Пустынник. Война

Никита Александрович Костылев, 2020

2036 год. Идет шестнадцатый год со Дня Первой Экспансии. Это дата, когда пришедшие с далеких звезд Чужие превратили Землю в одну огромную пустошь, почти полностью выкачав воду. От человечества остались жалкие крохи, которые укрываются в крепостях-оазисах, еще способных добывать воду. Главный герой – один из дозорных на стенах крепости, которая защищает ее жителей от блуждающих по пустоши отрядов бандитов. Но к его оазису приближается армия пустынников, которую невозможно победить… Содержит нецензурную брань.

Часть первая. Цитадель

Глава 1.

Россия. Территория бывшего Нижнекамского Водохранилища. Цитадель.

Шестнадцатый год со Дня Первой Экспансии.

Из развлечений на вышке был только осколок стекла и единственное, чем я занимался последние три часа, это отправлял солнечных зайчиков по внутреннему двору цитадели. Если бы мастер-сержант застал меня за этим невинным развлечением, то после дежурства на посту я моментально получил бы несколько нарядов вне очереди и, возможно, профилактический подзатыльник.

К своей чести я время от времени поглядывал на раскинувшуюся перед моими глазами бескрайнюю пустошь. Когда играть осколком стекла надоедало, я даже доставал бинокль и всматривался вдаль, надеясь увидеть вздымающиеся столпы пыли от машин нашего каравана, который должен был прибыть со дня на день из Астраханской общины. Но кругом была лишь безлюдная и бескрайняя пустошь. Время от времени мне казалось, что я все-таки вижу поднимающуюся пыль от идущих вездеходов и конвойных бронемашин с грузовиками, но это был лишь морок, обман зрения.

–Отдыхаешь, смотрю? — голос сзади заставил меня вздрогнуть.

–Черт, Пашка! — я повернулся и только показал кулак бесшумно взобравшемуся ко мне на вышку другу. — Испугал, засранец.

–Смотри, не расслабляйся, сержанта видел возле Большой Башни, обход делает, — Пашка поправил висящий на плече карабин и протянул мне тарелку с кашей: — Ешь, дозорный. Взял для тебя с кухни.

–Спасибо.

–Сколько еще куковать?

–До вечера.

–Вечером дежурить хорошо — прохладно, — вздохнул Пашка, отряхивая от пыли светлые, почти выцветшие до белого цвета когда-то камуфлированные штаны, — а тебя каждый день, смотрю, на самое пекло ставят. Да еще и на вышку, даже пройтись нельзя.

–Да, не любит меня сержант, — вздохнул я.

–Не любит, — согласился Пашка. Усевшись рядом со мной, он спросил: — про караван известно чего?

–Не-а.

–Жаль.

–Ага.

–Я люблю караваны, — Пашка отставил карабин в сторону и разлегся прямо на деревянных досках. Заложив руки за голову, он мечтательно проговорил: — рассказывают всякое каждый раз, как приедут. Про корабли чужих в небе, про армады пустынников, про зверолюдей.

–Да гонят они все, твои караванщики, — хмыкнул я, доставая ложку и перемешивая что-то в тарелке, что наши повара по недоразумению именуют «кашей». — Зверолюдей. Придумали тоже.

–Конечно гонят, — кивнул с закрытыми глазами Пашка. Зевнув, он добавил: — но интересно же послушать. А то каждый день на посту стоишь и жизни не знаешь. Не знаешь, что происходит в мире.

–Это точно… — я поднял голову наверх, чтобы в который раз посмотреть на корабль Чужих, давно зависший в небе над нами.

Гигантская серебристая глыба в пару километров длиной напоминала старые дирижабли из прошлого. Сколько я себя помню, эта махина была над моей головой, зависшая на высоте примерно десяти километров. Каждый раз, глядя на корабль Чужих, я надеюсь увидеть хоть какое-то движение, хоть малейший знак или изменение, но сколько бы я не поднимал голову ничего не происходило. Корабль просто висит над моей головой и все. Ему, кораблю, плевать на дозорного цитадели Нижнекамского Водохранилища. Ему собственно плевать не только на меня, ему плевать на все, что происходит там, внизу.

–Ты часто смотришь на них, — заметил Пашка, — все время, что я тебя знаю, ты постоянно поднимаешь голову и рассматриваешь их.

–Да, — кивнул я, не отрывая взгляда от серебристой махины.

–Говорят, если долго смотреть на корабль Чужих, то можно сойти с ума.

–Ага, — хмыкнул я. — А другие говорят, что если долго смотреть на корабль Чужих, то можно излечить любую болезнь. Выходят голышом и получают энергию из космоса, придурки.

–Как думаешь, почему они остановили экспансию? Никогда не думал об этом? — спросил Пашка.

Я не ответил. Пашка и сам знает, что все, кто выжили после Первой Экспансии думают об этом и никто не знает правды. Хотя это не мешает им сочинять сотни и тысячи теорий о том, почему Экспансия была остановлена.

Мне было четыре года, когда они пришли к нам. Самое начало Первой Экспансии, за считанные недели погрузившей планету в хаос я знаю по коротким и не очень многословным рассказам отца, да и по многочисленным историям остальных. В отличие от других людей, которые встретили Экспансию в сознательном возрасте, мой отец не очень любил рассказывать про события тех лет.

Они пришли летом 2020 года. Сначала ученые по всему миру засекли десятки неизвестных объектов, которые приближались точно к Земле и все посчитали, что это гигантские метеориты, которые уничтожат Землю при столкновении. Наш уровень технологий тогда просто не позволял уничтожить или скорректировать движение этих громад в космосе и единственный вариант, который был у нас — сбить ядерными боеголовками в стратосфере хотя бы часть из них, в надежде расколоть их на осколки и уповать на то, что сгорание в атмосфере разбитых на части объектов даст хоть немногим из нас шанс выжить.

Но все было намного хуже. Гигантские метеориты, которые должны были превратить Землю в паровую баню оказались разумной формой жизни. Настолько разумной, что она решила нас уничтожить самым извращенным способом. Отец говорил, что зависшие над крупными городами корабли Чужих сначала никак себя не проявляли. Первые дни они просто висели гигантскими металлическими каплями над нашими головами и ничего не происходило. Они не отвечали ни на какие сигналы, игнорировали летающие вокруг них истребители и вертолеты ВВС. Просто застыли над нами, словно изучая. Скорее всего так и было. Потом люди заметили, что корабли стали быстро перемещаться и зависать исключительно над океанами, морями, реками, самым крупными водоемами и водохранилищами. Дальше началось то, чего мы от них не ждали и никак не могли объяснить с точки зрения физики: Чужие начали просто выкачивать воду.

Не было гигантских насосов, труб или прочих способов, которыми пользуемся мы. Не было столпов воды, поднимающихся в небо. Наша наука не могла объяснить, что и как эти твари делают. Все что мы видели, это как они словно по щелчку выпаривали воду из наших крупнейших морей и океанов, которые за неделю начали сначала мелеть, а потом и просто исчезать на глазах.

Надежда, что нас все-таки не пришли истреблять таяла с каждым часом и днем. Тогда мы поняли, что время попыток выйти на связь и каких-либо переговоров закончено. Несколько дней все мировые лидеры взывали к спокойствию и тому, что мы не должны поддаваться панике, но все уже понимали, что цель Чужих это наше полное уничтожение.

А потом мы решили драться. Истребители, ракетные войска, военно-космические силы, ядерные боеголовки — мы бросили в бой всё. Наши моря и океаны мелели, озера и реки оставляли после себя только высохшие русла, а мы отправляли и отправляли наши войска в бой, чтобы остановить Экспансию Чужих. Земляне использовали все, чтобы отстоять один из самых ценных ресурсов, что у нас есть — воду.

Странно, но чужие никак не отреагировали — ракеты и боеголовки разбивались о невидимые глазу силовые поля, а они просто продолжали выкачивать воду, не уничтожив ответным огнем ни одного нашего истребителя или вертолета.

Мы били и били по ним с истеричным упорством, но они словно и не видели многочисленных вспышек, которые мириадами озаряли их защитные поля. Нас словно не существовало для них. Они просто выкачивали воду. Океаны и моря обмелели на 95 процентов, когда они остановились. В один момент, когда наша планета потеряла почти всю воду, они остановились, оставив нам какие-то крохи на высушенной за считанную неделю планете.

И вот тогда начался настоящий ад. Люди перестали воевать с чужими, уничтожавшими нас этим странным и изощренным способом. Мы начали истреблять сами себя, в отчаянной борьбе за оставшиеся запасы воды. Войска разных стран, которые еще неделю назад готовились вместе дать отпор инопланетным захватчикам, обратили оружие друг против друга. Мы просто хотели выжить. Каждый.

Теперь, когда стало ясно, что чужих не уничтожить, мы стали уничтожать друг друга, чтобы обеспечить свое выживание. Миллионы умирали от голода и жажды, государства перестали существовать почти сразу, а мир погрузился в хаос. Послед долгих лет боев между собой, остатки человечества сгруппировались вокруг крохотных оазисов на остатках крупных водохранилищ и рек, где они еще могли добывать через скважины воду. Эта цитадель, на посте которой я сижу называется Нижнекамская в память о когда-то большом водохранилище на территории Татарстана. Таких по всей территории бывшей России с пару десятков. По крайней мере это те источники жизни и цивилизации, о которых мы знаем.

Мы — выжившие. Самые злые и голодные, которые сожрали остальных. Отец не говорил мне, как он смог спасти меня, четарыхлетнего. Но есть вещи, которые я знаю точно — жители этой цитадели не ее первые хозяева. Нынешняя администрация не любит распространяться на этот счет, но по слухам, которые блуждают среди стен крепости на базе бывшего водохранилища — мы четвертые хозяева цитадели. Я не буду придумывать сказки по поводу предыдущих хозяев. Не было в тот период всеобщей бойни того, что кто-то приходит в оазис, а он пуст. Предыдущих хозяев цитадели вырезают. Чтобы не пришли потом мстить, чтобы не брать лишних ртов.

Я не знаю, что делал мой отец, чтобы выжить. Я гоню от себя мысль, что он вырезал подчистую других иногда и безоружных людей, чтобы выжить сам и спасти меня. Но я знаю, что было именно так: мы сожрали конкурентов при выживании и теперь выживаем сами. Из тех немногих бесед, что у меня были с отцом, он как-то сказал, что несколько десятков тысяч лет видов Homo Sapiens, было несколько. Было несколько видов людей, но выжил один наш. Когда я спросил, что произошло с остальными видами людей, которые жили на этой земле тогда, отец помолчал с минуту, затем как-то обыденно и просто сказал — «а мы их съели». И вот, сожрав другие виды несколько десятков тысяч лет назад, мы решили сожрать и друг друга.

Со Дня Первой Экспансии прошло шестнадцать лет. Никто не знает, сколько осталось в живых людей на планете. Никто. Может быть сотня-другая тысяч, может несколько миллионов. У нас есть связь с тремя-четырьмя десятками общин и крепостей, выстроенных вокруг скважин еще добывающих воду, но что дальше происходит в опустошенном и обезвоженном мире — мы не знаем.

–Отдыхаете, смотрю, — грубый голос прозвучал сзади.

Мы оба подпрыгнули, увидев мастер-сержанта. Широко расставив ноги в камуфляжных штанах цвета хаки, заправленных в высокие берцы песочного цвета, начальник караула насмешливо осматривал нас. Затем, после небольшой паузы, он спросил:

–Не устали?

–Товарищ мастер-сержант, за время несения боевого дежурства без происшествий! — выстрелил скороговоркой я.

–Да как ты их увидишь, эти происшествия, — хмыкнул мастер-сержант. — Если будешь жрать на посту да в небо глядеть. Не нагляделся на уродов этих, что ли еще?

–Никак нет, товарищ мастер-сержант! — рявкнул я, глядя куда-то вдаль за спину сержанту. — Не нагляделся на этих уродов еще!

–Понятно, — вдохнув широкими ноздрями воздух, начальник караула процедил: — иди, Смирнов. Отдыхай, завтра додежуришь. А пока отдохни, я пришлю кого-нибудь на замену тебе. А то тебе смотрю скучно здесь.

–Но товарищ мастер-серж…

–Свободен, — тихо повторил он.

–Есть! — я приложил руку к голове, отдавая воинское приветствие и стал спускаться вниз. Пашка поплелся за мной.

Когда мы уже подходили к оружейке, мой друг тихо сказал:

–Козел.

Я только хмуро кивнул. Отправивший меня «отдыхать» мастер-сержант на самом деле только сделал подлянку. Я уже отсидел на вышке под самым пеклом, от которого не спасает даже козырек, а когда начались прохладные вечерние часы — предложил отдохнуть. Часы дежурства при этом он, конечно, с меня не снимет и только приплюсует их к завтрашнему дозору. Конечно, тоже в самое жаркое время. На вечернюю прохладу меня мастер-сержант никогда не отправит. Только в самое дерьмовое время.

Впрочем, то что меня отправили с поста пораньше, дает мне возможность пойти к Мари. Сегодня ее смена в теплицах и я успею ее навестить на работах, чтобы помочь. Разойдясь с Пашкой возле оружейной, я иду по узким улочкам цитадели. Впрочем, если при слове «Цитадель» вы видите замок из Средневековых времен, про которые нам тоже рассказывали в нашей школе, то спешу разочаровать. Цитадель это далеко не образец фортификации времен Темных Веков. В ней нет ничего величественного или особенного. Представить цитадель на самом деле достаточно просто. Возьмите с триста-четыреста вкопанных в землю грузовиков и поставленных друг на друга, а затем обшитых металлическими листами и забитыми в кузовах изнутри всем: от камней до строительного мусора и вот уже перед вами крепостная стена. Возьмите с десяток кривовато построенных каменных башен метров в восемь высотой и вот перед вами основная наша сила — дозорные башни, на пулеметах которых несут службу дозорные и я в их числе. Самая уродливая и здоровая постройка, это так называемая Большая Башня, на которой установлена 155-мм гаубица, одно из наших самых грозных орудий, благодаря которому многочисленные пустынники побаиваются приближаться близко к нашему оплоту.

В метрах ста от Большой Башни стоит отдельная каменная постройка — Алексеевский равелин, названный так в честь древнего сооружения далеко на севере уже несуществующей страны. Это крепкая каменная постройка, стоящая в стороне от цитадели и прикрывающая огнем пулеметов и пушек наше главное достояние — свинофермы и теплицы, выстроенные вокруг скважины, добывающей нашу драгоценную воду.

Представили? И вот вы видите это уродливое строение, на стенах которого стоят солдаты-дозорные, осматривающие пустошь, которая обычно никогда не приносит ничего хорошего. Вокруг крепости вырыт огромный пятиметровый ров, а десять метров от него считаются у нас «Красной зоной» — это зона, пересекая которую неизвестный человек, не знающий пароля или отказывающийся представляться получает пулю без дальнейших разговоров. С виду цитадель уродлива, но еще хуже выглядит она внутри: сотни и сотни вкопанных грузовиков и домов на колесах, которые служат жилищем почти трети жителей примыкают к Муравейнику — еще большей ночлежке из металлоконструкций, собранных повсюду с окраин, дающей приют тысячам человек. Я иду и иду среди узких едва проходимых улочек цитадели минут десять, прежде чем выхожу к теплицам. Наверное, теплицы и фермы — это единственные более-менее человеческие постройки, которые есть на территории цитадели. Гигантские конусы теплиц высотой почти с Большую Башню. Почти две трети территории цитадели — это в принципе теплицы и фермы, крыши которых усеяны сотнями ветряков, дающих энергию крепости. Теплицы, построенные прошлыми владельцами цитадели вокруг скважины, эти два герметичных строения служат единственным источником жизни для четырех тысяч человек, что ютятся за металлическими стенами и пятиметровым рвом.

На КПП стоит знакомый дозорный. Узнав меня, он улыбнулся:

–К девушке своей?

–Ага.

–Давай, проходи, будут спрашивать — скажешь, что общественный помощник.

–Конечно, друже, — я хлопнул товарища по плечу и прохожу через КПП и дальше уже захожу внутрь теплицы.

С посещением теплиц у нас строго даже для дозорных — мы едва-едва сводим концы с концами, поэтому частенько кого-то ловят на попытке что-то своровать. Пробираясь среди усердно работающих на картофельном поле женщин под полупрозрачным куполом, я вспоминаю, что с Мари мы так и познакомились: на воровстве. Вообще, наверное, не очень романтичная история, что мой самый дорогой человек в этом мире попался на воровстве при первом знакомстве, но все было именно так.

В тот день я сидел на КПП, когда после смены женщины возвращались с полевых работ. Оторванный от созерцания своих любимых космических кораблей Чужих, я откровенно клевал носом. Вяло осматривая уходящих со смены и только махал рукой, пропуская всех подряд. Когда прозвенел третий звонок, означающий конец смены, я увидел как к КПП бежит девушка.

–Ой, дозорненький, задержалась, — выпалила она, снимая с головы белый платок, скрывающий иссиня-черные кудрявые волосы.

–Ну да, такая ведь интересная работа, что не задержаться то, — кивнул я. — Беги уж.

Она радостно кивнула и побежала к выходу, когда я услышал какой-то стук. Опустив глаза вниз, я увидел, как яблоко покатилось по полу.

Подняв его, я крикнул:

–Стой!

Девушка обернулась и посмотрела на меня своими испуганными карими глазами.

–Смирнов, произошло чего? — из дежурки вышел заспанный офицер.

–Никак нет, — сказал я, быстро засунув яблоко в карман.

–А что орал тогда, — буркнул тот и снова исчез в глубине каморки.

Девушка тем временем стояла не шелохнувшись и только смотрела на меня своими карими глазами, которые из-за расширенных зрачков почти как у кошки стали чуть ли не черными.

–Скажи где ты живешь, — тихо проговорил я.

–В…. Шестом вагончике, возле гаражей гражданской техники, — испуганно пролепетала она.

–На выходе еще второй КПП, — тихо сказал я. — И вот там обыскивают реально жестко. Ты что, не знаешь?

–Я… — девушка замялась. — Я первый день сегодня.

–За воровство изгоняют из цитадели, — вздохнул я. — Иди, занесу я тебе его.

–Спасибо! — ее темно-карие, почти черные глаза засветились от счастья.

Она быстро чмокнула меня в щеку и убежала. В этот же вечер я пошел относить яблоко. Его у меня кстати заметил дежурный офицер, но взамен на настоящую сигарету он лишь неодобрительно покачал головой, забрал вместе с сигаретой еще и мою зажигалку, после чего назвал «жопошником» и снова скрылся в дежурке.

А спустя несколько часов я уже стоял возле ржавого покосившегося вагончика, в окне которого горел слабый свет. Когда она открыла дверь, то снова почему-то меня испугалась.

–Ой, — пискнула она и тут же прикрыла рот рукой.

–Нет, я знаю, что не красавец, но смотреть на меня как на самого страшного и вонючего пустынника — это слишком, — сказал я.

–Заходи, — тихо прошептала она, затем быстро осмотрелась по сторонам и запустила меня внутрь.

Когда я зашел, то оказался в маленьком едва освещаемом помещении с метр на метр, скорее всего это была прихожая. Дверь в сам вагончик была плотно закрыта. Девушка показала на дверь и тихо сказала, глядя под ноги:

–Там… мама.

–Держи, — я достал из кармана яблоко и положил ей в руку.

–Спасибо, — все также тихо ответила она.

Мы еще неловко молчим несколько секунд, стоя в крохотной прихожей, затем я говорю:

–Как тебя зовут?

–Мари.

–Красивое имя.

–Спасибо, — она кивает, снова не поднимая глаз, затем говорит: — только не называй меня Машей или Мариной. Я Мари.

–Не буду, — я только улыбаюсь.

–А ты Олег, — кивает она. — Я знаю.

–Откуда?

–Да девчонки постоянно на тебя засматривались. Говорили, что ты красивый.

–Кто? Я?

–Да.

–Нет, ну я конечно красивый, но знаешь, Мари, это самое странное знакомство в моей жизни.

–И у меня, — она еще немного молчит, затем спрашивает: — почему ты не сдал меня офицеру?

–Ну… должен был, — покачал головой я. — Но не смог. Стоишь ты, смотришь на меня, пуговками своими черными. Ресницами хлопаешь. И размяк дозорный.

–Нормальные пуговки, — насупилась она.

–Нормальные, — согласился я. — Я даже сказал бы, что они замечательные.

–Мари, кто там? — послышался слабый голос из-за двери.

–Обход, дозорные проверяют! — повысив впервые голос, отозвалась девушка. Посмотрев на меня, она тихо сказала: — я вообще-то не воровка. Это яблоко… это маме. Ей очень плохо в последнее время, а с едой у нас сейчас туго. Я слышала, что витамины могут помочь.

–Не пытайся своровать что-то в следующий раз, — сказал я. — Если тебе нужна будет помощь, то просто попроси меня. Ну… — я улыбнулся. — Найдешь легко, достаточно спросить самого красивого дозорного.

–Ты очень хороший, Олег. — она улыбнулась, затем настороженно ответила: — но у меня нет ничего дать тебе взамен.

–Да не надо мне ничего, — ответил я. Когда мы разговаривали с ней, отца не было уже четвертый год. Я тихо продолжил: — знаешь, мой отец был разведчиком в ударном батальоне. Офицером. Его нет уже достаточно давно. И… знаешь, тут каждый сам за себя в этой цитадели. Но есть иногда такое желание у человека… заботиться не только о самом себе.

В ответ она лишь улыбнулась той улыбкой, в которую я и влюбился.

С того памятного дня прошел уже год и вот я пробираюсь среди копающихся женщин в одинаковых синих комбинезонах среди растений и деревьев. Мари я обнаруживаю возле грядки с помидорами. Резко сорвав свежий помидор, я припадаю на одно колено:

–Яблочко хочешь?

Мари обиженно поджимает губы и без всякого объявления войны швыряет в меня пустым пластмассовым ведром. Я еле уворачиваюсь и недовольно говорю:

–Нападение! На дозорного! За это вешают!

–Олег, тебе когда-нибудь говорили, что за твои шутки тебя побьют? — устало спрашивает Мари.

–Не только говорили, но и неоднократно это реализовывали, — сказал я. Подойдя ближе, я обнимаю ее за хрупкие плечи: — сильно устала?

–Да, норму выработки в этом месяце снова увеличили, — тяжело выдохнула она, вытирая лоб. — Видишь, потная вся. Опять будут прыщи и ты меня разлюбишь.

–Ничего, найду помоложе, посимпатичней, — успокаиваю я. — Не пропаду, не переживай.

Второе ведро попадает точно в цель. Благо оно тоже из пластика. Женщины вокруг начинают возмущаться, что мы не работаем. Но я, не обращая внимания на крики, сажаю Мари на одно из ведер, которым она хотела меня побить.

–Давай помогу.

–Ты и так устал, наверное, — измученно улыбаясь, говорит она.

–О да, стоять на вышке и пялиться в пустоту это дико утомительно, — киваю я. — Отдыхай, закончу я твою норму. Меня столько раз ссылали на работы в теплицы из-за характера, что я считаю это своим вторым домом.

–Олег.

–Что?

–Если мы жили бы в средневековье, то ты был бы моим рыцарем.

–А сейчас я по твоему кто? — ворчу я, пропалывая грядки. — Настоящий рыцарь.

–Спасибо тебе.

–За что?

–За то, что ты у меня есть.

–Не, ну это надо Бога благодарить. Такое совершенство создал.

–Дурак.

–Еще какой.

Под конец смены я сдаю прополотый участок контролеру. Она недовольно морщится, понимая, что Мари не сделала норму сама, но не хочет спорить с дозорным и все же принимает участок, делая отметки в блокноте.

Мари так устала, что буквально засыпает на ходу. Я хватаю ее на руки, а когда она обвивает своими тоненькими ручками мою шею, то моментально засыпает. Уже стемнело и только крохотные лампочки внутри домиков-вагончиков освещают путь. Мари сопит у меня на руках, а я несу ее через всю крепость, чтобы отдать свою соню матери, которая каждый день встречает ее возле ступенек вагончика.

Она что-то мурлыкает себе под нос, а я не могу понять, то ли разговаривает со мной, то ли напевает какую-то песенку, но в этот момент я самый счастливый человек в мире.

Глава 2.

Просыпаюсь я от стука тяжелого кулака по железной двери моей каморки.

–Смирнов, подъем!

Вывалившись из гамака, я подскакиваю к двери, отпираю ржавую щеколду и вижу перед собой мастер-сержанта Горина.

–Давай, через 5 минут у второго гаража. В оружейку не ходи, броник и калаш я уже взял тебе.

–Что случилось? — спрашиваю я, накидывая выжженную от солнца почти белую куртку на плечи. — сегодня рейдов не наблюдалось.

–Да с нефтяной вышки пришел сигнал, видят какие-то подозрительные движения со стороны поселка железнодорожников, лейтенант Хадин сказал собрать тех, кто сейчас не в дозоре да съездить проверить — поморщился мастер-сержант. — Давай, собирайся. Нужно проверить, что там нефтянники увидели.

–Есть, — буркнул я.

Спустя 5 минут я уже запрыгиваю в багги. Лейтенант Хадин видно, решил не отправлять огромную разведывательную команду — на проверку поехала всего одна машина с пулеметом. Всего в составе рейда был наш четырехместный багги, обшитый со всех сторон металлическими листами и пара стрелков на мотоциклах. Трясясь в багги на заднем сиденье и проклиная чертовых нефтянников, я угрюмо смотрел в щель между грубо сваренными металлическими листами. В трех километрах от цитадели у нас стоит нефтяная вышка — наша золотая жила, за счет которой мы и живем, торгуя с соседними общинами и крепостями. У нас есть нефть и питьевая вода, а это товары, на которые можно выменять все что угодно.

Вокруг единственной вышки, добывающей драгоценное черное золото, выстроена мини-крепость: наши нефтянники охраняются даже лучше, чем сама цитадель. Качающая нефть вышка окружена дозорными башнями, которые ощерились стволами пулеметов, вокруг территории несколько занесенных песком ловушек, стены обмотаны колючей проволокой и если кто-то захочет взять штурмом эту маленькую крепость, то ему это дорого обойдется. Вот чего хватает еще с лихвой нашим нефтянникам, то это бдительности. Согласно внутренней инструкции, если у них возникают подозрения или малейшие сомнения относительно ситуации вокруг нефтяной крепости, то из цитадели выдвигается разведывательный отряд. Сами нефтянники никогда ворота не открывают за исключением случаев, когда к ним должна прийти цистерна из цитадели и вместе с ней все необходимое для жизни в идущем за цистерной грузовике. При этом каждую колонну с цистерной обязательно сопровождает наш единственный танк и два бронетранспортера. Такая вот у нас замкнутая община внутри общины. Я никогда не был внутри этой небольшой крепости, но мне кажется, что нефтянникам даже нравится их закрытый и замкнутый образ жизни.

–Перс — Чингису, — поднял рацию мастер-сержант.

–На связи, — зашипел из крепости Чингис.

–Доложите обстановку, — коротко бросил сержант. — У нас данные, что необходимо проверить поселок.

–Так точно, с Южной Башни мы заметили движение со стороны поселка. В ходе наблюдения мы установили, что там неизвестная группа лиц. Один из них точно вооружен — рассмотрели автомат на плече. Всего насчитали троих.

–Принял, — буркнул мастер-сержант в рацию, — выдвигаемся в сторону поселка.

В салоне багги царило молчание. Настроение у всех было не самым лучшим. Занесенный песком поселок был в километре от нефтяной крепости и судя по описанию Чингиса, прямой угрозы не было. Скорее всего в брошенном и опустевшем поселке просто шайка мародеров, которые прибыли из одной соседней общины. Толком в поселке ничего не нет, все что там было ценного давным давно вынесли и тут остается только два варианта: это просто местные мальчишки решили поискать приключений на задницу и пошариться по округе, либо это уже какие-то неместные. А вот это уже плохо. Мальчишки, увидев патруль из цитадели предпочтут либо свалить куда подальше, либо спрячутся. Чем нам грозит встреча с неизвестными мародерами — без понятия. Дозорные на вышке увидели у них автомат. По сути, автомат может быть и у местных, которые решили попытать счастья на развалинах.

Когда мы уже подъезжаем к поселку, мастер-сержант останавливает наш отряд возле небольшого домика, бывшего когда-то зданием вокзала. Возле поселка проходила раньше железная дорога, теперь напоминанием об этом служат только заржавевшие пути, уже почти засыпанные песком.

Пару минут он переговаривался с кем-то по рации в стороне, затем подошел к нам. Сняв прорезиненные когда-то используемые только лыжниками очки и стянув вниз белый платок, скрывающий половину лица, мастер-сержант сказал:

–Будем работать парами. Вы — палец уткнулся в водителей байков, — остаетесь тут. Один с оптикой на крыше, второй внизу возле байков занимает позицию с пулеметом. Будете прикрывать нас отсюда в случае, если понадобится отступать. Сами в бой не лезьте, держите позицию тут до прихода подкрепления из цитадели. Мы с Загорновым на багги поедем по центральной улице, ехать будем медленно, чтобы наши гости успели хорошо рассмотреть черепа с символикой цитадели на капоте.

–А мы? — тихо спросил стоящий рядом со мной ефрейтор Слава.

–Двигайтесь параллельно нашему движению. Проверьте пару домов.

–Не будем поселок шерстить? — спросил я.

–Если поселок шерстить, то до вечера здесь останемся, — буркнул мастер-сержант. — проедем по центру улицы, дома осмотрим один-другой. Доложим в цитадель, что неизвестные не обнаружены. В первый раз что ли?

–Сержант, — пулеметчик-мотоциклист тоже стянул большие очки, — может вызовем подкрепление из цитадели? Кто знает сколько их.

–Воины, — вздохнул мастер-сержант. — Когда мы выдвигались сюда, я просил больше людей. Но лейтенант сказал, что из-за сраных нефтянников он не будет гонять колонну и тратить бензин. Сейчас я тоже с ним говорил по рации и он послал меня нахрен. Говорит, если что — вызовете подкрепление.

–Когда нас прирежут в этом поселке? — спросил Слава.

–Да, когда прирежут, — ответил мастер-сержант, затем коротко добавил: — Работаем.

Работаем. Нам не в первой. Действительно, кто знает, что нас там ждет.

Нефтянники, дрожащие над своими запасами нефти уже давно стали объектом шуток в нашей цитадели. Они вызывают развед.группу в любой ситуации. В прошлый раз когда они забили тревогу, мы нашли только двух дерущихся за кость собак. Этими собаками и оказалось «непонятное движение» в кустарнике возле железной дороги.

Мастер-сержант тогда только поморщился и приказал мне и еще одному дозорному собак убить, потому что они могут быть разносчиками заразы. Когда мы стали поднимать оружие, он только крякнул и тихо сказал:

–Сдурели патроны на них тратить? Прикладами…

Мастер-сержанта можно было понять, патроны у нас в цитадели на вес золота, а вот ждать очередную эпидемию, которая придет из пустоши не хочет никто. Кость хрустнула о приклад и я тогда остался с отвращением к самому себе, ненавистью к мастер-сержанту и ублюдкам из нефтяной крепости, которые нас тогда отправили.

Оставив стрелков возле бывшего здания вокзала, мы выдвигаемся в поселок. Раздолбанная и занесенная тонким слоем песка бетонная дорога тихонько скрипит под каждым шагом наших берцев. Мы идем вдоль заброшенных домов, окна которых зияют черными провалами давно выбитых окон. Багги мастер-сержанта едет чуть впереди, а его пулеметная башня медленно водит по сторонам.

Мы проходим дом за домом, не теряя тем временем надолго багги из вида. Каждый дом похож один на другой: кругом остатки того, что было когда-то мебелью, домашней утварью и кругом кучи мусора. Тонкий слой песка покрывает каждую комнату, в которую мы заходим. Под ногами лежат какие-то обрывки газет, бумажные обертки и рваное тряпье. Кажется, сейчас я стою на том, что когда-то было шторами.

Мой напарник слегка дотрагивается до моего плеча и показывает куда-то в сторону. Я поднимаю автомат и следую за ним. Опустившись на колено, я вижу, на что он мне указывал.

Да, тут все-таки не бродячие собаки. На пыльном полу четко виднеются отпечатки нескольких пар обуви, а судя по ней, у них на ногах тоже берцы. Плохо. Обычно местные в берцах не щеголяют. Эту обувь в основном носит военщина или…

–Группа зачистки, прием.

–На приеме, — подношу рацию я.

–Прикройте нас, мы вышли на наших гостей, — прошипела рация, голосом мастер-сержанта.

Мы быстро поднимаемся на второй этаж и занимаем позиции у окон. Отсюда хорошо видно, как багги остановился посередине улицы, а перед ним стоит человек, замотанный в белые одежды. Стоящий перед машиной человек опускает оружие на землю и поднимает темные, почти черные руки. Он терпеливо ждет и просто смотрит на замершую перед ним машину.

–Мастер-сержант, тут что-то не так, — говорю я в рацию, — нефтянники говорили, что их было несколько. В доме мы заметили следы минимум четырех человек.

–Разберемся, — коротко прошипела рация в ответ, — Загорнов, держи нашего гостя на прицеле. Группа зачистки, следите за окнами. Стреляйте без предупреждения.

–Приняли.

Дверь багги раскрылась и из машины выбрался наш командир. Держа замотанного в белые одежды человека на прицеле автомата, он стал медленно приближаться к нему.

–Не нравится мне это, — тихо сказал стоящий рядом со мной Слава.

Мне тоже это сильно не нравилось, но я предпочел промолчать, внимательно глядя за по сторонам. Мастер-сержант тем временем продолжал плавно приближаться к неизвестному, не спуская с него прицела. Его лица не было видно. Окутанный с ног до головы в белые одежды наподобие балахона он походил на араба из фильмов до Дня Первой Экспансии. Сейчас мы видели только темные руки, ярко контрастирующие с его ослепительно белым одеянием. Единственной отличительной чертой было изображение черной птицы, держащей что-то в когтях, которое было нарисовано на груди.

На командир тем временем был в каких-то трех-четырех шагах от него.

–Кто ты такой? Где остальные?

–Je suis un voyageur. Seul voyageur!

–Ты русский понимаешь? — сержант сделал еще один плавный шаг.

— Seul voyageur! — повторил неизвестный, чуть повысив голос.

–На землю! — ствол автомата мастер-сержанта показал вниз.

— Seul voyageur! — неизвестный чуть ли не кричал, не двигаясь с места, но и не опуская рук.

–Я сказал на землю! — заорал Горин.

Странный шипящий свист заставил меня вздрогнуть. Словно в замедленной съемке я увидел, как из одного из подвалов в доме на противоположной стороне улицы в наш багги рванулась извивающаяся ракета. В следующий миг багги объятый огнем подлетел в воздух, а затем грохот стельбы заполонил все вокруг.

Едва я успел выпустить короткую очередь в сторону подвала из которого подбили наш багги, как в наше здание что-то ударило сбоку. От сильного толчка я отлетел в сторону и наступила тьма.

***

Я не знаю, сколько был в отключке, но когда открываю глаза, Слава стоит на одном колене в паре метров от меня и меняет обойму. Стекающая со лба кровь заливает ему лицо. Передернув затвор, он быстро перекатывается к одному из разбитых окон и дает две очереди. В следующий миг он бросается уже в мою сторону, а бьющий с улицы пулемет крошит стену и потолок над нашими головами с секунд десять, после чего замолкает.

–Слав, — бормочу и я пытаюсь встать.

–Лежи! — ефрейтор быстро по-пластунски подползает ко мне.

–Что это за твари, — говорю я, а кажется, словно кто-то другой сбоку выговаривает эти слова за меня.

–Не зна… — голос Славы пропадает в грохоте очередной пулеметной очереди, которая снова долбит по нашему убежищу.

–Они скоро будут тут и нам хана — хрипит Слава мне в ухо. — Идти сможешь?

–Да!

–Через первый этаж не пройдем, придется прыгать! Давай за мной! — Слава делает пару коротких очередей на улицу, не глядя, просто высунув автомат и бросается в соседнюю комнату. Подхватив оружие, я с трудом бегу вслед за ним.

Где-то внизу слышится громкий хлопок и пол сотрясается под ногами. Я падаю на пол и слышу ор ефрейтора:

–Давай, Олег! Они уже тут!

Автомат, который я буквально волоку на ремне, стучит по разбитому полу, когда я бегу к балкону, выходящему на другую сторону улицы. Оказавшись на балконе, я вижу, что Слава уже спрыгнул вниз и, припав на одно колено, бьет очередями по окнам первого этажа.

Я прыгаю неудачно и резкая боль в колене отдает так, что я кричу и падаю на землю. Резко приподнявшись, я вскидываю автомат в сторону окон. Автомат бьет по черным провалам окон и мне кажется, что я слышу крик. Слава быстро бросает гранату в окно и мы бежим с соседнему домику. Стоящий дом, видно, был раньше частной территорией. Пробежав мимо того, что когда-то было изгородью, а теперь это просто торчащие из потрескавшейся желтой земли прутья, мы прячемся за проржавевшей машиной.

–Рация при тебе? — спрашивает Слава.

–Твою мать, — я чувствую, что нагрудный карман пуст.

–Хреново, — качает головой он. — Но в нефтяной крепости уже наверняка слышали выстрелы и вызвали подкрепление из цитадели.

–Будем пробиваться к нашим возле ж/д путей?

–А че еще делать, — кивнул Слава, — давай, работаем переходя от дома к дому. Прикрывая друг друга. Ты сам то как?

–Голова еще кружится.

–Ладно, нам главное домов пять сейчас пройти. Там уже до наших рукой подать.

Я бью одиночными по чернеющим окнам нашего уже бывшего убежища, когда Слава бросается за угол стоящего рядом дома. Ответная автоматная очередь из здания заставляет меня буквально вжаться в землю. Над моей головой пули прошивают ржавую машину и вокруг вздымаются мелкие пучки высохшей земли.

–Давай! — Слава бьет длинной очередью по окнам, когда я срываюсь с места, чтобы добраться до спасительного угла.

До следующего дома мы добираемся под грохот автоматных очередей. Мы бьем в ответ по нашим преследователям, едва заметные силуэты которых мы видим мелькающими среди развалин домов. Нам нужно пройти метров двести, прежде чем мы выйдем в зону, где нас прикроют пулеметным огнем.

На какой-то момент нам кажется, что преследователи отстали. Автоматные очереди больше не колотят по домам, за которыми мы прячемся и я не вижу никакого движения.

Засев возле полуразваленной стены, мы тяжело переводим дух. Слава вытаскивает бинт и наскоро обматывает кровоточащий лоб. Надолго не поможет, но кровь хотя бы какое-то время перестанет заливать лицо.

Я вставляю новую обойму, передергиваю затвор и спрашиваю:

–Готов?

–Да, — коротко кивает он.

Нам хватает десяти секунд, чтобы добежать до следующего домика и спрятаться за ним. Когда Слава пытается перебежать к старому разваленному гаражу, внутри которого виднеется остов проржавевшего автомобиля, я слышу грохот откуда-то слева и бегущий Слава вдруг спотыкается и падает. Я поворачиваю автомат в сторону, но прежде чем успеваю нажать на спусковой крючок, слышится еще один взрыв и я отлетаю назад, нелепо раскинув руки.

На этот раз сознание не покинуло меня, если не считать дико кружащуюся голову. С трудом едва приподнявшись на земле, я пополз в сторону лежащего Славы. «Мы на открытой местности» — вяло, где-то за ухом прошептало сознание. Плевать. Ухватив окровавленной рукой Славу за погон, я только прохрипел:

–Слав… Слав… давай, нам нужно…

Затуманенное сознание уловило движение прямо передо мной. К нам приближались три фигуры в белых балахонах с оружием в руках. У одного из неизвестных был на плече гранатомет.

–Эй, куда вы, — со странным акцентом спросил один из них, разводя руки в стороны.

Присев на корточки, неизвестный стянул лыжные очки, точь-в-точь такие же как у нашего мастер-сержанта и на меня уставилась пара темных, почти черных глаз:

–Спешишь куда?

Сильный удар в живот заставил меня сложиться пополам на пыльной земле.

–Слава, да? — неизвестный в белом балахоне нагнулся над ефрейтором. Он схватил моего товарища за подбородок и повернул ко мне: — куда ты его зовешь? У него дыра в полголовы!

–Суки, — я пытаюсь встать.

–Надо валить его, — говорит тот, что держит гранатомет, — потом уходим. Скоро эти бараны из крепости приедут. Коммандер велел просто разведать обстановку.

–Погоди, дело одно у меня есть, — неизвестный отпускает безжизненное тело Славы и достает нож.

Я вижу, что до стены ближайшего дома каких-то полтора метра и выдергиваю чеку. Светошумовая граната летит под ноги неизвестным и я только успеваю перекатиться быстро в сторону, чтобы вжаться в землю. Слышится громкий хлопок и когда я поднимаю голову, я вижу, что один пустынник сидит на земле, обхватив голову руками, а остальные двое нелепо кружатся на месте, оголтело стреляя в разные стороны и крича.

Я знаю, что времени у меня остаются считанные секунды и, выхватив отцовский нож бросаюсь на них. Первого я убиваю, воткнув лезвие по самую рукоятку в гортань. Он только издает булькающий звук и оседает на землю. Второй боевик уже приходит в себя и пытается направить на меня автомат, когда я хватаю его за оружие левой рукой и толкаю назад. Мы падаем вместе на пыльную землю, автомат стучит очередью, но пули крошат только стену. С каким-то звериным отчаянием я прижимаю левой рукой автомат к горлу своего противника, а нож в правой руке мягко входит в его живот. Лежащий на земле боевик отчаянно брыкается и бьет меня по лицу, но я словно не чувствую его ударов. Когда я резко кручу нож в его кишках, он перестает рычать и уже просто хрипит, все сильнее колотя ногами по земле и раздирая ногтями мое лицо. Я не ослабляю хватку до тех пор пока он не перестает биться. Поднявшись на ноги, я резко бью его бездыханное тело ножом еще несколько раз в грудь.

Когда я поворачиваюсь к третьему, который издевался над трупом Славы, боевик в белой одежде уже не сидит на земле. Он медленно поднимается на ноги и стоит, сгорбившись, глядя исподлобья на меня.

Подняв нож и наставив его в мою сторону, он тихо говорит:

–Начинай.

***

Первое время мы кружим напротив друг друга, не делая резких выпадов. Мой противник только улыбается ослепительно белыми зубами, играя ножом. Глядя как он обращается с ним, я понимаю, что это, похоже мой конец. Он легко крутит нож и играется с ним, насмешливо глядя на меня. Судя по всему, он окончательно пришел в себя.

В этот момент мне страшно. Никогда еще в жизни я не испытывал такого животного страха. Я смотрю на эту ослепительную улыбку и понимаю, что сейчас эта тварь меня зарежет. Слишком хорошо обращается с ножом, а у меня уже просто не осталось сил. Он делает резкий выпад в мою сторону, я отчаянно отмахиваюсь и делаю шаг назад.

–Ссышь? — он смеется, — правильно. Скоро мы вас всех тут перережем. Недолго осталось.

Я ничего не говорю, только не отрываясь смотрю на клинок, играющий лучами солнца. Пот стекает по лбу, я уже тяжело дышу и понимаю, что этот ублюдок выпад за выпадом меня просто изматывает. Нога отдает с каждым шагом дикой болью, голова гудит и я просто начинаю слепнуть, в то время как эта тварь делает выпад за выпадом и смеется. Смеется.

Неужели это будет так? Он сейчас проткнет мне печень и все? Так закончится моя жизнь?

–Ссышь? — азартно орет этот ублюдок и снова играет ножом. Еще выпад, я едва успеваю отпрыгнуть в сторону, но уже точно понимаю, что на следующий рывок у меня просто не хватит сил.

–Ссышь? — он снова смеется.

Сначала я слышу грохот слева, после чего улыбающийся передо мной боевик отлетает в сторону, врезаясь в желтую стену. Я поворачиваю голову и вижу наших стрелков-мотоциклистов, которые должны были прикрывать отступление, заняв позицию возле вокзала.

Младший сержант стоящий с пулеметом наперевес не произносит ни слова. Подойдя ближе, он смотрит на лежащего на земле Славу, потом переводит взгляд на отлетевшего к стене боевика и снова стреляет в него, кроша на кровавые части еще живого пустынника.

–Они могут быть не одни, — тихо говорю я, падая на колени.

Нож я все так же не выпускаю из рук.

Младший сержант молчит, а тем временем на небольшую площадку, которая когда-то видимо, была частью огорода при небольшом домике, выходит еще около десятка дозорных с оружием. Повернув голову на рев двигателей, я вижу, как между домами мелькает силуэт танка.

С трудом поднявшись на ноги, я подхожу к развороченному выстрелами трупу лежащему возле стены. Опустившись на одно колено рядом с ним, я вижу, что на белом балахоне пришит странный шеврон: черная птица держит в когтях череп, а ниже одно единственное слово — «Invasion».

Поднеся нож к балахону, я срезаю шеврон.

Глава 3.

В госпитале, если можно назвать госпиталем небольшой грузовик, внутри которого всего четыре узких койки, я провел два дня. От поездки в поселок мне остались на память пара сломанных ребер, ссадины и синяки, которые испещрили все тело да сильный ушиб ноги. Благо, кость после прыжка со второго этажа я не сломал. Так что долго валяться мне не пришлось. У нас вообще в цитадели нет тех, кто ничем не занят. Ты либо с автоматом на посту, либо в экспедиции в соседние общины и аванпосты, либо на фермах или уборке территорий. Тех, кто халтурит нет. Даже если тебя пару дней назад чуть не убили. Впрочем, мне как дозорному не приходится жаловаться: в этом и есть работа. Правда Мари от моего потрепанного вида было очень плохо: каждый раз после смены она шла ко мне, чтобы проведать, а я лишь отмахивался, что со мной все в порядке. Мои убеждения что все нормально ее не сильно утешали и она лишь просила, чтобы я оставил дозорную службу, переведясь на работу в теплицы. Спорить было бесполезно, т.к. она при моем отказе включала классическое женское оружие — слезы. Только когда я сказал, что очень сильно устал и у меня немного кружится голова (я тоже кое-какие способы манипуляции знаю, к слову), она перестала плакать. При этом она, естественно, успела взять с меня обещание о том, что я хотя бы об этом подумаю. Только после того, как я его дал и сделал вид что очень ослаб и мне нужно отдохнуть, она закрыла эту тему.

Честно говоря, обещание я сдержал: когда Мари покинула госпиталь, я тихо сказал:

–Подумал. Нет.

После чего с не совсем чистой совестью лег спать. А на следующий день стоит нашему врачу отпустить меня, как тут же меня встречает наш лейтенант прямо на выходе.

–Как самочувствие, Смирнов? — заботливо спрашивает Хадин.

–Лучше, товарищ лейтенант.

–Это хорошо, — улыбается он, положив мне руку на плечо. — Пошли пройдемся, я тебе чаю налью. Пойдем?

Я иду вслед за лейтенантом и уже чувствую неладное. Наш лейтенант не любитель нежностей, особенно с каким-то никому не нужным рядовым. Лейтенанта Хадина у нас не любят. Грузный тридцатилетний лейтенант формально возглавляет дозорную службу, которая отвечает за патруль окрестностей и защиту стен цитадели. Для таких как я, лейтенант царь и бог. С чего ему со мной любезничать? Сраный рядовой с вышки идет с офицером пить чай? Видать чего-то хочет наш офицер от меня. Долго свои намерения Хадин не скрывает, поэтому налив мне ароматного чая, который бесплатно доступен только офицерам, он говорит:

–Это твои первые убитые были?

–Нет.

–Хорошо, — кивает он, затем спрашивает: — Скажи, тебя уже вызывал к себе полковник, командир части?

–Нет, а зачем?

–Ну как же, — вздохнул лейтенант. — Три человека погибло. Багги потеряли с пулеметом. Думаешь, командир части не захочет разобраться, как так произошло?

–Мы попали в засаду.

–Вы попали в засаду, — кивнул лейтенант, — а как так вышло, что вы попали в засаду?

–Ну…

–Мастер-сержант пошел с тремя людьми проверять поселок, вместо того, чтобы вызвать подкрепление. Если бы сразу вышел ударный корпус, этого удалось бы избежать, так? — лейтенант словно не спрашивал, он говорил это с такой интонацией, как будто так и было на самом деле.

–Мы привыкли уже, что нефтянники вызывают по поводу и без…да и мастер-сержант вызывал подкрепление, — сказал я. — Я точно помню это.

–Знаю-знаю, — вздохнул лейтенант. — Вызывал. Только давай, если полковник у тебя спросит, вызывал или нет, ты скажешь то, что говорил я сейчас: подумали, что ничего страшного, нефтянники могли ошибиться. Могли померещиться им люди с оружием. Поэтому сержант и сказал идти малыми силами. Сказал, мол, обычная прогулка, так и сказал, Олег.

–Но ведь.. — начал я.

–Смирнов, — голос лейтенанта перестал быть дружелюбным, — сержанта уже нет. С него никто не спросит. А вот я могу здорово попортить твою жизнь, если не сделаешь так, как скажу. Ты уяснил?

–Да.

–Ты входишь в дозорную службу. — резко отчеканил Хадин. — Ты на фермах что ли работаешь? Откуда «да»?

–Так точно! Разрешите идти?

–Свободен. И подумай о чем я сказал, — лейтенант откинулся на спинке старого скрипящего офисного кресла. — На пост не иди. Сегодня отдохни пока. А завтра к работе приступай, на фермах рук не хватает. Недельку поработаешь там, а потом снова в строй. Может уже в новом звании, кто знает.

–Есть.

Я отдаю воинское приветствие и покидаю маленький кабинет. Выйдя во двор, я стою с несколько минут на месте, затем поднимаюсь на стену. Кивнув проходящему мимо патрулю, я прохожусь по стене, затем усаживаюсь недалеко от ворот в цитадель. Серебряная капля корабля Чужих все также висит над мой головой. Впрочем, что ей, уже второй десяток лет она висит над нашими головами и исчезает из виду только когда наступает очередная песчаная буря. Сидя на стене, я размышляю о том, что сказал мне лейтенант. Жирный боров сделал сразу несколько прямых намеков, которые не понять было невозможно. Очевидно, что мы попали в засаду не только потому что неизвестные были хитрые и сильные ублюдки с гранатометами, но и потому что лейтенант отказался отправлять подкрепление когда мастер-сержант его запросил, да и изначально он нас отправил на одном багги. И теперь очевидно, что с кого-то из нас будут за это спрашивать. Лейтенант, как начальник дозорной службы должен отвечать за гибель людей и техники, но гораздо проще в его случае свалить все на погибшего мастер-сержанта. Тут все просто — Горин понадеялся, что это будет очередная «пустая» разведка по развалинам, где мы найдем только бродячих собак. Начальству не доложил, решил отправиться один, за что поплатился своей жизнью и своих людей. Но с мертвого не спросишь, в этом случае лейтенанта максимум пожурят, но вот если выяснится, что лейтенант не дал подкрепление когда его просили и погибли люди, то полковник может отправить офицера под трибунал. Закончится это все может для лейтенанта тем, что его выставят за ворота цитадели.

Хотя нет, выставят вряд ли. Он как никак родственник главы цитадели, чем и обязан своему посту. Место теплое — знай расставляй себе людей по стенам, отправляй в патрули да экспедиции и получай тройную пайку. За стену не выставят. Но вот полковник, который возглавляет всю оборону цитадели и нефтяной крепости с родственничком главы цитадели особенно не будет церемониться. Может и не выставит за ворота, но вот в звании разжалует и поставит на его место кого-нибудь из своих родственников или приближенных. У нас в принципе в цитадели многое решается родственными связями. Если ты принадлежишь к какому-нибудь клану, чья родня на высоких должностях, то со временем займешь теплое место. Будешь сидеть в цитадели, пока остальные шарятся с оружием по пустоши и ковыряются в говне свиноферм.

Не думаю, что полковнику особенно важны я, Слава, пулеметчик Загорнов или мастер-сержант. А вот вышвырнуть родственничка главы цитадели с насиженного места не по надуманному поводу, а по самой серьезной причине — это настоящий подарок.

Вот лейтенант и суетится. Сразу сказал мне, что будет и как, а чтобы я не забывал своего места в пищевой цепи, с недельку поработаешь на свиноферме, дружок, выгребая дерьмо. А будешь эту недельку паинькой, может и станешь новым мастер-сержантом. Только вот если я открою рот и скажу людям полковника не то, что нужно, то быть мне по локоть в говне свиноферм до конца жизни. А может и того хуже: я ведь ни к какому клану не принадлежу.

Я морщусь от солнечного света и прикрываю рукой глаза. Посмотрев на ближайшую вышку, я вижу, как там стоит Пашка возле пулемета и играется осколком стекла, как я несколько дней назад.

–Эй, выживший! — весело кричит он. — Заходи!

Я поднимаюсь на ноги и быстро иду к нему. Легко взобравшись по лестнице, я обнимаю друга.

–Здорово, друже.

–Ну как ты? — спрашивает дозорный.

–Бывало и лучше.

–Ну, рассказывай, — Пашка оперся на пулемет. — Что это были за твари?

–Не знаю, Паш, — качаю головой я.

–В цитадели был дикий аврал, когда ваш отряд атаковали, — сказал Пашка, глядя в сторону безлюдной пустоши, — я тогда тоже на вышке был. Как резко ударный батальон сорвался и давай ворота открывать. Человек сорок бойцов поехали, оба бэтэра и танк. Они целый день поселок шерстили и ничего не нашли, кроме тех троих, что ты завалил.

–Двоих, — поправил я. — третьего Дима завалил. Мотоциклист. Если бы не он, зарезал бы меня этот отморозок.

–Ну не знаю, — Пашка пожал плечами. — Мне говорили, что ты всех троих завалил. А Димку не спросишь, его и второго мотоциклиста перевели в нефтяную крепость, на усиление. С ними связи нет.

–Понятно, — я усмехнулся.

Лейтенант не стал терять времени: наверняка мотоциклистов после профилактической беседы перевели в нефтяную крепость от греха подальше. Там слухов про то, как они отправились шестеро на проверку поселка не разболтаешь особенно: как никак режим у них другой там. Не будет и слухов о том, что лейтенант зажопил бензина и из-за его халатности погибли люди. Нефтяная крепость считается у нас привилегированным местом, где повышенные пайки и не пыльная работа. Значит, мотоциклистов лейтенант решил подкупить и отправить подальше от ушей полковника, которые были тут повсюду. Хороший ход. Мне звание мастер-сержанта после недели ковыряния в говне свиноферм, а через неделю-другую все окончательно уляжется, если я дам правильные показания и вина за гибель людей и техники ляжет на плечи уже мертвого мастер-сержанта.

–Ты сам то как? — спрашивает Пашка.

–Я? А что я?

–Ну… после такого то.

–Да никак, — тихо ответил я. — Жалко парней. Загорнова этого жалко, смешной он был. Все говорил, мол, настанет время, надерем задницу Чужим, когда все вместе объединимся и перестанем по норам прятаться. Мастер-сержант… не любил он меня. Ну что теперь, если дерьмовые дежурства на самом пекле мне ставил, не вспоминать его теперь что ли, — я вздохнул и добавил самое главное имя: — Слава… он же мне жизнь спас.

–Да?

–В самом начале боя я отключился, а он оборону на втором этаже держал. Если бы не он — меня оглушенного просто прирезали бы. Хороший он был мужик, мы с ним не часто общались, он в основном на Большой Башне дежурство нес, а все равно…

–Мать у него осталась, знаешь об этом? — Пашка посмотрел на меня.

–Мать?

–Да, она на складе работает.

–Его уже похоронили?

–Да, в первый же день, на Алее. Сразу с поселка повезли, — ответил Пашка, — ты же знаешь правило. Хороним сразу же, чтобы заразу не занести.

–Знаю. Что еще говорят?

–Да ничего, — пожал плечами Пашка. — Все Астраханский караван ждут. Видишь, уже второй день от графика выбиваются, вонючки. Опаздывают. От них хоть новостей послушаешь, да на рынок можно сходить, прикупить можно чего. Куртку хотел себе новую, а то скоро похолодает, ночью задрогнешь на посту, да и на выезде удобнее. Говорят, из Астраханского аванпоста должны много шмотья привезти.

–Модник, — усмехнулся я.

–А то, — Пашка перевел взгляд на мой рукав. — А что это у тебя такое?

–Это? — я посмотрел на новый шеврон. — Это на память. Срезал с рукава того урода, что зарезать меня хотел. Делать в госпитале было нечего, вот и лежал, шитьем занимался.

–А лейтенант не возьмет за задницу, за такие шевроны, которые пустынники носили?

–Да пошел он в жопу, твой лейтенант, — окрысился я.

–Эй, ты поосторожней с такими словами, — Пашка оглянулся по сторонам.

–Знаешь, почему нас чуть не перебили в поселке? — тихо спросил я.

–Так, эти же пустынники…

–Потому что лейтенант зажопил бензина на большой отряд. Он нас всегда так отправлял и вот наотправлялся. А теперь хочет все на мастер-сержанта свалить, — я притянул Пашку за китель к себе и еще тише прошептал ему в самое ухо: — если бы не зажал он бензина, то может и был бы жив наш Слава, мастер-сержант и даже этот дурачок Загорнов, который с Чужими воевать собрался.

–Ты это, — Пашка настороженно посмотрел на меня, — ты чего хочешь делать?

–Не знаю, — я отвернулся. — Лейтенант предложил сделку, мол, будешь молчать в тряпочку, станешь новым мастер-сержантом. На Горина мертвого хочет все свалить за провал.

–И че ты думаешь, — Пашка наклонился ближе, — Горину и остальным уже не поможешь. А мастер-сержант это полуторная пайка.

–Ты что, с ним заодно? — я резко повернулся к старому другу.

–Головой ты поехал смотрю, — вздохнул Пашка. — Просто советую тебе. Ты же знаешь, чей родственничек лейтенант. Ничего ты ему не сделаешь, если полковнику сдашь, когда тот спросит.

–Ладно, пойду я. Астраханский караван увидишь — скажи. А лейтенант… может и не будет он скоро лейтенантом, когда я полковнику расскажу. А не поможет полковник — сам решу с ним вопрос. Но это между нами.

–Конечно, друже, — улыбнулся Пашка, потом он ухватил меня за рукав, прежде чем я спустился по лестнице и сказал: — а до матери Славы сходи. Она должна знать, как погиб ее сын.

В ответ я только киваю. Когда я спустился с лестницы и прошел метров десять по стене, то повернулся и помахал Пашке рукой. Он улыбнулся и помахал в ответ.

Вышагивая по стене, я размышлял над его словами: «Даже если полковнику сдашь, когда тот спросит» — про то, что полковник может спросить, я Пашке не говорил. Это говорил мне только лейтенант, когда вызывал на беседу. Впрочем, Пашка не дурак и сам мог догадаться, кто может в первую очередь спросить о произошедшем. Совпадение ли, что он сразу сказал про полковника, только я заикнулся о том, чтобы сказать правду?

Медленно шагая по стене, я тихо, одними губами сказал:

–Паш, надеюсь, что это совпадение.

***

Спустившись со стены, я иду в Муравейник. Так называется самая большая жилая часть цитадели, в железных перегородках которой ютится около трех тысяч человек. Да, крепость у нас большая по сравнению с округой. По сути своей, Нижнекамская цитадель это самая большая крепость в округе километров на сто. Пробираясь среди железных комнатушек, спаянных из уже давно ржавеющих металлических конструкций, я дохожу до своей маленькой комнатушки. Она у меня всего два на два метра, никак кроме как конурой не назовешь. Зато она у меня отдельная и не приходится жить в здоровенных бараках на 30-40 человек. Заперевшись изнутри, я падаю на свой гамак и закрываю глаза.

Над головой светит только одинокая 40-ваттная лампочка. Можно было бы пойти к Мари, но я боюсь что она опять заведет разговор об уходе из дозорной службы, а вечно прикидываться больным я просто не смогу. Потянувшись к единственной полочке, я достаю потрепанную записную книжку и карандаш.

Кроме ножа это то немногое, что осталось мне от отца. Матери я никогда не знал, а отец умер спустя восемь лет после Первой Экспансии. Мне тогда было уже двенадцать, когда отца не стало. Забавно, но я даже не помню точно его лица: только смутный образ в памяти. Это был самый близкий человек в этом мире, а лица я его не помню. Смутно помню я и свое детство — большую часть времени мы проводили в этих железных катакомбах и взрослые только изредка разрешали нам выбираться во внутренний двор цитадели. Оно и понятно, раньше цитадели приходилось гораздо больше драться, чем сейчас. Первые годы после Экспансии прошли в жестокой резне и я слышал, что были дни, когда пулеметы на вышках не успевали охлаждаться, отбивая штурм за штурмом.

Я часто думаю, какой я все-таки слабак по сравнению с отцом. Он ведь сделал почти невозможное: вытащил малолетнего меня из стремительно погрязающего в разрухе мира. Бился и бился день за днем для того, чтобы я выжил. И я смог выжить. Я не помню его лица, но помню день, когда его не стало и что произошло потом. Это был один из тех редких дней, когда детям разрешили играть во внутреннем дворе цитадели.

Мы играли, кажется, в казаков-разбойников и носились среди металлических перегородок. В один момент ворота крепости раскрылись и внутрь стали заезжать тяжелые бронетранспортеры.

–Так, а ну кыш, детвора! — прикрикнул на нас усатый военный, который до этого весьма благодушно смотрел на наши догонялки.

–Погодьте, — с брони машины спрыгнул один из рослых бойцов. — Смирнов Олег кто?

–Я… — я подался вперед, чуть сжавшись под взглядом здоровенного разведчика.

Он пристально смотрел на меня, а я, смущенный его взглядом, опустил глаза вниз, время от времени поглядывая исподлобья, не подойдет ли отец.

–Подойди сюда, — он опустился на одно колено.

–Меня папа ищет? — только спросил я.

–Твой папа не вернется больше, сынок, — тихо сказал тот, положив мне руку на плечо, — погиб твой папа.

Я не расплакался тогда. Сам не знаю почему, вроде должен был. Просто стоял и смотрел на этого человека в форме песчаного цвета и судорожно вдыхал сухой воздух. Потом я убежал. Меня пытались поймать, но я шмыгнул между цепких рук и побежал. Зашмыгнув в нашу с отцом каморку, я запер ее на замок и забился в угол. Мне тогда вдруг стало очень-очень страшно. И одиноко. Я хотел заплакать. Хотел просто зареветь, где-то в глубине души я понимал, что мне стало бы от этого легче. Но нет, я просто сидел в углу каморки и жевал край грязной футболки, пока чьи-то мощные кулаки колотили по запертой двери.

Сообщивший о гибели отца офицер позаботился обо мне. Его звали Игорь. Игорь Самойлов, лейтенант ударного корпуса. Благодаря ему, наверное, я не умер от голода где-нибудь на окраинах крепости. Главное, что он для меня сделал произошло на следующий день.

Если вы думаете, что администрация цитадели заботится о сиротах, то вы глубоко ошибаетесь. Пайки получают только те, кто работает. Стандартную пайку получают гражданские, работающие на фермах, теплицах или на административной работе. Свою особенную, военную пайку получают все, кто носит оружие и защищает цитадель. Для сирот погибших военных своих отдельных паек нет. Для них нет отдельных кубриков, нет ничего. Выживешь на подачках со столовой — хорошо, сдохнешь — еще лучше.

Соседи не стали тогда со мной церемониться. Не следующий же день, стоило мне выбраться из кубрика, как меня уже ждали гости. Когда я отпер железный засов и вышел наружу, проголодавшись, я увидел своих соседей. Прямо возле двери стоял мой сосед по кубрику, кажется, он работал на свиноферме, рядом с ним, устроившись на табурете сидел его сын.

–Здравствуй, Олег — улыбнулся дядя Гриша, наш сосед.

–Здравствуйте, дядь Гриш, — шмыгнул носом я.

–Папа у тебя я слышал, погиб, — сочувственно покачал головой сосед. Приобняв меня за плечи, он завел меня в кубрик обратно. Его сын последовал за мной.

–Что вам нужно, — пробормотал я.

–Сочувствую твоему горю, — покачал головой дядя Гриша, садясь на покошенный табурет, который был единственной мебелью кроме старой двухъярусной кровати, занимавшей тогда почти все пространство кубрика. — Трудно теперь тебе будет без отца то, — он вздохнул, — помочь тебе хочу. Давай так, я поговорю с бригадиром, определит тебя к нам на ферму. Начнешь работать руками, вон как Витька мой, он на год тебя старше, а уже с полгода на ферме. Так хоть голодать не будешь. Сам знаешь, Олежа, что у нас в цитадели не едят те, кто не работает.

Тем временем сынок дяди Гриши по-хозяйски подошел к небольшой полке, на которой лежали наши вещи и скромные сбережения. Посмотрев на полку, он начал перебирать все что там стояло и внимательно рассматривать.

–Не трогай, — я подошел к нему. — Это не твое.

–Пошел, — легко ткнув меня в нос кулаком, Витька продолжил потрошить наши вещи.

–Ты чего? — от удара я оказался на полу.

–Ничего, — буркнул Витька.

–Дядь Гриш, скажите ему!

–А что мне ему сказать, — пожал плечами дядя Гриша. — Это теперь его комната, он может делать в ней что хочет.

–Как его, — я вдруг захлебнулся слезами.

–Ну вот так, — дядя Гриша ласково посмотрел на меня, — ну сам подумай, Олеж, ну кто тебе этот кубрик оставит. У тебя кубрик был, пока твой отец за стену ходил, да с автоматом всякую мразь гасил. Сейчас кубрик уже не может быть твоим, он двухместный и дали твоему отцу его как офицеру. Ты пойми, у меня семья. Витька взрослый совсем стал, Аленке пять лет уже. А мы в одном кубрике ютимся, а жена моя, Лидия Викторовна, забыл? Нас четверо, а ты один место какое большое занимаешь. Я тебя пристрою к нам на ферму, а ты нам свой кубрик отдашь. Идет?

–А где я буду жить, — я понимал, что плакать нельзя и я должен быть сильным, но слезы градом лились из моих глаз.

–Есть у нас при ферме общежитие, — сказал дядя Гриша. — Там выбью уж тебе койку, на улицу не выброшу, соседи как никак.

–Уходите! — заорал я. Я знал, что выгляжу отвратительно, но ничего не мог поделать: так мне одиноко и страшно было в тот момент.

–Пойду я, если не хочешь ты по-хорошему, — дядя Гриша хлопнул по коленям и встал с табурета. — Пойду, — он посмотрел на сына и сказал: — а ты делай что хочешь, твоя комната.

Я все ревел и ревел, когда сосед, переваливаясь словно медведь, вышел из кубрика. Стоило ему выйти, как Витька обернулся ко мне и показал черный блокнот:

–Бати твоего?

–Отдай! — я встал на ноги и двинулся к нему.

Похоже, Витька этого только и ждал. Короткий удар в челюсть сбил меня с ног.

–Отдать? — еще удар в голову. Витька уселся сверху и уже бил меня отцовским блокнотом по голове.

–Отдать?

Я отчаянно брыкался, пытаясь вырваться, но он был намного сильнее меня. Я только барахтался под ним, когда он все бил и бил меня по голове, приговаривая. Было не сколько больно, сколько обидно от собственного бессилия и слабости. Избиение прекратилось также резко, как и началось. В один момент я понял, что издевательских криков и ударов больше нет. Открыв зажмуренные глаза я увидел того самого мужчину в форме, который сказал мне про смерть отца, а теперь он держал Витьку за шкирку.

Только что казавшийся грозным противником, Витька повис у военного на руке словно игрушка. Не произнося ни слова, военный просто смотрел на него с таким взглядом, словно рассматривал крысу или таракана. Потом, презрительно хмыкнув, он вышвырнул Витьку в коридор одним махом руки, словно тот ничего не весил. Раздался громкий гул — похоже, что военный впечатал соседского сынка в стенку. Подняв меня одним резким рывком, военный вышел вместе со мной в коридор.

–Балин, Витька, я же говорил не сильно, просто уму-разуму поуч… — из соседнего кубрика вышел дядя Гриша и замер, глядя на лежащего без сознания Витьку возле стены и военного который сложил своих могучие руки у меня на плечах. — Вы кто, собственно…

–Лейтенант Самойлов, — рыкнул тот, — второй ударный батальон. Еще вопросы?

–Витенька! — из кубрика выбежала грузная женщина и побежала к лежащему без сознания парню. — Витенька, сыночек, кто это тебя?

–Да… — дядя Гриша, глядя на лейтенанта лихорадочно обдумывал, что теперь сказать: — мальчишки подрались, с кем не бывает…

–Олег, — Самойлов опустился на колено и посмотрел мне прямо в глаза, — они хотели забрать ваш с отцом кубрик?

–Да не слушайте его… — начал сосед.

–Заткнись, иначе я что-нибудь тебе сломаю — рявкнул лейтенант, не глядя на него: его холодные серые глаза смотрели только на меня.

–Изверг! Сына моего чуть не убил! — завизжала женщина. — Я пойду к начальству, чтобы тебя судили!

–Олег, они хотели забрать твой кубрик? — повторил лейтенант.

–Да, — шмыгнул носом я. — И в вещах копались.

Лейтенант встал, зашел к кубрик и осмотрелся, затем поднял с пола записную книжку и вручил мне:

–Если она твоего отца, храни ее, хорошо? Никто тебя не тронет. Но и я не могу быть рядом всегда. Ты должен уметь себя защитить.

–Да никто его не трогал, — снова попытался вставить дядя Гриша.

На этот раз внимание лейтенанта он привлек: офицер сломал ему обе руки и выбил почти все передние зубы. Прямо в коридоре, на глазах у трусливо выглядывающих из своих кубриков людей. Лидия Викторовна, прижимая лежащего без сознания Витьку истошно орала, глядя как лейтенант избивает в кровь ее мужа, но ни один из жителей Муравейника не сдвинулся с места. Повсюду кричали, что нужно позвать администрацию, вызвать дозорную службу, кто-то даже кричал лейтенанту, чтобы он остановился, но никто не решился остановить офицера, который без остервенения, а холодно и расчетливо калечил соседа. Когда от дяди Гриши остался стонущий кусок мяса, слабо похожий на человека, в коридор подоспели бойцы из дозорной службы.

–Товарищ лейтенант… — сказал солдатик, глядя на могучую фигуру офицера.

–Кто хочет также? — лейтенант рыкнул сначала на солдат. Потом повернулся вокруг своей оси и рыкнул снова: — Кто!? Кто хочет также!? — В ответ была только тишина притихших десятков людей вокруг. Удовлетворенный тишиной в ответ, Самойлов кивнул: — Я так и знал. Челядь.

Взяв меня за руку, он повел меня прочь из Муравейника. Так в свои 12 лет я получил первый урок о том, как устроен этот мир. Забавно, что этот урок дал мне не мой отец, а его товарищ, который решил обо мне позаботиться. Отец вообще не особенно был озабочен моим воспитанием. Днями и ночами он пропадал на стенах цитадели или в боевых вылазках. Лишь изредка он спрашивал, как дела в школе и хорошо ли я питаюсь. Я иногда думаю, что словно вытащив меня из разорванного на части мира и спрятав в цитадели, он посчитал что выполнил все свои функции. Его интересовало, хорошо ли я ем и хожу ли я в школу цитадели. Он не рассказывал мне про внешний мир, про свои вылазки. В кубрик он возвращался только чтобы отоспаться.

Только когда его не стало, я понял, какой страх он внушал остальным. Александр Смирнов, капитан ударного корпуса был словно акула среди остальной мелкой рыбешки. Только когда он погиб, я начал понимать, что происходит вокруг. Мальчишки никогда не задирали меня из-за того, что я сын того самого Смирнова. Военные в цитадели всегда были объектом одновременно страха, уважения и ненависти. Несколько раз именно военщина подавляла гражданские бунты среди населения. И вот, когда отца не стало, я перестал быть сыном аскетичного и жестокого офицера ударного корпуса. Я стал просто сиротой, кубрик у которого можно по тихой отжать, а администрации потом занести взятку, чтобы кубрик не отобрали для других.

Когда мы вышли из Муравейника, лейтенант сказал:

–Твой отец как-то попросил меня, что если он погибнет, позаботиться о тебе.

–Спасибо.

–Я обещание выполняю. Я пообещал, — сказал он. — Запомни, Олег. Нянчиться я с тобой не буду. Ты просто запомни, мир делится на Людей и Челядь. Люди — это как твой отец. Челядь — это как этот мудак со своей семьей. Челядь это все те, кто позволяет себя унижать и бить. Запомни, Олег, если тебя бьют и ты не бьешь в ответ, то в этот момент ты становишься Челядью.

–Запомнил, — бормочу я, прижимая к груди блокнот, который все это время не выпускал из рук.

–Ну вот и славно, — офицер кивнул. — Будешь из Людей, то твоему папе не будет стыдно. А станешь Челядью… ты так отца опозоришь.

–Не стану.

–Да, не станешь, — он усмехнулся. — По тебе видно. Ты из Людей. — Он протянул мне нож и сказал: — это твоего отца оружие. Автомат отдать не могу, уж извини. А его личный нож всегда носи с собой.

Вот такой первый жизненный урок, который я получил, когда мое детство закончилось. На следующий же день Самойлов сказал, что я буду работать на фермах и стану получать половинный паек за это. Когда я представил, что всю оставшуюся жизнь я проведу выгребая дерьмо из-под свиней, то сначала хотел снова заплакать, но потом твердо решил, что память отца я больше не опозорю своим нытьем. Когда Самойлов сказал мне, что теперь я прикреплен к хозяйственной части, я лишь ответил, что буду как отец — разведчиком в ударном корпусе. Лейтенант сначала сухо отказал мне, что разговор окончен, но я твердо решил, что буду служить на стенах крепости и за ее пределами. Несколько дней подряд я ходил в казарму и искал лейтенанта, но каждый раз меня выставляли прочь. В один момент лейтенанту надоели мои похождения и я получил смачного пинка под зад, когда вылетал из казармы. На следующий день я пришел снова, на что лейтенант только вздохнул и сказал:

–Упрямей тебя только твой отец. Не хотел он, чтобы ты служил в дозоре или разведке. Ох, не хотел.

После этого разговора меня приписали к военной части цитадели, но не в ударный батальон, а в дозорную службу. Я пробовал сопротивляться и этому решению, но Самойлов был непреклонен: будешь служить дозорным. Разведка для тебя закрыта.

Мне было всего двенадцать и, конечно, никто оружия мне не давал до семнадцати лет, но работа мне нашлась. Я убирал казармы, носил воду на вышки, выполнял мелкие поручения офицеров и рядовых. Со временем мне стали разрешать чистить оружие и давали помогать ремонтировать боевые машины. В семнадцать я получил свою военную форму дозорного и принял присягу. Кубрик у меня забрать больше никто не пробовал: наверное, лейтенант Самойлов договорился тогда с администрацией. Соседи стали обходить стороной и никто даже не пытался заговорить. Я слышал, что Витька стал инвалидом после того удара об стену. Дядю Гришу и Лидию Викторовну я тоже больше никогда не видел. Что точно произошло я не знаю, но как мне удалось выяснить, Лидия Викторовна пошла жаловаться на лейтенанта в администрацию и те просто вышвырнули семейку из цитадели. Не знаю, насколько это правда, но в этот слух готов поверить. На весах конфликт с лейтенантом ударного корпуса и семейка, где отец и сын не могут выполнять рабочие функции на ферме. Не проще ли вышвырнуть их за ворота? Сколько они проживут? День? Два?

Наша администрация умеет решать вопросы, поверьте. К слову, защитив меня от соседей и пристроив к военщине, лейтенант Самойлов больше моей судьбой не интересовался. Он словно отец, который знал, что я хожу в школу цитадели и нормально ем, считал свою задачу выполненной. Мне сначала было обидно, что он больше не обращает никакого внимания на меня, но спустя какое-то время я понял. Он не помогает мне специально. Помощь нужна Челяди, а вот тот, кто из Людей справится сам. Не смотря ни на что. Выкарабкается. Вытянет.

Лейтенант погибнет спустя два года во время очередной вылазки, как и мой отец. Иногда я думаю, что отцов у меня было двое. Один тот, что дал жизнь и спрятал в цитадели и второй, который объяснил, как устроен этот мир.

***

Я лежу на гамаке и разглядываю блокнот. Погладив шершавую поверхность, я откладываю его в сторону. Он для меня реликвия, как и подаренный нож, я иногда думаю, что я должен начал писать свой дневник, но все еще не решаюсь. Словно, если я начну в нем писать что-то, он перестанет быть таким ценным для меня. Пока что на первой странице выведена только одна строчка, которую я раз в год времени обвожу, когда чернила немного выцветают — «Я никогда не стану челядью».

Полежав еще минут пять-десять, я поднимаюсь с гамака. Я должен сходить до матери ефрейтора Славы. Не знаю, нужно ли ей слышать от меня, как погиб ее сын, но почему-то я точно уверен, что должен сходить к ней. Кто знает, может теперь, когда ее сын похоронен на Аллее Павших в пустоши, то какие-то твари хотят забрать и ее кубрик.

Выйдя из Муравейника, я иду в сторону складов. Вдоль крепостных стен тянутся длиннющие постройки, среди которых я долго петляю, пока не оказываюсь в просторной бельевой, где женщина лет пятидесяти споро раскладывает простыни.

–Чего тебе, — резко спрашивает она, завидев меня. — Смотри, получение белья через выписной лист, без бумаги ничего выдавать для военщины не буду, хватит. Мне в прошлый раз от администрации уже прилетело.

–Нет, я не по этому…

–А что? Для себя что-то взять хочешь? Воду или жратву не предлагай, мне место дороже, — она продолжила раскладывать выстиранное белье.

–Я был тогда со Славой в тот день когда он погиб. Вы же его мама, да?

Сухие руки, быстро складывающие простыни остановились. Женщина замерла. Стянув с головы белый платок, прикрывающий черные с серебряными нитями седин волосы, она несколько секунд стояла, оперевшись на стопку белья. Потом, повернувшись ко мне, она сказала:

–Лейтенант приходил. Жирный такой. Сказал, что Слава не мучался, сразу погиб. Это правда?

–Да.

–Спасибо, мальчик, — она опустила голову. Всхлипнув, женщина спросила: — точно? Совсем ничего не почувствовал?

–Да, он сразу погиб. Я видел.

Мы молчали какое-то время, затем я спросил:

–Вам нужна какая-то помощь? Может вас обижает кто?

–Нет, солдатик, — она отвернулась. — Никто не обижает. Иди, мальчик, если Славочка не мучался, то это самое главное.

–Я могу вам чем-то помочь? — повторил я.

–Иди.

Я разворачиваюсь и собираюсь выходить, как она вдруг спрашивает:

–Ты ведь как Слава, дозорный?

–Да.

Она подходит ко мне, кладет руки на плечи и тихо говорит, глядя на глаза:

–Как тебя зовут?

–Олег.

–Олег, хороший, — ее светло-голубые, словно выцветшие глаза полны слез. — Я знаю, что ты можешь. Отведи меня этой ночью на кладбище, мне ведь они даже попрощаться не дали.

Она крепко сжимает мои плечи своими сухими руками и плачет. Я обнимаю рыдающую женщину и ничего так сильно не хочу в жизни, как выполнить ее просьбу. Хотя нет, хочу. Хочу разбить голову лейтенанту Хадину.

Глава 4.

Лично я знаю три нелегальных способа покинуть крепость, что мне собственно положено по службе. Первый — это через лаз возле Главной Башни. Всего-то нужно проползти метров 40 по узкому коридору в кромешной тьме и ты уже за территорией. Из плюсов — участок Главной Башни слабо освещается лучами прожекторов и покинуть, а потом вернуться в цитадель можно почти беспрепятственно. Из минусов — у меня есть небольшая клаустрофобия и прорытый тоннель реально очень узкий, действительно придется ползти. Мне приходилось пользоваться лазом возле Главной Башни трижды и трижды я возвращался с трясущимися руками и с холодным потом на лбу. Мне страшно лазить по этой тьме и эти сорок метров до свободы — слишком чудовищное испытание для моих нервов. Про лаз знают очень немногие и то в основном из дозорной службы и ударного батальона, поэтому вероятность очень небольшая встретить кого-то там из своих в тоннеле. Раньше лаз прорыли какие-то ушлые жители цитадели, которые использовали этот проход как нелегальный способ выбраться из крепости и хорошенько помародерить в окрестностях. Когда мародеров поймали, лаз стал использоваться исключительно для нужд военщины. А тех, кто этот самый лаз прорыл — повесили во дворе цитадели, ибо мародерство запрещено. Ну и еще, чтобы про лаз больше остальные не знали.

Впрочем, сейчас за мародерство уже не вешают ибо гораздо проще отобрать у мародеров что они набрали за стеной, а в наказание заставить отправляться за территорию уже не по собственной воле. Отличный «крючок», ибо угроза виселицы работает как надо, хоть в крепости уже лет пять или шесть не было повешенных.

Второй вариант покинуть цитадель — прямая взятка военщине. За талон на дневную пайку или бутылку чистой воды, оказаться за территорией на пару часов вполне возможно. Да и платить много не нужно — начальство смотрит сквозь пальцы на тех, кто покидает крепость, если он платит. Это ведь неплохой бизнес. Да, кто покинул крепость незаконно и, самое главное, не заплатив, тот совершил грубое нарушение. А вот тот, кто покинул ее, предварительно занеся мастер-сержанту дозорной смены нужную мзду, тот… просто совершил небольшое правонарушение. Закон у нас такой. Покинуть территорию при помощи военных можно по-разному: можно вместе с мусоровозом, который отвозит отходы до «могильника», в который мы сбрасываем все что не можем кустарно переработать или использовать повторно. Можно в кузове боевого джипа, объезжающего территорию. Но проще всего выйти из-за запасных, как мы их называем Малых Ворот. Большие ворота открываются только для крупной техники, а вот Малые охраняет всего двое бойцов и занести взятку им не сложно. Они дадут тебе и временный пароль, которым открывают двери и подскажут как идти, чтобы лучи с вышки не заметили твоей прогулки. А то придется и с дозорными на вышке делиться, ну или они тебя пристрелят если не узнают, что за территорию вышли свои. Такое тоже может быть. Минусы способа: приходится платить, причем даже если ты тоже дозорный. Плюсы: самый надежный и безопасный способ, если заплатить всем как надо.

Третий вариант тот, каким пользуюсь обычно я. Зная точное время обхода каждого участка, я обычно просто спускаюсь по веревке со стены и шмыгаю в крепостной ров. Веревку я цепляю с внешней стороны стены за выступ и мирненько спускаюсь вниз, пока никто не видит. Из минусов — могут пристрелить. Из плюсов — быстро и не нужно никому платить или ползти по узкому тоннелю, каждый раз думая, что он обвалится и похоронит тебя заживо.

В этот раз пришлось пользоваться вторым способом. Первый способ я буду использовать только в крайнему случае поэтому сразу его отмел, третий тоже, потому что нее мог представить как мать Славы будет карабкаться по веревке или ползти со мной по тоннелю.

Когда мы пришли к Малым Воротам, дозорные были заняты привычным делом — играли в карты.

–Олег, здорово, — один из дозорных, сидевший на табуретке, повернулся в мою сторону. — Выписался? Говорят, какие-то обезьяны за территорией тебя чуть не порешили. Пацанов хороших убили.

–Да, Миш, было, — сказал я. Я доволен, что один из дозорных это Мишка. Мы с ним давно знакомы, да и парень он неплохой. Второго дозорного я не знал, хотя обычно у нас в службе все знают друг друга хотя бы шапочно. Новенький, наверное. Новичок, отложил карты в сторону и взял карабин в руки.

–Новенький что ли? — спросил я. — Чего за оружие схватился?

–Служба, — окрысился тот.

–Служба, — хохотнул Мишка. — Оружие убери, салага, — дозорный посмотрел на меня и пояснил: — Да новенький он. Только сегодня приставили. Вот ни в карты играть не умеет, ни на посту стоять.

–Все я умею, — заворчал новичок, но карабин отставил в сторону.

–Ага, умеешь, — Мишка поднялся на ноги подошел ближе. Засунув руки в карманы, он перевел взгляд на мать Славы. — С тобой? Кто такая?

–Светлана Игоревна, — ответила мама Славы, кутаясь в черный балахон.

–Ммм… — многозначительно кивнул Мишка. — Ну тогда все понятно.

–Это мама Славы, — сказал я. — Ефрейтора Круглова. Которого эти твари вальнули.

–А, вот оно что, — младший сержант изменился в лице.

–Миш, мы за территорию хотим попасть. На могилу Славы. К Кургану сходим?

–Слушай, мужик, давай отойдем? — Мишка потянул меня за руку.

–Ну давай.

Вообще, сразу пропускать за территорию у нас не принято. Не то, чтобы Мишке делать нечего, но есть примета, что если пропускаешь сразу, то случится что-то нехорошее. Поэтому возле ворот всегда идет небольшая торговля. Начинается все со стандартного набора, где комбинация фраз примерно одна и состоит из: «не положено», «Лавочку прикрыли», «Сейчас стало строже», «Правила поменялись» и так далее. После идут торги и ворота открываются. Этот обычай и обязательный торг применяется даже для своих дозорных.

Когда мы отошли в сторону и встали в тени одного из бараков, Мишка оглянулся по сторонам и сказал:

–Слушай, братан. Давай в следующий раз. Если матери парнишки нужно сходить до могилки, то пускай пишет заявку в администрацию. Раз в месяц на Курган конвой отправляют. Съездит к своему Славе. Он уж точно никуда не денется. Что ночью то шататься?

–Миш, мать просит. Сына потеряла.

–Ну не знаю, — почесал бороду Мишка. — И на вышке сегодня этот мудак Мазур. Ты же знаешь, ему лишь бы пошмалять.

Рядовой Мазур был любителем «заметить подозрительное движение» и разрядить полрожка во тьму с воинственными криками, что он кого-то подстрелил. А когда была очередная ложная тревога и разведчики возвращались из-за стены ни с чем, он рапортовал, что потенциальный противник скрылся только благодаря его усилиям и тому, что он своевременно его заметил. Палку он не перегибал со стрельбой, поэтому от службы его не отстраняли, но признаться не особенно любили за его желание увидеть во тьме врага. Лично я был уверен, что он просто любит пострелять и «потенциального противника» просто придумывает каждый раз.

–Слушай, ну отправишь салагу на вышку. Скажи, чтобы он не палил час-два. Что он не сдержит свое вечное желание пострелять что ли. Скажи, я его лично прошу. Мы с ним сочтемся уж.

–Ой, не знаю…

–Миш, а если так? — я достаю из кармана пачку, в которой лежит целых две сигареты.

–Уоу, — Мишка аж присвистнул.

–Ну мы договорились?

–Ну ладно, только туда-обратно. — сдался дозорный, но предупредил сразу: — Если Хадин или мастер-сержант какой узнают, то сам будешь разбираться. Я скажу если за жопу схватят, что ты мне сказал, что по их приказу шел.

–Идет, — я протянул пачку.

–С вами приятно иметь дело, рядовой Смирнов, — Мишка довольно покрутил пачку в руках. — Сигареты. Это же редкость….м… — он понюхал пачку. — Вот это подарок.

Спустя пару минут мы уже идем по потрескавшейся земле в сторону Кургана. Этой ночью ярко светит полная Луна, свет которой делает нашу дорогу до кладбища цитадели более-менее различимой. Нам идти минут сорок по высохшей земле, прежде чем вы окажемся на окраине Кургана. Мы идем в полной тишине и минут через десять я только оборачиваюсь на огни крепости, которая кажется такой далекой.

Подняв голову выше, я смотрю на серебряную каплю корабля Чужих, который от яркого лунного света прямо сияет. Корабль тех, кто почти уничтожил человечество всегда казался мне красивым. Но сейчас особенно. Хорошая ночь, сейчас самый темный час, но вот-вот начнет рассветать. Я подумал, что будет неплохо, если Мазур меня все-таки не пристрелит этим утром.

Вспомнив любителя стрелять по невидимым врагам, я ускорил шаг. Если этот чертов стрелок увидит реальную цель, то половиной рожка драгоценных патронов он не ограничится — будет бить так, будто цитадель штурмуют как лет восемь назад, когда отец отбивал штурм за штурмом.

Словно услышав мои мысли, мама Славы повернулась ко мне. Поправив черный балахон, она спросила:

–Олег, а у тебя есть близкие, которые захоронены в Кургане?

–Мой отец был офицером разведки в цитадели. Он погиб: машину отца сожгли, то тело забрать не смогли, в засаду они тогда попали. Больше никто из близких не умирал. Матери я не помню, она погибла в первые дни Экспансии.

–Я на Кургане на разу не была. Мы сможем найти место, где похоронили Славу?

–Да, наших хоронят отдельно, — сказал я. — Полковник приказал. Назвал Аллея Памяти Павших.

Мы продолжаем идти в полной тишине до Кургана. Я сам не замечаю, как мы доходим до места и вот уже тут и там появляются металлические проржавевшие кресты с потрескавшимися табличками с именами. Я слышал, что некоторые люди не особенно любят бывать на кладбищах. Мол, страшно. Я не знаю, мне приходилось здесь бывать и ничего кроме любопытства эти кресты и полумесяцы у меня никогда не вызывали. На некоторых занесенных песком могилах даже есть фотографии умерших людей в стекле. Это самое интересное для меня — смотреть на лица тех, кого уже нет и думать об их жизни до того, как обшитый металлическими листами Камаз привез их тела, а рядовые вроде меня достали лопаты и выкопали очередную могилу, вгрызаясь в сухую потрескавшуюся землю.

Аллея Памяти Павших выделяется среди сотен металлических постаментов, разбросанных как попало. У нее нет отдельного забора или ограждений, но у входа на тропинку, ведущую к мертвым воинам цитадели стоят по обеим сторонам два проржавевших бронетранспортера. На броне одного из них намалевано белой краской: «Мы помним».

Мы проходим мимо бронетранспортеров, которые словно охраняют покой мертвых и идем по тропинке. Справа и слева мелькают фотографии на металлических крестах. Кроме фамилии также указано звание и подразделение: дозорная служба, ударный батальон или взвод обеспечения. Я тихо усмехаюсь, думая о взводе обеспечения. Вот уж кто точно умирает своей смертью в тепле цитадели вдали от песчаных бурь и столкновений с бандитами, которыми полна пустошь. Но все равно они отправляются на Аллею Павших, как и те, кто погиб с оружием в руках, как мастер-сержант или ефрейтор Слава.

Наверное, то о чем я думаю про взвод обеспечения это считается плохими мыслями и так думать нельзя об умерших, но что делать. В мире живых нет справедливости и судя по Аллее павших в мире мертвых ей тоже места нет.

Мы подходим к недавно вырытым могилам, возле которых еще лежат куски земли. Я сразу вижу крест, на котором выбито: мастер-сержант дозорной службы Артем Михайлович Горин.

–Привет, Артем, — тихо сказал я.

Странно, для меня он всегда был мастер-сержант, сержант, Горин или иногда мы его называли Гор. А вот только теперь я впервые обратился к нему по имени. Я даже не знал, как его зовут, если честно. Он так сильно остался в моем сознании мастер-сержантом, что теперь странно было подумать, что у него к тому же есть имя и его на самом деле зовут Артем. Будто звание заменило его имя. Я смотрю на крест и еще думаю, что лежащего в каких-то полутора метрах под землей человека мне как раз и предлагают оболгать перед полковником для собственной выгоды и выгоды лейтенанта Хадина. И подленькая-подленькая мысль тут же проскакивает в голове: «Ну что, Олег, ему тут станет хуже от этого?»

Я краем глаза заметил движение и увидел, что Круглова тихо осела на землю, глядя на стоящий перед ней крест.

Нашла.

***

Я лезу в карман и достаю сигарету. Они у нас ценность в цитадели и одна сигарета равна дневной пайке по стоимости, если говорить о торговле бартером. Говорят, что до Первой Экспансии сигарету можно было взять у любого курящего прохожего, просто попросив. Если и это правда, то забавный все-таки был мир, до того как его превратили в засыхающую в пылевых бурях пустошь.

Чиркнув спичкой я прикуриваю драгоценную сигарету, что могу позволить себе не так уж часто в жизни, максимум раз-два в месяц, если получится. Сизый дымок взлетает в светлеющее небо, а дрянь в скрученной сигарете, как мне кажется, делает меня на один краткий миг счастливым. В голову ударяет легкий дурман.

Сидящая на коленях в стороне мама Славы покачивается из стороны в сторону и тихо что-то шепчет. Я понимаю, что еще пара минут и нам нужно уходить, т.к. светлеет очень быстро, время выхода я не рассчитал. Подойдя к Светлане Игоревне, я положил руку ей на плечо и тихо сказал:

–Нам нужно идти. Я могу дать еще пару минут, но солнце вот-вот покажется.

–Да, я понимаю, — сказала она, не отрывая взгляд от креста.

Проходит еще несколько минут в полнейшей тишине и я говорю:

–Пора.

Женщина кивает, по-прежнему не отрывая глаз от креста, затем говорит:

–А знаешь, дозорный, это ведь я его должна была убить.

Я не спрашиваю о чем она. Да и зачем. Просто смотрю на нее, но она явно хочет, чтобы я не пропустил эти слова мимо ушей. Поднявшись на ноги, она говорит:

–Должна была. Да.

–О чем вы…

–Слава мне не родной, — тихо сказала женщина. — Приемный, — посмотрев на меня, она тихо продолжила, глядя прямо перед собой: — ты знаешь сказку про Черную Смерть? Про то, что ночью в цитадели ходит иногда Черная Смерть и забирает души у детей?

–Старая сказка, давно уже ее не слышал.

–Это не сказка, Олег. Это правда. Черная Смерть — это я.

В один момент мне показалось, что мама ефрейтора просто сошла с ума. Но она посмотрела на меня совершенно ясным и внятным взглядом:

–Прошел третий год, после Первой Экспансии, когда мы оказались тут, у стен цитадели. Сначала все как у всех: паника, не понимание что происходит. Все надеялись, что МЧС или полиция нас спасут. Что придет армия и всех выручит. Потом был лагерь беженцев, где еще можно было достать воду и пропитание. Потом в лагере начались беспорядки, моего мужа ранили там во время бойни в палаточном городке. Я даже не знаю, что там произошло. Говорят, вода закончилась в колонках и люди пошли на штурм. Как бы то ни было, за одну ночь лагерь на сто тысяч человек перестал существовать. Мы бежали оттуда куда глаза глядят. Спустя месяцев восемь скитаний по временным лагерям и крепостям, оказались тут, у стен цитадели. Раньше тут был небольшой лагерь возле стен. Всех крепость вместить не могла, но администрация выделяла нам немного воды и даже охраняла палаточный лагерь, взамен мы помогали копать ров вокруг цитадели. Время от времени из цитадели приезжали рекрутеры и забирали тех, кто мог принести пользу внутри. Конечно, никому не нужны были менеджеры и офисный планктон, а вот врачей и инженеров забирали сразу. Таким внутри находилось местечко. Я то, — она горько усмехнулась, — была всего лишь продажником, а мой муж работал дизайнером. Такие как мы в цитадели не нужны были. Так вот, рана в лагере беженцев дала о себе знать и мужу стало хуже, ему нужен был врач. Врач был только в цитадели. Однажды, во время работ я подошла к одному из офицеров. Я была готова на все, лишь бы моего мужа забрали в цитадель. Тот только грустно покачал головой:

–В цитадели и так много лишних ртов. Не могу, прости.

–Что хочешь, проси.

–Что хочешь?

–Да.

–А если муж заругает? — усмехнулся офицер.

–Не заругает, он поймет.

–Ну смотри, сегодня приду в палатку.

Я думала, что он придет, чтобы меня поиметь. Так многие военные делали, трахали баб в лагере за воду, а они надеялись, что те их заберут в цитадель. Но офицер пришел для другого. Когда он зашел в палатку, муж лежал в беспамятстве.

Сев на топтанчик, он спросил:

–Прямо на все готова, чтобы в цитадель попасть?

–Да.

–Не нужно раздеваться, — ответил офицер, — у тебя будет намного более грязная работа, чем раздвигать ноги перед солдатней. Нужно будет убивать.

И я убивала, солдатик. Убивала беспризорных детей, которых стало в крепости слишком много. Выгонять администрация их не хотела, чтобы не вызвать недовольства или бунта, а вот по тихонькому придушить ночью? Военные кому предлагали, те отказались от этой грязной работы, поэтому лейтенант и решил выбрать кого-то из палаточного лагеря. Вот и все, я получала списки тех, кто по крепости слоняется без дела из беспризорных детей, чьи родители погибли на стенах при обороне или просто от голода и болезней. Бывало, что избавлялась от стариков и старух, родственники которых перестали о них заботиться. И все рады: администрация, которая так просто избавлялась от лишних ртов и детишки со стариками не мучались. Да и среди народа не было волнений, что детей со стариками за стену вышвыривают. Всем было от этого хорошо, все закрывали на это глаза кто знал или догадывался, но кто-то должен был делать эту грязную работу. Тут много кто из-за меня лежит на этом кладбище, солдатик.

А вот Слава… пришла я за ним как-то, он возле стены спал как беспризорник, его родители умерли от дизентерии две недели до этого и заботиться о нем было некому. А когда я над ним наклонилась, чтобы придушить как остальных, он глаза открыл и говорит: «мама, это ты?».

И я не смогла. Забрала тогда его. Администрация пожурила, мол, сама кормить будешь из своей пайки, но работу основную знай выполняй. Иначе вышвырнем за ворота. Так у меня появился сын.

Мы молчим долго. Потом я тихо произношу:

–Нам пора. Возвращаемся в цитадель.

Обратная дорога дается нам намного быстрее. Мы возвращаемся минут за тридцать, уже светает и я тороплюсь вернуться поскорее.

Когда мы подходим ко рву, Светлана Игоревна тихо говорит:

–Солдатик.

–Что?

–Прости меня, ладно?

–За что? — я не понимающе смотрю на нее.

–Это я в последний раз, мальчик. Правда. Больше не буду. Я тебе про Черную Смерть то и рассказала, потому что хотелось поделиться с кем-то. Кто никому не расскажет, — она кивает вниз и я вижу, что на месте, где я стою выведен мелом белый крест.

Прежде чем я понимаю, что это значит, она добавляет:

–Славе уже все равно, а мне жить хочется. Я за тебя молиться буду, обещаю.

Раздается выстрел и я вижу, как мать Славы со стеклянными глазами оседает на землю, прижав руки к груди, после чего одним рывком падаю в ров и перекатываюсь в сторону.

Черт!

Быстро по-пластунски пробираясь по земле, я спускаюсь в самую глубь рва. Тут, уже приподнявшись выше, я бегу в сторону лаза ведущего к Большой Башне. Иногда я думаю, что я все-таки редкостная тварь: когда оказываюсь на кладбище, любопытствую историями умерших людей и думаю, что взвод обеспечения не имеет права, чтобы его хоронили на Аллее Павших, а вот когда мне только что рассказали про то, как администрация решала вопросы с беспризорниками и на глазах убили человека, а думаю только об одном — господи, как же я не хочу сейчас лезть в этот чертов тоннель.

Глава 5.

Во тьме тоннеля я ползу как только могу, стараясь преодолеть ненавистное расстояние как можно быстрее. Раза два мне кажется, что я чувствую какую-то вибрацию над головой и вот-вот будет обрушение, из-за чего только матерюсь и ползу еще быстрее. Наверное, я самый быстрый, кто его пролезает из всех нелегалов.

Когда я почти выбираюсь и брезжит тонкий свет, я ускоряюсь в надежде добраться скорее, как со стороны лаза я вдруг слышу голоса. Замерев, я перестаю ползти. Голоса слышно совсем нечетко, поэтому я потихоньку начинаю снова ползти, чтобы расслышать тех, кто там говорит.

Добравшись почти до самого выхода, я слышу:

–Мазур, ты кретин, ты знаешь об этом? — это голос Мишки.

–Так точно, товарищ младший сержант! — рапортует Мазур.

Я уже собираюсь выбраться, но вдруг Мишка говорит:

–Тебе что сказали? Человека в черном не трогать, а того что в военной форме — валить, так?

–Так точно!

–А ты что сделал?

–Я открыл огонь…

–М****к ты конченый! Ты сделал все наоборот!

–Так точно!

–Сука, — я слышу вздох Мишки, глухой стук, после чего Мазур тихонько охает.

–Короче, сторожи лаз, мудак ты эдакий, — говорит Мишка. — Если вылезет — сразу вали. Понял? Тело обратно свали в лаз, потом засыплем. Понял? Тут то не промахнешься?

–Не промахнусь, товарищ младший сержант! — ответил Мазур.

–Смотри у меня, придурок, — ответил Мишка. После еще одного глухого удара по Мазуру, я слышу топот удаляющихся тяжелых берцев.

–Сам придурок, — бурчит где-то вдалеке голос Мазура.

Я не знаю, сколько я лежу в этом гребаном тоннеле. Проходит, наверное, целая вечность, прежде чем я снова слышу стук берцев.

Раздается голос Мишки:

–Ну чего?

–Глухо, — ответил Мазур. — Я светил пару раз внутрь тоннеля, никого там нет.

–Понятно, наверное по веревке взобрался.

–А что, как теперь его уберем?

–Уж точно без твоей помощи, — огрызнулся Мишка. — Придется исхитриться, может в следующем выходе вальнем. Посмотрим.

–А что, мне его тут ждать еще?

–Не надо, — буркнул Мишка. — Если он сразу не вылез отсюда, значит наверняка уже в крепость пробрался. Еще полчаса покарауль, да дуй отдыхать, отсталый.

Я слышу, как Мишка уходит. Спустя минут десять, видно, решив не выжидать положенное время, по металлическому полу гремят берцы Мазура. Тяжело вздохнув, я выбираюсь из лаза.

Обливаясь холодным потом, я прислоняюсь к металлической стене. Твою мать, что же происходит? Неужели в этой чертовой цитадели все против меня?

Прокручивая события последних дней, я начинаю думать, как же так вышло, что люди с которыми я служил все это время, решают от меня избавиться. Так, начнем с моего друга на вышке и его оговорке про полковника.

Пашка. Сколько мы с ним знакомы? Лет пять-шесть, это ведь ему я первому говорю, что хочу рассказать правду про лейтенанта или вопрос решить с ним по-другому и он… отправляет меня к матери Славы. Сходи, Олег, надо сходить. Она должна знать, как погиб ее сын. Так, да? И вот матушка совершенно искренне хочет навестить сына. На могилку сходить. Возле Малых Ворот мой старый знакомый Мишка улыбается и жмет руку, взятку конечно берет, но совершенно по-дружески ведет себя, отправляя на верную смерть. Ох, Светлана Игоревна, хороша. Твой приемный сын погибает, а ты решаешь и тут выгоду получить. Старая работа «Черной Смерти» не дает покоя, похоже. Она ведь говорила, что к ней заходил лейтенант Хадин, только вот зачем? И вот я становлюсь на месте, где выведен белый крест мелом и меня там уже ждет Мазур. А когда он промахивается, то Мишка шарит по всем лазам, чтобы вальнуть меня, когда я буду вылезать. Понятное дело, что в крепости меня по тихой завалить не удастся. Другое дело если за территорией — тут все понятно. Пошел солдатик в самоволку, да попал под пулю дозорного. Причем и дозорного выбрали такого, который любит пальнуть, чтобы убийство совсем смотрелось правдоподобно: сам виноват военный, что пошел шастать ночью, да словил пулю. И вот уже мое тело отправляется на Аллею Павших. Солдатики берут лопаты и копают мне неглубокую могилку рядом с мастер-сержантом Гориным и ефрейтором Славой, я остаюсь на глубине метра-полутора, а полковник уже точно никогда не узнает, из-за кого разбили отряд в поселке железнодорожников, да и наглый рядовой уже не решит с лейтенантом вопрос «по-другому». Ну и остальные дозорные получают четкий посыл, что будет с теми, кто захочет сдать лейтенанта Хадина.

Я вытираю потный лоб. Да, Олег, съездили проверить «подозрительные перемещения». Теперь сиди и думай, когда вальнут в следующий раз. В крепости вряд ли решаться действительно прийти ко мне в каморку чтобы придушить, во-первых я уже не ребенок и могу наделать ножом много дырок, да и зачем внимание привлекать. Правильно мыслит Мишка: гораздо проще в затылок выстрелить во время очередного боевого выхода, а потом сказать, что опять бандиты обстреливали из развалин железнодорожного поселка. Или пойдем какое здание проверять, да и выбросят из окна. Так еще и лучше, не надо искать мифических бандитов, ну навернулся парень. Какая трагедия, но с кем не бывает. Или провалюсь куда под землю.

Тьфу, Смирнов, я только выругался. Только что не грохнули, а ты сидишь и думаешь, как бы тебя лучше завалить. Ну не дебил ли.

Я поднимаюсь на ноги, обтирая спиной пыльную стену. Через пару часов крепость окончательно проснется, надо добраться до каморки и поспать хотя бы часок. Вряд ли конечно, я смогу уснуть после всего произошедшего, но сидеть возле лаза в Большой Башне точно не буду до рассвета. Выбравшись по лестнице на первый этаж, я уже собрался тихонько шмыгнуть через дверь и быстро затеряться на узких улочках внутреннего двора цитадели среди многочисленных бараков, как за моей спиной щелкнул затвор.

–Привет, Олег. Я уже устал ждать.

Повернувшись, я увидел Мазура, удобно устроившегося на сваленных мешках с песком, а дуло автомата смотрело прямо мне прямо в лицо.

Я закрываю глаза. Это конец.

***

Выстрела не последовало. Я открываю глаза и вижу, что Мазур уже отложил автомат в сторону. Подперев кулаком подбородок, он смотрит на меня. Внешность у рядового Мазура забавная: все лицо покрыто мелкими рыжими веснушками, нос широкий картошкой, серо-голубые глаза смотрят немного наивно и заискивающе. Выцветшая почти белая фуражка натянута почти на затылок и не скрывает короткий ежик светло-рыжих волос.

Он смотрит на меня и слегка улыбается.

–Какого хрена, Дима!? — я обращаюсь по имени к рядовому.

–Во, поэтому я тебя и не грохнул, — Мазур откидывается на мешках, — ты хотя бы знаешь, как меня зовут, а то все как заведенные — «Мазур, Мазур». Иногда просто рыжим называют. А у меня есть имя, Дмитрий, ага.

–Ты серьезно только поэтому меня не грохнул?

–Не, не только, — Мазур подхватывает автомат и спрыгивает с мешков. Закинув оружие на плечо, он подходит ко мне: — Потому что ты, Смирнов никогда не был тварью вроде этого Мишки. И никогда не называл меня рыжим. Они еще вечно ржут надо мной, что нет у рыжих души. Откуда им знать вообще? Все у меня есть. И душа и чувства там… — он хлопает меня по плечу: — ты знаешь, Олег, что сегодня второй раз считай родился?

–Знаю, — меня все еще немного трясет. — Можешь рассказать, кто сказал меня вальнуть?

–Да я ради этого и остался тут, чтобы все тебе рассказать, — хмыкнул Мазур. — Я же слышал как ты сопел в тоннеле, почти к самому выходу подлез поди. Это Мишка придурок полуглухой, не слышал, а я хорошо расслышал как ты полз. И Мишке сказал, что в тоннель светил вроде как, чтобы он сам фонарем не лез. Тут в узком проходе спрятаться то некуда, фонарь метров на пятнадцать-двадцать бьет. И тут твоя рожа была бы, обосравшаяся. Так что считай два раза спас тебя, в первый раз когда другого человека вместо тебя вальнул возле рва, второй — когда тут сержанта отвлекал. А не лез я в лаз чтобы убедиться, что оружия у тебя нет. Кто тебя знает, начнешь с тобой говорить, башку опустишь, а ты и со страху шмальнешь мне в лобешник.

–Они с самого начала сказали, что меня нужно будет валить?

–Не, нахера, — пожал плечами Мазур. — Мишаня сначала поднялся на вышку, сказал, мол, вот тебе точка возле рва. Сегодня перед рассветом будет два человека возвращаться, валишь того, кто на крест наступит. Объявим тревогу, выедет машина, тело заберет. Сказал, мол, наводку дали на крысу одну в крепости, которая нелегально людей водит за территорию, а с остальными не делится. И типо моя задача и мой долг — завалить крысу. Это приказ.

–А ты?

–А я что? — Мазур пожал плечами. — Ну по уставу я обязан валить всех, кто пересекает «Красную зону», которая проходит передо рвом, особенно если крадется ночью. А так, не выполнишь приказ… будут проблемы. Но вот только, — он достал из бокового кармана камуфлированных штанов небольшой бинокль, — с последнего каравана купил на развалах. Две пайки отдал взамен. Но решил сначала рассмотреть хорошенько и увидел тебя, Смирнов, — Дима почесал подбородок, на котором едва-едва виднелась светлая щетина, — не захотел я тебя валить, Олег. Решил лучше вальну ту тварь, что тебя под белый крест подвела, чтобы я тебя как раз грохнул. Шмальнул разок, вижу, ты в ров рванул. Через минуты две прилетел Мишка, мол, удачно или нет. Я и сказал, что ты дернулся и случайно другого человека зацепил. Тот выматерился, попинал меня немного, да говорит, мол, эта крыса — Смирнов. Пошли посмотрим, куда он мог пойти. Ну этот лаз — самый большой верняк, если ты веревку со стены не скинул. Оставил он меня тут, а сам пошел всю Восточную стену осматривать, нет ли крюков. Вот, потом еще немного попинал и ушел. А я решил тебя тут дождаться. Рассказать, что и как, да я думаю ты и сам допер, что не спроста тут все тебя вальнуть хотят. Мишка таких полномочий не имеет, да и ни одному мастер-сержанту не позволят своих валить, даже если они крысы. На это разрешение лейтенант должен дать. Видать, Хадин разрешил тебя вальнуть. Но вот то что ты не крыса я точно знаю, пусть лучше меня Мишка отмудохает, чем я тебя завалю.

–А ты не боишься, что они тебя тоже захотят убрать?

–Так они же не знают, что я специально промахнулся и тому в черном в башку шмальнул.

–Той, — машинально поправил я. — И попал в сердце, а не в голову. Не привирай, я там был.

–Баба была? — поднял брови Мазур, видно было что он удивился, но то, что он убил женщину, а не мужчину, судя по всему, его не особенно смутило или расстроило.

–Да, — кивнул я. — Спасибо, Дим.

–Да ничего, — смерив меня оценивающим взглядом с ног до головы, сказал Мазур. — Ты один из немногих, кто ко мне хорошо относился. Все придурком считают, ржут какой я тупой рыжий. А ты — нет, Олег. Ты из людей. Тут все друг друга продать хотят, чтобы выжить, чтобы местечко потеплее, пайка побольше. А ты — нет. Вот и не вальнул я тебя. Меня все за придурка считают, мне ничего не сделают. Ну может Мишка еще раз отпинает, но это ничего, я вытерплю. А ты береги себя, друже, они серьезно решили за тебя взяться. В следующий раз могу уже быть не я на посту.

–Спасибо.

Я пожал руку Диме и пошел к двери.

–Удачи, воин, — крикнул мне вслед Дима.

Я только сжал кулак и поднял вверх в качестве прощания и вышел. Да, Дим, Удача мне не помешает.

Я петляю между бараков и быстрым шагом приближаюсь к Муравейнику. Время от времени приходится таиться от проходящих патрулей, но это ерунда. Минут через пять я оказываюсь в своей каморке. Рухнув на гамак, я закрываю глаза. Ну и ночка, хорошо сходил, Олег, да? Открыв глаза, я замечаю, что немногие книги, что лежали на полке рядом с гамаком стоят не в том порядке, что раньше. Не к тому, чтобы у меня фотографическая память, просто книги остались от отца, а я их не читаю, но выбросить рука не поднимается, т.к. все вещи отца для меня это нечто особенное. Да, я не читаю их, но старательно смахиваю пыль каждую неделю. И вот сейчас книги стояли также аккуратно и плотно друг к другу, но только вот в другом порядке. Те, кто обыскивал мою каморку сделали это вполне чисто, я даже не заметил, что это произошло, если бы не нарушенный порядок книг. Погладив корочку одной из них, я сказал:

–Благодарю вас, Александр Дюма.

Теперь я точно уверен, что они еще и пошариться тут успели.

Поднявшись с гамака, я закрываю дверь еще и на щеколду. Поможет ли, черт его знает. Закрыв глаза и положив нож под подушку, я проваливаюсь в сон.

Глава 6.

Просыпаюсь я от топота ног за тонкой металлической стенкой. Значит уже утро и толпы народа собираются на работы: кто возделывать землю, кто на склады, кто кормить животных, ну и такие как я еще и должны собираться на стену.

Погодите-ка, какую стену, лейтенант ведь отправил меня на свинофермы. От сучара, мало того, что завалить хочет, так еще и отправляет разгребать дерьмо за свиньями. Я только поморщился, вспоминая запах.

–Лучшей убей, Хадин, — тихо говорю я, слушая топот сотен ног. — Лучше убей.

Спал я часа два, наверное, не больше. Как ни странно, не чувствую себя ни разбитым, ни уставшим. Единственное — побаливает голова. Спустив ноги на пол, я начинаю завязывать берцы. Сейчас, проснувшись, мне кажется, что вся эта прошедшая ночь была сном: кладбище, ров, Мазур с автоматом в башне.

Глядя в потрескавшееся зеркало, я смотрю на свою помятую рожу и тихо говорю:

–Не, это был не сон.

Постепенно снова приходит осознание того, что происходит. Меня пытаются убить и два раза у них это не получилось только потому что Мазур решил, что я хороший парень. Забавный был момент: я его всегда называю Мазуром про себя, а он мне — ты единственный, кто обращается ко мне по имени. Странно, что именно это меня спасло — то, что я нормально относился к человеку, которого все считали дурачком. Я тоже, конечно, считал его таковым, но как-то не доходил до того, чтобы издеваться над ним. Отец меня немногому научил, но вот что он мне всегда говорил, это то что издеваться над более слабым это недостойно мужчины. Теперь, выходит, урок отца в какой-то степени спас мне жизнь.

Выбравшись из каморки, я, зевая иду вместе с остальными на выход. Накинув на плечи куртку, я выхожу во двор. Сейчас, думаю, можно зайти на центральный рынок по дороге до ферм и выпить горячего кофе. Наверное, это мне не помешает прежде чем придется нюхать дерьмо свиноферм или же меня завалят свои. Странно, что мысль о том, что меня хотят убить утром кажется какой-то ненастоящей что ли. Как будто события ночи прошли, начался новый день и все обнулилось и я говорю об угрозе своей жизни как-то буднично и обыденно.

–Привет, Ахмед, — я подхожу к старому знакомому, стоящему за стойкой мини-кофейни, оборудованной в кузове старого грузовичка.

–Здравстуй, Алик, — улыбается тот. Я не знаю, в курсе ли он моего настоящего имени. Может он и произносит своими золотыми зубами «Олег», но каждый раз у Ахмеда из-за его акцента получается «Алик». Не знаю, я так ему ближе становлюсь что ли?

–Держи, — оторвав бумажку с талоном на кофе, я протягиваю ему.

–Да ладно, какой бумажка, что ты! — поднимает руки тот. — Что я, своему другу кофе не налью что ли?

–Держи-держи, — я протягиваю бумажку. У нас, дозорных крепости не принято брать что-то бесплатно, хотя предлагают многие. Только потом эти самые многие приходят и просят провести за территорию цитадели и начинают пенять, что, мол, я всегда тебе был другом. Поэтому мы бесплатно ничего не берем — себе дороже.

–Ладно, лучший кофе тебе налью тогда, — машет рукой тот, но все равно забирает бумажку с талоном. — Северный Башня сегодня защищать будешь?

–Нет, на усиление, — бормочу я, принимая металлическую кружку.

–О, усиление, бандиты в пустоши опять, да?

–Не, на усиление свиноферм.

–А что там усиливать, Алик? — выпятил губу Ахмед.

–Ничего, отправили меня туда временно, — вздыхаю я. Надо же хоть с кем-то поделиться своим горем.

–Вааай, опять начальнику надерзил, в морда дал кому, да? — сочувственно сказал торговец.

–Ну, почти, — я вижу, что за мной уже образовалась очередь и говорю, — спасибо, друг.

–Дааа, заходи, брат, — заулыбался Ахмед.

–Кружку потом занесу, — отвечаю я.

–Конечно! — он улыбается еще шире.

Я отхожу и снова вливаюсь в толпу жителей крепости, идущих на работы. Где-то сверху раздается звук сирены, который может возвещать только об одном — караван из Астрахани вернулся. Я вижу, как лица людей вокруг светлеют и многие улыбаются. Караван — это всегда хорошо. Значит, сегодня и завтра на рынке будет толкучка, люди будут идти закупать товары, которые закупила наша торговая гильдия у соседей. Ну и конечно самый интересный и самое главное бесплатный товар — это сплетни. Сплетни, которые позволяют нам узнавать правдивые истории и сказки, которые рассказывают о том, что происходит на развалинах мира.

Гудит вторая сирена и люди останавливаются. Вторая сирена означает, что крепость в опасности. Отбросив стаканчик в сторону, я бегу к главным воротам.

***

Оставшихся машин всего три из колонны в пятнадцать единиц техники. Когда я выбегаю во внутренний двор возле главных ворот, то вижу, как последний бронетранспортер заезжает вслед за потрепанным грузовиком и БМП.

Грузовику, которого защищают только металлические листы, в отличие от толстой брони БТР и БМП, досталось больше всех. Когда я подхожу, я вижу, что весь кузов буквально испещрен пулями. Судя по всему, долбили с крупнокалиберных пулеметов, прошивая листы словно бумагу.

Из БМП выпрыгивает лейтенант Ежов, заместитель командира колонны и орет:

–В грузовике раненные! Срочно вытаскивайте их!

Я вместе с десятком бойцов подбегаю к покореженному грузовику. Весь кузов, предназначенный для товаров из Астраханской крепости, заполнен раненными.

Передо мной вскакивает внутрь младший сержант и чуть не поскальзывается. Приподнявшись выше, я вижу, что весь кузов залит кровью, а лежащие внутри раненные, человек двадцать-тридцать не меньше, лежат вперемешку. Подтянувшись на руках, я могу рассмотреть их. Зрелище страшное, раненные и умирающие лежат друг на друге, они почти не издают звуков, только некоторые из них едва стонут.

–Да какие раненные, — рядом со мной слышится голос еще одного дозорного. — Они же мертвые все…

–Заткнись! — рявкает младший сержант. — Носилки, срочно!

Темный кузов освещают только многочисленные дырки в броне, через которые пробиваются лучи солнца. Младший сержант оставляет меня с собой, чтобы мы оттаскивать раненых ближе к выходу. Прежде чем мы начинаем, в кузов запрыгивает врач.

Посмотрев на меня и сержанта, он коротко говорит:

–Так, вы двое, я буду осматривать раненных. С кем особенно не нужно церемониться — скажу. Им уже не помочь, будем перетаскивать тех, кого еще можно спасти.

После этих слов врач осматривал каждого и после чего коротко говорил:

–Двухсотый. К стенке.

Если раненный еще дышал, он также коротко говорил:

–Трехсотый. На выход.

Хлюпая берцами по залитому кровью кузову, мы быстро отбрасывали мертвых к стенке у края кузова, где их по одному вытаскивали остальные бойцы. Тех, кого еще можно было спасти мы аккуратно перетаскивали на носилки и передавали стоящим на подхвате солдатам. Я не вел счет, механически оттаскивая раз за разом людей, повинуясь командам врача, но тех, кого мы просто грубо отбросили в сторону было намного больше. На носилках унесли человек всего шесть-семь.

Когда я выпрыгнул из кузова, я посмотрел на свои берцы, заляпанные кровью по щиколотку. В один момент голова закружилась и меня стошнило. Хорошенько избавившись от утреннего кофе, сваренного Ахмедом, я стою, прислонившись к стене, глядя на произошедшее. Вокруг выживших и полуразбитых машин роится куча военных. Такое ощущение, что собрались все защитники цитадели.

Вокруг слышится дикий гул. Я не понимаю, это от разговоров вокруг или в моей голове.

–Совсем хреново, да? — кто-то хлопнул меня по плечу.

–Просто, — я сглатываю, не оборачиваясь, — Я просто залез в кузов… тяжеловато. Мне нормально, но организм…

–Понял, пошли поможешь.

–Есть, — я поворачиваюсь и вижу лейтенанта Ежова.

Мы подходим к одному из бойцов, у него обгоревшее лицо и вся куртка в крови. У меня снова подходит комок к горлу. Солдат просто сидит на пыльной земле, обняв ноги грязными руками и раскачивается вперед-назад.

–Помоги парня отвести в больничку, — говорит Ершов. — Он сам то не ранен, на его глазах весь взвод перебили. В шоке он, еле в БТР запихнули, когда отступали.

–Да, конечно, — кивнул я.

–Сереж, — лейтенант садится напротив парня. — Пойдем со мной.

Тот не отвечает и только продолжает раскачиваться вперед-назад.

–Сереж, пошли, мы в цитадели, опасности нет.

Когда лейтенант берет парня за плечи, тот словно просыпается ото сна, переводит взгляд на Ежова и говорит:

–И всех они, да? Всех? Всех? Всех?

–Пойдем, Сережа, — лейтенант поднимает рядового, не отпуская цепких рук от его плеч. — Сейчас тебя рядовой проводит. Там тебе помогут. Мы в безопасности, Сереж.

–Они всех? Всех? Всех? — Сережа повинуется лейтенанту и даже сам стоит на ногах, но продолжает повторять одно и тоже.

–Пойдем-пойдем, — настойчиво говорит лейтенант и кивает мне, чтобы передать бойца.

Когда я подхожу ближе, блуждающий взгляд Сережи сначала падает на меня, затем, не остановившись он следует вниз. Пускающий слюни боец опускает голову и все тихо бормочет «Всех? Всех? Всех?», затем его взгляд на миг останавливается и он смотрит мне куда-то чуть ниже плеча. Я вижу, как его глаза расширяются от ужаса, он отталкивает лейтенанта в сторону, падает на землю и тычет в меня пальцем:

–ИНВАЗИЯ!!!! ИНВАЗИЯ!!!

Ошарашенный солдат, отталкиваясь ногами и не сводя с меня взгляда ползет назад, не прекращая кричать. Гул вокруг прекращается и все смотрят только на меня и орущего рядового. Тот истошно визжит и залезает под грузовик, осторожно выглядывая оттуда, он перестает кричать и лишь тычет в меня пальцем.

В полнейшей тишине Ежов подходит ко мне и дотрагивается до нашивки на руке. Посмотрев на меня, он тихо спрашивает:

–Откуда это у тебя?

Я не успеваю ответить и кулак офицера прилетает мне в челюсть.

***

В кабинете полковника жарко, не смотря на стоящий вентилятор: он тихо шуршит лопастями и ворочается из стороны в сторону, но гоняет по помещению только горячий воздух. Я снова прикладываю руку в зудящей скуле и трогаю языком выбитый зуб. Когда дотрагиваюсь до разбитой скулы, полковник Семченко спрашивает:

–Сильно отходили?

–Бывало и хуже. Ногами не успели.

–Вот как? — полковник усмехнулся. — И часто тебя сослуживцы бьют?

–Не сослуживцы, несколько дней назад рейд был в поселок железнодорожников, там отходили сильнее. Оттуда и нашивку эту взял, на память.

–За которую тебя Ежов и остальные избили?

–Да.

–Ну вот что у тебя в голове было, когда ты ее пришил на руку, скажи? — вздохнул старший офицер.

–Я же не знал, что нашу колонну разобьют пустынники из той же банды, просто оставил на память.

–Вот и чуть здоровьем не поплатился. Знаешь же Ежова, он не будет размусоливать. Дурацкая шутка с твоей стороны и здорово поплатился ты за нее. Понимаешь?

–Так точно, — бурчу я, прикладывая руку к скуле.

–Ну хорошо, — полковник встает из-за стола и подходит к окну, несколько секунд он смотрит во двор крепости, где все еще суетятся военные, затем поворачивается ко мне: — не ожидали мы, что новое серьезное нашествие нас ждет. Уже привыкли, что главные бои прошли в первые годы Экспансии. Теперь вот, выяснилось, есть какая-то новая армия… — он помолчал, затем сказал: — кстати, насчет этой вылазки. Есть у меня к тебе пара вопросов.

–Слушаю, товарищ полковник.

–Да Хадин, засранец, — хмыкнул полковник, — к нему у меня вопросы на самом деле. Но тебя тоже хотел спросить. Почему вшестером отправились в поселок? Почему Горин подкрепление не запросил?

Полковник спрашивал, как бы невзначай, будто подробности особенно его не интересовали, будто произошедший разгром не волновал командира части.

–Горин сказал, что опять, наверное, из камской общины мальчишки шарятся или собаки дикие.

–Дикие собаки с автоматами? — поднял брови Семченко.

–Так точно, — ответил я. — Нефтянникам вечно мерещатся орды пустынников. Мы и на собак выезжали. Поэтому и поехали малыми силами, а когда пошли в поселок, мастер-сержант сказал, что быстренько пройдемся по паре домов и вернемся обратно.

–Понятно, — вздохнул полковник и вдруг сказал: — Олеж, ты же мне не врешь?

–Никак нет.

–Ну а что, может Хадин тебя запугал, — сказал полковник. — Зажал топлива, не выслал подкрепление когда просили. А теперь все на мертвого валит, не могло быть такого?

–Могло, — сказал я. Полковник улыбнулся, но я продолжил: — только не в этот раз. Мы правда постоянно выезжаем по поводу и без повода из-за ссыкунов-нефтянников. Вся цитадель уже над ними ржет.

Конец ознакомительного фрагмента.