Смерть под псевдонимом

Николай Атаров

1944□год, наши войска освобождают Болгарию, где и начинают развиваться события этой остросюжетной повести известного советского прозаика Николая Сергеевича Атарова (1907–1978). Идет диверсия немецких агентов. Как их выявить, кто они? Этим и занимаются полковник Ватагин и его подчиненные. Им удается арестовать немецкое посольство, спешно убегающее из Болгарии, но диверсии продолжаются, и новые загадки по отдельным личностям – то болгар, то венгров – не дают покоя Ватагину и его адъютанту Славке Шустову. Двадцатилетний парень, он рвется к оперативной работе, и во многом благодаря ему распутывается этот клубок, суть которого заключается в том, что немцы просто готовят подмены похожих по внешности людей для сохранения своих… Знак информационной продукции 12+

2

В такой толпе окликнешь знакомого — не сразу услышит. Метнувшись в уличном скопище, бледный мужчина с черными усиками задержал за локоть проходившую мимо него женщину.

— Так вот вы где, Мариша, — по-русски заговорил он, как старый знакомый, не отпуская ее руки. — Смотали удочки! И куда: в Букурешти.

Женщина была немолода, но стройна, над розоватым загаром — серебро седых волос. И серебристо-серый плащ, и розовая сумочка обдуманно повторяли эту гамму. В подрисованных глазах — лихорадочный блеск; тонкая рука в белой испачканной перчатке, когда женщина подняла ее к виску, задрожала.

— Болит голова, Стасик, — сиплым голосом заговорила она. — Ох, как болит.

— Вам нездоровится. Он-то, по крайней мере, знает, этот… любитель конного спорта?

— Что-то творится со мной. — Она вульгарно-громко расхохоталась и вдруг договорила почти шепотом: — Непоправимое.

— Вы почувствовали это в Софии?

— Да, во вторник.

— И вы не заметили перемены со стороны Джорджа?

— Он такой мнительный. — Она сказала это без улыбки.

— Стал избегать? Стал сторониться вас? И у вас все время болит голова?

— Почему вы об этом спрашиваете, Стась? Вы что-то подозреваете? Да, голова очень болит. Потом — боли в суставах. И тошнота. И озноб.

— Значит, вы все поняли? Вы поняли?

— Я догадалась. — Она отвернула край перчатки на левой руке и показала язвочку, окаймленную белым валиком. — Я заметила это во вторник. — Ее губы задрожали, слезы появились на глазах. — Милый Стасик, вы думаете, что это он сам сделал… что он мог решиться на это, чтобы избавиться от меня?

— Разве легко от вас избавиться. Все знают, что вы невропатка, — грубовато ответил ее собеседник.

Прорезая толпу, приближались рослые полицейские. Блеснуло золото кокард и шнуровки на их высоких фуражках.

— Пропустим их, — вполголоса сказал Стасик.

Во всем его облике было что-то от фатоватого героя бульварного романа — в галстуке-бабочке под энергичным сизым подбородком, в бриллиантиновом сиянии прически.

— Давно хотел спросить вас, Мариша, — сказал он, когда прошли полицейские. — Сейчас это позволительно. Вы работали на немцев?

— Под кличкой Серебряная? Чудак вы, Стась, — «работала». Я никогда не работала. Я любила Джорджа. И теперь я ушла, как больная кошка, чтобы не подохнуть дома… — Она закашлялась, говоря непрерывно. — Он сам теперь в руках Крафта, этого слизняка в белых ресничках. Я ненавижу их обоих. Я не хочу, не хочу…

— Любите… Ненавидите… — Что-то безжалостно-циничное блеснуло в глазах Стасика. — А знаете ли вы, обаятельная, что вы давно были обречены? Хотите или не хотите, вас ожидает участь солдат из зондеркоманды, когда в них минует надобность.

Он обернулся. Толпа метнулась врассыпную, кто-то кричал: «Это тряпка тлеет! Успокойтесь! Просто тряпка! Кто подкинул ее? Вот сволочь! Это провокация…»

Паника длилась несколько секунд, не более.