Господин адвокат

Нико Воронцов, 2019

Старух-процентщиц убивали в позапрошлом веке. Теперь убивают старух-самогонщиц. Начинающему адвокату Коле Вострецову волею судьбы пришлось расследовать именно такое преступление. Причем все в поселке подозревают его брата – большого любителя заложить за воротник. По этой причине он и не помнит, что произошло в тот роковой вечер. Но по мере выяснения истины Коля все больше убеждается – за этим вроде бы чисто бытовым убийством кроются события трехлетней давности и… другое преступление. Немного иронии, немного интриги, немного любви, немного старого доброго ретро и одно загадочное преступление. А может и не одно вовсе…

Глава вторая, день второй

Утром за мной заехал Серафим Иванович.

Я сложил деньги и паспорт в ящик стола и запер его на ключ, потом, морально приготовившись к неминуемо ожидавшим меня неприятным минутам, не спеша собрался: как на парад, надел белую рубашку, галстук, костюм, вышел из гостиницы и сел в автомобиль.

Молча и неумолимо Серафим Иванович повез меня в суд.

Утро выдалось необычайно пасмурным и хмурым.

Крылатый припарковал свой «Кадиллак» возле памятника Ленину и, нахмурив брови, как конвоир на казнь, повел меня в здание суда.

На крыльце толпились и разговаривали о чем-то какие-то люди.

Зачинщицей разговора, судя по всему, была тетка в пуховом платке.

— Кто? Баба Галя-то? — трещала она. — Да она еще не старая была. Только-только на пенсию вышла. Жила бы еще да жила. Чего ей на пенсии не хватало? Еще и самогоночкой в свое удовольствие приторговывала. В общем, средства у нее были, жила в свое удовольствие. Я к ней часто забегала полечиться да поболтать. Пока не случился этот случай. Эх! Такого человека жизни лишили…

— От чего же ты, сердешная, бегала к Мишиной лечиться-то? — с иронией в голосе спросил тетку какой-то мужичок в очках, фуфайке и кирзовых сапогах. — Горло, поди, первачом на пару полоскали.

— Иди ты, — замахала на него руками тетка. — Мишина на самогонке травы настаивала. У нее от варикоза особый рецепт был. В моем случае он завсегда помогал.

— В общем, Мишина особенным талантом была, — сказал мужичок. — Врачом и аптекарем в одном лице. Сама диагнозы ставила, сама рецепты на самогонку выписывала и тут же это самое лекарство и продавала.

— Смейся, смейся, — сказала тетка. — Теперь вот нет Галки, я без лекарства мучаюсь, и к кому за помощью кинуться, прямо ума не приложу. По ночам иной раз такие боли одолевают, что хоть волком вой.

— К врачу в поликлинику не думала сходить? — спросил тетку все тот же мужичок с хитринкой в глазах. — Все ж таки традиционная медицина.

— Иди ты, — снова замахала на него руками тетка. — А Мишина-то, по-твоему, гадалка, что ли, была? Она же перед пенсией в больнице ночной сестрой работала! Так что, заметь, познания в медицине имела!

В этот момент тетка заметила нас с Серафимом Ивановичем, умолкла и, скрестив руки на груди, демонстративно отвернулась.

Все, кто был на крыльце, стали с любопытством и даже с каким-то тихим ужасом рассматривать нас.

— Вот, аблаката из города привез, — негромко сообщил Крылатый, а я после его слов вжал голову в плечи, и вообще испытал некоторое за дядьку неудобство, который не смотря даже на свои годы так и не выучил слово «адвокат».

Однако, вслух я ему ничего не сказал.

— Тут не на адвоката надеяться надо, а на всевышнего, — глядя куда-то в сторону, сухо заметила тетка в платке. — Только он один на всем белом свете прощениями заведует.

— Да не верю я в бога, — тихо и при этом обращаясь почему-то только ко мне, сказал Крылатый.

Судебное заседание началось с опозданием.

Я минут тридцать просидел в пустом зале, наблюдая за тем, как на окне жужжит осенняя муха.

Потом пришли конвоиры с автоматами в руках и привели арестованного Сергея Серафимовича Крылатого. Он выглядел спокойным и заспанным. Усевшись на скамью в похожей на птичью огромной металлической клетке, Сергей принялся зверски зевать.

Надо же! Он, поди, всю ночь спал как сурок, а я за него переживал и нервничал. Как говорится, доверьте свои проблемы адвокату, если, конечно, адвокат или проблемы у вас есть.

Я подошел к клетке и представился:

— Здравствуйте, меня зовут Николай Альбертович Вострецов. Ваш отец пригласил меня для осуществления вашей защиты.

Наверное, при этом надо было сразу же сказать про родство и все такое прочее, но при конвоирах я этого делать не стал.

Арестованный хотел было в очередной раз зевнуть, но передумал и с недоумением уставился на меня.

— Что не так? — спросил я.

— Вы правда мой адвокат? — спросил Сергей Крылатый. — Какой-то молодой. Хотя, все равно…

Договорить он не успел, потому что в этот момент что-то произошло и пустой до этого зал стал заполняться людьми. Они входили в раскрытые двери мимо конвоиров и подсудимого в клетке и шумно садились на установленные в несколько рядов лавки.

Вскоре стремительно в зал зашел государственный обвинитель, сел за один из свободных столов и раскрыл принесенную с собой папку с документами.

О том, что это именно обвинитель, я догадался по его острому взгляду за затемненными очками в массивной черной оправе, по моде шестидесятых годов.

После обвинителя в зал вошел какой-то пожилой мужчина в старом потертом костюме. Он сел за стол напротив стола обвинителя и с интересом уставился на меня.

— Кстати, ты вину-то свою признаешь или нет? — спросил я у Сергея.

— А черт его знает, — пожал он плечами. — Я ведь пьяный был, ничего не помню. Но, наверное, не признаю.

В следующую минуту в зал заскочила какая-то девица и истерично крикнула:

— Встать, суд идет.

Следом за девушкой в зал влетела похожая на хищную птицу судья в черной мантии и села в центральное из трех высоких кресел за длинным массивным столом на возвышении.

— Прошу садиться, — сказала она.

Поскольку все места за столами оказались занятыми, я сел на одну из скамеек, потеснив при этом устроившихся на ней жителей Лебеданска.

Нужно заметить, эти самые жители сидели в теплом помещении в куртках и фуфайках. При этом, многие женщины были укутаны в пуховые платки, и только мужчины благочинно, как на похоронах, сняли шапки и сидели теперь с непокрытыми головами.

Вскоре стало просто-таки жарко, но мои соседи даже и не думали расстегиваться или даже снимать верхнюю одежду.

Та самая тетка в пуховом платке, которая встретила нас на крыльце, видимо, разомлев от жары, принялась надрывно кашлять.

Надо сказать, я никогда не понимал, зачем простуженные люди ходят, к примеру, в театры.

От их чахоточного кашля балерины в балете испуганно вздрагивают, лошади в цирке перестают слушаться кнута дрессировщика, от их оглушительного чихания актеры на сцене забывают текст, и я уж не буду вам рассказывать про адвокатов, особенно начинающих, которым приходится выступать в суде с защитительной речью.

Граждане дорогие! Если у вас кашель, будьте добры сидите дома и не мешайте людям наслаждаться представлением.

Итак, судья открыла объемную подшивку бумаг в серой картонной папке и сообщила:

— Рассматривается уголовное дело по обвинению Крылатого Сергея Серафимовича в совершении преступления, предусмотренного частью первой статьи сто пятой Уголовного кодекса Российской Федерации. Прошу секретаря судебного заседания доложить о явке.

Из-за столика в углу поднялась все та же истеричная девушка и сообщила:

— Явка полная.

С чувством исполненного долга она села на свое место и принялась что-то старательно писать.

Судья, словно сонный священник, продолжила говорить заученные в бесчисленных процессах стандартные фразы:

— Устанавливается личность подсудимого. Подсудимый, встаньте. Сообщите суду данные о себе.

— Крылатый Сергей Серафимович, двенадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения. Русский, холост, уроженец Лебеданска, проживаю по адресу: Лебеданск, улица Победы, дом три, образование среднее, временно не работаю.

— Военнообязанный? — спросила судья.

— Не успел, — ответил Крылатый.

— Отлично, — сказала судья и спросила: — Подсудимый, вы копию обвинительного заключения получили?

— Получил две недели назад, — сообщил подсудимый.

— Прекрасно, — снова сказала судья. — Дело слушается Лебеданским районным судом в составе председательствующего судьи Архиповой, при секретаре Кузнецовой, обвинение поддерживает прокурор Мартынов, защиту осуществляет назначенный судом адвокат Лисицын.

— Позвольте, — заявил Серафим Иванович Крылатый. — Но моего сына должен защищать совершенно другой аблакат.

Крылатый поднялся со своего места и показал на меня пальцем так, словно уличал в чем-то нехорошем.

Все находящиеся в зале, и в том числе судья, с интересом уставились на мою скромную персону, и мне окончательно стало не по себе.

Словно ожидая удара, я втянул голову в плечи.

Судья перевела свой колючий взгляд снова на Серафима Ивановича и удивленно спросила:

— Вы наняли защитника? Что же, попрошу господина адвоката подтвердить свои полномочия.

Вот оно! Начинается! Те самые неминуемо ожидаемые меня несколько минут позора.

И зачем только я послушался свою законную супругу и поехал в этот самый Лебеданск?

Я в растерянности встал со своего места и изобразил возвышенно задумчивое выражение лица.

Почему-то в этот момент мне подумалось о том, что именно с таким вот задумчивым выражением лица размышлял о судьбе страны известный писатель Николай Васильевич Гоголь.

По-моему, это был блестящий ход, который вполне мог бы скрыть глупость ситуации и тот внутренний ступор, который вдруг охватил все мое сознание.

Нужно заметить, что зал не оценил моей игры и стал гудеть каким-то тихим взволнованным рокотом, который, словно летящий с горы камень, нарастал и вскоре стал колоться на мелкие одиночные смешки. Ко всему прочему, тетка в пуховом платке зашлась очередным приступом кашля.

Мои уши горели пунцовым пламенем.

— Ну, что молчим? — устало спросила судья. — Господин аблакат, так, по-моему, называет вас ваш клиент Крылатый, для начала сообщите суду вашу фамилию, имя, отчество.

— Николай Альбертович Вострецов, — безнадежно сказал я.

— Хорошо, очень хорошо, — сказала судья. — Как давно работаете адвокатом?

Я, как школьник на экзамене, выжидательно промолчал.

— Отлично! — сказала судья. — Начнем с самого начала. У вас диплом о высшем образовании имеется?

— Естественно, — с жаром и даже некоторой долей обиды в голосе ответил я.

Неужели она могла подумать, что у меня нет высшего образования!

— Продолжаем, — сказала судья. — Квалификационный экзамен давно сдали?

— Нет, — печально ответил я. — Я его еще не сдал, потому что совсем недавно стал стажером.

После моих слов судья долго ничего не спрашивала, а только с каким-то усталым удивлением смотрела на меня.

Такое ощущение, будто она никогда в жизни не видела настоящих стажеров адвоката.

— Значит, желаете осуществлять защиту подсудимого, — наконец сказала судья и тут же спросила: — Тогда скажите, вы когда-нибудь вообще Уголовно-процессуальный кодекс читали?

Ожидая явного подвоха, я снова ничего не ответил, хотя кодекс, естественно, неоднократно читал и самым внимательным образом изучал.

Не зная, как поступить в этой ситуации, я беспомощно оглянулся на Серафима Ивановича Крылатого.

Тот сидел на скамье возле окна, закинув ногу на ногу, опираясь при этом одной рукой на подоконник и прикрыв ладонью другой руки глаза и лоб. Он, казалось, совершенно не обращал никакого внимания на то, что происходит в данный момент в зале судебного заседания.

«Уснул он там, что ли? — зло подумал я. — Тоже мне, нашел время спать!»

В поисках поддержки и защиты я уставился на подсудимого.

Сын Серафима Ивановича, в отличие от своего отца, спать даже и не думал. Его утренняя сонливость и зевота бесследно исчезли, и теперь он, открыв рот, с большим интересом следил за развивающимися в зале событиями.

— Если бы вы читали Уголовно-процессуальный кодекс, то наверняка знали бы, что защиту по уголовному делу могут осуществлять только адвокаты, то есть лица, сдавшие квалификационный экзамен и состоящие в соответствующем реестре адвокатов, — продолжила измываться надо мной судья. — Вам что, закон не писан?

— Писан, — тихо ответил я.

— Если писан, тогда, может быть, он вами не читан? — с издевкой в голосе спросила судья.

— Читан, — тихо ответил я.

— А если читан, значит, не понят, — сказала она.

— Понят, — настырно сказал я.

— А если, как вы говорите, понят, то определенно не так, — припечатала она и даже ладонью хлопнула по столу.

Я огрызаться с судьей не стал и принялся думать только об одном — поскорее бы она уже закончила меня мучить и отпустила на все четыре стороны.

— Хорошо. Раз вы так этого желаете, я допущу вас к участию в деле в качестве защитника, — наконец-то сообщила она. — Объявляется перерыв на полчаса.

Судья, словно хищная птица, схватила со стола уголовное дело и, зашелестев мантией, тут же покинула зал судебного заседания.

Я остолбенел.

Что происходит?

Может быть, судья решила сделать из меня исключение из общего правила и нарушить таким образом закон?

Следом за судьей зал покинули секретарь судебного заседания и обвинитель, после чего один из конвоиров потребовал:

— Прошу освободить помещение.

Присутствующие в зале жители Лебеданска поднялись со своих мест и стали медленно просачиваться к выходу.

Один только адвокат как ни в чем не бывало остался сидеть на своем месте. Он просто сидел и хитренько так улыбался.

Вот бывает же так, что вроде бы человек ничего такого не делает, а вас это жутко раздражает.

Это был как раз тот самый вариант!

Серафим Иванович, видимо, наконец, очнулся от своей зимней спячки, встал со своего места и вместе со всеми пошел к выходу.

Проходя мимо клетки, в которой сидел его сын, он басовитым, как у священника, голосом сказал:

— Ничего, ничего, сынок. Все будет хорошо. Будет и на нашей улице праздник.

— С арестованным разговаривать не положено, — тут же сердито перебил его конвоир.

Дядька как-то отстраненно поспешно кивнул ему и, направляясь к двери, неожиданно для самого себя наткнулся на меня, тут же опешил и уже другим, безнадежно смиренным голосом произнес:

— Ничего, ничего. Будет и на нашей улице праздник.

После этого он, как только что отслуживший службу священник, смотря только себе под ноги, покинул помещение.

Я стоял посреди зала и не знал, что мне делать: уйти, как это сделали все, или по примеру адвоката остаться.

В этот момент в дверном проеме нарисовалась секретарша и, обратившись ко мне, визгливым голосом крикнула:

— Вострецов, вас для серьезного разговора вызывает судья.

Я вздрогнул.

Это ж какой надо иметь такой противный голос. С его помощью даже такая замечательная фамилия, как у меня, звучит как-то особенно неприятно.

— Почему вы не читаете закон? — привстав с места и для пущей убедительности снова хлопнув ладонью по столу, грозно спросила меня судья в своем кабинете.

Ну вот, начинается! Она что, пригласила меня только для того, чтобы выяснить этот вопрос? Ей что, не хватило счастья поиздеваться надо мной при людях?

— Если бы вы читали кодекс, то наверняка знали бы, что наряду с адвокатами в качестве защитника может быть допущено иное лицо, о котором ходатайствует обвиняемый. Вы этого не знали?

Она еще раз испепеляюще посмотрела на меня и почему-то обиженным голосом сказала:

— Идите и готовьте соответствующее ходатайство.

Решив, что разговор окончен, я направился к двери.

— И учтите, я больше не потерплю никаких фокусов, — вдогонку сообщила она. — В самое ближайшее время я намерена закончить это уголовное дело производством и вынести приговор. Всякие там ваши адвокатские уловки о переносе дела, как и ходатайства о назначении экспертиз будут мною сразу же отклонены. Вам это понятно?

— Понятно, — сказал я и вышел.

— Что она сказала? — с улыбочкой Иуды спросил меня адвокат Лисицын, когда я вернулся в зал.

— Сказала, что допускает меня в качестве защитника, — сообщил я.

Улыбка с его лица мигом сошла, и он стал убирать со стула, располагавшегося рядом с ним, свои вещи.

— Ладно, в тесноте, да не в обиде, — сказал Лисицын, и я тут же сел на освободившийся стул.

— Будем знакомы, меня зовут Иван Петрович, — сообщил адвокат и протянул руку для рукопожатия.

Я тоже представился.

— Дурак, — вдруг со злостью сказал Иван Петрович. — Ему вину надо признавать, а он в отказняк играет. Сказал бы — да, это я убил Мишину, чистосердечно раскаиваюсь. За такое признание срок меньше назначают. Признавай вину, — громко обратился он к сидящему в клетке Сергею Крылатому. — Тебе это при вынесении приговора непременно зачтется.

Крылатый на это ничего не ответил, а только хмыкнул и отвернулся.

— Как хочешь, — сказал Лисицын. — Мое дело посоветовать, как лучше, а выбор делать одному только тебе.

Вскоре в зал снова стали просачиваться люди.

Среди прочих с совершенно равнодушным взглядом вошел Серафим Иванович и, увидев меня рядом с адвокатом, в нерешительности остановился, после чего прошел на свое место, сел и стал с опаской поглядывать на меня из толпы.

Через минуту в зал влетели обвинитель, секретарь, а следом за ними судья.

— Продолжаем судебное заседание. Вы подготовили ходатайство? — спросила меня судья.

— Да, — хриплым голосом ответил я.

Эх, знать бы еще, как эти ходатайства готовят!

— Отлично, — сказала судья. — Заявляйте.

Я встал со своего места и стал рассматривать лампы на потолке.

— Прошу допустить меня к участию в деле, — зашептал мне адвокат Лисицын.

Я, как школьник, услышавший спасительную подсказку, все повторил.

— Прекрасно, формальности соблюдены, — констатировала судья. — Подсудимый, встаньте. Вы настаиваете на том, чтобы в качестве вашего защитника в процесс был допущен Вострецов Николай Альбертович? — спросила она.

Сергей Крылатый встал, почесал затылок, пожал плечами и протянул:

— Да мне все равно.

— Подсудимый не против, — сказала судья и снова обратилась ко мне: — Суд определил допустить вас к участию в деле в качестве защитника Крылатого Сергея Серафимовича. Разъясняется право отвода. Лица, участвующие в деле, имеют право заявить отвод судье, секретарю, прокурору, если считают, что они прямо или косвенно заинтересованы в исходе дела, также они могут заявить отвод по иным основаниям, предусмотренным законом. Право понятно? Отводы к составу суда имеются?

Все отрицательно замотали головами.

После этого судья разъяснила другие права и обязанности и спросила:

— Имеются ли у участников до начала судебного следствия какие-либо заявления и ходатайства?

Все снова отрицательно замотали головами.

— Так то у нас протокол ведется, — непонятно с чего вдруг разозлилась судья. — На вопросы суда прошу отвечать словами.

И все тут же поспешили сообщить, что заявлений и ходатайств до начала судебного следствия не имеют.

— Что ж, прошу прокурора изложить суть обвинения, — сказала судья и поудобнее устроилась в кресле.

Прокурор встал, прокашлялся, поправил свои массивные очки и официальным голосом начал читать:

— Настоящее уголовное дело возбуждено по факту обнаружения девятого мая этого года по адресу: Лебеданск, улица Профосюзная, дом одиннадцать трупа гражданки Мишиной Галины Васильевны с признаками насильственной смерти. Предварительным следствием установлено следующее: пенсионерка Мишина проживала одна, близких родственников не имела и у себя дома занималась изготовлением крепких спиртных напитков домашней выработки типа «самогон», которые реализовывала населению.

Девятого мая сего года в вечернее время, около двадцати одного часа, к ней пришел Крылатый С.С. и попросил продать ему спиртное в долг, на что Мишина ответила категорическим отказом и оскорбила его. Крылатый ушел, но примерно через десять минут вернулся, путем свободного доступа проник в дом и, находясь на кухне, нанес ножом удар Мишиной в грудь, который оказался смертельным, после чего взял со стола бутылку самогона и с места преступления скрылся…

— Дело гнусное, — прошептал мне Иван Петрович Лисицын, — все доказательства против него.

–…данные обстоятельства подтверждаются свидетельскими показаниями…

— Я ему сразу говорил, зря ты от признательных показаний отказываешься, а он мне — ничего не помню, пьяный был, — снова зашептал мне Лисицын. — Его ведь задержали по горячим следам.

–…из заключения судебно-биологической следует, что следы крови на одежде Крылатого, а также на бутылке из-под самогона принадлежат группе, соответствующей группе крови потерпевшей Мишиной…

— Можно было, конечно, попытаться на аффект перейти, — шептал мне, мешая слушать прокурора, адвокат Лисицын, — как будто Мишина его оскорбила, а он не выдержал и зарезал ее. Только вот куда денешь юридически значимый разрыв во времени? Он же ушел, а потом через десять минут вернулся. Аффекта при таких обстоятельствах быть не может.

–…своими действиями Крылатый Сергей Серафимович совершил преступление, предусмотренное статьей сто пятой, частью первой Уголовного кодекса, то есть убийство, или, другими словами, умышленное причинение смерти другому человеку.

Прокурор закончил читать обвинительное заключение и сел на свое место.

После его выступления в зале воцарилась мертвая тишина. Все притихли, и даже тетка в пуховом платке перестала кашлять, зажав рот рукой.

— Подсудимый, встаньте, — приказала судья. — Вам предъявленное обвинение понятно?

— Да.

— Вину в содеянном признаете?

— Нет.

— Ой, дурак! — еле слышно, одними губами, прошептал Лисицын.

— Марина, все подробно записывай в протокол, — обратилась судья к секретарше.

В этот момент со своего места поднялся прокурор и, поправив очки, язвительно заметил:

— Прошу обратить внимание на то, что на следствии Крылатый вину в содеянном признавал в полном объеме.

— Подсудимый, встаньте, — приказала судья. — Как вы объясните этот факт?

Крылатый поднялся со своего места, но отвечать ничего не стал.

— Скажите, может быть, вас били, заставляли признаться в содеянном? — ехидно спросил прокурор.

— Нет. Никто меня не бил, — наконец-то сказал Крылатый.

— Ну а как вы все-таки объясните факт дачи вами следователю признательных показаний? — спросил прокурор.

Крылатый снова не ответил.

— Ладно, разберемся, — коротко ответила судья, кивнула прокурору и сообщила: — Изучается вопрос о порядке исследования доказательств. Какие будут предложения?

Прокурор снова встал со своего места и недоуменно развел руками:

— Ну, поскольку подсудимый вину в содеянном не признает, предлагаю сразу начать с допроса свидетелей, потом исследовать другие доказательства и только после этого допросить самого подсудимого. Может быть, услышав показания других людей, он все же вспомнит и во всем признается.

После прокурора встал адвокат Лисицын и сказал:

— Против порядка, предложенного гособвинителем, я не возражаю.

— Это ваше общее мнение? — грозно спросила судья.

Я в недоумении посмотрел на адвоката и, понадеявшись на его опыт, ответил:

— Да, общее.

— На вопросы суда нужно отвечать стоя, — все также грозно сказала судья и добавила: — Рабочий день окончен, продолжим завтра.

Смертельно уставший, я вышел из здания суда и на крыльце остановился.

Туман, висевший с утра, поднялся в небо, и моему взору предстала покрытая инеем, словно белой шапкой, верхушка возвышавшейся над поселком горы. Теперь она была похожа на умудренного опытом старика-великана.

Надо же, как все обернулось!

Еще утром я был уверен, что сегодня вечером поеду домой, а вышло все совсем иначе.

Хотя, чего это я радуюсь?

Дело, в которое я ввязался, наверняка провальное в том плане, что Сергея Крылатого все равно осудят. Все доказательства, как правильно сказал адвокат Лисицын, против него, и в данном случае то обстоятельство, что Крылатый совсем ничего не помнит, нисколько не поможет.

Впрочем, этот его провал в памяти может быть всего лишь способом защиты или реакцией психики на совершенное преступление. Я читал в одном научном журнале, что у убийц иногда такое бывает.

— Эй, господин хороший, у вас рубля не найдется? — окликнула меня и вернула из размышлений в реальный мир какая-то неопрятного вида дама в кокетливой шляпке с искусственными незабудками на полях.

Я порылся в кармане, не раздумывая, вытащил горсть мелочи и протянул ей.

Дама подошла и обветренными грязными пальцами с облупленным на ногтях лаком медленно собрала с моей руки деньги.

— Благодарствуйте, — сказала она, после чего отошла в сторону, села на каменный приступок памятника и стала считать деньги, беззвучно шевеля губами.

— Это ваше первое дело? — спросил адвокат Лисицын, выходя на крыльцо.

Я кивнул головой.

— Значит, с первым боевым крещением вас, — сказал он.

— Спасибо, но, честно говоря, не так я себе представлял свой первый процесс. Я думал, что он должен быть каким-то особенным, запоминающимся и обязательно выигрышным.

— Что же делать?! — сказал Лисицын. — Уж поверьте мне — таких дел у вас будет еще ой как много. Быть адвокатом жуткая рутина.

— И еще страшная нервотрепка, — сказал я.

— Суд — это всегда чья-то трагедия, горькие слезы, головная боль, — сказал Лисицын. — Так что привыкайте. Это не последнее ваше судебное заседание, если, конечно, вы всерьез решили стать адвокатом. Только в кино да в книгах у нашего брата все легко получается. Как говорится, пришел, увидел, защитил. На самом деле все совсем иначе. Шишек много еще себе набьете, пока научитесь дела выигрывать.

— А, может быть, я везучий, — сообщил я. — Может быть, я все дела буду выигрывать.

— Поживем, увидим, — равнодушно сказал адвокат.

Лисицын помолчал, пожевал губа и, прищурившись и глядя куда-то вдаль, сообщил:

— В общем, есть в этом деле кое-какие косячки и зацепочки.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— Доказательства, — многозначительно сообщил адвокат, подняв при этом вверх указательный палец. — Как известно, если нет доказательств, значит, нет уголовного дела.

— Подробнее, — что-то соображая, нетерпеливо сказал я.

— Свидетели, акты экспертиз, вещественные доказательства, — сказал он.

— Все нужно уничтожить? — предположил я.

— Зачем? — удивился он. — Нужно просто взять и признать их недопустимыми доказательствами.

После разговора с адвокатом я снова вернулся в суд, предварительно получив согласие судьи, попросил у секретаря для ознакомления уголовное дело, прочитал сей юридический труд и пришел к печальному выводу — единственное, что можно сделать, это попытаться уменьшить срок наказания.

Выйдя из здания суда, я снова увидел даму в шляпке с незабудками. Она все так же сидела на том же самом месте у памятника Ленину и задумчиво курила «Беломорканал». Я несколько удивился, так как почему-то считал, что такой марки папирос уже давно не существует.

— Голова болит, — сообщила дама, увидев меня. — Погода, наверное, сменится.

— Хоть бы немного разъяснило, а то все туман, да туман, — сказал я.

— Снег будет, — уверенно сказала дама, после чего стряхнула пепел, прищурилась и спросила:

— Любопытствуете или по службе в суде?

— По работе, — ответил я.

— Понятно, — сказала дама. — Это хорошо, что вы по работе. Я, знаете ли, никогда особо не понимала людей, которые ходят на судебные заседания из любопытства. Они мне всегда напоминают куриц. Знаете, когда одной курице отрубают голову, все другие собираются рядом и самым пошлым образом наблюдают за происходящим. И опять же из любопытства могут поклевать требуху или еще что-нибудь, что осталось после разделки.

Дама пристально посмотрела на меня и тут же попыталась изобразить курицу, которая наблюдает за казнью своей товарки, смешно заворачивая при этом голову и моргая одним глазом.

Надо сказать, изобразить курицу ей вполне удалось, но дама решила на этом не останавливаться и для пущей убедительности даже покудахтала, подпрыгнула на места и замахала руками, как крыльями, после чего засмеялась трескучим смехом.

В общем, тетка оказалась очень даже веселой.

В смятении и безысходной печали я пошел на телеграф и по межгороду связался с руководителем своей стажировки.

— Юрий Николаевич! Представьте себе такую ситуацию: человека обвиняют в совершении убийства, а он говорит, что не помнит, как убивал свою жертву, потому что был изрядно пьян.

— Это плохо, — сказал он. — В российском уголовном праве совершение преступления в состоянии алкогольного опьянения всегда рассматривалось как отягчающее вину обстоятельство. Я говорю не только про юридический аспект проблемы, но и про бытовой.

— А как же тогда строить линию защиты, если он ничего не помнит? — спросил я.

— Очень плохо, что ничего не помнит, — сказал руководитель стажировки. — А вину признает?

— Нет.

— Ну что ж, тогда, если логически рассуждать, нужно доказывать его полную невиновность.

Господи! Как оказывается, все просто! Нужно доказывать невиновность! Только вот как это сделать, если все доказательства против подсудимого?

— Как там твои родственники? — спросил Юрий Николаевич.

— Какие родственники? — не понял я.

— Которых ты поехал навещать.

— А, — вспомнил я и тут же соврал: — Нормально.

Разговор с руководителем стажировки нисколько не развеял моего душевного смятения.

В задумчивости я брел по тротуару какой-то тихой улочки и пинал рассыпающиеся в прах листья.

От своих печальных дум я отвлекся только тогда, когда увидел, как на дорогу из довольно-таки ухоженного коттеджа со спутниковой антенной на крыше с криком выбежала женщина. Она остановилась прямо посреди проезжей части, всплеснула руками, нервно быстро-быстро затопала ногами и тут же в исступлении бухнулась на колени, закрыв при этом лицо руками.

Я подбежал к женщине и попытался поднять ее с земли. Но та словно окаменела.

Видимо, услышав ее крик, из соседнего двора выбежали две тетки. Одна — помоложе — подбежала первой и тоже стала совершенно безуспешно пытаться поднять обезумевшую женщину с колен.

Вторая тетка — пожилая, задыхаясь, подбежала позже и, чтобы не упасть, тут же схватилась за мою руку.

— Валя! Валя! Что случилось? — тормошила сидящую на дороге молодая женщина, но та ничего не отвечала, а только выла, гладила себя рукой по волосам и, словно метроном, раскачивалась из стороны в сторону.

— Валя, да что случилось-то? — повиснув на моей руке и борясь с одышкой, спросила пожилая.

— Собрал… — наконец-то ответила Валя.

— Валя, что собрал-то? Что?

— Вещи он свои собрал и убёг, — с трудом ответила Валентина и показала на раскрытую дверь дома. — Да и правильно сделал! Зачем я ему гадина такая отвратительная нужна?!

Висящая на моей руке тетка с нескрываемым любопытством уставилась в указанном направлении и, сделав несколько шагов, потянула меня за собой.

Мы зашли в раскрытую калитку и поднялись на крыльцо.

Я осмотрел дверь и сделал вывод, что она взломана. Тут же на ступеньке валялся и металлический прут, которым, судя по всему, взломали дверь.

Тетка, для которой я служил чем-то вроде опоры, так же внимательно все изучила и потянула меня в дом.

В доме царил полный кавардак.

Вещи в прихожей были сорваны с вешалки, дверцы шкафов в комнате раскрыты, а ящики вытряхнуты на пол. Погром не коснулся только разве что кухни.

Надо сказать, хозяева жили очень даже неплохо. В одной из комнат коттеджа на самом видном месте красовался огромный современный телевизор в окружении звуковых колонок. Висевшая на моей руке тетка очень внимательно и даже немного завистливо осмотрела это чудо техники, особо остановилась взглядом на груде меховых вещей возле одного из шкафов стенки и после этого подняла с пола пустую шкатулку. Одна из дверок шкафа была также взломана, и, судя по всему, шкатулка была вынута именно оттуда.

После этого тетка ойкнула и потянула меня на улицу:

— Валя, никто никуда не сбежал. Это тебя ограбили, — прямо с крыльца принялась она кричать, с трудом осиливая одышку.

Услышав это, женщина немного пришла в себя и стала вытирать слезы, однако подняться с земли все еще не торопилась.

Вскоре на синем джипе японского производства примчался какой-то вспотевший парень. Он выскочил из машины, мгновенно оценил ситуацию, забежал в дом и, вернувшись, принялся поднимать сидевшую на дороге женщину, которая с его приходом странным образом успокоилась, посветлела и даже заулыбалась.

— А я думала, ты вещи свои собрал и убёг, — со счастливым видом сказала она.

— Дура! — грубо оборвал он ее. — Вставай! Надо идти смотреть, что украли, и милицию вызывать.

Во всей этой ситуации мне бросилось в глаза то, что парень был намного моложе женщины и даже, наверное, годился ей в сыновья, но отношения между ними были совсем не как у сына и матери.

Когда парень и женщина ушли в дом, пожилая тетка выпустила мою руку и схватилась за забор.

— Валя-Валентина. Совсем ты от своей любви с ума сошла, — неодобрительно покачав головой, сказала молодая тетка.

— Муж у нее некоторое время назад помер, — внимательно посмотрев на меня, сообщила пожилая. — Любил ее страшно, хотя по возрасту скорее в отцы годился. Прямо как у них теперь, только наоборот, — тетка кивнула головой в сторону взломанной двери. — Можно сказать, на руках носил.

— Там ситуация-то очень нехорошая была, — сообщила молодая. — Первый ее муж Дымов Александр Константинович в школе работал учителем. Там он и приглядел Валентину-то. И как только она школу закончила, сразу же женился на ней. Его за это потом даже из учительства выгнали. Работать ни в какую не дали. А он и рад был. Занялся предпринимательством, магазин открыл. Это лет десять тому назад было.

— А, стало быть, три года назад удар у него случился, — продолжила пожилая. — В больницу без сознания его увезли. Валентина сначала у его кровати двое суток не отходя сидела, вся извелась, а потом врачиха сказала ей домой идти, все равно, мол, мужик не жилец. А как раз в эту ночь, когда Валентина домой ушла, мужик ейный в себя-то и пришел. Очнулся, значит, и медсестру попросил жену позвать. Ну, медсестра, бросилась звонить Валентине, и надо же такому случиться — пока она в больницу спешила, муж-то взял и помер. В общем, Валя даже и проститься с ним по-человечески не могла. Такое вот несчастье пережила. А после того, как она мужа схоронила, с Кириллом сошлась и прямо как помешанная от любви к нему сделалася.

— А чего ей не влюбляться-то! — сказала молодая. — После смерти мужа к ней дом, магазин и счет в банке с кругленькой суммой отошел. Деньгами по полной программе теперь обеспечена. Конечно, не миллиарды у нее, но для нашего поселка она человек очень даже обеспеченный. Ей, как нам, лямку с утра до вечера тянуть не приходится. Уж, поди, не думает, чем семью кормить, да чем за свет платить. Влюбляйся в кого хочешь теперь…

В этот момент Валентина вышла из дома, стремительно дошла до калитки, шумно закрыла ее и заперла изнутри.

— Все! Концерт окончен, — зло сказала она и направилась к дому.

— Валя, да что у вас украли-то? — стала допытываться у нее пожилая тетка.

Валентина не ответила, а только в сердцах махнула рукой, расходитесь, мол, не ваше дело.

— Милицию-то вызвали? — спросила молодая, но Валентина ничего не ответила, ушла в дом, при этом громко хлопнув взломанной дверью.

Милая сельская сценка закончилась, и зрители стали расходиться.

Я прошелся по вечерним улицам, заглянул на небольшой, освещенный уличными фонарями стихийный рынок и от нечего делать у какой-то девушки поинтересовался ценами на осеннюю ягоду.

— Триста рублей ведро, — сообщила девушка.

До моего появления продавщица ягоды мило беседовала со своей подругой, и теперь обе замолчали и уставились на меня. Внимательно изучив мои зауженные брюки и остроносые, по нынешней моде, ботинки, они продолжили разговор.

— Танька, пойми: Лебеданск — это дыра, — заявила подруга продавщицы. — Это же просто тоска смертная прожить здесь всю жизнь.

— Да я то понимаю, — сказала продавщица. — В городе завсегда больше возможностей. Но вот, к примеру, кому я там нужна с моим средним образованием, тройками в аттестате и лебеданской пропиской?! Да и у тебя, насколько я знаю, жилья в городе нет. Но тебе в любом случае нужно уезжать отсюда и поступать в институт.

— Да кто ж в октябре поступает?

— Так ты чё, прямо сейчас, что ли, собралась уезжать?

— А что тянуть? Время идет. Главное ведь, вырваться отсюда. Уеду и ни за что сюда больше не вернусь.

— Правильно, — вяло поддержала подругу продавщица. — Я бы на твоем месте так и сделала. Я вообще не понимаю, почему ты раньше не уехала.

— А как ты себе это представляешь? Купила билет, села в поезд и уехала, да?! А жить где? И не забывай, что, кроме этого, еще нужно на какие-то средства питаться. Да и одеться по моде хочется, — печально возразила подружка. — Впрочем, кое-какие наметки у меня имеются, но говорить об этом я пока не буду.

Девушки некоторое время молчали, потом продавщица спросила:

— А что твой отец?

— Как будто ты моего отца не знаешь! — воскликнула ее подружка.

— Да знаю, — сочувствующе сказала продавщица, бросила горсть ягод в рот, и скривившись, сказала: — Он, поди, даже на косметику денег не даст, не то что на учебу в городе.

— Да нет, — возразила подружка. — Он, конечно, покупает мне все, что захочу, но если узнает, что я решила уехать, сразу же посадит меня под замок.

Она помолчала и сообщила:

— В принципе его понять можно. У него кроме меня, после смерти матери никого больше нет, но ведь и я свою жизнь гробить в этой дыре не желаю.

Девушки снова замолчали, потом продавщица ягоды заявила:

— Знаю почему ты так в город рвешься! Из-за Завадского.

— Дура ты. Нужен мне Завадский, как пятое колесо.

Она поправила прядку волос и спросила:

— Не веришь?

— Да мне, по большому счету, все равно, — немного раздраженно сказала продавщица, после чего, сверкнув на меня злыми глазками, достаточно громко спросила: — Мужчина! Вы ягоду брать будете?

Я немного обиделся на нее, за то, что она назвала меня мужчиной, хотя по возрасту ведь явно же был очень даже молод и она могла обратиться ко мне: «молодой человек», после чего от покупки ягоды гордо отказался и ушел.

В гостинице я согрелся горячим чаем, любезно предложенным мне дежурной, потом вытащил из сумки и приготовил на завтра колючий свитер (а то намерзся сегодня за день уже просто до ужаса) после этого залез под одеяло.