Деревенская газета

Николай Васильевич Успенский, 1871

«В один летний день на краю леса, пред которым расстилались луга с болотами, с сигарой во рту сидел помещик деревни Ивовки; подле него лежал молодой человек, недавно поступивший в дом к этому помещику учителем. Оба они ходили с ружьями и ничего не убили…»

II

В сумерки Галкин приехал к высокому новому дому Хоботовых, перед окнами которого извнутри выглядывало множество медных и бронзовых амуров, собачек, рыцарей, охотников и проч.

В зале Галкина встретил с ежовыми волосами хозяин. Схватившись за руки, ходили по комнатам девочки в распущенных платьях. Хозяин подал гостю руку и лениво сказал:

— Ну, что же, того… как ее… ваша бабушка? — Она нездорова…

В гостиной на мягком диване, с томными глазами и полуоткрытым ртом, сидела хозяйка, имея на голове очень красивую куафюру^[1]. Ей было лет двадцать семь. С видимым желанием выразить всю нежность и грацию молодой женщины, она слегка привстала перед Галкиным, слегка поклонилась, но так, что ее глаза еще более сделались томными, — и вообще она как будто говорила: «Вглядитесь в меня, хоть, например, вы, господин Галкин, — я могла бы целое блаженство доставить человеку, достойному меня!..»

Впрочем, такая истома хозяйки замечалась преимущественно в начале представления гостей. Но после Катерина Ефимовна делалась просто милою хозяйкою, наблюдающею за вами, сколько вы съели чего и не дать ли вам еще чего-нибудь; как, проводив гостей, она делалась милою помещицею, которая в кругу горничных и лакеев поверяет в кухне и кладовой, сколько чего вышло на гостей и т. д.

В зале стояла толпа съехавшихся помещиков, окружив хозяина, который что-то рассказывал. Хозяин на время прервал свой рассказ и пошел к дверям встречать приехавшую соседку помещицу с четырьмя взрослыми дочерьми и сыном-гимназистом. Он, как-то пасмурно (у хозяина был от природы такой взгляд) глядя на гостью, прежде всего за необходимое счел ей сказать, что он весьма здоров, и посмотрел на нее уже не пасмурно, а сердито…

— А Катерина Ефимовна? — спросила помещица.

— Она там… в гостиной.

Хозяин был такой человек, про которого ходило в окрестностях много небылиц, как, например, будто он раз с особенным вниманием смотрел на себя в зеркало и нашел, что его лицо ужасно напоминает свинью, о чем сообщил жене…

В зале явились три офицера с саблями. Между тем комнаты осветились огнями.

После чаю гувернантка Хоботовых сыграла на фортепьяно серенаду Шуберта и произвела в гостях необыкновенное уныние, а больше всего в помещиках, которые встосковались до того, что обнаружили покушение ехать домой. Но Хоботов удержал их и дал слово попросить гувернантку сыграть что-нибудь повеселей, хотя помещики ровно ничего не хотели слышать.

Галкин в это время сидел в гостиной и объявлял дамам о своей газете.

— Я вижу, — говорила хозяйка, — вы хотите нас описывать… Конечно, много найдете пищи для себя.

— Помилуйте! — отвечал Галкин, — я не литератор, я не имею сатирического ума… Но вы, Катерина Ефимовна, поймите: тут просто будет листок от скуки…

— Нет, — твердила непреклонная хозяйка, — вы хотите насмеяться над нами, я вижу… Да опять, что за деревенские такие газеты? что с вами? Вам, как помещику, право, стыдно этим заниматься…

— Да ведь, Катерина Ефимовна, эта газета нисколько не будет похожа на все литературные газеты, какие вы знаете… Это будет листок собственно наш, с своим направлением, домашний и, без сомнения, удивительно оригинальный… Что литературные газеты!..

— Только я вам скажу, — говорила хозяйка, — вам меня описать не придется… Тут нужен талант да талант, потому что вы со мной не живете и, значит, вполне меня не знаете… Сверх того, я не хочу, чтобы вы меня описывали: для меня достаточно того, что я узнаю себя нередко в героинях Шекспира и других…

В зале играли вальс; шаркали танцующие. Галкин встал и попросил хозяйку; она, расправив платье, пустилась с ним…

— Нет, Катерина Ефимовна, — говорил Галкин, — вы жестокосерды… как вы не хотите покровительствовать моей газете!

— Что вам далась эта газета, господин Галкин? — отвечала хозяйка, поправляя куафюру и улыбаясь, — ну, издавайте, когда так… да что вы так вертите меня?.. Я не могу… В самом деле, издавайте… я шутила…

Катерина Ефимовна попросила Галкина остановиться и села на стул.

— Право, издавайте… — ласково повторила хозяйка и с одушевлением посмотрела на Галкина.

Офицеры танцевали с каким-то ожесточением: кто прихлопывал каблуками, припрыгивал вверх; кто припевал даже что-то… Один офицер, высокого роста, сделал несколько кругов на одной точке, посадил даму и гордо пошел прочь, неся на шпоре откуда-то выхваченный клок кисеи…

Галкин подошел к двум гулявшим помещицам и обратился к одной из них, большой охотнице до русских песен, особенно до «Ночки темной, осенней» и «Я калину ломала».

— Василиса Антиповна! Вы не слыхали, — я намереваюсь издать деревенскую газету? Не угодно ли вам получать.

Помещица почему-то вдруг сконфузилась.

— Видите ли, это будет преинтересная вещь. Вы будете знать, во-первых, все, что ни случится в ваших окрестностях, во-вторых, тут будут подниматься разные вопросы…

— Извините, — промолвила Василиса Антиповна, — я не могу ничего сообразить… Я вам лучше после отвечу…

— Ну, а мне позвольте получать, господин Галкин, — подхватила другая помещица, — только чтобы не было сатирического в этом журнале… Вы козней не строите ли над нами?..

— Боже сохрани! Смею ли я подумать… Я, кажется, помещик…

— Что это издается? — спросил подошедший к Галкину офицер.

— Деревенская газета… Не угодно ли быть сотрудником?

— Извольте… Я вам пародию представлю на нашего ротного.

— Что это, может быть, ругательное?..

— Ругательное! Но мило!

— А как того… называется эта газета? — перебил хозяин, несший в боковую освещенную комнату колоду карт.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Прическу (от фр. la coiffure).