Проклятье Адмиральского дома

Наташа Ридаль, 2021

Студент Кембриджа Джозеф Уолш по приглашению университетского друга проводит лето 1893 года в Лондоне – в доме, принадлежащем семье Стаффордов. Беззаботные каникулы и вспыхнувшее увлечение Джозефа внезапно омрачает убийство одного из членов семьи. За дело берется опытный полицейский, однако студент начинает собственное расследование, подозревая, что это уже не первое преступление, совершенное в Адмиральском доме. И, похоже, убийца не намерен останавливаться. Ретро-детектив позволит ощутить атмосферу викторианской Англии с ноткой спиритизма и легким послевкусием английского романтизма в живописи.

Глава 2

Все члены семьи Стаффордов собрались за ужином в просторной викторианской столовой, где Уильям представил родным своего друга. Оба студента выглядели безупречно стараниями камердинера Окли, который успел распаковать чемоданы и привести в порядок их гардероб.

Так случилось, что именно Адам Окли оказался первым, кто поприветствовал Уолша в Адмиральском доме. Личный слуга Артура Стаффорда всегда исправно исполнял свои обязанности: помогал хозяину одеваться, следил за его одеждой, чистил туфли и подавал кофе. Младший брат Артура Чарльз обходился без камердинера, его поручения обычно выполнял один из лакеев. С приездом молодых господ обязанностей у слуг прибавилось, и Окли вызвался помогать им. Это был щуплый человек неопределенного возраста с высоким голосом и мягкими, почти женственными манерами. Несмотря на обходительность камердинера, Джозеф испытал к нему легкую неприязнь и тут же устыдился своих чувств.

Столовая располагалась на первом этаже. Длинный обеденный стол, накрытый на двенадцать персон, украшала композиция из цветов. Обивка стульев в тон малиновым обоям и тяжелые шторы того же оттенка свидетельствовали о безупречном вкусе владельцев дома. Зеркало над камином отвечало рекомендациям декораторов викторианской эпохи: его высота превышала ширину, а та в свою очередь не уступала ширине камина. Буфет ломился под тяжестью блюд, в ведре со льдом охлаждалось вино. За спиной Джозефа оказался столик из темно-красного дерева с тремя этажами полочек, на которых дожидались своей очереди вазочки с десертом. Однако гостю показалось, что красивые вещицы на серванте слишком уж нарочито выставлены напоказ, а роскошный ужин создает лишь видимость благосостояния.

Хозяева, пожалуй, за исключением Хезер, явно не следовали моде, да и обстановка, если приглядеться, понемногу утрачивала былое великолепие: малиновая обивка местами протерлась, обои могли быть и ярче, ковер прикрывал требующий обновления паркет. Всё говорило о том, что контора «Стаффорд и сыновья» в последнее время перестала приносить доход.

За столом напротив Уолша оказалась подруга Эмили — изящная красотка, приехавшая погостить из Мэйфера. Учитывая, что Ирэн Грант проживала в престижном районе Лондона, который являлся синонимом аристократичности и процветания, Джозеф догадывался, отчего ее загадочная полуулыбка временами становилась скучающей. Взирая на обитателей Адмиральского дома с высоты своего социального положения, Ирэн, должно быть, ощущала себя случайным посетителем музея, вынужденным созерцать покрытые пылью экспонаты.

Эмили Стаффорд была мила, но красота подруги подчеркивала ее маленькие недостатки: слишком большой рот и оттопыренные уши. Глядя на нить речного жемчуга на шее девушки, Джозеф почему-то подумал, что это ее единственное украшение. Если молчаливую Ирэн окружала завеса таинственности, то Эмили, напротив, держалась просто и открыто и сразу располагала к себе своей почти детской непосредственностью. Она могла бы послужить прототипом одной из героинь Джейн Остин, вот только Джозеф пока не установил, какой именно: очертания образа размывались, и нужная ассоциация никак не приходила на ум.

— Мистер Уолш, вы, несомненно, уже заметили, что дом напоминает корабль? — произнес Артур, восседавший в торце обеденного стола. — Раньше это была резиденция адмирала Мэттью Бартона. Хотел бы я посмотреть, как старый вояка, распугивая соседей, палил из пушек на крыше в честь побед британского флота!

Джозеф удивленно поднял брови и поймал лучистый взгляд Эмили.

— Это всего лишь легенда, мистер Уолш, — сказала она, улыбаясь. — Отец не упускает случая поведать гостям, откуда появилось название «Адмиральский дом». На самом деле адмирал Бартон тоже жил в Хэмпстеде, но не здесь.

— К своему стыду должен признаться, что никогда не слышал о Мэттью Бартоне, мисс Стаффорд.

— Просто «Эмили». И можно я буду звать вас «Джозеф»?

— С каких пор юным леди стало так много позволено? — проворчала Виктория Стаффорд, критически оглядывая Уолша сквозь стекла пенсне. Бабуле, как ее называли в семье, было глубоко за семьдесят, однако ее прямой спине и здоровому цвету лица могли позавидовать не только сыновья, но и внуки.

Нисколько не смутившись, Эмили продолжала:

— Вы ничего не потеряли, ибо, на мой взгляд, в биографии адмирала была лишь одна примечательная страница: когда он, еще будучи капитаном, потерпел кораблекрушение и вместе с выжившими матросами попал в плен к императору Марокко. Он находился в рабстве почти полтора года, представляете? А потом пленников выкупило британское правительство.

— Одри обожает истории про пиратов и разбойников, — ввернул Дональд.

Заметив озадаченный вид Джозефа, Эмили пояснила:

— «Одри» — мое первое имя, так меня звали в приюте, о котором я хотела бы забыть. Полагаю, Уильям рассказывал вам, что мне было четыре года, когда меня удочерили. В семье я получила имя «Эмили», однако Дональд предпочитает «Одри», зная, что меня это жутко раздражает.

— Одри такая чувствительная, — не унимался младший брат, — и просто до неприличия романтичная. Она была бы счастлива, если бы однажды ее похитили, и прекрасный капитан спас ее из плена.

— А вам чужды благородные порывы? — слегка прищурившись, спросила Ирэн.

При звуках ее низкого голоса Дональд сразу утратил желание подтрунивать над сестрой. Он был хорош собой, но уверенность в собственной неотразимости улетучилась под пристальным взглядом Ирэн Грант.

— Я предпочитаю живопись героическим подвигам, — произнес Дональд, непроизвольно комкая скатерть. — Между прочим, завтра в художественной галерее на Слоун-сквер открывается новая выставка. Там будут три мои картины. Не хотите ли посетить галерею?

Ирэн выдержала паузу, добившись желаемого эффекта: все мужчины за столом выжидательно посмотрели на нее.

— Отчего нет? С удовольствием, мистер Стаффорд.

— Дональд.

— Дональд, — повторила Ирэн, задержав взгляд на его лице чуть дольше, чем требовали приличия. Потом она медленно повернулась к Джозефу. — А вы интересуетесь живописью, мистер Уолш?

— Я стараюсь по возможности не пропускать выставки, однако не являюсь поклонником академизма.

— В таком случае, прерафаэлиты наверняка нашли отклик в вашем сердце, — улыбнулась Джейн Андервуд. — Их нельзя не любить за вызов, брошенный официальным течениям и слепому подражанию классическим образцам.

Джозеф с любопытством взглянул на даму, разделявшую его художественные вкусы, — ту самую овдовевшую родственницу, что давала уроки музыки. Ей было около сорока, хотя строгая прическа и платье делали ее старше. Но приятное лицо казалось молодым, а серо-зеленые глаза смеялись, даже когда Джейн говорила о серьезных вещах.

— Думаю, нам всем следует отправиться завтра в галерею Лоусона, — предложил Уильям. — Говорят, у него чутье на таланты. Хотя как минимум однажды чутье его подвело, когда он вдруг решил покровительствовать Дональду, — с этими словами он подмигнул Эмили.

— Вы просто мне завидуете, — фыркнул младший брат.

Джозеф, привыкший подмечать всякие мелочи, отметил про себя, что на доли секунды на лице Чарльза Стаффорда отразилось не то беспокойство, не то раздражение: он быстро взглянул на Артура и опустил ресницы. Чарльз производил впечатление угрюмого молчуна, погруженного в собственные мысли. Он был на четыре года моложе брата и гораздо привлекательнее, правда, отличался склонностью к полноте, но она ему даже шла. Его жена Оливия выглядела рано постаревшей и не слишком опрятной дамой, а ее глаза странным образом придавали лицу сходство с бассет-хаундом. Джозеф всегда безотчетно жалел собак этой породы, хотя и осознавал, что выражение грусти на собачьей морде — всего лишь иллюзия.

— Мы все гордимся нашим мальчиком, и особенно Анна, — произнесла Оливия, разворачиваясь к Уильяму. — Твоя матушка явилась мне прошлой ночью. Это знак: о Дональде скоро заговорит весь Лондон.

— Умоляю, Оливия, не начинай, — поморщился Чарльз.

Тринадцатилетний сын Джейн хихикнул и тут же получил подзатыльник от старой миссис Стаффорд, которая сидела рядом с ним. Хезер, бывшая актриса мюзик-холла, оказавшаяся смешливой молодой леди, покосилась на Оливию и заметила как бы невзначай:

— Странно, что Анна никогда не является Артуру. В конце концов, она была его женой.

Уголки губ Найджела снова дрогнули, но Джейн, взглянув на сына, нахмурилась и покачала головой.

— У Артура нет моих способностей, — совершенно серьезно ответила Оливия. — Только настоящий медиум может вызывать духи умерших и разговаривать с ними!

Лицо Чарльза вытянулось, после неловкой паузы он с виноватой улыбкой обратился к гостям:

— Уверен, вам у нас понравится… Послезавтра Хезер устраивает небольшой прием, будут танцы и игра в шарады… Когда дом полон молодежи, он вновь становится таким, каким был в моем детстве. И я снова, как в детстве, ожидаю, что безумный адмирал вот-вот начнет палить из пушек.

Художественная галерея Гэри Лоусона пользовалась большой популярностью у лондонцев. Сколотив немалое состояние в Филадельфии, предприимчивый коллекционер вернулся в Лондон и купил помещение из трех просторных залов на Слоун-сквер. Он выставлял и продавал картины представителей английского романтизма, французских импрессионистов, американских денди образца «Fin de siècle» вроде Сарджента с его скандальным портретом мадам Икс³. Лоусон считался покровителем молодых художников, и Дональд Стаффорд с гордостью рассказывал знакомым, что его «открыл» такой уважаемый знаток живописи.

Разумеется, Дональд тут же бросился высматривать собственные работы, увлекая за собой Ирэн и Джозефа. Ему не терпелось услышать лестный отзыв от новых знакомых. Уильям и Эмили переглянулись и закатили глаза, Джейн Андервуд, пряча улыбку, направилась в зал, где висели полотна прерафаэлитов.

Едва взглянув на картины юного Стаффорда, Джозеф понял, чем был вызван скептицизм друга: щедрые мазки краски на холсте являли собой откровенное и весьма дилетантское подражание Клоду Моне.

— Ну? Что скажете? — Дональд требовал оценки своего творчества, его глаза лихорадочно блестели.

— На мой взгляд, этим полотнам недостает цветовой гармонии и акцентов, точнее, они разбросаны повсюду, что весьма затрудняет восприятие, — осторожно сказал Джозеф.

— Полагаю, именно в этом и состоит задумка автора, — Ирэн одарила художника своей ослепительной улыбкой. — Современное искусство призвано сломать привычные рамки восприятия цвета, не так ли, Дональд?

Ее низкий голос слегка вибрировал. Раз погрузившись в его глубины, было невероятно сложно вынырнуть на поверхность. Дональду явно не хватало воздуха. Не сводя глаз с Ирэн, он начал сбивчиво рассказывать о своей технике и новизне идей. Уолш пожал плечами и незаметно отошел от них. В другом зале он заметил мисс Стаффорд. Она рассматривала пейзаж, в котором молодой человек без труда узнал сдержанную манеру Джона Констебла.

Эмили повернула голову и приветливо улыбнулась Джозефу.

— Вы уж простите меня, мистер Уолш, но я не люблю прерафаэлитов. Мне больше по душе монотонные английские пейзажи с их скупостью красок и игрой света и тени. Между прочим, Констебл жил в Хэмпстеде и даже запечатлел Адмиральский дом на нескольких полотнах.

— Вот бы их увидеть! Но разве мы не договорились обращаться друг к другу по имени?

— Так значит, вы не сочли меня чересчур дерзкой? Уильям столько о вас рассказывал, что имя «Джозеф» само срывается с моих губ.

Лукавый взгляд из-под пушистых ресниц — и студент почувствовал странную неловкость. Он машинально пригладил каштановые волосы, вьющиеся от природы, что доставляло их обладателю немало хлопот с укладкой.

— Я уговаривала дядю Чарльза купить картину «Романтический дом в Хэмпстеде», но она стоила слишком дорого, и в итоге ее приобрел отец Ирэн. Миссис Грант обожает Констебла.

— Что ж, вы можете любоваться полотном, бывая у подруги.

— Гранты уже полгода не устраивают приемов из-за траура по младшей сестре Ирэн. Мы это не обсуждали, разумеется, но поговаривают, что бедняжка покончила с собой: перед Рождеством ее тело достали из озера Серпентайн в Гайд-парке. Как вы понимаете, она не стала бы купаться зимой.

— Мне жаль это слышать, — искренне сказал Джозеф.

Не сговариваясь они перешли к другой картине, делая вид, что сосредоточены на изучении деталей. Тем не менее Уолш то и дело поглядывал на Эмили, в профиль она казалась еще очаровательнее. Молодые люди не заметили, как мимо них прошел владелец галереи собственной персоной.

Лоусон уже побеседовал с Дональдом и теперь направлялся к его тетке, которую заметил у полотна Миллеса.

— «Мариана», — протянул коллекционер, озвучив название картины.

Глядя на женщину, изображенную в синем бархатном платье у окна, Джейн о чем-то задумалась, поэтому не заметила, как он подошел, и слегка вздрогнула.

— Мистер Лоусон.

— Миссис Андервуд, — поклонился коллекционер.

Это был человек пятидесяти с небольшим лет, невероятно подвижный и всегда говорящий то, что от него хотели услышать. Его внешность и личные качества делали его идеально подходящим под определение «скользкий как уж». Подобная малоприятная ассоциация неизменно возникала у Джейн при встрече с ним.

— Как любопытно, однако, что вас заинтересовала именно эта работа Миллеса, — заметил Лоусон. — Перед нами женщина, во взгляде и позе которой сквозит нереализованное чувственное желание. Вам, конечно же, известно, что художник обратился к пьесе Шекспира «Мера за меру», изобразив Мариану, отвергнутую Анджело и живущую в уединении в тоске по своему возлюбленному.

— Вот как? — немного рассеянно отозвалась Джейн.

— Я определенно нахожу в ее чертах сходство с вами. Приглядитесь: вы не находите, что она жаждет утешения в мужских объятиях? — вкрадчиво произнес коллекционер и облизнул тонкие губы.

Джейн невольно отшатнулась. Обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Эмили и Джозефом. Студент нахмурил брови. Лоусон почтительно поклонился и поспешил навстречу новым посетителям.

Примечания

3

Первоначальная версия картины, на которой американский художник Джон Сарджент изобразил светскую красавицу Виржини Готро в платье со спущенной бретелькой, была выставлена в Парижском салоне в 1884 году и вызвала шок у публики.