Белый олень. Часть 3. Одинокий волк под луной

Николай Александрович Юрконенко, 2021

На гербе Чечни изображен одинокий волк под луной. Что это: символ, пророчество, судьба? Хочется спросить у народа маленькой мятежной Ичкерии: зачем вам такое безнадежное одиночество? Принесет ли оно свободу, мир и счастье? К чему эти огромные человеческие жертвы, во имя чего погибают русские и чеченские солдаты? На эти же вопросы пытается найти ответ и летчик Сергей Романов, командированный на Северный Кавказ с вполне мирным заданием и совершенно случайно угодивший во всепожирающее пекло междоусобной войны.Содержит нецензурную брань.

Глава 3

Задумчиво глядя в залитый дождем боковой иллюминатор-блистер, Сергей вдруг заметил на земле яркую огненную вспышку, устремленную ввысь, которую в солнечный день увидеть было бы практически невозможно. Поначалу капитан не придал этому значения — за послевоенные годы память частично стерла реакцию на это жуткое видение. Но в следующий миг сердце болезненно сжалось, а тело оделось холодом, эта вспышка была похожа на работу сварочного аппарата — точно таким же бело-сине-оранжевым пламенем горит электрод. Это видение невозможно перепутать ни с чем — так бьет скорострельный крупнокалиберный ДШК¹⁰. Разница лишь в том, что работа электросварщика образует огненный шар, а пулеметное пламя вытягивается в длинный пушистый жгут.

В какую-то неуловимую долю секунды Сергей увидел, что огненный факел исходит из крошечного прямоугольника и понял, что пулемет установлен на автомобиле. Вскочив с сиденья, Сергей хотел броситься в кабину, чтобы предупредить экипаж о том, что с земли ведется огонь, но не успел. Вертолет резко накренился, входя в вираж, стал набирать высоту, выполняя противозенитный маневр и стремясь уйти в облачность, и Сергей понял, что летчики и без него увидели, что атакованы. Скрыться в облаках вертолет не успел, чудовищной силы толчок был похож на удар тяжелой кувалды — в левом борту появилось отверстие размером с кулак. Затем пули пошли выше, вырвали кусок обшивки, искорежив силовые шпангоуты и искромсав радиоотсек. С треском разлетелся плексиглассовый иллюминатор, с десяток пуль угодило в пилотскую кабину. Все пассажиры повскакивали со своих мест — заспанные лица перекошены паническим страхом, в глазах лютый ужас. А удары следовали один за другим, левый борт зиял рваными дырами. И почти каждое попадание сопровождалось дикими вскриками боли — несколько человек были ранены, а двое упали на пол и не подавали признаков жизни.

Затем вертолет затрясло от децентрации несущего винта — очевидно пули зацепили лопасти, а вслед за этим появилась вибрация и сбой в работе двигателей. Ни Сергей, ни экипаж, ни пассажиры еще не знали, да и не могли знать, что несколько пуль пробили редуктор, что масло вылетает из него потоками и что это — смертный приговор летательному аппарату. Перегретый от масляного голодания редуктор мог заклинить через считанные минуты. И очевидно понимая это, опытный командир экипажа, капитан Козырев, повел машину на снижение. Смертельно раненый, он отчетливо понимал, что должен успеть выполнить две задачи: увести поврежденную машину как можно дальше от точки обстрела, чтобы спасти своих людей и дать им возможность приготовиться к неизбежному бою. Вторая задача была куда сложнее: надо было дотянуть до земли и суметь произвести посадку. А пули, хотя и реже, продолжали стучать по вертолету, но теперь уже с правой стороны. Пулеметчик неплохо знал свое дело. Впрочем, пулеметчиков вполне могло быть несколько, и они вели перекрестный огонь.

Живучесть транспортно-боевого вертолета Ми-8 общеизвестна. И сегодня он еще раз наглядно доказал это. Используя данное уникальное качество винтокрылой машины и летное мастерство, капитан Козырев сделал все, что было возможно в сложившейся аварийной ситуации. Истекая кровью и расходуя последние минуты своей жизни, он сумел пролететь со снижением около тридцати километров и посадить машину. Помощников у него не было — правый летчик лейтенант Давыдов был убит одним из первых попаданий, борттехник старший лейтенант Ефимов тяжело ранен и обездвижен.

Последним усилием воли и угасающего сознания капитан подвел машину к земле. Сминая мощным воздушным потоком мокрые кусты ивняка и боярышника, «восьмерка» на миг зависла, затем жестко приземлилась, почти рухнула, и грузно завалилась на левый бок, подломив простреленную стойку шасси. Лопасти, ломаясь и разлетаясь вдребезги, били землю, секли кусты и от этого вертолет содрогался, как конвульсивно содрогается пробитый гарпуном мучительно умирающий кит.

Расталкивая пассажиров и наступая на лежавшие на полу неподвижные тела, Сергей бросился в изуродованную множеством попаданий кабину, перегнулся через окровавленное тело борттехника и, дотянувшись до красных Г-образных рычагов остано'ва двигателей, смонтированных на потолке, рванул их на себя. Вертолет тотчас же затих, в его изрешеченном пулями дюралюминиевом чреве повисла невыносимо-звенящая тишина, даже раненые на миг перестали стонать. Застывшим взглядом Сергей смотрел на погибшего капитана Козырева, спасшего его, Сергея, и тех, кто стался в живых после обстрела. Правая ладонь летчика сжимала ручку управления, левая застыла на ребристой рукоятке «шаг-газа». Сбросив оцепенение, Сергей попытался снять руки летчика с органов управления, но это оказалось невозможным — его пальцы словно прикипели к металлу. Он и мертвый, не мог расстаться со своим боевым товарищем-вертолетом.

Сергей с трудом откатил изуродованную левую дверь, спрыгнул на землю и остолбенел, увидев, как как из левого наружного топливного бака упругой струей хлещет керосин. От ужаса на голове шевельнулись волосы — было непонятно, каким образом вертолет не загорелся еще в воздухе. Скорее всего, в пулеметных лентах боевиков на было ни одного патрона с зажигательной пулей. Да и разрушенные электрокабели вертолета почему-то не воспламенили топливо. Не погибшие от обстрела люди остались живы лишь благодаря какому-то невероятному чуду. Впрочем, этим чудом мог быть холодный проливной дождь.

Чеченские пулеметчики могли праздновать победу, их сегодняшняя работа была весьма результативной. Вертолет Ми-8 уничтожен, а из двадцати человек, находящихся на его борту, в живых осталось пятнадцать. Погиб весь экипаж, последним из которого умер истекший кровью борттехник Ефимов. Потери СОБРа были меньше, двое, но зато одним из них оказался командир группы майор Крикунов. Еще трое были ранены: лейтенант Голубенко, серьезно, в ногу, остальные сравнительно легко: касательные повреждения плеча и бедра. Всем спешно сделали перевязку. Затем старший лейтенант Никитин, который являлся заместителем Крикунова, сказал:

— Значит так, мужики, «духи»¹¹ будут здесь максимум через час, поэтому времени у нас в обрез. Давайте решать, что делать: оставаться и рубиться до последнего патрона, или уходить как можно дальше, а потом прорываться к своим.

Все напряженно молчали, никто не решался высказаться первым. Тогда Никитин повернулся к Сергею:

— Ваше мнение, товарищ капитан?

Тот с полминуты напряженно размышлял, потом заговорил:

— Оставаться нет смысла, экипаж вряд ли успел передать координаты аварийной посадки — радиоотсек на левом борту разворотило первым же попаданием и от коротковолновой рации остались одни обломки, да и УКВ-радиостанция не уцелела. Конечно, наземные локаторы вели вертолет и когда на экранах исчезла его метка, диспетчера засекли место падения. Но это мало что дает — поисковые вертолеты в такую погоду сюда не пошлют, а она продолжает ухудшаться. Поэтому, в ближайшее время помощи ждать не стоит. «Духи» разъезжают по этой местности на машине, стреляют из пулемета и это говорит о том, что мы находимся на подконтрольной им территории. Они видели куда снижался вертолет и найдут нас быстрее, чем федералы-наземники. Думаю, что надо уходить, этот дождь нам как Бог послал и его надо использовать, — Сергей поймал на ладонь несколько капель. — Никакая собака след не возьмет, а уж люди и подавно не заметят.

— И куда мы должны уходить, уж не в горы ли?

— В горах нечего делать, тем более, что мы не знаем где они находятся, видимость минимальная, — размышлял вслух Сергей. — Нам надо отойти от вертолета километров на двадцать в любом направлении. Подыскать господствующую высотку с густым лесом и замаскироваться на ней, а там видно будет.

— Ваша точка зрения понятна, товарищ капитан. — кивнул Никитин и было видно, что он согласен с Сергеем. — Какие еще будут мысли?

— А вот такие! — громко включился в разговор рослый сержант Неёлов. — Это что же получается: мы бросим убитых и отвалим как последние трусы, чтобы «чехи»* им головы поотрезали. Я, например, не согласен на это, предлагаю занять круговую оборону вокруг «вертушки», принять бой и ухайдокать с десяток этих сук. А потом, глядишь, и наши подоспеют.

— Я ведь, кажется, ясно объяснил, что нас быстро не найдут — видимость почти нулевая и обзора никакого. Подходит стационарный холодный фронт, облачность опускается и, судя по всему, это надолго, — пояснил Сергей.

— Точно! — поддержал его один из СОБРовцев. — В прошлом заезде так и было — целую неделю стоял такой же обложня'к и лил дождь. Какие на хрен могут быть поисковые полеты, кто нас тут отыщет?

— А что касается «принять бой», то его вообще может не быть, — продолжил капитан, — душманы приближаться не станут — притащат пару минометов и забросают нас минами или порежут из ДШК с расстояния в триста метров.

— Слушай, летун, — еще злобнее заговорил Неёлов. — А чё это ты тут раскомандовался? Кто ты для нас такой? Иди вон туда командуй, — он ткнул пальцем в истекающее дождем небо, — а в наши дела не суйся! Лично я Генку Рассадина и майора Крикунова не брошу даже мертвых, во вторую командировку с ними летел. Верно говорю, мужики, нет? — он окинул окружающих вопросительным взглядом.

— Соблюдайте-ка субординацию, сержант Неёлов! — гневно сверкнул глазами Никитин. — Не то я буду вынужден напомнить вам кое-что из строевого Устава. А что касается погибших товарищей, то им уже ничем не помочь, нам надо о живых думать — это жестокое, но необходимое правило войны.

К словам офицера присоединился младший сержант Хохлов:

— Капитан правильно толкует, на этой плоскотине мы только зря головы покладем… А нам надо выжить и за наших ребят поквитаться с «духами»!

— Это верное решение! — поддержал еще кто-то.

— Тогда быть посему, уходим! — подытожил Никитин. — Забрать упаковки с продовольствием и все ящики с боеприпасами, тащить их будем за ручки по двое. Раненым груз не брать, нести только личное оружие.

— А зачем переть такую тяжесть? — недовольно спросил один из бойцов. — Разгрузить ящики здесь и рассовать всё по рюкзакам.

— Башкой-то соображай! — прикрикнул Никитин. — Найдут пустую тару на борту, что подумают? Ведь кто-то же унес содержимое, а? Ящики мы опустошим, когда уйдем подальше… — и добавил угрюмо и как-то обреченно. — Мы даже оружие убитых не имеем права забрать…

— Почему?

— Да потому, что «чехи» сразу поймут, что в вертолете летело больше, чем пять человек. Организуют поиски и облаву, а нам это надо? — объяснил Никитин и повернулся к Сергею. — Я вижу, вы без оружия, капитан, возьмите автомат Крикунова, пистолет не трогайте, пусть думают, что он был вооружен только им. Захватите несколько гранат, подберите себе «разгрузник»¹² с магазинами, теперь вы в нашей команде, так что воевать будем вместе.

— Есть! — кивнул тот и уточнил. — Списки личного состава, командировочное предписание и прочие документы находится у вас или у майора?

— Черт, я как-то не подумал! — воскликнул Никитин и склонился над погибшим офицером. — Прости, Иваныч, но я должен тебя обыскать…

Проверив карманы, снял с убитого полевую сумку, повесил ее ремешок на свое плечо, глянул на молчаливо столпившихся вокруг него бойцов:

— Уходим, мужики, в этой «вертушке» нас не было. Каждому внимательно осмотреться и замести свои следы, остальное смоет дождь! — Никитин с усилием задвинул искореженную дверь люка до щелчка в замке. — Рядовой Тугов — в головной дозор, сержант Мазур — в тыловой! Ставлю задачу остальным: каждый десятый шаг — взгляд в тыл и в обе стороны, чтобы постоянно контролировать «хвост» и фланги!

Сергей присмотрелся к старшему лейтенанту внимательнее — в его словах была четкая логика и угадывался немалый боевой опыт. Невольно подумалось: «Старлей знает, что делать, командир — каких поискать!»

Через несколько минут возле сбитого вертолета уже никого не было. Группа из пятнадцати человек уходила от него с той максимальной скоростью, на которую была способна, неся груз, одного тяжело раненого бойца и помогая еще двум, получившим менее значимые травмы. Сергей еще раз убедился, что Никитин действительно толковый командир — тот разбил людей на подгруппы из двух-трех бойцов и приказал следовать в параллельных направлениях, чтобы, пройдя с километр, сойтись в одном месте. В противном случае след, оставленный множеством ног, был бы отчетливо заметен на траве. А когда через двадцать минут группа воссоединилась в излучине большого ручья, старший лейтенант скомандовал:

— Дождь дождем, а береженного Бог бережет: всем немедленно в воду и вперед, марш! Руками за ветки не хвататься, чтобы собачня' не взяла след верхним чутьем!

Пройдя по ручью с полкилометра, вышли из воды, поднялись по неглубокому оврагу на возвышенность, поросшую боярышником и шиповником.

— Привал десять минут! — скомандовал Никитин и, достав из чехла бинокль, приник к нему. Долго всматривался, затем подозвал Сергея. — Посмотрите, товарищ капитан, судя по всему, мы успели вовремя унести подошвы.

Сергей взял бинокль, подкрутил окуляры под свое зрение. Сквозь мутную пелену дождя в мощных линзах двадцатикратного «Беркута» виднелся завалившийся на бок, вертолет, возле него стояли два автомобиля «УАЗ» со снятыми тентами. В каждой машине был установлен на треноге пулемет с длинным стволом. Сергей без труда опознал в них ДШК. Рядом с машинами толпилось несколько человек, даже отсюда было заметно их суетливое движение, выдающее всеобщее ликование.

— Празднуют, сволочи… — Сергей презрительно скривился. — Радуются.

— Собак не видите?

— Нет, не заметно.

— Вот и прекрасно, — облегченно изрек Никитин. — Значит, пока нам удалось «околпашить» этих уродов. Как думаете, будут прочесывать местность?

— Вряд ли… По крайней мере, сейчас, — отозвался Сергей. — Людей у них маловато, вот только надолго ли? Дождутся подкрепления и тогда…

— Ничего, ничего, еще и на нашей улице будет пень гореть, хрен кому дадим жопу погреть… — мстительно пробурчал молодой офицер.

Сергей вернул ему бинокль, глянул с нескрываемым одобрением. Этот, гигантского телосложения светловолосый синеглазый красавец-парень нравился ему все больше.

***

— Подведем первые итоги, товарищи, они плачевны… — старший лейтенант Никитин оглядел пристальным взглядом тесно сидящих бойцов, укрывшихся плащнакидками, по которым нудно стучал холодный дождь. — Мы потеряли «двухсотыми»¹³ пять человек и вертолет, имеем троих «трехсотых»¹⁴, слава Богу, что лишь один из них тяжелый, остальных только царапнуло и они не в счет, у нас нет карты чтобы ориентироваться на местности, боеприпасы, правда, имеются, но их хватит на два-три часа интенсивного боя. С продуктами тоже не густо, поэтому придется урезать суточный рацион до минимума… Но всё это — не главное, главное то, что мы не знаем где находимся даже приблизительно… Не зайдешь ведь в какой-нибудь поселок спросить у местных, как он называется, к какому району Чечни относится и есть ли здесь «духи»? Чушь собачья! На нас тут же донесут и на этом все закончится… Вот такая диспозиция, товарищи рядовые, сержанты и офицеры. У меня вопрос: что будем делать? Прошу высказывать свои соображения.

Нависло долгое тягостное молчание. Прервал его Сергей:

— Начну с карты, то, что ее у нас нет — отчасти моя вина, по запарке не подумал, чтобы взять у экипажа. Впрочем, я считал, что карта имеется у майора Крикунова или у вас, старший лейтенант.

— Никакой карты у нас не было, — сказал Никитин. — А то, что не взяли ее у погибших летчиков, это очень правильно — «духи» сразу бы догадались, что она исчезла неспроста… У них и без этого возникнет закономерный вопрос: почему многоместный транспортный вертолет летел всего с двумя пассажирами на борту?

— Думаю, что не возникнет, — убежденно сказал Сергей. — В нем остались документы, подтверждающие, что он был на заводском ремонте и после этого его перегоняли из города Энгельс на аэродром приписки Владикавказ. Так что он вполне мог лететь «пустырём», как говорят в авиации. Но это не должно нас успокаивать — «духи» для полной гарантии, могут прочесать прилегающую местность. Поэтому, я настаиваю на своем мнении: отойти еще дальше, занять удобную оборонительную позицию на какой-нибудь высотке и ждать, имея неподалеку подходящую площадку для посадки вертолета поисково-спасательной службы.

— Это для чего же? — спросил кто-то.

— Для того, что когда эта самая служба обнаружит наш сбитый вертолет, то начнет облет района по расходящейся от этого ориентира спирали. И когда вертолет ПСС окажется вблизи нас, дадим ракету, обозначим себя и нас заберут.

— Кто еще так думает? — Никитин в который уже раз внимательно осмотрел свое немногочисленное войско.

— Я так думаю! — твердо проговорил старший сержант Полуэктов. Сергей уже знал, что товарищи дразнят его «Полуактов» и он не обижается на это. — Капитан прав, ни хрена мы в этих кустах не высидим, рано или поздно нас надыбают и перещелкают как воробьев — укрыться-то особо негде.

Мнения разделились: кто-то советовал продолжать отход, кто-то настаивал остаться здесь и, если случится бой, то как можно дороже отдать свои жизни. Никитин выслушал всех и надолго замолчал, взвешивая в уме все «за» и «против». Его взгляд вдруг скрестился со взглядом контрактника Тугова, самого возрастного бойца в группе:

— Ну, а ты что помалкиваешь, Семен? Как думаешь: уходить еще дальше или остаться и лечь костьми. В последнем я не сомневаюсь: рано или поздно «духи» нас здесь выцепят.

Тугов сплюнул изрубленную на зубах веточку, значимо помолчал, затем веско изрек:

— Что отсюда надо отваливать, я полностью согласен. Но сначала подежурить бы у дорог, взять «языка», да определиться — где мы вообще находимся? Может, федералы совсем рядом, а мы за каким-то хреном дальше попремся и угодим «духам» в лапы.

— Кто согласен с этим предложением? — уточнил Никитин.

— Да кто может быть согласен с такой дурью!? — яростно взорвался старшина со странной, но запоминающейся фамилией — Чалый. Здоровенный, мордастый, с маленькими бегающими глазками, он всем своим видом вызывал отталкивающее чувство. Совсем недавно Сергей лицезрел самоуверенного, хамоватого и развязно-болтливого типа, будто собравшегося не на войну, а на загородный пикник. То и дело слышались его витиеватые матюжки-присказки, вроде: «Эфиоптвою мать!» Или: «Наше дело не рожать, всунул, вынул и — бежать!» А когда его кто-то спросил: «Как дела?», Чалый тут же ответил: «Еще не родила!» А чуть позже на точно такой же вопрос: «Здорово, Витька! Давненько не виделись, как житуха?» Чалый отреагировал, показывая свою начитанность: «Как всегда — хемингуёво, денег не хватает!» Создавалось невольное впечатление, что Чалый всеми силами стремится быть центром общего внимания. Была понятна и его показная бравада, за которой сквозили плохо прикрытый страх и неуверенность в себе.

И вскоре это подтвердилось: во время аварии вертолета Сергей лицезрел совершенно другого человека: насмерть перепуганные вытаращенные глаза, распяленный в диком вопле толстогубый рот, хаотичные метания — всем своим видом Чалый являл крайнюю степень паники и трусости. Зло подумалось: это, гаденыш, война! Она наглядно и точно выражает истинную человеческую суть… Это тебе не «эфиоптвою мать!», это тебе не «хемингуёво!»

А Чалый тем временем продолжал, со злобным напором апеллируя к Тугову:

— Стратег с пулей в башке! Ишь ты, возле дорог он собрался дежурить, «языков» захватывать… А чё потом делать с теми «языками»? За собой таскать по всей Чечне? Отвечай, вояка хренов!

— Я отвечу, дай срок… — многообещающе произнес Тугов. Был он высок, жилист, подвижен, его сухопарая мускулистая фигура, вся какая-то натянутая и подбористая, демонстрировала агрессивную силу и стремительность. Лицо, с острыми резкими чертами, было приметно той мужественной и брутальной красотой, на которую так падки женщины с романтической натурой. Его короткостриженая голова уже светилась глубокой загорелой пролысиной, на висках серебрилась густая проседь, сединой же отливали и узенькие, татарского типа усы с круто опущенными кончиками. Какими-то необычными были глаза Тугова, черные, пронзительные, словно два пулевых выстрела, они не выражали никаких эмоций, словно их владелец находился не на войне, а нудно торговал на рынке осточертевшей картошкой.

На погонах Тугова не было никаких знаков различия, что указывало на его принадлежность к рядовому составу. Наряду с остальными СОБРовцами, имеющими старшинские и сержантские звания, это смотрелось довольно странно. На вид Тугову было уже хорошо за тридцать, в таком возрасте военнослужащие вполне могут носить на плечах даже подполковничьи звезды.

Еще перед затянувшимся вылетом, Сергей обратил внимание на то, что почти весь личный состав, включая и командиров, относился к Тугову с заметным уважением. Его же поведение было подчеркнуто независимым, свободным, в нем не замечалось абсолютно никакого заискивания и традиционной солдатской робости перед начальством. Даже с командиром группы майором Крикуновым и его заместителем старшим лейтенантом Никитиным он держал себя на равных, но общался с ними не панибратски, а так, как предписывает строевой Устав.

Сергей, по какой-то непонятной случайности, весь этот день оказывался рядом с Туговым: сначала они сидели рядом в вертолете, потом вместе, плечо в плечо, тащили параллельные жерди самодельных носилок с раненым лейтенантом Голубенко, затем шли один за другим в походной колонне.

… А Чалый, тем временем, заводясь и распаляясь, говорил все громче:

— И вообще, мужики, на хрен она сдалась, эта великая коммерческая война? Почему бы нам не договориться с «духами»? Сказать им: давайте, джигиты, разойдемся с миром, мы в вас еще не стреляли, вы в нас тоже… И мы и вы — солдаты, подневольные люди, чё нам между собой делить? — он обвел праведно-возмущенным взглядом присутствующих. — За кого мы здесь должны рвать свои жопы? За Ельцина и его кодлу? Этот алкаш Союз развалил, пол-России пропил и разбазарил со своей гребаной приватизацией, нас с чеченами стравил, чтобы еще больше бабла' за нефть нахапать, свои карманы набить да друганам-ворюгам отстегнуть.

–Ты думай, что несешь-то, Ельцин принял страну уже напрочь разграбленную! Эти грёбаные коммуняки государство до ручки довели, людей по миру пустили, золотой фонд разбазарили по всему миру, вся экономика из-за них схлопнулась! — возмущенно вскричал сержант Неёлов. — А Ельцин этим сукам кислород перекрыл! Ему уже только за это спасибо говорить надо, а не переть на него бу'ром!

— Хорош трепаться, нашлись тоже политики-аналитики… — мрачно заговорил СОБРовец Кравцов. — Лучше скажи, Чалый, за каким хреном ты сюда заявился? Волне мог отказаться.

— Да за таким же хреном, как и ты, Гришка! — резко повернулся к нему Чалый. — Я за бабками приехал, а не для того, чтобы «чехов» гасить. Дома жрать нечего, в карманах, как у латыша — ..й да душа! А у меня жена безработная и два спиногрыза! Вот получу «боевые» и хоть как-то поправлю финансовое положение…

— О каких «боевых» ты базаришь, поганый шакал? — гневно спросил сержант Доманов, коренастый широколицый силач. — За что тебе их платить, если еще и боя не было, а ты уже замиряться с «чехами» собрался!

— Захлопни варежку, колхозан! Твоя трепотня для меня никакой «роя'ли» не играет, зря пыжишься! В отличии от тебя, деревенщина, я хочу жить как нормальный «чел», понял? Так пусть эта вечно пьяная сволочуга-президент и со мной поделится! А ты бесплатно за него жизнь отдавай! Можешь еще повоевать за Березовского, Гусинского, Ходорковского, Фридмана, и прочую картавую свору? Эти суки заставят нас стрелять до тех пор, пока не сойдутся с чеченами в цене на нефть, а сами-то мы им триста лет не всрались!

Багровея лицом, с едва сдерживаемым бешенством Доманов проговорил:

— Я на эту олигархическую шайку-лейку хрен вытаращил! Мне, как таможеннику Верещагину из «Белого солнца», за державу обидно… Ты, ссучара, не можешь понять, что эта война не только с чеченами, она еще и с международным терроризмом. И я хочу, чтобы все эти арабы, негры и прочая наёмная сволочь, помнили, где находятся и меня боялись! Уж шибко надоело, что какие-то пастухи нам морды бьют, кровавую юшку пускают! Вот поэтому я здесь, бабки для меня — дело пятое.

— Да ты бессребреник, Петька! — нарочито-взвинчено хохотнул Чалый. — Тогда ты не из моей песочницы, чувак, уж извини.

— Вот тут ты совершенно прав, — я не из твоей песочницы, тыловая шваль! — Доманов презрительно сплюнул. — Пока ты у своего папаши в яйцах кис, на мне уже мундир вис! Вторую войну воюю.

— Да навалить мне на тебя и на твои подвиги! — не остался в долгу Чалый. — Герой с дырой, отыскался, блин! Понаехала тут кацапня' и права еще качает…

— Всё сказал, нет, житель свинячьего кишечника, глистяра паскудный? — пружинисто вставая, прорычал Тугов и с нескрываемой ненавистью ткнул Чалого в бок носком шнурованного берца.

— Ты совсем приборзе'л, чувак, на старшину бочку катишь! — возмущенно вскочил и Чалый.

— На твое старшинство мне наплевать! — оскалившись в злобной усмешке, прорычал Тугов. — Насобачился, гаденыш, ростовских алкашей шмонать да вытряхивать из них бабки, а потом начальство задабривать, чтобы очередную лычку заработать!

— «Конюшня», солдатик! — оскалился в ехидной усмешке Чалый, имея ввиду слово «конечно». — Жаль, что ты мне ни разу, ко'сенький, не попался, а то бы и тебя обезжирил… — Чалый не договорил, схваченный за грудки железной пятерней Тугова.

— Слушай сюда, говнюк! — голос Семена зазвенел, как перетянутая струна. — Ты находишься на войне, где и «языков» тебе брать придется, и убивать их после допроса тоже придется, и не выстрелом, а ножом, чтобы «духов» не приманить, и воду из гнилого болота пить придется, и древесную кору жрать, и еще много чего делать… А что касаемо этой войны, — указательным пальцем Тугов ткнул в землю, — то лично я воюю за Россию, а не за Ельцина! Три горячие прошел, за это имею четыре боевых награды и два сквозняка' в фигуре… И не тебе, тыловой ушлёпок, на меня хвост поднимать! А то я тебе этот обосранный хвост на раз-два отшибу, невзирая на твои гребаные лычки, понял?

— Да понял я, Семен, понял… — таращась на Тугова, обескураженно произнес Чалый, его лицо вмиг стало бледным и растерянным. — Чё ты завелся-то? Я ж ничего такого… я просто свое предложение внес…

— А теперь послушай, что я тебе скажу, как командир, — сделав упор на слове «я», старший лейтенант Никитин крепко взял Чалого за поясной ремень и так тряхнул, что тот едва удержался на ногах. — Если продолжишь гнуть свою линию и агитировать личный состав на примирение с «духами», то девять граммов в твой тупой лобешник я лично всажу, пускай меня потом судят.

— Что вы, что вы, товарищ старший лейтенант! — забормотал Чалый, словно помешанный, в его глазах метнулся дикий испуг. — Меня неправильно поняли… я ж совсем не это имел ввиду…

— Не знаю, что ты имел ввиду, — Никитин отпустил ремень и брезгливо оттолкнул Чалого. — А вот что я' имею ввиду, запомни: теперь ты у меня на особой заметке! — с этими словами командир повернулся к бойцам. — Выступаем через десять минут, ребята, собирайтесь!

Примечания

10

ДШК — Дегтярева-Шпагина крупнокалиберный пулемет калибра 12,7 мм., с прицельной дальностью 3500 м. В зенитном режиме стрельбы выдает до 1200 выстрелов в минуту.

11

«Духи» — от слова — душманы, «чехи» — от слова — чеченцы (армейский жаргон).

12

«Разгрузник», он же «лифчик» (армейский жаргон) — нагрудный жилет для автоматных магазинов, гранат, штык-ножа и прочего боевого оснащения.

13

«Двухсотый» — убитый.

14

«Трехсотый» — раненый (военный радиокод).