рукой меня по плечу и тихонечко сквозь слёзы промолвила:

«А я знала, я знала, что ты жив, чувствовала, и, конечно, надеялась пусть на короткую, но встречу, хоть на миг взглянуть в твои глаза, а увидев тебя сегодня — не сразу поняла кто передо мной».

У неё хлынули слёзы, куда большим потоком, я обнял её и сказал: — «Ну ладно, ладно, дождалась ведь всё-таки. Теперь всё будет по-другому».

***

Я рассказал о том, как жил все эти годы, как ждал и надеялся отыскать родную мать, как побросала судьба меня по разным складам да вахтам, как и где, приходилось работать, и где работаю я сейчас. В подробности настоящей работы вдаваться не стал, чтобы не создавать новых стрессов, сказал, что всё хорошо, что дом подымем и здоровье поправим. Принёс матери воды с запасом, мы навели порядок в доме, разобрали все углы, наспех приготовили скромный ужин, на салат набрали в соседском огороде овощей, там, у матери договорённость на десять квадратов земли, а за хлебом я сбегал, ну и купил там ещё много всего. Когда мы поужинали, и сели на диван, то глаза у мамы были как у совсем другого человека, нежели несколько часов назад. Я понял, что она обрела спокойствие, обрести которое ей было не суждено много лет до сегодняшнего дня. Да и я, конечно, тоже был счастлив как никогда раньше, я нашёл её, я всё-таки это сделал.

***

На следующее утро за мной заехали, и, обняв на прощание маму, я пообещал, что не потеряю её больше никогда.

Конец ознакомительного фрагмента.