Сневер

Ник Форнит

Основано на реальном горном восхождении… О драматичном соприкосновении миров. Бывает, пережитое полностью меняет человека буквально во всем. И тогда прежняя личность более уже не существует ни для кого, а ее место занимает совершенно новая, которую никто пока еще знает.

© Ник Форнит, 2023

ISBN 978-5-0060-8828-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Основано на реальном горном восхождении… О драматичном соприкосновении миров. Бывает, пережитое полностью меняет человека буквально во всем. И тогда прежняя личность более уже не существует ни для кого, а ее место занимает совершенно новая, которую никто пока еще знает.

Бывает, пережитое полностью меняет человека буквально во всем. И тогда прежняя личность более уже не существует ни для кого, а ее место занимает совершенно новая, которую никто пока еще знает.

После заявления о пропаже в 1983 году гражданина Киргизии Александра Петрова, среди его вещей следователь обнаружил папку с машинописными страницами. Он заглянул и уже не отрывался пока не дочитал до конца. Описываемые места были ему знакомы из-за увлечения горным туризмом. Прочитанное не могло быть выдумано не только потому, что все сходилось даже в мелких деталях. Профчутье сопоставляло очевидное: Александр исчез бесследно — это факт, его сослуживцы отзывались о крепкой психике, что исключает суицид, а мать как-то уж слишком спокойно к этому относится. Чутье к делу не пришьешь, а налицо была не нулевая вероятность несанкционированного проникновения в республику. С этим должны разбираться компетентные органы. Следак написал на отдельном листке свое заключение, оформил рапорт, и папка оказалась в КГБ. Что с этим делать не знал никто, гриф секретности не переступишь, все оставалось в узких кругах, да так безнадежно и повисло в забвении, но уже оцифрованное в виде файла. Спустя десятилетия сопливый хакер из Приморья, разгоряченный наглостью взлома, вообразил, что ему достались Настоящие Секретные Материалы и безуспешно пытался загнать их за бешеное бабло журналюгам, но его всерьез не восприняли даже самые оголтелые СМИ. Тогда он просто пустил файл по рукам. И вот он — текст из той старой папки, написанный от первого лица.

Со мной случилось такое, что лучше никому не рассказывать. Не просто не поверят, а еще и санитаров вызовут. Пребываю в довольно сложном потрясении. Прямо сейчас, на высокой орбите, дальше радиационных поясов, висит оперативная группа, готовая в любой момент убить всю электронику на Земле и даже всю электромеханику, а я к этому непосредственно причастен. Напечатать на машинке то, что со мной стряслось, было естественно, я ведь со школы любил писать. Конечно же, я дал прочесть своей космической подруге, а она скопировала листки корабельным компьютером чтобы удобнее слушать, так что в итоге они достались всей миссии. Даже не спросив у меня разрешения, они использовали это живописание в своем досье на Землю. Я не в обиде, я их научился достаточно хорошо понимать и прощать то, что для меня непривычно и непонятно. Компьютер даже приготовил версию отчета специально в расчете на мое примитивное восприятие. Я не пытался вникнуть во весь огромный объем, но там была возможность показать только то, что касалось меня. Текст отчета был скроен легко и беззаботно, да еще перенимал характерные для писателей земли обороты. Вот самый многозначительный фрагмент, я его хорошо запомнил.

«Человеки — точно бабочки, стремящиеся из темноты на свет, влекутся из всего неприятного во что бы то ни стало — к радостному, и в увлеченной погоне за счастьем, склонны слепо верить, что особь противоположного пола, с которой возникла иллюзия взаимопонимания, никогда-никогда, ну просто быть не может такого случиться, чтобы вдруг ощутила разочарование или просто беспричинное равнодушие настолько, что даже и сказать-то станет нечего тому, кто недавно казался самым близким. Наши человекологи достоверно описывают механизмы возникновения ослепляющей доминанты взаимоувлечения. Этот феномен у человеков, который так редок как рудимент среди высокоразвитых рас галактики, замечателен еще и тем, что у нас для него есть словесное обозначение — «сневер», а у человеков — нет. Мы удачно получили возможность непосредственного наблюдения редкой формы сневера: одна особь земная, другая — нашей культуры, обе — высокоразумны, что противоречит общегалактической тенденции: чем выше разум, тем меньше сневер».

Во как значит: чем разумнее, тем устойчивее к снверу. Можно использовать как тест на разумность, который я, кстати, уже провалил не раз. Но с заявленной тенденцией явно что-то не так: я бы сказал, что сневер у нас многим очень даже не просто дается. Вот я, можно сказать, не по годам крутой горный турист с мужественно-привлекательной внешностью и это, казалось бы, должно быть гарантией женского интереса, но моя, бывшая уже, подруга легко и внезапно переходила на визг так, как будто в такие моменты я был ее непримиримым врагом. Это — не она виновата, возможно, я даже больше давал повода, но… у нас женщины почти все какие-то очень ищущие и поэтому избыточно требовательные, им нужны только безупречные герои, но таких нет в природе. И поэтому жизнь женщин у нас черным-черна. Неудивительно, что однажды истерические разборки мне до невозможности осточертели и возникло решительное нежелание продолжать терпеть. Живо вспомнив, как на партсобрании прорабатывали моего отца, вздумавшего разводиться с угрозой отлучения от партии за несознательный проступок, я сбежал в горы от абсурдных проблем. Горы — это мир, где нет места выносам мозга. Здесь не нужно как можно драматичнее демонстрировать свою правоту в никчемном споре. И вот, я шагаю под тяжелым рюкзаком по еле заметной тропе, среди кустов колючего барбариса, фонтанами раскинувших зеленые ветви, густо усыпанные свисающими черно-фиолетовыми ягодами. Поросшие арчой склоны ущелья здесь круто уходят к небу. Слева громко шумит скрытая непроходимыми зарослями река, а впереди над ущельем вздымается белоснежной макушкой остроконечная гора Аман-Тоо. Все, кто заходят в это ущелье, первым делом видят ее, и я всегда как бы здороваюсь с ней: привет, снова увиделись!

В такую жару любой родничок в радость, а когда с высокой скалы чистейшие струи разлетаются брызгами, в которые вплетается радуга, то просто нет большего наслаждения, чем стоять внизу, не опасаясь даже, что на голову слетит камень. Под насмешливый шум горной речки я с удивлением предположил, что, возможно, я сам все портил с упорством барана и со стороны выглядел точно так же дико и непереносимо. Я никогда бы не сознался в этом там, а здесь признавал с печальным сожалением. Нужно избавиться от липких привычных бытовых реакций, отдохнуть, вернуть уверенность, меня ведь ждет интересная работа. Арчовые заросли сменила роща горных берез, и вскоре показалось каменистое русло грохочущей Джынды-Су, что переводится как дурная вода. Перейти эту речку было немыслимо потому как быстрые и мощные струи били в огромные острые камни, между которыми глубина могла быть какой угодно. Однажды, возвращаясь по эту сторону ущелья, чтобы перейти Джинды-Су, пришлось идти до самых истоков у недалеко возвышающейся скальной стенки, с которой извергалась ледниковая вода, но перейти русло решились лишь ранним утром, когда на леднике сверху прекратилось таяние. Сейчас я как раз шел на этот ледник чтобы провести свой отпуск в одиноких альпинистских вылазках. Опять захотелось пить, и я сбросил рюкзак на камни, с облегчением расправив ноющие плечи. Солнце из безоблачного неба жестко палило горным ультрафиолетом. Футболка вымокла под рюкзаком и теперь приятно леденила спину. Это место посещают очень редко, вокруг девственная чистота, только на ветке березы, видимо уже очень давно, висели выцветшие до белизны горные ботинки. Я подошел к беснующейся реке. Кипящий поток легко ворочал камни и полировал их крупным песком. Напившись мутной от белой ледниковой взвеси, но гарантировано стерильной воды, я снова впрягся в рюкзак и пошел вверх вдоль реки. Мы с товарищами были там весной и, планируя маршрут, заранее подняли сюда продукты и снаряжение. Но наши планы сорвались. Этими продуктами я и намеревался воспользоваться. Ущелье было крутым и коротким. Не прошло и часа как заросли кустарника и корявых, разбитых селями, но живучих берез остались позади. Я довольно быстро преодолел утомительный взлет скалистого склона и вышел к ледопаду. Неровная, изломанная стена льда возвышалась над грудой камней. Кромка снега надо льдом ослепительно сияла. Как специально для меня, раздался пушечный грохот, и огромная глыба, отколовшись от ледника, в облаке пыли полетела в змеящееся внизу русло речки. Я невозмутимо разжевал конфету и, подойдя ко льду, напился из чистых, но безвкусно-горьковатых журчащих струй. Здесь под огромным камнем мы устроили тайник. Недалеко находилась хорошо утоптанная площадка. Я натянул свою рыжую памирку на стойки, разложил спальник и разделся с намерением позагорать не только в области лица и шеи. Солнце вот-вот должно было зайти за гребень, как раз чтобы не спалить мне шкуру. Я разлегся под горячими лучами и замер, наслаждаясь отдыхом. Ноги с непривычки тупо гудели, а тело ломило приятной болью. Как раз вовремя, когда кожа начала побаливать, меня накрыла тень от ледяной стены и сразу подул пронизывающий ветерок. Я вскочил на ноги. Хотелось еще немного солнца, но загорать лучше было в движении. Схватив ледоруб, я вскарабкался по изломанным скалам на верх ледопада. Под фиолетово-синим небом вокруг огромного снежного поля раскинулось знакомое полукольцо гребня, увенчанное обманчиво близкими вершинами. Поодаль я заметил облачко, лежащее прямо на снегу. Оно было почти незаметно на ярко-белой снежной поверхности, лежало как приросшее и весело клубилось. Если бы взгляд не зацепился, я бы не обратил внимание, мало ли видел низкие облака. Но они обычно просто лежали, смещаясь ветром, а не клубились вызывающе над одним местом. Это было странно и притягательно. До него было где-то метров двести. Несмотря на усталость я, натянув брезентовые гетры выше колен, зашагал по снежной каше, изредка проваливаясь чуть ли не по пояс. Голое разгоряченное тело приятно обжигало снегом. По мере моего приближения картина принимала еще более странный вид. Вблизи облако оказалось огромным. Клубящаяся непроницаемо матовая поверхность имела неестественно резкие очертания. Зачерпнув мокрого снега, я бросил его. Ничего не произошло, ком пролетел внутрь и невидимо шмякнулся там. Заведенный до предела, я приблизился вплотную и очень осторожно протянул руку. Она прошла, исчезая в белесой массе с резкой границей на запястье. Ничего плохого не случилось. И тогда я медленно просунул голову, с чувством древнего философа, дошедшего до края Земли и просовывающего голову в щель под небесным сводом. Внутри облако исчезло, горный цирк вокруг ясно просматривался, но невдалеке стояло нечто техногенное, какая-то непривычная фиготень, потребовавшая некоторое время, чтобы уложиться в голове. Наверное, вот так сумбурно воспринимали туземцы корабли Магеллана. Ну, как если ребенку показать внутренности машины, он что-то увидит ускользающе сложное, но ничего не поймет и не запомнит. Это была точно не земная штуковина и у меня все внутри перевернулось. Одно стало предельно ясно: облако понадобилось для маскировки огромной конструкции, которую не смог бы сюда поднять ни один грузовой вертолет. Они прятались от нас. Зачем? Ведь неземной высокотехнологичный разум не может быть врагом, вера в это крепко сидела в моей голове, доказанная советскими писателями-фантастами. Изумительно красивые формы со множеством совершенно непонятных деталей долго приковывали мой взгляд и ясно означали, что передо мной не что иное, как звездолет, но не похожий ни на какие фантастические иллюстрации. Стырить что-нибудь как доказательство и быстро валить отсюда?

Я шагнул назад и облако опять заклубилось передо мной. У меня не возникло ни паники, ни каких-то острых ощущений, вероятно из-за некоторой гипоксии, — ледник был достаточно высоко. Как-то на вершине мне захотелось написать записку будущим восходителям, блеснув каким ни на есть юмором. Никогда с этим не было проблем, а тут вдруг весь юмор съежился как это бывает у мужчин в трусах в холодной воде и возникали только банальные строчки, похожие на все другие такие записки. В обуви хлюпала талая вода, и ноги без движения подмерзали. Изнутри я должен был прекрасно просматриваться, так что не было смысла выходить из облака. Поэтому, недолго думая, я опять проткнул завесу и медленно направился к инопланетному звездолету. Вблизи он оказался подавляюще грандиозным, с неперчислимым разнообразием невероятных деталей. Чувствовалось, что здесь давно уже был лагерь. Вокруг располагались таинственные устройства, высокие разноцветные штыри и странные предметы. Я нерешительно остановился. Прятаться, наверное, было уже поздно, а подойти ближе мешала осторожность. Почему нет никого вокруг? Может они наблюдают за мной? Или как в Войне Миров давно погибли от земных бактерий? Но точно — не раньше, чем два года назад, когда я лазил здесь. Совершенно бесшумно откуда-то надо мной вниз призрачно слевитировала нелепая на вид фигурка. Я совершенно не понял, как это произошло. Темно-синий инопланетянин с огромной копной черных волос на голове, тонкий как спичка, откинув локон, прищурился от яркого света и поземному зевнул. Он повернулся, и мы столкнулись взглядами. От неожиданности он вздрогнул, и я не знал, что делать, но чуть опустив глаза точно понял, что это — женщина. Она оскалилась в улыбке и не спеша, почти крадучись, двинулась ко мне, явно не желая спугнуть. Изредка проваливаясь в снег и неловко балансируя тонкими ручками, она подошла совсем близко, и я с огорчением разглядел легкую сетку морщинок на своеобразно красивом лице. Мне стало неудобно за то, что я был лишь в плавках на голом, позорно недозагорелом теле. Она с явным волнением осмотрела меня снизу-вверх и пролопотала что-то по-киргизски. Глупо теряясь как школьник у доски, я непонимающе пожал плечами, выдавил из себя «саламат сызбы» и, уже по-русски, — что не понимаю. Она переключилась на неожиданно чистейший мой язык, и спросила: — Вы альпинист? — Вроде да, — я неуверенно пожал плечами, переминаясь в мокрой обуви с хлюпающими звуками. Это была категорически не русская женщина. Она вообще была никакой и, как все вокруг здесь, во всех деталях поражала неожиданной новизной. Удивительный звездолет, странные предметы на снегу самых интригующих форм, прозрачное с одной только стороны облако, — все это переполняло воображение до ограничения. Моя молодость прошла в космических грезах, и я просто ничего другое вне фантастики даже не предполагал, видя все это: вот, наконец-то встретились!.. Прилета добрых и могучих инопланетян из космического коммунизма с нетерпением ожидал весь советский народ, чтобы положить конец капиталистической несправедливости и нависающей над миром атомной войне. — Вы… прилетели из космоса? — Да, — она открыто и неторопливо протянула мне ладошку, — можете потрогать меня, если хотите!

Я улыбнулся и сжал маленькую, какую-то ненастоящую ручку. Это было сильное, непередаваемое ощущение. Как-то я видел картину «Прикосновение ангела», что должно было передать самые высшие чувства, охватывающие от такого контакта. А теперь у меня случилось прикосновение к инопланетянке. Несмотря на гипоксию, в голове стало очень ясно, и я был готов ко всему, ну, вероятно, пока не дошло до конкретных дел. — Это — наша шлюпка, — она показала рукой на звездолет, — Хотите посмотреть?

Как можно сомневаться? Передо мной открывалось неизвестное и долгожданное, правда, как раз сейчас я к этому не вполне был готов исключительно из-за комплекса неполноценности. Меня беспокоило, что могу наделать глупостей и оказаться опозоренным навеки в истории. В голове все стремительно менялось, пока я покорно передвигал негнущиеся то ли от холода, то ли от ступора ноги, и все начинало быть похожим на сон. И тут к нам слевитировала еще одна фигурка, проделав это куда более залихватски, и по инерции по колени провалилась в снег полусогнутыми ногами. Она казалась совсем еще девчонкой. Очень похожая на женщину рядом, но еще тоньше, что казалось почти невозможным. Только выбравшись из снега и подняв голову, она заметила меня и от неожиданности раскрыла мультяшно-огромные глаза. В них было легко распознаваемые изумление, восторг и любопытство. Меня ее эмоции и вид повергли в еще большее замешательство. Она замахала руками, забалансировала, проваливаясь тонкими ступнями, и скорострельно заговорила со мной по-киргизски, но женщина перебила ее несколькими торопливыми словами, среди которых мне послышалось «йети». У нас ходили легенды про снежного человека, которого прозвали «йети», и я почувствовал себя их добычей. Это помогло мне немного справиться с шоком. — Привет, человек! Как хорошо, что вы сюда забрели! — девчонка запросто ухватилась за мою руку, в которой я держал ледоруб. Они повели меня с двух сторон, чуть ли не подталкивая сзади, и внезапно мы взмыли так, что у меня голова закружилась. Ориентация вернулась в маленькой комнате с пружинящим покрытием. Подо мной позорно начала расплываться лужа от полных воды мокроступов и быстро таявшей снежной коросты, и я только виновато переступал ногами. Слева раскрылся проход. Просто в туманной поверхности возникла дыра. Оттуда к нашим ногам шмыгнула пестрая тварь чем-то похожая на лису, но непропорционально длинная и усатая, с толстым стелющимся хвостом. Я чуть пригнулся, но девчонка влет подхватила животное на руки несмотря на то, что тварь рвалась знакомиться со мной. Мы прошли далее. В очередной распахнувшейся комнате сидели худощавые низкорослые люди, похожие как браться. Я сообразил, что это так же, как киргизы или негры — на одно лицо для тех, кто к ним не привык. Меня заметили и все повернулись. это напоминало эпизод картины «Опять двойка». Некоторые с глуховатым звуком «чпок» отстреливали от голов какие-то шнуры. Все поднимались с мест с нарастающим энтузиазмом. Меня окружили и с некоторого расстояния осторожно присматривались. Я оказался среди маленьких людей со взрослыми лицами. Они неторопливо, в какой-то своей плавной этике молча переглядывались, явно обмениваясь информацией, улыбались мне, а некоторые осторожно подходили и неуклюже хлопали по плечу со словами вроде «привет, дружище!», видимо считая это необходимым обрядом земного знакомства. Вроде бы не такие уж они таинственно недоступны для понимания, эти инопланетяне, даже по-русски говорили свободно. Как же я недооценивал ситуацию! Но склонность недооценивать — не столько ошибка, сколько отсутствие опыта, — я просто не видел еще ничего подобного. Так детям кажется все понятным. Моя улыбка все еще сковывала непослушно лицо, но я уже чувствовал себя свободнее, настолько они были приветливы и неподдельно радостны. В сравнении с разительной грациозностью их фигур я ощущал себя неуклюжим питекантропом. Эти люди отличались гротескным телосложением, как в диснеевских мультиках, которые мне довелось видеть, а глаза жили глубокой осмысленностью. Сочетание очень странное, непривычное. Меня это напрягало ожиданием какой-то неподъемной для меня интеллектуальной каверзности, чем обычно не преминут блеснуть земные интеллектуалы, чтобы доказать свое превосходство. Но этого не происходило. Лишь казалось, что они постоянно над чем-то глубоко размышляют, но не как рассеянные ботаны, а при этом живо реагируя. Жуткая перемешка русского и отдельных реплик незнакомого инопланетянского обессмысливала понимание. И опять среди ускользающих слов послышалось «йети», так что я укрепился в ощущении себя отловленным гоминидом. Женщина и девчонка, наконец-то, отпустили мои руки, но остались рядом с приоритетом удачливых охотников Или мне так казалось в горячке происходящего. Я неуклюже стоял огромный среди них, попавший в гости к цивилизованным людям, полуголый, ошеломленный и с нелепым ледорубом в полусогнутой лапе. Мое тело приняло соответствующую позу: я ссутулился, чуть развел руки в локтях и даже выдвинул вперед нижнюю челюсть. Но за меня легко решалось множество мелких этических проблем так, что не ощущалось никаких неудобств. — Мы постараемся общаться так, как вы привыкли, — сказал кто-то рядом без акцента, наверное, моя первая знакомая. Обращение «на вы» чуть задевало и дистанцировало как в милиции. На мои плечи слегка надавили, я недолго гадал, что им нужно. Оказывается, мня усаживали, но я не понимал куда. Это оказалось что-то очень комфортное, где я и расслабился. Рядом устроился инопланетянин со слегка удивленным и в тоже время насмешливым, как мне казалось, выражением лица. У меня был знакомый с таким же постоянным выражением лица, так что невольно начал воспринимать этот типаж, но знакомый был алкашом, хоть и добродушным, но обидчивым. Мы посмотрели друг на друга, приветливо скалясь — я невольно начал копировать эту их манеру так улыбаться. Он заговорил со мной мягко, почти вкрадчиво и неторопливо, подчеркнуто обращаясь «на вы», в то же время всем остальным тоном придавая приятную мне уважительность, позволяющую не чувствовать себя здесь чужим. Первые его слова я упустил. Потому, что гнал из головы шальную мысль, а что будет если я сейчас ущипну эту нереально миниатюрную до смешного руку, лежащую рядом с моим коленом. Вообще несколько смутно сейчас помню, что он говорил. Что-то вроде: — Мы дальние разведчики. Расчеты показали, что в поясе жизни вашей звезды есть планеты. Несмотря на удаленность, сюда была отправлена экспедиция. Через девятнадцать ваших лет мы прибыли и, еще полгода проблуждав среди планет системы, мы остались вблизи Земли. Через несколько месяцев изучения планеты и ее электромагнитных информационных излучений, выбрали место посадки в безлюдном горном районе недалеко от населенного пункта, с надежно уединенной посадочной поверхностью. Спустились в этом самом модуле и развернули базу. Недалеко от места посадки мы обнаружили относительно свежие следы, стоянку и тайник. Но прошло вот уже два месяца, и никто не появлялся. Мы уже готовились отправить группу ниже, чтобы установить связь с одним из людей, и тут вы нас нашли. Я живо представил, как спустившиеся ниже инопланетяне появляются перед суровым чабаном, который неминуемо им бы повстречался внизу. Он бы точно схватился за мультук чтобы защититься от шайтанов. Я невольно улыбнулся, уже не скалясь напоказ. Инопланетянин тоже улыбнулся, не спрашивая, о чем я подумал, как будто и сам понимал, что за контакт мог приключиться с горным селянином. — По одним только случайным радио и телепередачам сложно достаточно полно изучить культуру и особенности психики. К сожалению, у вас еще нет общемировой информационной сети. Хотя наш компьютер во многом справился, нет ничего более ценного, как непосредственное общение. Мы предлагаем вам погостить у нас несколько дней. — О, конечно. А если бы вас нашел человек, который не согласился остаться? — Скорее всего нам бы удалось убедить его, но в любом случае отпустить до нашего отлета означало бы преждевременно раскрыть нас. Мы не можем, не учтя всех последствий, вмешиваться даже фактом своего существования. Поэтому приходится следовать компромиссу этики и необходимости, но не попирая этику, ведь человек, который не захотел бы принять во внимание интересы своего общества тем самым оказывается вне этого общества. Считаетесь ли вы с желанием животных, которых нужно изучать? Вы не причиняете им страдания, но ограничиваете, создаете для них возможно оптимальные условия, а после цикла исследования даже не всегда отпускаете на волю. Как длинно, но четко обосновано. Отрезвляюще доходчиво, даже не поспоришь… — Значит, выбора, по сути, нет. — Есть выбор в вопросе участия и получения для себя максимальной пользы, а вреда мы не причиним в любом случае. Как нежелательная мера, фрагменты вашей памяти о последнем периоде времени можно сделать недоступной для воспоминания, это — легко. Был ли инопланетянин наивным оптимистом в отношении легкости принуждения меня или я реально был бессилен против них, как попавшийся зверек? Я-то знал, насколько коварным и опасным стал бы в случае нежелания сотрудничать. Вот прямо сейчас мог бы устроить им настоящую бойню здесь. Или не смог бы?

Однако, выбор для меня был очевиден, и я не собирался измышлять вариант побега. Хотя идилличность фантастических представлений о доброте и гуманности сменилась на понимание реалий действительности. — Я всегда мечтал оказаться в такой ситуации! — вырвалось у меня и это разрядило напряжение, все понимающе заулыбались. — Это — нормально для высокоразвитого разумного существа, а вы таким и являетесь, что сразу стало понятно. Мы все будем с вами очень доброжелательны. И вы для удовлетворения любопытства можете обращаться к любому нашему специалисту. Какие у вас личные интересы?

У меня есть много, очень много самых разных интересов. Я люблю стрелять и с детства с соседом, у которого отец был охотником, палили из 16-го калибра в наших огородах, делали пороховые пушки и даже ракеты. Я любил рисовать и лепить, что в этом плане можно получить у инопланетян? Я давно собираю всякие электросхемы, приемники, усилители, сегодня это и есть моя работа. — Электронная схемотехника, — вслух выдал йети, сидящий во мне, и перестал в какой-то мере чувствовать себя примитивным гоминидом. — Мне повезло! — расцвел инопланетный мужичок с широкой рыжей бородой какие рисуют у пиратов и людоедов в детских книжках. — Только я не считаю себя достаточно хорошим специалистом чтобы говорить от имени земной науки.

Я начинал осваиваться, и здорово помогало то, что ощущал свои физические возможности как Гулливер в Лилипутии. Девчонка, которая стояла чуть поодаль, звонко вскрикнула от досады потому, что ее лиса внезапно вырвалась и, конечно же, молнией метнулась ко мне. Молодой инопланетянин с невероятной ловкостью успел схватить ее за хвост в прыжке. Лиса гулко брякнулась на пол и возмущенно зашипела. — Очень общительное животное. Это биологический робот, специально созданный для развлечения детей. Пока она с вами не познакомится, так и будет приставать. — Я не против, — улыбнулся я. Лису выпустили, она обнюхала меня, посмотрела в глаза и потерлась о ноги. — Ее вырастили еще до рождения хозяйки на пятом месяце полета. Сейчас они единственные бездельники на корабле. Девчонка негодующе вскинула голову: — Я бездельница? — Ты — молодец, только еще не заняла определенную специализацию в системе. Вот поэтому, — сказал молодой инопланетянин, обращаясь ко мне, — ей и придется, в основном, развлекать вас во время досуга. Женщина обеспокоено взглянула на него: — А ты учел опасность… как это по-русски…, ну, в общем… — Сневер? — подсказал молодой инопланетянин странно прозвучавшее слово и это заметно его озадачило. — Да. Девчонка возмущенно вспыхнула и совсем поземному закусила губки. Я ничего не понимал, но было ясно, что со мной-таки стряслась какая-то нешуточная проблема. — Я об этом даже не думал… Как ты считаешь, — обратился он к одному из своих товарищей, — наш опасения достаточно обоснованы?

Тот на минуту задумался. — Трудно сказать. Слишком много параметров для экстраполяции… Рискнем. Но, какими бы ни были последствия, а они в принципе не могут быть слишком неприемлемыми, мы получим ценную информацию. Обсуждая что-то свое, они не перешли на свой язык, а говорили по-русски. Я очень оценил это. Меня всегда раздражало, когда киргизы, почти насильно зазывающие в юрту в гости проходивших мимо, там говорили о чем-то на своем. Опять специфическая, но рациональная справедливость, к которой мне еще придется привыкать… Но речь зашла о чем-то касающемся меня в настораживающем плане. Конечно, можно не сомневаться, что из любой беды они смогут извлечь максимальную пользу для своей исследовательской миссии. Женщина задумалась, я почувствовал себя неуютно и спросил: — А что это за штука, сневер?

Девчонка почему-то с неприязненным вызовом зыкнула не меня. Молодой человек с сочувствием вздохнул и попробовал объяснить попроще, как школьнику:

— Эта такое не смертельное, конечно, бремя или можно сказать напасть, настолько специфическое понятие, что в вашем языке даже нет подходящего слова. Да и лучше вам это не знать пока… Вот, точно, не стоит знать то, что от вас не зависит и стараться этого избегнуть. Но вы не пугайтесь, мы справимся. А сейчас давайте улучшим коммуникабельность. Как бы вы желали, чтобы мы назвали вас? — Да просто Сашей. — А мы давно выбрали себе земные имена. Я буду Джоном. Неплохо? — Вам подходит, — я улыбнулся ему, хотя меня слегка покоробило. — А рыжая борода — Федя. Скоро всех запомните. — Ну, наверное, да. Раз я здесь на несколько дней, можно я схожу за своими вещами, они остались ниже, под ледником? Там палатка, одежда, еда… Я не убегу! Можете прикрутить мне самоликвидатор. — Конечно, переносите! Мы вам поможем. Пятеро инопланетных мужчин тут же вызвались сопровождать меня. Без всяких проволочек, без которых в земных делах ничего не бывает, меня сразу вывели из отсека и что-то мягко, но стремительно выплюнуло всю компанию на снег. Я опять ничего толком не понял. Группа инопланетян казалась мне совершенно неопасной, если только у них не было какого-то оружия. А на спуске с ледопада, за мной точно никто не угонится, и пусть хоть палят из всех бластеров. Но я старался не делать неожиданных и резких движений.

Солнце скрылось за гребнем задолго до заката, сразу стало холодно, снег под ногами постепенно твердел. Я демонстративно взбрыкнул, покрутил для разминки торсом и быстро пошел по своим следам, привычно заваливая снегом места, где глубоко проваливался, чтобы следующий легко здесь мог пройти. Инопланетяне не отставали. Мы спустились с ледопада на скалы и мне пришлось подстраховывать их в сложных местах. Здесь я чувствовал себя хозяином своего мира. Со мной было пятеро маленьких как мальчишки, худющих человечков. Никакого оружия у них так и не разглядел, но мне и в голову не приходило конфликтовать с ними, я лишь по-мужски соразмерял свои возможности. Мы спустились к палатке. Запыхавшись и возбуждено галдя, причем, строго по-русски, они с любопытством окружили ее, а я торопливо залез, напялил холоднющую, но сухую одежду, защелкал зубами и, показав пальцем свою цель, чтобы не думали про побег, направился к спрятанной заброске. Отвалив камень, принялся разгребать вход, с удовольствием ощущая на себе оценивающие взгляды, когда приходилось вытаскивать из ниши тяжеленные каменные обломки, — опять чисто пацанские сопоставления. Потом я начал выгребать оттуда консервные банки, мешки с сухарями, пачки сахара и чая, канистры с бензином, связки снаряжения, каски, вибры и кошки. Образовалась внушительная куча. Я сложил палатку, и натолкал в рюкзак железа, консервных банок, в общем все, что неудобно было нести в руках. Получилось килограмм сорок. Один инопланетянин безуспешно попытался поднять рюкзак и предложил вызвать авиа-бот. Я снисходительно улыбнулся и, поддав коленкой под днище, воздел рюкзак на плечо, а потом, подбросив на спине, просунул и другую руку. Они смотрели на меня познавательно как на питекантропа в его среде обитания, а потом разобрали остальное, так что от кучи ничего не осталось. Обратно мы шли по совсем уже затвердевшему снегу, не проваливаясь. Шли не торопясь так, чтобы никто не отставал. Двое инопланетян были обвешаны веревками и касками, а трое тащили палатку с легкими вещами. Я с рюкзаком шел позади и уже нисколько не комплексовал. Все казалось даже обыденным, как если бы не раз с ними ходил в горы. Передо мной шел самый высокий из них по имени Вася, едва доставая макушкой мне до глаз. На плечах и шее у него висели мотки страховочной веревки. Вначале я его узнавал по шраму над левой бровью, который придавал его лицу выражение незаслуженной обиды. Вася громко рассказывал на ходу, что обслуживает силовые механизмы модуля. Я живо вообразил, как толкаю его на товарищей, запутываю всех веревкой и бегу назад к свободе. Вася споткнулся о пласт выступающего фирна и оглянулся на меня. Я чуть приостановился, но он пошел дальше. Так, значит, не просто опутываю, а тащу всю эту кодлу в зоопарк. Сенсация, меня награждают за бдительность. Вася хрустел по фирну впереди как ни в чем ни бывало, продолжая увлеченно меня просвещать о чем-то. Значит, нет у них телепатии. Можно думать о чем угодно. Вася заговорил про своего друга, несущего чуть дальше связку гремящих касок. На вид тот был совсем мальчишка, но выбрал себе имя Полифем, и оно ему как-то подходило. Он обслуживал более утонченное оборудование. При необходимости его мог заменить Федя. Хотя все обслуживали боты, люди контролировали процесс и в особых ситуациях могли вмешиваться, получать нужную информацию и принимать нестандартные решения. Как я понял, общего разума у звездолета не было. Трое тащивших палатку в качестве носилок были человекологом Шуриком, биологом Геной и космическим адаптологом Верой. С первым понятно — изучатель людей, а что означало адаптолог не совсем понял, что-то вроде нашего психолога. Веру предупреждали, что это имя — чисто женское, но он проявил только ему понятное упрямство. Ничего женского в его повадках я не заметил. Еще мне сказали, что с ними только одна женщина — математический аналитик Наташа, а ее вполне повзрослевшая за время полета дочь, та самая девчонка, успела сменить несколько имен и сейчас никто не знает, как ее зовут. Мы прошли облако, и я прикинул место для палатки. Из модуля слетел на снег всегда улыбающийся Федя с толстым рулоном. Он подошел к нам и бросил ношу на снег. Рулон упруго развернулся в широкий прямоугольник. Я сразу сообразил, что это — вроде большого каремата и не ошибся. — Это для палатки. С ним не будет холодно на снегу. Такое понимание специфики приятно меня расположило. — В общем-то я и не такому привык! — начал бравировать я, — вот на камнях… — Вы, конечно, горный человек, — улыбнулся Федя, — а вот мы… нам очень хочется пожить в палатке, но, пожалуй, без этого коврика будет слишком сурово…

Круто!.. я по-другому взглянул на ситуацию. Или они так решили сторожить меня?.. вряд ли, они гораздо более тонкие психологи. Но лучше тут не делать предположений. — Пожалуй, еще трое из вас, кроме меня, поместятся вполне комфортно! — Мы будем гостить по очереди! — Вера улыбался: он явно понял мои сомнения. — Некоторые уже строят серьезные планы побыть здесь альпинистами и с вашей помощью залезть на какую-нибудь вершину. Это оказалось для мня совершенно необычным направлением мыслей. Но я обрадовался столь полному моему участию. — Классно! Будем готовиться!

Мы растянули палатку. Инопланетяне все схватывали без лишних пояснений. Из нас получалась хорошая команда, и я почти не чувствовал себя дикарем, за которым наблюдают исследователи. Я уложил вещи в палатку так, чтобы на них удобно было сидеть и пригласил всех зайти в музей этнического быта. Они расселись как смогли, и я вытащил примус. Он должен казаться им примитивной экзотикой! Примус был бензиновый, вонючий и довольно своенравный, но я умел его надежно приручать. Вечер окончательно опустился на горы, и когда примус зашипел голубой короной пламени, сразу стало тепло и уютно. Я наполнил кастрюльку кусками смерзшегося снега и поставил на огонь. Инопланетяне наблюдали, переговариваясь и смешно пытались объяснять происходящее. Они мне напоминали школьников своей непосредственностью при невысоком росте или, наоборот, старичков, затаивших свой огромный жизненный опыт. Пока топилась вода, мы решили, что я подготовлю желающих залезть на пик Западный Аламедин, — самую высокую вершину Киргизского хребта, к которой выходил гребень нашего цирка. Мне казалось это вполне возможным раз они так хорошо переносят здесь разрежение воздуха. В кастрюльке уже парила вода, и я добавил еще снега, заполнив ее до верху. В этот момент полог палатки отвернулся, и мы увидели девчонку, а за ней выглядывали еще любопытные лица. Кое-как мы потеснились, стараясь не задевать примуса. Толкучка — советский атрибут. Выстоять очередь в магазине, залезть во всегда переполненный автобус, поехать на жигулях в компании десяти человек с рюкзаками, непонятно как утрамбовываясь в салончике. Даже базар назывался толкучкой. Но тут в палатке было уютно соприкасаться плечами и быть максимально компактно вместе. Биологу экспедиции — Гене, — смуглому инопланетяшке с веселыми глазами, места не хватало, и только его голова была с нами в палатке. Я передал ему свою куртку, чтобы прикрыл зад, и он принял ее как будто так всегда у нас было. Когда закипела вода, я бросил в кастрюльку пару горстей сухофруктов. Все притихли, наблюдая за таинством и принюхиваясь. Я достал продукты, нарезал единственную булку хлеба, открыл банки с мясным паштетом и сгущенкой, высыпал из пакета шоколадные батончики и почистил ломоть вяленой рыбы. У меня в канистре был отличный сироп: смесь клубничного и смородинного варенья с апельсиновыми корками. Я влил сиропу в компот и достал свою кружку. — А высокоразвитые инопланетяне смогут решить проблему дефицита посуды для еды? — спросил я, зачерпнув кружкой компот и любуясь его густым цветом. Доктор сбегал на модуль и скоро все нюхали обжигающий губы горячий напиток. Я гадал как они отнесутся к земной еде, но проблем не возникло. Девчонка увлеченно рвала зубами вяленую рыбу, — видимо входила в первобытный образ, а я наслаждался этим чудесным зрелищем. Потом она попробовала батончики и, наконец, смогла отпить остывший компот. Все с интересом и без опасения дегустировали земную еду. Наверняка их медицина позволяла такую опрометчивость. Я смотрел на людей чужого мира и удивлялся своему спокойствию. Смуглые и бледные лица, разного оттенка прически, чуть скраденные полумраком, странно живые, не по земному утонченные черты. Но с ними было просто и хорошо. Их любопытство не было навязчивым. Они, как самые обычные туристы, до последней капли прикончили компот, вылизали сгущенку и расправились с паштетом. Что еще нужно для взаимопонимания? Я был удовлетворен. Точно не помню, о чем именно мы говорили, закончилось тем, что, решив, кто сегодня останется со мной в палатке, все ушли на модуль готовится. Стало тихо и полезли мысли. Вот этот момент помню хорошо. Я остался один в палатке, выдернутый из совершенно непривычного бытия. Я не мог ничего планировать потому, что ничего не знал и не понимал, оставалось просто продолжать переживать все это и скоро наступит продолжение. Нужно бы навести какой-то приличный порядок. Я собрал мусор в небольшой полиэтиленовый мешок и с хрустом смерзшегося снега вдавил его поглубже снаружи. Ледник Джинды-Су отходит со скоростью около 100 метров в год. Значит где-то лет через пять очередной скол на ледопаде рассыплется с этим пакетом, разбросав сохранившиеся на холоде огрызки для птиц и железные банки для перегнивания. И кроме меня тут никто не наследит в ближайшие годы, если не десятилетия. Об этом я думал, совершая антиэкологический поступок с захоронением отходов. Продукты, веревки и другое снаряжение я уложил вдоль палатки вместо подушек, уселся на спальник и принялся ждать. Раздался резкий шум полога. В палатку пролезли смуглый биолог Гена, Вера и суетливая девчонка, прихватив с собой что-то вроде легких скафандров. Пока они устраивались я вылез наружу. Меня никто не караулил, за мной даже не подсматривали и я совсем перестал осмысливать тему освобождения от инопланетян. Я всегда любил смотреть на горы один ночью. Звезды, рассыпанные в черной мгле, густо рассыпались в районе Млечного Пути. Скалы гребней в темноте казались гигантскими стенами, окружившими весь мир. В такие минуты меня всегда поражает: как смеет человек забираться так далеко от надежного жилья и спокойно спать, не думая, насколько он слабее стихий и как он здесь неуместен. Я не спеша брел по твердому снегу, стараясь вызвать в себе ощущение единства с силами природы, но здесь был еще и инопланетный модуль. И, возможно, его сила была соизмерима с силой местных стихий. Я совсем по-другому представлял себе встречу с инопланетянами, как погружение в заведомо комфортную, высокоморальную среду типа библейского рая. На это настраивали советские книги и фильмы. Далеко в чуждой культуре оставались зловещие романы типа «Война миров», оканчивающиеся неизменным противостоянием. А идеи советских писателей отождествляли коммунизм и то, чего несомненно достигает развитие разума во вселенной. Мне казалось, что все земные дела и проблемы должны были преобразиться только к лучшему от такой встречи, добро везде немедленно восторжествует, и мир обретет сказочные формы новой действительности. Одним лишь своим присутствием в ореоле нвероятных достижений науки и техники инопланетяне должны были лишить силы все зло на Земле. Но сейчас мое сознание отказывалось обожествлять их, настолько естественным и понятным было их поведение, включая отрезвляющий цинизм, с которым они меня встретили, суля поместить в клетку, если откажусь сотрудничать. Я вернулся в палатку. Все уже лежали в рядок в своих скафандрах. Я зашнуровал вход и заполз в спальник. У стойки наверху матово сиял инопланетный светильник. Просто шар и все, без выключателя. Я ненадолго завис в раздумье, но Вера понял мое намерение и что-то прошептал, после чего свет сдулся в кромешную тьму. Никто не спал. Через щель прямо мне в нос дула тонкая свежая струйка чистейшего воздуха. Я на опыте знал, насколько глубокий и живительный сон это обеспечивает. Мы, как это положено по технике горной безопасности, все лежали головой к выходу. Рядом думала о чем-то девчонка, за нею ворочались Гена с Верой. В таких случаях я обычно рассказываю какие-нибудь истории, но… И неожиданно для себя я выдал: — Хотите услышать этнический рассказ про горную деву?.. Если мы собираемся на восхождение, должны же вы знать альпинистские легенды? — Конечно! — хором обрадовались инопланетяне. Я услышал, как они мягко зашуршали тканью скафандров, устраиваясь поудобнее. Эту историю я рассказывал уже раз десять новичкам на сборах, помнил ее хорошо и начал медленно, будто описывал то, что когда-то видел.

Длинная сиреневая молния прорезала небо и грохотом заглушила на мгновение яростный вой ветра. Около черной от полумрака палатки, пригнувшись, стояла девушка. Ее тонкие пальцы сжимали воротник штормовки, волосы трепал ветер, а широко раскрытые глаза пытались что-то разглядеть в небе. Из рвущейся ветром во все стороны палатки вылезли два парня. — Как внезапно! — прокричала девушка. Парни молча усмехнулись. Один из них, более высокий и стройный, наклонился к ее уху: — Гора уже совсем рядом! Если мы сегодня не залезем, то придется возвращаться!

И вот руки вновь сжимают холодную сталь ледорубов, а ветер слепит глаза и захватывает дыхание. Камни с ревом срываются с крутых склонов, унося за собой щебень и снег. Путь шел по широкой осыпи из крупных обломков. Иногда они точно живые уходили из-под ног, ветер налетал со всех сторон и приходилось вставать на четвереньки. — Мы только вымотаемся в такую погоду, — тяжело прокричала девушка, когда они на минуту остановились чтобы унять сердца, но парни молча повернулись и опять полезли вверх. Ветер понемногу утихал. Густой холодный туман поднимался снизу. Стали влажными камни, а в воздухе запорхали редкие маленькие снежинки. Когда далеко внизу остался облизанный ветром горб ледника, повалил густой крупный снег. Впереди на несколько шагов ничего не стало видно. — Вот же везет! — остановился высокий парень, — А до вершины совсем рядом! — Дальше даже идиоты не пошли бы! — хмуро проговорила девушка. — Идиоты пойдут, а ты подождешь здесь! — повернулся к ней другой парень, — в двойке мы быстро выскочим. — С ума сошел?! — воскликнула девушка будто ее облили холодной водой и со страхом посмотрела на высокого. — Мы тебе поставим палатку. Залезешь в спальник и спи. — Вы хоть снег переждете!

Под нависающей мощной скалой под порывами ветра с трудом сумели поставить палатку. В палатке, казалось, было еще холоднее. — Скоро вернемся! — улыбнулся высокий, — а не вернемся, — больше будет «черных альпинистов»! — А мне тогда в кого превращаться? — В горную деву!

Девушка фыркнула и полезла дрожать в ледяной спальник. Парни выбрались из палатки и скрылись в тумане. Но девушка не смогла вот так остаться и ждать, вершина-то совсем рядом! Как только ветер утих, стало так спокойно, что ей показалось, что она тоже сможет дойти. Она вылезла из спальника, торопливо собралась, схватила ледоруб и полезла на верх. Ей везло. Все было легко и просто. Ей слишком везло пока она не вышла к огромной скале, загородившей путь на гребне. На ней было много надежных зацепок. Неужели девушке так хотелось попасть на эту вершину? Вообще-то не очень, но ее же парень полез…

Ветер выбрал момент и засвистел с неожиданной силой. Пальцы и лицо начали быстро стынуть. Девушка закрепилась, перекинув репшнур через выступ и сунула онемевшие ладони в штаны между ног. Пальцы начали медленно отходить, сообщая об этом болью. Под ней уходила вниз и скрывалась в тумане скала. И туг сверху на ее каску по скалистому желобу обрушилась небольшая снежная лавина вперемешку со щебнем. Девушка оглушено повисла на веревке. Довольные успехом парни возвращались к палатке. — Я думал, что она нас будет встречать! — нарочно громко крикнул высокий. — А она все проспала! — в тон ему добавил другой, просовывая голову в палатку. — Ее там нет… — с нескрываемой дрожью в голосе сказал высокий, — значит полезла за нами, вот дура же…

Парни опять молча пошли вверх, оступаясь от усталости. Но стемнело, а нигде, где могла бы остановиться или застрять девушка они ничего не нашли и вернулись. Небо разъяснилось, и огромная луна залила все вокруг волшебным светом. Парни вернулись к палатке. Какое странное совпадение: Луну заслонила та самая вершина. Снежная макушка озарилась короной фиолетового свечения и ничего не было фантастичнее в этот момент. Леденящий ужас заставил замереть сердца. В палатке стоял пустой примус, еды не осталось. Нужно было продолжать поиски, но где взять силы? Ночь ей не пережить. Они сложили палатку. Высокий опять пошел вверх, но через десяток шагов остановился и в изнеможении сел на снег. Побежденные, они начали спуск. Молча, шатаясь как в дурном сне. Девушка долго искала парней. Ей совсем не было холодно и есть не хотелось. Она даже об этом не думала. Она ни о чем не думала, только искала. Научилась съезжать верхом на лавинах, когда видела людей, идущих с рюкзаками, а потом долго раскапывала снег и всматривалась в побелевшие лица, но не находила. Она осторожно пробиралась к палаткам ночью и ее дыхание легким морозным ветром покрывало инеем закрытые ресницы спящих. Некоторые спали ногами к выходу. Тогда она вытаскивала их спальники чтобы посмотреть кто же здесь спит, но не находила. О горной деве начали рассказывать легенды…

Вот поэтому, — наставительно заключил я, — нужно спать головой к выходу, а не ногами. Она может быть и сейчас ходит, ищет…

— Ой! — выдохнула девчонка и плотнее прижалась скафандром ко мне. — А на меня что-то дует… Как будто чье-то дыхание! — встревожено сообщил Вера. И тут же раздался резкий, неожиданно сильный хлопок. Мы вздрогнули, а девчонка взвизгнула. Почти сразу я понял, что это Вера хлопнул рукой по натянутой материи. — Ну, Александр, — как-то официозно вымолвил Гена, — я русский знаю не очень глубоко, но ты так рассказывал, что теперь приснится. — Саша, вы понимаете, что теперь вас ждет? — строго вопросил Вера привстал и гипнотически уставился на меня. Оказалось, что у них в темноте светятся глаза как у кошек. Это было очень круто и я не сразу ответил. — Рассказывать на ночь — это теперь ваша судьба!

Я довольно заржал и произнес формулу: — Спокойной ночи, приятных снов, цветных и радужных. Все поняли назначение формулы и больше никаких звуков не последовало, создавая общий настрой на погружение в сон. Была и альтернативная формула из детства: «Кошка сдохла, хвост облез, кто промолвит, тот и съест!» — вполне-таки законная этническая поделка, но я пока еще не посмел. Да и не мотивировало такое на сон, скорее — на желание красиво преодолеть логику запрета.

Ночью инопланетяне спали неспокойно, ворочаясь в своих скафандрах и только к утру крепко заснули. Я встал поздно, когда солнце выглянуло из-за гребня чтобы дать им выспаться. На стенках палатки длинными иголками вырос иней, было холодно. Я разжег примус, безжалостно ликвидировав эту красоту. Через минуту палатка просохла и стало комфортно. Девчонка открыла глаза и изумленно уставилась на меня. Я улыбнулся ей, потом взял кастрюлю и, высунувшись наружу, наскреб снега. Когда вскипела вода, заварил чай. Девчонка выбралась из своего скафандра и помогла мне разложить еду. Меня порадовал этот признак хорошей горной этики. Я налил ей и себе чаю, булькнув туда кусочки прессованного сахара. И тут биолог Гена заворочался, принюхался и, следуя носом, привстал на локтях. — Стой, Саша! — он суетливо принялся выбираться из скафандра. Моя рука застыла с куском вяленой рыбы у рта. — Я ведь собирался вас исследовать натощак!

Я сдулся и с сожалением оставил еду. Надо так надо. Девчонка неожиданно показала мне длинный язык, и я не придумал, чем ответить. — Резать не больно будете? — пошутил я и не получил ответа. Вера тоже выбрался из скафандра и попросил чай у девчонки. Гена вылез следом за мной из палатки, сразу пожалев, что снял скафандр, было очень холодно. Мы пробежались по твердому снегу с другой стороны корабля и влетели уже в другой тамбур. Из-за полупрозрачных, да еще в разной степени, стен длиннющего коридора трудно было понять, где куда что ответвляется, и во все стороны, кажется даже сзади тамбура, что-то простиралось с неузнаваемо-неуловимыми деталями. И я подумал, что, возможно, входной левитатор сразу переносил куда-то вглубь корабля. Как-то отец в первый раз привел меня к себе на работу в институтское здание, мы поднялись на второй этаж, там по коридору повернули куда-то, и я потерял ориентацию. Говорят, крыса тем умнее, чем более сложный лабиринт она способна осилить, особенно запоминания дорогу. Так вот, тогда я был не способнее крысы, но потом научился ориентироваться даже в сложных зданиях, но сейчас было понятно, что тут нет никакой системы, за которую я мог бы зацепиться. Возникла мысль, как важно мне не потерять Гену из вида, чтобы не пришлось выковыривать меня из каких-то устройств. А Гена шел впереди быстро, все время поворачивая и не оглядывался на меня. Может это уже был тест?

Конец ознакомительного фрагмента.