Возмездие

Ника Лисовская, 2022

Герхардт Камински на вид самый обычный хлипкий очкарик. Он рисует картинки для детских журналов и вот уже полгода не может поговорить с соседями, которые сделали его жизнь невыносимой своим ремонтом.Хмурым осенним утром он спешно собирается в дорогу. Его ждёт мрачный Город. Тьма начала свою кровавую жатву и он единственный, кто в силах её остановить.

Глава 1

Горизонт простирался бесконечной идеально ровной полосой. Чёрная твердь промёрзлой земли и серая застиранная занавеска предрассветного неба. Где-то там, на границе двух противостоящих друг другу миров, скакал златогривый в яблоках конь, цокая копытами с железным противным лязганьем.

Герхардт Камински, мужчина тридцати четырех лет, заворочался во сне встревоженный неприятным звуком. Недовольно замычал, буркнул что-то вроде:"Ну, это не дело!"и открыл глаза. Небыло ни горизонта, ни коня серого в яблоках. На Камински смотрел знакомый потолок спальни с пыльной люстрой в виде трех стеклянных лилий на деревянных гнутых стеблях, и трещиной, делящей его ровно пополам. Она (трещина) появилась вместе с новыми соседями. Три года назад шумное семейство купило квартиру этажом выше — у отставного полковника. И первое, что они сделали после заключения сделки — начали ремонт, который, кажется, грозил не закончиться никогда.

Четвертый месяц каждое утро Герхардта начиналось с оглушительного жужжания дрели, стука и музыки, под которую работали строители. Бодрые восточные ритмы в которых Камински начинал угадывать знакомые слова.

Просыпаясь в своей холостяцкой постели, и видя трещину над головой, Герхардт частенько размышлял о том, что хорошо бы вытащить из пыльной темной кладовки стремянку, вооружиться мастерком, шпаклёвкой и стереть трещину с потолка. Вторым по популярности размышлением по утрам были мысли на тему — как набраться злости и пойти потолковать с невоспитанными узбеками. Третьим — найти хорошего риэлтора, продать эту квартиру, а другую купить. В доме, где у всех соседей уже есть хороший ремонт!

Так было бы и сегодня, если бы не лязгающий железный звук, неприятно ворвавшийся в это утро. Он неожиданно повторился. Громкий и отчетливый. Будто по железному карнизу размеренно бряцали молотком.

Камински тихо ругнулся и сел в кровати. Протянул руку к тумбочке чтобы взять очки в тяжёлой чёрной оправе и нацепить на нос.

Снова утро начиналось с шумных соседей и неизвестно сколько ещё предстоит терпеть!

Может, пора уже подняться к ним и потребовать?…

Может, это само мироздание говорит:

— Хватит, Герхардт! Пора что-то менять! Соберись и прекрати уже этот бардак! Будь же мужиком, Камински!

Но стоило перевести взгляд на часы на прикроватной тумбочке, чтобы забыть обо всем. И о соседях, и о бряцающем копытами коне. Забыть, и подпрыгнуть. И откинуть одеяло. И сунуть тонкие белые ноги в домашние шлепанцы, вскочив в панике с кровати.

Камински заметался по квартире, как испуганная мышь, пойманная в банку.

"Кофе! Бриться! Чемодан! Билеты!.." — мысли метались в голове, как разбушевавшаяся толпа орущих первоклашек.

Каждый день Камински смотрел на беспокойную стайку школьников, шумно сыпавшихся из чугунных ворот через дорогу. Смотрел, не спеша попивая поздний кофе и размышляя о том, что вот это и есть"частицы бестолкового Броуновского движения". Иллюстрации лучше не придумать.

Сейчас Камински и сам в некотором роде был этой частицей. Многорукий и вездесущий, он ставил на плиту кофейник, и спешно брился, и бросал вещи в чемодан, бегая из одного угла темноватой квартиры в другой, громко шлепая тапками по паркетному полу.

Смена белья, носки, пара сорочек, брюки, галстук, туфли, фланелевая пижама в мелкую красную клетку, запасные очки в твёрдом футляре, книжка для записей и

блокнот для набросков, твердый металлический пенал с карандашами и мягкая пачка растворимого кофе, три квадратных плитки молочного шоколада, пакетик жареного миндаля, книжка"1000 и одна головоломка"и недочитанный Франц Кафка в мягкой обложке. Далее в чемодан была утрамбована внушительных размеров аптечка. В ней было все — начиная пастилками от кашля и таблетками от изжоги, и заканчивая берушами, пластырями и набором для перевязки.

Никогда не знаешь, что может случиться.

Наскоро побрившись и заклеив порезы наслюнявленными обрывками белоснежной туалетной бумаги, Камински сложил в чемодан дорожную косметичку. Она хранила в своих темно-синих раздувшихся от содержимого недрах электрическую бритву, зубную пасту, зубную щётку, лосьон после бритья, зубную нить, шампунь и гель для душа в крохотных флаконах, дезодорант без запаха и пену для бритья.

После короткого размышления над чемоданом, уперев в бока тонкие руки, Камински добавил небольшой плоский флакон с пижонски поблескивающей золотой крышкой — туалетная вода с теплым сладковатым ароматом сандала и табака. Чуть поколебавшись Герхардт сделал пару пшиков на себя и один в чемодан. Приятно быть аккуратным молодым мужчиной. Но ещё приятнее, быть мужчиной, от которого приятно пахнет.

— Кажется, все, — пробормотал Камински и наклонился застегнуть чемодан. Потом аккуратно закрыл на замочек, ключ убрал в кармашек чёрного портмоне, а чемодан тщательно обернул плёнкой — не любил возиться с этим в аэропорту.

Чемодан был вывезен в коридор и на него

легла небольшая затертая сумка из коричневой кожи. Сверху, чтобы уж точно не забыть — паспорт, бумажник и билет, мобильный телефон, аккуратно свернутый провод зарядного устройства и наушники в темно-зеленой коробочке. Все эти мелкие вещи он всегда раскладывал на виду, чтобы не оставить дома в суматохе.

Герхардт Камински был из тех суеверных людей, которые никогда не собирают чемодан заранее. Только в день отъезда. И сейчас, когда после всех сборов оставалось ещё пятнадцать минут до приезда такси, он был чертовски доволен собой — есть время не спеша выпить кофе.

Камински застегнул на запястье рыжий ремешок старых механических часов"Луч" — память об отце. Поправил манжеты голубой рубашки в тонкую белую полоску, одернул свитер с орнаментом и прошёл в кухню — по его расчётам кофе достиг той самой температуры, когда его приятно пить, не давясь и не обжигая при этом губы.

Путь предстоял не близкий, беспокойный и Герхард чувствовал необходимость настроиться.

Всякое путешествие для него являлось выходом из зоны комфорта которую он много лет кропотливо выстраивал вокруг себя, сознательно делая жизнь предсказуемой и удобной. Как будто это могло спасти его от бурь, что иногда насылал враждебный мир, выбивая почву из-под ног и руша планы.

Маленький мирок Герхардта Камински был привычным до монотонности. Здесь все имело значение и каждое время дня хранило свои ритуалы, которые соблюдались неукоснительно.

Утром с понедельника по пятницу подъем по будильнику в 7:00. Горячий душ. Растирание худого жилистого тела жёстким махровым полотенцем. Два коротких пшика дезодоранта под каждую подмышку. Бритье у круглого зеркала в ванной. Лосьон всегда одной и той же марки примерно с тех пор, когда Герхард впервые взял в руки бритву, что бы без жалости срезать несколько жёстких волосков появившихся на подбородке.

Чистка зубов две минуты электрической зубной щёткой средней жёсткости и пастой обещавшей подарить"Супер Свежесть".

Осмотр и подстригание ногтей маленькими ножничками с прорезиненными ручками.

Укладка густых каштановых волос, которые так и норовили завиться крупными кудрями, что придавало Герхардту легкомысленный вид. Поэтому каждое утро он тщательно разглаживал их пеной для укладки волос, сильно зачесывая у висков и оставляя небольшой объем надо лбом. Эту причёску Камински подсмотрел в каком-то фильме, кажется, ещё из тех, где актёры умели играть, а спецэффекты использовались только для того, чтобы показать далёкое космическое будущее. Герхардт считал, что прическа ему очень идет, придавая вид брутальный и вместе с тем немного небрежный.

Если бы Камински узнал, что у подростков их многоквартирного дома именно за эту манеру укладывать волосы, он получил прозвище"Обсос", то бы был неприятно удивлён. И, может даже состриг кудри вообще. Но Герхардт не знал и щедро наносил мусс на тёмные волосы, напевая под нос лёгкий мотивчик и немного воображая себя Элвисом Престли.

Закончив утренний туалет, Камински специальной тряпочкой протирал от влаги хромированные поверхности, кафель и зеркало. Развешивал на полотенцесушитель влажные полотенца и выходил из ванной никогда не забывая выключить свет.

Он шёл в спальню светлую и аскетично обставленную — кровать, антикварный торшер на тонкой ноге из красного дерева. С другой стороны — тумба на длинных ножках с парой книг и чашкой недопитого с вечера чая. У стены блестел темным лаком старомодный плательный шкаф и стояло у широкого окна мягкое кресло, в котором он никогда не сидел, но любил представлять, как будет читать здесь и смотреть на улицу, на кроны деревьев и крыши домов. Но до кресла никогда не доходило — читал Герхардт лёжа в постели. Всего пару страниц, а то и строк, перед сном. Ему хотелось прочесть всю классику, составив личное мнение о сюжете и слоге. Хотелось осмыслять и смаковать каждое предложение, находить скрытые смыслы и видеть какие-то исторические процессы, завуалированные ловким автором. Но Толстой и Сартр навевали тоску и сон. Он продирался сквозь повествования, чувствуя не смыслы и глубину, а усталость и нагромождение букв. И все же он упорно продолжал читать, считая, что должен преодолеть себя, складывая прочитанные книги на полку, словно трофеи.

После душа Герхардт доставал из шкафа свежую белую футболку и клетчатые домашние штаны из мягкой фланели. Снимал белый махровый халат, неспешно переодевался и шёл готовить завтрак — чашка заварного кофе из блестящей гейзерной кофеварки, глазунья из двух яиц с жидким желтком и пара венских сосисок. На десерт всегда четыре квадратика горького шоколада.

Примерно в 8:00 Герхард Камински начинал рабочий день. Он входил в кабинет и садился за стол. Включал компьютер и пока тот загружался, листал ежедневник сверяясь с рабочими задачами. Первые два часа, пока голова была свежей, он посвящал рабочей переписке и звонкам, разбирал почту, составлял расписание на следующие дни и месяцы, отмечая красным дедлайны. А потом, нацепив на длинный нос очки, разминал тонкие пальцы и начинал рисовать.

Герхардт Камински работал иллюстратором, сделав в этой сфере неплохую карьеру и выстроив все так, что мог называть себя гордым словом"фрилансер". Больше можно было не ездить по издательствам выклянчивая заказы. Он обеспечил себя кругом постоянных заказчиков, с которыми было"комфортно работать на комфортных условиях". Камински никогда в этом не признавался, но в глубине души гордился своей работой и особенно тем, что мог выбирать заказы и заказчиков, а не хвататься за все подряд, чтобы свести концы с концами.

В основном он рисовал забавные картинки для детских книжек и журналов. Соглашаясь на заказ только если история была ему интересна.

Особой гордостью была серия комиксов для малышей с пчелой Жу-Жу, за которую Камински получил престижную награду в прошлом году и диплом красовался над рабочим столом в золоченой рамке. Этот диплом подбадривал и как бы говорил бабушкиным назидательным тоном:"Кто хорошо трудится, тот получает свою награду".

Примерно в полдень Герхард отодвигал стул, разминал затекшую тонкую шею и шёл в кухню варить вторую чашку кофе. В это время из школы напротив высыпали шумно галдящие ученики. Камински наблюдал за ними, узнавая по ярким ранцам и давая прозвища вроде Толстяк, Нытик, Задира или Синяя Шапка. Иногда эти наблюдения наталкивали на свежие идеи и тогда Герхард делал быстрые зарисовки в небольшом блокноте, который всегда лежал на подоконнике между фиалкой и кактусом Ансельмо.

Об этом чудачестве — давать имена цветам — фиалкам и фикусам, Герхардт прочёл в интернете и ничего кроме недоумения новое веяние у него не вызвало. А потом, в прошлом ноябре, выбрасывая мусор, он увидел у зелёного мусорного бака большой треснувший глиняный горшок, а в нем нелепый зелёный кактус. Нелепый, потому что был он высокий и длинный с увядшим розовым цветком на макушке. Как будто худой небритый мужик пристроил за ухо мятую розу в надежде на успех у противоположного пола и продолжение праздника.

Камински даже усмехнулся тогда своим мыслям и пошёл домой, натянув поглубже капюшон куртки, стараясь укрыться от моросящего дождя. Но пройдя пару метров обернулся и от этой картины — кактус с мятым розовым цветком у промокшей помойки, тоскливо сжалось сердце. Герхардт вернулся, чтобы поднять с грязного асфальта глиняный горшок. Он оказался довольно тяжелым и нести его было неудобно, потому что кактус все норовил упасть Герхадту на лицо. Видимо, в порыве благодарности. Притащив цветок домой, Камински поселил его на тёплой кухне и назвал Ансельмо. Потому что должно же быть у домашнего питомца какое-то имя. На следующий день купил ему свежий грунт, задолбав, как следует вопросами продавца в зоомагазине, и новый красивый горшок.

Теперь по утрам, переступая порог кухни, Герхардт говорил"Доброе утро!".

Наверное, друзья засмеяли бы его, а знакомые покрутили бы пальцем у виска. Но друзей у Герхардта не было, знакомые в дом не были вхожи и некому было осуждать дружбы с кактусом.

После кофе Камински вновь возвращался за работу, а примерно в половину третьего устраивал перерыв на обед, состоящий обычно из супа и бутербродов.

Рабочий день длился до семи. Камински не разрешал себе задерживаться дольше. Только в исключительных случаях, если заказ был очень срочным и за него очень хорошо платили. Но обычно в семь вечера Герхард складывал блокноты с набросками аккуратной стопкой, прятал карандаши в коробку, выключал компьютер и шёл переодеваться.

Потому что в любую погоду у него был час-два прогулки. Это полезно.

По четным дням Камински выходил из дома и поворачивал направо. Шел в тихий парк неподалеку от дома. Бродил по аллеям размышляя о том, о сём, любовался видами и иногда делал короткие зарисовки или фото камерой смартфона, чтобы потом использовать, как референс.

По нечетным дням выходя из дома Герхардт поворачивал налево. Бодрым шагом шел вдоль проспекта — от дома до конечной остановки троллейбусов и обратно.

На проспекте в любую погоду было людно, шумели машины, светились вывески и витрины магазинов. Во время этих прогулок Герхард чувствовал жизнь. Мир, большой и шумный, в котором все связаны невидимыми нитями.

В хорошую погоду Камински покупал кофе, садился на скамейку, или за столик кафе и рисовал. Небрежные зарисовки в маленьком блокноте, который всегда носил с собой в кармане куртки. Он называл это"рисовать жизнь"выхватывая из ее потока яркие детали.

Вернувшись домой Камински ужинал чем-то простым вроде салата и быстро зажаренного стейка, смотрел какое-нибудь легкое кино, торчал в интернете, читал, а в 23:00 выключал торшер у кровати, дернув за цепочку с ручкой из зеленоватого опала и закрывал глаза, повернувшись на левый бок.

На тумбочке стояла чашка с теплым сладким чаем, лежали в футляре очки и телефон, который звонил каждое утро в 7:00, чтобы разбудить Герхардта.

По выходным Камински выключал будильник позволяя себе поспать по дольше. Завтракал около десяти, очень неспешно, читая за едой новости и набрасывая на бумажке список покупок. Он предпочитал ходить за продуктами один раз в неделю с тщательно продуманным списком. Он не был скрягой, просто не любил бесполезных вещей.

В день покупок он не позволял себе расслабляться, занимаясь только домашними делами. Стирка, уборка, мелкий ремонт. Все имело свое время в тщательно продуманном расписании от которого Камински предпочитал не отклоняться.

Развлечения вносились в ежедневник, так же, как поход к парикмахеру или стоматологу.

В записях значилось"Суббота 15:30 кинотеатр","пятница 20:30 театр"или"воскресенье 11:00 выставка". Он планировал сходить на премьеру приключенческого фильма, когда телефонный звонок разрушил планы на выходные:

— Вы должны выехать, как можно скорее. Мы очень нуждаемся в вашей помощи. Все подробности мы выслали на электронную почту. Проверьте, — произнес жесткий, не терпящий отказов голос и Герхарду Камински пришлось менять расписание в срочном порядке. Писать заказчикам и отодвигать сроки.