Прощай, Питер!

Николай Викторович Камелин, 2021

У Никиты трудный период в жизни. Долги, сложности на работе, да еще с матерью что-то стряслось – надо срочно все бросать и ехать за полторы тысячи километров. «Молния: поезд Нижний Новгород – Санкт-Петербург сошел с рельсов недалеко от Малой Вишеры. Происшествие зафиксировано в 03:23 по московскому времени. Данные о причинах трагедии, погибших и пострадавших уточняются». Никита обнаруживает себя в сумрачном лесу, где встречает девушку с амнезией и странного бородатого незнакомца, который обещает вывести их из леса. Такой вариант устраивает Никиту, который хочет поскорее вернуться домой к любимой женщине и детям. Однако единственным вариантом для вновь образованной компании становится путешествие по загадочному миру, в ходе которого Никите предстоит понять, простить и принять своих родителей, поступиться принципами, заново пережить травматический опыт разрушения личности и найти ответы на несколько важных вопросов. А еще это колечко с синим камнем, потерянное в детстве…

ГЛАВА I. Плохие вести

Никита отпил горячий кофе с молоком и пряностями, затем протянул руку и поставил кружку на прикроватную тумбочку. Его взгляд вернулся к тексту на экране небольшого ноутбука, лежащего на коленях.

«Поликарбонат представляет собой плотный полимерный материал, применяемый для защитного остекления или в качестве декоративного элемента светопропускающих конструкций, в помещениях и на объектах городской инфраструктуры. Широкая цветовая гамма и большой выбор фактурных рисунков этого материала позволяют создавать необычные и яркие элементы навесов, кровель и перегородок».

Поликарбонат. Никита писал уже сто пятидесятую статью про него и немного притомился описывать прелести этого чуда химической промышленности. Хотелось отдохнуть. Отложив ноутбук Никита встал с кровати, которая заменяла ему рабочее место, и вышел из спальни в зал, где на диване сидела жена, а на ковре копошились дети.

— Ну как там поликарбонат? — спросила жена.

— Даже не начинай, — сказал Никита, — у меня от этих описаний уже в глазах рябит. Надо проветрить голову.

Из зала Никита вышел на балкон, где ждали небольшой столик, стул и пепельница, в которой горделиво красовалась трубка.

«И все таки, с этим проектом надо кончать», — подумал Никита, — «Деньги сравнительно небольшие, а писать одно и тоже довольно утомительно. Надо бы обзвонить клиентов и узнать про новые заказы. А может взять выходной?».

Его размышления прервал телефонный звонок. Простенький смартфон завибрировал в кармане, давая понять, что отдых окончен.

— Алло?

— Никита, это Аслан. Тут с вашей мамой случилось несчастье.

Свой нижегородский номер Никита Аслану не оставлял, поэтому немного удивился.

— Что случилось?

— Ваша мать упала на улице, повредила ногу и сейчас отказывается ехать в больницу. К нам приходила женщина из социальной службы и сказала, что если хозяйка не поедет в больницу, меня могут депортировать.

— Погоди, Аслан, я же говорил с ней две недели назад — она сказала, что не сильно повредилась и все уже в порядке?

— Она не встает четвертую неделю и отказывается от помощи.

— Ого! Спасибо что сообщили, я постараюсь приехать как можно быстрее.

— Что случилось? — спросила жена, которая услышала обрывки разговора и вышла на балкон.

— Какое-то несчастье с мамой, надо ехать в Питер.

***

Суббота, 30 марта 2019

Последние полгода были суматошными. Как сказала жена: «Я до сих пор в себя не приду после переезда». Решение было принято в начале апреля, после разговора с терапевтом матери. У меня своеобразная мать. И все бы ничего — я привык, жена тоже смотрела на это сквозь пальцы. Но у нас появились дети. А у матери началась деменция и проблемы усилились в миллион раз.

Терапевт сказала, что лучшее решение — начать жить отдельно, так как мать уже не изменить. Одновременно с этим контора, где я работал, уверенно катилась под гору. А значит звезды сошлись — пора было уходить со старой работы и переезжать на новое место.

Я нашел матери квартирантов. Убедился, что с ней все хорошо — к ней приставлен социальный работник, есть родственники и, в целом, она сможет прожить без нас. Обсудили детали с женой и поехали жить в другой город.

Когда уезжали лифт сломался. Вещи мы спускали в спешке, по лестнице с пятого этажа, пока внизу ждал оплаченный транспорт. Это был прощальный привет от города. Переезд в тесном микроавтобусе забитом вещами, с блюющим сыном и шестнадцатью часами в дороге сложно забыть. Зато я увидел те самые «белые росы», которые выпадают на полях перед рассветом. И посмотрел на Россию-матушку из окна автомобиля, на котором мы проехали 1550 километров.

Прошел уже почти год на новом месте. Ставка на фриланс оправдалась. Теперь можно больше времени тратить на себя и детей. Работать меньше, а получать больше. Учиться и просто отдыхать, чего в моей жизни не было уже года четыре. Все налаживается. Жизнь устраивается, долги раздаются, работа есть и приносит удовольствие. Даже появилось время на дневник. Я ни о чем не жалею!

***

На вокзале было малолюдно. Никита с женой сидели в зале ожидания и прощались перед дорогой.

— Твоя мать такая странная. Почему она сразу не попросила о помощи? Почему не поехала в больницу?

— Милая, я не знаю. Но в результате ее непродуманного поступка мне пришлось отказываться от всех заказов и влезать в долги, чтобы быстро решить все проблемы на месте. А у нас итак уже несколько кредитов. Не знаю, о чем она там думала, но это просто феерия. Мы ведь оставляли ее на всем готовом — пенсия, деньги от аренды комнаты, соцработник. Живи и радуйся. Но нет, она и здесь умудрилась найти способ все изгадить.

— Неужели теперь она будет жить с нами и весь ад, от которого мы сбежали в другой город, вернется?

— Я не знаю. Не хотелось бы, чтобы было именно так. Но судя по всему, там действительно случилось что-то серьезное и оставить все как есть уже не получится. Она почти месяц не едет в больницу. И если я правильно понял Аслана, там перелом руки и разрыв мениска. С такими травмами не ехать в больницу — чистое помешательство. А она, как ты знаешь, и была не шибко умной.

— Да уж. Но деваться нам все равно некуда.

— Пора на посадку.

— Я люблю тебя! Позвони как доедешь.

— Я тебя тоже люблю.

***

Воскресенье, 30 декабря 2018

Переехали из Питера в Нижний Новгород, к жене. Живем отдельно от всех, своей семьей. Мать осталась с Питере. Друзей у меня было и так немного, а за последние четыре года их просто не осталось. Так что мои друзья все здесь, один только что обкакался, а вторая проснулась.

Работаю из дома. Уже не боюсь остаться без работы, такого еще ни разу не было за то время, что я работаю на себя. Приятно, что не надо ехать на работу через весь город и нет ни одного начальника. А если заказ не нравится — я всегда могу отказаться.

Единственное, чего не хватает, здоровья. За три года работы без выходных, с беготней по поликлиникам и магазинам, за стрессы вроде попадания матери, а потом и беременной жены в больницу два года назад — я его сильно подорвал.

Только сейчас начинаю потихоньку чувствовать улучшения в самочувствии, но как же медленно восстанавливается здоровье! Под конец было совсем тяжело, трудно и выматывающе. Последний месяц я дорабатывал борясь с желанием послать все подальше. И все чаще отходил туда где меня никто не видел, ложился на пол и лежал не в силах подняться.

***

Фирменный поезд Нижний Новгород — Санкт-Петербург отправляется с третьего пути.

«Молния: поезд Нижний Новгород — Санкт-Петербург сошел в рельс недалеко от Малой Вишеры. Происшествие зафиксировано в 03:23 по московскому времени. Данные о причинах трагедии, погибших и пострадавших уточняются».

ГЛАВА II. По дороге в Питер

Среда, 20 ноября 2019

Переворот сознания.

Все начинается незаметно. Сначала ты часть системы воспитанная в духе, что есть начальники и есть подчиненные — начальники решают какие-то непомерные задачи, а подчиненные полагаются на них, надеясь на долю малую от общего дохода.

Потом следует ряд разочарований в начальниках всех мастей, когда тебя кидают и обманывают. Раз за разом, демонстрируют полную некомпетентность, а ты смотришь и думаешь: «Здесь я бы сделал иначе». Но молчишь, потому что все еще считаешь, что начальники особая каста и им виднее.

Потом вдруг замечаешь, что большинство начальников абсолютно не защищает и не уважает интересы подчиненных. А порой еще и делает все, чтобы обмануть их в свою пользу и использовать служебное положение. Например, делают неудобный график просто потому, что им лень продумывать удобный.

Затем до тебя доходит, что ты живешь в классовом обществе. В мире победившего капитализма. А в один прекрасный день ты видишь, как какое-то издательство обновляет весь пул журналистов и сначала думаешь, что это шанс, но потом понимаешь, что и тебя также выкинут на улицу спустя время.

Наконец, приходит понимание, что ты все можешь сделать сам и начальники не нужны. В этот момент наступает окончательный перелом в сознании и ты становишься абсолютно самодостаточной единицей, способной сворачивать горы.

***

Они уезжали из Питера по новому вантовому мосту, мимо новостроек, поставленных на намывной территории. Там, где совсем недавно он нырял в волны Финского залива. Ехали в новую, самостоятельную жизнь. Никита, жена, двое детей и всякая рухлядь, которую люди вечно таскают за собой. А за бортом оставался город, в котором прошли тридцать лет его жизни. Тогда Никита думал, что уже не вернется назад.

Большие города словно живые существа, которые постоянно растут и меняются. Кажется, что еще вчера на этом месте был бильярдный клуб в котором ты пил пиво с друзьями. Но на месте дворца культуры, в котором он располагался, уже построена новая сцена известного на весь мир театра. Совсем недавно поблизости от твоего дома был кинотеатр, в который ты приходил поиграть на игровых автоматах после школы, а теперь на его месте станция метро. От этого особенно заметной становится скоротечность жизни.

***

Никита открыл глаза. Он лежал на животе, на сырой и холодной земле ночного леса. Место вокруг освещалось слабым светом ночного неба, что придавало таинственности происходящему. Как вышло, что из поезда он попал прямиком сюда? Что произошло? Никита встал и огляделся.

Обычный лес. Правда не очень густой. Похоже, что где-то под Питером. Но до Питера еще ехать и ехать, а на дворе ночь. Да и как куда-то ехать, если никакой дороги поблизости нет — ни железной, ни автомобильной?

— Сплю я, что ли?, — спросил вслух Никита, словно надеясь, что его услышат и ответят, — Надо попробовать выйти к людям.

Никита попытался вспомнить, чему его учили в пионерском лагере — про мох на камнях и ветки на деревьях. Как-то раз, лет десять назад, он поехал в лес с одной девицей. Там они хорошенько накурились и девица запросила мороженного. Просила так долго и нудно, что Никите пришлось согласиться и пойти за ним.

Разумеется, он почти сразу заблудился и долго блуждал среди тропинок и камней, пытаясь найти дорогу. Пикантности ситуации добавляло то, что если бы Никита пошел не в ту сторону, то до ближайших людей было сто с лишним километров по прямой, если идти в правильном направлении.

На счастье, тогда он увидел двух девиц и увязался за ними выйдя на лесную дорогу, где и до станции оказалось недалеко. Но сейчас все было иначе. Никита не знал где он, откуда пришел и куда идти.

Никаких ориентиров вокруг тоже не было. Ни огней на горизонте, ни шума машин или поездов, ни линий электропередач или водоемов поблизости не наблюдалось. Это, в целом, был довольно странный лес. Редкие деревья, похожие на пихты, холмистая местность и полное отсутствие травы, камней и мха. Земля была присыпана чем-то серым, похожим на жухлые хвойные иголки. Такой пейзаж простирался во все стороны, насколько хватало глаз.

Никита откровенно боялся этого места, но старался гнать мысль о страхе прочь. Нет, он не верил во всякую чудь, хотя если бы она и была — для нее здесь было бы самое место. Никита скорее опасался диких животных и людей, чьи намерения могли быть какими угодно. В жизни у него было достаточно ситуаций, позволяющих убедиться в том, что незнакомые люди могут представлять реальную угрозу жизни и здоровью.

Здесь даже ориентиров никаких не было! Куда идти? Как не начать ходить кругами? Он подошел к ближайшему дереву и с хрустом отломил от него нижнюю ветку.

— Хоть какой-то ориентир, — сказал Никита бросив ветку на землю. А затем отправился в путь.

***

Непонятно было, что это за место. Он шел уже несколько часов, а пейзаж практически не менялся. Не было ни дорог, ни столбов, ни водоемов — только сплошные холмы, заставлявшие бесконечно спускаться и подниматься на небольшие вершинки, с которых открывался одинаковый вид.

Никита даже пытался забираться на деревья, но и это не принесло особенной пользы. С высоты вид оставался таким же во все стороны, до горизонта. Если честно, ходить уже порядком надоело и Никита собирался сделать привал, когда вдалеке стал виден дымок. Совсем небольшой и малозаметный в сумраке леса, но достаточно четкий для того, чтобы определить, что это дым от костра. А значит, кто-то костер разжег. А значит, Никита в этом лесу не один.

Она сидела лицом к огню и не услышала, как он подошел, поэтому вздрогнула, услышав хриплый голос Никиты:

— Здравствуйте.

— Доброй ночи! Откуда вы взялись?

— Из Нижнего Новгорода, а до того из Питера. Но конкретно здесь я очутился после того, как уснул в поезде. А вы?

— Знаете, я не совсем помню, кто я и откуда. Такое чувство, что я спала и проснулась у этого огня. Мне было страшно, холодно и темно, когда вдалеке появилась мерцающая точка. Она становилась все ярче, пока я не оказалась здесь. А когда я пытаюсь подумать о чем-то еще голова начинает болеть, поэтому я не пытаюсь. Просто греюсь у огня.

— А я пытаюсь выйти из этого леса, — сказал Никита, усаживаясь по-турецки напротив девушки, — вы не против, если я тоже погреюсь?

— Мне кажется, хуже от этого никому не станет.

Лес молчал. Трещали дрова в небольшом костре. По телу Никиты растекалось тепло, мышцы и суставы ныли после долгой ходьбы. Удивительно, что не вылезли мозоли. Он давно не ходил на такие расстояния.

— А что это за Питер? Интересное название. Это город или поселение?

Теперь Никите и правда стало не по себе. Не знать, что такое Питер — это очень серьезно. Если девушка не знала про Питер, то где тогда оказался сам Никита? Впрочем, если у нее были провалы в памяти, то она могла и сама быть из Питера, просто не помнить этого. А может она просто шутит?

— Как вас зовут? — нарушила тишину девушка.

— Никита. Простите, я немного удивился вашему ответу. Питер это город, в который я обещал себе не возвращаться и в который направлялся, когда очутился здесь.

***

Холодные волны Финского залива омывают набережную в ЛенЭкспо. В воздухе витает осень. Павильоны и пространство между ними заполнены ярмаркой «Российский фермер». Со сцены возле шестого павильона поет группа «ЛЮБЭ». Никите двенадцать лет.

В те годы, вместе с другими пацанами, он часто проникал на территорию ЛенЭкспо совершенно бесплатно: зимой приходили по льду, летом перелезали через заборы.

Поначалу сильно мешали администраторы — люди преклонного возраста, в велюровых пиджаках малинового цвета с золотыми табличками на лацканах, чьей задачей было не пускать на выставки посторонних. Но они не могли соревноваться в скорости с детьми. Главное было — проникнуть внутрь павильона, а дальше ты делался неуловим.

ЛенЭкспо переводится как «ленинградская выставка». Когда-то на месте этого уникального выставочного комплекса были песчаный пляж, ангар для гидропланов и свиноферма — окраина послевоенного Ленинграда.

Но времена меняются, и в восьмидесятые годы XX века здесь построили небывалый по размаху выставочный комплекс. Рядом открыли Морской Вокзал, обшитый по фасаду советским алюминием, и разбили парк «Василеостровец».

Очень кстати оказалось ЛенЭкспо в 90-е. Выставки, выставки, выставки! Со всего мира ехали сюда купцы, чтобы показать себя советским людям, а заодно заключить выгодные контракты.

Это был другой мир — яркий, неземной, волшебный. Сверкающий огнями среди тусклых Питерских болот. Неважно, что была за выставка: посвященная продуктовой упаковке или стоматологии, инженерным технологиям или игрушкам — интересно было всегда. А после проведения выставок помойка выставочного комплекса становилась поставщиком красивой посуды, ковролина, элементов декора и других «сокровищ» Никитиного детства.

Как завороженный входил он в этот сверкающий мир полный чудес! На контрасте с обычной жизнью выставочный мир выглядел особенно прекрасно. За забором оставались хмурые одноклассники, одетые во что попало, злые, голодные, разделенные внутри себя по уровню достатка родителей, враждебные и чужие друг другу.

На выставках всегда были приятные, ухоженные, жизнерадостные и общительные взрослые люди, у которых находились для Никиты подарки — ручки, наклейки, брелоки, пакеты, яркие каталоги или конфетки. Здесь были шампанское, лимузины, конфеты, вечерние платья, фрукты и вкусные угощения.

А за забором ждали темнота и сырость, серые макароны и котлеты из хлеба. В городе бомжи дрались за пустые бутылки. На выставках выступали яркие артисты, модели и ди-джеи. В городе шла невидимая война на уничтожение — мужчины спивались, пенсионеры искали металл и макулатуру по дворам. На выставках все было чисто, светло, аккуратно, необычно и дружелюбно.

Это был пир во время чумы. И этот пир завораживал и являлся ярким лучиком света в темном царстве Питера тех лет. Дома Никита собирал бесценные сокровища и артефакты из другого мира: каталоги, пакеты, ручки и сувениры, которыми щедро одаривали детей участники выставок. Он даже выучил несколько фраз на английском, чтобы налаживать коммуникацию с иностранцами. Что-то вроде: «Кен ю гив ми а сувенир?».

Не обходилось и без эксцессов. Часть пацанов проникала на выставки просить не сувениров, а денег. Это была целая банда ребят из его школы, которая портила отношение иностранцев к тем детям, которые хотели не денег, а внимания и впечатлений.

В основном из-за этой банды их и гоняли администраторы. А еще пацаны спокойно могли подкараулить Никиту после выставки и отобрать подарки. Или побить за то, что он не выпрашивал для них деньги.

Первый «Российский Фермер», состоявшийся в 1992 году, был не особенно масштабным и прошел незамеченным. Пик для этой выставки наступил через несколько лет и запомнился Никите двумя моментами. Во-первых в 1996 году на «Российский Фермер» впервые приехало множество европейских производителей продуктов, а во-вторых эти производители привезли много образцов своей продукции. Но из-за проблем с разрешительными документами и санитарными сертификатами торговать им запретили. Поэтому в последний день выставки европейцы просто раздавали продукты бесплатно. И это тогда, когда люди годами сидели без зарплат и работы!

Драки ленинградских бабушек за кусок бесплатной европейской колбасы показали мальчику то, чего ребенку видеть не стоило: обмен моральных приоритетов на кусок еды. Несмотря на это выставки навсегда остались одним из положительных воспоминаний детства для Никиты.

***

— Никита, что с вами?

— Простите, наверное просто устал и немного растерян. Питер — это большой город известный на весь мир. Там прошла большая часть моей жизни. Я испытываю к этому городу сложные чувства.

— Почему?

— Не готов сейчас ответить на этот вопрос достаточно ясно. Возможно потому, что в войну там от голода и холода умерли сотни тысяч человек. И это лишь один небольшой эпизод в истории города. Когда-то давно я сел и подробно написал о том, почему для меня Питер — это холод, тьма, сырость, серое бесконечное небо и такие же серые бесконечные сумерки. Прямо как в этом странном лесу, кстати.

— Тогда это действительно странное место.

— Простите, я совсем забыл спросить ваше имя.

— Я не уверена. Кажется, что-то на Н.

— Незнакомка, — выпалил Никита и смутился, — простите. Можно я буду называть вас Наташей?

— Звучит знакомо. Давайте пока оставим это имя, а если я вспомню настоящее, я вам его обязательно скажу.

— Договорились.

Никита чувствовал себя странно. Вся эта ситуация, этот лес, что все это такое? Где он? Телефон! Ведь в кармане должен быть телефон! Никита так растерялся, что совсем про него забыл.

***

Телефон и правда нашелся, но сети не было. Интернет тоже не работал. Карты не показывали ничего. Единственное, что работало нормально — книжное приложение, которое Никита скачал для того, чтобы читать в поезде. Но книги закачать он не успел. Надеялся сделать это в дороге, но времени не хватило. На телефоне хранился только один текстовый файл — архив дневника, который Никита вел почти двадцать лет.

— Что это, Никита?

— Телефон, но он сейчас почти не работает, поэтому толку от него нет. Разве что мои воспоминания, которые никак не помогут нам выйти из этого леса.

— Воспоминания, которых у меня нет. Поделитесь своими?

— Необычная просьба. Хотя здесь все необычное. Что ж, давайте я прочитаю вам что-нибудь. А потом попробуем двинуться дальше и поискать других людей.

— Давайте, только я боюсь отходить от огня.

— Мы будем действовать осторожно. В конце концов, если бы я не начал двигаться, то не нашел бы вас.

— Да, вы правы. Нельзя вечность сидеть на одном месте. Чтобы будете читать?

— Сейчас, — Никита уткнулся в экран, — вот неплохой кусочек.

***

Суббота, 04 сентября 2010

Год начался с похорон и переезда, а также с потери работы.

Я решил подождать весны. За те три месяца, что она к нам шла, я немного почитал, немного порисовал и насочинял немного песен. Потом пришла весна. Я устроился на новую работу, стал получать деньги. Летом закрутил бурный роман, который захватил все мои силы, внимание и время. Несмотря на это, я начал постоянно репетировать, корректировать песни, собирать музыкантов и готовится к выступлениям.

Роман кончился также внезапно, как и начинался, в начале августа. После этого я пару недель отпивался алкоголем. В конце концов мне стало так плохо от выпивки, что эти ощущения затмили собой боль от потерянной влюбленности.

Снова начал общаться с одним старым другом, у которого оказалось в жизни все настолько плохо, что пришлось опять наливаться алкоголем, на этот раз с ним вдвоем.

Под конец лета на работе начались сокращения, и я снова оказался безработным. При чем опять по совершенно объективным причинам. Только в этот раз считать оказалось нечего, так как все деньги были благополучно потрачены на рестораны, концерты и просто на жизнь.

В начале сентября поучаствовал в концерте старых друзей. Вот, буквально вчера это было. Со следующей недели активно ищу работу и стараюсь поддерживать репетиции на том же уровне, что и раньше. Надеюсь хотя бы к весне начать выступать по клубам города. Так что музыка, на данный момент, главный приоритет моей жизни.

Не хватает стабильности. Осталось три тысячи рублей, пять пачек сигарет, комната без мебели, со старыми окнами и без обоев на стенах, Кот и пол-пачки кофе. Впрочем есть еще кое-что: желание петь, желание жить, и надежда на то, что любовь бродит где-то рядом.

***

— Вы интересный человек, Никита. А что это за роман и что за особа?

— Конечно, что еще может заинтересовать девушку, — улыбнулся Никита, — Эта особа очень особенная. Я потратил на нее примерно пять лет жизни.

— Но у вас же написано, что роман был коротким?

— В тот раз да. Но до него были еще. Сейчас я найду, где про это написано. Вот, только этот рассказ будет чуть больше и подробнее.

— Я не против. Тем более, что все никак не светает, а блуждать в темноте не хочется.

Никита оглянулся. Действительно, темнота, казалось, стала еще гуще. Хотя по логике должен был наступить рассвет. Сколько он блуждал по лесу, пока не увидел дым от костра? Сколько они просидели возле огня? Должно было взойти солнце, а вместе с ним понимание, где какая сторона света. Хотя что толку от этого, если не знаешь, где находишься. Никита встряхнул головой, чтобы отогнать прочь эти мысли, прочистил горло и начал читать. Теперь он даже радовался, что зачем-то хранил архив в телефоне. Казалось, что согревает не только огонь, но и мерцающие буквы на небольшом экране.

***

Вторник, 18 ноября 2008

Кажется, что ко мне подбирается депрессия. Она уже засунула свою черную мордочку в дверь и с любопытством смотрит по сторонам: «Давненько я здесь не была». И словно ждет — полетит в нее тапок или предложат молока? Давно не заходила она в гости.

А я смотрю на нее и вспоминаю при каких обстоятельствах мы виделись в последний раз. Вроде это было летом 2006-го или 2005-го года. Устроившись работать в павильон на авторынке и зарабатывая ровно столько, во сколько обходились мне сигареты, кофе, одежда и пиво по пятницам, я ровным счетом ничего не хотел менять. В то время я плотно подсел на травку и мне было совершенно наплевать, что происходит в окружавшей меня действительности.

Эксперимент с травкой продолжался четыре года. Не скажу, что это были плохие или хорошие годы. Я их не очень помню. Но однажды в наш ларек забрел покупатель отличающийся от других разговорчивостью и живостью. Около часа мы проговорили про моторные масла, после чего он предложил мне работать в его компании. Я решил попробовать и взял отпуск. Тогда эта затея показалась мне глупой и уже на второй день стажировки я не явился на новую работу, выбрав вместо нее здоровый крепкий сон.

А год спустя, когда я курил травку уже по три раза в день, я решил все же попробовать себя в новом качестве и вырваться из порочного круга. Прощание с хозяином ларька было тесным и трогательным. Мне говорили, что я ничего не добьюсь на новом месте, а на старое меня не примут. Уходить было трудно, но я переступил эту черту, чтобы изменить свою жизнь.

С девушкой, которая была у меня в то время, мы постоянно ссорились. Эта девушка была необычной. Мы познакомились в офисе и поначалу друг другу жутко не нравились. Наши столы стояли впритык и ее раздражало, как я стучу пальцами по столу, а меня музыка, которую она слушает. Мы были двумя эгоистами в центре собственных вселенных. Что-то влекло ее ко мне, а я был недостаточно решителен, чтобы ответить отказом. И все завертелось. Мы ссорились, мирились, съезжались и разбегались. Вновь и вновь. Это был замкнутый круг, выхода из которого просто не было. Разорвать его мы оба не решались.

На новом месте мое трудолюбие стало неожиданно награждаться успехами и через полтора года я уже руководил отделом из двенадцати бездельников. А потом я вспомнил, что кроме работы есть много других, не менее прекрасных занятий. Это был ренессанс деградации. Я дул на концертах, пил на квартирах, занимался сексом в подъездах, уходил в транс на дачах. Много путешествовал, прожигал деньги и жизнь, а после кутежей возвращался к месту работы. Обычно на час раньше, чтобы спокойно выпить кофе и съесть яичницу в ресторанчике поблизости.

Вполне закономерным стало то, что довольно быстро я потерял хорошую работу и снова очутился на авторынке, где работал шесть дней в неделю за в два раза меньшие деньги. А потом я потерял и девушку.

Тогда я был примерно на минус пятом этаже дна. Пил, жалел о прошлом, снова пил и тешил себя надеждой, что еще смогу выкарабкаться. А потом искал где бы купить снотворное. Не хотелось вешаться, а стреляться было не из чего. Разве что из пальца.

Тогда судьба и послала мне Наташу. А вместе с ней и Марину, и Женю. Наташа прекрасная девочка со сложной судьбой. Не знаю точно, может у нас и мотивы были похожими, только она как-то смогла вытащить меня в студию на Синопскую. Туда же она привела и Марину с Женей. Они были начинающими музыкантами, им нужен был старт. Мне нужнее был финиш, и тем не менее мы подходили друг другу. Я сыграл несколько своих песен. Им понравилось, и начались репетиции.

В тот момент я работал шесть дней в неделю и посвящал два вечера репетициям. Очень скоро опять начались квартирные посиделки, разъезды, тусовки, и прочие радости. Пару раз проскочил легалайз. И все вернулось обратно. Тогда же, во время двухнедельного загула на чьей-то хате, я первый раз попробовал стимуляторы.

Бросал долго. Было нелегко. Пару раз срывался. Научившись видеть, чувствовать, и дышать по другому довольно сложно возвращаться в маленькую комнатку два на шесть метров, к зарплате которую смешно называть вслух и к одиночеству.

То время наполняли атаки паники, паранойи, страха и оцепенения. Водка особо не брала, хоть литрами пей или смешивай с пивом. Ночь на наркотиках и алкоголе, день на работе, вечер на студии, ночь на наркотиках и алкоголе. Результатом двух месяцев такой жизни стала демо-запись. А потом я распустил группу и запил еще сильней. Вот одна из моих песен того времени:

«Еще четыре часа и я как тряпка упаду под стол.

Что делать, что рассказать? Я через ноздри выпускаю ментол.

В твоих глазах пустота, она сливается с гладью стекла.

Еще четыре часа, я не вернусь сюда никогда.

Ментол.

Ты молча смотришь в окно и больше нечего тебе сказать.

А я смотрю на часы, я понимаю, скоро убегать.

А двести сорок минут и я свободен от твоих коков.

Еще четыре часа, еще четыре. Я вырываюсь из мира снов.

Ментол».

Пил без остановки. Уволился. Находил халтуру, получал деньги и снова пил. Тошнил водкой, открывал новую бутылку и пил снова, упрямо запихивая в себя эту дрянь. И самым отвратительным было то, что я не пьянел. Просто забывался сном часов на пять после второй бутылки водки, чтобы проснуться в том же дерьме, в котором засыпал.

К февралю я остался совсем один, круг замкнулся и у меня случился психоз. Деньги кончились, водка натерла мозоль в желудке. Удивительно, как еще осталась в доме мебель. Теперь точно все, сказал я себе, залез в ванную и перерезал вены. Но криво, глупо и не до конца. Да и мельхиоровые ложки в доме еще оставались, и немного золота — все это можно было сдать в ломбард.

Спустя еще два месяца водки и отчаянья закончились последние деньги. Наступила черно-серая питерская весна. Я пошел в ломбард и заложил золотую цепь с крестом. После этого зашел в аптеку и купил снотворное. Сел в автобус и поехал на вокзал. С собой взял таблетки, маленькую бутылочку воды и кулон, подаренный девушкой. Все, что мне было нужно на этот раз. На вокзале взял билет до Чудова — триста километров от Питера, чтобы не нашли и не опознали никогда.

Но на пути к платформе меня встретила цыганка, которая вкрадчиво посмотрела мне в глаза и сказала: «Живи! Твой час еще не пробил. Ты еще будешь жить. Ты еще полюбишь, будешь счастлив и у тебя будут дети. Ты еще скажешь мне спасибо, а теперь иди!». Цыганка забрала у меня последние деньги, но я бы отдал ей еще. Не каждый день спасают твою жизнь.

Тогда я доехал до Чудова, но таблетки пить не стал. Оставил их вместе с кулоном в старом деревянном доме и вернулся обратно. Не скажу, чтобы после этого жизнь моя сильно изменилась. Но внутри я понял, что жизнь состоит не только из отношений, наркоты или музыки. Это еще и пение птиц, солнечный свет, а также другие прекрасные банальности.

***

— Никита, вы же говорили, что это будет история про любовь, а про любовь в ней нет ни слова.

— Есть, Наташа, есть. Просто все слова про любовь написаны невидимыми чернилами между строк.

— Как это?

— Посмотрите, что я, то есть он написал? Здесь только про него, про его чувства, его желания и поступки. Разве написал он про цвет глаз любимой девушки? Или про волшебный оттенок ее кожи? Стук ее сердца, тепло рук?

— Нет.

— Нет. Значит, это была не любовь. Это был обычный роман. Хоть и растянутый во времени, но обреченный на неудачу. Любовь я встретил намного позже. И только встретив любовь понял, что никто и никогда до этого меня не любил.

— О ком вы?

— О матери моих детей, которая ждет меня в Нижнем Новгороде. Знаете, пожалуй мы засиделись. У меня уже все затекло. Было бы здорово найти выход отсюда, вы не против?

— Вы обманщик, Никита! Обещали про любовь, а сами рассказали что-то совсем другое.

— Раз обещал, значит обязательно расскажу. Но теперь давайте выдвигаться. Потому, что от сидения на одном месте толку, как видите, никакого нет.

— Ну почему же нет, вот и я вас нашел, — откуда-то сбоку раздался сиплый мужской голос.

Наташа вздрогнула и издала то ли стон, то ли короткий выкрик. Никита вглядывался в темноту, пытаясь рассмотреть говорившего.

— Давно вы здесь стоите?

— С того момента как вы, молодой человек, начали рассказывать прекрасной девушке про свои отношения с алкоголем и наркотиками. Вы так увлеклись рассказом и своей прекрасной слушательницей, что даже не заметили моего появления.

— Почему же вы не представились нам? — спросила Наташа.

— По двум причинам. Во-первых, я не хотел мешать. А во-вторых, хотел дослушать.

— Кто вы такой? — спросил Никита.

— Я местный гид, — ответил собеседник подходя к огню. Это был крепкий мужчина, неопределенного возраста, с большой белой бородой. Одет он был в мешковатый потертый свитер, делающий его похожим то ли на бомжа, то ли на старого охотника.

— Значит, вы покажете нам дорогу к людям?

— Я покажу вам путь. И, пожалуй, Никита, вы правы. Нам действительно пора выдвигаться.

***

Влюбленные часто сидели долгими вечерами в ее квартире на улице Лазо, недалеко от метро Ладожская. Разговаривали про магию, тайны, загадки и другие миры. Художница любила в фэнтези. Ей казалось, что она живет на земле уже не первую жизнь.

Она рассказывала ему кем была в прошлой жизни. Жила она тогда в Атлантиде и занимала какой-то видный пост. «Мы с тобой не такие как все», — часто говорила она, — «Мы не такие, как те люди, которые нас окружают. Все вокруг живут свои суетные жизни, ни на что не обращая внимания. Мы с тобой другие — ты и я».

А потом они раздевались и приглушали свет. Художница доставала кожаный ремень и просила отхлестать ее. Тогда ему действительно казалось, что они не такие как все — особенные, посвященные в какие-то тайны. Но по большому счету, ничего особенного и не было. Просто отношения двух людей, скрытые от посторонних глаз. Двух людей, которые делились друг с другом тем, что было им дорого и делали то, что считали нужным, никого не стесняясь. Сильно ли они отличались тех людей, которые их окружали?

Он был мастером короткого рассказа и носил длиннополый плащ с белыми мокасинами. Она говорила, что он выглядит как человек не умеющий одеваться. У них было мало общего.

И все же она улыбалась ему при встрече, а он улыбался ей. И так они сходились друг с другом где-нибудь у Летнего сада, когда на дворе стоял теплый месяц лета. Работали они стол к столу и все время ужасно ругались из-за всякой ерунды, вроде степлера на чужой половине или громкой музыки. Но чаще они играли, переписывались в офисном чате, и ходили курить на лестницу.

Потом вдруг он начал ревновать ее. И это чувство смешивалось со страхом того, что он не сможет удержать ее. Что останется один, когда она найдет себе другого. Он пестовал в себе это чувство, но не знал как с ним быть. И нужна она ему была, и не знал он, что делать с ней

А она просто любила. Так, как может любить молодая женщина — страстно и пылко. Они встречались два с половиной года, но не в этом дело. Дело в том, что когда они ссорились в очередной раз или когда он ждал ее под дверью, слушая новый альбом популярной исполнительницы и глядя на яркие окна соседнего дома — он был счастлив. Единственным образом счастлив. Естественным образом.

И снег белыми хлопьями падал за окном когда они пили сбитень в кухне. Нет, все же было в этом что-то, чего не объяснить словами. Хоть и рвутся они на волю, а как начнешь писать — так и иссякают, остаются только чувства. «А помнишь она попросила проколоть ухо, и ты проколол? Как вы вместе увольнялись с той работы и мечтали, что теперь все будет здорово?».

И кофе с корицей, и чайки. И Нева в гранитных стаканах. Он тогда хотел написать что-то способное поразить ее. Но так и не смог найти слов. С тех пор прошли годы. Он изменился. Изменился в корне. И все, что было тогда милым и радостным, стало как будто наивным и детским. Иногда он удивлялся тому, как он мог встречаться с этой женщиной. Но еще больше он не понимал, что же тогда происходило.

И не понимает до сих пор. Хоть у него уже совсем другая жизнь, ее имя он вспоминает иногда, когда улыбается, а иногда, когда по радио крутят их песню. Пыльный город все также будит его звуками машин по утрам и старается загасить звезды ночью. Но он знает, что в вечности навсегда останутся с ним тот самый подъезд и та самая ночь.

— Мне кажется, однажды ты убьешь меня, — так она говорила, — Мне кажется, что убьешь.

Теперь и ему так кажется.

ГЛАВА III. Провожатый

Они молча шли через загадочный лес, рассвет в котором так и не наступал, несмотря на то, что прошло уже достаточно времени. По ощущениям Никиты он провел здесь не менее восьми часов. Была и еще одна особенность, которая немного пугала: не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. И заряд батареи в телефоне не менялся — как было 84% в тот момент, когда Никита нашел его в кармане, так и осталось.

Не хотелось думать об этом всерьез, потому что определенно что-то было не в порядке. Да и новые знакомые, девушка с амнезией и этот местный Сусанин, что все это значит? Куда он их ведет?

— Куда вы нас ведете? — не смог удержать вопрос Никита.

— Тебе ведь нужно было в Питер, помнишь? Вот туда мы и направляемся. Только путь предстоит долгий.

Питер. От неожиданности Никита даже не обратил внимание на то, что провожатый перешел с ним на ты. В Питере оставалась мать. В Питере много чего оставалось. Похоже, что все дороги вели его в этот город.

***

Как и любой большой город с историей, Питер имеет множество лиц. Для всего мира это великолепные дворцовые ансамбли вдоль набережных, театры и музеи, памятники архитектуры и истории.

Однако живут питерцы не во дворцах, а в старом фонде, отобранном у благородных сословий в 1917 году и разделенном деревянными заборами-стенами как попало. Или в советской панельной и малосемейной застройке 60-80-х годов XX века. А то и вовсе в новомодных небоскребах по двадцать пять этажей, чьи опорные сваи пронзают северные болота на сто и более метров, упираясь в гранитную плиту. Небоскребы вызывают больше всего вопросов. В советское время архитекторы не разрешали строить здесь дома выше пяти этажей. А случаи просадок, трещин и перекосов в новых домах давно перестали быть редкостью.

Питер страшный город. Большой и красивый каменный склеп, каждый дом и каждый двор которого видели смерть. Здесь убивали в первую революцию, убивали во вторую и третью, убивали во время гражданской войны. А во время второй мировой город был взят в блокаду и люди умирали страшными голодными смертями, убивали друг друга, занимались каннибализмом и предавали общечеловеческие ценности. Конечно, так поступали далеко не все. Людоеды не часто заживались на этом свете, но город запомнил все.

Ночные налеты, артобстрелы, замерзших детей и матерей, пролитую кровь и бесконечные человеческие страдания. После войны Питер долгое время оставался закрытой территорией, куда не пускали посторонних. Да и до первой половины XX века здесь происходило множество проклятых событий. Этот город ломал судьбы великих людей, рядовые жизни он уничтожал мимоходом. Вся литература и история Питера пропитаны смертью, мистикой, сыростью и темнотой.

Никиту привезли в Питер в 1985 году, в возрасте нескольких месяцев. Но и в его время в городе творилось довольно диких историй. В 90-е в городе орудовали бандиты, убийцы и маньяки. Одни продавали на запад природные ресурсы, другие людей. Кто-то убивал за деньги, кто-то для удовольствия. Когда Никите было восемь, его ровесника зарезали в соседнем дворе, натянув перед смертью на голову вырезанный у него же мочевой пузырь.

Питер тех лет был серым, грязным, замызганным и облупленным городом, с темными дворами и подъездами, с домами покрытыми облупившейся и закопченной желтоватой побелкой, налепленой поверх известковой штукатурки — обвалившейся, растрескавшейся и показывающей в проплешинах столетние кирпичные стены.

Под вечно серым и мокрым небом город раскинул гнилые, ржавые, кривые и мятые крыши, в складках которых громыхал, завывал и свистел холодный северный ветер. В те времена жулики обманывали академиков, на улицах стреляли, в ларьках продавали спирт в литровых бутылках, а в тесных коммуналках, в подвалах и на чердаках пережеванные люди пили дешевый алкоголь неделями и месяцами, не просыхая. И частенько убивали друг друга за стакан мутного пойла, дозу или пару звонких монет.

Большую часть года в Питере было темно, сыро и грязно. Остывал в промозглой тьме серый, старый и давно умерший город. Остывал и никак не мог остыть и застыть в стадии трупного окоченения, затягивая в вихрь затянувшейся агонии все новые и новые души.

***

Но разве может здесь и сейчас быть Питер, если Никита неизвестно как очутился в каком-то непонятном месте?

— Что это за место, что это за лес? — спросил Никита.

— Очевидно, что это лес под Питером, — ответил новый знакомый.

Он был немногословен. Уже несколько часов шла по лесу странная компания. Никите уже начинало казаться, что они заняты исключительно ничем и бредут в никуда, когда вдали, между редкими деревьями, стало видно воду. При таком освещении она выглядела необычно — все было как будто в обратном отражении цветов. При этом и вода, и небо словно светились изнутри, что позволяло отлично ориентироваться на местности.

— Это Финский залив! — догадался Никита.

— Конечно, Финский залив! — отозвался провожатый, — Вот только без меня вы бы сюда никогда не попали.

— Очень часто в начале пути, я забываю, куда собирался идти, — вдруг сказала Наташа.

— О чем ты? — спросил проводник.

— Я не знаю, просто в голову пришло.

Никита знал, что это строчка какой-то песни, но не мог вспомнить какой именно, поэтому промолчал.

— Мне нужно некоторое время, ждите здесь, — сказал белобородый дед и как-то неестественно быстро исчез среди редких деревьев.

Они стояли на границе редкого леса, впереди была полоса серого песка и темные воды залива.

— Вы устали, Наташа?

— Вовсе нет.

— Может быть, вы хотите есть или спать?

— Нет, не хочу.

— А вам не кажется это странным? Все это?

— Никита, все происходящее, безусловно, тревожно и непонятно. Вы хотя бы знаете, кто вы и куда направляетесь. Я не знаю и не понимаю ничего. Я просто боюсь остаться одна в этом лесу.

Замолчали. Был слышен плеск волн и легкий ветерок, играющий с кронами деревьев. На небе сверкали редкие северные звезды.

— Расскажите мне больше о месте, в которое мы направляемся, Никита?

***

Они гуляли всю ночь. За спиной у Никиты была гитара, а в объятьях прекрасная полногрудая девушка, с которой они прошли весь центр города, начав гулять еще с вечера, с джаз-бара на Литейном. Оттуда ребята вышли около часа ночи и отправилась в сторону Чернышевской, к Кузьме. По пути встретили Сережу и взяли еще выпить и пару грамм легалайза, а затем отправились встречать рассвет на берегах Невы.

Никите было довольно дурно, он много выкурил и выпил, и соображал все хуже. Ему начало казаться, что девушка ведет себя как потаскуха — она нашла ночную стоянку речных трамвайчиков и еще одну гуляющую компанию, увидев для себя отличный повод на ходу бросить Никиту и начать заигрывать с помощником капитана.

Накатили ревность и злость. Обычно Никита не был злым, но сейчас ему очень хотелось взять гитару и разбить об голову этому помощнику или хотя бы об асфальт. И уйти скорее прочь. А девушка как будто ничего на замечает и нарочно продолжает флиртовать с парнем, который охотно ей подыгрывает. Белые ночи.

Никиту мутит. Сережа каким-то сверхъестественным чутьем понял, что сейчас Никита начнет буянить. Он отвел Никиту в сторону, подальше от набережной. Долго шли улицами и дворами по старому городу. Дошли до дома, в котором Раскольников убил старушку.

Близилось утро. Отпустило. Никита больше не испытывал никаких иллюзий. Стало ясно, что это была измена. Навязалась эмоция, которую обычно он бы никогда не испытал, а если и испытал, то так сильно. Той ночью сильно обострились все чувства, предчувствия, опасения и фобии, буквально раздувая из мухи слона.

Зашли в круглосуточный продуктовый. Никита хотел пива, но Сережа взял минералки. Некоторое время молча стояли у входа в магазин. Курили, пили минералку. «Если бы не он, я бы, наверное сейчас сидел в каталажке. За драку, в лучшем случае», — подумал Никита. Ревность и чувство обиды на девушку, которая отвернулась и заигрывает с другим, смешались с пьянящим коктейлем и могли привести к трагедии в сумеречном городе. К сломанным жизням и костям.

Ребята вернулись к причалу, где все осталось на своих местах. Правда, люди уже начинали засыпать — они гуляли всю ночь. Девушка как ни в чем не бывало пошла навстречу Никите, даже не догадываясь о том, что ему показалось несколько часов назад и что он мог сделать.

Она удивилась и спросила где были ребята. Они ответили что-то невнятное и быстро погасили этот разговор. Попрощались с компанией капитанов и помощников, и отправились к Спасу на Крови.

Утро. Рассвет в белые ночи наступает незаметно. Времени около пяти часов. Никита прощался с ребятами. Сережа внимательно посмотрел Никите в глаза и уточнил, дойдет ли он до дома. По дороге домой Никита снова зашел в продуктовый и все-таки взял себе пива.

Покурил, выпил бутылочку и двинулся к Дворцовому мосту. Впереди оставался целый день, который только рождался в эти минуты. На светлых улицах никого не было. Никита шел домой и солнце освещало его путь. За спиной болталась гитара. Все, что случилось ночью, стало уже частью истории и больше не могло причинить вреда. Осталось только легкое воспоминание о том, как он чуть не разменял свою жизнь по глупости. Летом в Питере всегда полно историй.

***

— Расскажу, если мы перейдем на ты, Наташа, — ответил Никита, — Все-таки нам предстоит какое-то время оставаться попутчиками в этом, я бы сказал, неформальном путешествии. И фамильярности нам ни к чему.

— Хорошо, я не против.

— Отлично. Питер — это очень атмосферное место, населенное своеобразными людьми. В этом городе стоит быть осторожными и внимательным, чтобы случайно не влипнуть в историю. Когда ты маленький, весь мир сжат до пространства в несколько дворов и маршрутов. Кажется, что везде и всюду также, как дома.

Большие дома, большие люди, занятые своими делами и не обращающие внимания на мелюзгу. Но для меня мир стал расширяться довольно рано. Когда мне было семь лет страны, в которой я родился, окончательно не стало. Я видел ее осколки, похожие на крупные льдины, плывущие по темной Неве по весне.

В тот год я получил целый много новых возможностей. Я был предоставлен сам себе. Гулял там, где хотел. Занимался тем, чем хотел заниматься. Я стал маленьким оборванным мальчиком, затерянным на серых и темных улицах города. Но я был не одинок. Среди старых облупившихся и закопченных домов то время бродило много потерянных взрослых и детей.

На башенке дома, стоявшего через дорогу от Василеостровской, кто-то налепил огромное фото девушки в белом одеянии, державшей в руках египетские символы власти — посох и анкх. Это была секта Марии-девы-Христос, новое религиозное течение. Мария безучастно взирала на пьянки и драки, толпы беспризорников и безработных, горящие ларьки и самоорганизованные барахолки простирающиеся под ее ногами.

У метро сладко пахло пышками. Неподалеку работала будка с пивом, к которой всегда стояла очередь. Прямо в фойе метро работали игровые автоматы для спускания денег, люди повсеместно пили и были пьяны. Тут же торговали моментальными лотереями. А неподалеку, в ларьке, можно было купить серьезные детские вещи, вроде жвачек с наклейками или шоколадок.

И все это на фоне каменных особняков и дворцов, лепнины и роскоши. С тех пор город сильно изменился. Он приукрасился, приободрился. Стал одним из самых посещаемых городов мира. С улиц убрали беспризорников, бездомных, жуликов и сумасшедших. Отремонтировали и отмыли грязные фасады домов, а где не смогли отмыть, там закрыли их полотнами, изображающими красивые фасады.

Но внутри, за этими полотнами, остался гнилой скелет. И легкий аромат тления все еще пронизывает город. Питер может быть ярким, зеленым и солнечным, но лишь иногда и по чуть-чуть. В остальное время здесь царят темнота и холод. Я не люблю Питер, да и он меня, кажется, тоже.

— Тогда зачем ты туда едешь?

— По личному делу. Я еду к матери, которая, кажется, сошла с ума.

— Почему ты так решил?

— Это очень долгая история, сейчас я не готов о ней говорить.

— Тебе и не придется, — сказал невесть откуда взявшийся бородатый провожатый, — Я обо всем договорился, пойдем.

— С кем договорился? — не понял Никита.

— Пойдем, сейчас сам все увидишь.

***

Так не сумевшие любить встречают осень — кутаясь в пальто, в кафе скрываясь.

Корицей свои раны присыпают, глаза в кофейной гуще утопив.

Читают книжные романы, глядят в окно.

И первый снег как белый порошок. Дым сигаретный, сахар над абсентом.

Ночь так темна, хоть выколи глаза.

Как будто дикий джаз поможет им забыть. Уснуть и видеть сны.

Своей печалью до краев полны, глаза пустые над кофейной гущей.

ГЛАВА IV. У воды

Отца не было. Мать все время проводила на работе и не смогла отпроситься даже на похороны собственной матери. Нянечка в детском саду — это очень ответственный пост, покидать который нельзя.

Никита не помнил, когда мать начала приносить домой еду из детского сада. Скорее всего, после смерти бабушки. Бабушка бы такого не допустила. Бабушка была доброй, настоящей, живой и любящей матерью для своих детей и внуков. С ней прошли первые годы Никитиной жизни.

Но бабушка умерла от рака. Умирала долго — два или три года. Состояние бабушки постепенно ухудшалось, а лечение помогало все меньше. В последний год она уже не вставала.

Весной бабушка последний раз выходила на прогулку с Никитой и дедушкой. Тот раз остался в памяти у Никиты как случай, когда незнакомый человек впервые его ударил. Ударил сильно, неожиданно и со спины.

Дедушка пошел смотреть книги, которые продавались со скамьи во дворе. Бабушка была в инвалидной коляске, а в авоське у нее за спиной был мячик, с которым и хотел поиграть Никита. Но когда он полез за мячиком в глазах у него потемнело. Случайный прохожий принял Никиту за вора и огрел его своей тростью по голове. Были слезы, крики, выяснение отношений, а потом бабушка сказала, что больше гулять не пойдет.

С тех пор бабушка уже не выходила на улицу. Она умирала. Умирала постепенно и долго, мучаясь от боли. Когда ноябрьский ветер свистел в трубах и крышах, бабушка всегда говорила: «Питерские покойники воют». Получить морфин для обезболивания в то время было очень сложно. Бабушка угасала и вместе с ней угасал дед. Последнее время бабушка уже не могла вставать. Запахи ароматной выпечки и котлет окончательно сменились в доме на запахи болезни и лекарств.

Дни тянулись за днями, пока однажды вечером, лежа в своей кровати, которая была прямо за стенкой от бабушкиной, Никита не понял — бабушка умерла. Чувство чего-то страшного поглотило его. За стеной остывала бабушка, а он понимал, что потерял единственного человека, которого любил. Человека, который любил его. Никита отчетливо понял, что теперь все будет иначе. Он впервые испытал чувство потери и одиночества. В тот вечер Никита по-настоящему плакал в первый раз.

После похорон у него остались только дедушка и мать. Никита жил с мамой в одной комнате. Длинной, маленькой и узкой, с одним окном, затянутым куском грязно-желтой ткани, которая раньше служила чехлом для матраса.

мать спала на тахте, доставшейся им после развода Никитиного дяди. Никита спал в детской кроватке с высокими бортами. мать не ходила в туалет, она писала в специальную банку. Она просила Никиту отвернуться и он слышал, как тугая струя маминой мочи бьется о стенки банки, создавая ни на что не похожее журчание.

Никита спрашивал мать, зачем она писает в банку и почему не ходит в туалет. Мать сказала, что не хочет беспокоить дедушку — дверь в туалет находилась напротив его комнаты. Мать всегда делала все, чтобы не беспокоить дедушку. Ведь они с Никитой здесь «на птичьих правах», как она говорила. По этой же причине полы в доме не мылись никогда. Иначе дедушка начинал давать советы, а мать этого не хотела. Она боялась своего отца.

***

Дед полюбил таскать домой вещи с помойки: дверцы шкафов, ящики из под старых телевизоров, пустые канистры, пружинки, винтики, книги или одежду. Для него не было плохих вещей. Все это когда-нибудь должно было пригодиться. Пока бабушка была жива, она не давала таскать домой эту рухлядь. Но когда ее не стало дедушка очень быстро захламил свою комнату, кухню, коридор и даже антресоли подобным скарбом. Никита часто ходил с дедушкой на свалки и помойки, считая это вполне нормальным поведением, в то время он не мог критически осмыслить происходящее.

Как-то раз, пока бабушка еще была здорова, деда отправили в санаторий, в Трускавец. Когда дед вернулся он был очень зол и говорил, что больше туда не поедет никогда. «Западенцы», — тогда Никита первый раз услышал это слово, и не слышал его потом очень долго.

По словам деда, у него постоянно было чувство, что за спиной о нем говорят гадости, а в суп непременно плюют. Еще одно новое слово, которое Никита тогда услышал, было «москаль». Поездка в оздоровительный санаторий стала негативным опытом для деда.

Но для Никиты она стала радостным событием — дед привез из Трускавца очень красивые мельхиоровые запонки. Пару с белыми камнями под бриллианты, и пару с синими под сапфиры. Как завороженный смотрел Никита в глубину синих камней и не мог отвести глаз. «Нравится?», — спросил тогда дед, — «А хочешь, я тебе сделаю из них колечко?». Никита очень хотел.

Дед был довольно умелый. У него было много разных инструментов. Пока бабушка была жива и здорова, Никитины отношения с дедом были довольно теплыми. Часто они играли в такую игру: дед брал несколько баночек и высыпал на пол разные винтики, гвоздики и другие детальки, а Никита должен был сортировать их по кучкам.

Дед сделал Никите кольцо из синей запонки. Это было самое настоящее кольцо. Очень красивое, с большим синим камнем. И хоть оно налезало только на безымянный палец, Никита с ним не расставался. Часами он мог смотреть внутрь камня, ловить отблески света, любоваться гранями и насыщенным синим цветом. Кольцо стало одним из немногих детских сокровищ, охраняемых как зеница ока.

Но после смерти бабушки Никита потерял кольцо. Не известно, как это случилось. Колечко было с ним везде. Он постоянно носил его на пальце или в кармане. Конечно, среди других детей было много желающих заполучить это кольцо. Кто-то хотел полюбоваться, а кто-то просил поносить. Но Никита никому не давал колечко, ведь оно было первой его любимой и собственной вещью.

В тот вечер Никита пошел кататься на бомбоубежище. Когда-то давно, когда страна готовилась к войне, в каждом районе строились бомбоубежища. Это не такая уж глупая идея, если помнить о том, что всего полвека назад город был в военной блокаде и его бомбили.

Для детей бомбоубежище было лучшей горкой на свете. Высокий искусственный пологий холм возвышающийся посреди обычного двора, что может быть лучше для катания? Дети находили какие-то куски коробок и волнистых стеклопластиковых листов, которыми пользовались как ледянками. Катались до тех пор, пока сил забираться на горку не оставалось. Обычно катание начиналось после школы и продолжалось до фиолетовых сумерек, в которых снег начинал мерцать волшебством.

В один из таких вечеров придя домой с горки Никита обнаружил, что кольца нет. Много раз потом он возвращался к бомбоубежищу и облазил весь тот двор, в поисках своего сокровища. Но кольцо так и не нашлось.

***

Мать боялась деда и постоянно ему врала. Врать она научила и Никиту. Иногда они закрывались на кухне и ели пельмени или салат из помидоров, чеснока и сметаны. Ванна стояла в кухне, мать включала воду, закрывала дверь и делала вид, что стирает. На самом деле она готовила и ела, а заодно кормила Никиту. Правда, готовить она почти не умела.

Одно время мать готовила странные лепешки, которые называла супер-блинами. Это было очень сладкое тесто без дрожжей, жареное на сковороде. Еще мать очень любила чай, кофе и сахар. Она делала много крепкого чая с большим количеством сахара и жарила супер-блины, которые они с удовольствием ели. С дедом не делились, ему про это просто не рассказывали. Хотя возможно, что он все прекрасно знал и понимал.

Наивная ложь и уверенность в глупости окружающих были отличительными чертами матери. Однажды мать купила ему велосипед. Настоящий, красный, с приставными колесами.

— Только дедушке не говори, что я тебе его купила, хорошо? — сказала она, — Пусть стоит у меня на работе. Будешь кататься вечерами, пока я домой собираюсь.

— Хорошо, — ответил он.

Через день у велосипеда отвалилось приставное колесо. Пустяковая поломка, дел на две минуты. Но мать жила одна и не стала просить ни у кого о помощи. Вместо этого она пошла в магазин прихватив с собой Никиту.

В магазине было полно игрушек и Никита завороженно смотрел на витрины. Это был первый его визит в игрушечный магазин. Мать попросила продавщиц починить колесо, но ей объяснили, что продавцы ничем подобным не занимаются, а велосипед нужно сдавать на ремонт по гарантии. И тут с матерью случился настоящий припадок. Она кричала, плакала, ругалась и вела себя странно. Никита круглыми от удивления глазами смотрел на эту истерику.

— Нам не нужен ваш велосипед и деньги за него мы отдать не можем, просто сдайте его в мастерскую на ремонт, — говорили продавщицы.

— Нет, вы мне его почините прямо здесь и сейчас!

— Но мы же не умеем. У нас даже нет инструментов.

— Меня это не волнует! Вы обязаны! Вы должны! — не унималась мать. Дальше все произошло быстрее, чем можно было понять. Мать схватила Никиту за руку и потащила из магазина.

— Не забудьте велосипед! — сказала продавщица.

Тогда мать развернулась, схватила велосипед и швырнула его в продавщиц и витрины. Никита никогда раньше подобного не видел и не знал, что делать. Но мать уже тащила его к выходу.

— Ты никому ничего не скажешь, — сказала она, когда они отошли на пару кварталов от магазина, — ничего не было.

— А велосипед?

— Велосипеда у тебя тоже не было. И не будет.

***

— Вот он! — сказал белобородый провожатый.

Носом в песчаную полосу врезалась алюминиевая лодка с закрытой носовой частью и стеклянным козырьком. Нечто среднее между полноценным катером и моторной лодкой, около пяти метров в длину. На корме был закреплен навесной мотор, поднятый из воды, возле которого в лодке стояла высокая худая фигура в камуфляжном костюме, с капюшоном накинутым на голову.

— Это они? — спросил хозяин лодки, когда компания подошла поближе, — Стоило дергать меня из-за таких пустяков.

— Ты отвечаешь за переправу, с тебя и спрос, — ответил провожатый.

— Он ведь сказал вам, что бесплатно я не перевожу? — обратился хозяин катера к Никите и Наташе.

— Нет, такого он не говорил, — ответила Наташа.

— Мне нужно что-нибудь получить за свои услуги, иначе нельзя.

— Но у меня ничего нет, — растеряно сказала Наташа.

Никита достал из кармана телефон и задумался. С одной стороны, здесь он был как будто бесполезен, а с другой в телефоне оставался дневник, терять который не хотелось. Однако выбора, кажется, не было. Да и копия дневника всегда была доступна на облаке. Если бы оно здесь еще работало, это облако.

— Я отдам это, — сказал Никита и поднял руку, подсветив экран смартфона.

— Игрушечка? Что ж, я люблю такие штуки, в них можно найти много интересного.

— Да не все ли мне равно, — ответил Никита, — Но есть условие. Я отдам телефон когда мы прибудем на место.

— Хорошо, садитесь, — владелец катера занялся мотором.

— Пойдем, — сказал Никита, обращаясь к Наташе, — я помогу тебе забраться.

Они подошли к узкому носу лодки и Никита подсадил девушку. Подождал, пока она заберется внутрь и усядется поудобнее, а затем забрался сам. Последним в катер забирался бородач. Он уперся руками в нос и вытолкнул судно на более глубокое место. Затем подпрыгнул и ловко заскочил на катер. Правда, ноги себе все-таки замочил. Но похоже, предпочитал не обращать на это внимания.

— Поплыли? — сказал он.

— Плавает говно, а суда хотят, — отозвался рулевой.

Мотор опустился в воду и заработал реверсом, отводя лодку от берега.

«И все же, это не совсем Финский залив», подумал Никита, — «На Финском заливе прежде, чем плыть на катере, пришлось бы пройти ногами два километра по мелководью. Хотя кто его знает».

***

— Никита? — Наташин голос было плохо слышно из-за шума мотора, — Почитай мне еще что-нибудь из своего дневника, ты ведь его скоро отдашь.

Никита пододвинулся ближе к девушке и наклонился над ее ухом.

— Хорошо, — сказал он, — только я сяду ближе, чтобы не пришлось перекрикивать мотор.

Не сказать, чтобы мотор был очень уж громким, однако его тарахтенье мешало нормально общаться даже на расстоянии вытянутой руки. Бородач и Лодочник обосновались на корме и были увлечены своим разговором, который здесь, на носу, было почти не слышно.

Лодка разрезала свинцовую гладь воды. Рассвета по прежнему не было. Они отошли уже довольно далеко от берега и сейчас повсюду, до горизонта, расстилалась одинаковая картина — черная вода с металлическим отливом и ночное небо, светящееся как будто изнутри и заливающее все вокруг равномерным сумеречным светом.

Раньше Никита не мог представить себе, что в темноте бывает так светло. Свет как будто исходил от всех предметов. И даже пол у них под ногами, казалось, не поглощал свет, а излучал или отражал его. Вот только сам этот свет был больше похож на сумрак. Никита достал смартфон и проверил уровень заряда. Все те же 84%. Связи нет. Он открыл архив записей дневника и начал читать первую попавшуюся.

***

Понедельник, 24 декабря 2012

Итоги года

Начну в обратном порядке, так будет легче вспоминать. С начала декабря я не работаю практически ни в каком виде. Готовлюсь к новому году. То есть как готовлюсь — просто отдыхаю, честно говоря. Мне нравится ничего не делать.

В ноябре упал на работе и повредил запястье. Решил, что работы в этом году с меня хватит. В октябре произошло несколько событий. Я полностью отказался от алкоголя с первого октября. Купил новый фотоаппарат, съездил в Москву, повидал Лиса. В Москве попал под ледяной дождь, он был тридцатого октября.

Был еще цирк с конями, который мне устроила бывшая. Она упорно подмазывалась ко мне несколько дней. Я уж думал, что еще немного и по старому заживем. Я же переживал, когда она от меня ушла полтора года назад. Даже йогой занялся — так припекло. Правда недолго занимался, но факт остается фактом. И на пол-головы я отшибленный с тех пор, малость сумасшедший. Все потому, что травма душевная приключилась, а сил уже не было, чтобы с этой травмой хоть как-то справляться. Так что я предпочел сойти с ума, это проще.

Конечно, я все простил когда она предложила встретиться снова, что за пафосный бред, про гордость и прочую чушь? Если любишь — все можешь простить. Но ей было мало один раз меня бросить, она бросила еще разок.

Сначала встретилась, погуляли по Ораниенбауму, она мне надежду дала, что снова начнем встречаться. А вечером началось. Позвонила, вся в слезах: «поговори с моим парнем». Парень, кстати, лет на тридцать ее старше. Я в тот момент решил, что сейчас решается все основательно, с парнем только разберусь и она ко мне обратно переедет. Но оказалось куда интереснее. Она хотела, чтобы я ее новому парню ее порекомендовал и рассказал, как мы с ней жили и как нам было хорошо. А то он ее называет сумасшедшей и хочет показать знакомому психиатру.

В итоге и она, и он были посланы. После такого номера ей, безусловно, стоит посетить врача. Не знаю уж, что там у них сейчас твориться, да и знать не желаю, честно говоря. Таким поведением она во мне всякое желание даже слышать про себя отбила, не то что видеть или специально интересоваться, как у нее там дела.

Красной нитью прошла через ситуацию ее фраза: «Я хотела сгладить все углы, нельзя просто так расставаться». Можно, детка, можно. Как видишь даже нужно. Чтобы вот такая гадость не вылезала на свет.

Порадовало то, что решение не пить больше ни грамма, принятое еще до этих событий, прошло закалку описанным бредом и я в этом решении только утвердился и уверился.

Сентябрь. Уехал от Саши, с квартиры на Московской. Саша ушел от жены и я жил с ним на съемной квартире с августа, чтобы он не натворил глупостей. В целом, было довольно интересно. Квартира съемная и до того сдавалась много лет кому попало. Вся мебель просто разваливалась, ремонта не было сто лет, а район был населен исключительно южанами и пьяными гопниками. Спал на полу, ибо на разваливающемся диване невозможно было спать.

Я там оторвался, конечно. Не стоило этого делать, но так уж получилось. Были и приятные моменты, и светлые были. Например, с племянницей его пообщался — замечательный ребенок. Но много пил. Слишком много пил. И план курил. В общем, к концу месяца такой жизни я уже был близок к белой горячке. Практически, я ее достиг. По крайней мере, острый алкогольный психоз и алкогольный бред я пережил точно.

Саша со мной теперь не разговаривает и не берет трубку. Впрочем, наверное это правильно. Я удалил все его номера, потому что знаю, что буду ему звонить, писать и при этом чувствовать себя дураком, когда он не отвечает. Пил, работал, спал. Примерно так.

***

— Подожди-подожди, — Наташа наклонилась к уху Никиты, — Что опять за девушка? Та же самая?

— Нет, это уже другая, — улыбнулся Никита.

— Бабник! — в глазах Наташи зажегся огонек.

«Ну конечно, кто она такая она не помнит, а кто такой “бабник” она помнит. Все как положено», — промелькнула мысль в голове Никиты.

— Не сказал бы. У меня в жизни было не так много девушек, чтобы носить подобное звание.

— Тогда откуда она взялась?

— Знаешь, это довольно милая история. Она сама со мной познакомилась на одном из концертов, где я выступал.

— Так ты еще и выступал на концертах? — в глазах Наташи нарастало удивление.

— Бывало и такое. Помнишь, я рассказывал о том, как собирал свою группу? Та группа была не единственной и не последней. После нее были еще. Да и девушки еще тоже были. Я давно живу, Наташа.

— А что сейчас?

— Сейчас я счастливый муж и отец, который вынужден был бросить семью и ехать к матери только потому, что она не соглашается ехать в больницу. Хотя я не очень уверен, что приедем мы именно в тот Питер, в который мне было нужно.

— Ну хорошо, а алкоголь?

— Что алкоголь?

— Сейчас ты также все время пьешь?

Никита вздохнул.

— На этот вопрос я всегда отвечаю одинаково. Я алкоголик, Наташа. Алкоголиков бывших не бывает. Есть только те, кто ушел в ремиссию. Моей ремиссии уже много лет. Но нет никаких гарантий, что однажды я не сорвусь обратно в штопор. Да и сейчас я периодически позволяю себе крепко выпить. Последний раз был в позапрошлом году, когда я чуть не утонул в пруду, решив искупаться в нем по пути домой. Прямо как был — в одежде, с деньгами и телефоном.

— Не очень веселая получается история.

— А разве я говорил, что история будет веселой? Читаем дальше?

— Конечно, — Наташа подсела поближе, — Хочется узнать, чем там все кончилось.

***

Понедельник, 24 декабря 2012

Итоги года

Август, июль, июнь. Мало что помню, ничего особенного не происходило. Лето.

В мае устроился на работу где нужно было таскать холодильники и продавать их. Неплохая зарплата, хороший коллектив. Только вот со временем достали проверками и огромным объемом работы. Устал и уволился. Все просто же.

Апрель. Сидел дома, пил, искал работу. В марте уволился с и купил нетбук, с которым теперь не расстаюсь и с которого все это и пишу. Взял еще одну кредитку. Потому, что платили мне там не очень много, а я тогда все тратил на вино и сигареты.

Февраль. Перенес острый трахео-бронхит. Неприятная штука. Три недели больничного. Что характерно, решил бросить пить. Поставил даже точку в календаре, а потом вдруг напился и простыл. Результат так себе. На третий этаж в поликлинике поднимался 10 минут. И полчаса потом отдыхивался. Легочные заболевания страшная зараза. Никому не пожелаю. Когда организм не в порядке, особенно ключевые органы — это практически смерть. Я до сих пор удивляюсь, что жив и здоров после всего, что творил с собой.

Январь. Новогодние каникулы провел трезво, все пятнадцать дней. Зато сразу после них ушел в недельный запой. Гусар, ни дать ни взять. В остальном ничего особенного.

Год принес понимание. Я стал лучше жить, лучше себя чувствовать. Прошла, наконец, многолетняя депрессия. Пробудился интерес к жизни и появилась мотивация. Жизнь стала такая насыщенная, столько всего в ней.

***

— А может мы умерли? — Наташа смотрела на него блестящими глазами.

— Может и умерли, — просто ответил Никита, — Не очень хочу об этом думать. Мне нужно было доехать до конкретного места и мы туда направляемся. Надеюсь, что по прибытию все станет ясно.

Свинцовые воды залива расстилались под сумрачным небом. Вдали уже появлялись очертания величественного города. «Еще одна странность», — отметил про себя Никита, — «Я вижу вдали очертания города, но не вижу огней».

Лодка приближалась к береговой линии, но ответы, которые должны были приближаться вместе с ней, снова ускользали и растворялись в застывшем сумраке, пронзающем этот мир насквозь.

***

Мы с Котом начали молодеть. Это произошло как-то сразу. Вдруг мое тело стало легче на десяток кило, лицо распрямилось, пропали морщинки вокруг глаз, немного уменьшился нос. Да и морда Кота тоже изменилась и стала вытянутой, наразлет. А глаза живые-живые.

И солнце светит, и все как будто замерло. Тут я понял, что вот оно и случилось. Все. Произошло. О чем писали много и говорили. 2012 год, конец света, все такое. А я не верил сначала. Но теперь-то все стало очевидным.

Так мы с Котом и войдем в историю. Молодыми и стройными, наразлет. И все уже не важно, потому что просто теперь все не важно. Все уже случилось. Это он так и пришел к нам — конец света. Теперь нас с котом нет. Ничего нет вокруг и кроме нас. Да и нас нет. Потому, что мы теперь там. Молодые и стройные, лежим на залитом солнцем диване.

Я с нетбуком перед собой и Кот, вылизывающий под хвостом. Так мы и исчезли. Так и вошли в историю. Как жители Помпеев. Только им помог пепел, а нам никто не помогал. И никто не оценит нас больше — никого ведь нет.

— А что, Кот, неплохо мы устроились? — спросил я.

— Да-мурр вполне неплохо. Не хуже других, во всяком случае, — ответит Кот.

Мы смотрели друг на друга молчали. Ведь мы с Котом теперь вечны и нереальны. Мы блики света, играющие на стенках мыльного пузыря, который всегда раздувается, но никогда не рвется.

ГЛАВА V. Здравствуй, Питер!

Вторник, 31 января 2012

В такие дни, как этот, когда на город спускается туман, а влажность достигает своих пределов, я кажусь себе особенно постаревшим, располневшим и страшным. Все меньше ракурсов, в которых я выгодно отражаюсь в зеркале. Все плотнее сидят на мне старые вещи, превращая меня в некое подобие воздушного шара.

***

Они причалили к пирсу, стрелой уходящему в глубокую темную воду от Морского вокзала. Никита помнил, как любил заходить внутрь вокзала, подниматься по мраморной лестнице на третий этаж и смотреть на розу ветров, выложенную из гранита и мрамора на полу в холле.

Вокзал был типичным образцом поздней советской архитектуры и состоял из множества уровней, переходов и эстакад. Само по себе это было довольно интересное место. Отсюда хорошо просматривалась территория ЛенЭкспо, где Никита провел много времени, сбегая из школы, чтобы любоваться рябью на воде и слушать, как ветер шумит в навесах, флагштоках и редкой листве.

Никита с Наташей вылезли из лодки и неспеша осматривались, когда тишину нарушил голос лодочника:

— Ну что, я свою часть сделки выполнил…

— Верно, — Никита достал из кармана телефон и протянул его в сторону лодки.

— Я передам, — сказал Бородач и забрал трубку.

Лодка начала отчаливать от пирса.

— Разве вы не пойдете дальше с нами? — спросила Наташа.

— Мне нечего здесь делать. Дальше вы и сами справитесь.

Катер отходил от пирса и две фигуры смотрели на то, как он уменьшается в размерах и медленно растворяется в сумраке, оставляя на воде короткий пенный след.

— Это и есть тот самый Питер, про который ты говорил? — спросила Наташа.

— Да, это он. Только я не уверен, что это именно тот Питер.

— Что ты имеешь в виду?

— Все происходящее довольно странно. По моим ощущениям, мы провели примерно сутки в этом мире, а солнце так и не взошло. Ты хочешь есть?

— Я не знаю.

— А я знаю. Я не хочу ни пить, ни есть, ни спать. Посмотри на этот город. Где люди? Где машины? Где огни? Где хоть какой-то шум? Это все одна большая декорация.

— Что же нам делать дальше?

— Не знаю. Это не город, а какая-то тень от него. Конечно, Питер не лучшее место на земле, и я от него не в восторге, но даже здесь бывали солнечные дни. Тот город был полон художниками, артистами, писателями, учеными, музыкантами, архитекторами. Здесь царила неповторимая атмосфера. А сейчас перед нами словно тень или отражение настоящего города.

Внезапно поднялся резкий порывистый ветер. Ощутимо похолодало. Никита и Наташа все еще были на пирсе. На небо стали набегать серые тучи, в воздухе запахло сыростью, по поверхности воды побежали довольно крупные волны, а на сухой асфальт пирса посыпались первые капли дождя.

— Знаешь, мне кажется, что нам лучше спрятаться от непогоды, — сказала Наташа.

— Да, пожалуй. Хотя я и не горю желанием заходить в этот город, войти в него придется. Так, или иначе.

— Куда же мы пойдем?

— Мне нужно было домой, это недалеко отсюда. Пойдем!

Они прошли в конец пирса и перешли наискосок площадь Морской Славы, оставив по правую руку вокзал, а по левую выставочный комплекс. Никита был рад, что оказался здесь не один. Этот город пугал его. С одной стороны, сомневаться что это Питер не приходилось. Прежде Никита сотни раз ходил по этим местам. Здесь все было как раньше, за исключением того, что на горизонте за их спинами не было кольцевой дороги и вантового моста, по которому Никита уезжал из города несколько лет назад. Но это было скорее положительной деталью. В Питере, каким его помнил Никита, ничто не портило вид на залив с набережной Морского вокзала.

С другой стороны они до сих пор не встретили ни одного человека. Здания вокруг были темны и обесточены, машины стояли брошенными вдоль дорог, а сумеречное освещение создавало иллюзию, что из любого темного угла может надвигаться опасность. Как будто кто-то следил за ними из темных окон. От этого становилось не по себе. Никита и не ждал нападения. Он давно уяснил, что самым страшным зверем в темноте являешься ты сам, а все остальное сказки и выдумки. Он был готов дать отпор любой опасности, но сама обстановка вокруг была довольно нервной. А еще было очень тихо. Непривычно тихо для такого большого города.

После площади свернули в парк и прошли его наискосок. Затем очутились на Среднегаванском проспекте, прошли почти до конца свернули налево — на улицу Шевченко. Дорога заняла около пятнадцати минут. За это время они успели основательно замерзнуть. Сырой порывистый ветер словно вдавливал капли дождя в их сосредоточенные лица. Холод, казалось, пробирал, до костей. Шли молча и довольно быстро. Лишь один раз Наташа стросила:

— Еще долго?

На что Никита ответил:

— Почти пришли.

Повернув на Шевченко они ускорились, Никита взял Наташу за руку. Ветер стал настолько сильным, что почти сбивал с ног и возможности глазеть по сторонам или говорить уже не осталось. Нормально идти можно было лишь опустив взгляд себе под ноги. Пройдя вдоль нескольких домов они свернули во двор. Затем повернули направо и направились к дальнему подъезду желтого пятиэтажного дома.

Дверь в парадное была открыта. Они зашли внутрь быстро и без размышлений. Чтобы не ждало внутри, оно не могло быть страшнее дождя и ветра бушеваших снаружи.

***

Внутри было темно. Окна в парадном подъезде дома 1905 года постройки давно заложили, ради пристройки лифтовой шахты. Лишь одно небольшое окно осталось на последнем этаже. Туда и предстояло подняться. Впереди было пять пролетов темноты. Отступать было некуда.

Было слышно, как дышит Наташа, как бушует ветер на улице и капли дождя дубасят в жестяной козырек. А еще их шаги, когда Никита нащупал перила и начал подниматься домой, увлекая за собой Наташу. Он все еще держал ее за руку.

Шли медленно. Никита знал свой подъезд и хорошо ориентировался в темноте, но про Наташу нельзя было так сказать. Девушка боялась отпускать руку Никиты. Перила были от нее с другой стороны и взяться за них нормально Наташа не могла. В результате девушка практически повесилась на Никите, вцепившись в него двумя руками. Они двигались очень медленно. Один раз Наташа почти упала, чуть не утянув за собой Никиту.

Мелькнула шальная мысль — постучать или позвонить в чью-нибудь дверь. Но Никита быстро от нее отказался. Он и раньше не особо общался с соседями, а кто мог открыть на стук сейчас думать не хотелось.

Поднялись. Дверь его квартиры оказалась закрыта. Ключей не было. В тусклом свете, проникающем в подъезд от единственного небольшого окна, виднелись две фигуры, сидящие на лестнице в тишине.

— Прости, что втянул тебя в это.

— Не извиняйся. Какая разница, сидеть здесь или в глухом лесу у огня? Вдвоем даже лучше. Если честно, меня пугает этот мир.

— А тебе удалось что-нибудь про себя вспомнить?

— Нет.

— Вот и я как будто начинаю забывать.

Дождь барабанил в небольшое оконце, ветер громыхал жестью на крыше, до которой оставался один пролет. Двое сидели на лестнице возле закрытой двери и не знали, что делать дальше.

***

Ветер бушует в Петербурге. Гроза носится над городом! Дождь заглядывает в каждую щель и выплескивает ее содержимое наружу! Безумные массы воздуха, гонимые со скоростью выше разумных пределов, кружат адовы хороводы, дребезжат стеклом окон и металлом крыш, завывают в трубах.

Будто кто-то умрет этой ночью. Посмотрит последний раз из под полуприкрытых век на этот мир, захочет набрать воздуха, но силы оставят его. И легкий холодок смерти поползет по ногам, приближаясь к горящему сердцу, остужая все на своем пути, принося покой и тишину.

Не будет уже детского смеха и солнечного света по утрам. Время растворится в липком небытии. Темнота сожмет своими лапами того, кто еще минуту назад так отчаянно цеплялся за жизнь. Чего боялся, кого любил, о ком плакал — где это все теперь? Иллюзия, миг. Маленький отрезок затерянный в вечности.

И хлопнет дверь, и раздадутся шаги, и острая игла пронзит остывающее сердце. И адреналин разбудит тело и толкнет душную кровь по венам рук, а чьи то сухие губы на лице покрытом щетиной вонзятся в бледный рот остывающего мертвеца.

И услышит он, возвращаясь назад, в полубреду: «Твой век скор! Ты никуда не уйдешь, конец твой известен. Так дрожи, трясись и плачь по ночам в свои последние минуты рассудочной жизни. Скоро ты снова и окончательно, навсегда окажешься здесь!».

И губы оживающего тела начнут шептать. Сначала тихо, потом все громче и громче, до спазмов, до колик и судорог, царапая ногтями пол, только одно слово: «Жить!».

Лишь спустя несколько дней человек этот сможет забыться. Теперь можно просто жить, дышать и радоваться. Радоваться снегу, который белым ковром покрывает землю, красивым фонарям, которые освещают город, кружке горячего чая, Коту и пока сохранившейся жизни.

***

Никита колотил в свои двери до тех пор, пока не стало окончательно ясно: никто не откроет и не придет на эти звуки. Наташа сидела на ступеньках и молча смотрела на капли дождя, которые становились более редкими, а затем и вовсе перестали падать на стекло. Ветер высушил маленькое окно. Время текло.

— Знаешь, — сказал немного запыхавшийся Никита, садясь с нею рядом, — Мне кажется, что здесь делать нечего. Ключа у меня нет, там тоже никого нет. Это совершенно точно. Если бы там кто-то был, я бы услышал из-за двери хоть что-нибудь. А значит и оставаться здесь нет никаких причин. Можно идти дальше. Вот только куда и зачем?

— Ты можешь показать мне город. А если повезет, мы что-нибудь найдем или кого-нибудь встретим.

— Согласен. Тогда пойдем? Тем более, что дождь и ветер перестали?

Все в той же кромешной темноте они спустились вниз и вышли на улицу, дошли до угла и повернули на Шевченко. В этот раз Наташа уже не держала Никиту за руку, а держалась за перила сама. Перед тем как выйти из двора Никита остановился и некоторое время пристально вглядывался в свои окна, чернеющие в сумерках также, как и любые другие окна в городе.

Двинулись в сторону набережных. Шли проулками и дворами, направляясь к Большому проспекту. Никита шел на автопилоте и думал. Наташа молча шла рядом. Получается, что они застряли в этом непонятном мире абсолютно без понимания, куда двигаться дальше. Во дворе справа промелькнула рыжая тень. Стоп! Что?

Никита повернул во двор дома, стоявшего одним углом на Большом проспекте, а вторым на улице Шевченко. Дождь уже прошел, ветер подсушил асфальт и затих. Потеплело. Облака теперь закрывали небо ровной плотной серой светящейся сумрачным светом коркой, создавая ощущение потолка, висящего низко над головой.

Кот! Это был его кот! Никита знал наверняка, что это он. Кот потерялся еще до переезда, когда к дому были приставлены строительные леса. Он убежал в форточку и не вернулся. Тогда Никита сильно переживал по этому поводу. Потом забыл. А сейчас он встретил здесь того самого Кота! Это казалось невероятным. Особенно радовало то, что это была хоть какая-то живая душа кроме них двоих. Причем такая, которая знала Никиту, а Никита знал ее.

Осторожно дойдя до угла флигеля, за которым скрылся Кот, Никита заглянул за него. Кот сидел неподалеку и смотрел на него.

— Кеша? — спросил Никита.

— Пррривет! — ответил кот.

***

Суббота. 23 июля 2016

Никому и ничего не хочется писать. Звонить, встречаться, заводить новые знакомства. За последние пару лет я превратился в интроверта. Хотя раньше это казалось невозможным. Я больше не слушаю любимых когда-то песен, не задумываюсь над своей судьбой, не ищу понимания и поддержки. Не пишу стихов. Я потерялся для мира и нашелся для себя.

Поэтому я почти не пишу в дневник. Честно говоря, особо и некогда. Говорить о своих проектах? Обычно они все забываются через какое-то время либо откладываются по разным причинам. Говорить о чувствах? Мне есть, с кем это делать. Делиться мнениями тоже нет необходимости, как и вступать в бессмысленные разговоры. Может быть потому, что у меня наконец все в порядке?

Старые люди уходят из моей жизни, новые не приходят на их место. Я сам заботливо расчищаю пространство вокруг себя от старых знакомых. А кто-то из них расчищает свое пространство от меня.

Егор не звонил с апреля, с того самого, когда я перестал звонить ему сам. Саша звонит иногда. Но чаще не звонит или не берет трубку. Лис почти перестал писать. И это естественный порядок вещей. Я превратился в одного из тех самых взрослых, которые живут невидимой миру жизнью — занимаются личными делами и придерживаются политики невмешательства. Мне это вполне нравится.

Гея все еще движется по своей орбите, на семь тысяч каком-то году от сотворения Мира. На данный момент это безусловно самый древний и точный механизм, не считая циркониевых часов, установленных в РАНе. Древние звезды согревают нас своим светом, а человек, проникший в тайну атома, пытается расщепить теперь элементарные частицы, попутно изобретая электронные сигареты. Казалось бы, что еще можно желать?

***

— Устал?

— Немножко.

— Приляг, отдохни с дороги, — Кот смотрел на Никиту желтыми как огонь глазами.

— А где мы?

— Ты что, ничего не помнишь?

— Не особо.

— Ты ведь сам наколдовал это место. Возомнил себя великим магом. Сказал, что теперь будешь создавать миры, и начнешь отсюда.

ГЛАВА VI. Трое в большом городе

Пятница, 17 июня 2011

Он в долг берет виски и сигареты. В доме полкило крупы, а он берет в долг виски и сигареты. Ох уж этот Рок-н-Ролл. Ох уж этот Мураками. Ох уж этот Том Йорк. Проверенный рецепт счастья в рассрочку.

Он берет краски и рисует абсент на закате. Он берет гитару и сочиняет песни. Он спит с кем попало. Он заводит друзей. Он подчиняется командному голосу и ругает себя за эту слабость. Виски, музыка, Кот, интернет и отдых. Бесконечный отдых.

***

Подскочил на кровати, уперевшись руками в матрас. Крупные капли пота проступили на лице, молчаливый крик застрял в горле. Постепенно взгляд стал осмысленным, веки закрыли большую часть глаз, дыхание выровнялось. Посмотрел по сторонам.

Да, это все та же квартира, и та же комната. У кровати стоит привычная литровая банка с кипяченой водой, он протягивает руку и жадно пьет. Нащупывает на столе пачку сигарет и закуривает глядя невидящим взором прямо перед собой.

Опять в запое. Пьет не первый день, наверняка натворил всяких бед. Эти приступы, то ли паники, то ли страха, а может быть стыда, стали привычными в последнее время. Только двадцать шесть лет, а за плечами уже столько говна, что хватит на три жизни.

Кажется, сейчас третий день запоя. Нельзя больше пить алкоголь, иначе этот день станет не последним, а не известно каким по счету. Надо продержаться до утра. Потом будет полегче. Тревога не дает уснуть, состояние тревожного ожидания только усиливается.

Не стоит брать телефон или открывать компьютер. Последние сутки стерлись из памяти. Возможно опять натворил глупостей, наговорил гадостей, звонил бывшим друзьям и подругам, а может даже работодателям. И нес пьяный бред по полтора часа к ряду.

Красивая картинка окружающего мира неожиданно превратилась в набор воды и грязи, неодушевленный и пустой. Все вокруг мертво. На тысячи миль простираются темнота и космический вакуум. Сигарета дотлела до фильтра и больно обожгла пальцы.

***

Рыжий, размером с небольшую собачку, с огромным пушистым хвостом и ярко-желтыми глазами — это был он. Кот, который прожил в доме Никиты всю свою жизнь, без малого тринадцать лет.

— Ты говорящий? — спросил Никита.

— Здесь да, — ответил кот.

— И как ты здесь очутился?

— Не помню.

— Домой заходил?

— Я не смог его найти, я же не запомнил как он выглядит снаружи.

— Может быть пойдешь с нами? Знакомьтесь — это Наташа.

— Привет, — сказала Наташа.

— Привет, — ответил кот, — Пожалуй пойду. Какая мне разница, куда идти.

Уже втроем свернули на Большой проспект и пошли в сторону мостов и набережных, к Кадетской линии. «В целом», — продолжал свои мысли Никита, — «Это не самое плохое место, в котором можно было оказаться. Прогуляемся немного, а там решим, что делать дальше».

***

Двое молодых мужчин сидели на кухне одной из старых коммунальных квартир Петроградской стороны. Типичной коммуналке, надежно скрытой от туристов и жителей спальных районов. Когда-то это место было частью прибыльного дома. До революции 1917 года квартира входила в состав другой, большей квартиры, занимавшей половину этажа. После революции люди понаставили внутри квартиры перегородок и заложили парадные входы, разбив пространство на мелкие неудобные клетушки. И стали жить, строя светлое будущее поверх пыли, оставшейся от старых хозяев.

Ремонт не делался десятилетиями. В стране не было частной собственности. Не было и уверенности в том, сколько ты сможешь прожить в новообретенной квартире. Поэтому никто не спешил восстанавливать и ремонтировать то, что ему не принадлежало. Да и строительных материалов было практически не достать, в отличие от водки. В результате коммунальная кухня годами не меняла свой облик, постепенно зарастая копотью и жировым налетом.

Конец ознакомительного фрагмента.