Ярость огня

Николай Вардин

Вторая книга из цикла «Летопись Эренхара» не является прямым продолжением истории. Эта повесть – небольшое ответвление от первой части, повествующее о временах, когда смерть только вступила на эти земли. Народам пришлось учиться жить заново в мире, где их жизни хрупки и скоротечны. Страх и боль, ненависть и отчаянье – вот цари начала этой эпохи.

Ареас

Как быстро рухнул мир. Никто не успел понять, что произошло и в чём причины. Мы верили в незыблемость законов и порядков. Мы не знали и не могли даже подумать о том, что что-то может измениться. Но теперь стало очевидно, что мир наш подобен замку из песка, который может смыть в любой момент неумолимая волна. А вечные и бесценные жизни наши оказались не дороже тех самых крошечных песчинок, из которых этот замок был создан однажды. Неподвластный нам поток крушит всё, что было выстроено нами, разбрасывает нас и уносит в тёмные морские глубины. А мы не в силах ничего с этим поделать.

Почти два десятка лет крылатые души живут на острове Аллатум. Все эти годы мы, как старшие братья, присматривали за молодыми народами новых земель. Эти народы в нас верили и чтили, как подобает младшим. Но не смогли мы увидеть беды в родном доме.

Да, Атрен изгнал нас из Асхайина. И мы не смели ему перечить. Но новые драконы появлялись из пламени Алтейи. И мы возвращались к берегам, чтобы забрать их с собой на Аллатум. Поэтому мы никогда не переставали следить за тем, что происходит на нашей родине. Но не смогли увидеть надвигающейся беды.

Все эти годы я — единственный из крылатого племени — осмеливался нарушать приказ пресветлого царя. Я прилетал на берег Асхайина. Мой дракон Эрранол оставался среди скал, а я шёл дальше один, подобно обычному мужчине. Я возвращался в свой отчий дом к отцу и матери. Но не сыновья тоска заставляла подвергать себя и их подобному риску. Меня возвращал домой долг…

Много лет назад, когда я мальчишкой поднялся на Энакро, желая обрести крылатую душу, огненная река вручила мне не один дар, а два. Мой алый Эрранол пробил скорлупу пламенеющего камня, едва я взял его в руки. Но вот второе, небесно-голубое яйцо, предназначалось не мне. Мне нужно было его сохранить и отыскать будущего хозяина, поэтому я взял его с собою. Но вскоре произошли события, которые заставили драконов покинуть Немерен и Асхайин и отправиться в Изгнание. Голубое яйцо я был вынужден оставить у своих родителей в надежде, что однажды его истинный владелец отыщет свой дар. Именно поэтому я возвращался сюда каждый год.

Я скучал по своим родителям. И эти короткие встречи были для меня и для них слабым утешением после разлуки. И все мы понимали, что как только душа вылупится из камня, обретя хозяина, нам придётся расстаться. Тогда я уже не вернусь. Тем ценнее были те короткие часы, которые мы могли провести вместе.

Повозку нещадно трясло по разбитой дороге. Меня болтало из стороны в сторону, жутко укачивало. Пару раз на особенно глубоких выбоинах подбросило так, что я едва не вывалился на обочину. Поездки по земле всегда давались мне тяжело. Конечно, я мог бы купить лошадь в одной из этих прибрежных рыбацких деревень, но ездить верхом на этих животных, воняющих потом, я ненавидел ещё сильнее.

Кучер — весёлый малый — постоянно оборачивался на меня через плечо и ободряюще улыбался. Он всё рассказывал о своих трёх дочерях, видимо, чтобы отвлечь от дурноты. Но, видит небо, это был плохой способ. Я даже не пытался нацепить на лицо вежливую мину и почти его не слушал. Я вжался в угол повозки, упершись ногами в пол, чтобы меня не било о борта; скрестил руки на груди, сжимая себя. И прикрыл глаза.

Под закрытыми веками я видел океанский прибой. Я слышал шум волн. Ноздрями я жадно втягивал свежий солёный воздух. Я расправлял крылья Эрранола и взлетал на одинокий утёс, любуясь бесконечной водной гладью. Глаза, привыкшие к ветру высоты, не слезились. Я был там, где мой дракон. Меня почти не осталось в скрипучей повозке на пыльной дороге.

«Мать никогда не видела Океана. Я хотел бы отнести её на этот берег».

Засмотревшись на горизонт, я с трудом понял, чья это мысль — моя или Эрранола. Хотя слишком редко мне приходилось разделять наши слова и мысли. Чаще наши с ним разговоры были похожи на беседы с самим собой. Но иногда моя крылатая душа заставляла вспомнить о том, что у неё есть воля, неподвластная мне.

«…Ведь ты иногда ведёшь себя так глупо, что мне бывает стыдно делить с тобой одни крылья на двоих».

Я широко улыбнулся, болтаясь в тесной повозке где-то на полпути в Форху. А дракон расправил могучие алые крылья и одним резким сильным взмахом оторвался от скалы. Сердце замерло в груди от восторга: даже спустя столько лет невозможно свыкнуться с бесценным даром полёта. Бесконечная свобода поднимала меня всё выше и выше. Небом хотелось напиться. Но жажда эта не умолкнет никогда.

«Отец ведь вырос в одной из рыбацких деревушек. Я помню, как он рассказывал матери об Океане. Я помню, с каким трепетом она слушала его».

«Я излетал столько земель, видел горы и моря. Мне так хочется поделиться с ней хоть бы кусочком этого огромного мира…»

Повозку вновь тряхнуло так, что у меня стукнули зубы. Я поморщился, скривив лицо, и слегка приоткрыл глаза. Ничего не изменилось: пыль, запах конского пота и трескотня извозчика.

«Бестолковая мысль. Ни мать, ни отец никогда даже не видели моего полёта. Они не видели, как стали сильны мои крылья. Они не покинут свой дом, а я не смогу прилететь к ним».

«Да, они никогда не покинут родных мест. Тем более не сделают этого сейчас…»

— Тем более, сейчас, — пробормотал я вслух, и раздражение несвоевременной мыслью сменилось другой — гораздо более приятной. Невольно улыбка вернулась на мои губы.

— Что ты говоришь, дружище?! — воскликнул кто-то громким голосом. Я приоткрыл один глаз и увидел широкое открытое лицо кучера. Как же его зовут? Он наверняка представлялся мне и даже крепко жал руку перед поездкой.

— Говорю, что меня тоже дома ждёт ребёнок, — откликнулся я. Почему-то в эту минуту тряска перестала досаждать мне так сильно. И захотелось поделиться мыслями с этим мужчиной: — У меня родился брат. Или сестра. Когда я был у родителей в последний раз, то мать сказала мне, что скоро наша семья станет больше. Прошло столько времени… ребёнок уже появился на свет. Ему сейчас несколько месяцев. Я впервые увижу его.

В первый момент мой спутник выглядел несколько растерянно, видимо не ожидав уже услышать от меня более одной фразы. А потом, когда до него дошёл смысл сказанных мною слов, расплылся в широкой улыбке. Он даже слегка хлопнул меня по плечу. Я запомнил его взгляд: в ту минуту он показался мне удивительно глубоким. Я даже подумал о том, как же не увидел этого раньше?

— Новая жизнь всегда прекрасна! Хвала мироздателю, что он и нам дал силы её творить, — добродушно произнёс кучер, но тут запнулся: давно уже алтеиды старались не поминать своего творца. И уже тем более не возносили они ему благодарностей. Чтобы пропустить неловкий момент, мужчина спросил: — У самого-то детки есть?

— Не довелось пока, — пожал я плечами.

— Значит, у тебя всё впереди, — откликнулся кучер. — Узнаешь, как жизнь разом поменяется… Что? Тпру!

Мужчина резко натянул поводья, останавливая лошадь. Я поднялся в повозке, чтобы разглядеть то, что его так насторожило. Далеко впереди нам навстречу двигалась вереница пеших путников. Их было очень много. До уха донеслись стоны и плач. Я не понимал, что заставило столько мужчин и женщин пуститься в дорогу из Форхи.

— Что же это…

Я выпрыгнул из повозки и направился навстречу толпе. Добрый кучер ещё что-то кричал мне вслед, но слова его быстро утонули в шуме огромной толпы. Плач и стоны не сулили ничего хорошего. Широким шагом я быстро приблизился к первым алтеидам. Впереди шёл мужчина. Глаза его остекленели. Пустые руки безвольно опущены вдоль тела. Даже меня он не заметил и едва не сбил с ног. Я схватил его за плечи и грубо встряхнул, заставляя поднять глаза и увидеть меня.

— Почему вы все покинули столицу?! — задал я вопрос, повышая голос.

— Её больше нет, — произнёс мужчина бесцветным голосом, глядя сквозь меня. Он вновь опустил лицо и больше не обращал на меня никакого внимания, продолжив свой путь дальше по дороге.

Я тихо выругался и пошёл дальше сквозь толпу. Но все отводили от меня глаза. Только теперь я разглядел пропитанные алой кровью повязки. Я увидел женщину, которая лежала в маленькой тачке: у неё не было ноги. Я замер на месте и долго смотрел на неё растерянным взглядом. Я не понимал, почему так произошло, и какая сила могла это сделать. Теперь я даже не понимал, как задать вопрос.

— Смерть пришла, — пробормотал чей-то голос мне на ухо.

— Что это значит? — спросил я, не понимая этого слова.

— Мы умираем, — ответил кто-то другой.

Я отчётливо помню, как бессильный стон едва не вырвался из груди. Только с силой я смог его удержать. Я понимал, что происходило что-то настолько плохое, чего не мог даже осознать. Но объяснить происходящее не могли даже эти мужчины и женщины. Они говорили какие-то новые слова, значения которых я не ведал. Но по их глазам я понял, что и сами они до конца не в силах осознать того, что осталось за их спинами.

— Смерть означает конец жизни, — меня взяла за руку женщина. Я поглядел в её лицо. Взгляд был обращён ко мне. — Наши тела ломают, кусают, разрывают. Нам больно и страшно. Мы кричим. Очень громко кричим. А потом заканчиваемся. Наверное, навсегда. Так говорил тот красивый юноша…

— Кто вас разрывает?! — закричал я, стараясь получить вразумительный ответ. — Кто тот юноша?

— Он очень красивый, — повторила она. — Он привёл их всех за собой. Тех страшных, уродливых созданий. Мелких очень много. Они визжат, летают повсюду. Кусают только детей и слабых. Но другие — огромные и сильные, они рвут всех подряд.

— А что со столицей?!

— Она горит, — коротко ответила женщина, удивлённо подняв на меня свои огромные, широко распахнутые глаза. А потом мечтательно улыбнулась, словно вспомнив что-то приятное. — Библиотека была похожа на огромную белую свечу. Я бы никогда даже не смогла представить, как красиво она может гореть.

— Оставь её уже! — прохрипел чей-то грубый мужской голос. — Видишь, она совсем из ума выжила.

Невысокий мужчина остановился передо мной. Но не столько, чтобы объясниться, а чтобы передохнуть: он вёз за собой наспех сколоченную повозку, в которой лежала женщина. Вид её был очень странен: она не шевелилась. Кожа стала блеклой, бесцветной. Губы — лиловыми. На животе платье было разорвано. Между краями ткани я заметил вспоротый живот. Я впервые увидел то, что скрывается под кожей человека… Кровь не лилась — она засохла. Подойдя ближе, я отчётливо понял, что женщина даже не дышала: её грудь ни разу не колыхнулась, сколь бы я не всматривался. Но напугала даже не разорванная плоть. Нет. Меня напугали её глаза. После мне доводилось часто видеть такой взгляд, но на всю жизнь я запомнил именно её. В её глазах было пусто. Ужасающе, абсолютно пусто.

Машинально я коснулся её запястья, но тут же отдёрнул руку: кожа женщины была ужасно холодна. Мужчина встал рядом. Он тяжело дышал. На лице его застыла странная гримаса усталости и отвращения. Он поглядывал то на тело в повозке, то на меня.

— Что с ней? — спросил я. — Это… Это и есть «отсутствие жизни», как сказала та алтеида?

— Да откуда же мне знать, — беззлобно пробормотал мужчина. — Когда то существо разорвало Теоне живот, она упала и больше не вставала. Но ведь я сам сколько раз резал руки ножом, но моя кожа всегда заживала. Должна же и её кожа затянуться? Понятно, что тут рана глубже, поэтому она так слаба…

— Ты слышал того юношу, который говорил про смерть? — спросил я, не сводя взгляда с бледной кожи.

— Да… — неуверенно откликнулся мужчина. — Тот парень говорил, что это навсегда. Моя Теона больше не вернётся ко мне…

Алтеиды обходили нас и повозку с обеих сторон. Их были сотни. Они всё шли и шли, медленно, стеная и плача. Я смотрел на бездыханную женщину и пытался представить, сколько их осталось в Форхе.

Я понял, что мужчина робко трясёт меня за рукав. Я повернулся к нему лицом: он смотрел на меня пытливо и с надеждой.

— Так ведь не бывает. Да? Не может это быть навсегда? Мироздатель не сотворял этого. У наших жизней нет конца…

Я ничего не ответил. Понял, что моё лицо перекошено гримасой. Опустил голову, пошёл вперёд против течения алтеидов. Где-то очень далеко огромный красный дракон с оглушающим рёвом исторг из груди поток пламени.

— Нет. Не смей, душа, — бормотал я в воротник, боясь быть услышанным. Но никто не обращал на меня внимания. А тихие слова тонули в стенаниях и плаче.

Мне больше всего на свете сейчас хотелось оказаться на спине Эрранола, чтобы в несколько коротких взмахов его широких крыльев оказаться в столице. Где-то там остались мои родители. И с ними их ребёнок. Мой брат или сестра. Мне стало дурно, голова закружилась от мысли о том, что они тоже… «навсегда». Дракон в моей груди метался и бился. Крылатая душа моя на берегу Океана ревела пламенем от бессилия и непонимания. Лишь стиснув зубы до скрипа, я заставил себя успокоиться. Я не мог позволить себе нарушить запрет небесного царя. Дракон должен был остаться на берегу. Найти моих родителей он никак не поможет. Мне нужно следовать дальше в Форху. Небо! Как самому отыскать их в этом переполошенном мире?!

Я остановился и глубоко вздохнул. Это безумие. Но я не мог отступиться.

— Меркина! Я ищу своих родителей из квартала Меркина! — закричал я в полную грудь. — Кто-нибудь! Меркина!

Ответом были лишь прежние стоны и плач. Я продолжил путь, озираясь по сторонам. Иногда вновь кричал, в надежде встретить если и не своих родителей, то хотя бы соседей, которые могут знать, где продолжать поиски. Но я видел лишь опущенные к земле головы, которые не обращали на мои слова никакого внимания.

***

За одним караваном беженцев был другой. За другим — третий. Толпы мужчин и женщин бежали из родных мест. Везде я видел разорванную плоть, оторванные, отгрызенные части тел. Я очень быстро привык к нескончаемым стонам и плачу. Удивительно быстро для меня эти звуки стали обыденностью. Если в первые минуты они заставляли замирать сердце в груди и стыть кровь в жилах, то теперь я даже не замечал монотонного шума.

Сердце вздрагивало лишь в те моменты, когда казалось, что я замечал в толпе знакомое лицо. Но всегда ошибался. Ожидание встречи было томительной мукой. Но стоит признаться самому себе, что порой я боялся встретить того, кто расскажет о судьбе моих родителей. Что выпало на их долю в те дни? Я не ведал. Но всё ещё надеялся встретить их живыми и невредимыми. Хоть надежда и таяла по мере того, как я приближался к столице.

На дороге мне встречалось всё меньше беглецов. А я был единственным, кто шёл к Форхе, а не спасался из неё бегством. Я уже видел своими глазами некогда белоснежные стены, покрытые гарью, заволочённые дымом пожаров. Шпиль великой библиотеки всегда возвышался над остальными зданиями. Но теперь его не было — он был разрушен. Теперь город сливался цветом с горой Энакро, на которой был построен. Здания, порушенные стены и улицы сливались с серым и чёрным камнем горы. Я смотрел на Форху и не мог поверить. Эта картина казалась мне совершенно немыслимой, ненастоящей. Даже для выдумки она была неправильна и нелепа. Так не должно быть, как не должно быть и жизней, угасающих навсегда.

Наверное, именно потому, что тогда не верил в реальность происходящего, я пошёл дальше. Я не почувствовал страха, который должен был бы меня остановить. Что такое страх — узнаю позже. А пока я не ведал даже такого чувства. Какими глупыми кажутся сейчас мои мысли. Сколь многого я не ведал тогда, идя к столице. Обломки могучих стен, что испокон веков укрепляли улицы города, а теперь были разрушены, обвалены в бесформенные груды, я видел уже издалека. Но этот вид не вязался в мыслях с опасностью, которая ждёт внутри. В этот момент я был похож на младенца, который впервые видит новый для себя мир и только учится понимать, что тот сулит для него.

Сейчас я тоже вижу ту картину в своей памяти. И сейчас, конечно, я понимаю, что не было ни единого шанса отыскать в руинах Форхи хоть одну живую душу. Все, кто мог сбежать — уже ушли. И я сам встретил их на пути. А там…

…Там, ещё в пригороде столицы, когда я вошёл на улицы небом забытой деревни, у меня закружилась голова. Всё, что я видел до этого по дороге сюда — было лишь преддверием для того, что открылось мне здесь. Даже земля изменилась в этом месте: она стала угольно-чёрной, похожей на золу. Эта крупная зола предостерегающе скрипела под моими ногами. Я шёл по чёрной улице и видел разбитые окна, разрушенные дома. Чёрный цвет покрывал и стены — гарь и копоть застилала руины. Где-то ещё тлели обломки домашней утвари и мебели. Едкий дым иногда застилал глаза. Мне приходилось отворачиваться, дышать было трудно. Казалось, что деревня опустела…

Но потом в нос ударил совсем иной запах. Резкий, отвратительный, тошнотворный. В ту минуту я не мог и представить, что источает такую вонь. Но очень быстро понял, что так гниют тела алтеидов. Когда я свернул на другую улицу, то увидел их огромное количество: мужчины и женщины, замершие в нелепых, неестественных позах. Распоротые животы, глотки, оторванные конечности. И застывшие, бесцветные глаза, которые — я был уверен—смотрели именно на меня. Их было не счесть. Десятки? Сотни? Тысячи? Мир рухнул. Я не понимал, во что он превратился.

Конец ознакомительного фрагмента.