Альтер эго
Сожаления о прошлом наполняют настоящее Катрин – и мешают строить будущее. В надежде заглушить душевную боль девушка отправляется в необычное путешествие. Маршрут без пункта назначения и временны́х рамок – чистая импровизация. Но кажущиеся спонтанными перемещения по миру подчиняются необъяснимому закону, который делает неслучайной каждую остановку. Куда приведет дорога самопознания и хватит ли сил пройти ее до конца? Никому еще не удавалось сбежать от себя. Получится ли это у Катрин? Комментарий Редакции: Захватывающая роуд-бук о поиске себя и своего места под солнцем. Красочное кино в книжной оболочке.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Альтер эго предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава I
Пускаясь в странствия, мы бежим в поисках беспредельности. Но беспредельность нельзя найти. Она созидается в нас самих.
Годом ранее
За окном вальяжно разгуливал ветер, погоняя морщинистые пожелтевшие листья вниз по проспекту — прямиком в объятия фьорда Вайле. Солнечные лучи усердно трудились, согревая стекло, испещренное с внешней стороны дождевыми потеками, но оно по-прежнему отвечало на ухаживания непоколебимым безразличием. Словно лед — тот, что сковывает по зиме даже самые буйные и непокорные реки.
— Ты вообще меня слушаешь, Катрин? Бар во Флегборге… — Сандра театрально жестикулировала в нелепой попытке привлечь мое внимание. — Открытие в следующую субботу. Обязательно нужно сходить! Ты со мной?
Официанты неспешно передвигались от столика к столику, принимая заказы немногочисленных посетителей. Ароматы томленого рагу, пряной краснокочанной капусты и смородинового желе со сливками бесстыдно смешивались друг с другом, образуя на удивление притягательный букет. Стрелки на циферблате неотвратимо приближали три часа пополудни — время, когда все датчане по стародавней негласной традиции пьют кофе. Горький привкус во рту деликатно напоминал о том, что этот напиток никогда мне не импонировал, так же, как и местная привычка употреблять его по шаблонному расписанию.
Я долгое время молчала, глядя в чашку с давно остывшим американо, и не могла озвучить то, для чего, собственно, и пригласила подругу на обед.
— Нам уже пора начинать судорожно бегать по магазинам в поисках соблазнительных нарядов, а ты сидишь с таким лицом, будто разговор в тягость. — Последнюю часть фразы она произнесла искусственно обиженным голоском с налетом кокетства.
Сандра была права — меня не интересовал ни бар, ни его открытие, ни магазины, полные соблазнительных нарядов. Главным образом меня больше не интересовала она сама. Сообщенные некогда пути окончательно разошлись. Так бывает. Время искусно разрывает даже самые крепкие узы, делает чужими тех, кто прежде клялся в верности. Ей хотелось веселья, а мне тишины. Теперь она — мой лучший друг. Больше не Сандра. Да и были ли мы по-настоящему близки когда-то? С недавних пор я подвергала сомнению все.
Взаимоотношения людей схожи с путешествием на поезде. Пассажиры покидают состав — каждый на своей остановке. С некоторыми бывает грустно прощаться, уход же иных радует, принося облегчение. До последней станции доезжают немногие, постепенно растворяясь в суете пространства-времени. Тех, кому действительно по пути, критически мало. Конечная — непопулярная остановка.
— Ты все еще не оправилась от случившегося? — Не дожидаясь ответа, она продолжила: — Уже ведь больше полугода прошло… Пора забыть!
«Полгода… — задумалась я, — очередное пробуждение природы от зимней спячки, теплые объятия лета, наступивший, вопреки обстоятельствам, двадцать шестой день рождения и вот закономерный финал — осень — неизбежное угасание всего живого. Ничтожный срок, начисто перекроивший действительность».
— Все в порядке. — Я поймала любопытный, недоумевающий взгляд.
— По тебе и не скажешь…
— Я пришла попрощаться, — громче, чем планировала, произнесла я и с силой опустила кофейную чашку на блюдце, отчего тишину в полупустом зале наполнил гулкий, тревожный звон фарфора.
— В каком смысле? — удивленно переспросила Сандра.
— Я улетаю через два дня. Скорей всего надолго.
Она смотрела на меня, часто моргая голубыми глазами с наращенными ресничками, и наконец возмущенно заявила:
— Помнится, мы планировали провести отпуск вместе… Ты что, решила меня бросить?!
— Это не отпуск. Рейс в один конец. Я не знаю, когда вернусь.
— И куда же ты собралась?
— В Катманду, — отозвалась я, кажется, не сумев скрыть смущение.
— У меня в школе было плохо с географией. Где это? — Подруга наслаждалась возможностью проявить остроумие. Мне же было вовсе не до веселья.
— Столица Непала.
— Это ни о чем не говорит. — Она засмеялась.
Я вдруг поняла, что мне до тошноты противен этот смех, но все же сделала над собой усилие, чтобы не быть грубой:
— Обнимемся? Мне пора.
— Ты меня обидела. — Сандра нарочито скривила губы.
Я поднялась и положила руку ей на плечо, считая секунды до момента, когда переступлю порог кафе, невольно ставшего тесной клеткой, вдохну полной грудью промозглый осенний воздух и, расправив крылья, полечу в потоках шквалистого ветра… Ну, хотя бы попытаюсь взлететь.
— Не сердись. — Я постаралась сказать это как можно мягче.
— Возвращайся скорее. — Она обняла меня и чмокнула в щеку, вроде бы тепло и участливо, но даже не спросив о причинах отъезда.
Женская дружба — удивительный феномен, достойный кропотливого научного исследования. Это самая нестабильная из субстанций, не идущая ни в какое сравнение со взрывоопасным нитроглицерином или радиоактивным борием…
Дом встретил меня тишиной. В лучах солнца, с трудом пробивавшихся сквозь полумрак, танцевали пылинки. Будто атомы в беспорядочном броуновском движении. С написанных моей рукой картин, которые были здесь повсюду, на меня с укором смотрела прежняя жизнь. Та, что была «до», и осталась за дверью, закрывшейся за спиной. Запечатленное в мазках акрила, масла и воздушной акварели счастье уцелело лишь на полотнах, которые я возненавидела всей душой. По злой иронии мне приходилось видеть их каждый день. Вспоминать и проживать былое заново. Заколдованный круг, временна́я аномалия. Словно бы меня проклял сам Господь.
Автопортрет, написанный около года назад, утратил всякое сходство с моим нынешним обликом. Изумрудные, с хаотичными вкраплениями карего пигмента глаза, изображенные на рисунке, бесстыдно разглядывали теперь уже впалые щеки, не тронутые румянцем, синяки на нижних веках, напряженные губы, которые успели разучиться улыбаться. «Ну все, хватит», — назидательно проговорила я и извлекла из картонного паспарту́ рисунок, выполненный акварелью в лессировочной технике. Тишину полоснул скрежещущий, похожий на шипение змеи, отрывистый шорох. Плотный лист хлопковой зернистой бумаги распался надвое в моих руках. В считаные секунды картина превратилась в россыпь мелких обрывков, в которых теперь было не разобрать, где жизнерадостная улыбка, где глаза, искрящиеся восторгом, где пряди непослушных карамельных, с рыжим отблеском, волос. Это беззаботное лицо, казалось, по всем законам логики не могло принадлежать мне.
Любые попытки удержаться за фантом неизменно оборачиваются поражением, не делая исключений даже самым преданным почитателям. При неумелом обращении воспоминания становятся могилой. Этот непростой урок мне пришлось усвоить на собственном опыте. Я хоронила себя под тоской о давно минувшем, не замечая смены времен, и с ужасом сознавала: так недолго дойти до конца, не успев почувствовать вкус жизни…
Непал не проявил гостеприимства, натравив на меня свирепых стражников: ветер и ледяной дождь. Было ли это добрым предзнаменованием или предвестником грядущей беды? Кто знает. Что-либо менять было уже поздно.
Поездка на такси по извилистому серпантину тянулась бесконечно долго, щедро снабжая временем для размышлений. За эти три с лишним часа, чувствуя себя космонавтом, который проходит тренировку в центрифуге при подготовке к орбитальному полету, я успела миллион раз проклясть решение прилететь в горный край.
Наконец водитель притормозил на обочине возле Центра изучения буддистской философии и медитации. Взгляд мгновенно оценил обстановку: озелененная благоустроенная территория, на которой гармонично расположились низкорослые постройки в один и два этажа, заботливо остриженные кустарники вдоль прогулочных дорожек, кристально чистое озеро, покрытое мелкой рябью. Слишком идеально, чтобы оказаться правдой.
— Простите, но это какая-то ошибка. У нас не зарезервировано место на ваше имя, — сообщил, встретивший меня, работник заведения, принося извинения тоном, вовсе не выражавшем сочувствия. Его слова прозвучали подобно раскату грома.
— Но как же так? Я ведь вела переписку с представителем Центра, и была договоренность на эту дату!
— Мне жаль, но ничем не могу помочь. Не знаю, с кем именно вы общались, но свободных мест действительно нет. Никто из наших сотрудников не вносил в журнал регистрации бронь на Катрин Мёллер.
— Может быть, вы уточните еще раз?
— В этом нет необходимости. Я лично отвечаю за размещение и знаю фамилии всех гостей.
— И что же мне теперь делать?
— Поезжайте в город, снимите номер в отеле. — Мужчина равнодушно пожал плечами, демонстрируя желание поскорей закончить бессмысленный разговор.
— Это был риторический вопрос, — бросила я вслед, покидая территорию негостеприимного заведения.
По обе стороны от меня высились горы. Возможно, в иных обстоятельствах я назвала бы их прекрасными, но в тот момент видела лишь груду камней. Сознание не воспринимало красот окружающего мира. Я брела по бездорожью, ощущая себя ничтожной и всеми забытой. Как надувной мячик, уносимый на лихих волнах все дальше от берега.
Колючий дождь больно хлестал по щекам, ветер хладнокровно просачивался сквозь тонкую ткань одежды, словно бы ее и вовсе на мне не было. Голова раскалывалась, слабость была нестерпимой. Казалось, на груди лежит бетонная плита, не позволяющая дышать.
Меня переполняло желание отмотать жизнь назад и не совершать этого безумства. А еще лучше — осуществить более глобальный скачок, предотвратив саму первопричину появления здесь. Но ход времени, увы — процесс необратимый: линейность, упорядоченность, четкая направленность в будущее…
— Горная болезнь. — За спиной послышались слова, произнесенные с сильным акцентом.
Обернувшись, я увидела монаха — худого и невысокого, облаченного в бурую кашаю[1].
— Мы находимся на высоте три тысячи пятьсот метров над уровнем моря, организму с непривычки может быть нехорошо.
Я лишь растерянно кивнула в ответ.
— Пойдем внутрь, незачем стоять здесь под дождем, — пригласил старец и указал на здание храма из ветхого кирпича, окрашенного ярко-бордовой краской, которая местами потрескалась, местами и вовсе облупилась.
Только теперь я обратила внимание на эту бедную двухэтажную постройку. К неприметному входу вела лестница, напоминавшая своей формой мексиканскую пирамиду Кукулькана, которую я нередко замечала в рекламных туристических проспектах.
«Лучше бы туда и улетела!» — укоризненно шептал голос разума.
Внутри царил полумрак, свет исходил лишь из нескольких лампочек, которые свисали с потолка, не обрамленные в абажуры. Вдоль стен, коряво выкрашенных багряной краской, стояли скамьи на покосившихся ножках. Я присела на одну из них, сняла рюкзак и закрыла глаза, наслаждаясь внезапным покоем. Плечи ныли от тупой боли, в спину, казалось, вонзили клинок. От холода онемели кончики пальцев, и зубы стучали друг о друга, отбивая бессвязный ритм отчаяния. Но самым невыносимым оказалось гнетущее разочарование. Я не понимала, зачем приехала сюда и что делать дальше.
— Вы не дадите мне попить? — попросила я, надеясь хотя бы ненадолго продлить мимолетное ощущение комфорта.
Монах молча зашагал по скрипучему деревянному полу и скрылся за многочисленными балдахинами, наслоенными один на другой. Вскоре он вернулся, держа в руках большую глиняную чашу — точно такого же цвета, как и стены в помещении. Сарказм тихонечко подавал голос, посмеиваясь над ограниченностью фантазии здешних обитателей, но я спешно заглушила эти мысли. В конце концов, не это главное — не то, что мы видим снаружи. Куда важнее внутреннее содержание, которого не узреть глазом — его можно только почувствовать душой, сердцем. У слепых есть одно преимущество перед зрячими — беспристрастность к оболочке. Они не судят по фасадам и лицам, не соблазняются декорациями. Бесценный дар, преподнесенный взамен отобранного чувства.
Пока я пила чай, кажется, вкуснейший в моей жизни, старец стоял рядом, не произнося ни слова.
— Спасибо, — робко проговорила я, возвращая чашу. Ситуация была в высшей степени неловкой.
— Что привело тебя в столь дальние края? — наконец спросил он, с интересом наблюдая за мной из-под густых лохматых бровей.
— Я прилетела в Центр изучения буддизма, но произошла какая-то ошибка и бронь не подтвердили. — Я горько усмехнулась. — Ума не приложу, как теперь быть. Все пошло не по плану.
— Вселенная не делает бессмысленных ходов. У мира свои планы на каждого из нас, — философски подметил монах и присел рядом.
— На мне мир, кажется, решил отыграться.
— Так может показаться, но только поначалу. Почему тебя заинтересовал буддизм?
— Мне необходимо вновь научиться жить, — проговорила я первое, что пришло в голову. На то, чтобы выстраивать корректные формулировки попросту не хватало сил. — Я не справилась сама, и психотерапия не смогла помочь. Нужно попробовать иной путь — духовный.
— Ты знаешь, где сейчас находишься?
— Нет, — созналась я, ругая себя за невежливое поведение. — Простите. Я случайно забрела сюда.
— Это монастырь буддистской традиции Гелуг[2]. Он был основан здесь — в Непале тибетскими беженцами. Мы нашли приют в этой стране после печально известных событий конца прошлого тысячелетия.
— Захват Тибета китайской армией…
— Я был ребенком в те годы. Моей семье пришлось покинуть дом.
— Печальные страницы истории, — отозвалась я с неподдельным сочувствием.
— Наша религиозная традиция существенно отличается от обычаев соседних стран. Теперь мы всеми силами стараемся сохранить родную культуру на чужих землях, гостеприимно приютивших нас.
— Признаться честно, решившись на путешествие, я мечтала именно о Тибете. Но, оказалось, туда не так просто попасть, не говоря уж о том, чтобы обосноваться на длительный срок. Поэтому я сделала выбор в пользу Непала.
— Да, там теперь господствуют иные законы, — горестно вздохнул монах. — Скажи, ты бы хотела остаться здесь? Наши двери всегда открыты для заблудших душ.
Сквозь непроглядную пелену отчаяния наконец забрезжил свет надежды. Черта между адом и раем тонка, как канат циркового акробата. Порой легкого дуновения ветра достаточно, чтобы потерять равновесие и упасть в объятия одной из крайностей.
— Вы еще спрашиваете?! Конечно! — не веря услышанному, воскликнула я. — На каких условиях я могу остаться?
— В твоих словах я уловил чистоту помыслов. Это и есть главное условие. — Его губы расплылись в умиротворенной улыбке, подчеркнув и без того глубокие морщины. — Ты сможешь обучаться всему, чему пожелаешь, а взамен посильно помогать по хозяйству, например, в саду. Согласна?
— Вы даже не представляете, как я счастлива слышать эти слова!
— Но жить придется в стесненных условиях. Ты готова к этому?
— Уверена, что эти условия не окажутся более стесненными, чем те, из которых я вырвалась. Хуже вряд ли бывает! Хоть я и жила в собственной квартире со всеми удобствами, но чувствовала себя скованно и некомфортно. Конечно, так было не всегда… — Я оборвала реплику, опасаясь распахнуть дверь в потемки души слишком широко.
— Хорошо, тогда пойдем, я провожу тебя. — Деликатный собеседник не стал развивать болезненную тему. Я была благодарна за тактичность. Увы, эта бесценная черта постепенно переходит в категорию музейных экспонатов.
За человеком в бордовом одеянии я последовала на внутреннюю территорию храма к небольшим каменным домикам — скромным, но аккуратным. Монах остановился возле одного из них и постучал, но никто не ответил. Тогда он, приглашая зайти, распахнул передо мной хлипкую дверь, подвешенную на скрипучих петлях, не запертую, лишь слегка притворенную. В нос ударил запах сырости и древесины, в мгновение ока повернув время вспять… Лес после дождя, скользкая тропинка из суглинистой почвы. Слышно пение птиц, солнце вновь выбирается из-за туч и робко светит сквозь заросли деревьев. Воздух густой, насыщенный, словно его можно зачерпнуть ложкой, как мороженое. Блаженное состояние юности, когда еще не знаешь горечи настоящих потерь. Блаженное неведение, и оттого такое опасное…
— Забраться сможешь? — Голос монаха прервал мои ностальгические воспоминания.
— Куда? — непонимающе переспросила я.
Старик, прищурившись, зажег свечу. Золотистый свет, похожий на зарево уходящего солнца, разлился по небольшой комнатке. В углу я разглядела металлическую двухъярусную кровать с тонкими матрасами и абсолютно плоскими подушками.
— На верхнюю. Нижняя занята. Лина сейчас на медитации, познакомитесь позже.
— Хорошо, поняла, — покорно отозвалась я и сбросила с плеч тяжелый рюкзак.
Не успела я попрощаться и поблагодарить спасителя за гостеприимство, как он исчез, тихо прикрыв за собой дверь. Я, из последних сил превозмогая усталость, взобралась на верхний ярус кровати и в тот же миг забылась сном, не сумев заставить себя хотя бы переодеться.
Когда я проснулась, комната вновь оказалась пуста. Я была рада одиночеству, хотя и понимала, что оно не продлится долго. С недавних пор меня не покидало гнетущее ощущение, что каждый смотрит с упреком, будто считывая прошлое. Шлейф всеобщего порицания преследовал меня, делая уязвимой. Поэтому я инстинктивно сторонилась людей.
В свете дня комната показалась совершенно непригодной для жизни. Сравнение с комфортными условиями Центра изучения буддизма, куда изначально лежал мой путь, однозначно было в пользу последнего.
Часов здесь не оказалось, телефон успел разрядиться. Розетку я так и не обнаружила, внимательно обшарив стены. Кроме кровати, грубо сколоченного стола, двух стульев с покосившимися ножками и небольших тумбочек в тесном помещении не было ничего. Истинный аскетизм. Однако, даже самые невыносимые условия, со временем можно начать воспринимать как норму…
Единственное, что радовало глаз — это вид из окна. Сквозь незадернутые шторы проглядывали исполинские горные хребты с заснеженными вершинами. Дивный пейзаж, казалось, был способен компенсировать любые неудобства.
Собравшись с духом, я наконец вышла во двор на поиски моего благодетеля. Обстановка на территории монастыря напоминала древнее поселение. Неприступная равнина в скалистом ущелье приютила множество низкорослых домиков, таких же, как и тот, в котором я провела ночь беспамятства. За ними в сторону гор простирались возделанные огороды, сады и поля. Напротив — здание храма и несколько построек поменьше. Словно минималистичная, упрощенная модель города.
На мое счастье, людей было немного. Мимо изредка проходили монахи, мужчины и женщины в мирском. В их глазах не читалось ни любопытства, ни враждебности. Все они приветствовали меня улыбкой, будто уже давно ждали встречи.
Дойдя до входа в храм, я ступила за порог. Скрип половиц разорвал противоестественное затишье и эхом заметался меж стен. Соседний зал резко контрастировал с тем, в котором я была накануне: множество позолоченных статуй Будды, пастельные фрески на теплой штукатурке. Лучи солнца резали воздух и были отчетливо видны в атмосфере, словно лазерная указка, которой балуется озорной мальчишка.
— С добрым утром. — Голос раздался так неожиданно, что я поневоле вскрикнула. Позади стоял тот самый монах, который накануне любезно предоставил мне ночлег.
— Простите. Не слышала, как вы подошли, — смутилась я.
— Первое правило, которого придерживаются последователи тибетского буддизма — спокойствие духа. Расслабленность и умиротворение — путь к обретению гармонии.
— До гармонии мне, как до Луны пешком, — отозвалась я еле слышно с нескрываемой горькой иронией.
— Меньше суеты и спешки. Это второе правило. Я открою тебе секрет — на Луне можно оказаться в мгновение ока, если перестать настойчиво стремиться к ней.
— Надеюсь научиться вашей мудрости…
— Изначально мудрость заложена в каждом из нас в равных пропорциях. Просто одни создают благодатную почву для развития всходов, а другие топчут побеги.
— Кажется, я до сих пор не представилась, — спохватилась я. — Меня зовут Катрин. Я прилетела из Дании. Некоторое время назад в моей жизни произошли драматические события…
Монах перебил заранее подготовленный монолог:
— Третье правило гласит: живи здесь и сейчас. Смотри вперед, не оборачивайся назад. Представь, что родилась заново. Ты чистый лист, а прошлое тебе приснилось. Начни отсчет с нуля. — Он взял меня за руку и закатал до локтя рукав флисовой рубашки. — Представь, что этого не было.
Казалось, от удивления мой организм впал в состояние анабиоза.
— Ты хочешь спросить, откуда я знаю? — как ни в чем не бывало продолжил старец. — Четвертое правило — самосовершенствование и самопознание. Но, познавая себя, учишься познавать и других. На пути к просветлению нам открываются двери, запертые от тех, кто стоит на месте.
К глазам подступили слезы. Я опустила взгляд на руку, испещренную шрамами, уже зажившими, но все еще болезненными. Тут же вспомнился плеск воды и алые густые разводы, стремительно заполняющие прозрачную глубину — диффузия двух жидкостей, разных по плотности. Ощущение противоестественного холода и угасания сознания, которое несло с собой долгожданное забвение.
…Я знала, что не заслужила рай, но это не пугало меня. Я хотела спокойствия. Пустоты. Окунуться в беспамятство. Раствориться, распасться на миллиарды атомов. Забыть. Я не верила и в ад, однако именно он забрал меня, гостеприимно распахнув двери. И не в метафорические недра Земли, где рогатые черти варят в котлах с кипящей лавой грешников, нарушивших заповеди Господа. Нет, мне был уготован иной ад — ад при жизни. Лицезреть свои шрамы, чувствовать эту боль ежесекундно…
— Позволь себе сбросить оковы прошлого. Отказ от страданий — правило номер пять. — Теплая ладонь коснулась моей щеки. Но стирать капли было бесполезной тратой времени, это восполняемый запас.
Я молча смотрела в пол, сгорая от стыда, едва сдерживая желание сбежать. Возврат к прежней жизни казался благословением, которого я была недостойна.
— Тебе поможет медитация. Это шестой постулат. Мы научим тебя всему, но главный шаг за тобой — искренне пожелать обрести гармонию.
— Свой шаг я уже сделала. — Голос дрогнул, обнажив душевные раны наравне с ранами тела.
— Значит, все получится. — Монах едва заметно улыбнулся. — А пока иди наблюдать. Знакомься, общайся. Меньше говори и больше слушай. Смотри в оба. У человека два глаза и два уха, но лишь один язык.
— Как я могу обращаться к вам? — спросила я, беспомощно пытаясь переменить тему.
— Мое имя — Цэте, что означает «рожденный первого числа». День моего появления на свет выпал на холодное утро первого декабря.
— Вы прекрасно владеете английским.
— Жизнь заставила стать полиглотом.
— Мне повезло встретить именно вас.
— Любая встреча неслучайна. Всегда помни об этом.
Мы вышли на внутреннюю территорию монастыря. Воздух уже успел прогреться, солнце освещало первозданную красоту природы и скромный быт здешних обитателей.
— Чуть не забыла, — внезапно поймав ускользающую мысль, воскликнула я. — Нигде не могу найти часы.
— Я знал, что ты спросишь. — Он снисходительно улыбнулся. — Научись наслаждаться временем, не гоня его вперед и не желая, чтобы оно обернулось вспять. Люди привыкли торопить жизнь, постоянно ожидая чего-то: окончания рабочего дня, начала отпуска, очередной весны. Время безвозмездно даровано нам, но лимит его ограничен. Оно — великая роскошь. Но не часы — это лишь никчемный рукотворный артефакт.
— Такая философия мне пока не близка. Не хватает привычных вещей, — откровенно призналась я, терпеливо выслушав монолог, в надежде на то, что великодушный спаситель все же пойдет навстречу. Но Цэте был непреклонен.
— Мирские пути к счастью эфемерны, подобно радуге. Попавшись на крючок иллюзии, на финишной прямой мы остаемся с пустыми руками. Раз уж ты проделала этот долгий и непростой путь, будь добра, послушай моего совета. Ведь, помнится, именно его ты и искала. А не циферблат с бегущими по нему стрелками. Он был у тебя всегда, но не принес счастья, ведь так?
— Не корите меня, Цэте. Трудно перестроиться за один день. Но я буду стараться, обещаю. — Спорить не хотелось, однако я все еще скептически относилась к его словам. С другой стороны, суждение монаха было безошибочным — я и впрямь прилетела сюда ради этих чертовых изменений.
— Корить — не в наших правилах. Здесь ты не столкнешься с порицанием.
— С трудом верится, что такое вообще возможно.
— Люди на западе привыкли жить иначе. Поэтому тебе кажется странным все, что ты наблюдаешь теперь.
— Это правда, разница бросается в глаза.
— Спешить некуда, живи так, как велит сердце. Делай, что хочешь, а главное — когда хочешь.
Я одобрительно кивнула, но про себя отметила, что не имею ни малейшего понятия о том, чего хочу и что велит мне сердце. Цэте будто прочел мои мысли. За непродолжительное время, прошедшее с момента нашего знакомства, это удивительное явление наблюдалось уже не впервые:
— Истинная свобода заключается в возможности выбирать то, к чему лежит душа, а не то, что диктуют навязанные правила.
— Таких смельчаков обычно отвергает общество.
— Общество, загнанное в рамки, — назидательно возразил он. — Поверь, это уточнение имеет колоссальное значение.
— У вас на все есть мудрый ответ. — Я едва подавила язвительный смешок.
— Вычеркни былое из памяти. Это прошло и больше не вернется. Не думай также и о будущем — далеко не всегда оно зависит от нашей воли. Все случится так, как должно быть, и, поверь, это будет наилучший исход. Даже если со стороны покажется иначе. А теперь пойдем обедать. И, кстати, часы висят в столовой. — Его лицо озарила довольная улыбка. — Но, прошу, не злоупотребляй слежкой за временем!
После обеда, на котором мне впервые довелось отведать лепешки из цампы[3], я по наставлению Цэте отправилась изучать территорию монастыря и знакомиться с его обитателями. По правде говоря, с куда бо́льшим удовольствием я бы спряталась где-нибудь в гордом одиночестве, выстроив защитный барьер от людских взглядов и необходимости поддерживать диалог. Но это мой путь, и он не привел к избавлению от душевных терзаний. А раз уж я решила вверить судьбу в руки Непала, приходилось целиком и полностью подчиняться его воле.
Мое внимание привлекло журчание реки, которое, в условиях горной акустики, было слышно повсюду. Кристально чистая вода неслась стремительным потоком, лавируя меж камней. Эта целеустремленность напоминала течение времени — размеренное движение вперед без возможности отклониться от заданного маршрута. Однако, порой реки меняют русло, выходят из берегов или и вовсе высыхают, мельчая с каждым годом…
— В плеске этой реки можно услышать мантру Великого знания. Но нужна долгая практика, чтобы суметь уловить этот звук. — За спиной послышался нежный женский голос.
Обернувшись, я увидела позади себя девушку примерно моего возраста с голубыми, почти прозрачными глазами и россыпью веснушек на румяных щеках. Ее взгляд излучал необыкновенную легкость, которая будто поднимала эту белокурую фею от земли, неся размеренно по ветру вслед за ароматом свежескошенной травы.
— Я здесь только первый день и еще ни в чем не разбираюсь, — отозвалась я на полученную информацию.
— Я тебя узнала, ты моя новая соседка. Рада знакомству! Меня зовут Лина. — Девушка ласково улыбнулась и, протянув руку, двинулась мне навстречу, ступая босыми ногами по каменистому берегу беспокойной реки.
— Катрин, — представилась я, пожимая ее бледную ладонь. Беглого взгляда хватило, чтобы понять — вынужденное соседство не будет в тягость.
— Что привело тебя сюда?
— Отчаяние… — односложно отозвалась я после затянувшейся паузы. Раскрывать душу не хотелось. Жизнь не послала на мой путь людей, настолько близких, с кем я могла бы быть абсолютно откровенной, зато наградила чрезмерной скрытностью. Некоторым психологам удавалось распознать патологию. Только сеанс, на котором мы обсуждали мою замкнутость, становился последним.
— В каком-то смысле и меня тоже, — меланхолично проговорила Лина. — Я прошла через ад и вновь обрела себя. Здесь. В этом самом месте.
— Что с тобой произошло?
— Болезнь, чуть не отнявшая жизнь. Но я получила еще один шанс. — Она смотрела на воду, которая неслась, огибая каменные преграды, и умиротворенно улыбалась.
— Мне судьба тоже подарила вторую попытку. А наверное, не стоило бы…
Лина не ответила, лишь едва заметно покачала головой, выражая то ли несогласие, то ли сожаление.
«Что я здесь делаю?!» — эта гнетущая мысль, подобно жуку-короеду, подтачивала сознание.
Поспешно попрощавшись с новой знакомой, я вернулась в тесную и мрачную комнатушку, лишенную всех благ цивилизации, которая должна была стать моим домом на ближайшее время. Гнев разлился в душе вязкой темной субстанцией, похожей на болотную жижу. Я взобралась на верхний ярус кровати, уткнулась лицом в истощенную, спрессованную подушку и заплакала. Мне давно не удавалось выплеснуть боль наружу — я заперла ее в клетку, приковала цепями, без шанса на освобождение. Теперь же, наконец, почувствовала, как горечь от всего пережитого, скопившаяся глубоко внутри, постепенно выходит, уступая место светлым помыслам.
Рождение всегда сопряжено с болью. Так и я — рождалась заново в этом мире, пока совсем незнакомом, и оттого казавшемся чужим и враждебным.
— Прошел месяц твоего пребывания здесь, — начал Цэте во время прогулки по берегу реки. — Как ты себя чувствуешь?
— Лучше, — не задумываясь, на одном дыхании выпалила я. — Определенно лучше!
Эти слова были правдой — такой же кристально чистой, как журчащая меж камней ледяная вода. Меня успокаивал этот звук. Усмирял боль, убаюкивал, словно колыбельная. Но услышать в нем мантру Великого знания, о которой поведала Лина в день нашей первой встречи, я так и не могла. Священная истина не спешила открываться.
— Я рад этому, — сказал Цэте с легкой улыбкой и указал на большой пологий камень, приглашая присесть.
Заметив, что по рукаву моей кофты ползет жучок — миниатюрный обладатель неприметного серого окраса — я хотела было стряхнуть непрошеного гостя на землю, но Цэте молниеносно перехватил мою руку:
— Всякое живое существо стремится к тому, чтобы прожить свой век, не испытывая страданий. — Он подставил ладонь, пересекая траекторию букашки, и вскоре проворное насекомое оказалось под его защитой.
Жучок перебирал всеми тремя парами маленьких ножек, бегая из стороны в сторону, пока, наконец, не остановился и, будто бы глядя своему спасителю в глаза, зашевелил усиками. При ближайшем рассмотрении эти хаотичные движения напоминали сложный шифр. Цэте усмехнулся, опустил руку к земле, и уже спустя мгновение юркая букашка скрылась в густой траве.
— Любая жизнь имеет в основе своей божественное начало. Ты знаешь, что означает понятие Ахимса? — Монах прочел замешательство в моем взгляде и добродушно продолжил, отвечая на собственный вопрос: — Это отказ от поступков, которые способны навредить. Кому бы то ни было, без единого исключения. Ведь карма определяется именно намерением.
— Я не хотела убивать, только смахнуть с одежды, — смутившись, я попыталась оправдаться.
— Знаю. — Он снисходительно улыбнулся. — Жизнь — это искра, зажженная рукой Бога. Так вправе ли мы распоряжаться ей по своему усмотрению?! Смысл куда глубже, чем взаимоотношения человека с насекомым.
Под испытующим взглядом Цэте я чувствовала себя неразумным провинившимся ребенком. В ответ лишь молча кивнула, опустив глаза.
— То же относится и к причинению вреда самому себе, — продолжил он после многозначительной паузы.
— Понимаю, о чем вы… Но, видите ли, даже не помню, как это произошло. Вдвойне тяжело каяться в том, что улетучилось из памяти.
— Важно научиться прощать. Как других, так и себя. Это первый шаг к искуплению и исцелению. — Цэте положил руку мне на плечо и заботливо посмотрел в глаза, напоминая своим участием любящего отца.
Прощение… Это благословенное состояние ждало меня на той самой метафорической Луне, путь до которой я пыталась преодолеть пешком на стертых в кровь ногах.
— Легко сказать!
— Сделать тоже нетрудно, поверь.
— Пока не получается…
Некоторое время мы просидели молча, завороженно вслушиваясь в плеск реки, сквозь который звучали едва уловимые нотки ветра, тихий шелест листвы где-то в отдалении, заливистый щебет птиц — удивительный первозданный оркестр природы, играющий музыку само́й жизни.
— Все произошедшее — лишь твоя относительная реальность. Она ложна по своей сути.
— Что это означает? — И хотя я провела в монастыре уже долгих тридцать дней, большинство понятий, которыми с легкостью оперировали здешние обитатели, оставались мне неясны.
— Окружающий мир — это зеркальная гладь, на поверхности которой отражается внутреннее содержание смотрящего. Все, что мы видим, все, что считаем реальностью, даже мы сами — не что иное, как мираж, самообман, то есть реальность относительная, порожденная нашим же сознанием. Она формируется на основе опыта, веры, суждений, взглядов.
— Грубо говоря, то же, что и сон?
— В какой-то мере. Происходящее во сне мы принимаем за истину, испытываем эмоции, равносильные тем, что обуревают нас в состоянии бодрствования. Сон — лишь иная грань относительной реальности, наравне с бытием. Наша «реальная» жизнь покажется такой же нереальной, как и сон в момент пробуждения, если суметь вывести сознание на уровень реальности Абсолютной.
— И что она представляет собой?
— Это пустота, содержащая в себе все, и не содержащаяся ни в чем, ибо сама по себе является первоисточником — вечным и неизменным. За гранью зримого мира лежит другой мир, куда более обширный.
— Вне времени, вне пространства… Мне тяжело мыслить столь масштабными категориями.
— Однажды ты научишься. — Цэте одобрительно кивнул, завершая беседу, и медленно зашагал в сторону монастыря.
Я чувствовала, как в этих волшебных местах, пропитанных духом мудрости, мое сознание начинает раскрываться подобно бутону розы, обнажая все скрытые доселе грани восприятия. И все же путь до просветления и гармонии оставался далек и тяжел, как подъем на вершину отвесной скалы без альпинистского снаряжения.
Дни тянулись друг за другом в бесконечном хороводе жизни. Я с воодушевлением работала в саду, занимаясь преимущественно сбором целебных трав. Физический труд замедлял мыслительный процесс, по-прежнему зацикленный на самобичевании и сожалении о прошлом.
Пухлый альбом скоротечно пополнялся новыми рисунками. Старенькая, но горячо любимая палитра акварели всегда была под рукой. Невесомые мазки красок ложились на податливую влажную бумагу, цвета плавно перетекали из одного в другой. Величественные горные рельефы, непокорная, своенравная река, алеющие кровью закаты, силуэты монахов — я старалась запечатлеть все увиденное. Вскоре на страницах альбома появился и портрет Лины. Она беззаботно улыбалась и смотрела вдаль, с восторгом ожидая чуда. Отблески солнечных лучей играли в голубых глазах, делая их похожими на отражение небес в бездонных озерах. С золотистыми локонами нежно заигрывал ветер, помогая воплотить в рисунке благородную красоту и одухотворенность натуры.
Внутренняя сила этой хрупкой на вид девушки восхищала. Сирота, трусливо брошенная родителями, которые узнали, что малышке по злому року досталась неизлечимая врожденная болезнь. Прокормить пятерых детей было непростой задачей для семьи бедных канадских фермеров, а регулярные траты денег и времени на поддержание жизни девочки оказались и вовсе непосильной ношей. Но тяжелые годы, проведенные в приюте, не ожесточили доброго сердца.
— Почему ты выбрала именно это место? — спросила я Лину, когда мы неспешно сортировали лекарственные травы, собранные для нужд монастыря.
— Наверное, это оно выбрало меня. — На ее лице засияла лучезарная улыбка. — Кажется, Непал призвал и тебя, ведь так?
— Меня привела сюда череда случайностей, — пробормотала я.
— Случайность — самая выверенная из закономерностей. Зная твою историю, смею предположить, что Вселенная обставила все наилучшим образом.
— Главное, что я решилась выбраться из замкнутого круга прежней жизни. А дальше посмотрим, к чему приведет этот опрометчивый шаг.
— Опрометчивые, как ты их называешь, шаги — и есть следование своему предназначению.
— Ну, будь по-твоему.
— Знаешь, где-то на бескрайних просторах космоса в созвездии Кассиопея Млечного Пути затеряны две туманности: «Сердце» и «Душа». Они образуют пару, символично, правда? Разум рационален, он далек от души и не улавливает ее зов. Зато его отчетливо слышит сердце.
— Красивая трактовка, — отозвалась я, чувствуя, как от вспыхнувших эмоций учащается пульс. — Но это всего лишь рядовое астрономическое явление. Видишь ли, душа нашептала моему сердцу покончить с жизнью. Не знаю, стоит ли впредь доверять этому голосу.
— Это была ошибка. Прости ее себе!
— Цэте сказал то же самое.
— Цэте — самый мудрый из всех, кого я знаю.
— При всей симпатии, — я замялась, подбирая деликатные выражения, — я не такая, как вы. Прости, не хочу обидеть, но мне чужды ваши рассуждения.
— Ничего, я вовсе не обижаюсь. — Она добродушно улыбнулась и опустила взгляд.
— Просто человек ведь не одноклеточный организм, чтобы ни на что не реагировать…
— Наше восприятие придает происходящему тот или иной оттенок, ставит клеймо: плюс либо минус.
— Ты считаешь, я утрирую и все, что случилось со мной — это милость Господня? — Я не смогла сдержать нервный смех.
— То, что уже нельзя исправить, стоит принять и отпустить. Только это я и имела в виду. Жизнь непредсказуема. Она похожа на азартную игру — независимо от того, какую купюру поставишь на кон, шансы победить или провалиться абсолютно равны.
— Ты слишком много общаешься с Цэте. — Я натянуто улыбнулась. — Слышу в твоих словах его голос. Расскажи лучше, как ты оказалась здесь? Ты никогда не говорила об этом, а мне интересно знать.
— Череда случайностей. — Она, смеясь, передразнила меня. — Я росла, не зная, что такое любовь и забота, какова она — жизнь за стенами сиротского приюта. Все казалось пресным и бесцветным. Каждый новый день я встречала в унынии. В общем, плыла по течению. Понимание того, что меня бросили самые родные люди, по-видимому, вылилось в неосознанный протест — ответный отказ от окружающей действительности. Привычные места, знакомые лица… Но все было чужим. Чувствовала себя, как пришпиленный воздушный змей. Эта невинная детская игра — на самом деле жестокая забава!
— Иллюзия свободы… Ты не представляешь, насколько мне близки эти мысли!
— Мы похожи куда больше, чем ты готова признать. Окружение работает по принципу зеркала — отражает наши собственные пороки и добродетели. Мы встречаем тех, кто, подобно сигнальным маякам, указывает на скрытое в нас самих.
— Быть может, и так… Но, возвращаясь к теме, что помогло тебе измениться? Сейчас я вижу перед собой отнюдь не угрюмую, обиженную на весь мир девочку.
— Порой, чтобы узреть свет, сперва нужно пройти сквозь тьму.
— Видимо, я до сих пор блуждаю во тьме, раз все еще не вижу света…
— Всему свое время.
— И когда же пришло твое?
— В шестнадцать лет произошло обострение болезни… Врожденная патология сосудов головного мозга. Меня прооперировали, но врач не дал оптимистичных прогнозов. Сказал лишь, что каждый день может стать последним. Все, кто знал меня, в один голос утверждали, что из-под наркоза я вышла другим человеком. Операция послужила толчком к переосмыслению. Мне захотелось по-настоящему увидеть этот мир и полюбить его. Желаю и тебе сделать то же!
— Учусь у лучшей, — подмигнула я. — Мне не доводилось встречать людей более жизнерадостных. А учитывая твое прошлое… Такой настрой кажется, без преувеличения, геройством!
— Никакого геройства, лишь сила мечты. И благодарность за ее исполнение. В те далекие годы я поклялась посвятить остаток дней, сколько бы их ни было отведено, жизни в гармонии с собой и окружающим миром. Начать что-то чувствовать, испытывать эмоции, дышать полной грудью, быть счастливой, в конце концов! Но ведь счастье для каждого из нас — не константа, оно имеет тысячи граней, мы видим его там, где не смогут разглядеть другие… В то время как друзья мечтали выучиться, построить карьеру и создать семьи, я грезила о буддистских монастырях, о жизни в глуши. Никто не понимал моих желаний. Только что пальцем у виска не крутили!
— Подстраиваться под чужое мнение — непростительная ошибка. Восхищаюсь твоей стойкостью! И как в итоге тебе удалось осуществить задуманное?
— С наступлением совершеннолетия я шагнула в самостоятельную жизнь, абсолютно не понимая, что с ней делать. Работала в кафе, с ужасом глядя в будущее… Оно не сулило ничего доброго. Это был непростой период. Казалось, мечта о заморских берегах так и останется мечтой и умрет вместе со мной на просторах Великих равнин канадских Прерий в грязной забегаловке с завышенными ценами на несвежие продукты и разбавленный алкоголь. Но рука Вселенной послала мне доброго помощника…
— А теперь таким же добрым помощником стала ты для меня.
— Жизнь циклична. — Лина задумчиво улыбнулась, с трепетной заботой отбирая листья с побегов саган-дайля.
— Что это был за человек?
— Он появился внезапно, раньше я не встречала его. По вечерам приходил в кафе и напивался до беспамятства. Всегда в гордом одиночестве. Он был совершенно разбит и истощен. Однажды я не выдержала этой картины и после окончания смены подошла к нему, первая завела разговор. Беседа поначалу клеилась с трудом, но в итоге мы проболтали до утра. Надеюсь, мои слова смогли хоть немного помочь ему.
— Зная тебя, уверена, что ты сумела до него достучаться.
— Хотела бы я достучаться и до тебя…
— Я, наверное, безнадежна, не трать силы понапрасну.
Лина сделала вид, что пропустила мимо ушей мою реплику:
— В общем, он оказался приятным человеком, но глубоко несчастным. Пережил тяжелое потрясение и таким образом пытался справиться с болью. Думаю, я не вправе раскрывать секреты его прошлого, но история и впрямь достойна сочувствия. Душещипательная смесь молодости с трагедией…
— Тайна исповеди священна.
— Мне и по сей день неловко, что пришлось принять его помощь. Именно пришлось! Спустя пару дней после того разговора в самый разгар рабочего дня ко мне прямо в кафе наведался сотрудник местной курьерской службы и вручил конверт с деньгами. Не то чтобы сумма была астрономической, но лично для меня — да, несомненно! Ведь на тот момент моих сбережений было недостаточно даже на покупку авиабилета. По правде говоря, я не хотела принимать столь щедрый дар, но, как выяснилось, отправитель не оставил никаких контактов. «Я знал, что ты не возьмешь деньги, поэтому схитрил и пошел обходным путем, прости. Надеюсь, теперь ничто не помешает исполнению твоей мечты. Лети ей навстречу! Будь счастлива там, куда зовет тебя сердце! И спасибо, что помогла разобраться в себе! Я никогда не забуду», — говорилось во вложенной записке.
— Романтично, — улыбнулась я, с наслаждением вдыхая аромат пурпурных соцветий бугенвиллии. — Благородный жест.
— Никакой романтики: всего одна встреча, один разговор. — Лина смущенно рассмеялась. — В общем, хорошенько поразмыслив, я уволилась из ненавистной забегаловки и купила билет до Калькутты. Решилась бросить все, а дальше — будь что будет. Несколько лет я путешествовала по разным уголкам Азии: пожила и в Индонезийской деревне, и в горных поселениях Мьянмы, и на крошечных Филиппинских островах. Скитания подарили уникальный опыт. Мне довелось постичь тонкости изготовления деревянной посуды и пошива традиционной одежды, поработать на чайной плантации, освоить гончарное искусство. Каждое из ремесел дало возможность открыть мир с новой стороны, познать чарующую самобытность. В итоге путь привел меня сюда. И я чувствую, что душа наконец нашла уготованное ей место.
— Поистине невероятное стечение обстоятельств!
— Абсолютный хаос от абсолютного порядка отделяет один лишь шаг. Мой пример — тому доказательство.
День близился к завершению, солнце удалялось на покой до следующего выхода на подмостки небесного театра. Несмотря на проявленный скепсис, я наслаждалась исцеляющей беседой, не переставая благодарить судьбу за чудесную встречу.
Моя душа в поисках ответов тянулась к Лине, которая любила жизнь, со всеми ее несовершенствами и изъянами. Энергия этой девушки, казалось, была способна сотворить настоящее чудо. Здесь, в этом хрупком мире, окруженном могучими горами, словно армией защитников, она начала жизнь, подаренную дважды, с чистого листа. Благодарность за бесценную возможность воздавала трепетной великодушной любовью. «То, что поначалу кажется ужасной потерей, в итоге оказывается благом», — эти слова стали ее девизом, и я с воодушевлением приняла их на веру. Мне предстояло заглянуть в бездну собственных чувств, в темный омут прошлого, чтобы понять: жизнелюбие и вера в лучшее свойственны и мне, но я похоронила эти черты. Теперь же моей миссией стало воскрешение утраченного.
К моменту, когда я наконец могла с уверенностью сказать, что освоилась в монастыре, минуло семь месяцев. Казалось, все начало налаживаться. Чувства заиграли красками — сперва тусклыми, едва различимыми на черно-белом полотне, но с каждым днем цвета набирали яркость. Прошлое отдалялось от меня. Оно больше не следовало настойчиво по пятам, а я, в свою очередь, не оборачивалась ежесекундно к нему лицом.
Лишь одно омрачало ставший привычным порядок вещей — обострившаяся болезнь Лины. Несмотря на уговоры, она не соглашалась лечь в больницу и доверить здоровье профессиональным врачам. Если человек сам не желает чего-либо, то какими бы настойчивыми ни были попытки помочь, они не увенчаются успехом.
— Это так глупо — строить планы, считать что бы то ни было нерушимым. Наша жизнь — самая зыбкая из субстанций. — Она умиротворенно улыбнулась. От осознания ее слов меня пробрала дрожь.
Поначалу мы продолжали гулять. Лина настаивала на ежедневном прохождении привычного маршрута — четырехкилометровой тропы ко́ры[4], которая петляла меж горных хребтов над монастырем. Мы любовались завораживающими видами, встречали рассвет и провожали день на закате. Смех и чистые неподдельные эмоции исцеляли раненую душу. Но со временем голоса становилась тише, а длительность трекинга и пройденная дистанция неумолимо сокращались.
Однажды солнечным весенним днем Лина созналась, что больше не в состоянии выходить на прогулки. Именно в тот момент я поняла, что это начало конца. Под виновато опущенными ресницами стелилась поволока тоски и стыда за внезапную немощь, словно бы она считала, что подвела меня. Боль разрывала сердце, но сделать что-либо было не в моей власти. Единственное, что я могла — просто быть рядом и подбадривать, помогая не утратить веру в лучшее.
Вскоре Лина легла в «госпиталь» при монастыре. Лекарствами здесь не пользовались, об аппаратах МРТ никто и не слышал. Ее окуривали дымом, читая специальные мантры, якобы исцеляющие, поили отварами трав — тех самых, что мы, увлеченные процессом, собирали вместе еще совсем недавно. Не помогало ничто. Даже арура — дерево, в дословном переводе, «крадущее болезни», которое местные врачеватели наделяли чудотворными свойствами, и «целебная ртуть», призванная усилить лекарственный эффект трав. Увидев, насколько бесполезна нетрадиционная медицина в действии, я всей душой возненавидела проклятые растения.
Так, постепенно мое восхищение монастырской жизнью Непала сменилось осуждением и гневом. Мир грез рухнул, выдав свою тайну — он был соткан из хрупкого стекла. Разлетевшиеся осколки обнажили действительность — шарлатанство, прикрытое пестрой ширмой морали. Все происходящее обрело в моих глазах подобие секты, адепты которой ортодоксально прославляли фикцию, в то время как жизнь отдельно взятого человека не имела ни малейшей ценности.
— Я не боюсь умирать, — сказала однажды Лина. Лицо ее было безмятежным, не выражало ни капли тревоги.
— Прошу тебя, не говори об этом!
Она улыбнулась и взяла меня за руку:
— Это не конец, а лишь начало нового пути. Как дыхание — без выдоха не будет вдоха.
— Лина! — перебила я. — Человек должен бороться за жизнь! Почему ты опускаешь руки? Не смей, слышишь?! — Я и изо всех сил старалась сохранить контроль над собой и не расплакаться.
— Нет смысла бороться, когда все уже предрешено, — произнесла она шепотом. — Я исполнила свое предназначение. И сейчас отчетливо ощутила это. Знаешь почему?
— Объясни мне…
— Твои слова, Катрин! Ты только что сказала, что человек должен бороться за жизнь! Неужели мне все-таки удалось переубедить тебя?! Выходит, ты не безнадежна. — Она попыталась улыбнуться, но уголки губ лишь слабо дрогнули.
— Это правда, ты изменила меня к лучшему. А ведь я так редко говорила слова благодарности, часто была груба… Прости меня!
— Я никогда не обижалась, даже не думай об этом.
— Так многое переменилось во мне с тех пор, как мы познакомились. Я начала оживать…
— Пожалуй, это лучшее, что я могла услышать на прощание. — Голос ее звучал слабо, но был преисполнен безмятежности.
— Не говори о прощании! Позволь мне помочь! Прошу, Лина! Тебе ведь нужен врач…
— Нет, — торопливо произнесла она, словно отмахиваясь от назойливой букашки. — Лучше пообещай мне одну вещь, пожалуйста. Дай слово, что выполнишь просьбу.
— Конечно! Разумеется! — Я, не раздумывая, согласилась.
— Пройди путь ко́ры вокруг Кайласа. Сделай это, Катрин! Я так долго мечтала прикоснуться к святыне, но не успела…
Я молча смотрела на ее исхудавшее, но по-прежнему одухотворенное лицо и не могла сдержать слез. Если пациент не стремится к выздоровлению, даже лучшие доктора зачастую оказываются бессильны перед болезнью. Воля человека определяет слишком многое.
— Обещаю, — заверила я, несмотря на то, что просьба показалась безрассудной. — Но как же я без тебя?! А знаешь, что, мы вместе пройдем ко́ру! — Тон оказался неубедительным. Слова, в которые я и сама не верила, прозвучали лживо, натянуто.
— Конечно. — Она слабо кивнула. — Я буду рядом.
— Боже, Лина… — Я отвернулась к окну, тщетно пытаясь скрыть отчаяние.
— В этом месте ты обретешь судьбу. Не спрашивай, откуда я знаю, просто доверься. — В ее голосе и взгляде, в каждой мимолетной интонации и непроизвольном жесте сквозила неиссякаемая убежденность, будто уста изрекали пророчество. — И прекращай плакать. Не люблю прощаться на минорной ноте.
Порой мы встречаем людей, которые не задерживаются надолго, но оставляют за собой шлейф исцеляющей энергии, и он впоследствии тянется красной нитью через всю дальнейшую жизнь. Люди — наставники, учителя — мудрые, дарующие познание истин, с магической точностью сделав это в нужное время. Они вспыхивают подобно факелу во тьме и освещают путь, указывают дальнейшее направление, в конце которого брезжит свет. И вот когда мы встаем на верную стезю, они тихо уходят, оставляя нас одних посреди дороги жизни с увесистым багажом новых знаний…
Лина покинула меня спустя неделю. Ее сердце остановилось во сне. Я терзала и корила себя за то, что не была рядом с ней в момент последнего вздоха. Но одновременно благодарила высшие силы за то, что уход ее не был мучительным и долгим.
Нескольких дней хватило, чтобы возненавидеть все то, что я успела искренне полюбить. Больше ничто не держало меня в монастыре. Возможно, только Лина была связующим звеном между мной и этим обособленным мирком, затерявшемся на просторах необъятного мира.
В день похорон меня не покидала мысль, что именно я стала виновником трагедии, невольно сыграв роль главного злодея.
— Я выкачала из нее саму жизнь, обременяя грузом перенесенных невзгод. А у нее ведь хватало собственных…
— Неправда! — уверенно парировал Цэте.
— Не могу больше оставаться здесь, — прошептала я, уткнувшись в его плечо, словно ища спасения от ветра, который норовил того и гляди сбить с ног, и от боли, что неустанно терзала душу. Казалось, сама природа оплакивала потерю.
В ответ он лишь молча обнял меня, передавая через тактильный контакт частичку своего спокойствия, уверенности и мудрости принятия.
Жизнь быстротечна и мимолетна, как взмах птичьего крыла. Согласно волеизъявлению Лины, ее похороны проходили по традиционному для Непала обычаю. Так называемое небесное погребение, когда монахи читают молитвы из Книги Мертвых, способствуя скорейшему продвижению души сквозь бардо[5], после чего тело отдают на съедение грифам. Воссоединение с небесами на птичьих крыльях. В этом прощальном акте самопожертвования проявляется вся философия буддизма.
— Таким образом мы отдаем последние долги. С тибетского языка название обряда переводится как «раздача милостыни птицам», — разъяснил Цэте.
— Это ужасно! — Мое неподготовленное сознание наотрез отказывалось принять чуждую традицию.
— Так ли на самом деле важен способ погребения? — Он ответил лишь риторическим вопросом.
— Нельзя же поступать с человеком, как с падалью! В моем понимании этот обряд — настоящее кощунство.
— Все имеет тенденцию к разрушению и завершению. Принцип безукоризненно работает во всех аспектах бытия, не говоря уж о такой хрупкой субстанции, как жизнь отдельно взятого существа. Вы на западе выстраиваете кладбища — целые города мертвых, подобно древнему Некрополю, тщательно блюдете могилы, ставите дорогостоящие памятники. — Цэте рассуждал с добродушной усмешкой, на мой взгляд, совершенно неподобающей ситуации. — Вам кажется, что, водрузив мраморную плиту колоссальных размеров, вы искупите грехи перед тем, кто упокоен под ней. Но умерший не оценит стараний, тогда как одно доброе слово, услышанное при жизни, способно продлить драгоценные годы. Важно только то, что происходит, пока бьется сердце. В отличие от вечной души, тело бренно. Время стирает лица, заставляет забыть имена и даты. Остаются лишь плоды совершенных поступков.
Однажды я осознаю правоту слов мудрого Учителя. Но не в тот злосчастный день, когда разум отказывался воспринимать любые доводы, какими бы убедительными они ни были.
Я получила от этого места все, что оно могло мне дать. Каждый берет ровно столько, сколько способен унести. Кто-то обрел бы здесь свой дом, другой уехал бы, не выдержав, через неделю. Мне же хватило семи месяцев, чтобы понять — я усвоила урок и теперь пришла пора двигаться дальше по пути, предначертанном судьбой. Кто знает, что уготовил новый день. Тем и занимательна жизнь — нам не дано предугадать, что откроется взору за очередным поворотом.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Альтер эго предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
