Вторая книга из серии приключений поэта Василия Романова. Романов пытается разобраться в том, что за люди стоят за убийством таких же, как он, безработных, а в результате становится заложником этих людей.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Апокалипсис местного значения. Книга 2 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
28 октября
Романов проснулся от жажды. Стараясь лишний раз не вертеть больной головой, осторожно встал с дивана. Прошел на кухню, выпил воды прямо из-под крана и медленно вернулся обратно. Убедившись в том, что в квартире никого нет, сел за застеленный чистой скатертью стол и взял в руки записку, лежащую рядом с пустой цветочной вазой.
«Вася, я ушел на работу, — писал Рябушкин. — Сварил суп. Кушай, если можешь. Если захочешь пойти погулять — ключ в прихожей на гвоздике. Буду после обеда. Пока. Не забудь перевести часы на зимнее время».
И снизу приписка:
«P.S. Ничего интересного в компьютере твоей фирмы нет. Накладные, акты, карта города. Посмотри сам. Приду, будем думать дальше. Всё. Не напивайся, дождись меня».
Бросив записку на стол, Романов перевел часы назад и подошел к компьютеру, рядом с которым лежали распечатанные на принтере документы. Не найдя в них, как и предупреждал Рябушкин, ничего заслуживающего внимания, взял карту города и, от нечего делать, принялся разыскивать на ней свою улицу.
«Вот она, дорогая, — погладил ее пальцем. — А где, интересно, мой дом?»
Отыскав место, где предположительно должен находиться его дом, Романов обратил внимание на значки, разбросанные по карте.
Значками, выполненными в виде окружностей и острых углов, примыкающих к верхушкам этих окружностей, были обозначены: здание на перекрестке улиц Чкалова и Интернациональной, казино «Золотая рулетка», заброшенный карьер и пригородный пионерский лагерь «Орленок». Рядом со значками были начертаны дроби, в знаменателях которых стояло: «ВЗД — 144», а в числителе — различные цифры от 4 до 8.
«Наверное, это объекты их деятельности», — подумал Романов.
Засунув карту в карман брюк, он вынул оттуда смятые рубли. Пересчитал — денег было на одну бутылку портвейна.
«Это хорошо. Надо будет к Санькиному приходу что-нибудь прикупить».
Повеселев от этой мысли, он выпил стакан воды и направился в прихожую.
Чего только Романов не делал для того, чтобы избавиться от похмелья. Мерз под холодным душем, принимал аспирин, стаканами пил огуречный рассол. Но всякий раз, когда после душа у него начинался насморк, после рассола — усиливалась жажда, а после аспирина — болел желудок, он, проклиная всех советчиков и тех дураков, кто следует советам дилетантов-теоретиков, шел на кухню и выпивал полстакана водки. Насморк тут же исчезал, жажда утолялась, а желудочные колики, как по мановению волшебной палочки, проходили вместе с похмельем в течение нескольких минут. Так, напиваясь вечером, он, бывало, с наслаждением представлял себе, как утром следующего дня встанет с постели, подойдет к холодильнику, откроет его, достанет покрытую ледяными каплями бутылку, от прикосновения к которой всё тело покроется мурашками, нальет в теплый стакан водку и медленно со смаком выпьет ровно сто грамм. Потом закусит чем-нибудь солененьким и выпьет еще сто.
«Ради предвкушения этих минут стоит иногда напиваться, — направляясь в магазин, думал Романов. — И жить, между прочим, стоит тоже».
Внезапно его размышления были прерваны нежданной встречей. Перед самым входом в универсам, среди многолюдной толпы покупателей, он увидел женщину, одетую в золотистый длинный плащ и платок, завязанный узлом на шее подобно тому, как на картинах Петрова-Водкина завязаны платки у крестьянок.
Романов узнал эту женщину. И обомлел от нахлынувшего на него счастья.
Все дни, со времени знакомства с Ларисой Георгиевной, он непрерывно думал о ней. В своих мечтах встречался с ней в каком-нибудь достойном ее дорогом ресторане, говорил красивые слова, брал за руки, перебирал в своей ладони ее тонкие пальцы, прикасался к ним губами, но никогда — ни тогда, ни после — не смел даже надеяться на взаимность: настолько недоступной казалась она ему.
Сделав шаг навстречу, Романов развел руками.
— Лариса Георгиевна! — радостно и несколько фамильярно, воскликнул он: — Сколько зим!
В ту же секунду перед ним, как из-под земли, выросли двое крепких мужчин.
Лариса Георгиевна остановилась. Чуть сощурив глаза, посмотрела на него, произнесла: «А, это вы», и, еле заметно кивнув провожатым, сказала, что все нормально — это ее знакомый.
Провожатые окинули Романова взглядом, каким злые псы осматривают любимого хозяйского кота, перед тем как уступить ему дорогу, и медленно отошли в сторону.
Покосившись на мужчин, каждый из которых был выше его как минимум на голову, Романов вопросительно посмотрел на Ларису Георгиевну.
— Не обращайте внимания, — Лариса Георгиевна небрежно махнула рукой в сторону провожатых. — Это мои друзья.
— Я понял.
Романов смущенно улыбнулся и после небольшой паузы принялся сбивчиво выражать свое сожаление по поводу того, что она так рано ушла из приемной отдела кадров экспедиторской фирмы.
Лариса Георгиевна терпеливо выслушала его, а когда ей это наскучило, оборвала.
— Простите… не помню, как вас звать. Мне тоже очень жаль, что так получилось, но, к сожалению, я очень спешу. Еще раз прошу меня извинить за то, что забыла ваше имя…
— Ничего страшного! Буду рад познакомиться снова… Василий Романов.
— Что вы говорите, — усмехнулась Лариса Георгиевна. — Совсем как поэта.
— Вы знаете такого поэта?
— Конечно.
Поправляя платок, она подняла голову и, тщательно выговаривая каждое слово, процитировала:
Мы растили детей, почитали отцов,
Мы искали в Заветах основы основ.
Но как тщетность усилий…
— Ряд сгнивших крестов над могилами некогда павших борцов, — торопливо добавил Романов.
Лариса Георгиевна замерла.
— Простите, я не поняла… Вы что, тот самый Романов?
Поняв, что разговор налаживается, что еще немного и его статуэтка с голубыми глазами всерьез заинтересуется им, Романов от радости мысленно застучал себя кулаком в грудь.
«Конечно, я тот самый Романов! — хотелось крикнуть ему во все горло. — Кто же еще-то!»
— Я, — опустив глаза, как можно скромнее ответил он.
Лариса Георгиевна всплеснула руками.
— Быть не может! Вы, наверное, шутите?
— Нисколько.
— Вот это да! — радостно воскликнула она. — Подумать только, ведь я в институте на конкурсе самодеятельности ваши стихи читала: «Морской бой»! Помните такие?
— А как же!
— А некоторые из ваших стихотворений, самые любимые, даже в отдельную тетрадку выписывала!
— Ну, это, на мой взгляд, излишне, — стараясь распрямить губы, сами собой складывающиеся в самодовольную улыбку, смущенно пробормотал Романов.
— Нет, ну надо же!
Лариса Георгиевна еще раз всплеснула руками. Покачав головой, внимательно посмотрела на него и сказала, что представляла его совсем другим.
Романову было забавно наблюдать за тем, как менялось выражение ее лица. Холодное, если не сказать, надменное при разговоре с несостоявшимся сослуживцем, оно, стоило тому из потенциального референта превратиться в настоящего Поэта, постепенно становилось восторженно-счастливым, как у девочки-малолетки на концерте кумира.
— Я и был другим, — улыбнулся он. — По крайней мере, в то время, когда вы учились в институте.
— Да, вы правы. Хотя, как мне показалось, не совсем тактичны… Или мне это только показалось?
Несмотря на трепетные чувства, которые Романов питал к Ларисе Георгиевны, он решил не поддакивать ей.
"Не кумирово это дело", — подумал он.
Не став отвечать на вопрос, ответ на который мог бы осложнить их так замечательно складывающиеся отношения, Романов показал на прядь светлых волос, выбившуюся из-под ее платка, и заметил, что несколько дней назад она тоже выглядела несколько иначе.
— Вы имеете в виду прическу? — спросила Лариса Георгиевна.
— Не только. Начать с того, что вы тогда были без очков. У вас был другой макияж, другая одежда и другой цвет волос… Точно! Если мне не изменяет память, вы в тот раз были шатенкой!
— Вообще-то я имею привычку иногда перекрашиваться и даже переодеваться!
— Я не об этом, — поморщился Романов. — Вы были одеты в другом стиле, и я бы даже сказал: в другом вкусе. Словно в тот день вы экспериментировали со своей внешностью.
Лариса Георгиевна засмеялась.
— Пожалуй. — Она взяла его под руку и повлекла в сторону универсама. — А вы, наверное, пользуетесь успехом у женщин? Я угадала?
— Почему вы так решили?
— Ну, во-первых, потому что вы известный поэт, а во-вторых, вы необыкновенно внимательны к нам. Обычно мужчины не замечают подобных вещей. По крайней мере, когда в тот раз я меняла свой облик, очень на это рассчитывала… Ну, так как у нас обстоят дела с женщинами?
Романов пожал плечами. В другое время, в присутствии другого собеседника, он бы с удовольствием поговорил на эту тему, тем более что ему, как сам считал, было чем похвастаться. Но сегодня он даже думать не хотел о прошлом — его интересовало только будущее.
«А есть ли у нас оно, это будущее?» — внезапно подумал он.
— Если у кого-то сегодня я еще и пользуюсь популярностью, — вздохнул Романов, — то только у наемных убийц.
— У каких убийц? — остановилась Лариса Георгиевна.
— Вы телевизор смотрите?
— Да. То есть, нет… Иногда.
Романов покосился на сопровождающих их мужчин. Наклонил голову и прошептал о том, что из восьмерых, приходивших вместе с ними устраиваться на работу в экспедиторскую компанию, четверых уже убили.
— Что вы говорите?! — закрыв ладошкой рот, ахнула Лариса Георгиевна. — Откуда вам это известно?
— Я же говорю, по телевизору сообщили. Имена, фамилии — всё честь по чести. И даже фотографии показали: Егоровой и Филатова, помните, парень был такой… краснощекий.
Лариса Георгиевна отпустила руку Романова. Осторожно поправив прядь волос, выбившихся из-под платка, медленно отвернула лицо в сторону.
Несмотря на то, что она, судя по волнению, со всей серьезностью отнеслась к этому известию, в ее действиях не было и намека на растерянность. Она не выспрашивала, что ей делать дальше, чего Романов больше всего боялся, не мучила вопросами о том, кто, за что и почему желает ей смерти — едва услышав о грозящей опасности, она сразу принялась сосредоточенно думать обо всем этом сама.
Спросила: известно ли ему еще что-нибудь.
Романов ответил, что кроме фамилий убитых — ничего.
— Вы знаете, кто убивает и за что?
— Откуда?
— Понятно, — Лариса Георгиевна еще раз покачала головой. — Это очень плохо.
Она снова взяла его под руку и медленно направилась дальше.
— Мне кажется, что это каким-то образом связано с нашим собеседованием, — сказал Романов.
— Почему вы так решили?
— То, что убийца за два дня застрелил четверых, а стрелял, как полагают в милиции, один и тот же человек, наводит на мысль о том, что у этих четверых было нечто общее между собой. И я даже догадываюсь, что. Все они в один и тот же час находились в одном и том же месте.
— Вы считаете, что к убийствам причастна экспедиторская фирма?
— Нет. Убивают люди, а не фирма. А впрочем, — торопливо добавил Романов. — Фирму я на всякий случай тоже проверил.
— Каким образом?
— Мой приятель — начинающий хакер. Он залез к ним в компьютер и скачал оттуда несколько файлов.
— Зря. Это может быть опасно… И что там?
— Накладные, — принялся перечислять Романов, — различные акты, карта города… В общем, ничего интересного.
— И это всё?
— Всё.
В следующую секунду, вспомнив, как нельзя кстати, о том, что упомянутая карта у него с собой, Романов торопливо вынул ее из кармана. Протянул Ларисе Георгиевне и предложил ознакомиться лично.
Лариса Георгиевна остановилась. Взяла в руки листок и принялась внимательно изучать его.
Не поднимая глаз, спросила, имея в виду окружности с острыми углами, примыкающими к верхушкам этих окружностей, знает ли он, что это за обозначения.
— Нет.
— А что означает: «двадцать пять, десять, двенадцать ноль-ноль»? — Лариса Георгиевна ткнула пальцем в еле заметную надпись в нижнем правом углу карты.
Романов протянул руку.
— Не знаю. Дата и время, наверное… А вы как считаете?
Лариса Георгиевна задумчиво прикусила нижнюю губу.
— Я считаю: мы с вами в большой опасности.
— Я понимаю.
— Нет! Вы не понимаете! — Она вернула листок. — Вам нужно срочно покинуть город. И как можно скорее!
Романов насторожился. В тоне, котором были произнесены эти слова, ему послышался шорох осыпающейся с кумира позолоты.
“Ну, вот и всё! — подумал он. — Сейчас она протрет глаза, проморгается и с удивлением обнаружит перед собой не Поэта, стихи которого в детстве по дурости выписывала в тетрадь, а несостоявшегося секретаря-референта с опухшим лицом”.
Спросил: в чем собственно дело.
— Как в чем? Вы же сами только что сказали, что киллер убивает всех, кто был на собеседовании в экспедиторской компании! По-вашему, этого недостаточно для того, чтобы позаботиться о своей безопасности?
Романов расстроился. По тому, как Лариса Георгиевна ответила, он решил: она сама догадалась о том, что за карта попала им в руки, и теперь, словно старшая сестра, не желающая тратить время на объяснения с глупым братишкой, которому сколько не объясняй — всё без толку, пытается отвязаться от него.
Спросил:
— А как же вы?
— Я тоже, если ничего не случится, уеду… Ненадолго.
— И куда же, если не секрет?
Немного подумав, Лариса Георгиевна сказала, что, скорее всего, проведет некоторое время в пионерском лагере “Орленок”.
— Где?!
Взглянув на выражение лица Романова, Лариса Георгиевна рассмеялась.
— У вас очень глупый вид, — сказала она. — Лагерь только называется пионерским. На самом деле там давно обосновались сектанты. «Церковь Иоанна Богослова». Слышали о такой?
Романов слышал. Он на мгновение представил себе березовые аллеи с уныло бродящими людьми в черных одеждах, проповеди отца Павла на асфальтовой площадке, там, где раньше проводились утренние линейки, костер, от которого веет сладким запахом жертвоприношений, и с отвращением передернул плечами. Трудно было найти другое такое место и другое такое общество, где бы он чувствовал себя столь неуютно.
— Ужас какой-то! — пробормотал он.
— Не скажите, — возразила Лариса Георгиевна. — Уж где-где, а там ни одному киллеру не придет в голову искать тебя.
Романов пожал плечами. Немного подумал и сказал, что, возможно, она права.
Каждый раз, встречаясь с новыми женщинами, Романов пытался найти в них черты того образа, который много лет назад создал в своем воображении. Что это был за образ и как он выглядел, сам он точно не знал. В нем было нечто от русских царевен из детских сказок, старой фотографии молодой мамы, где она, улыбаясь, сидела на диване с младенцем на коленях, одноклассницы с модными в то время завитушками на голове — первой девочке, в которой увидел объект вожделения. И было в этом образе что-то еще: неуловимое, неосязаемое, что-то, что нельзя описать словами и даже мысленно представить, а можно только почувствовать, глядя вслед незнакомой женщине: да, это именно та, которую ты искал всю жизнь.
— Что вы на меня так смотрите? — поймав на себе пристальный взгляд Романова, спросила Лариса Георгиевна.
— Ничего, — смущенно отводя глаза, пробормотал он.
— Ничего?
— Нет, ничего.
И тут Романов понял, что образ, который много лет хранил в своей душе, холил, лелеял и дополнял новыми чертами, во многом соответствовал тому, что он увидел в Ларисе Георгиевне.
В этот момент ему стало страшно. От опасности, которой она подвергала себя, разгуливая по улицам города, где каждый день неизвестный киллер отстреливает мирных жителей; от того, что скоро, буквально через несколько секунд, им, видимо, придется расстаться. Но больше всего он испугался того, что мог никогда не встретиться с ней. Мог полениться и не пойти устраиваться на работу в экспедиторскую фирму, не согласиться на предложение Рябушкина переночевать у него, мог, наконец, просто-напросто не напиться и не отправиться утром в магазин за бутылкой.
Романов вытер выступившую испарину со лба. Ему пришла в голову мысль о том, что не повстречай он сегодня Ларису Георгиевну, его Ларису Георгиевну, захотелось добавить ему, он никогда бы не пожалел об этом. Не пожалел, потому что никогда бы так и не узнал о том, как много лет назад, одним ничем не примечательным теплым октябрьским утром, сделав что-то не так, прошел в двух шагах от своего счастья.
— Мы с вами еще обязательно встретимся. Обещайте мне это.
Романов произнес эти слова таким тоном, будто был заранее уверен в том, что Лариса Георгиевна обязательно обманет его.
Лариса Георгиевна смущенно улыбнулась. Протянула визитку с домашним адресом и тихо произнесла:
— Обещаю. А теперь, — добавила она, — если вы не против, я, пожалуй, пойду… Хорошо?
Не дождавшись от Романова ни возражения, ни согласия, улыбнулась. Поправила выбившуюся из-под платка прядь светлых волос и медленно, то и дело оглядываясь, направилась в сторону двух мужчин, каждый из которых был выше Романова чуть ли не на целую голову.
***
Купив бутылку портвейна, Романов сидел, развалившись, на скамейке в усыпанном желтою листвою сквере и, слегка сощурив глаза, смотрел себе под ноги.
«Мне скоро сорок один, — думал он. — И все эти годы, подобно Пигмалиону, я скрупулезно создавал в своем воображении идеал женщины… И что? Стал ли я счастливее оттого, что достиг своей цели? Вряд ли… Стал ли несчастливей? Пожалуй, что стал… А почему? А потому, что, создав идеал и воочию увидев его, понял: все мои старания, труды, надежды оказались тщетными! Я не достоин своей Галатеи!»
Романову нестерпимо захотелось выпить. Он покосился на лежащую рядом бутылку вина, завернутую в полиэтиленовый пакет, взял в руки, подержал на весу несколько секунд и положил обратно.
— Нельзя!
«А почему, собственно, нельзя?» — спросил самого себя.
«Да потому, — дал себе ответ, — что вечером с работы придет Санек, и ему тоже захочется выпить!»
Романов улыбнулся. Этот спор двух «я» он называл конфликтом правого полушария головного мозга, которое, как он вычитал из какой-то газеты, отвечает за эмоции, и левого, отвечающего, по версии все той же газеты, за логику.
«А может, не захочет?» — предположило правое полушарие.
Конец ознакомительного фрагмента.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Апокалипсис местного значения. Книга 2 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других