Белый олень. Часть 3. Одинокий волк под луной

Николай Александрович Юрконенко, 2021

На гербе Чечни изображен одинокий волк под луной. Что это: символ, пророчество, судьба? Хочется спросить у народа маленькой мятежной Ичкерии: зачем вам такое безнадежное одиночество? Принесет ли оно свободу, мир и счастье? К чему эти огромные человеческие жертвы, во имя чего погибают русские и чеченские солдаты? На эти же вопросы пытается найти ответ и летчик Сергей Романов, командированный на Северный Кавказ с вполне мирным заданием и совершенно случайно угодивший во всепожирающее пекло междоусобной войны.Содержит нецензурную брань.

Глава 1

На новом гербе Чечни изображен одинокий волк под луной.

Что это: символ, пророчество, судьба?

Хочется спросить народ маленькой мятежной Ичкерии:

зачем вам такое безнадежное одиночество?

Принесет ли оно свободу, мир и счастье?

Воинам России, погибшим и выжившим

в горячих точках, посвящаю!

— Разрешите войти? — Сергей Романов остановился на входе в кабинет.

— Проходите, Сергей Александрович, присаживайтесь, рад вас видеть, — осанисто восседавший в кресле генеральный директор ОАО «Забайкалавиа» Кожухов сделал приглашающий жест. Здороваясь, задержал ладонь гостя чуть дольше, чем это принято.

— Благодарю, — сказал тот, устраиваясь на стуле. В это время зазвонил телефон, и Кожухов снял трубку. Пока он разговаривал, у Сергея появилась возможность осмотреться. В этом помещении ему приходилось бывать довольно редко. Прежний генеральный директор Сазонов своим вельможным вниманием не особо жаловал летный состав, а новоиспеченный руководитель Кожухов и подавно — традиция осталась неизменной. Но зато внешне все переменилось разительно. Исчезли темные плотные портьеры на окнах, тяжелый гигантский стол, массивные дубовые кресла по углам, неуклюжий старомодный шкаф, огромная нелепая люстра, угловатый несгораемый монстр-сейф советского производства.

Вместо всего этого появились легкие полупрозрачные шторы, изящная импортная мебель, несколько веселеньких, карикатурно-бестолковых пастелей на стенах. Под высоким потолком завис ажурный светильник, а за спиной хозяина этого шикарного и одновременно несуразного помещения расположилась длинная полка с большой коллекцией самолетов-копий на ней. У стены стоял роскошный шкаф светлого дерева со встроенным в него баром, рядом еще один шкаф, книжный, плотно забитый солидными фолиантами с яркими корешками. И если в бар господин генеральный директор заглядывал довольно часто, то книги никогда не извлекал на свет божий и уж тем более — отродясь их не читал. Из своего прежнего, достаточно скромно обставленного кабинета Кожухов распорядился перенести лишь огромные напольные часы с боем и теперь они мерно отсчитывали время для нового правителя забайкальской авиации.

… И эти пластмассовые самолетики, и этот зеркальный бар, заставленный элитными алкогольными напитками в нарядных бутылках, и эти роскошные книжные издания — все это довольно нелепо смотрелось в рабочем кабинете и говорило о вопиющей безвкусице его владельца. Но обойтись без этого примитивного купеческого шика в мире «новых хозяев жизни» было категорически нельзя, уж такова дань моде современных нуворишей, дорвавшихся до власти при помощи невероятной наглости, изворотливости ума, мощнейшей пробивной энергии и умения расталкивать окружающих локтями.

С тех пор, как убывший на долгожданное повышение в Москву Сазонов передал бразды правления Кожухову, его довольно редко можно было увидеть в штатском, теперь он предпочитал официальный костюм. Идеально пошитая униформа Владимиру Дементьевичу была весьма к лицу: золотое шитьё дубовых листьев на козырьке фуражки, два ряда гербовых пуговиц на двубортном темно-синем кителе, сдержанно сияющие золоченые галуны на погонах, именуемые на авиасленге — «полтора широких», что означало для их носителя принадлежность к тринадцатой, средневысокой, категории командно-руководящего состава Гражданской авиации. Весь этот ярко блестящий антураж придавал новоиспеченному генеральному директору «Забайкалавиа» действительно генеральский респектабельный вид. Но, судя по всему, останавливаться на достигнутом Кожухов не собирался и делал все для того, чтобы на его крутых плечах засияли «два широких», а то и «два с половиной», что автоматически вводило их владельца уже в самую высшую, четырнадцатую, пятнадцатую, а то и в шестнадцатую, элитарно-кастовую, категорию начальствующего состава ГА.

Имидж Кожухова тоже разительно изменился, теперь он смотрелся этаким матерым шефом-паханом, заметно располнел, стал зримо солиднее, значимее. Безвозвратно исчезли порывистость, горячность, эмоциональность, небывалая скорость разговорной речи, выдававшая стремительность нервных процессов. В его лексиконе появилось много мудреных иностранных терминов и сложных словосочетаний, которые, чаще всего, применялись не к месту. Мимика, жесты и позы стали лениво-вальяжными, барственными, с претензией на аристократическую утонченность. Но, если бы Владимир Дементьевич видел, что от всех этих приобретений он как-то сразу постарел, то, наверное, шибко осерчал на своих имиджмейкеров. А может и не осерчал бы, может быть именно таким и хотел лицезреть себя на этой высоченной должности, которая, впрочем, была для него лишь очередной ступенью в небывало стремительном карьерном росте.

Кожухов, наконец, закончил разговор, опустил трубку на коротко звякнувший телефонный аппарат. Потом взял со стола пачку дорогущих сигарет «Конгресс» и, раскрывая ее, предложил:

— Прошу, Сергей Александрович.

— Спасибо, я давно бросил, — отказался тот.

— Ну и правильно. Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет! — улыбчиво и одобрительно произнес Кожухов. — А я вот все никак не могу покончить с этой вредной привычкой.

Он закурил, небрежно кинул зажигалку, откатился на кресле и откинулся на удобно изогнутую спинку. Сергею даже показалось, что сейчас задерет ноги, обутые в шикарные лакированные туфли, и поставит их на стол, так вальяжно развалился директор в кресле… Не поставил, сдержался!

— Давненько мы не общались, Сергей Александрович… — сощурившись и пристально изучая лицо гостя сквозь легкое облачко ароматного дыма, сказал он. — Всё дела, дела, с младшим командным составом пересечься некогда…

В слове «младшим» Сергею послышался некий подтекст. И еще подумалось: все знаковые события в его службе так или иначе происходили после посещения этого кабинета: назначение на должность комэска, первая и вторая волна сокращений, и предстоящий сегодняшний разговор.

— Но сейчас-то вроде пересеклись, господин генеральный директор, — с заметной долей яда произнес он.

— Давай-ка, Сережа, для начала, перейдем, как всегда, на «ты», так проще общаться. Разговор предстоит долгий…

— На «ты» так на «ты», — согласно кивнул Сергей и действительно, ощутил при этом некоторое облегчение.

— Ну что, дружище, отошел от всех своих горестей и бед? — участливо поинтересовался Кожухов.

— Когда отойду, тогда меня в ящик упакуют и четырьмя гвоздями крышку заколотят, — все так же язвительно произнес комэск.

Кожухов в ответ лишь усмехнулся с грустинкой:

— Ты все такой же ершистый, не меняешься.

— И не собираюсь меняться, уж такая у меня планида.

— Да, планида… — проникновенно и задумчиво произнес Кожухов. Глубоко затянувшись сигаретой, продолжил. — Не поверишь, конечно, но я довольно часто думаю о тебе. Примеряю на себя твою судьбу и спрашиваю: «А вот ты, Володя, выдержал бы все то, что пришлось на долю Романова?»

— Ну и каков же ответ? — спросил Сергей с холодной заинтересованностью.

— А его нет, ответа… — Кожухов снова пыхнул дымом. — Поэтому и не могу понять: свались на меня то, что свалилось на моего соратника, как бы я поступил: спился, скурвился, застрелился или еще что-то сотворил? А вот смотрю на тебя и просто по-житейски завидую — выжил, выздоровел, не сломался, восстановился на летной работе, ходит с прямой спиной и не боится людям в глаза смотреть.

— А с чего бы мне ходить с кривой спиной и бояться смотреть людям в глаза? — медленно и угрюмо уточнил Сергей.

— Да знаешь, народец-то всякое болтает… — неопределенно покрутил пальцами левой руки Кожухов. — Все твои женщины почему-то погибают: первая невеста сорвалась со скалы, а позже террористы напали на твой самолет и застрелили при этом вторую невесту… А до этого, они убили твоего бывшего командира самолета Кедрова и твоего же бывшего второго пилота Коробова. А потом и жена исчезла в неизвестном направлении. Согласись, перечень не самый лучший, просто рок какой-то…

— Ничего нового ты не сказал, Володя.

— В общем, да… — согласно кивнул Кожухов, и через паузу спросил. — Я припоминаю, что у бортпроводницы Денисенко был ребенок, это действительно так или что-то путаю?

— Все верно, — подтвердил Сергей. — Только он не был, а есть!

— Прости, не правильно выразился… И с кем он сейчас живет?

— С бабушкой. Это единственный человек, кто у него остался, больше родни нет.

— А отец? Ведь кто-то же произвел мальчишку на свет Божий?

— Этот кадр исчез давным-давно… — невесело пояснил Сергей. — Да и жив ли он вообще, пил же беспросветно и деградировал окончательно.

— Ну а ты-то появляешься иногда в этой семье, помогаешь хоть чем-нибудь? Ведь как ни крути, как ни верти, а то, что ты сейчас жив и здравствуешь, это все благодаря тому, что твоя вторая невеста тебя от верной смерти спасла. А, значит, обязан ты ей до гробовой доски, уж извини за прямоту.

— Я и без твоей прямоты все прекрасно понимаю, — процедил сквозь зубы Сергей. — Именно поэтому и появляюсь, и помогаю по мере возможности. На нищенскую учительскую пенсию и ничтожное пособие по утрате кормильца сейчас не проживешь. А парню в этом году во второй класс идти. Ты, надеюсь, знаешь, что это такое собрать ребенка в школу?

— Да уж как-нибудь представляю, двух своих школяров на учение снарядил, — кивнул генеральный и покровительственно добавил. — Ты вот что, Сережа, напиши-ка на мое имя просьбу о выделении денежного пособия. Мотивацию придумай сам, и я с удовольствием помогу, ведь понимаю, как ты терзаешься, как тебе сложно жить…

— А с каких это пор тебя волнуют мои моральные терзания, Володя?

— Да с тех самых, когда на «Антоне» за спаренные штурвалы держались.

— Вспомнил, тоже, сколько уж лет прошло с тех пор. Да и поздно об этом толковать — моя жизнь кардинально меняется…

— И, тем не менее? — все не отступал Кожухов.

— Ничего мне не надо, — отрицательно мотнул головой Сергей. — Руки-ноги есть, как-нибудь сам справлюсь — моя «копейка» пока на ходу, и на хлеб-соль я еще в состоянии «натаксовать», раз уж твоя контора денег не платит.

— Ну, что ж, была бы, как говорится, честь предложена, — чуть разочарованно произнес Кожухов, гася в пепельнице сигарету. — Тогда перейдем к делу: знаешь, зачем я тебя пригласил, Сережа?

— Догадываюсь. Место для переучивания на «Туполь» пришло из ШВЛП, и ты мне его хочешь предложить — три года назад это обещал. Я угадал?

— Нет, всё мимо. По этому поводу скажу лишь одно: буквально вчера я подписал приказ об отправке на утиль еще двух кораблей Ту-154, их ресурс выработан полностью. А брать в лизинг или приобретать новые самолеты дорого и бесперспективно — объемы работ ничтожны, забайкальский народ из-за безденежья практически перестал летать. Поэтому пятую эскадрилью будем ликвидировать полностью, свое дело она сделала и больше не нужна. Так что о твоем переучивании вопрос больше не стоит, уж извини, у нас на носу банкротство и преобразование в транзитный аэропорт.

— Выходит, «недалекое будущее» о котором ты не раз талдычил — наступило, — мрачно констатировал Сергей. — Что ж, масштабные перспективы ОАО «Забайкалавиа» мне понятны. Значит, речь пойдет о моем рапорте?

— Точно! — подтвердил Кожухов, извлекая из лежавшей перед ним папки стандартный лист бумаги. — Я внимательно ознакомился с ним и решил лично встретиться с тобой. Надеюсь, ты не против, чтобы доверительно пообщаться?

— Ничуть, пообщаться всегда полезно, — поддержал Сергей. — Особенно, если уж доверительно…

— Командир летного отряда отказался подписывать твою зая'ву, принес ее мне, — Кожухов кивнул на лист.

— Что, у Турчанинова авторучки не нашлось? — с легкой издевкой поинтересовался Сергей.

— Да нет, авторучка у него, судя по слухам, имеется, — подыграл ему Кожухов. — А вот с головой не все в порядке — удержать лучшего командира эскадрильи от безрассудного поступка ума не хватает, сбагрил это дело на меня.

— Понятно, давай дальше, Владимир Дементьевич.

— Скажи, Сережа, что тебя не устраивает? Командирам звеньев и эскадрилий мы все же стараемся платить регулярно, вот и лови кайф, балдей от жизни: бабы, кабаки, охоты, рыбалки, курорты и всё прочее… Почему тебе в своем рабочем кабинете спокойно не сидится, а?

— Во-первых, я ненавижу праздную жизнь, во-вторых, в кабинете насиделся до одури, а вот в кабине самолета уже практически забыл, когда сидел — ведь отлетываем половину саннормы, а то и меньше… — неспешно пояснил Сергей. — Поэтому я решил кое-что скорректировать в своей биографии. Летать хочу, Володя, на хлеб зарабатывать, воровать-то не умею, да и негде, честно говоря, все уже давно разворовано.

— Поня-я-ятно… — раздумчиво протянул генеральный. — И куда же ты налопа'тился, комэск-два, ежели не секрет?

— В военную авиацию, с их командованием вопрос решен, дело только за твоей подписью.

— Тебя что, родители впопыхах делали, Романов, раз меняешь шило на мыло, часы на трусы? — изумился Кожухов совершенно искренне. — Не будь наивным, в ВВС сейчас тоже не сахар, деньги и там через раз платят, да и сокращение идет полным ходом — боевая авиация больше не нужна, ведь у России теперь оборонительная доктрина.

— ВВС здесь ни причем, Володя, я в другой системе местечко застолбил, — сказал Сергей. — Ты, надеюсь, в курсе, что еще в конце семидесятых начала создаваться авиация Министерства Внутренних Дел. Сейчас эта работа в самом разгаре — по всей стране спешно формируются отдельные эскадрильи ведомственной транспортной авиации, но возникла острая нехватка летного состава. Ну, я и подсуетился.

— Во-о-от оно что! — еще больше удивился директор, затем поинтересовался. — Напомни, какое у тебя сейчас звание офицера запаса?

— Два года назад, после переподготовки присвоили капитана.

— А какой чин обещают менты?

— Чины были в царской армии, они давно отменены, — никак не реагируя на его издевательскую ухмылку, сказал Сергей. — Так что звание у меня будет — капитан. Здесь командую эскадрильей, тем же самым буду заниматься и там.

— Да вы просто карьерист, батенька! — саркастически перешел на «вы» Кожухов. — Вам всего тридцать семь, а уже капитан! А лет эдак через десять-пятнадцать присвоят очередное звание — майор. До подполковника вам, увы, не дослужиться, а вот я это звание уже давно имею, согласно занимаемой должности — командир запасного военно-транспортного полка, как-никак…

— Ничего, мне и майора хватит, — с не меньшим сарказмом произнес Сергей. — Ведь до твоих недосягаемых высот, Володя, действительно, не дотянуться. Свое место под ты солнцем занял прочно, а, главное, быстро.

— Кто бы спорил! — победно изрек Кожухов. — А тебя и других, небось, жаба давит, что этого вам не видать, как своих ушей… Авиационным начальником такого ранга может стать только избранный!

— А оно так и есть, Володя! — Сергей сделал вид, что искренне согласен с директором. — Ты ведь у нас пример для подражания — прешь ввысь с запредельным углом атаки. Как говорится второй в мире — первый в Сибири! Только смотри, не потеряй скорость, да в плоский штопор не сорвись. Надеюсь, еще помнишь, что выход из него невозможен.

— Ты сильно-то не переживай, Романов, с техникой пилотирования у меня, надеюсь, все нормально. Если придется снова сесть за штурвал — не оплошаю.

— Я в этом и не сомневаюсь, — снова согласился Сергей. — Только об одном предупредить хочу: скоро по моему примеру и, не буду скрывать, совету, за подписью к тебе придут еще человек двадцать. Людям надо на что-то семьи содержать и детей учить. Зарабатываем буквально копейки, да и тех не видим больше полгода, после работы летуны таксуют, воруют, торгуют, грузчиками пашут, сторожами… Короче говоря — выживают, как могут.

— Ах вот даже как! — удивленно и вместе с тем озабоченно пробормотал Кожухов. — Значит, пастух решил сам отвалить и полстада за собой увести… И не стыдно тебе, Романов?

— Уж кому-кому, а не тебе взывать к моей совести, Володя!

— Погоди, дружище, а кто же будет выполнять рейсы твоей эскадрильи? Их, правда, немного, но…

— Папа римский! — с нескрываемым злорадством перебил его Сергей. — Свяжись с Ватиканом — вдруг да поможет.

— Да оставь ты, Романов, свои издевки! — возмутился генеральный. — Ведь это же безнравственно — удирать как крысы с тонущей посудины, дезертировать из родного коллектива.

— Ты заговорил о нравственности? — Сергей так стремительно подался вперед, что Кожухов невольно отпрянул. — А кто полтора года назад приказал мне разогнать «лишнюю шушеру», не ты ли? Сейчас клюнул жареный петух, по-другому запел!

— Не надо раздувать ноздри, Романов, давай обойдемся без воспоминаний и лишней болтовни, — Кожухов смотрел на Сергея злым взглядом, а тот, распаляясь, говорил все громче и ожесточеннее:

— Мы тебе не стадо и не крысы, понял?! Мы пилоты, хотим летать и будем летать! В одном ты прав: посудина действительно тонет, но еще три года назад она вполне уверенно держалась на воде. А когда ты и твой шеф Сазонов спихнули старика Артемова, ее днище стала разъедать коррозия. И вот закономерный результат — ваше ржавое корыто идет ко дну!

— Не спеши торжествовать, Романов, жизнь еще покажет, на чей х.. муха сядет… — с угрозливой многозначительностью произнес Кожухов.

— Будь поучтивее, Володя, — не преминул заметить Сергей. — Сам же говоришь, что ты — авиационный начальник высокого ранга, а ведешь себя как последний лагерный урка.

— Да и ты держись попристойнее, Сергей Александрович, а то ведь разозлишь меня, я сейчас сделаю пару звонков, и ты уйдешь отсюда в никуда!

— Не пугай, ежа голой жопой, я свое давно отбоялся, — обезоруживающе улыбнулся тот. — Лучше о себе подумай: когда аэропорт Горноозерска действительно станет транзитным и утратит свой нынешний статус, придется тебе снять свой нарядный кителёк и взять в руки метлу дворника.

— Ты сейчас пропустил прекрасную возможность помолчать, парень! — мудрёно выразился Кожухов и нервно побарабанил по столу пальцами. — Аллегорию насчет метлы я оценил, но смею заверить, что это, скорее, твоя прерогатива. Что же касается меня, то мое финансовое положение позволяет жить, не считая денег, а вот твои проблемы наступят уже очень скоро. Знаешь ли ты, для чего формируются эти новые эскадрильи? Мне, например, достоверно известно — для продолжения войны в Чечне.

— Я в курсе, — твердо произнес Сергей. — Личный состав Внутренних войск МВД будем доставлять туда и оттуда.

— Довольно странная услада души — возить солдатню и нюхать запах вонючих портянок. Ты же не хрен с бугра, а линейный пилот Гражданской авиации!

— Видишь ли, дорогой, — наигранно-проникновенно сказал Сергей, всеми силами стараясь быть корректным. — Я ведь и сам не так давно был носителем этих самых портянок. Поэтому их аромат меня не смущает… А вот ты, насколько помню, от всеобщей воинской повинности отвертелся.

— Ты все правильно помнишь, я честно закоси'л от армии, — ничуть не смутился Кожухов. — Романтика кирзовых сапог не по мне, с детства приучен работать не ногами и руками, а головой…

— Самое главное в твоем сообщении, что ты закосил — «честно»! — с нескрываемым удовольствием поймал его на этом слове Сергей. — А что касаемо головы, то я тоже ей иногда пользуюсь. И порой даже есть результат…

— Тогда спрашивается в учебнике Пупкина по арифметике: на хрен тебе этот геморрой, дружище? Сшибут тебя чечены каким-нибудь там «Стингером» и дай Бог — сразу убьют. А если не убьют и захватят живым, то будут горло ножом резать. Не боишься, а?

— Волков бояться, знаешь…

— Знаю, знаю, волков бояться — в лесу баб не трахать! — игриво усмехнулся Кожухов.

— Вот видишь, какой ты у нас понятливый, Володя, — одобрительно похвалил Сергей. И, помолчав, закончил. — Подписывай бумагу, да я пойду отрабатывать положенные по КЗоТу¹ две недели.

— Подписывать не стану, даю время подумать, Сергей Александрович, — строго и назидательно произнес генеральный. — Ты ведь сейчас дурку'ешь вопреки здравому смыслу, а я как старший товарищ и начальник обязан предостеречь от идиотского поступка. Не надо педалировать ситуацию, лучше еще потерпеть какое-то время, а потом все наладится и начнем работать как прежде. Глядишь, и мы поймаем удачу за хвост.

— Лично мне твои прожекты оптимизма не прибавляют. Слова стоят дешево, говорят старики-пушту'ны, а уж они-то знают, что говорят! — Сергей медленно поднялся и закончил почти официально. — Да и терпилка уже давно иссякла! Так что подписывайте, господин генеральный директор, я своих решений не меняю.

Кожухов долго и многозначительно смотрел ему в глаза, затем достал свой золоченый «Паркер», нарочито медленно развинтил его и, занеся острое перо над листом с рапортом, произнес:

— Будь по-твоему, Романов. Только запомни одно: возврата не будет, даже если на коленях станешь меня умолять… А умолять все равно придется, когда надоест стоять на паперти с протянутой рукой.

— Не дождешься! — с холодной неотвратимостью изрек Сергей. — Я лучше от голода сдохну, чем буду тебя о чем-то просить или у церкви пятаки клянчить.

— Поживем-увидим… — многообещающе произнес Кожухов, затем резким движением подписал рапорт и перетолкнул лист на край стола. Сергей взял бумагу, глянул на подпись «В. Кожух» и, хотя видел ее не впервые, невольно улыбнулся: она вдруг чем-то напомнила тарантула, где он своими четырьмя лапками в виде буквы «К» будто стремился вцепиться в начальную букву «В», а три остальные буквы, выписанные густой вязью словно образовывали округлое тельце ядовитого паука.

И вдруг с беспощадной ясностью Сергей понял, что пути назад нет, что эта паучья подпись ставит точку на очень значимом отрезке жизни. Впереди был ее очередной этап и еще только предстояло узнать, какую роль сыграет в дальнейшем этот витиеватый росчерк Кожухова, разделивший судьбу Сергея на «до» и «после».

— Прощайте, господин генеральный директор! — жестко произнес он, складывая лист вдвое. — Я очень надеюсь, что мы больше не свидимся.

— Не кажи гоп, пока не перескочишь! — процедил тот и презрительно закончил. — Скатертью дорога, бывший командир второй эскадрильи.

Примечания

1

Кодекс Законов о труде