Любимые монстры Мэри Шелли

Наташа Ридаль, 2021

История возникновения замысла романа о Франкенштейне хорошо известна и легла в основу ряда художественных произведений. Дневник личного врача лорда Байрона проливает свет на события необычайно холодного лета 1816 года. Но являются ли заметки Джона Полидори подлинными? Мэри Годвин кажется, что она счастлива. Блистательный поэт Перси Шелли выбрал ее из множества других женщин, лето на берегу Женевского озера подарило невероятный источник вдохновения. Вот только Шелли и Байрон оказываются совсем не такими, какими их воображала восемнадцатилетняя барышня, а доктор Полидори хранит страшную тайну о проклятии своего рода. Это проклятие непосредственно повлияло на создание повести, опубликованной в 1819 году. Сочинение Полидори вошло в мировую литературу под названием «Вампир».

Оглавление

  • От автора
  • Часть 1. Тысяча восемьсот насмерть замерзший

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Любимые монстры Мэри Шелли предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Часть 1. Тысяча восемьсот насмерть замерзший

Моря давно не ведали приливов…

Погибла их владычица — луна;

Завяли ветры в воздухе немом…

Исчезли тучи… Тьме не нужно было

Их помощи… она была повсюду…

Джордж Гордон Байрон. «Тьма» (1816 г.)

Перевод И.С. Тургенева

Глава 1

Одиннадцатого июня выпал снег. Он ложился на берег мягким ослепительно-белым ковром и не таял вопреки законам природы. В его оправе гладь Женевского озера казалась черной кляксой на девственно чистом листе бумаги, на котором пятерым путешественникам предстояло в скором времени увековечить свое пари. Говорили, что год без лета принесет катастрофический неурожай и голод. А еще поговаривали, будто тут не обошлось без происков темных сил, и холод, сковавший Европу, знаменует появление страшного монстра, терзаемого неутолимой жаждой крови. Но люди, говорившие это, не подозревали, что порождение тьмы уже много лет ступает по грешной земле.

Впрочем, сейчас мысли Мэри Годвин занимает отнюдь не кровопийца из древних преданий, а голубоглазый малыш в колыбели. Крошка Уильям носит фамилию отца — известного поэта, с которым Мэри сбежала из дома в шестнадцать лет, влюбленная, наивная, вдохновленная примером покойной матери. Теперь, спустя два года, она была бы счастлива назвать Перси Биши Шелли своим мужем, но — увы! — формально он всё еще считается мужем Гарриет, пожиная плоды необдуманного брака.

— Ты идешь, Мэри? — звонкий голос Клер выводит ее из задумчивости, а в следующий миг в дверях показывается смуглое личико, обрамленное угольно-черными волосами. — Нас давно ждут на вилле Диодати!

Мэри хорошо понимает нетерпение сводной сестры. Они почти не разлучались с тех пор, как ее отец Уильям Годвин женился на матери Клер. Только тогда черноволосую девочку звали Джейн Клермонт, а «Клер» появилась на свет в день, когда она взошла на подмостки Друри-Лейн по протекции лорда Байрона. Поэт легкомысленно позволил их взаимоотношениям зайти слишком далеко, тем самым предопределив дальнейшее развитие событий. Если бы он не состоял в подкомитете правления главного лондонского театра, то, скорее всего, никогда не встретил бы мисс Клермонт. Удивительно, как одно несущественное на первый взгляд обстоятельство способно повлиять на ход истории.

Пока Клер строила планы, Джордж Гордон Байрон отправился в путешествие по Европе. Дело в том, что он более не мог оставаться в Англии. После развода, причины которого не разглашались, последовал скандал, вынудивший автора знаменитого Чайльд-Гарольда покинуть Альбион и его высший свет. В глазах английского общества нет порока страшнее несоответствия придуманным стандартам. Клер прибегла к небольшой хитрости, чтобы уговорить Мэри и Перси отправиться следом за ним в Швейцарию. Как и всё тайное, хитрость раскрылась: выяснилось, что Байрон их не приглашал. К счастью для барышни, два поэта легко нашли общие темы для бесед и в скором времени стали друзьями. Шелли снял скромный коттедж в десяти минутах ходьбы от дома Байрона. Почти каждый вечер милорд принимает их у себя.

Оставив полугодовалого Уильяма под присмотром мадам Шапюи, Перси и две его спутницы спешат по тропе через виноградник в «Бель Рив» или попросту на виллу Диодати. Мелкий колючий снег сменился неприятным дождем, так что троица успевает изрядно промокнуть, прежде чем достигает одиноко стоящего на холме трехэтажного здания с колоннадой и балконом.

Берже, швейцарский слуга Байрона, приносит им пледы. Немного обсохнув у камина, гости садятся за стол. Мэри украдкой поглядывает на Перси. Ее охватывает привычный восторг при мысли, что этот Аполлон с золотисто-каштановыми волосами остановил свой выбор на ничем не примечательной дочке философа со Скиннер-стрит, хотя мог получить любую красавицу от Лондона до Озерного края. По правде сказать, она немного завидует природному обаянию и непосредственности Клер. Сводная сестра желает прославиться во что бы то ни стало, оттого и подалась в актрисы. Мэри же с детства живет в мире своих фантастических грез, не решаясь поделиться ими ни с одной живой душой. В Перси ее восхищает благородство и свободомыслие, а главное — твердое убеждение, что два любящих сердца должны стучать в унисон, отринув предрассудки и общественное осуждение. В это верила и мать Мэри, давшая ей жизнь ценой своей собственной, но продолжающая незримо руководить поступками ее отца.

Клер не сводит влюбленных глаз с лорда Байрона. Его холодность по отношению к ней, несомненно, объясняется меланхолией, вызванной уходом жены и отвратительными слухами о его связи с единокровной сестрой. Клер не верит ни единому слову завистников и недоброжелателей своего кумира и мечтает, чтобы он поскорее утешился в ее объятиях. Ведь жена ранила лишь его гордость, но не сердце, которое — Клер не сомневается в этом ни на минуту — всецело принадлежит ей одной. К тому же есть и другая причина, по которой она уговорила друзей провести лето с Байроном. Однако о ней барышня до поры до времени предпочитает молчать.

— Раштон, попроси доктора Полидори спуститься в столовую, — лениво произносит поэт, обращаясь к своему красавцу-пажу. — Очевидно, ему требуется особое приглашение.

Молодой человек удаляется, представляя себе лицо доктора, когда этому выскочке наконец воздастся за то, что возомнил себя выше Роберта Раштона, поступившего на службу в дом знатного лорда еще в Ньюстеде1. С тех пор паж сопровождал своего господина во всех поездках, выполнял различные поручения и, что греха таить, не только стелил ему постель, но и время от времени согревал ее. А кто такой Джон Полидори? Всего-то несколько месяцев пользует хозяина и мало того, что ест с ним за одним столом, так еще и заставляет себя ждать!

Байрон смотрит вслед Раштону, продолжая улыбаться. Ему идет усмешка. Во взгляде поэта, независимо от настроения, светится озорство — иллюзия, возникающая благодаря сочетанию формы глаз и изгиба бровей. Он выглядит старше своих двадцати восьми лет, но объясняет это тем, что чересчур располнел за последнее время. И потому твердо вознамерился сбросить лишний вес. На столе перед ним стоит лишь бокал вина. Гости еще ни разу не видели, чтобы лорд Байрон ел, а он только однажды вскользь упомянул о своем особом меню, диктуемом строгой диетой.

— Зачем ты носишься с этим странным доктором, Альбэ2? — щебечет Клер, называя возлюбленного прозвищем, закрепившимся за ним на вилле Диодати. — Разве ты нездоров?

— Его приставила ко мне одна дама. Она вообразила, что я хожу во сне. Полидори недавно защитил диссертацию по лунатизму, и я согласился терпеть его компанию, чтобы не огорчать даму, которая мне весьма дорога.

Черные глаза Клер вспыхивают ревностью.

— И кто она? Ты ее любишь?

— Не говори глупостей, Клер, — морщится Байрон. — Любовь — это полная чушь. Избитый термин, обозначающий смесь комплиментов, романтики и лжи.

Обе барышни в душе не согласны с ним, однако разговор прерывается из-за появления доктора, бледного, с густой шевелюрой, отливающей цветом меди. Ему не больше двадцати: мальчишка с ученой степенью.

— Прошу прощения за опоздание, — ни на кого не глядя бормочет он.

— Добрый вечер, Джон, — Мэри убеждена, что неприязнь к человеку — не повод забывать о вежливости.

Полидори не отвечает на ее улыбку. Кажется, он вообще не умеет улыбаться. Мисс Годвин, застенчивой от природы, трудно поддерживать разговор с малознакомыми людьми. Впрочем, с того момента, как Перси представил ей Джона Полидори, сам доктор едва ли произнес и десять слов. Клер сразу окрестила его Лунатиком, а Мэри пришла к заключению, что никогда еще не встречала более скучного джентльмена, совершенно лишенного утонченности и вкуса.

Справедливости ради стоит заметить, что и у личного врача Байрона сложилось отнюдь не лестное впечатление о новых друзьях лорда. Шелли показался ему откровенным нарциссом, мисс Клермонт — пустой кокеткой. Что же до мисс Годвин… Когда она впервые вошла в гостиную, комната как будто наполнилась солнечным светом и пряным ароматом цветов. Но ее подчеркнуто вежливый, точно снисходительный тон неприятно задел Полидори, который вдруг ощутил себя мелким и незначительным. Слишком высокомерная, решил Джон и почти не обратил внимания на сумрак, воцарившийся в гостиной с ее уходом.

За последующие недели их мнение друг о друге не переменилось. Мэри невольно вспоминает шутку Перси о том, что необходимость бодрствовать доктор переживает как личное оскорбление.

— Я задержался в зверинце. Дарвелл заболел, — говорит Полидори, поднимая глаза на Байрона. Отчего-то его голос звучит виновато.

— Только не Дарвелл, — лорд буквально испепеляет взглядом своего врача.

Гости догадываются, что речь идет о медвежонке — самом ценном обитателе зверинца Байрона. Еще во время учебы в Кембридже он держал в своей комнате ручного медведя, о чем потом долго напоминали следы когтей на стенах. Уезжая из Англии, поэт позволил себе странную блажь — начал коллекционировать зверьков, преимущественно грызунов, которых провез за собой через пол-Европы. Звери время от времени сбегают, прогрызая ходы в углах клеток, но оставшиеся плодятся с такой скоростью, что хозяин не придает большого значения утрате части своей коллекции. Однако полугодовалый медвежонок по кличке Дарвелл — уникальный экземпляр, которым Байрон особенно дорожит. Он даже заказал специальную разборную клетку, чтобы любой из слуг мог справиться с ее переноской и сборкой.

— Делай, что хочешь, но медведь должен выжить, — от угрозы, скрытой в интонациях лорда, у Джона мурашки по коже. Раштон внутренне ликует, подавая доктору тарелку с рыбой.

Клер декламирует отрывки из нового стихотворения Байрона «Прометей», надеясь поднять ему настроение. Остальные уже знают, насколько это опасная затея: когда милорд начинает хандрить, даже гром рокочет тише, чтобы невзначай не вызвать ответную бурю.

— Существует миф, согласно которому именно Прометей создал первых людей. Он вылепил их из земли и воды, — вдруг говорит Шелли. Его глаза горят, голос выдает волнение. — Вот бы сотворить людей, не знающих голода и страданий, раздоров и смерти! Только представьте, какими счастливыми они могли бы быть!

— А разве мы не счастливы? — Мэри удивленно вскидывает брови.

К восемнадцати годам она узнала столько горя, сколько иным не доводилось испытать за целую жизнь. После побега с Перси любимый отец отказался поддерживать беглянку, ее новорожденная дочка прожила всего десять дней, а Шелли увяз в долгах и скрывался бог знает где, пока Мэри собирала себя по кусочкам. Спустя время она снова стала матерью и отношения со стариком Годвином потеплели. От кредиторов спасло наследство, полученное после смерти деда Перси, и Мэри стало казаться, что холодное лето в Швейцарии подарило им дни по-настоящему безмятежного покоя. Они вместе, беды остались позади — неужели этого мало для счастья?

Шелли не отвечает. Байрон, прищурившись, смотрит на него, затем отодвигает пустой бокал и встает из-за стола. Ужин окончен. К досаде Клер, хозяин не приглашает гостей переночевать на вилле, и им снова приходится подставить лица ветру и моросящему дождю.

Глава 2

Байрон и Полидори уезжают в Женеву, чтобы нанести визит доктору Луи Одье. Лорд предпочитает компанию швейцарцев обществу своих соотечественников, которых, кстати сказать, в городе немало. Дурная слава идет за Байроном по пятам: чопорные английские дамы шепчутся в женевских гостиных о том, что на вилле Диодати поэт и его друзья предаются самому разнузданному разврату.

Мадам Одье обожает скандальные истории. На ее вечерний бал, разумеется, также приглашены Перси, Мэри и Клер. В здешнем обществе Мэри Годвин называют не иначе как «миссис Шелли».

Снег растаял, напоминая о себе лишь белыми шапками Альпийских гор на горизонте. Гости собрались в большой зале, гудящей, как улей. В этом гуле не без труда можно разобрать обрывки французской и английской речи. Клер упорно осаждает Байрона, и, по мере того как опустошаются бокалы, его неприступность всё легче сдает позиции перед натиском восемнадцатилетней протеже. Вот только из-за врожденной хромоты он не танцует, к великому огорчению мисс Клермонт. Впрочем, лорд не единственный, кто избегает танцев: Джон Полидори весь вечер играет в шахматы с доктором Одье.

А Мэри и Перси самозабвенно кружатся в вальсе и похожи на молодоженов, всё еще полных иллюзий относительно друг друга.

— Кажется, младшая мисс Одье не на шутку увлеклась нашим Лунатиком, — на губах Шелли небрежная улыбка. — Бедняжке можно посочувствовать: Полидори не имеет ни малейшего понятия о том, как вести себя с барышнями. Держу пари, в эту самую минуту Анна завидует ферзю, которого он так отчаянно защищает.

Мисс Годвин смотрит на дочь хозяина дома — худенькую блондинку, в задумчивости застывшую у окна. Она выглядит печальной.

— Не смейся над ней. Неужели Джон так безнадежен?

— Он заметит мисс Одье, только если она придет к нему во сне, как сомнамбула. И даже тогда станет потчевать ее пилюлями, вместо того чтобы подарить наслаждение, которого жаждет эта пташка.

По щекам Мэри разливается румянец. Разумеется, Перси ее дразнит. Он знает, что она так и не разучилась смущаться при упоминании о физической стороне любви. Она пытается представить себя на месте мисс Одье. Да, пожалуй, незамужней барышне польстило бы внимание джентльмена, но это лишь желание невинного флирта, не подкрепленное серьезным чувством. Равнодушие доктора Полидори не могло стать причиной грусти, которая светится в глазах Анны.

Мэри подходит к ней и осторожно интересуется, что может омрачать мысли очаровательной мадмуазель во время бала.

— Ах, миссис Шелли, — вздыхает мисс Одье, — я не думала, что моя печаль так заметна. Я всё не могу забыть вчерашнее происшествие с Ньютоном. Это наш ньюфаундленд, — поспешно поясняет она. — Пес заразился бешенством и чуть не покусал мою старшую сестру. Отец приказал пристрелить Ньютона, но он прыгнул в кусты и убежал. Что с ним сталось? Он всегда был таким безобидным. Надеюсь, он не страдает…

Анна снова вздыхает, а Мэри с тревогой бросает взгляд в окно. Над озером сгущаются тучи, предвещая ночную грозу.

В перерывах между танцами гости играют в шарады. Дамы загадывают слово и показывают его составляющие с помощью пантомимы. Клер наконец получила возможность проявить свои актерские таланты. Когда наступает ее черед, она гримасничает и увлеченно жестикулирует, однако ей плохо удается передать суть так, чтобы джентльмены могли догадаться, о каком слове идет речь. Они восхищенно следят за ее жестами, взлетом рук, изгибами изящной фигурки, забывая сосредоточиться на отгадывании. Только крестники доктора Одье десяти и двенадцати лет продолжают выкрикивать свои варианты. Мужчины охотно уступают им право претендовать на победу — все, кроме Джона Полидори, который радуется, как ребенок, всякий раз, как угадывает слово. Мэри вновь убеждается, что ему недостает чуткости и такта. Кажется, один из мальчиков вот-вот заплачет.

Анна Одье, очевидно, разочарованная инфантильностью Джона, еще до конца вечера теряет к нему всякий интерес.

Идет десятый час, а ровно в десять ворота Женевы запираются на ночь, и отомкнуть их не поможет никакая взятка. Клер так возбуждена, что Перси вынужден прибегнуть к арсеналу поэтических штампов, чтобы убедить ее в необходимости возвращаться домой. Пока они спешат через двор к воротам, на лицо Мэри падает крупная капля.

— Я разыщу извозчика. Ждите меня здесь, — Шелли устремляется по безлюдной набережной и вскоре скрывается за поворотом.

Пронизывающий ветер дует с озера, утонувшего в непроглядной тьме. Мэри кажется, будто оно дышит холодом ей в лицо и стонет за деревьями, как огромное живое существо, невидимое глазу.

— Я так хотела, чтобы Байрон пригласил меня сегодня на виллу, но они с Полидори переночуют в отеле, — тоскливо произносит Клер, кутаясь в кружевную накидку, которая совсем ее не согревает.

Мэри с нарастающим беспокойством вглядывается в темноту, Перси отсутствует уже около пяти минут. Вдалеке ей чудится какое-то движение. Глаза мисс Годвин различают очертания черного пятна, стремительно несущегося прямо на нее. Напряженную тишину прорезает пронзительный визг сестры. Ноги Мэри прирастают к земле.

Она невольно вспоминает семейный вечер в квартире отца на Скиннер-стрит. Ей было, наверное, лет восемь. Они с Джейн, тогда еще не сменившей имя на Клер, притаились под диваном в гостиной, чтобы послушать, как друг Годвина Сэмюэл Кольридж3 читает свою поэму о старом мореходе. Возмездие, настигшее моряков за убийство альбатроса, — появление призрачного корабля Смерти — стало одним из первых жутких переживаний Мэри и впоследствии возвращалось всякий раз, как ей становилось по-настоящему страшно.

Она не может пошевелиться, только чувствует, как дрожит прижавшаяся к ней сзади сестра. Черный пес, подобно кораблю призраков, окруженному морскими змеями, уже совсем близко и несет неотвратимую гибель. В этот миг из ворот на мостовую шагает человек. В одну секунду он оказывается перед мисс Годвин и заслоняет собой.

Кто? Как?

Кем бы он ни был, храбрец обречен, думает Мэри, зажмурившись. Однако ничего не происходит. Мужчина по-прежнему стоит, преграждая путь огромному псу, а тот почему-то замирает и начинает испуганно пятиться.

— Хороший мальчик! — восклицает Байрон, словно соткавшийся из мрака.

Вспышка молнии освещает набережную, и Мэри наконец узнает по медно-рыжим всполохам затылок Полидори. Лорд тем временем приседает рядом с Ньютоном, вытирая пену с его морды своей белой лайковой перчаткой.

— Осторожно, Альбэ, он бешеный, — Клер всё еще прячется за спиной сводной сестры.

Ньюфаундленд тихо скулит, поджав хвост, как будто чувствует присутствие чего-то действительно жуткого. Небо над озером снова прорезает молния, и в ее свете Мэри видит, как из-за поворота показывается коляска, запряженная парой гнедых лошадей. Стук копыт тонет в раскатах грома, Ньютон срывается с места, чуть не уронив Байрона, и мгновенно растворяется в темноте.

— Я что-то пропустил? — спрашивает Перси, когда экипаж останавливается у ворот.

Байрон выпрямляется как ни в чем не бывало.

— Надеюсь, Раштон уже приготовил для меня ванну. Я намерен пробыть в Женеве два дня. Послезавтра приглашаю вас отужинать со мной на вилле Диодати, — с этими словами лорд протягивает руку, чтобы помочь барышням подняться в коляску.

Глава 3

Два дня пролетают в заботах о маленьком Уильяме и жалобах Клер на черствость Байрона. Она возводит свои страдания в такую степень, что кажется, будто весь мир вращается вокруг нее одной. Ей совершенно неинтересно, почему бешеный пес повел себя странно в присутствии Байрона и Полидори. Едва ли она вообще обратила на это внимание. В отличие от сестры, Мэри не любит неразгаданных загадок. Отчего Ньютон внезапно передумал нападать? Чего испугался? Вспоминая, как Джон без колебаний закрыл ее собой, мисс Годвин впервые ощущает что-то вроде симпатии к доктору. А ведь она даже не успела сказать ему спасибо.

Она рассеянно улыбается кормилице и оставляет с ней сына.

Бесконечный дождь всем порядком надоел. Воспользовавшись небольшим просветом на небе, Перси, Мэри и Клер спешат на виллу Диодати. Ветер снова сгоняет грозовые тучи, они похожи на серое облако пыли, поднятое в небо табуном пустынных лошадей.

Байрон и его врач уже в столовой. Перед поэтом, как обычно, нет тарелки и приборов, но в этот раз на месте бокала зияет пустыми глазницами человеческий череп. Впрочем, он отлично обработан и отполирован, так что вполне может сойти за кубок. Клер брезгливо поджимает губки.

— Убери эту мерзость, Альбэ!

— С какой стати, дорогая? — возражает лорд и подмигивает Шелли. — Быть может, я хочу забыть о том, что впереди у нас — мрак и душная пустота небытия, откуда никому нет возврата.

— Звучит так, будто ты всё же вернулся, — Перси проглатывает нервный смешок.

Байрон берет в одну руку череп, в другую — бутылку красного вина и, пока слуги подают блюда гостям и наполняют их бокалы, переливает в свою жуткую чашу содержимое бутылки. Мэри бросает быстрый взгляд на Джона, который исподлобья следит за действиями лорда. Сегодня Байрон почти так же бледен, как Полидори.

— Что ж, возможно, мертвецы когда-нибудь найдут способ возвращаться в этот мир, — голос поэта звучит так, словно он обращается к «бедному Йорику» со сцены Королевского театра Друри-Лейн. — Вспомните опыты Эразма Дарвина4. Он воздействовал электрическим током на мертвый организм и заставил онемевшие мышцы сокращаться. Ходили слухи, будто ему даже удалось оживить мертвую материю.

— Зачем вы говорите такие ужасные вещи, милорд? — притворно содрогается Клер.

— Байрон лишь пытается немного развить твой ум, дорогая, — улыбается Перси.

— Но для этого есть и другие способы, — замечает Мэри. — Например, чтение книг.

— Или изучение языков, — неожиданно добавляет до сих пор молчавший Полидори.

Метнув в доктора недобрый взгляд, Байрон подносит кубок из черепа к губам. Пьет, пока не осушает его полностью. Мэри ждет удобного момента, чтобы поблагодарить Джона за чудесное спасение у ворот дома Одье. Природная застенчивость сковывает ее душевные порывы. Клер хохочет над шуткой Перси, которую Мэри отнюдь не находит смешной. Сводная сестра в свою очередь рассказывает какой-то театральный анекдот.

Джон Полидори привык относиться к болтовне мисс Клермонт как к фоновому шуму, сопровождающему их совместные ужины. Перестав вслушиваться в слова, он с удивлением обнаружил, что она его почти не раздражает. С не меньшим удивлением он ловит себя на том, что его слух очень четко выхватывает из разговора редкие реплики Мэри. Ее умные замечания явно тешат мужское самолюбие Шелли, который воспринимает свою подругу как дорогую оправу, удачно оттеняющую блеск его собственного гения. За последние дни неприязнь Джона к Перси раздулась до размеров Австралии, хотя он и не вполне отдает себе отчет, в чем кроется причина столь сильной антипатии.

После ужина компания перемещается в гостиную и располагается на ковре. Лакей Байрона Уильям Флетчер предусмотрительно поместил среди подушек особую лампу и длинную курительную трубку, которую заранее заправил. Очевидно, старый слуга знаком с системой выпаривания опиума не хуже китайцев, содержащих курильни в лондонском Ист-Энде.

— Вот что развивает воображение намного быстрее, чем книги и иностранные языки, — говорит Шелли, делая затяжку над лампой.

Трубка идет по кругу. Красный турецкий ковер с арабесками стоит, наверное, целое состояние. Мэри немного разбирается в коврах. Узелковое плетение, если усвоить его принцип, становится простым и понятным, в отличие от поведения людей. Она отмечает про себя, что настроение Байрона улучшается с каждой минутой. Поэт позволяет Клер прижаться к нему и из-под опущенных ресниц лениво следит за ее рукой, ласкающей его грудь. Перси некоторое время наблюдает за ними, потом придвигается к Мэри. Его пальцы, нырнув под нижнюю юбку, нетерпеливо скользят вверх по шелковому чулку. Мисс Годвин вспыхивает и в этот момент случайно ловит взгляд Полидори. Ей что-то мерещится в серых глазах Джона, что-то помимо неловкости. Однако уже в следующую секунду он отворачивается к камину, и в его слегка расширившихся зрачках пляшут языки пламени.

— Нет, — Мэри отталкивает руку Шелли, смущенно одергивает подол.

— Но почему?

— Мы не одни.

— Прежде ты никогда не оскорбляла моих чувств пошлыми предрассудками, — поэт обиженно откидывается на подушки.

Лорд делает очередную затяжку, наклоняется к мисс Клермонт и целует в губы. Гостиная двоится в глазах Мэри. В круговерти подушек, картин в тяжелых золоченых рамах и разверзшегося неба за окном свет неожиданно меркнет.

В эфирном тумане ей кажется, что она бесконечно долго спускается по винтовой лестнице с выщербленными каменными ступенями. До ее слуха доносится смех Клер и странный демонический хохот Байрона. Сознание куда-то уплывает, а когда вновь возвращается, Мэри не чувствует ничего кроме жуткого, обволакивающего холода. Открыв глаза, она видит пустое помещение с кирпичными стенами и маленькими окнами под самым потолком. В них просачивается тьма дождливой июньской ночи. Она лежит в медной ванне, наполненной ледяной водой. На ней только нижняя льняная сорочка, доходящая до середины икр. Сорочка облепила тело. Она хочет прикрыться руками, но руки не слушаются. Свечи в канделябрах справа и слева от ванны разливают вокруг необычный красноватый свет. Мэри пытается подняться — безуспешно.

Внезапно над ней возникает лицо Байрона, позади расплывчатым пятном маячит доктор Полидори. Мысли путаются, однако картинка слишком уж яркая и реалистичная, чтобы быть сном.

Байрон опускает руку в воду и легонько проводит пальцами по бедру Мэри. Она дрожит, и не только от холода.

— Мы вылечим твои страхи, — ласково говорит лорд и поворачивается к своему врачу. — Вода недостаточно холодная. Добавь еще льда.

Мэри умоляюще смотрит на Джона. На бледном лице, наконец попавшем в фокус, отчетливо читается внутренняя борьба. В сердце барышни вспыхивает надежда и тут же угасает при звуках голоса Байрона:

— Ну же! Разве ты не должен выполнять мои приказы?

Полидори, с ведром в руках, медленно приближается. Избегая взгляда Мэри, он покорно высыпает в воду новую порцию льда. Когда доктор наклоняется над ванной, красное пламя свечей подпитывает разыгравшееся воображение мисс Годвин: ей чудится, будто зрачки Джона заполнили почти всю радужку, а белки глаз приобрели жуткий кровавый оттенок.

Зажмурившись, Мэри чувствует, как проваливается в пустоту, и… резко садится на постели. В нос ударяет затхлый запах старого дома. Она понимает, что находится в спальне мадам Шапюи, которую хозяйка уступила им с Перси. Никакой сквозняк не способен до конца выветрить отсюда прошлое, обитающее в сундуках и рассохшемся шкафу с неплотно прилегающей дверцей. Шелли спит на своей половине кровати. Небо за окном наливается свинцовым рассветом.

Несколько минут Мэри смотрит на спящего поэта, пытаясь вспомнить, как они очутились дома. Веки Перси подрагивают, и вот он медленно размыкает ресницы. Но тут в комнату влетает Клер.

— Я видела дивный сон! Всё было так реально! — она бросает многозначительный взгляд на Перси и снова скрывается за дверью.

Молодой человек, приподнявшись на локтях, наблюдает, как Мэри рассеянно встает, идет к стулу, чтобы взять свою одежду, и вдруг замирает.

— Боже, — она испуганно поворачивается к Шелли. — Сорочка сырая!

— Ничего удивительного, — невозмутимо откликается он. — Ночью, когда мы возвращались от Байрона, разразился ливень. Мы все промокли до нитки.

Глава 4

По сложившейся традиции Перси и барышни получают приглашение на ужин к лорду. На этот раз мисс Клермонт собирается дольше, чем обычно. Она примеряет один наряд за другим, требуя от Шелли оценить каждый в отдельности. Что-то в его взгляде, устремленном на Клер, задевает Мэри больнее, чем заигрывания сестры, но она знает, что поэт не выносит сцен ревности. Чтобы не сделать того, о чем потом пожалеет, мисс Годвин решает не ждать и отправляется на виллу Диодати.

Рваные тучи над Женевским озером напоминают лохмотья нищенки. Почему-то вспоминаются дни, когда ее первая беременность стала слишком очевидной и, чтобы сохранить репутацию, она перестала выходить из дома. Ее место подле Перси на светских приемах заняла Клер. Эти двое сблизились настолько, что Мэри, желая вызвать ответную ревность поэта, начала флиртовать с его другом Томасом Хоггом. Прекрасно, сказал Перси, давайте жить втроем. Хогг действительно увлекся ею и к тому же был при деньгах, в которых Шелли отчаянно нуждался. Ménage à trois5 вошел в моду на рубеже веков, однако Мэри поспешно отделалась от Томаса и постаралась больше не вспоминать о предложении Перси делить ее с другим. Ясно одно: он не будет ее ревновать и ожидает того же от нее.

Ноги в туфельках из кремового шелка скользят по мокрой земле. Мелкий дождь колет щеки и оставляет на губах странный солоноватый вкус. Поднимаясь к вилле, мисс Годвин различает фигуры Байрона и Полидори на балконе под парусиновым навесом. Лорд с трубкой в зубах издали машет ей рукой. Мэри идет очень осторожно, боясь оступиться на глазах джентльменов. Она уже почти у колоннады. Байрон насмешливо говорит своему врачу:

— Ты хочешь казаться галантным, так ведь, Полидори? Тогда спрыгни и подай ей руку. Тут невысоко.

Мэри с тревогой смотрит на Джона. Невысоко, и всё же прыжок со второго этажа представляется ей довольно опасным и безрассудным поступком. Барышня не успевает возразить, Джон перемахивает через ограду балкона и приземляется в двух шагах от нее. Правда, неудачно: его ноги разъезжаются, Полидори плюхается в грязь и со стоном хватается за левую лодыжку. Байрон хохочет, решив, что доктор разыгрывает представление. Между тем лицо Джона прямо на глазах мисс Годвин из белого делается землисто-серым. Она инстинктивно наклоняется, желая помочь, но не знает, чем. Ее дыхание обжигает ему лоб. Жмурясь от боли, Джон слышит смех лорда и хочет одного: провалиться прямиком в адское пекло.

Поняв наконец, что дело неладно, Байрон выбегает из дома и вместе с Флетчером заносит Полидори внутрь. Беднягу укладывают на софу в гостиной.

— Спасибо, — доктор отводит взгляд. — Не о чем беспокоиться: простое растяжение.

Тень натянутой улыбки быстро исчезает с его лица. Мэри подозревает, что его гордость пострадала едва ли не сильнее, чем щиколотка. Не следовало Байрону так откровенно над ним насмехаться.

Полидори всё еще мечтает о преисподней и почти ненавидит Мэри Годвин — свидетельницу своего унижения — за молчаливое участие, когда с раскатом грома в дверях появляются запоздавшие гости.

— Что случилось? — мисс Клермонт даже не пытается скрыть досаду, что пропустила всё самое интересное.

— Ничего страшного, дорогая, — улыбается ей Байрон. — Кое-кто просто не умеет прыгать. Идемте ужинать.

Все, включая Джона, который теперь хромает, как его лорд, проходят в столовую.

— Жаль, что меня не было рядом, когда это случилось, — шепчет Клер у самого уха Мэри. — Непростительно упущена возможность упасть в обморок и оказаться в объятиях мужчины.

— Ты не смогла бы оказаться в объятиях Байрона, он стоял на балконе.

— Я имела в виду Шелли, — хихикает Клер.

Мисс Годвин холодно смотрит на нее и представляет, как сестра в нежно-голубом муслиновом платье без чувств падает в лужу перед колоннадой, обрамляющей виллу.

После ужина компания перебирается в гостиную, чтобы снова курить опиум и вслух читать сборник немецких сказок о проклятиях и привидениях. Полидори не принимает участия в чтении. Мисс Клермонт делает вид, что его вообще нет в комнате: мстит за то, что доктор растянул ногу, не дождавшись ее и Перси. А Джон — впрочем, без всякой задней мысли — не замечает испуганных возгласов Клер, слетающих с ее губ в моменты, когда Байрон или Шелли особенно выразительно декламируют очередной жуткий эпизод.

У Мэри от этого кровь стынет в жилах… А потом она снова спускается по крутой винтовой лестнице, и навстречу ей бегут огромные жирные крысы. Вновь, как в худшем кошмаре, она оказывается в медной ванне, скованная холодом по рукам и ногам. Мэри не видит Байрона, но слышит, как он что-то шепчет Клер, словно в помещении, освещенном красными свечами, их отделяет от нее лишь полог кровати. Мисс Годвин догадывается, что они занимаются любовью. Но странно: ее не покидает ощущение, будто кроме них в подвале есть кто-то еще. Быть может, Полидори затаился в углу с ведром льда?

— Перси! — зовет Мэри в отчаянии. Губы раскрываются беззвучно.

Однако в какой-то момент она отчетливо слышит это имя, произнесенное тягучим, как воск, голосом сводной сестры.

Проснувшись в постели рядом с Перси, Мэри опять тщетно силится вспомнить, как они вернулись домой. Ей хочется его объятий — как до рождения сына, когда он ласково повторял, что всё будет хорошо, и она превращалась в маленькую девочку, зарывшуюся в плед из овечьей шерсти. Девочку, твердо знавшую, что драконы и вампиры живут только в сказках, а единственный призрак, который бродит по коридорам, скрипя половицами, — это тень ее любящей матери. С появлением Уильяма Перси не стал желать ее меньше, и всё же что-то неуловимо изменилось. Теперь Мэри плутает в лабиринте памяти в бесплодных поисках почти забытого ощущения.

Всё будет хорошо, мысленно говорит она, любуясь спящим поэтом. Он не выглядит на свои двадцать три года: субтильная, как у подростка, фигура, гладкая кожа без единого изъяна, лицо херувима — природа словно отметила Шелли печатью вечной юности. Улыбнувшись, мисс Годвин целует его плечо, потом щеку, тянется к губам. Однако Перси сонно переворачивается на живот и зарывается носом в подушку.

— Не сейчас, Мэри. У меня нет сил.

Слегка разочарованная, она встает и подходит к окну. Лесистые вершины гор Юра на другой стороне озера впервые за это хмурое лето купаются в лучах восходящего солнца. Земля за окном успела высохнуть — очевидно, ночью не было дождя. Несколько минут Мэри наблюдает за чайками, парящими над водой. Они высматривают добычу, радужный блеск рыбьей чешуи. Мэри чувствует, как солнечный свет разгоняет ее страхи. Сладко потянувшись, она разворачивается к стулу, чтобы взять нижнюю сорочку, и… вздрагивает, ощутив под пальцами холодную влажную ткань.

Глава 5

Радуясь солнцу, как долгожданному подарку, Байрон и его друзья посвящают целый день катанию на лодках. Правда, по настоянию лорда с ним плывет Шелли, а барышням предлагается компания Джона Полидори.

— Он будет грести и развлекать вас.

— Почему мне нельзя сесть в лодку с тобой, а Мэри — с Перси? — капризно вопрошает Клер.

— Потому что я хочу совместить прогулку с приятной беседой, а часами выслушивать твою пустую болтовню способен только Полидори.

Под взглядом, которым Клер одаривает доктора, Джон ощущает себя Цербером, не дающим Эвридике воссоединиться с Орфеем. Мисс Клермонт сердито топает ногой:

— Бессердечно оставлять нас с Лунатиком! Хорошо, если он вообще умеет грести!

— Я не сомневаюсь, что даже ты смогла бы управиться с лодкой, дорогая, — равнодушным тоном отвечает Байрон, устраиваясь на корме.

Перси уже сидит на веслах, нарочно не замечает Мэри. Она молча спускается во вторую лодку, не дожидаясь, пока Джон подаст ей руку.

— Коли так, я не поеду! — заявляет Клер. Ее нижняя губа дрожит. Мэри догадывается, что за этим последует. Сводная сестра — мастерица разыгрывать истерические припадки.

Когда они сбежали из дома, Клер то и дело будила ее и Перси посреди ночи, уверяя, что ощутила чье-то присутствие в своей комнате. Это Шелли, упрямо заявляла она, его дыхание коснулось моих губ! Мэри не поддавалась на провокации: неуклюжие, смехотворные попытки привлечь к себе внимание тех, кто был всецело поглощен друг другом. Но Перси нравилась эта игра. Он мог часами говорить о своей сверхъестественной сущности, о способности блуждать вне телесной оболочки, дабы обрести власть над душой Клер — пока та не впадала в истерику, почти убедительно, если не знать мисс Клермонт.

Лодка Байрона отчаливает от пирса. Полидори ступает на дощатое дно своего маленького корабля и вопросительно смотрит на Мэри. Она надеялась провести день в обществе возлюбленного, а теперь вынуждена довольствоваться Лунатиком. Скучным, самовлюбленным доктором, который исполняет любые приказы и сносит любые насмешки своего господина, потому что слишком честолюбив. Должность личного врача Байрона открыла перед ним двери в высшее общество, не удивительно, что он боится потерять место.

Сейчас он в замешательстве: обдумывает, как реагировать на жалобы и угрозы мисс Клермонт. А быть может, ждет, что ее сестра тоже заплачет? Ну уж нет, Мэри не выдаст своих чувств. Она едва заметно качает головой, давая понять, что Клер лучше оставить на суше. Доктор торопливо отвязывает лодку, на лице читается облегчение.

Интересно, на моем тоже?

— Что вы делаете? Вы об этом пожалеете! Слышите? Вернитесь!

Звонкий голос еще долго разносится над водой, а сама барышня быстро растворяется в тумане, клубящемся над озером.

Вскоре Мэри перестает различать очертания берега, но ее воображение дорисовывает виллы, разбросанные по склонам среди виноградников. Пусть и невидимые глазу, выше темнеют горные хребты, а над всем этим альпийским пейзажем величественно царит Монблан.

Когда четыре года назад к отцу пришел молодой поэт, разделявший политические взгляды Годвина, романтическая история его женитьбы особенно впечатлила Мэри. Перси рассказал, что спас Гарриет от родителя-тирана. Заключить брак без его согласия можно было только в Шотландии, куда Перси и увез счастливую невесту.

— Не могу решить, ангел он или демон, но я не прочь, чтобы он так же похитил меня, — шептала сводная сестра, забравшись под одеяло к Мэри, когда гости Годвина разошлись.

Они обе в ту ночь мечтали об одном и том же. Ее мечта сбылась…

— Не отставай, Полидори! — кричит Байрон сквозь туман, теперь почти прозрачный и невесомый, как свадебная вуаль.

Мэри поднимает голову, вглядывается ввысь. Ультрамариновый купол скрывает в глубине мириады холодных звезд, однако сейчас они к ней ближе, чем Перси. Она сама будто застыла в неподвижной густой темноте, где нет ни времени, ни боли.

Джон не нарушает ее размышлений. В какой-то момент она вдруг осознает, что тишина в их лодке отнюдь не сродни неловкому молчанию, так часто характеризующему людей, которым нечего сказать друг другу. Молчать в компании Полидори — как идти в жаркий день по тенистой аллее, вдыхая запах свежескошенной травы. Мэри потрясена. Она мечтала однажды проделать этот путь с Перси…

— Как ваша нога, Джон?

— Почти не болит, спасибо, — тут же отзывается он и нерешительно добавляет. — Лорд Байрон изволил, чтобы вы не скучали. Как мне вас развлечь?

Мэри охватывает чувство стыда оттого, что она предвзято судила о Полидори, не удосужившись узнать его лучше.

— Расскажите о себе.

Просьба обескураживает Джона. Мисс Годвин впервые наблюдает, как скулы доктора заливает краска.

— Что ж… Все говорили, что я похож на маму. Она англичанка из обедневшего дворянского рода, а отец — итальянский политический эмигрант. Я — старший из его сыновей и его главное разочарование.

— Разве он не гордится вашими успехами? — искренне удивляется Мэри. — Вы получили степень доктора медицины в девятнадцать лет!

— Увы, из-за разногласий с отцом мне пришлось рано покинуть семью. Я уехал в Эдинбург и поступил в университет втайне от родных. Когда я вернулся в Лондон, мне помогла подруга моей тетки по материнской линии — миссис Ли.

— Августа Ли? Сестра лорда Байрона?

Джон кивает. Мэри, разумеется, слышала, какие сплетни распускала в Лондоне бывшая любовница Байрона леди Каролина Лэм. По ее словам, поэт имел кровосмесительную связь со своей единокровной сестрой Августой, брак которой оказался не слишком удачным.

— Значит, это благодаря ей вы стали личным врачом Альбэ?

— Именно. Я поклялся служить ему в обмен на его защиту.

— От ваших родных?

— Да.

— Но почему вам нужна защита от собственной семьи?

Полидори опускает глаза.

— Это долгая история, а я не хотел бы окончательно наскучить вам, Мэри. Я не тешу себя иллюзиями и знаю, что вы, как и мисс Клермонт, желали бы сейчас находиться не в этой лодке.

Верно. Но я здесь.

— Вы, право, не обязаны меня развлекать, — Мэри вдруг приходит в голову воспользоваться откровенностью Джона, чтобы выяснить, являлись ли ее ночные кошмары чем-то большим, чем сновидения. — Могу я задать вам вопрос о прошлой ночи, рассчитывая на правдивый ответ?

Доктор перестает грести и несколько секунд молча смотрит на нее.

— Вы ничего не помните?

— Обрывочные образы: лестница… подвал… красные свечи…

— Вероятно, опиум затуманил ваше сознание сильнее, чем разум остальных.

–…медная ванна с ледяной водой…

— Видите ли, Мэри, лорд Байрон, следом за Гиппократом, считает лечение водой весьма эффективным. Ледяные ванны, по его мнению, успокаивают и расслабляют.

— Так это был не сон! — пальцы мисс Годвин непроизвольно сжимают деревянное сиденье. — Но отчего милорд решил, что мне необходимо лечение?

Полидори угрюмо рассматривает дно лодки. Предоставленная самой себе, она мерно покачивается на волнах. Туман рассеялся, небесный ультрамарин опрокинулся в озеро, сделав его бездонным по своему образу и подобию. Мэри внезапно ощущает озноб.

— Ваше сердце забилось чаще, — бормочет Джон и хватается за весла. — Мы отстали, — он снова гребет, поднимая глаза лишь для того, чтобы смотреть по сторонам.

Мэри понимает, что он больше ничего ей не скажет, и, отворачиваясь, с горечью замечает:

— Я полагала, что вы — врач Байрона, но, оказывается, вы — его ручная зверушка вроде тех, что он держит в клетках на чердаке.

Джон молча проглатывает обиду.

К вечеру у Мэри начинается лихорадка. Она возвращается домой. Перси идет ужинать к Байрону с намерением переночевать на вилле Диодати.

Узнав о недомогании сестры, Клер смягчается и заглядывает в ее комнату перед сном. Она долго жалуется на лорда, поведение которого выходит за рамки ее понимания. Мысленно Мэри соглашается, что по частоте перепадов настроения Байрон оставляет далеко позади даже самую избалованную столичную мадемуазель. К тому же она начинает подозревать, что лорд возомнил себя богом, играющим жизнями других людей, и ей страшно за Перси — не оттого что он может стать жертвой сумасбродного поэта, а потому что слишком похож на него.

Глава 6

На следующее утро Байрон, Шелли и Полидори отправляются в Женеву. Мэри проводит полдня в постели, а потом совершает небольшую прогулку вдоль берега в сопровождении Клер. Свежий воздух приободряет сестер, их вчерашние переживания теперь кажутся столь же эфемерными, как игра света и тени на снежной вершине Монблана. Вдали собираются тучи. В их отдаленном рокоте звучит угроза, но ее чуют только чайки, с пронзительными криками кружащие над домом Шапюи.

Вечером молодые люди возвращаются на виллу, где к ним присоединяются барышни. После ужина друзья снова читают «Фантасмагориану» — страшные сказки из немецкого сборника. К тому моменту за окнами гостиной вовсю бушует гроза.

Книга заканчивается, в отличие от вечера, и вдруг глаза Байрона странно сверкают.

— Пари! Пусть каждый из нас сочинит страшную повесть!

— А что, блестящая мысль! — оживляется Перси и снисходительно смотрит на Мэри. — Это твой шанс наконец поделиться своими фантазиями с кем-то, кто действительно сумеет их оценить.

— Думаешь, я не способна написать рассказ? — с вызовом говорит Клер. — Да мое воображение ничем не хуже, чем у вас, поэтов!

— Вот и посмотрим, — усмехается Байрон. — Сегодня мой черед. Готовы слушать?

— Как, уже? — Клер притворяется обиженной. — Так не честно, милорд: вы успели подготовиться!

— Просто идея витала в воздухе.

Мэри замечает, что при этих словах лорд бросает выразительный взгляд на Полидори. Что бы это могло означать?

Байрон начинает свое повествование:

— Некто по имени, скажем, Август Дарвелл путешествовал по Европе с молодым другом. В Греции, на развалинах античного храма, он внезапно ощутил невероятную слабость…

Четверть часа они слушают поэта затаив дыхание. За это время Август Дарвелл умирает на руках друга, взяв с него клятву никому не рассказывать о своей смерти. Молодой человек впоследствии возвращается в Англию, где встречает… покойного Дарвелла, который успел завести роман с его сестрой.

Лорд неожиданно умолкает, шевелит каминными щипцами тлеющие головешки. Шелли в восторге от рассказа. Полидори хмурится.

— А дальше? — Клер придвигается ближе к Байрону. — Дарвелл объяснил другу, каким образом сумел воскреснуть?

— Нет, — следует резкий ответ. Поэт вскакивает на ноги. — Сегодня у морской свинки родился детеныш. Я хочу взглянуть на него. Кто со мной?

Все дружно встают с ковра и направляются к лестнице. Зверинец Байрона располагается в мансарде и занимает всё чердачное пространство. Мэри и Клер уже поднимались сюда в один из своих первых визитов на виллу Диодати. Как и в прошлый раз, барышни сразу устремляются к небольшой клетке, в которой неподвижно лежит бурый медвежонок. Медведи опасны, сообщил им Байрон, особенно те, что вовремя не залегли в спячку. Но не бойтесь, Дарвелл — совершенно ручной. Вы можете его погладить.

Сегодня любимец лорда не реагирует на посетителей. Клер прижимается лбом к железным прутьям.

— Бедняжка. Он по-прежнему болен?

Плечо мохнатого Дарвелла перевязано куском льняной материи.

— Что с ним стряслось? — Мэри почему-то понижает голос. Несколько вечеров за чтением страшных историй не прошли бесследно.

— Поранился, — уклончиво отвечает Байрон, шагая вперед между небольшими клетками и ящиками, в которых копошатся мыши-полевки, хомяки и кролики. Семейство морских свинок обитает в противоположном конце чердака.

Мисс Клермонт и Шелли не отстают от лорда. Клер невольно морщится от запаха и прикрывает нос и рот платком. Мэри удивлена, что некоторые клетки опустели. Куда исчезли их обитатели? Обернувшись, она видит застывшего в дверях Джона.

— Моя щиколотка, — объясняет доктор, поймав взгляд мисс Годвин. — Признаюсь, я с трудом поднялся по лестнице… Буду вам благодарен, если вы сделаете вид, что не заметили, как я отстал. Я немного посижу на ступенях.

Она слишком наблюдательна.

Он слишком много думает о том, что о нем подумают другие.

Грызуны повсеместно проявляют признаки беспокойства. Мэри догоняет друзей у клетки с морскими свинками. Клер держит на ладони крошечного детеныша, в то время как его родители дрожат, зарывшись в опилки.

— Чего они так испугались? — Клер неохотно опускает зверька в клетку. — Я бы не причинила вреда их малышу.

— Они ведь этого не знают, дорогая. Останетесь на ночь? Я уже распорядился, чтобы Берже приготовил комнаты.

На лице Клер отражается вся гамма ее ощущений — от недоверия до ликования. Байрон спешит прервать восторженный лепет поцелуем, легко подхватывает ее на руки и несет к выходу.

— Маленький изверг, — вздыхает лорд. Клер смеется.

Мэри робко поднимает глаза на Перси, однако его красивое лицо остается бесстрастным. С каждым шагом, приближающим ее к спальне, мисс Годвин ожидает увидеть прежнего влюбленного Шелли. Вот сейчас он обернется, коснется ее руки, и их пальцы переплетутся, как затем переплетутся тела на широкой постели…

Отчего он так холоден?

— Ты устала, Мэри. Доброй ночи.

Перси отворачивается и задувает свечу. Ей хочется крикнуть: «В чем дело?», но она лишь беззвучно сминает в кулаках простыню. Спустя несколько минут или часов в ее голове парит в невесомости всего одна мысль, внезапная догадка. Чтобы быть женой Шелли, недостаточно тонко чувствовать поэзию и понимать философию. Стоит Мэри утратить для него физическую притягательность, как все другие ее достоинства померкнут в его глазах. Вероятно, это уже происходит.

Она мучительно уплывает в сон. На этот раз ее сознание не одурманено опиумом, но от этого кошмар не становится менее жутким. Напротив. Мэри оглядывает подвальную комнату, кирпичные стены с отблесками красного огня и стол у распахнутого настежь окна. Дождь ожесточенно стучит по стеклам, рассыпая брызги по массивной столешнице, на которой лежит уродливое существо, лишь отдаленно напоминающее человека. Оно неподвижно и бездыханно. Перед столом спиной к Мэри стоит мужчина, она видит его руку в перчатке, сжимающую металлический стержень. Внезапно прямо в окно под потолком ударяет молния. Странный инструмент в руке незнакомца вспыхивает синим, мужчина касается им мертвого тела.

Пальцы безжизненно свисавшей со стола кисти начинают шевелиться. Раскат грома заглушает крик Мэри. Человек, ожививший монстра, медленно поворачивается к ней, его глаза горят, как у безумца. Холодея от ужаса, она узнает золотисто-каштановые пряди, прилипшие ко лбу, и алые губы, растянувшиеся в отвратительной ухмылке.

Перси, шепчет она и просыпается.

Глава 7

— Я думаю, Альбэ бессмертный.

— Что? — мисс Годвин, отдыхающая после завтрака под навесом на балконе, с недоумением поднимает глаза на возникшую в дверном проеме сестру. На коленях Мэри лежит тетрадь, в которую она начала записывать свою страшную историю.

— Теперь мне всё совершенно очевидно, — охотно поясняет Клер, усаживаясь на плетеный стул рядом с Мэри. — Сама подумай: он ничего не ест, наводит ужас на зверей — даже на бешеного пса! — и рассказывает о человеке, который умер, а потом появился как ни в чем не бывало. Объяснение одно: он вампир!

— Вампиров не существует, Клер, — Мэри переводит взгляд на исписанную карандашом страницу. — Но если так ты собираешься выиграть пари…

— Я говорю серьезно! И я могу доказать тебе, что права! — настаивает мисс Клермонт, устремив на сестру черные глаза с искорками азарта.

— Правда? Лорд Байрон ночью пил твою кровь?

— Не смешно. Но ты недалека от истины. Идем! Я покажу тебе, чью кровь он пьет.

Мэри вдруг становится не по себе. Секунду она колеблется, потом откладывает тетрадь и идет к лестнице следом за Клер.

— Байрон и Шелли отправились на прогулку, нас никто не увидит, — заговорщически шепчет сестра, поднимаясь на чердак.

Дверь в мансарду заперта, но Клер извлекает из муслинового лифа ключ и подмигивает Мэри:

— Стащила из шкатулки Байрона.

— Зачем мы сюда пришли? — мисс Годвин растерянно переступает порог.

Звери мирно дремлют в своих клетках, не выказывая никаких признаков тревоги. Медвежонок Дарвелл поворачивает голову, равнодушно взирает на барышень.

— Тебе лучше, косматый? — Клер осторожно отпирает замок.

— Ты же не собираешься входить в клетку?

— Не будь трусихой. Альбэ ведь сказал, что он ручной. Впрочем, мы можем не трогать его повязку. Давай для начала посмотрим в других местах, — Клер снова запирает решетку и начинает заглядывать в ящики с кроликами и мышами.

— Что ты ищешь?

Сестра напускает таинственности. Мэри наблюдает, как она обшаривает взглядом пустующие клетки. Наконец Клер останавливается у противоположной стены, и с ее губ срывается огорченное восклицание. Мисс Годвин приближается, уже догадываясь, что сейчас увидит семейство морских свинок. Новорожденный малыш копошится в углу ящика, а его родители лежат совершенно неподвижно. Их пушистый мех местами слипся и потемнел. Мэри осторожно берет в руки остывшее тельце одного из зверьков и с ужасом обнаруживает следы зубов на его шее, как будто кто-то прокусил кожу и… высосал кровь!

— Боже, — почему-то шепотом говорит она. — В зверинце нет хищников, не считая Дарвелла, но его клетка заперта.

— Вот именно, — едва слышно вторит Клер. — Теперь ты мне веришь?

— Должно быть другое объяснение. Может, мужчины нас разыгрывают? Все эти страшные сказки, которые мы читали…

— Мне больше нравится моя версия, — перебивает Клер, направляясь назад к лестнице. — Я — любовница вампира, который пьет кровь животных, чтобы не навредить мне. Это безумно романтично!

— Вовсе нет, — Мэри поспешно догоняет сестру. — Во-первых, этого просто не может быть. А во-вторых, если бы это было правдой, ты оказалась бы в смертельной опасности, как и все мы!

— Ты расскажешь Перси?

Мисс Годвин быстро отводит взгляд.

— Н-нет. Не о чем рассказывать.

Не хватает только, чтобы Перси решил, что у нее слишком разыгралось воображение, и запретил участвовать в пари.

Однако после ужина, когда компания Байрона устраивается на ковре вокруг серебряной опиумной лампы и лорд читает отрывок из поэмы Кольриджа «Кристабель», в ее ушах отчетливо звучат слова Клер: я — любовница вампира. Памятуя об опасном воздействии опиума на свой мозг, Мэри в этот раз старательно притворяется, будто вдыхает дым, а на деле задерживает дыхание. Она мысленно представляет себе Кольриджа в отцовской гостиной. Круглое лицо, пухлые губы, с которых слетают пугающие строки. Отчего его поэмы рождают в душе животный страх? На строфе, в которой ведьма околдовала Кристабель, Мэри ощущает, как блуждающий взгляд Перси останавливается на ее груди.

Внезапно черты Шелли искажает гримаса ужаса. Он исторгает нечеловеческий вопль и, сжав голову руками, выбегает из комнаты. Мэри, Байрон и Полидори бросаются за ним. В столовой Джон хватает графин и не раздумывая выплескивает воду в лицо Перси, глаза которого кажутся безумными, как в кошмарном сне Мэри. Это приводит поэта в чувство. Он опускается на стул и виновато бормочет:

— Простите. В какой-то момент я взглянул на Мэри и увидел ее обнаженную грудь с глазами вместо сосков. Они пристально наблюдали за мной! Жуткое зрелище…

— Вернемся в гостиную, — усмехнувшись, говорит Байрон.

Клер встречает их в дверях, с опаской косится на Перси.

— Не волнуйся, дорогая. У Шелли был приступ паники, но всё уже прошло.

Когда они снова ложатся вокруг лампы, лорд настаивает, чтобы Джон поделился с друзьями своей страшной историей. Передав курительную трубку Клер, доктор выпрямляется, устремляет взгляд в огонь, полыхающий в камине, и произносит глухим голосом:

— Что ж, это рассказ о довольно молодой особе, которая отличалась неумеренным любопытством. Ее излюбленным занятием было подглядывание в замочную скважину…

Упорно глядя на языки пламени, Джон повествует о том, как однажды на балу она пробралась к кабинету хозяина дома и приникла глазом к замочной скважине. Хозяин разговаривал со своим гостем, недавно вернувшимся из Греции, и из этого разговора стало ясно, что во время путешествия произошло нечто, не поддающееся объяснению.

— Внезапно гость взглянул на дверь, словно каким-то чудом заметил в отверстии для ключа немигающий глаз. Любопытная барышня затрепетала, ибо поняла, что ее присутствие раскрыто. В этот миг ее голову охватила жгучая боль, как будто ее опалило огнем. Отшатнувшись, она прижала пальцы к вискам, но… не ощутила под ними кожи, — Джон молчит несколько секунд, прежде чем закончить. — Хозяин дома, проследив за взглядом гостя, шагнул к двери и распахнул ее. Перед ним стояла молодая женщина, у которой на месте головы покачивался череп с пустыми глазницами.

— Какая гадость, — фыркает Клер, оборачивается за поддержкой к Мэри и обнаруживает, что сестра дремлет на подушках.

— Похоже, рассказ Полидори навеял на кого-то сон, — замечает Байрон, подмигивая Клер и Перси, потом насмешливо смотрит на Джона. — Советую тебе запатентовать свою историю в медицине, для литературы она слишком слаба и неоригинальна. Ты отчасти использовал мой сюжет и персонажей. Конечно, не стоило ожидать чего-то выдающегося от доктора, ведь у большинства врачей отсутствует творческое воображение. Думаю, на сегодня довольно упражнений для ума. Настало время позаботиться о теле.

Притворяясь спящей, Мэри слышит, как лорд и его друзья поднимаются с ковра. Если Байрон снова вздумает засунуть ее в ледяную ванну, его ждет сюрприз. Она непременно выяснит, от какого таинственного недуга ее «лечили». Когда шаги затихают, шум дождя становится слышнее, словно непогода незаметно перебралась в дом. В волнительном ожидании Мэри поглаживает ладонью мягкий ворс, теряет счет минутам, гадая, отчего за ней никто не возвращается. В конце концов она встает, берет свечу и выходит в коридор.

Вилла Диодати погружена во мрак. Мэри поднимается в комнаты, отведенные для гостей, но они пустуют. Озадаченная, она пересекает второй этаж и вдруг замечает светящуюся щель: дверь в кабинет Байрона приоткрыта, за ней подрагивает красноватый свет.

Мисс Годвин робко заходит в святая святых поэта — место, где он работает над третьей частью «Паломничества Чайльд-Гарольда». Темные корешки книг строго взирают на нее с полок, на столе, заваленном рукописями, одиноко возвышается канделябр с красными свечами. Небо за окном внезапно распарывает молния, и Мэри невольно вздрагивает. Что-то шуршит в углу у шкафа, в следующую секунду мышь-полевка шмыгает под стол. Других живых существ в кабинете не обнаруживается.

Откуда это странное ощущение, будто она уже бывала здесь прежде? Мэри не припоминает, при каких обстоятельствах такое могло случиться. Ее внимание привлекает великолепный портрет лорда, выполненный в полный рост. Наклонившись, чтобы прочитать имя художника, она замечает, как пламя свечи в ее руке отклоняется в сторону: кажется, будто легкое дуновение идет… из-за картины. Внимательно осмотрев раму, Мэри убеждается, что справа она не вплотную примыкает к стене. Пламя свечи, поднесенной к чернеющей щели, вновь колышется от потока холодного воздуха. Она тянет край рамы на себя. Портрет поворачивается, как дверь на петлях, обнаруживая в темных недрах винтовую лестницу, круто уходящую вниз.

Лестница из моих галлюцинаций!

Облизнув пересохшие губы, мисс Годвин начинает спускаться.

Глава 8

Мэри чудится, что удары ее сердца эхом отдаются от стен. Она уже знает, что найдет внизу. Замерев на нижней ступеньке, она видит сквозь проем медную ванну на аскетичном фоне кирпичной кладки. Плети дождя хлещут по маленькому окну под самым потолком, но это не единственный шум, доносящийся из подвала. Мэри решительно шагает вперед, от резкого движения свеча в ее руке гаснет, и она оказывается в объятиях красноватого мерцающего сумрака. Теперь ее глазам открывается полная картина: напротив ванны — у противоположной стены — стоит широкая кровать с балдахином. На ней, за полупрозрачным пологом, совершается недвусмысленный ритуал во имя богини любви.

До слуха Мэри долетают вздохи. Вдруг, совсем как в ее ночном кошмаре, шепот Клер на мгновение заглушает все остальные звуки:

— Перси…

Нет! Не может быть!

В один миг Мэри пересекает подвальное помещение и отдергивает полог. Свет на несколько мгновений затухает. Потом он начинает брезжить, как сквозь толщу взбаламученной воды, и Мэри постепенно различает лица Байрона, Перси и Клер. Сестра под воздействием опиума явно не отличает сон от реальности, но Шелли… Шелли прекрасно отдает себе отчет в том, что происходит. Мэри понимает это, встретившись с ним взглядом. Она вспоминает Томаса Хогга, предложение жить втроем — полузабытую страницу жизни, вырванную из тетради, но так и не брошенную в огонь…

— Ты всё-таки решилась присоединиться к нам, дорогая? — говорит Байрон, лениво растягивая слова. Однако внутренне напряжен, ждет ее реакции.

Мэри судорожно хватает ртом воздух. Ей хочется проснуться, но она осознает, что это не кошмар и никогда им не был. В глазах лорда мелькает досада. Что-то подсказывает мисс Годвин, что сцена повторяется, как по отлаженному сценарию, и Байрон предвидит всё, что она сделает и скажет. Вот почему ее держали в ледяной воде!

— Полидори! — поэт резко садится на постели. — Ванну!

Ну уж нет. Я не больна!

Гнев придает ей сил, Мэри бросается к лестнице. К несчастью, в этот момент в дверном проеме возникает личный врач Байрона, его дрессированный питомец. Вероятно, он следил за ней и тоже спустился в подвал. На бледном лице Джона отчетливо выделяются налившиеся кровью глаза. Он делает несколько шагов навстречу Мэри. Давно ли он перестал хромать?

— С дороги! — барышня с размаху пинает Полидори по лодыжке.

Доктор вопит от боли и, кажется, падает, а она не оглядываясь мчится вверх по ступеням винтовой лестницы. Тьма обступает ее со всех сторон, однако Мэри не останавливается, пока не выбирается из-за портрета Байрона в его кабинет. Оттуда она устремляется в коридор, бежит на первый этаж к парадной двери и распахивает ее настежь.

— Мэри, стой! — властный голос Шелли доносится сверху.

Она шагает в ночь, торопясь раствориться во мраке.

Порывы ветра гонят ее по склону к чернеющему впереди озеру. Молнии зигзагами мечутся над массивом Юра. Мэри еще нигде не доводилось видеть таких величественных и страшных гроз. Ее платье и нижняя сорочка отяжелели от ледяной воды, льющейся с неба. Прическа безнадежно испорчена, волосы липнут ко лбу, заслоняя глаза. На борьбу со стихией уходят все силы, в голове звенит пустота. Она уже не бежит, а бредет не разбирая дороги, пока не оказывается перед деревянным пирсом. По инерции продолжает двигаться вперед и останавливается на самом краю. У ее ног бушует Женевское озеро, грозное и глухое к людским страданиям.

В одно мгновение жизнь утратила смысл. Перси и Клер предали ее, превратились в марионеток лорда в его театре порока. Уж лучше бы Байрон оказался вампиром!

Внезапно посреди бури Мэри озаряет воспоминание о сыне. Уильям ждет маму. Нужно вернуться домой… Она делает несколько шагов назад. И тут деревянные мостки взмывают к небу, оно опрокидывается вместе с дождем, и мир накрывает тьма.

Мисс Годвин широко распахивает глаза: она в своей постели в доме Шапюи. Шторы задернуты, в комнате полумрак. Перси рядом нет, однако кто-то дышит, равномерно и тихо, у изголовья кровати. Слегка повернув голову, она различает профиль Клер. Боль пронзает всё тело разом, так что Мэри едва сдерживает стон.

Клер быстро наклоняется к ней, пытливо заглядывает в лицо.

— Не спишь?

Молчание.

— Шелли нашел тебя ночью на пирсе, — как ни в чем не бывало продолжает сестра. — Ты сильно промокла, у тебя жар. Доктор Одье сегодня обедает у Байрона и заглянет к нам. Слышишь? Почему ты не отвечаешь?

— Прошу, уйди, — Мэри не узнает собственного голоса.

— Что на тебя нашло? Всё же было замечательно.

Она прячет лицо в подушку. Забрать Уильяма и уехать. Но куда? К отцу? Мачеха ни за что не примет ее назад, да еще с ребенком…

Волна ужаса и отчаяния накрывает Мэри с головой, как только она осознает, что идти ей некуда.

Глава 9

Доктор Луи Одье навещает больную во второй половине дня. Солнце, как желтая божья коровка, неторопливо ползет по небосклону. Запахи лета наводняют комнату через открытое окно.

— Гиппократ считал, что все болезни возникают из-за дисбаланса в организме крови, желчи и мокроты, — сообщает старый врач после привычного осмотра пациентки. — Дорогая миссис Шелли, я знаю прекрасное и действенное средство исцелить меланхолию крови. Il est toujours avec moi6, — доктор наклоняется к своему саквояжу и достает баночку с пиявками. — Думаю, сегодня одной будет достаточно. Вы сами сможете снять ее, когда она полностью насытится, однако я всё же попросил мисс Клермонт прислать сюда доктора Полидори. Ваша сестрица как раз отправилась на виллу Диодати.

Мэри с отвращением косится на грудь, где над вырезом сорочки присосалась жирная черная пиявка.

— А мистер Шелли? — очень тихо произносит она.

— Мы вместе обедали у лорда Байрона. Насколько мне известно, он намеревался пробыть на вилле до вечера. Что ж, мне пора возвращаться в Женеву. Отдыхайте, мадам, и положитесь на доктора Полидори. Au revoir!7

Закрыв глаза, Мэри старается не думать о том, как Перси растоптал чувство, которое два года придавало ей сил противостоять всему миру. Как по-разному, оказывается, они понимали свободную любовь! Мэри видела в ней возможность быть вместе, когда церковь и общество отказывали влюбленным в этом праве. Философия Перси освобождала его от необходимости считаться с чужими чувствами, равно как и от угрызений совести. Мисс Годвин попалась на банальную наживку и в своем горьком разочаровании должна винить себя одну.

Пиявка наконец насыщается. Барышня хочет поскорее избавиться от нее, но не решается прикоснуться к отвратительному склизкому тельцу. К счастью, в дверь стучат, и в проеме возникает силуэт Джона. Только теперь Мэри вспоминает, как накануне, убегая, пнула его по больной ноге, чем, очевидно, причинила сильную боль. Она уже сожалеет об этом и собирается извиниться, как вдруг замирает, встревоженная странным выражением лица своего посетителя.

Джон впивается взглядом в ее грудь — туда, где алеет ранка и медленно извивается напившаяся крови пиявка. Его зрачки расширяются, движения напоминают Мэри готовящегося к прыжку тигра, которого она однажды видела в передвижном зверинце. Явно утратив контроль над собой, доктор бросается к кровати, хватает пиявку и, оскалившись, отправляет в рот. Белки его глаз наливаются кровью, серая радужка полностью исчезает, в огромных зрачках чернеет сама преисподняя. Мэри вжимается в матрас, крик ужаса застревает в ее горле. В голове проносится мысль, что осушить пиявку — всё равно, что выпить аперитив, возбуждающий аппетит перед основной трапезой.

Словно в ответ на эту мысль Джон разворачивается к барышне. Она успевает сделать единственное, что пришло ей на ум, — натянуть одеяло под подбородок, скрыв тем самым кровоточащую ранку на груди. Очевидно, немой ужас, застывший в ее глазах, отчасти возвращает Полидори способность контролировать ситуацию. Он отступает на шаг, бормочет что-то вроде «Я бы никогда…» и скрывается за дверью, прежде чем ей удается пошевелиться.

Уильям! Под одной крышей с вампиром!

Это заставляет мисс Годвин вскочить с кровати, забыв о своем недомогании. В считанные секунды она влетает в комнату, когда-то служившую детской в доме Шапюи. Ее малыш спит в колыбели. Мэри подхватывает его на руки, прижимает к себе и озирается в поисках какого-нибудь острого предмета, которым она могла бы обороняться. Однако не находит ничего, кроме старой детской игрушки — палки с лошадиной головой. Вероятно, давным-давно на ней скакали хозяйские дети. Одной рукой обнимая сына, а другой сжимая палку, Мэри осторожно выглядывает в коридор.

Дом словно вымер. Подумав о мадам Шапюи и ее служанке, барышня тем не менее не рискует спускаться на кухню. Она возвращается в спальню, убедившись, что там никого нет, подпирает дверную ручку стулом и забирается на кровать с младенцем и палкой-скакалкой. Уильям плачет. Мэри укачивает его, то и дело бросая настороженные взгляды на дверь.

Немного успокоившись и убаюкав малыша, она пытается осмыслить невероятный факт: вампиры существуют и живут среди людей! Она сама вот уже почти месяц знакома с одним из них! Только это не Байрон, как вообразила Клер, а его врач. Но, если подумать, лорд должен быть в курсе — определенно, он неслучайно содержит домашний зверинец. Выходит, всё это время Джон питался кровью грызунов и, скорее всего, стал причиной загадочной болезни медведя Дарвелла. Борясь с лихорадкой, Мэри заставляет себя мыслить логически. Вряд ли Байрон, при всей своей сумасбродности, держал бы при себе вампира, если бы тот был действительно опасен. Быть может, Джон не хотел причинить ей вреда? Возможно, стоит поговорить с ним?

Поговорить с вампиром?

Мэри тут же отметает такую вероятность. Хотя, с другой стороны, они уже столько раз встречались и даже оставались наедине. И пусть доктора лишь с натяжкой можно назвать приятным собеседником, всё же он… вел себя как человек! А принимая во внимание поведение Байрона и Шелли, невольно задаешься вопросом, чья душа чернее.

После долгих раздумий мисс Годвин решает сохранить случившееся в тайне, по крайней мере до тех пор, пока Джон всё не объяснит. В любом случае она больше не доверяет ни Перси, ни Клер. В самом деле, не заводить же разговор о вампирах с мадам Шапюи!

Полузабытье Мэри нарушает настойчивый стук в дверь после того, как ручку не смогли повернуть снаружи. Комнату наводняет вечерний сумрак.

— Мэри, открой! Уильям у тебя? Зачем ты заперлась? — сердитый голос Шелли возвращает притупившуюся боль.

Она медленно встает и впускает поэта. Клер выглядывает из-за его плеча, но не решается переступить порог. Больная снова ложится, стараясь не разбудить Уильяма. Когда мадам Шапюи уносит младенца в детскую, Перси поднимает палку с лошадиной головой и бездумно вертит в руках. Его злит, что Мэри отказывается понять и простить его.

— Послушай, я люблю тебя, ты же знаешь. Я полюбил тебя именно за то, что ты была выше ревности. Свободный человек не может безраздельно принадлежать другому. Ты ведь это понимаешь, правда?

Мэри не отвечает, только лихорадочный румянец ярче проступает на ее щеках.

— Разве я обманывал тебя? — распаляясь, продолжает Перси. — Я несколько раз приглашал тебя разделить удовольствие с нами… со мной! Мне не в чем себя упрекнуть: я не давал тебе повода вести себя столь неблагоразумно, рисковать своим здоровьем, — он присаживается на край кровати и сжимает холодные пальцы Мэри. — Не молчи! Посмотри на меня!

Она поднимает ресницы, чтобы впервые совершенно отчетливо увидеть перед собой человека, способного увлекаться, предаваться страсти, но не любить. Впрочем, ради сына ей следует быть благодарной уже за то, что Перси остается с ней. Ей не хватит мужества растить ребенка одной, как пришлось ее собственной матери, брошенной любовником с младенцем на руках. Даже эта сильная духом женщина, чей пример всегда вдохновлял Мэри, в то время дважды пыталась покончить с собой. В конечном итоге маме повезло: она встретила Уильяма Годвина, который заменил отца ее старшей дочери. Мэри же больше не верит в любовь. Ей кажется, что ее сердце превратилось в черный уголек, служащий единственной цели — поддерживать огонь семейного очага, пока от него не останется ничего, кроме золы.

— Ты волен делать всё, что пожелаешь, — тусклым голосом произносит она. — Только пообещай, что не оставишь Уильяма без отцовской любви и средств к существованию.

— Конечно, не оставлю!

Глядя на свою смиренную возлюбленную, Перси испытывает облегчение.

— Как замечательно, что вы помирились! — Клер словно получает негласное разрешение наконец зайти в комнату. — Скажи, что ты больше не сердишься на меня, Мэри! Ну пожалуйста!

Пауза.

— Я думала, ты действительно любишь Альбэ, — выдавливает из себя мисс Годвин.

— Люблю. Всё, о чем я мечтаю, — это быть с ним, угадывать его желания, делать его счастливым. Я должна признаться вам: у меня будет ребенок.

— Что? — Перси явно ошеломлен.

— От Байрона? — недоверчиво уточняет Мэри.

— Разумеется, от Байрона! Я только с ним встречалась в Лондоне.

— Так ты знала уже давно? — Шелли порывисто встает с кровати.

Мэри улавливает в его тоне плохо скрытую досаду и по привычке ощущает укол ревности.

— Именно поэтому я упросила вас приехать в Швейцарию. Альбэ должен осознать, что не сможет жить без меня, и тогда я сообщу ему новость.

Бросив быстрый взгляд на Мэри, Перси говорит Клер:

— Уже поздно. Твоей сестре нужен покой. Обсудим всё завтра.

Мисс Клермонт неохотно признает его правоту и, пожелав обоим доброй ночи, удаляется. Поэт зажигает свечу на письменном столе, наклоняется к Мэри и целует в лоб, обдавая запахом кислого вина.

— Мне надо закончить стихотворение. А ты спи. Ветер разогнал тучи, завтра не будет дождя.

Глава 10

Утром физическое состояние больной улучшается, а душевное не слишком волнует Перси. Он не любит всё усложнять, поэтому предпочитает думать, что Мэри больше не заговорит о происшествии на вилле. Возможно, даже забудет о нем, как это уже дважды случалось после ледяных ванн.

Позавтракав и проведав Уильяма, мисс Годвин выражает желание прогуляться по берегу озера.

— Клер составит тебе компанию.

— Мне не нужна компания. Я всего лишь хочу подышать воздухом. В одиночестве.

Выйдя из дома, Мэри не спеша шагает вверх по унылому склону, поросшему примятой дождями травой. Воздух пропитан запахами сырой земли и гнили. Проходит около десяти минут, прежде чем она осознает, что идет через виноградник по дорожке, ведущей к вилле Диодати. Вот уже впереди просматриваются деревянные кадки с декоративными деревцами и скамейка, с которой открывается вид на озеро. Пощипанные холодом кусты остролиста скрывают Мэри от глаз мужчины, сидящего на скамье с книгой на коленях. Вынырнув из-за куста, она оказывается прямо перед ним и тут же понимает, что отступать поздно. Он порывисто встает.

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

  • От автора
  • Часть 1. Тысяча восемьсот насмерть замерзший

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Любимые монстры Мэри Шелли предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

1

Ньюстедское аббатство — поместье, унаследованное Байроном вместе с титулом, где он жил в 1808-1814 годах.

2

В прозвище Albe обыгрывались инициалы LB (Лорд Байрон), также это анаграмма к Elba — названию острова Эльба, на который был сослан кумир Байрона Наполеон в 1814 году.

3

Сэмюэл Тэйлор Кольридж (1772-1834) — английский поэт-романтик, литературный критик, представитель «озерной школы».

4

Эразм Дарвин (1731-1802) — английский врач, натуралист, предвосхитивший идею естественного отбора; дед Чарльза Дарвина.

5

Ménage à trois (фр.) — «любовь втроем» — форма взаимоотношений, при которой три человека живут вместе.

6

Оно всегда при мне (фр.)

7

До свидания! (фр.)

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я