Путешествие трех королевичей Серендипских

Неустановленный автор, 1557

«Путешествие трех королевичей Серендипских» – анонимный сборник итальянских сказочных новелл, вышедший в 1557 году и пользовавшийся общеевропейской известностью. Он стал источником мотивов, которые встречаются в самых разных литературных произведениях – от вольтеровского «Задига» до «Имени розы» Умберто Эко. По сюжету, три юных принца из Серендипа (старинное название Шри-Ланки) отправляются в путешествие, чтобы познать нравы иных народов и научиться мудрости. В своих странствиях они встречают гордых султанов, прекрасных цариц и коварных волшебников, разгадывают хитроумные загадки и благодаря своей проницательности спасают королевства от гибели. Волшебные превращения соседствуют здесь с нравоучительными наставлениями, насилие и жестокость – с доводами в пользу смирения и благочестия.

© Р. Л. Шмараков, перевод, 2022

© Н. А. Теплов, оформление обложки, 2022

© Издательство Ивана Лимбаха, 2022

* * *

От переводчика

— Когда вы его видели? — спросил келарь.

— А мы и не видели его вовсе, правда, Адсон?

Читатель, в самом начале «Имени розы» знакомящийся со способностью Вильгельма описать коня, которого он не видел, скорее всего, не задается вопросом, как этот сюжет попал к Умберто Эко, тем более что тот, подобно многим авторам, брал свое там, где находил. Возможно, читатель вспомнит, что схожая история вышла с вольтеровским Задигом: он сумел описать, не видя их, сбежавшую болонку царицы и лучшего коня царских конюшен, хотя от своей проницательности получил больше неприятностей, чем славы. Если читатель не занимался специально историей этого сюжета, он вряд ли знает, что за «Именем розы» и «Задигом» стоит еще одна книга, в свое время пользовавшаяся всеевропейской известностью, — книга, которую можно рассматривать как примечательный новеллистический сборник, порожденный Италией XVI века, а можно — как колоритный эпизод в предыстории европейского детектива.

В 1554 году некий армянин по имени Христофор, о котором мы знаем лишь то, что он сам счел нужным сообщить в своей книге^[1], предпринимает путешествие из родного Тебриза на Запад ради знакомства с нравами и обычаями франков и попадает в Венецию. Республика тогда была в союзе с Сефевидами, правителями Персии, против общей для них турецкой опасности, так что выбор Венеции для выходца из Сефевидской державы был вполне естественным. Христофор провел здесь три года, и в Венеции ему так нравилось, что он не думал ее покидать. По его словам, чтобы воздать за любезности, оказанные ему венецианцами, он воспользовался своим знанием языков и при участии некоего друга сочинил книгу, попавшую к Микеле Трамеццино. Трамеццино, родом из Рима, увезенный оттуда в младенчестве во время Разграбления 1527 года, осел в Венеции и вел успешную издательскую деятельность; его обильная продукция была отмечена изображением Сивиллы на титульном листе. Издавал Трамеццино, помимо прочего, итальянские версии рыцарских романов; в частности, именно у него выходили книги перуджийского нотариуса Мамбрино Розео, плодовитого переводчика всего того, что современному читателю известно по обсуждениям в «Дон Кихоте», — «Пальмерина Оливского» с его потомками «Прималеоном» и «Платиром», «Амадиса Гальского» и пр. В 1557 году в печатне Трамеццино выходит в свет книга Христофора — «Путешествие трех королевичей Серендипских» (Peregrinaggio di tre giovani figliuoli del re di Serendippo).

Основной источник, из которого переведены (или перелицованы) составные части «Путешествия», — поэма Амира Хосрова Дехлеви «Восемь райских садов» (1301), последняя часть его «Пятерицы», имеющая образцом поэму «Семь красавиц» Низами Гянджеви (1197). Вследствие этого главным героем «Путешествия» оказывается «император Берамо», то есть легендарный Бахрам V, сын Йездигерда, правитель Ирана из династии Сасанидов (421–439), гонитель христиан, враг Византии, герой многих поэтических произведений и персонаж множества легенд, где он выступает то полководцем, то увлеченным охотником, то пылким любовником. В «Путешествии» объединяются элементы, взятые из этих двух поэм^[2], с добавлением некоторых других, возможно заимствованных из устной традиции.

Перечислим эпизоды «Путешествия», для которых обнаруживается правдоподобный источник:

* * * рамочная новелла: три королевича Серендипа (Цейлона), высланные отцом из страны, приходят в царство Берамо и дают доказательства своей проницательности — первая новелла (суббота) «Восьми райских садов» (Амир Хосров Дехлеви 1975, 42–62);

* * * ссора и примирение Берамо и Дилираммы (сюжетная линия, завершающаяся в конце книги) — Бахрам и Деларам на охоте в «Восьми райских садах», куда сюжет, в свою очередь, попал из «Семи красавиц» (Амир Хосров Дехлеви 1975, 14, 18–29; Низами Гянджеви 1986, 99–110);

* * * рука из моря — «Океан сказаний» (Сомадева 1967, 41);

* * * загадки королевы, ищущей мудрого жениха, — «Семь красавиц» (Низами Гянджеви 1986, 211–213; набор загадок разный);

* * * семь дворцов, построенные для исцеления Берамо, и семь девиц, в них поселенные, — «Восемь райских садов», заимствовавшиеся сюжетом из «Семи красавиц» (Амир Хосров Дехлеви 1975, 30–38; Низами Гянджеви 1986, 125–137);

* * * первая новелла (понедельник): превращение императора в олениху и попугая, коварство советника и его наказание — третья новелла (понедельник) «Восьми райских садов» (Амир Хосров Дехлеви 1975, 92–110, включая вставную историю о блуднице, требовавшей платы за соитие в сновидении);

* * * вторая новелла (вторник): требование королевы, чтобы муж отчеканил ее вместе с собой на монетах, и его попытки уклониться — эпизод на охоте, с требованием сделать из самки самца и обратно, заимствован из «Восьми райских садов» (Амир Хосров Дехлеви 1975, 19);

* * * третья новелла (среда): изваяние золотого льва, сделанное по заказу государя, обман златокузнеца, раскрывшийся из-за легкомыслия жены, и его находчивость — вторая новелла (воскресенье) «Восьми райских садов» (Амир Хосров Дехлеви 1975, 66–88);

* * * четвертая новелла (четверг): Раммо, сын султана, волшебными средствами наказывает неверную мачеху и ее любовника — шестая новелла (четверг) «Восьми райских садов» (Амир Хосров Дехлеви 1975, 186–212);

* * * пятая новелла (пятница): смеющееся изваяние и лицемерные женщины — седьмая новелла (пятница) «Восьми райских садов» (Амир Хосров Дехлеви 1975, 216–238);

* * * шестая новелла (суббота): любовь Джуллы и Феристено, искусство составлять розовые букеты и прокладывать подземные ходы, своенравный тиран и его посрамление — сильно переработанная четвертая новелла (вторник) «Восьми райских садов» (Амир Хосров Дехлеви 1975, 114–144); в частности, вся христианская составляющая принадлежит переводчику^[3].

Таким образом, «Путешествие», хоть и создано из экзотического материала, в жанровом смысле представляет собой вещь, хорошо известную к тому времени в итальянской литературе: обрамленный сборник новелл. В XIV веке образец его давал, кроме «Декамерона»^[4], созданный под его влиянием «Пекороне» Джованни Флорентийца, в XV веке — «Порретанские новеллы» Джованни Сабадино дельи Арьенти, а уже незадолго до книги Христофора Армянина — «Беседы» Аньоло Фиренцуолы (их «Первый День» был издан в 1548 г.), «Забавы» Джироламо Парабоско (изданы в 1550 г.) и «Приятные ночи» Джованфранческо Страпаролы (1550–1553). От большинства этих книг «Путешествие» отличается (сближаясь в этом с «Приятными ночами») сказочным характером сюжетов. Его мир — не итальянский город, но условный Восток, полный важными мудрецами, гордыми царями и философами, неотличимыми от волшебников; здесь из моря выходят огромные руки, по лесам бродят императоры в обличье лани, а демоны верно служат султанским сыновьям. Вследствие решительности, с какой Христофор и его сотоварищ перекроили композицию «Восьми райских садов», сюжет рамки оказался связан не столько с Берамо, сколько с тремя сыновьями короля Серендипского: их выездом из дома начинается сюжет, а умение описать верблюда, которого они не видели, становится первой демонстрацией их мудрости за пределами родного королевства^[5].

Выйдя в 1557 году, «Путешествие» оказалось в одном ряду с новеллистическими сборниками богатого на новеллистику итальянского XVI века: кроме упомянутых, стоит назвать еще первые три части новелл Маттео Банделло (1554). И хотя «Путешествие» неловко упоминать в одном ряду с таким изощренным рассказчиком, как Банделло, — человеку, читающему книгу Христофора, доставят много досады громоздкие предложения, настойчивые напоминания о не успевших забыться обстоятельствах, изнурительная мелочность повествования, скудный набор излюбленных формул, с которыми он столкнется в оригинале или поневоле познакомится благодаря добросовестности переводчика, — однако даже Банделло не знал такой славы за пределами Италии, какая выпала на долю стилистически непритязательного «Путешествия». В 1583 году вышел немецкий перевод Ветцеля; в 1719 — французский перевод Де Майи (De Mailly); с французского сделаны английский (1722) и голландский (1766) переводы; с нового немецкого (1723) — датский (1729); наконец, одна из самых важных переработок «Путешествия» — роман Бероальда де Вервиля «Путешествие удачливых принцев» (Le Voyage des Princes Fortunez, 1610).

Во французском переводе Де Майи «Путешествие», вероятно, прочел Хорас Уолпол (1717–1797), известный отечественному читателю как отец-основатель готического романа («Замок Отранто») и менее известный как автор блистательно-абсурдных «Иероглифических сказок». Благодаря Уолполу в английском языке появилось слово serendipity (согласно современному словарному определению, способность совершать удачные открытия по случайности). Тут мы возвращаемся к сюжету, с которого начали, — визитной карточке трех одаренных принцев. В письме к Хорасу Манну (28 января 1754) Уолпол употребляет слово серендипность, «очень выразительное», которое «проще понять из его происхождения, чем из определения». «Я как-то читал, — продолжает Уолпол, — глупую сказку под названием „Три принца Серендипских“: путешествуя, их высочества по случайности или по своей прозорливости совершали открытия, к которым не стремились. Например, один из них догадался, что мул, прошедший недавно по дороге, был слеп на правый глаз, потому что трава была общипана только с левой стороны, хотя она там хуже, чем с правой. Теперь вы понимаете, что такое серендипность?»^[6]

* * *

Наш перевод выполнен по изданию «Путешествия», подготовленному Ренцо Брагантини в серии I novellieri italiani (Cristoforo Armeno 2000). Одна оговорка о словоупотреблении. Re и reine, действующие на сказочном Востоке, могли бы быть по-русски царями и царицами. Однако в «Путешествии» рядом с этими владыками действуют императоры, у них есть бароны и вассалы, мажордомы и камерарии, а обращаются к ним Sire и Madama; в этих обстоятельствах «король» и «королева» кажутся уместнее. Кроме того, фьяба Гоцци Re Cervo, заимствующаяся сюжетом из нашей книги, по-русски традиционно называется «Король-олень».

ЛИТЕРАТУРА

Амир Хосров Дехлеви 1975 — Амир Хосров Дехлеви. Восемь райских садов / Пер. А. Ревича. М., 1975.

Гинзбург 2004 — Гинзбург К. Мифы — эмблемы — приметы: Морфология истории. М., 2004.

Низами Гянджеви 1986 — Низами Гянджеви. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Семь красавиц / Пер. В. Державина. М., 1986.

Сомадева 1967 — Сомадева. Повесть о царе Удаяне. Пять книг из «Океана сказаний». Пер. с санскрита П. А. Гринцера и И. Д. Серебрякова. М., 1967.

Bragantini 2008 — Bragantini R. The Serendipity of the Three Princes of Serendib: Arabic Tales in a Collection of Italian Renaissance Short Stories // Le répértoire narratif arabe médiéval, transmission et ouverture: actes de Colloque international (Liège, 15–17 september 2005). Genève, 2008. P. 301–308.

Cristoforo Armeno 2000 — Cristoforo Armeno. Peregrinaggio di tre giovani figliuoli del re di Serendippo. A cura di Renzo Bragantini. Roma, 2000.

Serendipity and The Three Princes 1965 — Serendipity and The Three Princes: From the Peregrinaggio of 1557. Ed. by. Theodore G. Remer. University of Oklahoma Press, 1965.

Примечания

1

Высказывали сомнения в том, что Христофор — лицо реальное; Теодор Бенфей считал его литературной маской Страпаролы. Но Ренцо Брагантини нашел в венецианских архивах упоминание о некоем армянине, знатоке восточных языков (арабского, персидского и пр.), близком друге Джузеппе Трамеццино. Джузеппе, племянник Микеле Трамеццино, издателя «Путешествия», сам был опытным переводчиком с восточных языков (в частности, арабского). Соблазнительно считать этого безымянного армянина-полиглота Христофором, а Джузеппе Трамеццино — тем «дорогим другом», что помогал ему в переводе. См. Cristoforo Armeno 2000, XXVIII–XXXI. Здесь и далее примечания переводчика.

2

При этом перестраивается схема «семь рассказов, по одному в каждый день недели» с мусульманской недели (с субботы по пятницу) на христианскую (с понедельника по воскресенье).

3

Подробнее об источниках «Путешествия» см.: Cristoforo Armeno 2000, XIV–XVI, XXXIII–XXXV; Bragantini 2008, 302–306. Из семи новелл «Восьми райских садов» в «Путешествие» не вошла ни в каком виде лишь пятая (среда), притча о тщетности всех наших устремлений.

4

С очевидным различием в функциях рамки: у Боккаччо действующие лица рамки сами рассказывают вставные новеллы; в «Путешествии» действующие лица рамки создают ситуацию, в которой будут рассказаны вставные новеллы, и уходят из сюжета, а в финале узнают лишь о лечебном воздействии рассказанных новелл, но не об их содержании. Кроме того, «Путешествие» никак не затронула тенденция рафинированной новеллистики (проявившаяся, например, у Фиренцуолы) придавать рамке черты диалога, в особенности платоновского.

5

К. Гинзбург обращается к этому сюжету в знаменитой статье об уликовой парадигме. «Три брата, разумеется, являются носителями охотничьего типа знания (даже если сказка и не называет их охотниками). Этот тип знания характеризуется способностью восходить от незначительных данных опыта к сложной реальности, недоступной прямому эмпирическому наблюдению. Можно добавить, что эти опытные данные всегда подлежат такому упорядочению, которое ведет к порождению нарративной цепочки; в своем простейшем виде эта цепочка может быть сведена к формуле „здесь кто-то был“. Возможно, сама идея рассказа (как чего-то, отличного от заговора, заклинания или молитвы) впервые возникла в сообществе охотников, из опыта дешифровки следов. В пользу такого предположения — разумеется, не поддающегося прямому доказательству — мог бы свидетельствовать и тот факт, что риторические фигуры, на которые до сих пор опирается язык охотника-следопыта: часть, замещающая целое, следствие, замещающее причину, — соотносятся с осью метонимии (организующей для прозаического языка) и полностью исключают ось метафоры. Охотник в этом случае оказался бы первым, кто „рассказал историю“, потому что он был единственным, кто мог прочитать в немых (а то и почти незаметных) следах, оставленных жертвой, связную последовательность событий» (Гинзбург 2004, 197–198; далее см. с. 215–217).

6

Перевод по: Serendipity and The Three Princes 1965, 6. О том, в каком переводе и издании Уолпол читал «Путешествие»: ibid., 18–19.