Фуэте на поле боя

Николай Богородский (2024)

По воле родителей Наташа Ковалевская стала ученицей Академии русского балета им. А. Я. Вагановой. Девушка оказалась прилежной и талантливой. Вскоре её стали приглашать в спектакли, а на последнем году обучения Наташа уже танцевала сольную партию Мари в «Щелкунчике». Прямо на глазах рождалась прима-балерина, которая мечтала о покорении Парижа, Рима, Вены, Нью-Йорка. Однако… Хочешь насмешить Господа — расскажи ему о своих планах. Так в чём же всё-таки истинное предназначение Натальи?..

Фаза вторая, в жёлтых тонах

Ученица гимназии

Что делается у нас под школьной корой

алгебр и геометрий?

Глазам трудящихся школу открой,

[за] лежалых педагогов проветри!

Владимир Маяковский

Состав учащихся в этом элитном учебном заведении был неоднороден. Большинство составляли те дети, которых в богатых семьях чуть не с рождения ориентировали на успех в жизни, на личные достижения. В самом деле, мальчикам и девочкам уже не придётся вести гонку за богатством, оно есть, получено предыдущим поколением, им с самого раннего возраста доступны все блага жизни.

Этим отпрыскам доходчиво объясняли, что они владеют важнейшими составляющими успеха, а именно связями и социальным капиталом. А теперь надо научиться думать, прорабатывать собственные проекты, распоряжаться финансами, найти своё призвание, чтобы в недалёком будущем возглавить фирму, завод, холдинг или министерство, а если посмотреть чуточку вперёд, то, чем чёрт не шутит, — может, и страну.

Были детки родителей, которые, заплатив немалые деньги за гимназический курс, считали, что дело сделано. Теперь их шалопая обучат, подготовят к поступлению в престижное заграничное учебное заведение, а потом дипломированный сын или «учёная» дочка будут готовы возглавить родительское предприятие, сами же они уйдут на покой и будут тихо доживать свой век либо в трёхэтажной даче на берегу Финского залива, либо (что наиболее вероятно) где-нибудь на Лазурном берегу во Франции или в Италии на острове Капри.

Эта группа учеников искренне не понимала, зачем им учиться. Папа же деньги заплатил? Заплатил! Что ещё надо? Вон тётя в очках у доски тыкает указкой в какие-то буквы, говорит, что это английский алфавит. Ладно бы просто рассказывала, а то ведь требует, чтобы на следующем уроке уже ей рассказали про эти буквы. Ещё чего! Перебьётся! Ишь, чего захотела!

Конечно, с этим контингентом нянчились, пытались их научить хоть чему-нибудь. Если это удавалось, то вручался аттестат об окончании гимназии. А частенько эти девочки и мальчики просто не ходили на уроки, и никакие увещевания родителей не могли вернуть их в класс.

Была и третья группа ребят, самая малочисленная, к которой принадлежала Наташа Ковалевская. Эти уже знали, кем будут, или, во всяком случае, мечтали о той или иной профессии, а в элитное учебное заведение они попали просто потому, что так захотели небедные родители.

По утрам дорогие, сверкающие лаком иномарки тормозили около входа в здание, доставляя детей на учёбу. Нагрузка в гимназии была высокой. Уже в первом классе шесть уроков, которые заканчивались около двух часов дня, и объёмистые домашние задания, выполнение которых строго спрашивали на следующий день, два языка, элементарная аналитика и прочие сложные предметы. Конечно же, на большой перемене вкусно кормили, много времени уделялось физической подготовке, благо гимназия располагала шикарной спортивной базой с бассейном и теннисными кортами.

Наташа училась хорошо, старалась. Понемногу она перезнакомилась в классе со всеми учениками.

Спустя месяц учёбы произошла стычка с толстым мальчишкой из тех, что думали, будто им все должны. Этот сынок хозяина колбасного магазина загородил ей дорогу, не пускал пройти к своей парте, сообщив при этом сиплым голосом, что она ему понравилась и должна сидеть с ним за одной партой.

— Чего растопырился? — спросила его Наташка, пытаясь пролезть между соседней партой и налитым жиром телом.

— Нет, ты будешь сидеть со мной! — наглым тоном сообщил ей потомок колбасного торговца. — Вон там есть место.

— Слышишь, пусти! Я буду сидеть там, где и сидела, понятно?

— Ещё чего! Давай пересаживайся! Это я тебе сказал! — стал заводиться мальчишка. — И быстро вон туда!

Девочка почувствовала, что её переполняет возмущение, ненависть к этому толстому отродью, а внутри неё растёт какой-то неведомый зверь, который сейчас выпрыгнет наружу.

— Дай дорогу, жиртрест! Хуже будет!

— Ещё чего! Ты, шмакодявка, ещё мне указываешь!

И тут тот самый зверь выскочил наружу. Наташка схватила подвернувшийся ей под руку чей-то портфель, развернулась и запустила им в голову обидчика. Тот взвыл, отлетел на приличное расстояние и хлопнулся на пол, держась двумя руками за стриженую макушку. Потом посыпались угрозы в адрес Ковалевской.

Прибежала учительница, потом появился директор, мальчишку отвели в медпункт.

В этот же день позвонили Сергею Александровичу и Ольге Михайловне с просьбой явиться в гимназию.

Разборки заняли весь вечер. Колбасный торговец настаивал на том, что его ребёнка чуть не убили, и в связи с этим требовал какой-то несусветной компенсации. Нашлись свидетели, рассказавшие, что никто его отпрыска не трогал, а он сам нарвался на такое обращение. Кроме того, Сергей Александрович сообщил неуёмному папаше, что у него имеются весьма надёжные связи и в полиции, и в суде, и в Роспотребнадзоре.

После этого всё затихло, и стороны конфликта разъехались по домам.

На обратном пути, в машине, Ковалевский сказал:

— С первой пулей тебя, дочка! Ты молодец!

Ольга Михайловна ничего не добавила, только погладила девочку по голове.

— Я люблю вас, папа и мама! — отозвалась Наташка и почему-то заплакала.

Потекли годы учёбы. После случая с колбасным наследником к Наташке никто не рисковал приставать. Со временем она стала главной заводилой в играх на улице и уже могла претендовать на звание вожака класса.

На пятом году обучения Ковалевский был приглашён к директору, Семёну Марковичу Виленскому.

Сергей Александрович вошёл в кабинет Виленского с чувством тревоги, которое не поддавалось объяснению. Вроде всё было нормально, дочь училась неплохо, беспокойства родителям не доставляла. Желание побеседовать, исходившее от директора гимназии, было непонятным.

После взаимных приветствий Семён Маркович предупредил секретаршу, что очень занят, и велел его ни с кем не соединять.

— Сергей Александрович, я пригласил вас побеседовать относительно вашей дочери, — начал разговор Виленский.

— Что-то случилось, Семён Маркович? — обеспокоенно спросил Ковалевский.

— Нет, знаете, ничего не случилось… — промямлил директор. — Но, несмотря на это, есть некоторая проблема, которую необходимо обсудить именно с вами.

— Что за проблема? Знаете, Семён Маркович, давайте ближе к делу, а то я смотрю, вы мнётесь, чего-то не договариваете.

— Нет-нет, я перехожу как раз к проблеме. Знаете, ваша дочь очень подвижный ребёнок, с инициативой… Я бы даже сказал, что это не ребёнок, а чертёнок какой-то!

— Я вас не понимаю, — начал раздражаться Сергей Александрович. — Что вы всё ходите вокруг да около? Отвечайте: у неё слабая дисциплина? Она неподобающе ведёт себя на уроках? Что плохого в инициативности девочки?

— Да-да, я вас понимаю. Заверяю, что на уроках Наташа ведёт себя нормально, дисциплина у неё хорошая. Просто у нас, как вы знаете, предусмотрены прогулки на свежем воздухе… Так она организовывает во время этих прогулок каждый раз какие-то игры, например, как она называет это, «вышибалы» или какой-то «квадрат». Самое интересное, что она фактически превратилась в неформального лидера класса и её слушаются даже мальчишки!

— Я не вижу, уважаемый Семён Маркович, темы и предмета для разговора. Всё это характеризует мою дочь с положительной стороны, и я по-прежнему не понимаю, для чего вы пригласили меня в этот кабинет! — В тоне Сергея Александровича слышалась видимая досада занятого человека, понапрасну теряющего драгоценное время. — Я могу быть свободен?

— Очень прошу вас задержаться ещё только на одну минуточку, — залебезил Виленский, старательно отводя взгляд от Наташиного отца. — Я хочу сказать вам самое главное, то, ради чего…

— Послушайте, уважаемый, а можно было с этого начать?

— Сергей Александрович, я всё понимаю, я знаю, что вы весьма авторитетный человек, вас знают во многих организациях, вы очень заняты… Прошу меня извинить и понять то, что я вам сейчас скажу…

Воскресенскому захотелось врезать этому лысеющему тщедушному человечку по морде, но он сдержался. «Ещё богу душу отдаст…» — подумал. А вслух произнёс:

— Да говорите уже, наконец, сколько можно время тянуть?..

Семён Маркович набрал воздуха в лёгкие и выпалил:

— Ваша дочь спорила с учительницей истории и позволила себе назвать её полоумной. Вот.

— Давайте подробней, что-то я ничего не понимаю, — насторожился Ковалевский.

— Понимаете, по программе мы кратко излагаем ученикам историю Великой Отечественной войны. Учительница стала рассказывать детям о блокаде Ленинграда и высказала мнение, что город надо было сдать, и тогда не было бы столько жертв, — Виленский впервые взглянул на своего собеседника.

— Что за бред несёт ваша учительница?

— Вот видите, и вы думаете так же, как ваша дочь. Она поднялась со своего места и камня на камне не оставила от того, что сообщил преподаватель. Наташа сказала, что на нашу землю пришли фашисты, изверги, палачи. Если бы их пустили в город, они бы вырезали в нём всё население и затопили бы его или взорвали. Дальше она добавила, что учительница оскорбила память защитников Ленинграда, наплевала на тех, кто в неимоверно тяжёлых условиях отстоял Ленинград, и высказала мнение, что таким преподавателям нельзя доверять учить детей.

— Молодец, ну просто молодец моя девочка! — воскликнул Сергей Александрович.

— Да, только потом учительница стала возражать и сослалась на публикации в американской прессе. И знаете, что ответила ваша дочь?

— Что же ответила моя дочь?

— Она сказала, что только полоумный может ссылаться на американскую прессу, в которой нашу историю давно переврали. Представляете?..

— Так она на сто процентов права!

— Понимаете, Сергей Александрович, у нас же программа… и учителя работают строго в рамках плана обучения, — вкрадчивым голоском вещал Семён Маркович. — А этот план утверждают спонсоры.

— Кто?! — воскликнул Ковалевский. — Спонсоры?.. Ничего себе! За каждого ученика в этой гимназии вам платят почти миллион рублей в год. А тут ещё и спонсоры отстёгивают. Потрясающе…

— Сергей Александрович, эти люди представляют очень влиятельную организацию… Мы ведь много делаем для учащихся, согласитесь, что таких условий ни в одной городской школе нет, а всё стоит денег. И я хочу очень немногого, Сергей Александрович: чтобы ваша дочь не спорила с учителем, а молчала. Ещё я хочу, чтобы она держала своё мнение при себе, а не внушала его всем ученикам в группе. Самое странное, что большинство с ней соглашаются.

— Я этому не удивляюсь! — отрезал Ковалевский, которому уже откровенно надоел слащаво-заискивающий тон директора. Было видно его желание и сохранить ученицу, и в то же время выслужиться перед спонсорами, что называется, и на ёлку влезть, и задницу не ободрать. — Ещё скажу вам, что вы под руководством ваших спонсоров коверкаете нашим питерским мальчикам и девочкам мозги, формируете у них чуждое мировоззрение, фактически готовите пятую колонну против России. Запомните, господин… как вас… Виленский, однажды вы ответите за эту деятельность, ничего общего с образованием и воспитанием молодёжи не имеющую, — на одном дыхании проговорил Сергей Александрович. — В каком кабинете сейчас моя дочь?

— У них математика в сорок первой аудитории, — проскрипел Семён Маркович. — Я только хочу вас попросить, чтобы этот разговор остался между нами, он не должен выйти за стены моего кабинета. Договорились?

Ковалевский посмотрел на директора уничтожающим взглядом:

— За свою зарплату волнуешься? Не волнуйся, сплетничать не буду! — И Сергей Александрович вышел из кабинета, хлопнув дверью и не оглядываясь.

Хотя ему надо было, ой как надо было оглянуться… чтобы увидеть полный ненависти взгляд этого тщедушного человечка.

Ковалевский немедля поднялся на четвёртый этаж, вошёл в аудиторию и, извинившись, позвал Наташу.

— Возьми свои вещи, дочь. Ты здесь больше не учишься. Понятно?

— Папа, я ничего не понимаю! Почему я здесь больше не учусь?

— Потому что ты будешь учиться в другом месте, — ответил Сергей Александрович.