Смерть под псевдонимом

Николай Атаров

1944□год, наши войска освобождают Болгарию, где и начинают развиваться события этой остросюжетной повести известного советского прозаика Николая Сергеевича Атарова (1907–1978). Идет диверсия немецких агентов. Как их выявить, кто они? Этим и занимаются полковник Ватагин и его подчиненные. Им удается арестовать немецкое посольство, спешно убегающее из Болгарии, но диверсии продолжаются, и новые загадки по отдельным личностям – то болгар, то венгров – не дают покоя Ватагину и его адъютанту Славке Шустову. Двадцатилетний парень, он рвется к оперативной работе, и во многом благодаря ему распутывается этот клубок, суть которого заключается в том, что немцы просто готовят подмены похожих по внешности людей для сохранения своих… Знак информационной продукции 12+

8

Как раз в это время полковник Ватагин и майор Котелков были вызваны в один из домиков на окраине придунайского румынского городка. Здесь, в надежно оцепленных переулках, со вчерашнего утра разместилось разведуправление фронта со всеми его отделами и отделениями, радиоузлом, шифровальным бюро, гаражом и другими вспомогательными службами. Когда они тихонько вошли, докладывал у карты начальник ветеринарного управления Амвросиев. Это было так неожиданно, что, усаживаясь в дальнем уголку, они даже переглянулись.

Сухощавый и бледный генерал Амвросиев показывал прутиком на карте, повешенной на стене, очаги распространения сапа, с которым встретились на пути наступления конные обозы. Сорок лошадей пало в течение последних двух дней. Все признаки злокачественного заболевания: язвы на губах, истечения из носа, короткое сопящее дыхание… А в изоляторах фронта находится еще более двухсот лошадей, положительно отреагировавших на маллеиновую прививку.

По тому, как шел обмен мнений, полковник Ватагин понял, что командование встревожено. Как бы ни была механизирована боевая техника армий, обозы есть обозы. На войне нет мелочей, все взаимодействует. В условиях массового передвижения обозов и большой скученности конного парка, особенно на переправах, любая эпизоотия угрожала замедлить темпы преследования разгромленного противника.

Начальник ветеринарного управления заметно струхнул и, кажется, о чем-то важном недоговаривал, видно, не решался. Главный ветеринарный врач, полковник Джанкой, бравый старик с жесткой, как скребница, щеткой рыжей шевелюры, когда ему дали слово, высказался определеннее:

— Подозреваем диверсию противника!

С этой минуты Ватагин и Котелков поняли, что они не зря вызваны. Все возможно… Войска недавно прошли Украину, где гитлеровцы, отступая, сумели оставить за собой повальную чуму домашней птицы.

— А вы как думаете? — спросил начальник разведуправления Амвросиева.

И на такой прямой вопрос тот ответил уклончиво:

— Все может быть. И все-таки даже в учебниках сказано: именно на Балканах, да еще в Турции, всегда наблюдается сильное распространение сапа лошадей. Что ж удивительного…

— Однако там же можно прочитать, что на Балканах господствует скрытая, хроническая форма заболевания, — энергично возразил полковник Джанкой. — А мы наблюдаем острейшие формы, как будто в кормушки подсыпаны целые пригоршни сапных палочек!

— Что ж, большая скученность поголовья… — не очень убежденно твердил свое генерал Амвросиев и снова успокоительно цитировал справочники: — В тысяча девятьсот двадцать шестом году, например, в одной Болгарии было зарегистрировано четыре тысячи двести четырнадцать сапных лошадей. Однако никто не подозревал диверсию…

— Вы наших чекистов не разоружайте, — устало вмешался начальник разведуправления. — Если верна кавалерийская поговорка, что «человек делает коня», то человек и сап может сделать. Не так ли? Полковник Ватагин уже, наверно, кое-что намотал на ус.

И все заулыбались, поглядывая на сидевшего в углу с виду неторопливого, мешковатого, задумчивого полковника.

Второй вопрос, обсуждавшийся в эту ночь, касался непосредственно Ватагина и Котелкова, и, когда ветеринарное начальство покинуло комнату, им кратко объяснили суть дела. Друзья из Болгарии только что сообщили по радио, что фашистские дипломаты уже бежали из Софии в специальном поезде в направлении турецкой границы и там, на полустанке, задержаны крестьянами и пограничниками. Активно действует некто Атанас Георгиев, подпоручик. Он уже разоружил фашистов, солдаты перетащили к нему на квартиру все посольские архивы и канцелярию, он просит помощи. Дело ясное: нужно отправить десант. Болгары обещают приготовить посадочную площадку.

— Это надо сделать. И чем быстрей, тем лучше, — подвел черту генерал. — Значит, решено?

И разговор снова перешел на дела ветеринарные.

Ватагин не участвовал в спорах. Вдруг в памяти его возникла немецкая позывная: «Фюнф хуфайзен фон айнем пферде». Так неожиданно вспомнилась в разговоре о сапе эта загадочная фраза о пяти подковах с одного коня, что полковник тут же зашептал об этом на ухо Котелкову.

Тот выслушал и улыбнулся.

— Ждите! Так они и раскроют вам в условной позывной суть диверсии. Дети, что ли?

— Да, это верно. Однако забавное совпадение.

В ожидании полковника Шустов во дворе болтал под стук движка с генеральским адъютантом. Оба понимали, что их начальники, наверно, обсуждают серьезное задание, но об этом не принято было говорить.

— Что-то твой похудел, — заметил генеральский адъютант о Ватагине.

— Езды много. А «виллис» кого не растрясет, — уклончиво сказал Шустов.

Не хотелось признаться, что только вчера он вернулся к полковнику. Он и сам обратил внимание на то, как тот осунулся в дни наступления. Со слов Ватагина он знал, сколько было у него работы. За Днестром к нему привели многих «старых знакомых». Их след тянулся от Пятигорска, от Павлограда, от Николаева. Полковник допрашивал ночью и днем где придется: в погребах, в тени танков, в густой кукурузе. Шустов выслушал все это с завистью — вот каких впечатлений он лишился, пока возил фургон с унылым Бабиным. Сейчас в разговоре с генеральским адъютантом не хотелось бередить свою обиду.

— Писем давно нету, — заметил собеседник.

— Полевая почта отстала.

И они окончательно умолкли, задумавшись каждый о своем под ночной стук движка.

Ватагин подошел к машине внезапно. Срочно послал Шустова с майором Котелковым в батальон.

— Знаешь, где искать? На обратном пути прихватите Бабина. И — сюда!

Мишу Бабина пришлось расталкивать: он спал, как сурок. Шустов мчал машину по сонному городку. Котелков сидел рядом. Бабин терпеливо мотался на заднем сиденье.

— Что бы все это значило, товарищ гвардии майор? — спросил Шустов, как обычно, с подходцем.

— Что-нибудь да значит, — бодро ответил Котелков. — Мы здесь — не просо воробьям давать.

Шустов вспыхнул, но промолчал. Когда же наконец майор научится с ним разговаривать по-человечески! Впрочем, он со всеми такой — плохо воспитанный человек, держится высокомерно, командует. Смелый до чертиков, это точно, а действует нахально. Полковник верно однажды о нем отозвался: «Высади его с десантом хоть на луне, он только гаркнет на хлопцев: “Мы здесь — не просо воробьям давать! За мной!” Никакого интереса к обстановке. Политически незрелый товарищ…» И хоть бы раз майор Котелков взял с собой в операцию Славку Шустова. Этого не было никогда.

— Товарищ майор… — просительным тоном снова начал Шустов.

Котелков грубо хмыкнул:

— Слушайте, Шустов, ведите машину и помалкивайте. И не просите — не будет. Еще молоко на губах не обсохло.

— Вам так кажется, товарищ майор? — вежливо переспросил Шустов и сильно встряхнул машину на повороте.

В эту минуту он ненавидел Котелкова.

Не прошло часу, и Славке Шустову все стало ясно: Котелков возглавляет опергруппу, воздушный десант в глубоком тылу противника. Летят на двух Ли-2 даже без прикрытия: ради полной конспирации. Головным идет вызванный из ВВС летчик Колдунов — бесстрашный Колдун, сделавший когда-то двести ночных полетов в осажденный Севастополь. С Котелковым — тридцать ребят с автоматами, два отряда. Во главе второго — капитан Цаголов.

За час Шустов трижды побывал на аэродроме: то подвозил Ватагина и Котелкова, то Мишу Бабина с радиопередатчиком. Миша тоже летит. Полковник настоял на отправке Бабина: может быть, захватим ту, софийскую, радиостанцию, тогда радист пригодится — устроить ловушку. Бабин кивал головой, соглашался, но ясно было, что все это ему не очень по душе: в такой операции раз плюнуть старшинские лычки заработать.

Давно не чувствовал себя Шустов таким униженным. Ненавистный Котелков забыл о нем. Гордость запрещала Славе попросить полковника. И он сидел в машине, нахохлившись, мрачно поглядывая по сторонам. Обидно было, что Миша Бабин летит, а он, Шустов, только возит.

Все же, поборов недоброе чувство, Шустов догнал Мишу у самолета. Вспомнил: летит, чудак, без свитера. А в воздухе будет холодно, лейтенанты — вон как одеты.

— Где он у тебя? В чемодане? Я враз за ним смотаюсь. Замерзнешь!

— Спасибо, Слава. Не надо.

Все распри забыты, и Бабин это ценит. Славка — настоящий товарищ, и жаль, что его не берут. Бабин ведь слышал, как Шустов просил майора Котелкова взять его с собой в десант, хотя бы на помощь радисту: аппарат таскать. Котелков отрывисто рассмеялся: «Бодливой корове бог рог не дает». И успокоил: «Вы полковнику понадобитесь, тут не заскучаешь».

Лейтенанты поспешно докуривали, прежде чем войти в самолет. Шустов с завистью наблюдал, как Ватагин пожимает руки Котелкову, Цаголову. А Колдуну сказал что-то, чего Слава не расслышал.

Десантники с автоматами взбегали по лесенке.

Шустов постеснялся поцеловать Бабина, только сунул ему зачем-то кожаные перчатки и финку с янтарной рукоятью. Миша был бледен, может быть, из-за ночного холодка.

Две тяжелые птицы, нехотя поворачиваясь, нагоняя ветер, пошли вперевалку набирать скорость по выгоревшей траве, потом оторвались от взлетного поля и взяли курс на юг.

Ватагин и Славка молча возвращались с аэродрома. Лишь у квартиры полковника, когда младший лейтенант остановил машину, Ватагин посмотрел, улыбнулся:

— Ты на судьбу не жалуйся, Слава. Иди спать, отдыхай.

Откуда он догадался о том разговоре, который был у Шустова с Котелковым?