Насмешки богов, или Три недели разлуки. Сценарий любви

Никита Каховка

Боги Рим и Канн не лишены чувства юмора. Недаром же они остановили свой взор на горожанах Одессы. А занимаются они тем, что проверяют чувства людей на прочность. И когда им удается рассорить или даже разлучить влюбленных, они от души радуются своим успехам.Но если там, высоко в небе, веселятся боги, значит на Земле грустят люди, Сергей и Татьяна, богами избранные.Эта история окутывает туманом романтичности, хитросплетениями и непрекращающейся интригой до самого окончания.

Глава 3

По данным метеослужбы температура воды в море составляла не более семнадцати градусов. Иными словами — не совсем теплая. Но несмотря на это отдыхающих на пляжах Аркадии имелось предостаточно. Это были и одесситы, и гости города. Большинство просто загорало, но были и те, кто с удовольствием плавал, радуясь прозрачной, бодрящей, солоноватой воде.

Сергей вошел в море, по колено.

«Вот почему плавают единицы, — размышлял он, пятясь на сушу, — вода достаточно холодная». Но окунуться хотелось. Особенно когда видно чистое дно.

Молодой мужчина постоял на берегу около минуты. После большими шагами вошел в воду уже по пояс и нырнул. Но долго плыть не пришлось. Здесь казалось гораздо холоднее. Поэтому он вынырнул, проплыл еще метров десять по поверхности, развернулся и поспешил к берегу. В горячие объятия возлюбленной. Во всяком случае, он надеялся, что попадет в эти объятия.

Таня, конечно же, в такую воду даже не окунулась. Только лишь она намочила ноги, как заявила, что купаться категорически отказывается. Зато ванны солнечные принимала с большой охотой.

Намазав себя кремом для загара, Татьяна лежала на спине, слегка раскинув ноги и руки и надев солнцезащитные очки.

Слегка подрагивая, Сергей прилег на покрывало.

— Ну, как вода на глубине? — спросила она, повернув голову и приподняв очки.

— Холоднее, чем на берегу, — ответил парень, протягивая мокрую руку к животику возлюбленной.

— Ко мне не прикасаться, — запретила девушка, возвращая очки на место, но продолжала смотреть на Сергея, так как знала, что запрет на него вряд ли подействует.

— Не могу не прикасаться, — ответил Титов, глядя на животик, которого едва касалась мокрая и холодная ладонь. — Я долго плавал. Я соскучился.

— Нет! — вскрикнула Татьяна, смеясь, когда несколько холодных капель упали на горячее тело. — Ты мокрый! Ты холодный, Сережа, пожалуйста, не трогай меня!

Сергей убрал руку, наклонился и поцеловал все тот же животик. После улегся и, повернув голову к девушке, взял ее хрупкую кисть.

Таня не возражала. Это был ее мужчина, и всякий раз, когда он брал ее за руку, она чувствовала и заботу, и защиту, и нечто большее. Гораздо большее.

Она смотрела на его крепкую спину, покатые плечи и сильные руки. Все его тело было покрыто каплями морской воды, которые отблескивали цветами радуги, словно это были чистейшие бриллианты, сверкавшие в любом луче света.

Да. Сергей был ее мужчина. Ведь недаром он часто повторял ей: « Ты жизнь моя». И от этих слов на душе всегда становилось спокойно. Но, как всякую женщину, Татьяну порой посещала мысль, что все это может закончиться. И тогда внутри нее «просыпался вулкан», а снаружи, без видимых на то причин, появлялись «тучи». И если их не «развести руками», то обычно «шел дождь».

Пробежавшая по телу дрожь, родила на коже мурашки. Девушка подвинулась ближе к Сергею в самое ушко прошептала несколько слов.

Парень улыбнулся и ответил также, шепотом. За что был награжден поцелуем.

Расхаживая взад-вперед перед экраном, при этом не сводя с него глаз, Канн то и дело потирал руки и разминал пальцы. Его глаза то щурились, то выражали удивление, иногда он усмехался. Все это говорило о том, что просвет в деле, о котором он говорил раньше, проявлялся еще больше. Пересмотрев сотни влюбленных пар, Канн отобрал два десятка и теперь, дабы снова не войти в заблуждение, пересматривал их тщательнейшим образом. Усевшись в кресло, он так наклонился, что почти касался носом жидкого экрана, в котором снова и снова менялись мужские и женские лица. Канн настолько был занят поисками, что не расслышал, как его позвал Рим.

— Канн! Канн! Бросай ты все! Игра начинается! — кричал тот, глядя на экран, в несколько раз превышающий размерами экран брата. — Играют лучшие команды Земли! Этот матч нельзя пропустить! Присоединяйся! Поболеем!

Рим сидел в своем кресле и поедал из ведерка, зажатого меж колен, подсоленный попкорн. Выглядел он настоящим футболистом и болельщиком одновременно. Вместо туники и сандалий на нем была красного цвета футболка с первым номером, синие шорты и кроссовки. Остался лишь золотой лавровый венок. Но теперь он не прикрывал глаз.

Слева от толстяка находился бочонок пива под большим зонтом, справа — круглый стол на резной ножке, на котором стоял бокал с пенным напитком и лежала дудка.

С экрана доносились спокойная речь диктора и нередкое гудение таких же дудок.

— Рим, не отвлекай меня, пожалуйста, — ответил Канн. — Поболей в этот раз без меня. Я, если так можно выразиться, почти у цели.

— Вот трудоголик. Две лучшие команды! Жалеть же будешь! — ерзал в кресле бог-толстяк, выбирая удобную позу.

Канн не ответил. Собственно, если бы ответ и последовал — услышал бы его Рим? В экране, на зеленом поле, окруженном еще более-менее спокойными болельщиками, начиналась борьба за мяч. Рим подхватил бокал, вытянул руку вперед и вверх и произнес:

— За интересную игру! И пусть победу одержат лучшие!

Выпив в одно дыхание прохладный напиток, Рим с наслаждением выдохнул и поставил бокал на стол.

Шла третья минута матча, но каких-либо интересных атак ни с одной из сторон не наблюдалось. На поле вышли две лучшие команды мира. Игра обещала быть захватывающей, но, на самом деле, казалась скучноватой. Не вставая с кресла, Рим наполнил бокал и также, в одно дыхание, осушил его. Но только он сделал выдох, как болельщики на стадионе подали активные признаки жизни.

— Молодец! Давай! Беги к воротам! — кричал Рим футболисту в синей майке с номером тринадцать. — Чемпион! Чемпион!

Да, в игре появилась резкая активность. Тому свидетельствовал и голос диктора.

— Удачно остановив мяч, игрок под загадочным номером пробивается к воротам противника, — комментировал диктор. — Обходит одного, второго, третьего. Нет! Не стал рисковать и отдал мяч пятнадцатому номеру. Красивая игра. Бьет! Нет, возвращает мяч тринадцатому! Отличная игра! Но что же предпримет тринадцатый? Обводит защитника, второго. Бьет! Гол! Нет, мимо! Не может быть! Мяч летел в ворота, но лишь черкнул перекладину! Печально, конечно. Но радует то, что игроки обеих команд стали активнее, и есть надежда, что они покажут нам красивую игру.

Волна разочарования прокатилась как среди болельщиков на стадионе, так и на белом облаке.

— Ты куда бьешь? Ты что, слепой? Ворот не видишь? — кричал Рим, размахивая дудкой. — Так отлично вел! Пробрался к воротам — и, что? Мимо! Зачем тебе ноги даны? Канн, ты видел? Канн, что ты на это скажешь?

Трудоголик если и собирался ответить, то не успел. В глазах его выразилось неподдельное удивление; почему-то снесло экран, а следом пронесся режущий уши рев. Взглянув на брата, который приготовился дунуть в дудку, темноволосый бог покрутил у виска пальцем и отвернулся. Взмахом руки он вернул экран на место и собрался было продолжить заниматься своими поисками, как почувствовал на себе мощный воздушный толчок, а затем все тот же оглушающий рев.

В этот раз экран остался на месте. Да, но не оказалось кресла и сидевшего в нем бога.

— Что происходит? Это что, игра? Собрались две лучшие команды Мира! — кричал Рим, стоя на кресле. Золотой венок снова сполз на лоб и теперь скрывал левый глаз. — Столько времени потерял, чтобы посмотреть на мух спящих! Судью на мыло! Игроков на мыло! Всех на мыло! — возмущался бог, поднеся дудку к губам.

Канн стоял позади болельщика, сложив руки на груди, и, закрыв глаза, согласно кивал головой.

Набрав полную грудь воздуха, Рим выпустил его без остатка в дудку. Еле заметный глазу воздушный поток выбрался наружу и мощным напором метнулся в направлении пустовавшего кресла. Но на полпути вмялся в невидимую стену и ринулся обратно. Рим кубарем покатился по облаку вместе с зонтом, бочонком и попкорном. На удивление, кресло и мраморный круглый стол остались на месте. А на экране вместо матча появилась другая картина. Канн уселся в подплывшее кресло и, откинувшись на спинку, улыбнулся подбежавшему толстяку.

— Брат, ты видел? Меня снесло каким-то мощным циклоном. Что-то неладное творится у нас на небесах, — затараторил он, занимая свое место и поправляя венок на голове. — Канн! Что это? — вскрикнул Рим, повернувшись к экрану.

— Смотри, — просто ответил тот.