Контракт со зверем

Наташа Шторм, 2017

Что делать, когда узнаешь, что твой сын разбил машину крутого бизнесмена, и тот даёт сутки, чтобы собрать деньги? Ничего! Расслабиться и согласиться на сделку. Стать на четыре месяца женой сумасшедшего миллионера ― вполне адекватная плата. Но что творится в душе опасного мужчины? И почему мне вдруг захотелось проникнуть в эти тёмные глубины? Контракт со зверем подписан. Дело остаётся за малым… Выжить… Книга 1.

Глава 2

Я совершенно вымоталась, возвращаясь с участка в поликлинику. Можно было бы сразу поехать домой, но моя любимая пациентка Вера Львовна, которую за глаза все, начиная от главного врача, и, заканчивая пожилой санитаркой, звали не иначе, как Львица на пенсии, соизволила пожелать измерить давление. Делать столь ответственную процедуру она доверяла только мне, и то, с помощью принесённого ей из дома допотопного аппарата Рива-роччи, где, как в термометре, бегал ртутный столбик. Ни медсестра, ни другие участковые терапевты на столь почётную роль не годились. Вера Львовна строчила жалобы в МинЗдрав по любому пустяку, требуя немедленных проверок, штрафов и казни виновных. Я обладала ангельским терпением, поэтому мне и передали сумасшедшую пенсионерку не-с-моего участка, как переходящий вымпел. Иногда мне казалось, что зловредна старуха с маникюром в треть моей зарплаты, просто поставила себе цель извести меня, а иногда я искренне сочувствовала ей, как одинокому и глубоко несчастному человеку.

Вбежав в корпус, я поймала на себе растерянный взгляд регистраторши Леночки и помчалась к кабинету. Вера Львовна сидела на жёсткой кушетке с неизменной картонной коробкой, в которой лежал злополучный тонометр, и демонстративно поглядывала на часы.

— А я уж думала, милочка, что Вы на работу не явитесь. До конца смены осталось пять минут.

Я улыбнулась, стараясь попасть ключом в замочную скважину.

— Хоть пять минут, да наши! Вызовов было много.

Толкнув дверь, я-таки попала в свой кабинет и щёлкнула выключателем. Пенсионерка достала аппарат, выставила его на стол и закатала рукав модной блузки. Да, деньги у старушки водились, и она ни в чём себе не отказывала. Тщательно вымыв руки, надев белый халат, и, застегнув его на все пуговицы, я села за стол и раскатала манжету.

— Расслабьтесь, Верочка Львовна, дышите спокойно, думайте о приятном.

Нагнетая воздух резиновой грушей, я выслушивала тоны в старенький фонендоскоп.

— Сто тридцать на восемьдесят. Вполне годится. С таким давлением можно, если не в космос, то в санаторий какой…

Как вдове бывшего директора завода и крупного партийного работника, старушке полагались бесплатные путёвки, но она их попросту игнорировала. А зря. Львица даже представить себе не могла, что двадцать один день вместе с ней будет отдыхать весь огромный коллектив нашей участковой поликлиники.

— На восемьдесят, говоришь? ― пенсионерка принялась обмахивать себя кокетливым веером.― Что-то многовато. Тебе не кажется? Выпиши-ка мне анализы на завтра. Кровь, моча и всё такое!

Я скрипнула зубами.

— Но, Верочка Львовна! Вы же всё сдавали неделю назад. Для Вашего возраста у Вас прекрасные показатели.

— Ты так считаешь? ― она застегнула перламутровую пуговку на рукаве и обидчиво поджала губки.

— А хотите, я Вас послушаю, ну… сердце, лёгкие?

Старушка ожила и кинулась за ширму раздеваться.

Телефон в кармане брюк, оставленный на вибро, просто разрывался. Отойдя к раковине, я тихонько вытащила его и посмотрела на экран. Сын. Наверное, опять не нашёл, чем перекусить, а пожарить картошку или яичницу ума не хватило. Подсчитав, что двухсот рублей, которые лежали в моём кошельке, вполне хватит на булку хлеба, пачку недорогих сосисок и пакет молока, я нажала «отбой». Подождёт. В конце концов, мать не на гулянке.

— Милочка! Я долго буду ждать, или ты заморозить меня решила?

— Уже бегу, Верочка Львовна.

Выписав витамины, и, шаркнув ножкой, я проводила беспокойную пациентку и осталась одна. Идти домой сил уже не было. Если бы не Ромка, переночевала бы тут, в своём кабинете, на обтянутой клеёнкой кушетке. Телефон продолжал сотрясать карман.

— Да, сынок! Я скоро буду дома. Пожарь яичницу и садись за уроки.

— С Вами говорит не сынок. Моя фамилия Блинов. Боюсь, у Вашего сына крупные неприятности. Так что немедленно подъезжайте…

Хриплый баритон продиктовал адрес, и я машинально записала его в блокнот. Перед глазами всё плыло. Что с Ромкой? Жив ли он? Я постоянно набирала номер сына, но трубку никто не брал. Возле металлического забора стояли такси. Прыгнув в первую машину, я протянула блокнот. Язык не слушался. Водитель изучил адрес.

— Двести рублей.

— Да, только быстрее, пожалуйста.

Ещё издали я увидела, что на противоположной стороне в неестественно выдвинутых на встречку позах стояли две машины. Гоночный «Ferrari» своего мужа я узнала сразу, а вот название огромного чёрного танка с содранным боком оставалось загадкой. Я не разбиралась в иномарках, хотя шесть лет прожила с первоклассным водителем. Рядом с авто стоял мой Ромка, живой и невредимый, а над ним возвышался огромный бритоголовый детина в строгом костюме. Маленький негодяй! Опять взял машину отца! Злость на сына плавно перешла на мужчину. Подумаешь, тачку поцарапал! Мог бы это сразу сказать, а не пугать по телефону.

— Остановитесь здесь. ― Я вытащила из кошелька две банкноты по сто рублей.

— Тут нельзя.

— Включи аварийку. Мне нужно выйти. Там мой сын. ― Я указала рукой в сторону аварии.

Водитель затормозил.

— Ну и попала ты, мать, на бабки!

Я выскочила из машины и, перебежав две полосы в неположенном месте, оказалась возле Романа.

— Цел?

Мой сын прятал глаза. Неужто осознал? Бритоголовый сурово посмотрел на меня, как будто это я разделалась с его машиной.

— И это всё, что Вас интересует в данной ситуации, мамаша?

Я пожала плечами.

— То есть Вы считаете в порядке вещей, что шестнадцатилетний пацан носится по городу на спортивной тачке со скоростью больше ста километров, не смотрит ни на знаки, ни на светофоры… Эта машина,― он ткнул пальцем в царапину, ― покинула салон всего три часа назад. Завтра мне шефа встречать. Что я ему скажу?

Я прекрасно понимала возмущение мужчины.

— Царапина не такая уж глубокая. Слава Богу, вмятин нет. Сколько?

Мужчина, кажется Блинов, почесал квадратный подбородок.

— Если к знакомым, штук в двести уложимся. Вот только знакомых мастеров в этом городе у меня нет.

— Сколько?

— Ма, это реально дёшево.

Я отвесила сыну звонкую оплеуху. Да я за год таких денег не заработаю с учётом того, что нужно питаться, кормить маленького шалопая и оплачивать кредиты и коммунальные услуги.

— Деньги я достану. Вот мой паспорт и водительское. Можете забрать себе в качестве залога.

Блинов внимательно пролистал паспорт.

— Понятно. Данилова Анна Игоревна. Прописка местная. Кем работаете?

— Терапевтом в участковой поликлинике.

— Понятно, бюджетник. ― Он криво усмехнулся. ― А муж есть?

— Погиб десять лет назад.

— Понятно.

— Да что Вам всё понятно?

Мужчина вернул мои документы.

— Понятно, что час от часу не легче. Где же Вы деньги возьмёте?

Я гордо вскинула подбородок.

— Найду.

Обменявшись расписками, мы погрузились в машины и разъехались. Я ненавидела авто во всех их проявлениях. Одно из них сделало меня вдовой в двадцать шесть лет, а другое только что пробило огромную брешь в семейном бюджете, который постоянно требовал всё новых вливаний. Тем не менее, я села за руль проклятого «Ferrari» и дала по газам.

— Ма! Да всё будет нормально. Я телефон дяди Паши дал. Он и не такие БЭХи на ноги ставил.

Я молчала, кусая губы, чтобы не разреветься прямо за рулём, туго соображая, где взять такую сумму. Кредит отпадал сразу. На мне уже висело три. Занять было не у кого. Все подружки работали со мной в одной поликлинике и тоже едва сводили концы с концами. Оставалась одна надежда ― найти своего блудного родителя.

Мы с отцом не общались лет двадцать, а, если быть абсолютно точными, двадцать два года. Именно тогда, в разгар девяностых он бросил нас с мамой и умчался в Америку. Первое время мы ждали, живя на широкую ногу, ни в чём себе не отказывая. Мама привыкла шить платья у лучших портних и ходить к лучшим парикмахерам. Точнее, это они, портнихи, парикмахерши и маникюрши, приходили в нашу огромную квартиру на Патриарших. Мы не питались деликатесами, но продукты в холодильнике были всегда и самого высокого качества: мясо с базара, молочко и творог из села, хлебушек из лучшей пекарни. Но деньги таяли, а папаша и не думал возвращаться. Вскоре он позвонил и сообщил, что встретил другую женщину, любовь всей своей жизни, и теперь его дом в Нью-Йорке. Мама не знала, что делать. Она никогда не работала, наивно полагая, что деньги в тумбочке размножаются почкованием.

Я же решила хотя бы выжить, а это было нелегко. Московская квартира оказалась государственной. Мать проплакала до утра, собирая вещи. А потом поезд увез нас на Кавказ, где в крохотном городке мои дед с бабкой обитали в добротной трёшке. Дедушка, государственный муж на пенсии, в отличие от своего недальновидного зятя, умудрился перевести жильё в собственность. Итак, у нас появилась хотя бы крыша над головой. Маме пришлось умерить свои аппетиты. Держалась она мужественно.

Мои родственники покинули этот мир быстро, один за другим. Сначала бабушка, а следом за ней и дед. Вот так мы и остались без средств к существованию. В пятнадцать лет я пошла работать. Моя половая жизнь охватывала три подъезда пятиэтажки и небольшой магазин, который я мыла по ночам. Деньги не Бог весть какие, но на продукты хватало. Но, видимо, судьбе показалось мало всего того, что она уже вылила мне на голову. В довершение всех неприятностей заболела мама. Нервный срыв привёл к инсульту. И это в пятьдесят… Сейчас я плохо понимала, как умудрилась тогда закончить школу и поступить в институт. Я виртуозно колола внутривенные, ставила капельницы, кормила маму из ложечки, мыла, переворачивала, сдавала сессии и подрабатывала санитаркой в военном госпитале. Там я и познакомилась с Максом, который выздоравливал после пневмонии. И завертелось. После демобилизации он переехал ко мне. Мы тихонько расписались и зажили душа в душу. Хотя, кому я вру?

Мы с Ромкой припарковались во дворе и поднялись на третий этаж.

— Ключи.

— Что?

— Ключи от гаража. И быстро!

Ромка нехотя достал из кармана увесистый ключ, который я тут же прицепила на свою связку.

— Завтра отгоню машину. И если ты… ещё… хоть раз…

Сын выставил руки вперёд, словно защищаясь от меня.

— Клянусь самым дорогим.

Я устало уселась на пуфик, стягивая кроссовки. Ноги просто гудели.

— Никогда ничем не клянись. Судьба этого не простит.

Мой маленький мужчина уже возился на кухне.

— Ма! А поесть чё?

— Пожарь яичницу! Я ничего не купила.

Добравшись до зала, я упала на диван, обхватив телефонный аппарат. Номер я знала наизусть. Через три гудка трубку сняли.

— Hellow!

В горле пересохло и противно засосало под ложечкой.

— Папа, здравствуй. Это я.

Странно, что за столько лет отец так и не сменил номер. Молчание.

— Здравствуй, Аня. Только, пожалуйста, говори по-английски. Твоя мачеха любит подслушивать.

— Как ты, папа?

— Как слышишь, пока жив. А ты? У тебя всё в порядке? Впрочем, о чём это я? Если бы было так, ты бы не позвонила.

— Ты прав. Я всегда была слишком гордой, чтобы просить тебя о чём-то. Но сейчас дело касается твоего внука.

Отец закашлял.

— Внук? У меня есть внук?

— Да. И ему шестнадцать.

— И ты замужем? Счастлива?

Я тяжело вздохнула.

— Мой муж погиб. Мама, дедушка, бабушка… Никого не осталось. Мы с Ромкой живём вдвоём. Как-то так.

Опять кашель. Я попыталась определить. Сухой, надрывный, с отдышкой.

— Астма?

— Нет, Аня. Рак. Четвёртая стадия. Лежу весь в трубках и проводках.

Я почувствовала, что на глазах навернулись слёзы.

— Папочка! Прости меня! Прости, что не позвонила раньше, прости дуру. Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?

Отец усмехнулся.

— Ничего. Думаю, мне осталось немного. Ты даже доехать не успеешь. Так что у тебя стряслось?

Я попыталась взять себя в руки.

— Ничего серьёзного. Так, хотела посоветоваться насчёт образования у вас в Америке…

— Это правильно. ― Он снова закашлял. ― Я завещание составил. Ты получишь хорошие деньги, дочка. Хеллен тоже в накладе не останется. Оспаривать ничего не станет. Мой внук сможет учиться в лучшем университете мира. Прости меня, малышка, за всё прости. Я оставил вас с мамой в трудные времена, но теперь умру счастливым, зная, что у меня есть внук, и что я смогу хоть частично искупить свою вину.

— Папочка! Не проси прощения. Я люблю тебя. Поговори со мной ещё немного!

— Прощай, детка. Я тоже тебя люблю.

В трубке раздались короткие гудки. Я уткнулась в подушку и разрыдалась в голос. Когда же подняла глаза, увидела Ромку. В одной руке он держал тарелку с глазуньей, а в другой кружку с чаем.

— Мам! Что с тобой? Я тебе поесть принёс. Это ты из-за денег?

Я покачала головой.

— Нет, сынок. Твой американский дед умирает, а я даже не могу увидеться с ним.

Роман оставил ужин на журнальном столике и обнял меня.

— Мам! Ты не плачь! Я скоро школу закончу, выучусь на финансиста и такую жизнь тебе устрою, как в сказке.

Я итак жила, как в сказке: чем дальше, тем страшнее.