Дом на Северной улице

Нателла Погосян, 2023

Добрые истории о детстве, пронизанные теплыми лучами солнца, пропитанные ароматом армянской долмы и вкусом медовой пахлавы. Полные волнений школьные будни и уютные тихие вечера в кругу большой дружной семьи, печали и радости маленькой девочки, неповторимая атмосфера 80-х в российской глубинке.

Глава 10. Гости из Армении

Несмотря на свои скромные размеры в сорок с небольшим квадратных метров, наша трехкомнатная квартира могла вместить невероятное количество людей. Как говорила мама, пол-Армении. У нас в разное время жили папины родственники, близкие и не очень, папины друзья, друзья папиных друзей, просто знакомые и даже знакомые знакомых.

Эти люди приезжали к нам с самыми разными целями: кто-то погостить, повидаться, кто-то по делу, а один папин товарищ даже невесту у нас прятал, сбежавшую с ним от строгих родителей. Невесту звали Нуне. Нуне была красоткой. Она каждый день играла со мной, рисовала для меня прекрасных принцесс, а когда уезжала от нас, пообещала, что когда-нибудь, когда у нее родится дочка, она непременно назовет ее Нателлой. И ведь не соврала — назвала!

Эта девушка относилась к тому небольшому числу гостей, кого нам с мамой удалось запомнить. Лица людей в нашей квартире менялись так часто, что удержать их всех в памяти было просто невозможно.

Как-то раз на улице к нам подошел мужчина и с широкой улыбкой на лице поприветствовал маму:

— Альфия, здравствуйте!

— Здравствуйте, — чуть растерявшись, кивнула мама в ответ.

— Как ваши дела? — спросил мужчина, — как живете?

— Нормально, спасибо, — ответила мама, все еще не понимая, с кем говорит.

— Вы меня не помните? Я — Андо!

— А, Андо! Точно! — вежливо заулыбалась мама.

— Да, это я, — удовлетворенно кивнул Андо, — вот приехал снова по делам на пару дней. Ну, счастливо! Гевушу привет передавайте!

— Спасибо, обязательно, — поблагодарила мама.

— Нателл, а кто это? — вполголоса спросила она, как только Андо скрылся из виду.

— Не знаю, какой-то Андо, — пожала плечами я.

— Да… И я не знаю, — вздохнула мама, — наверное, жил у нас когда-то… Запомнишь разве всех?

Многие приезжали с гостинцами, которые в детстве не вызывали у меня абсолютно никакой радости. Подарки были разные. То соленая овечья брынза, которую я не ела по причине ее излишней солености, то обмазанная кусачим острым перцем бастурма, то совершенно каменные на вкус папины любимые конфеты «Грильяж», разгрызть которые у меня никак не получалось.

Женщины обычно привозили маме в подарок еще что-то по хозяйству. Помню, как однажды дальняя родственница торжественно вручила ей бумажный сверток размером с футбольный мяч и с горящим от гордости взглядом потребовала распаковать подарок немедленно. Судя по загадочно-счастливому выражению лица дарительницы, под бумагой должны были скрываться, как минимум, французcкие духи и еще кольцо с бриллиантом в довесок.

Мама, немного взволнованная и заинтригованная таким посылом, принялась снимать упаковку. Под первым слоем бумаги оказался второй, газетный, а за ним третий и даже четвертый. С каждым новым слоем газеты сверток заметно уменьшался, и надежда на французские духи таяла, но шанс обнаружить там коробочку с кольцом еще оставался. Наконец, последняя газета упала на пол, и в маминых руках блеснула новенькая, круглая металлическая губка для мытья кастрюль. Одна из тех, которыми можно соскрести с кастрюли налет любого возраста и происхождения. Родственница смотрела на маму, сияя, словно начищенная этой губкой сковорода, а мама растерянно улыбалась, не веря внезапно свалившемуся на нее счастью. На фоне привычных фартуков, ручных кофемолок, традиционных кофеварок и прочих полезных штук металлическая губка бесспорно оказалась самым неожиданным подарком. Этот подарок и эту женщину мы тоже запомнили надолго.

Желающих погостить у нас всегда было много, и мне часто приходилось уступать свою комнату гостям, особенно первые лет пять-шесть. Мама размещала там гостей, а я переезжала в зал. Когда людей было сразу много, то они устраивались еще и в зале, и тогда я жила в родительской спальне, вместе с мамой и папой.

Изначально родительская спальня располагалась в самой маленькой комнате. Она была ближе всего к выходу и кухне, и, самое главное, это была единственная изолированная комната в квартире. Позже, когда родители купят себе немецкий спальный гарнитур, и он окажется слишком велик для их спальни, мне придется уступить им свою большую комнату, а пока что она числилась за мной.

В комнате было светло и уютно. Сразу у входа, по левой стороне, стояла «шведская стенка». Это такая лестница от пола до самого потолка, которая обычно используется для занятий спортом — там можно просто висеть, подтягиваться или качать пресс. У меня она использовалась для того, чтобы по ней лазать, вверх и вниз. Или залезть на самый верх и сидеть там под потолком, желательно в темноте, думать о привидениях и бояться.

Дальше вдоль стены стояла узкая односпальная кровать, застеленная простым хлопковым покрывалом бледно-зеленого цвета, а за ней, прямо у окна — Светкино черное пианино. Прямо напротив пианино стоял письменный стол с тремя ящиками, металлические ручки которых постоянно откручивались и звучно падали на пол. Поверхность стола была покрыта большим куском толстого стекла, а под ним были разложены разные важные штуки типа красивых открыток, Светкиных шпаргалок и старого расписания уроков. Чуть поодаль от письменного стола, у стены, стоял большой детский манеж. Покупали этот манеж для меня, чтобы мама могла спокойно заниматься делами, пока я в нем играю, но с самого первого дня что-то пошло не так: каждый раз, оказавшись в манеже, я поднимала такой крик, что маме проще было заниматься своими делами со мной на руках, чем выдерживать подобную психологическую атаку, и в итоге манеж превратился в ящик для игрушек.

Прямо напротив входа в комнату, между Светкиным пианино и письменным столом было большое окно с широким белым подоконником, зашторенное тонкими тюлевыми занавесками. На полу лежал безворсовый ковер зеленого цвета с бежевыми цветами. Я любила играть, сидя на этом ковре, со всех сторон обложившись предварительно вытряхнутыми из манежа игрушками. Вечером все пространство комнаты заполнялось раскладушками, матрасами, брошенными прямо на пол, и она целиком превращалась в большое спальное место.

В один из таких вечеров, когда все уже сытно поужинали маминой стряпней, вдоволь наговорились между собой и разбрелись по комнатам, я свернулась калачиком в родительской постели и мирно засопела. Было мне тогда года три или четыре, и меня называли лунатиком. Говорят, по ночам я часто вставала и ходила по квартире с закрытыми глазами, а наутро ничего не помнила. Так случилось и в тот вечер. И я, конечно же, снова ничего не помнила — эту историю мне рассказала мама.

Где-то окло полуночи я встала с кровати и вышла из комнаты. Мама, конечно, заметила, но спросонья решила, что я иду в туалет, и заснула. Проснулась через какое-то время, а меня нет. Пошла проверить туалет — нет. В ванной — тоже нет и на кухне нет. Входная дверь заперта на замок, значит, выйти я не могла. Дверь в зал плотно закрыта.

Мама, уже окончательно проснувшись и не на шутку разволновавшись, вернулась в комнату и стала будить папу:

— Гевуш, проснись, Нателлы нет!

— Как нет?! — подскочил на кровати папа.

— Нет, я уже везде посмотрела, нет ее нигде. Вроде бы в туалет пошла, но обратно не вернулась.

Папа в одних трусах выскочил из комнаты и включил в коридоре свет. Никого. Открыл дверь в туалет — никого, в ванной тоже пусто, и на кухне нет. Окна закрыты, входная дверь заперта. Папа метнулся в сторону зала. Дверь в зал была плотно закрыта, а из-за двери доносился монотонный дедушкин храп. Папа вошел в зал. Темно. Все спят. В зале, кроме дедушки, ночевали еще двое посторонних мужчин.

— Пап, пап, проснись, — мужчина подошел к мирно посапывающему на диване отцу.

— Что случилось? — встрепенулся тот.

— Нателла пропала, она сюда не заходила?

— Как пропала? Куда пропала, ай мард? (от арм. — «человек», фраза «ай мард» обычно выражает возмущение)

— Пошла в туалет, и нет ее…

— Вааай, — заволновался дед, — включай свет, посмотрим!

Папа включил в зале свет. На раскладушках заворочались сонные мужчины:

— Что случилось?

— Ребенок пропал, ищем.

Мужчины тут же проснулись и присоединились к поискам. В зале ребенка не оказалось. За шторами — никого, дверь на балкон закрыта на шпингалет. Оставалась еще одна комната, в которой спали трое мужчин. Дверь в комнату была плотно закрыта, но других вариантов не оставалось, надо было проверить и там. Папа открыл дверь и включил свет.

— У нас ребенок пропал, — сразу сообщил папа, не дожидаясь вопросов, — нет ее здесь?

— Как пропал? Нет, никакого ребенка здесь нет, мы спим давно.

Папа с дедом переглянулись и двинулись к окну. Окно было зашторено и закрыто. Никого. Заглянули под кровати и раскладушки, тоже пусто. Куда могла пропасть?

И тут один из мужчин, спавший как раз в моей кровати, вдруг встрепенулся:

— Ой, тут у меня под ногами кто-то есть, — и одернул одеяло.

Под одеялом, свернувшись калачиком на самом краю, с той стороны, которая служила мне обычно изголовьем, мирно сопела я. Пятеро изумленных мужчин смотрели на маленькую девочку и еле сдерживали смех, чтобы не разбудить и не напугать ребенка посреди ночи.

Папа взял меня на руки, и я проснулась. Конечно же, я не поняла, как оказалась в ночи в этой комнате, почему там горел свет и зачем собрались все эти люди, но история моего побега долго еще веселила всех родных и друзей своим закрученным сюжетом и неожиданной развязкой.

Зато с тех пор в нашем доме стало меньше гостей. Родственники, конечно, по-прежнему приезжали, но посторонних людей папа старался селить в гостинице.

Знала бы, что так просто решается этот вопрос, с первого дня бы к гостям в гости наведалась.